ПРОЛОГ

— Вот ты и попался, — строго сказал Кэлси лепрекону Микки, буравя его своими проницательными золотистыми глазками. — Я поймал тебя, не нарушая ваших правил.

— Значит, пора менять правила, — буркнул Микки.

Кэлси недовольно нахмурился, и его брови изогнулись буквой "V".

Микки мысленно упрекнул себя за неосмотрительность. Брюзжание под носом у людей сходило ему с рук, и он утратил бдительность. Ему бы следовало помнить, что одно дело — люди, занятые лишь собой и равнодушные к ворчанию окружающих, и совсем другое — эльфы, с их любопытством и острым слухом. Микки окинул взглядом лужайку, соображая, куда бы скрыться. Но передумал. Как можно убежать от эльфа, который вдвое выше тебя! К тому же до ближайших кустов — ярдов сто, не меньше.

Безнадежная затея.

Микки решил, что надо потянуть время. Он любил поторговаться. Можно сказать, это было его излюбленным занятием. А еще он любил подшучивать над людьми: он создавал бестелесных призраков, и люди гонялись за ними и натыкались на деревья, расшибая себе носы и лбы.

— Правила устарели, — начал Микки. — Вообще-то, они были придуманы для кого угодно, но только не для эльфов.

Он ударил по ножке гриба сапожком с загнутым носом и закончил фразу с нескрываемым сарказмом: — Впрочем, считается, что эльфы не занимаются охотой. Они слишком благородный народ, чтоб гоняться за горшочком золота… Во всяком случае мне о них так говорили.

— А мне и не нужен твой горшочек, — успокоил его Кэлси. — Мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделал.

— Должно быть, задание не из легких? — поинтересовался Микки.

— Может, ты предпочтешь отдать мне горшочек золота? Ведь это справедливая плата за освобождение.

Микки скрипнул зубами от злости и сунул в рот свою трубку. Препираться не было смысла. Кэлси его обманул. Правила охоты на Лепреконов были придуманы самими Лепреконами, и с выгодой для них. Главным преимуществом Лепреконов была их сверхъестественная способность создавать всевозможные миражи. Но стоит появиться эльфу, и все преимущества Лепреконов исчезают. Никакие другие лесные создания — ни дворфы Двергамала, ни огнедышащие драконы — не видят разницы между бестелесным призраком и существом из плоти. Только эльфы могут отличать, что существует реально, а что создано волшебством.

— Я догадываюсь, на что ты намекаешь, — проворчал Микки. — Но это сложное дело. Вам нужен человек, которому пришлись бы впору доспехи Кедрика, так? Вряд ли удастся найти такого великана в Дилнамарре.

Кэлси пожал плечами, а Микки замолчал и задумался. Людей в Волшебноземье стало намного меньше, и вряд ли среди них найдется такой рослый человек, которому бы подошли доспехи короля Кедрика Донигартена. Конечно, Кэлси знал об этом, а иначе зачем бы ему понадобилось ловить Микки.

— Похоже, мне придется перебираться на ту сторону, — недовольно заметил Микки.

— Послушай, Микки, — прервал его Кэлси, — ты самый умный из своих соплеменников и сообразишь, как надо действовать, я в этом не сомневаюсь. И пусть потом эльфы, которых ты так хорошо знаешь, ходят перед тобой на задних лапках. Уверен, Микки Мак-Микки, они осыплют тебя милостями.

Микки раскурил свою трубку. Кэлси хочет, чтобы он подался на ту сторону, то есть в Страну Людей, и поискал среди них подходящего человека.

— Мне легче расстаться с горшочком золота, чем браться за такое, — сказал Микки.

— Ну так отдай мне твой горшочек, — ехидно улыбнулся Кэлси. Он знал, что Микки блефует. — А твое сокровище получит тот, кто выполнит эту работу.

