Глава 10

ПОСВЯЩЕНИЕ

На следующее утро Меральда робко вошла в кухню, все время чувствуя на себе отцовский взгляд. Она также посмотрела на мать, стараясь угадать, рассказал ли ей отец о том, как неосмотрительно она вела себя с Якой. Но Биаста просто светилась радостью и, очевидно, даже не подозревала о произошедшем.

— О, расскажи мне о саде! — воскликнула Биаста, лучась улыбкой. — Он действительно такой красивый, как говорит Герди Харкинс?

Меральда мельком взглянула на отца. Но он, к ее облегчению, тоже улыбался. Девушка присела на свой стул и придвинулась поближе к матери.

— Еще лучше, — ответила она, тоже радостно улыбаясь. — Какие там краски, даже на заходе солнца! Х при луне, хотя цвета гаснут, там царит такой аромат, что прямо за душу берет. Но самое главное не это, — сказала Меральда деланно бодрым голосом, готовясь выдать новость, которую от нее ждала — Лорд Ферингал предложил мне выйти за него замуж.

Биаста аж взвизгнула от восторга. Тори изумленно вскрикнула с набитым ртом и крошки полетели во все стороны. Дони Гандерлей удовлетворенно хлопнул по столу обеими руками.

Биаста, еще неделю назад едва встававшая с постели, вскочила и начала суетиться, приводя себя в порядок и восклицая, что ей немедленно нужно оповестить об этом своих подруг, и в особенности Герди Харкинс, которая всегда немного воображала, поскольку время от времени шила платья для леди Присциллы.

— А почему ты вернулась вечером такая расстроенная и в слезах? — спросила Тори Меральду, как только они остались одни в своей комнате.

— Занимайся своим делом, — ответила Меральда. — Ты будешь жить в замке, ездить в Хандлстоун и Файрешир, и даже в Лускан и другие удивительные места, — не сдавалась Тори, — и при этом ты плачешь. Я слышала.

Меральда была готова опять расплакаться, но только сердито посмотрела на сестру и снова занялась домашней работой.

— Понятно, это Яка, — решила Тори, довольно ухмыляясь. — Все еще думаешь о нем.

Меральда приостановилась, чтобы взбить свою подушку, потом на мгновение прижала ее к себе —Тори сразу поняла, что она собирается сделать, — а потом с размаху ударила ею Тори, и обе сестры повалились на узкую кровать.

— Скажи, что я королева! — потребовала старшая.

— Могла бы, но не стала, — упиралась Тори, и Меральда принялась щекотать ее. Вскоре девчонка не смогла больше выдерживать, сдалась и закричала: — Королева! Королева! Но ты же грустишь о Яке, — уже серьезно добавила девочка чуть позже, когда Меральда принялась за починку белья.

— Мы с ним встретились вечером, — созналась старшая. — Когда я шла домой. Он с ума сходит, когда думает обо мне и лорде Ферингале.

Тори прикрыла ладошкой рот и наклонилась поближе, боясь пропустить хоть слово.

— А еще он меня поцеловал.

— Лучше лорда Ферингала?

Меральда вздохнула и, утвердительно кивнув, прикрыла глаза, вспоминая сладкие минуты с Якой.

— Меральда, что ж ты будешь делать? — спросила Тори.

— Яка хочет, чтобы я сбежала с ним.

Тори широко открыла глаза и вцепилась в подушку:

— А ты что?

Меральда расправила плечи и смело улыбнулась младшей сестре:

— Мое место рядом с лордом Ферингалом.

— Но Яка…

— Яка ничем не поможет маме, да и всем нам, — пояснила девушка. — Можно отдать сердце кому угодно, но жизнь провести надо с подходящим человеком, ради тех, кого любишь.

Тори хотела возразить, но в комнату вошел Дони Гандерлей.

— У вас есть работа, — напомнил он, посмотрев при этом на старшую дочь так, что она поняла: он слышал их разговор. Он даже с одобрением слегка мотнул головой, когда выходил.

Для Меральды этот день прошел как в тумане, она все пыталась уговорить свое сердце примириться с долгом. Ей и в самом деле хотелось поступить так, как было бы лучше для ее семой, но сердцу не прикажешь — она жаждала узнать, что такое любовь, в объятиях мужчины, которого действительно любила.

На террасных полях в горах Дони Гандерлей терзался не меньше. Утром он видел Яку Скули, но они только обменялись беглыми взглядами. Один глаз у парня заплыл и не открывался. Вчера Дони чуть не убил юношу, посмевшего покуситься на благо его семьи, но сейчас он вспомнил о своей юношеской любви и, глядя на избитого Яку, чувствовал себя виноватым. Нечто более важное, чем долг, соединило Яку и его дочь прошлой ночью, и Дони внушал себе, что не должен испытывать к Яке вражду, поскольку единственный грех парня в том, что он любит Меральду.

