Глава 35

ВИТОК ПАДЕНИЯ

Солнце уже поднялось над горизонтом, а он все еще оставался на окраине города. Брансен понимал, что должен вернуться в монастырь, знал, что, находясь в городе, подвергается огромной опасности. Как только монахи обнаружат, что он не выполнил своей обычной работы, они пойдут в его комнату.

Но теперь все это стало ему безразлично. Ничто не имело значения по сравнению со смертью Гарибон-да. Он никак не мог поверить словам четверых людей, живущих на озере. Он никак не мог поверить, что магистр Бателейс, хоть и суровый на вид, мог оказаться таким беспредельно жестоким, чтобы убить Гари-бонда. А что брат Реанду? Возможно, в те времена он не обладал такой властью, как сейчас, но наверняка должен был возражать против казни. Но и это теперь не имело значения для Брансена. Юноша медленно пробирался между деревьями, окружавшими го род, и постепенно сознавал, что бессмысленно отрицать очевидное.

Бродяга в лесу у костра держал нож Гарибонда. Люди, живущие в его доме, говорили искренне. Да и как они могли лгать, если их судьба зависела от незнакомца в маске, чуть не выбившего дверь их дома? Как ни пытался Брансен убедить себя, что его обманули, что Гарибонд не мог умереть, тем более от рук монахов, которые заботились о его сыне долгие годы, он понимал, что те люди говорили правду.

Проходя через рощицу, Брансен опустился на землю и прислонился к стволу огромной березы. Он постарался припомнить все, что относилось к Гарибонду. Он вспомнил лицо брата Реанду в тот день, когда ему удалось произнести имя отца, его явное внезапное замешательство, очевидное смущение и неуверенный ответ.

Что все это значило? Если Гарибонд умер, если он казнен братьями святого Абеля, что ему теперь делать? Брансен одновременно испытывал самые различные чувства – от ярости до полного отчаяния, ему хотелось убежать подальше и скрыться в глубокой темной норе, чтобы никто не мог отыскать. Вся самоуверенность Разбойника исчезла без следа, и он ощутил себя маленьким беспомощным мальчиком, каким был когда-то. Да не все ли равно?

Брансен снова вспомнил о своем долгом отсутствии в монастыре и возможных последствиях своего бегства, но опять отогнал эти мысли. Как он может вернуться, зная правду? Тогда придется встретиться с магистром Бателейсом и братом Реанду. Можно потребовать от них открыть тайну, но он и так уже все знает. А что потом? Что он может им сказать? Никакие их объяснения не изменят страшной реальности их преступления. Брансен знал сердце Гарибонда не хуже своего собственного, и если в глазах братьев этот человек был еретиком, значит, братья святого Абеля не правы.

Луч солнца прорвался сквозь густую листву, и Брансен улегся на спину и стал смотреть в небо. Он хотел, чтобы лучи солнца проникли в его измученное тело, очистили его от тревог и ужасов, растопили ярость и боль. Затем Брансен закрыл глаза и не стал бороться с усталостью.

День клонился к вечеру, и Брансен, как только проснулся, сразу понял, что проскользнуть в монастырь незамеченным ему уже точно не удастся. По инерции он стал придумывать какие-то отговорки и оправдания для монахов, но вскоре опомнился.

Наконец он совершенно отчетливо осознал, что больше никогда не сможет вернуться в монастырь в обличье Аиста и служить проклятым монахам. Возможно, когда-нибудь он придет туда грозным и сильным Разбойником и потребует всю правду о судьбе Гарибонда. Но сейчас рана на сердце была еще слишком свежа, и он не готов снова пережить ужасную казнь отца. Пока еще не готов.

Но что теперь делать? Брансен взглянул на запад – закатное солнце только окрасило горизонт последними лучами. Мир вокруг показался ему таким большим и значительным, а сам он стал маленьким, опустошенным. Ему некуда пойти, не у кого спросить совета.