Микки стиснул зубами трубку, ему захотелось пнуть этого самодовольного эльфа сапогом по физиономии. Кэлси легко раскусил его. С такой же легкостью он распознавал и пустотелые копии Микки, с помощью которых тот пытался избавиться от его преследования. Никакой лепрекон не расстанется со своим горшочком золота добровольно. Он отдаст его лишь под страхом смерти. Микки чувствовал себя очень неуютно, хоть и был уверен, что Кэлси не причинит ему вреда.

— Ты задаешь мне слишком трудную задачу, — снова забубнил он.

— Если бы она была легкой, я бы обошелся без тебя, — спокойно сказал Кэлси, но веко его уже подергивалось. Это означало, что терпению эльфа приходит конец. — Но у меня совсем нет свободного времени, — добавил он.

— Однако у тебя нашлось время ловить меня, — съязвил Микки.

— Это было не трудно, — ответил Кэлси. Микки сделал шажок назад и вновь оглядел лужайку: он все же подумывал о бегстве. Кэлси не уступал ни в чем.

— Тебе следует принять мое предложение, иначе я отберу твой горшочек золота, — сказал Кэлси и решил помолчать, давая пленнику время на раздумье.

Микки тоже молчал.

— Ну что ж, прекрасно, — продолжил эльф. — Условия договора тебе известны. Так когда же мне ждать этого человека?

Микки запрыгнул на шляпку огромного гриба и уселся, свесив ножки.

— Какой чудесный денек! — сказал он восторженно. И ему нельзя было возразить. Ярко светило солнышко, а со стороны лужайки веял прохладный, насыщенный запахами весенних цветов и трав ветерок.

— Такой денек чересчур хорош для деловых разговоров, — добавил Микки.

— Я спросил тебя, когда мне ждать человека, — напомнил ему Кэлси.

— Весь народ Дилнамарры веселится и ликует, а мы с тобой сидим и спорим.

— Микки Мак-Микки! — Эльф повысил голос. — Я тебя выследил и поймал. Я не нарушил правил. Теперь ты мой пленник. Я не беседую с тобой, а ставлю тебе условие, выполнив которое ты будешь свободен.

— Толково излагаешь, — проворчал лепрекон не без уважения. По его расстроенному тону было понятно, что быть пленником ему совсем не по вкусу.

— Я так и не услышал ответа на мой вопрос. Так когда же? — недовольно спросил Кэлси.

— Не хочу соврать, — ответил Микки. — Сначала мне нужно переговорить с друзьями.

— Ну что ж, действуй, — буркнул Кэлси. — День и вправду хороший. — Он кивнул на прощание, повернулся и ушел.

Микки сидел на грибе и размышлял. Он был пессимистом по натуре, но сейчас не чувствовал себя уж совсем несчастным. Конечно, его унизили, самолюбие его пострадало. Конечно, обидно, что его выследили и поймали. Но, между прочим, поймал-то его эльф, а это значит, что охота была нечестной. Так-то вот. К тому же у Микки остался драгоценный горшочек с золотом, а что касается задания Кэлси, то оно казалось Микки не таким уж трудным, тем более что ему разрешалось действовать по собственному усмотрению. Прекрасно! Все еще может обернуться забавным приключением.

— Этому не бывать! — вскричала колдунья, отпрянув от зеркальной глади озера и закинув свои длинные черные волосы за плечи.

— Что вы увидели, госпожа? — сиплым голоском спросил горбатый гоблин.

Керидвен резко повернулась к нему, и он понял, что допустил оплошность. Его не просили говорить. Гоблин упал на колени и принялся целовать ноги колдуньи.

— Сейчас же встань, Гик! — приказала госпожа. Гоблин вскочил и застыл в глубоком поклоне.

— В стране беда, — встревоженно сказала колдунья. — Келсенэльэнельвиал Гил-Равадри выступил в поход за копьем.

Гоблин вопросительно уставился на колдунью.

— Мы должны сделать так, чтобы в Дилнамарре даже не вспоминали о древних вождях и героях, — пояснила колдунья. — Головы дилнамаррцев должны быть пусты, они должны думать лишь о своем жалком существовании — об овсянке, огороде и об эпидемии, которая свалилась на страну и сделала их слабыми и безвольными… "Сделала их слабыми и безвольными, — повторила колдунья, и ее прозрачно-голубые глаза сверкнули, как молнии. Она, встала — высокая и грозная, — и Гик вновь упал ей в ноги. Но Керидвен тут же успокоилась и мягко проговорила: — Такими же, как ты, дорогой. Слабыми и хнычущими… А правит ими король Киннемор, моя марионетка.

