Стражники-гоблины отскочили в стороны, когда могучий Улгулу прорвался через завесу и выбрался из пещеры. Свежий, бодрящий горный воздух был приятен велпу, и еще приятнее ему становилось при мысли о деле, которое предстояло ему этой ночью. Он взглянул на саблю, принесенную Тефанисом: искусно изготовленное оружие казалось крошечным в могучей, покрытой темной кожей лапе Улгулу.
      Он невольно кинул саблю на землю. Ему не хотелось использовать ее этой ночью. Велп мечтал пустить в ход собственное смертельное оружие – когти и зубы, чтобы вкусить плоть своих жертв, поглотить их жизненную сущность и стать сильнее. Однако Улгулу был умен, и разум быстро возобладал над основными инстинктами, которые так жаждали вкуса крови. У его ночной вылазки была цель обеспечить значительную выгоду и уменьшить угрозу, которую несло неожиданное появление темного эльфа.
      С гортанным рыком, безотчетно вырвавшимся из самого нутра, Улгулу снова схватил саблю и направился вниз по склону горы, с каждым шагом покрывая большое расстояние. На краю оврага, откуда вниз по крутому каменистому склону извивалась узкая тропинка, баргест-велп остановился. Ему потребовалось бы много времени, чтобы преодолеть этот опасный путь.
      Но Улгулу был голоден.
      Монстр погрузился в глубины своего сознания, сосредоточиваясь на том уголке, где пульсировала магическая энергия. Он не принадлежал к числу созданий Материального уровня, а те, кто приходил с других уровней, неизменно приносили с собой такие силы, которые здешним обитателям показались бы волшебством. Когда немного спустя Улгулу вышел из транса, его глаза от возбуждения светились оранжевым светом. Он пристально взглянул с утеса вниз, мысленно представляя себе ровное место где-нибудь в четверти мили отсюда.
      Перед ним возникла мерцающая разноцветная дверь, которая висела в воздухе над самым обрывом. Издав смех, больше похожий на рев, Улгулу толчком открыл дверь и обнаружил прямо за порогом место, которое ему представлялось. И он двинулся вперед, одним гигантским шагом преодолев материальное расстояние до самого дна ущелья.
      Улгулу побежал по горному склону, направляясь к селению людей. Он сгорал от нетерпения осуществить свой жестокий замысел.
      Приблизившись к предгорьям, баргест-велп снова вернулся в волшебный уголок своего разума. Бег замедлился, а затем Улгулу вообще остановился, конвульсивно вздрагивая и издавая какое-то неразборчивое бульканье. С хлопающими звуками кости монстра стали уменьшаться, кожа лопнула и преобразовалась, потемнев почти до черного цвета.
      Когда Улгулу снова двинулся вниз, его шаги, шаги темного эльфа, были уже не так широки.
 