Нет, это не так. Едва он сумел разобраться в смутных мыслях, ноги сами собой понесли его на юго-запад, к тому человеку, которому Брансен еще мог доверять.

Он добрался до знакомого домика, но Кадайль там не было. Не было и ее матери, и разбитая дверь насторожила Брансена, но он все же переступил порог и вошел в темную комнату. Он знал, что в доме никого нет. Не было аромата Кадайль, той присущей только ей свежести. Дом казался пустым, темным и холодным. Глаза Брансена постепенно привыкли к тусклому свету, и он тщательно осмотрел помещение. Больше всего он боялся, что увидит тело своей возлюбленной.

В доме ничего не изменилось, только дверь была сломана. Ни следов борьбы, ни пятен крови.

Но и хозяев тоже не было.

Брансен заметил, что его дыхание стало прерывистым. Он остановился и постарался успокоиться. Он шел сюда в надежде найти опору, но, как оказалось, это Кадайль нуждается в его помощи.

Он не может, не должен обмануть ее надежды.

Брансен повернулся и тут же понял свою ошибку, чуть не наткнувшись на два меча, приставленных к его груди.

– Спокойно, Разбойник, – произнес один из солдат.

Потом на пороге появились еще двое.

– Мы знали, что ты вернешься, и теперь тебе конец, – радостно произнес второй солдат и угрожающе махнул мечом. – Лорд Прайди будет рад с тобой потолковать.

– Да, конечно, – ответил Разбойник, но ирония его слов осталась непонятой.

Он поднял руки с развернутыми ладонями в знак абсолютного подчинения. Но в следующий момент нога его взлетела вверх и, хотя солдаты стояли вплотную и не сводили с него глаз, движения Разбойника оказались настолько быстрыми и точными, что его ступня ударила по лицу сначала одного, а потом и второго стражника. Все произошло так быстро, что люди не увидели взмаха его ноги, а только ощутили внезапные оплеухи.

Удары были не слишком сильными, но от неожиданности оба солдата отступили назад. Они растерялись лишь на миг, однако Разбойнику только этого и надо было. Прежде чем нога коснулась земли, толчком второй ноги он увеличил дистанцию и в ту же секунду выхватил свой знаменитый меч.

Солдаты едва поняли, что произошло, как оказались лицом к лицу с противником, меч которого был вдвое длиннее их оружия. Один из них рванулся вперед, пока Разбойник не успел повернуть меч под нужным углом. По крайней мере солдат на это рассчитывал.

Неожиданным рывком Разбойник опустил меч по диагонали вниз и отбросил оружие противника в сторону. Затем его локоть ударил солдата по лицу, а рукоятка меча встретилась с носом противника и разбила в кровь. Солдат все еще держался на ногах, но Разбойник продолжил атаку и левой рукой провел такой сильный удар, что мужчина без сознания рухнул на землю.

Между тем Разбойник снова ринулся вперед. Второй солдат был не настолько уверен в своих силах, как первый, и только размахивал мечом, пытаясь защититься. Но для Разбойника его движения были слишком медленными. Лезвие стального меча без труда нашло брешь в обороне и коснулось бронзового нагрудника. Легкий поворот, и кончик меча скользнул вверх, а солдату пришлось отступить, чтобы сохранить лицо от ранения.

Натиск разъяренного Разбойника все усиливался, меч метался из стороны в сторону, у солдата не было никаких шансов выстоять. После стремительного броска вперед солдат споткнулся и упал, но перекатился через спину и попытался встать. Разбойник лишил его такой возможности. Он еще в полете нанес удар ногой упавшему противнику по лицу, потом еще один, и вот уже второй солдат распластался на земле, а Разбойник наступил ногой на основание его шеи, лишив возможности даже шевельнуться.

Следующий резкий поворот с поднятым мечом в руке имел целью только отбить занесенное для удара копье третьего из стражников, но острое стальное лезвие рассекло древко пополам, скользнуло по нагруднику его хозяина и рассекло шею не успевшего вовремя остановиться солдата. Раненый замер на месте, поднес руку к окровавленному горлу, медленно опустился на колени, а потом рухнул лицом в пыль.