— А если нам убить эльфа? — оживился Гик. Ведь гоблины так любят убивать!

— Все не так просто, — ответила Керидвен. — Злить тильвит-тегов я не хочу. — Она умолкла и задумалась. Тилъвит-тегов, эльфов Волшебноземья, обижать не следовало. Да и не требовалось. — Есть другие, более утонченные способы, малыш, — сказала она скорее себе, чем Гику. Колдунья улыбнулась, вспомнив о своих верных союзниках — мрачных ночных тварях Волшебноземья.

Глава первая

МЕЛЬНИЦА

Машина визжала невыносимо. Она напоминала огромную кофемолку, только молола не кофейные зерна, а брикеты из спрессованных пластиковых отходов. Ее резак походил на пропеллер, состоящий из восьми массивных ножей, а вращался он мощным двигателем. Брикет вываливался из окошка загрузочного бункера, падал на вращающийся резак, ударялся об один из его ножей, надрезался им, отскакивал от него, ударялся о стенку барабана, отскакивал от нее, ударялся о следующий нож… и так далее. В считанные секунды пластиковый брикет превращался в мелкие хлопья, которые потом струями стекали в приемный короб.

Гэри Леджер надел на голову противошумовые наушники, а на руки — толстые теплозащитные рукавицы. Тяжко вздохнув, он встал на табурет рядом с мельницей и высыпал в ее бункер очередной короб пластиковых кирпичей. Затем он приоткрыл задвижку бункера, так чтобы в мельницу попал всего один брикет, и стал прислушиваться к тому, как работает резак. Если куски пластика внутри были мягкими, они могли заклинить резак, и тогда мельницу пришлось бы разбирать и чистить, а на это ушла бы уйма времени.

Пробный брикет благополучно измельчился в хлопья, которые высыпались из машины в приемный короб. Теперь Гэри мог всерьез приступать к работе. Он немного постоял, думая о том, какое приключение ожидает его сегодня, и, улыбнувшись, поправил на голове наушники и поплотнее натянул рукавицы. Эти принадлежности защищали его от шума и от рваных кромок пластиковых брикетов, но самое главное — они служили ему изоляцией от действительности. Гэри стоял на табурете рядом с машиной, и весь окружающий мир казался ему чем-то далеким.

Куски пластика превратились в его воображении во вражеских солдат — нет, во вражеские самолеты вроде «МИГ-29». Не меньше сотни темно-синих кусков разной величины лежали кучей на железном столе мельницы и в ее бункере. Это были вражеские истребители и бомбардировщики.

Численность вражеских сил во сто раз превосходила силы Гэри! Подавляющее превосходство врага! Но летчики особой эскадрильи, возглавляемой не кем иным, как самим Гэри, думали иначе…

Он слегка вытянул заслонку бункера. Брикет полетел в барабан мельницы… Нет, это вражеский истребитель попал в прицел его пушки.

Трах-бабах! Пикирует… Взорвался…

Теперь собьем вон того, а потом — тех двух.

Отличная стрельба.

Работа превратилась в игру, смысл которой заключался в том, чтобы пластик подавался в мельницу как можно быстрее. Нет — в том, чтобы как можно быстрее сбивать самолеты врага, не позволяя им зайти в тыл эскадрильи. Надо подавать брикеты в мельницу с максимальной скоростью — но так, чтобы не заклинило резак.

Остановка мельницы означает, что теперь сбили тебя — бэмс!

Конец игре.

Гэри был настоящим асом. За две минуты он пропустил через мельницу полкороба сырья, а резак вращался все так же ровно. Гэри решил ненадолго прерваться. Он вообразил, что вражеские самолеты развернулись и полетели назад, а его эскадрилья пустилась преследовать врага. Если враги уйдут от погони, то вернутся и их будет намного больше. Гэри взглянул на длинный ряд наполненных пластиком коробов и тихо застонал. Как он ни старался, сырья, которое ждало переработки, всегда было предостаточно. Враг получал подкрепление.