* * *

      Этим вечером Бартоломью Тистлдаун вместе со своим отцом Марком и старшим сыном сидели на кухне уединенного фермерского дома на западной окраине Мальдобара. Жена и мать Бартоломью ушли в сарай, чтобы устроить на ночь домашних животных, а четверо младших детей благополучно улеглись под одеяла в маленькой комнате рядом с кухней. В обычную ночь остальные Тистлдауны, представители всех трех поколений семьи, тоже уютно посапывали бы в своих постелях, но Бартоломью опасался; что пройдет еще много ночей, прежде чем на их некогда тихой ферме воцарится хотя бы подобие прежнего спокойствия. В их местности появился темный эльф, и хотя Бартоломью не был уверен в том, что этот чужак хочет причинить им вред (ведь дров с легкостью мог убить Коннора и остальных детей), он знал, что появление дрова на какое-то время вызовет в Мальдобаре переполох.
      – Лучше бы мы ушли в город, – сказал Коннор. – Нам наверняка нашлось бы там место, и тогда весь Мальдобар защищал бы нас.
      – Защищал нас? – саркастически переспросил Бартоломью. – И они стали бы каждый день бросать свои фермы, чтобы приходить сюда и помогать нам управляться с нашей работой? Как ты думаешь, кто из них согласится приезжать сюда каждый вечер и заниматься нашим скотом?
      Слушая ворчание отца, Коннор поник головой. Он положил ладонь на рукоять меча, напоминая себе, что он не ребенок, но все же в глубине души был благодарен деду, который словно невзначай обнял его за плечи.
      – Прежде чем обращаться к людям с такой просьбой, сынок, надо крепко подумать, – продолжал Бартоломью уже более мягким тоном, начиная понимать, как глубоко ранили сына резкие слова. – ферма-это источник нашей жизни, это единственное, что имеет значение.
      – Но малышей мы могли бы отослать, – вмешался Марк. – У мальчика есть все основания для страха, раз уж поблизости бродит темный эльф.
      Бартоломью отвернулся и безвольно оперся подбородком о ладонь. Он не хотел даже думать о разъединении семьи. Семья была источником их силы на протяжении жизни пяти поколений Тистлдаунов и даже дольше. И поэтому Бартоломью бранил Коннора, хотя мальчик заботился только о благе семьи.
      – Я должен был хорошенько подумать, папа, прости меня, – услышал он шепот Коннора и понял, что его собственная гордость ничего не значит в сравнении с болью, причиненной сыну.
      – Тебе не за что извиняться, – ответил Бартоломью, оборачиваясь к сыну и отцу. – А вот мне следовало бы попросить прощения. От этого темного эльфа у всех нас волосы дыбом встали. Ты совершенно прав в своих рассуждениях, Коннор.
      Мы слишком далеко от остальных, и это опасно.
      Словно в ответ на эти слова раздался громкий треск ломаемого дерева и приглушенный крик со стороны сарая. В этот ужасный краткий миг Бартоломью понял, что свое решение он должен был принять раньше, когда разоблачительный дневной свет мог служить им хоть какой-то защитой.
      Первым пришел в себя Коннор. Он бросился к двери и распахнул ее. Во дворе фермы было смертельно тихо; даже трели сверчков не нарушали эту сверхъестественную тишину. Безмолвная луна мерцала низко на небе, и длинные блуждающие тени стелились по земле от каждого колышка изгороди, от каждого дерева. Коннор наблюдал, не смея дышать, хотя каждая секунда казалась ему часом.
      Дверь сарая скрипнула и слетела с петель. Во двор вышел темный эльф.
      Коннор захлопнул дверь и привалился к ней, нуждаясь в осязаемой опоре.
      – Мама, – выдохнул он в испуганные лица отца и деда. – Там дров.
      Оба старших Тистлдаунов замерли, в их головах мелькали тысячи самых ужасных картин. Они одновременно вскочили со своих мест: Бартоломью рванулся к оружию, а Марк направился к двери, где стоял Коннор.
      Их внезапные действия заставили Коннора очнуться. Он выхватил меч, висевший у него на поясе, и снова распахнул дверь, готовый ринуться навстречу захватчику.
      Один-единственный прыжок могучих ног доставил Улгулу прямо к двери фермерского дома. Коннор, слепо рванувшийся через порог, налетел на чудовище, которое только казалось изящным дровом, и отскочил назад в кухню, сбитый с толку. Прежде чем мужчины успели отреагировать, пришелец со всей силой баргест-велпа обрушил саблю на голову Коннора, почти надвое разрубив тело юноши.
      Улгулу беспрепятственно шагнул в кухню. Он увидел старика, наименее опасного из противников, который тянул к нему руки, и призвал на помощь свои магические способности, чтобы отразить нападение. На Марка Тистлдауна накатила волна внушаемых эмоций, волна отчаяния и ужаса, столь мощная, что он не мог сопротивляться. Его морщинистое лицо исказилось в беззвучном вопле, и он попятился назад, наталкиваясь на стены и беспомощно хватаясь за грудь.
      Бартоломью Тистлдауна охватила необузданная ярость. Рыча и издавая невнятные звуки, он схватил вилы и бросился на убийцу сына.
      Ложная хрупкость оболочки, за которой скрывался велп, не уменьшила его гигантской силы. Когда острия вил оказались в нескольких дюймах от груди монстра, Улгулу одной рукой схватился за древко. Бартоломью на всем бегу остановился, и другой конец древка врезался ему в живот, не давая дышать.
      Улгулу быстро поднял руку, оторвал Бартоломью от пола и ударил головой о потолочную балку с такой силой, что шея фермера сломалась. Небрежно швырнув тело Бартоломью вместе с его жалким оружием через всю кухню, баргест-велп направился к старику.
      Возможно, Марк увидел, как он приближается, а может, старик был так истерзан болью и страданием, что уже не мог воспринимать события, происходящие в кухне. Улгулу подошел к нему и разинул пасть. Ему хотелось сожрать старика, насладиться его жизненной силой так же, как он сделал это в сарае с женщиной помоложе. Он пожалел о своих действиях в сарае, как только померк экстаз убийства. И теперь разум баргест-велпа снова одержал победу над его инстинктами, Издав победный рев, Улгулу вонзил саблю в грудь Марка и прекратил мучения старика.
      Он оглядел картину своих ужасных деяний, сожалея о том, что не удастся попировать телами молодых сильных фермеров, и успокаивая себя напоминанием о гораздо большей выгоде, которую принесут ему события этой ночи. Услышав испуганный крик, Улгулу двинулся в боковую комнатку, где спали дети.
 