У Разбойника не было времени на осмотр упавшего солдата; он завершил поворот и встал в боевую стойку лицом к лицу с четвертым и последним из противников. Но этот солдат в ужасе остановился, бросил свой меч на землю и поднял руки. Разбойник без промедления подскочил ближе и приставил кончик меча к горлу единственного противника, который еще стоял на ногах.

– Где она? – спросил Разбойник.

Солдат затряс головой, явно не в силах вымолвить ни слова от страха.

– Кадайль, молодая девушка, что здесь жила, – настаивал Разбойник. – Ее увели! Или ты скажешь, где она находится, или мой меч освободит твои плечи от дурной головы!

– Я не знаю! – крикнул солдат.

– Лжешь!

Меч надавил на шею, и солдат жалобно вскрикнул.

– Нет, не надо! – взмолился мужчина. – Прошу, не убивай меня! У меня маленькие дети и жена! Прошу, пощади!

В его словах было столько страха и искренности, что Разбойнику пришлось напомнить самому себе, что солдаты, и даже сборщики податей, – такие же люди, как и все остальные, и они лишь исполняют волю лорда Прайди. Обычные жители Прайда, и имеют семьи. Но все эти соображения не могли потушить его ярости, не могли развеять страха за судьбу Кадайль и ее матери, не могли заставить забыть о смерти Гарибонда. Разбойник, не опуская меча, ударом второй руки свалил солдата на землю и снова уперся лезвием в горло.

– Твоим родным придется тащить твое тело к братьям Абеля, чтобы они зарыли его в холодную землю, или отдать самхаистам для сожжения на костре, – предупредил он. – Отвечай, я не собираюсь повторять вопрос дважды!

– Они забрали и девушку, и ее мать, – произнес солдат. – Я не знаю, что будет с девчонкой, но ее мать попадет к Берниввигару. Этой ночью ее снова осудят и отдадут змее или пламени.

Разбойник отвел лезвие меча и отступил назад, стараясь осмыслить услышанное признание. Его взгляд обратился на запад – солнце уже почти село, – а потом на юго-восток, где находилось судилище самхаистов и место ритуальных убийств.

Затем он снова повернулся к солдату – тот все еще лежал на земле и тихо стонал, прикрывая голову руками.

– Собери своих приятелей и тащи их в дом, – приказал он, а когда солдат не шевельнулся, снова стукнул его ногой. – Быстрее!

Стражник поднялся на ноги и побрел исполнять приказ, а Брансен подбежал к мужчине с перерезанным горлом. Опасаясь самого худшего, он перевернул раненого на спину и с облегчением убедился, что тот еще жив. Рана оказалась неглубокой, хотя все еще кровоточила. По существу, это была лишь серьезная царапина, но кровь текла достаточно сильно, и мужчина нуждался в помощи.

Брансен поднес одну руку к ране, а вторую положил на свой лоб, где под маской скрывался священный камень. В памяти юноши всплыли строки из Священной Книги Джеста Ту, в которых говорилось об излечении больных наложением рук. Мысли Брансена сосредоточились на серой глубине камня, руки мгновенно потеплели, и он с удивлением заметил, что рана затягивается на глазах. Однако Брансен вскоре прекратил сеанс, поскольку ощутил, что не может больше контролировать свои силы и удерживать линию Чи. В следующий момент он ощутил тошноту и слабость во всем теле.

Но воспоминание о Кадайль победило слабость. Брансен со стоном поднялся на ноги и приказал стражнику поторапливаться.

Вскоре Разбойник уже бежал прочь, а связанные солдаты с кляпами в зубах остались в темном доме.