Это была бесконечная война.

А параллельно шла другая война, слишком реальная, чтобы от нее можно было уйти с помощью воображения. Это было противостояние скуке, работе, в которой действовало лишь тело, а разум — дремал. Эта война тянулась десятилетиями, в нее были вовлечены муравьи индустриального общества — простые мужчины и женщины. Они занимались тем или иным делом только ради того, чтобы выжить.

Все это казалось Гэри Леджеру каким-то извращением. О чем в течение сорока пяти лет его отец думал на работе? Должно быть, о бейсболе. Отец любил бейсбол. Гэри представил себе отца в его почтовом офисе: вот он стоит у стены с абонентскими ящичками и распихивает по ним свежую почту… Нет — бросает мяч, ловит мяч. Сколько игр на мировое первенство было сыграно на этой почте?

Гэри вернулся к воздушному бою. Темп боя замедлился, хотя враг все еще представлял большую угрозу. Еще один вражеский самолет задымился и вошел в штопор. Гэри подумал о его пилоте — ведь тот тоже исполнял свой долг.

Но что такое долг? При мысли о том, что человека может убить его собственная работа, Гэри похолодел и забыл обо всех своих фантазиях. Но чудо человеческого воображения и заключается в том, что оно с легкостью заменяет одну фантазию другой. Теперь Гэри видел не обычные боевые самолеты, а беспилотные летательные аппараты, которыми управляли роботы, а может, даже инопланетные существа, которые явились завоевать наш мир.

Им следовало дать немедленный отпор.

Дуфф, дуфф…

— Эй ты, дурень!

Сквозь шум Гэри едва расслышал, что зовут его. Он сдернул с головы наушники и обернулся, смутившись, как тинейджер, которого застали за неприличным занятием.

Он увидел Лео, который с ухмылкой глядел вниз, под мельницу. Гэри сразу догадался, в чем дело. Он соскочил

с табурета и тоже посмотрел под мельницу: приемный короб был переполнен, пластиковые хлопья лежали прямо на полу.

— Пришел кофе-мэн, — сообщил Лео, насмешливо покачал головой, хихикнул и удалился.

«Догадывается ли Лео об игре? — думал Гэри. — Играет ли он сам во что-нибудь? На что способно его воображение? Разве что на бейсбол, которым так увлекается мой отец. Не зря эту игру называют общеамериканской».

Гэри дождался, когда из мельницы высыплются все хлопья, и выключил двигатель. Пришел кофе-мэн: начался двадцатиминутный перерыв. Гэри еще раз взглянул под мельницу. Надо будет убрать хлопья сразу после перерыва.

Сегодня чистой победы не получилось.

Возле грузовика с кофейными автоматами толпились два десятка рабочих. Разговоры были самые разные — от политики до предстоящих соревнований по бейсболу. Гэри медленно шел мимо, почти не прислушиваясь к тому, о чем шла речь. В такой хороший денек, думал он, лучше не встревать ни в какие споры — они почти всегда заканчиваются перебранкой.

— Эй, Дэнни, ты думаешь, пары бутербродов достаточно? — послышался чей-то насмешливый голос. Вероятно, это был все тот же Лео. — До ленча еще полтора часа. Думаешь, тебе этого хватит?

— …дать им пинка под зад, — закончил свою тираду пожилой рабочий, о котором Гэри знал лишь то, что зовут его Томo. Гэри уловил краем уха, что приятели Томо разговаривают о какой-то войне — не то минувшей, не то грядущей.

Гэри покачал головой. "Слишком хороший денек для каких бы то ни было войн, — подумал он. Гэри потратил целых полтора бакса и теперь возвращался в цех с пакетом молока и парой шоколадок. Произвел в уме простой подсчет: за час ему удается пропустить через мельницу шесть коробов пластика. Это четыре с половиной бакса. Таким образом, завтрак стоил ему переработки двух коробов — или две сотни вражеских самолетов.