* * *

      На следующий день Дзирт осторожно спустился с гор. В запястье, в том месте, куда спрайт вонзил свой кинжал, пульсировала боль, но рана была чистой, и Дзирт не сомневался, что она заживет. Он припал к земле в густом кустарнике на склоне холма позади фермы Тистлдаунов, готовый еще раз попытаться встретиться с детьми. Достаточно долго он наблюдал за человеческим сообществом и слишком много времени провел в одиночестве, чтобы теперь отступить. Именно здесь он намеревался обрести дом, если ему удастся преодолеть барьеры предубеждений, в особенности со стороны могучего человека со злобными псами.
      Из этого положения Дзирт не мог видеть разбитой двери сарая, и ему показалось, что ферма выглядит так, как и должна выглядеть в предрассветной мгле.
      Однако после восхода солнца фермеры не вышли из дома, хотя раньше они появлялись с первыми лучами. Петух кукарекал, и несколько животных бродили по двору, но в доме по-прежнему было тихо. Дзирт понимал, что это странно, но допускал, что вчерашняя встреча в горах побудила фермеров спрятаться. Возможно, семья вообще оставила ферму, ища укрытия в самом городке, где дома расположены теснее. Эти мысли угнетали Дзирта: он опять нарушил уклад жизни тех, кто был рядом, просто показавшись перед ними. Он вспомнил Блингденстоун, город глубинных гномов, и ту суматоху и возможную опасность, которую принесло им его появление.
      День был солнечным, но с гор дул холодный ветерок. Насколько Дзирт мог судить, ни на дворе, ни в самом доме никто не шевелился. Дров наблюдал за всем этим, и с каждой секундой в нем росла уверенность.
      Знакомое жужжание отвлекло Дзирта от раздумий. Он выхватил оставшуюся саблю и огляделся. Ему хотелось бы позвать Гвенвивар, но с последнего исчезновения кошки прошло слишком мало времени. Пантере требовалось отдыхать в астральном доме еще один день, чтобы восстановить силы, необходимые для сопровождения Дзирта. Не заметив поблизости ничего подозрительного, Дзирт встал между стволами двух больших деревьев, занимая наиболее выгодную позицию против умопомрачительно быстрых атак верткого духа.
      Через миг жужжание прекратилось, но спрайт так и не появился. Остаток дня Дзирт провел, передвигаясь среди кустарника, оплетая его нитями-ловушками и выкапывая неглубокие ямы. При новой схватке с духом он собирался добиться иного исхода сражения.
      Удлинившиеся тени и багровый закат снова привлекли внимание Дзирта к ферме Тистлдаунов. В доме не зажглось ни огонька, чтобы развеять сгущающиеся сумерки.
 