Глава 36

ГУЛ В ГОЛОВЕ

Брансен покинул поле боя, но мысли в его голове все еще были в полнейшем беспорядке. Он попытался разобраться в них, отбрасывая те, что не имели отношения к несчастьям Кадайль и ее матери. Шаг за шагом Брансен все более сосредоточивался, его мысленный взгляд становился твердым и строго направленным; наконец ему стало казаться, что он бежит по узкому и прямому туннелю. Сумятица в голове не то чтобы улеглась, но словно превратилась в приглушенный гул, как будто верхний конец его линии Чи беспрестанно раскачивался и ударялся о череп.

Брансен сконцентрировался наконец на одной мысли и ускорил бег. Он двигался уверенно и быстро, хотя совершенно не представлял, где находится. Наконец он почувствовал, что приближается к цели; голова гудела, а края воображаемого туннеля окрасились в красный цвет. Разбойник еще не строил никаких определенных планов. Едва сознавая, что делает, он посмотрел сквозь нагромождение бревен и хвороста у подножия высокого плоского камня. Его тело охватило теплой волной, но языки пламени, казалось, находились где-то далеко. Совершенно непроизвольно мысли Разбойника перенеслись в небольшую комнату над его бывшей кельей, пальцы задвигались, словно перекатывая на ладони священный камень. Он ощутил исходящую от камня силу, как если бы в его руке был серпентин, хотя никакого камня, конечно, не было. Но где-то в подсознании вновь всплыли уроки Джеста Ту, и ему удалось зарядиться магической энергией, какую он получил бы при помощи самоцвета.

А это было совершенно необходимо. Теперь Брансен не чувствовал, что вокруг него пляшут языки пламени, пожирающие сухие бревна и ветки. Он присел на корточки и уставился на Камень Правосудия через оранжевые всполохи огня, танцующие всего в нескольких дюймах от его лица.

Критический момент приближался. До Брансена доносился гул голосов собравшихся людей, сквозь огненную завесу пламени где-то сбоку колыхалась толпа, но все это не имело значения. Важно было лишь одно – появление человека на плоской вершине камня.

Отблески костра и рев пламени возродили в душе бедной Каллен ужасные воспоминания, похороненные, как ей недавно еще казалось, навсегда. В толпе зрителей стояли совсем другие люди, но смешки, перешептывания и легкомысленные выкрики были теми же.

Словно во сне она позволила стражникам вывести себя на пятачок между костром и большим плоским камнем, камнем Берниввигара. Крики за спиной подсказали, что пришел заклинатель змей с ядовитой гадюкой в мешке, и у Каллен отнялись ноги. Мысли заволокло черным туманом, вспомнился грубый и тесный мешок, змеиное тело, скользящее по ее коже, и острые, брызжущие ядом зубы, впивавшиеся в плоть.

У Каллен вырвался стон отчаяния, но она постаралась отогнать мрачные воспоминания и мертвящий душу ужас. Дело сейчас не в ней, ее судьба не имеет значения. Все равно ей суждено умереть в эту ночь, быть казненной за преступление, совершенное два десятка лет назад, за преступление страсти, а не жестокости, совершенное по ошибке сердца, а не вследствие злого умысла.

Но пусть так и будет, дело не в этом.

Участь ее несчастной дочери, вот что важно. Ничто другое не имело значения для Каллен. Ни боль, ни гадюка, ожидающая в мешке, ни близкая смерть.

Неужели Кадайль приходится расплачиваться за ее давний грех? Каллен сознавала, что Кадайль затеяла опасную игру и, по сути, навлекла беду на них обеих. Но и отрицать свою собственную вину она не могла. Вероятно, не только привлекательная внешность перешла от матери к дочери. Было у них что-то общее, что допускало возможность таких ошибок. В схожести их проступков, в любовной связи ее дочери с Разбойником, преступившим закон, и в собственном грехе Каллен, изменившей мужу, женщина не могла не заметить жестокой иронии.

Странная задумчивая улыбка тронула губы несчастной жертвы, когда Каллен припомнила события двадцатилетней давности.