Надо есть поменьше.

— Ты в этот уикэнд играешь? — спросил Лео, когда Гэри поднялся на площадку, которой рабочие пользовались как солярием.

— Может быть, — ответил Гэри и быстро направился к свободной скамейке. Но прежде чем он успел сесть, ему в затылок угодил картонный пакет из-под молока.

— Что значит «может быть»? — спросил Лео.

Гэри подобрал картонку и запустил ею в сторону парней. Подхваченная порывом ветра, она пролетела мимо Лео, попала в затылок Дэнни, который был так занят своими бутербродами, что даже не заметил этого, и отскочила прямо в бачок с мусором.

Событие дня!

— В общем-то собираюсь, — ответил Гэри на вопрос Лео.

— Если у тебя получаются такие броски, то лучше бы тебе поиграть, — заметил кто-то из рабочих.

— Да, лучше бы тебе поиграть, — подхватил Лео. — А то вместо тебя мы возьмем Дэнни. — Он показал на своего брата. — Пусть поиграет крайним.

В руках Лео появилась еще одна картонка из-под молока, и он запустил ею в Дэнни. Тот увернулся, но при этом задел локтем бутерброд с мясом, и он упал на пол. Сначала Дэнни уставился на бутерброд, а затем повернулся к Лео и заорал:

— Эй, это же моя жратва!

Но Лео смеялся так громко, что ничего не слышал. Он встал и пошел обратно в цех. Гэри покачал головой, удивляясь прожорливости Дэнни — ведь тот был среди них самым тощим, — и присоединился к Лео. Двадцатиминутный перерыв закончился.

Возвращаясь в цех, Гэри думал о предстоящих соревнованиях. Ему было приятно, что Лео и другим ребятам хочется, чтобы он участвовал в играх. Долгие часы тренировок в гимнастическом зале не прошли даром. Он был большим и сильным парнем — ростом около шести футов, весом больше двухсот фунтов — и умел мощно бить по мячу. Гэри не считал это большой заслугой, но видел, что многие парни относятся к нему с уважением, и это тешило его самолюбие.

Стоило Гэри войти в цех, как настроение испортилось.

— Ну как — отдохнул? — угрюмо спросил его Томо. Гэри взглянул на часы: да, он провел на верхней площадке лишние две минуты.

— А это что? — Томо показал на переполненный приемный короб. — Ты что, не можешь сообразить, когда менять ящик?

Гэри едва сдержался, чтобы не послать его ко всем чертям. Томо не был его начальником, да и ничьим начальником он не был. В общем-то человек он неплохой. На руке, которой он показывал под мельницу, недоставало трех пальцев. Гэри догадывался, откуда к ним пришел этот специалист по пластмассе, догадывался о причине его озлобленности.

— Тебя хоть чему-нибудь учили в колледже? — хмуро проворчал Томо и направился прочь.

Томо отработал двадцать лет на производстве пластиков еще до того, как Гэри появился на свет. Отсутствие трех пальцев на руке было своеобразным тому свидетельством. У многих пожилых рабочих в Ланкашире не хватало пальцев — плачевный результат применения старых машин для плавления пластмассы. Дверцы формовочной камеры у этих чудовищ смахивали на акульи челюсти: они захлопывались со страшной скоростью и силой. Казалось, любимым лакомством этих машин были человеческие пальцы.

Гэри с грустью смотрел вслед уходившему старику Томо. Он слегка клонился набок, а его двупалая рука болталась как плеть. Нет, у Гэри не было сочувствия или жалости — это была какая-то совершенно непонятная тоска.

Томо, словно почувствовав на себе взгляд Гэри, остановился и злобно сказал:

— Знай — ты проторчишь здесь всю жизнь! Ты будешь копошиться в этой грязи, а потом выйдешь на пенсию и умрешь!

Он ушел, но его слова не давали Гэри покоя. Они походили на проклятие.