* * *

      Уверенность Дзирта еще более окрепла. Возвращение коварного спрайта красноречиво напомнило ему об опасностях, таящихся в этой местности, и поскольку двор был все так же пуст и тих, страх, зародившийся в нем, укоренился и вскоре превратился в ужас.
      Сумерки сгустились до темноты. Появившаяся на востоке луна упорно поднималась по ночному небу.
      В доме по-прежнему не горело ни одной свечи, а через темные окна не доносилось ни звука.
      Дзирт выскользнул из кустарника и стрелой промчался через небольшое поле позади дома. Он не собирался приближаться к дому, он просто хотел узнать как можно больше. Если бы исчезли лошади и маленький фургон фермеров, это подтвердило бы прежние подозрения Дзирта о том, что фермеры нашли убежище в городке.
      Но когда он обошел сарай и увидел разбитую дверь, ему стало ясно, что он ошибался. С каждым шагом его страх возрастал. Заглянув в сарай, он уже не удивился, обнаружив фургон, стоявший посреди, и стойла, где топтались лошади.
      Возле фургона неловко лежало тело старой женщины, покрытое засохшей кровью. Дзирт подошел к ней и сразу понял, что она мертва, убита каким-то острым оружием. Ему тотчас же вспомнился злой спрайт и украденная сабля. Когда он нашел за фургоном тело другой женщины, то понял, что в этом деле участвовал и какой-то другой монстр, более коварный и могущественный. Дзирт даже не смог узнать, кому принадлежало это второе, наполовину съеденное тело.
      Он выбежал из сарая и бросился к дому, забыв обо всех предосторожностях. В доме он обнаружил трупы взрослых мужчин Тистлдаунов и, к своему полному ужасу, детей, слишком неподвижно лежавших в кроватках. При виде маленьких тел на него нахлынуло отчаяние и чувство вины. Слово «дзиррит» мучительно отдавалось у него в голове, когда он смотрел на парнишку с соломенными волосами.
      Такое смятение чувств было непереносимо для Дзирта. Он заткнул уши, чтобы не слышать проклятого слова «дзиррит», но оно преследовало его бесконечным эхом.
      Не в силах дышать, Дзирт выбежал из дома. Если бы он обыскал комнату более тщательно, то нашел бы под кроватью свою вторую саблю, сломанную пополам и оставленную для жителей селения.

       Есть ли во всем этом мире что-нибудь тяжелее, чем чувство вины? Я часто ощущал на своих плечах этот гнет, тащил его за собой по длинным дорогам скитаний.
       Чувство вины напоминает обоюдоострый меч. С одной стороны, оно действует как. справедливость, подчиняя принципам морали тех, кто их боится. Чувство вины, порожденное совестью, отличает добрую личность от злобной. Оказавшись в ситуации, сулящей выгоду, почти каждый дров готов убить другого, будь то его родич или чужак, и уйти прочь, не ощущая никакого эмоционального потрясения.
       Убийца дров может бояться возмездия, но не прольет ни слезинки о своей жертве.
       У людей, а также у наземных эльфов и других рас, обладающих совестью, нравственные страдания перевешивают любую внешнюю угрозу. Иной раз кажется, что наличие чувства вины и совести – это главное различие, существующее между разнообразными расами Королевств. С этой точки зрения, чувство вины может рассматриваться как положительная сила.
       Но существует и другая сторона этого тяжкого чувства. Совесть не всегда подвластна голосу разума. Чувство вины – это бремя, всегда накладываемое личностью на саму себя, но не всегда справедливое. Так было со мной на моем долгом пути из Мензоберранзана в долину Ледяного Ветра. Я покинул Мензоберранзан, чувствуя вину за Закнафейна, моего отца, принесенного в жертву в моих интересах. Я принес в Блингденстоун вину за Белвара Диссенгальпа, свирфнеблина, которого мой брат лишил рук. И по другим дорогам я нес множество других тяжких грузов: Щелкунчик, убитый чудовищам, охотившимся за мной; гноллы, павшие от моей собственной руки; и – что было самым болезненным – эта простая фермерская семья, убитая баргест-велпом.
       Разумом я понимал, что мне не за что винить себя, что я не мог повлиять на события или, как в других случаях, например с гноллами, что я поступил правильно. Но разум – слабая защита против тяжкого ощущения вины.
       Со временем, получив поддержку верных друзей, я смог избавиться от многих угрызений совести. Но часть моей тяжкой ноши останется и всегда пребудет со мной. Я принимаю это как неизбежность и знаю, что совесть поможет мне выбрать верный путь в жизни.
       Я верю, что это и есть истинная цель совести.
      Дзирт До'Урден.

      – Ой, хватит, Фрет, – сказала высокая женщина седобородому дворфу в белом одеянии, шлепнула его по рукам и пробежалась пальцами по своим густым каштановым волосам, основательно взъерошив их.
      – Так-так, – отозвался дворф, тотчас же потянувшись к пятнышку грязи на плаще женщины-следопыта. Он принялся энергично орудовать щеточкой, но женщина постоянно двигалась, мешая ему закончить работу. – Почему-то мне кажется, госпожа Соколица, что вам не мешало бы просмотреть кое-какие книги о правилах поведения.
      – Я только что приехала из Серебристой Луны, – возмутилась Дав Соколица, подмигивая Габриэлю, еще одному воину, находившемуся в комнате, высокому мужчине с суровым лицом. – Иногда в дороге случается и запачкаться:
      – Только что! Почти неделю назад! – протестующе заявил дворф. – И прошлой ночью на пиру вы были в этом же самом плаще!
      Тут дворф заметил, что, занявшись чисткой плаща Дав, он перепачкал собственное шелковое платье, и это несчастье отвлекло его внимание от следопыта.
      – Дорогой Фрет, – начала Дав, лизнув палец и небрежно растерев пятнышко на плаще, – ты самый замечательный из слуг.
      Дворф побагровел, как свекла, и топнул сверкающей туфлей о пол, выложенный плиткой.
      – Из слуг? – возмущенно фыркнул он. – Я сказал бы...
      – Так скажи! – рассмеялась Дав.
      – Я самый... один из самых великих мудрецов на всем севере! Мой трактат о надлежащем этикете на межрасовых пирах ...
      – Или об отсутствии надлежащего этикета... – не преминул вмешаться Габриэль. Дворф с мрачным видом повернулся к нему. – Во всяком случае, что касается дворфов, – закончил высокий воин, с невинным видом пожимая плечами.
      Дворф заметно задрожал, и его туфли выбили на твердом полу громкую дробь.
      – Ах, дорогой Фрет, – сказала Дав, успокаивающе прикасаясь к плечу дворфа и гладя его безукоризненно подстриженную желтоватую бороду.
      – Фред! – резко поправил дворф, отталкивая руку следопыта. – Фредегар!
      Дав и Габриэль перекинулись понимающими взглядами, а затем со смехом выкрикнули фамилию дворфа:
      – Сокрушитель Скал!
      – Фредегар Иглокол будет точнее! – прибавил Габриэль.
      Взглянув на рассерженного дворфа, он сразу понял, что пора уносить ноги, схватил свой мешок и бросился вон из комнаты, задержавшись лишь для того, чтобы на прощанье подмигнуть Дав.
      – Я только хотел помочь. – Дворф сунул руки в невероятно глубокие карманы и опустил голову.
      – Ты это и делаешь! – воскликнула Дав, желая утешить его.
      – Я хочу сказать, тебе предстоит встретиться с Хельмом – Другом Дворфов, начал Фрет, несколько приободрившись. – Человек, которому назначил аудиенцию Повелитель Сандабара, должен выглядеть подобающе.
      – Разумеется, – с готовностью согласилась Дав. – Однако единственный наряд, которым я располагаю, ты видишь перед собой, дорогой мой Фрет, и этот наряд испачкан дорожной грязью. Боюсь, что мне придется предстать перед Повелителем Сандабара не в самом лучшем виде. Они с моей сестрой стали такими друзьями. – Теперь настала очередь Дав изображать беспомощного птенца, и хотя ее меч превратил многих великанов в пищу для стервятников, леди Соколица умела играть в эту игру искуснее, чем кто-либо другой. – Что же мне делать? – Она взглянула на дворфа и лукаво наклонила голову. – Может быть, – хитро продолжала она, – если только...
      Поняв намек, Фрет просиял.
      – Нет, – с тяжким вздохом сказала Дав. – Не могу обременять тебя такой просьбой.
      Фрет подпрыгнул от радости и звонко хлопнул своими пухлыми ладонями.
      – Можешь, госпожа Соколица! Конечно, можешь!
      Дав прикусила губу, чтобы побороть неуместный смех, когда взволнованный дворф выскочил из комнаты. Хотя она частенько поддразнивала Фрета, но готова была признать, что искренне любит маленького дворфа. Много лет провел Фрет в Серебристой Луне, где правила сестра Дав, и сделал множество ценных подарков для тамошней прославленной библиотеки. Фрет действительно был знаменитым мудрецом, известным благодаря своим обширным исследованиям обычаев различных рас, доброжелательных и злобных, к тому же он был специалистом по проблемам получеловеческих рас. А еще он был отличным композитором. Сколько раз, спросила себя Дав с искренним умилением, скакала она по горным тропам, насвистывая веселую мелодию, сочиненную этим самым дворфом?
      – Милый Фрет, – тихонько прошептала она, когда дворф вернулся.
      Через одну его руку было перекинуто отделанное драгоценными камнями шелковое платье (заботливо сложенное, чтобы ткань не касалась пола!). В другой руке он держал пару изящных туфель. Дюжина булавок была зажата между поджатыми губами, а с уха свисала измерительная лента. Дав спрятала улыбку и решила, что эту битву дворф должен выиграть. Она войдет в зал для аудиенций Хельма-Друга Дворфов в туфлях на каблуках, облаченная в шелковое платье, словно олицетворение женственности, а рядом, гордо пыхтя, будет семенить маленький мудрец.
      В течение всего этого времени туфли будут давить и натирать ей ноги, а какая-нибудь булавка в платье обязательно вопьется в тело в таком месте, до которого она не сможет дотянуться. увы, но положение обязывает, подумала Дав, глядя на платье. Она взглянула на сияющее лицо Фрета и поняла, что ради этого готова смириться со всеми неприятностями.
      Ведь дружба тоже накладывает свои обязательства.
 