— Ну уж нет, — тихо, но решительно сказал Гэри самому себе. Всю свою жизнь он старался все делать так, как его учили. Он окончил колледж с отличием и напирал на те предметы, знание которых поможет найти хорошую работу. Гуманитарные науки он игнорировал. К выбору дисциплин Гэри отнесся со всей серьезностью — не так, как большинство студентов. Он всегда был к себе максимально требовательным.

Он все делал правильно. Окончил колледж в прошлом году и не сомневался, что тут же найдет интересную работу.

Но мечтам Гэри не суждено было сбыться. Начался кризис — пришлось приспосабливаться.

Гэри вновь оказался на фабрике, где до этого просто подрабатывал на оплату учебы. Теперь он день за днем отдавал бессмысленному, унизительному труду — и медленно умирал.

Томо достаточно верно определил суть его состояния. Каждый день работы на этой фабрике все больше отдалял его от мира, в котором существует понятие «творческая работа», и все быстрее приближал к смерти.

Злые слова Томо казались Гэри колдовским предсказанием. Неужели и он превратится в такого же сгорбленного старика, который ненавидит жизнь, но боится смерти.

Не хотелось в это верить. Нет, все не так. В его существовании должен быть какой-то высокий смысл. Гэри видел множество разных телешоу, в которых люди, соприкоснувшиеся со смертью, говорили о том, что стали понастоящему дорожить своей жизнью и в каждом новом дне видят обещание чего-то неожиданного и радостного. Гэри собирал пластиковые хлопья, вспоминал о чудесном весеннем дне, отделенном от него лишь цеховой стеной, и ловил себя на том, что у него тоже возникает желание испытать нечто подобное смерти — какую-нибудь встряску, которая всколыхнула бы его жизнь. Чем он живет? Его голова заполнена каким-то мусором. Ему не о чем больше думать, как о бейсболе или дурацких мелочах вроде сегодняшнего эпизода на крыше. Все-таки здорово у него получилось: картонка из-под молока рикошетом от Дэнни влетела точнехонько в мусорный бачок.

Через цех прошли Томо с приятелем; они чему-то смеялись. Это вывело Гэри из мрачного состояния, и он устыдился своих тоскливых мыслей. Его работа была честной и хорошо оплачиваемой, а со своей жизнью он должен разобраться сам — изменить ее или смириться с ней.

Однако, когда вечером Гэри возвращался с работы, у него был весьма жалкий вид. Он всегда ходил пешком, потому что не хотел пачкать пластиковой пылью сиденье своего нового джипа. Его одежда была грязной, руки — тоже, а вокруг глаз от въевшейся в кожу пыли темнели синие разводы.

Он шел домой не по главной улице, а окольным путем: не хотел, чтобы его видели. Ему нужно было обогнуть два квартала.

Глава вторая

«ХОББИТ»

Почти все пространство от фабрики до дома занимало кладбище. Но мрачных чувств оно у Гэри не вызывало, совсем наоборот. Он провел здесь уйму времени. В детстве играл с друзьями в «охоту на лису» и «захват флага», а позднее, на дальней окраине кладбища, где совсем не было могил, — в бейсбол и футбол. Ребята взрослели, но покидать это место не торопились. Сюда они приводили своих подружек, чтобы впервые изведать тайны, о которых упоминает в своих песнях Боб Сигер. Сюда один из дружков приносил позаимствованные из отцовского стола журналы «Плейбой», а другой — купленные старшим братом в аптеке резиновые изделия (доплата за доставку товара составляла сто процентов его стоимости). Здесь произошли самые главные события юности.

Забавно, ведь все-таки это было кладбище.

Эта ироничная мысль возникала в голове Гэри всякий раз, когда он шел на работу и возвращался домой. Отсюда был виден родительский дом — двухэтажный особняк, возвышавшийся на холме за кладбищем. Да что там говорить — отсюда ему виделась вся его жизнь: детские игры, первая любовь, мечты и надежды. И сейчас, став немного взрослее, он думал о том, что у тех, кто покоится под этими каменными плитами, когда-то, как и у него теперь, были собственные надежды и мечты и эти люди тоже задумывались о смысле жизни.