* * *

      Фермер скакал без перерыва больше суток: встреча с темным эльфом часто действовала подобным образом на простых деревенских жителей. В Мальдобаре он взял двух лошадей и одну из них оставил миль через двадцать, проехав половину расстояния между двумя городами. Если ему повезет, на обратном пути он найдет животное целым и невредимым. Второй конь, самый ценный жеребец фермера, начал уставать. И все-таки ездок продолжал пришпоривать коня, низко пригнувшись в седле. Он уже видел факелы ночной стражи Сандабара, горевшие на высоких и мощных каменных стенах города.
      – Остановись и назови свое имя, – прозвучал обычный окрик капитана стражи ворот, когда полчаса спустя всадник подъехал к городу.
 

* * *

      Дав опиралась на Фрета, следуя за одним из приближенных Хельма по длинному, богато украшенному коридору к залу аудиенций. Опытный следопыт, она могла пройти по канатному мосту без перил, могла с убийственной точностью стрелять из лука, сидя на спине скачущего коня, могла в полном военном облачении вскарабкаться на дерево, держа в руке меч и щит. Но при всем своем мастерстве и ловкости она не могла справиться с модными туфлями, в которые Фрет втиснул ее ноги.
      – Да еще это платье, – прошептала Дав в отчаянии, понимая, что непрактичное одеяние треснет в шести или семи местах, если ей придется взмахнуть мечом, не говоря уже о попытке сделать слишком резкий вдох.
      Уязвленный Фрет взглянул на нее.
      – Без сомнения, это красивейшее платье... – запинаясь, произнесла Дав, стараясь не вызвать раздражения у любезного дворфа. – Правда, дорогой Фрет, я не нахожу слов, чтобы выразить свою благодарность.
      Серые глаза дворфа заблестели, хотя он и не поверил ни одному ее слову.
      Так или иначе, Фрет понимал, что Дав достаточно дорожит его мнением, иначе не согласилась бы с его предложениями, а только это и имело для него значение.
      – Тысячу извинений, госпожа, – донесся сзади голос.
      Все обернулись и увидели капитана ночной стражи и фермера, которые бежали по темному коридору.
      – Уважаемый капитан! – запротестовал Фрет против нарушения протокола. Если вы желаете получить аудиенцию у госпожи, вы должны быть представлены ей в зале. Тогда, и только тогда, и только если позволит наш повелитель, вы сможете...
      Дав опустила руку на плечо дворфа, приказывая ему замолчать. Тревожное выражение, отпечатавшееся на липах мужчин, бесстрашной героине доводилось видеть много раз.
      – Продолжайте, капитан, – велела она и, чтобы умиротворить Фрета, добавила:
      – До часа, назначенного для аудиенции, у нас остается немного времени. Мы не заставим ждать повелителя Хельма.
      Фермер смело шагнул вперед.
      – Тысячу извинений, моя госпожа, – начал он, нервно комкая в руках шляпу.
      – Я простой фермер из Мальдобара, маленького городка на севере...
      – Я знаю о Мальдобаре, – заверила его Дав. – Множество раз я видела это место с гор. Красивое и отважное поселение. – При ее словах фермер просиял.
      – Надеюсь, в Мальдобаре не случилось никакой беды?
      – Пока нет, моя госпожа, – ответил фермер, – но у нас неприятности, это точно. – Он помолчал и взглянул на капитана, ища поддержки. – Дров.
      При этой новости глаза Дав расширились. Даже Фрет, который нетерпеливо притопывал ногой в течение всего разговора, замер и прислушался.
      – Сколько? – спросила Дав.
      – Мы видели только одного. Мы боимся, что это разведчик или шпион, и это не к добру. Дав кивнула в знак согласия.
      – Кто видел этого дрова?
      – Сначала дети, – ответил фермер, что вызвало вздох у Фрета, который снова нетерпеливо топнул ногой.
      – Дети? – фыркнул дворф.
      Однако решимость фермера не поколебалась.
      – А потом его видел Макгристл, – сказал он, глядя прямо на Дав, – а уж он-то повидал немало!
      – Кто такой этот Макгристл? – снова фыркнул Фрет.
      – Родди Макгристл, – опередив фермера, ответила Дав и почему-то помрачнела. – Известный охотник, который выиграл множество призов, и мастер ставить капканы на пушного зверя.
      – Дров убил одну из собак Родди, – возбужденно вмешался фермер, – и почти победил самого Родди! Свалил дерево прямо на него! Это стоило Родди одного уха.
 

* * *

      Дав не очень поняла, о чем толкует фермер, но это ей и не требовалось.
      Люди видели темного эльфа в своей местности, и уже один этот факт побуждал следопыта к действию. Она скинула модные туфли и протянула их Фрету, а затем велела одному из придворных пойти и разыскать ее товарищей, а другого попросила от ее липа выразить сожаление Повелителю Сандабара.
      – Но как же так, леди Соколица! – вскричал Фрет.
      – Сейчас не время для увеселений, – ответила Дав.
      По ее виду Фрету стало ясно, что она не слишком жалеет об отмене аудиенции с Хельмом. Она уже вся извернулась, пытаясь расстегнуть застежку на спине и избавиться от великолепного платья.
      – Это не понравится вашей сестре, – громогласно объявил Фрет и в очередной раз топнул ногой.
      – Моя сестра давным-давно повесила на крючок свой заплечный мешок, – резко сказала Дав, – а вот мой еще покрыт свежей дорожной пылью!
      – И в самом деле, – пробормотал дворф без особого восторга.
      – Так, значит, вы поедете к. нам? – с надеждой спросил фермер.
      – Конечно, – ответила Дав. – Ни один уважающий себя следопыт не оставит без внимания появление темного эльфа! Мои три товарища и я отправимся в Мальдобар этой же ночью, но тебя, мой добрый фермер, я прошу остаться здесь. Ты проделал трудный путь, это очевидно, и нуждаешься в отдыхе.
      Дав быстро огляделась вокруг и в задумчивости приложила палец к губам.
      – Что такое? – спросил надоедливый дворф.
      Лицо Дав просияло, когда ее взгляд упал на Фрета.
      – Я почти не имела дела с темными эльфами, – начала она, – да и моим товарищам, насколько мне известно, не доводилось встречаться с ними.
      Ее широкая улыбка привела Фрета в трепет.
      – Пойдем, дорогой Фрет, – промурлыкала Дав.
      Шлепая босыми ногами по выложенному плиткой полу, она повела Фрета, капитана и фермера из Мальдобара по коридору, ведущему в зал аудиенций Хельма.
      При столь внезапном изменении направления движения Фрет почувствовал растерянность и надежду. Но как только Дав начала говорить с Хельмом, хозяином Фрета, извиняясь за неожиданное беспокойство и обращаясь с просьбой отправить с ее отрядом кого-нибудь, кто мог бы оказать помощь в решении мальдобарской проблемы, дворф все понял.
 

* * *

      На следующее утро, когда взошло солнце, отряд Дав, состоявший из лучника-эльфа и двух сильных воинов-людей, находился уже за десять миль от крепких ворот Сандабара.
      – Уф! – простонал Фрет, когда стало светло. Он ехал рядом с Дав на коренастом адбарском пони. – Ты только посмотри, как заляпаны грязью мои прекрасные одежды! Наверняка нам всем придет конец! Умереть в грязи на этой проклятой богом дороге!
      – Сложи об этом песню, – предложила Дав, с широкой улыбкой оборачиваясь к трем товарищам. – «Баллада о пяти задохнувшихся бесстрашных воинах», вот как следует ее назвать.