Нет, на кладбище он не грустил, просто оно вызывало тоску по прошлому и горечь при мысли, что ты тоже смертен. Гэри думал о том, что драгоценное время проходит, а он день за днем бездарно простаивает у дурацкой машины, скармливая ей пластиковые брикеты.

Какое-то медленное умирание.

Гэри забыл о своей печали, стоило ему перемахнуть через забор между кладбищем и его домом. Его черный «рэнглер», как обычно, стоял у живой изгороди. Гэри не мог пройти мимо своей полноприводной игрушки без улыбки. Он говорил всем, что купил джип ради путешествий. Правда, в Ланкашире не так уж много дорог и за шесть месяцев Гэри лишь два раза выезжал покататься. Счетчик джипа показывал всего три тысячи миль — такой пробег не оправдывал кредитной платы за машину.

Но именно кредит за машину и был истинной причиной ее покупки, Гэри прекрасно понимал это. Ему нужно было иметь хоть какое-то оправдание тому, что он изо дня в день торчит возле грязной мельницы.

— Лошадка моя, — пробормотал Гэри, похлопав по бамперу. Этой ночью дождь оставил коричневые пятна на всей машине, но Гэри это не беспокоило; он даже не заметил, что над фарой остались следы от пальцев.

— О Господи… — запричитала его мать, выйдя на порог. — Ты только взгляни на себя!

— У-уу!.. Я рождественское привидение!.. — прогудел Гэри, вытаращил глаза и, выставив перед собой руки с широко растопыренными пальцами, шагнул к ней.

— Уйди от меня! — отмахнулась мать. — И брось свои грязные шмотки в стиральную машину.

— Восемнадцать слов… — шепнул Гэри проходившему мимо него отцу. Это была их дежурная шутка. Мать каждый день проговаривала одни и те же восемнадцать слов, и в этом ритуале было какое-то утешительное постоянство.

Гэри бодро взбежал по застланной ковриком лесенке на второй этаж в ванную. Это его родной дом, здесь все было так, как и должно быть. Мать постоянно упрекала Гэри за его работу, но он знал, что она делает это, поскольку беспокоится за него и хочет ему добра. Она и представить себе не могла, что ее младшему сыну может грозить на работе какое-нибудь несчастье вроде потери пальцев или отравления ядовитой, по всей вероятности канцерогенной, пластиковой пылью.

Отец тоже сочувственно относился к Гэри. Леджер-старший понимал сына лучше, чем мать.

— Со временем у тебя все наладится, — подбадривал он Гэри, и Гэри хотелось верить, что так оно и будет.

Гэри долго торчал перед зеркалом, пытаясь специальным кремом убрать синюю грязь вокруг глаз. «Что если эти круги так и не отмоются?» — подумал он. Тогда это станет как бы знаком его профессиональной принадлежности. Он поразился тому, как сильно работа изменила его внешность.

Его волосы уже не блестели, как раньше, они потускнели, как потускнели его мечты и надежды.

Он пытался избавиться не только от пластиковой грязи — он смывал усталость, воспоминания о Томо, мысли о напрасно потраченном времени и о бренности всего сущего. Остаток дня принадлежал только ему; в нем не было места ни фабричным правилам, ни грохочущим мельницам, ни грубым работягам, пытавшимся найти козла отпущения, которого можно без конца шпынять по всякому поводу и без повода только для того, чтобы выместить свою тоску и озлобленность.

Закончив мыться, Гэри вышел из ванной.

— Звонил Дэйв! — крикнул снизу отец. — Он хочет, чтобы ты поиграл за него в этот уикэнд.

Гэри пожал плечами — вот нежданно-негаданно! — и отправился в свою комнату. Через минуту он вышел одетый в джинсовую куртку, шорты и спортивные туфли, оставив в ванной свои грубые, с литыми носами, башмаки, пропитанные грязью джинсы и толстые брезентовые рукавицы. Он подошел к лестнице, но, щелкнув пальцами, вернулся в комнату, чтобы взять с собой зачитанного до дыр «Хоббита» Дж. Р.Р.Толкина. Остаток дня принадлежал Гэри, и он знал, как проведет его.

— Ты ему позвонишь? — спросил отец, когда Гэри пробегал мимо кухни. Тот резко остановился, удивившись звучавшей в голосе отца настойчивости.

Гэри внимательно посмотрел на него. Он не мог представить, как выглядел отец в молодости, потому что был младшим из семерых детей и, когда родился, отцу уже перевалило за сорок. Но Гэри слышал, каким он был игроком. «Он мог пойти в профессионалы, твой отец, — утверждали пожилые соседи, давнишние дружки отца. — Только тогда за игру мало платили, а твой отец уже обзавелся семьей».

— Дэйва сейчас нет дома, — соврал Гэри. — Позвоню ему вечером.

— Ты собираешься играть за него? Гэри пожал плечами:

— Наша фабрика выставляет на соревнования свою команду. Лео хочет, чтобы я играл левым полукрайним.

Это сообщение вызвало у отца улыбку. Гэри знал, что это потешит отцовскую гордость. Но о бейсболе он забыл, как только вышел из дома. Денек и в самом деле выдался прекрасный. Гэри радовался, что не забыл прихватить с собой любимую книжку.

Он шагал по дороге, которая шла вдоль кладбищенской ограды. Слева тянулись соседские домики. За ними дорога обрывалась — там начинался небольшой лес, еще одно примечательное место.

Сейчас этот лес не казался Гэри таким густым и большим, как в детстве. Да и немудрено — Гэри повзрослел и вырос, а лес и в самом деле стал меньше: на западной стороне деревья срубили, чтобы построить три новых дома, а на восточной — чтобы построить школу и плавательный бассейн; северный край леса расчистили под спортивную площадку, а с юга на лес слегка наползло кладбище. Его любимый лес обкромсали со всех сторон. Гэри часто думал: а что если уехать и вернуться сюда лет через двадцать? Наверное, от леса останется лишь горстка деревьев, окруженных асфальтом.

От этой мысли стало тяжело на душе.

Гэри углубился в лес ярдов на тридцать и пошел по пожарной просеке на север. Он вышел к обрыву, вдоль которого росло лишь несколько корявых деревьев и кусты голубики. Он не стал подходить к самому краю обрыва — чтобы не видеть новую школу, построенную в ложбине, по которой он так любил бродить в детстве.

Пожарная просека, сузившись до размеров обычной тропинки, вела в глубь леса, где росли большие дубы и ели. Сюда не проникал шум дороги, а солнце освещало лишь небольшой кусочек западного склона холма, густо поросший мхом.

Уединенность и покой.

Гэри уселся на траву и достал из кармана книгу. Закладка торчала среди последних страниц, но он — как повелось — раскрыл книгу на первой, чтобы прочесть предисловие. Оно было написано кем-то по имени Питер С. Бигл и датировано 14 июля 1973 года. В нем излагались идеи, характерные для «радикальных» шестидесятых. Но и сейчас, спустя более пятнадцати лет, они казались Гэри весьма актуальными.

Последние строки предисловия Гэри считал самыми главными: они восхваляли «безумных мечтателей» и могли служить оправданием фантазий Гэри.

Он медленно вздохнул в знак благодарности покойному мистеру Толкину, почтительно раскрыл книгу на закладке и погрузился в повествование о необыкновенных приключениях мистера Бильбо Бэггинса, Хоббита.

Гэри совсем забыл о времени и, только подсчитав, сколько страниц он прочел, смог сообразить, минуты прошли или часы. В это время года солнце садилось поздно и даже в тенистом лесу вполне хватало света, чтобы читать до наступления сумерек. Гэри знал: если стемнело — пора ужинать. Такой хронометр его вполне устраивал.

Прочитав две главы, Гэри зевнул, потянулся, положил руки под голову и лег на спину. В просветах густой листвы виднелось голубое небо, по которому медленно плыло белое облако, должно быть, в сторону Атлантического океана, к Бостону, до которого миль пятьдесят — не меньше.