После заката в доме воцарилась полная тишина и покой, и оттого возня Меральды казалась еще громче. Все семейство после долгого тяжелого дня, к тому же взбудораженное вестью о новом приглашении лорда Ферингала, к которому было добавлено великолепнейшее платье зеленого шелка, рано легло спать. Меральда старалась надевать платье тихо и осторожно, но материя шуршала.

— Что ты там делаешь? — сонно спросила Тори.

— Т-шш! — откликнулась Меральда, подходя к кровати младшей сестры и опускаясь на колени, чтобы она слышала ее шепот. — Спи и держи язык за зубами, — приказала она.

— Ты идешь к Яке! — воскликнула Тори, и Меральда зажала ей рот.

— Ничего подобного, — запротестовала старшая. — Я только хочу платье поносить.

— Неправда! — прошипела Тори, совсем проснувшись и садясь в постели. — Ты идешь к Яке. Скажи правду, или я разбужу папу.

— Обещай, что не скажешь, — попросила Меральда, присаживаясь на ее постель. Тори живо закивала. — Я надеюсь, что встречусь с Якой. Он каждую ночь ходит смотреть на луну и звезды.

— И вы сбежите, чтобы пожениться?

Меральда невесело усмехнулась.

— Нет, — ответила она. — Я соединю свою жизнь с лордом Ферингалом ради мамы, папы и тебя, — сказала она. — Причем я об этом не жалею, — поспешно добавила она, видя, что сестра готова возмутиться. — Нет, ведь у меня будет прекрасная жизнь в замке, я уверена. Он неплохой человек, хотя и многого не понимает. Но этот вечер принадлежит моему сердцу. Только один вечер, чтобы попрощаться с Якой. — Меральда погладила Тори по руке, вставая. — А теперь спи.

— Если только пообещаешь завтра все мне рассказать, — ответила Тори. — Пообещай, а то выдам.

— Ты не скажешь, — уверенно отозвалась Меральда, понимая, как девочку захватила романтика всей этой истории. Она была слишком мала и не понимала, что последствия решений, принятых сейчас, останутся на всю жизнь, зато Меральда полностью отдавала в этом отчет.

— Спи, — ласково сказала она и поцеловала Тори в лоб. Оправив платье и бросив тревожный взгляд на занавеску, закрывавшую вход в комнату, Меральда пробралась к маленькому окну и вылезла наружу.

Дони Гандерлей видел, как старшая дочь скрылась во тьме, и знал, что она задумала. Ему очень хотелось отправиться вслед за ней, застукать ее с Якой и разом покончить с этим мальчишкой, от которого одни неприятности, но Дони все же верил, что дочь вернется, что она поступит так, как лучше для семьи.

Но на сердце у него было тревожно: он-то знал, насколько жадна и ненасытна любовь юных. И все же он решил дать дочери одну ночь, ни о чем не спрашивая и не осуждая.

Меральда опасливо шла во тьме. Нет, она не боялась нападения ночных чудищ — у нее никогда не было таких страхов, но она боялась, что скажут родители, и особенно отец, если обнаружится ее отсутствие.

Но девушка торопливо шла под усыпанным звездами небом, и дом скоро остался позади. Вскоре она оказалась на лугу и незаметно стала танцевать и кружиться, наслаждаясь прикосновениями влажной травы к босым ступням, ей хотелось дотянуться до звезд, и она тихонько напевала какую-то простую мелодию, казавшуюся такой возвышенной и так отвечавшей чувствам, обуревавшим ее здесь, наедине со звездами и мировым покоем.

Она почти не думала ни о лорде Ферингале, ни о родителях, ни о долге, ни даже о своем любимом Яке. Она вообще ни о чем не думала, просто наслаждалась величием ночи и своим танцем.

— Почему ты здесь? — шепеляво прозвучал за ее спиной голос Яки.

Все очарование пропало. Меральда медленно повернулась к юноше. Он стоял, засунув руки в карманы, опустив голову, и его каштановые локоны свисали на лицо, так что она не могла видеть его глаз. Внезапно девушка испугалась, что то, чего она ждала, действительно произойдет этой ночью и с этим парнем.

— Лорд Ферингал отпустил тебя? — саркастически поинтересовался Яка.

— Я не его кукла, — ответила Меральда.

— Разве ты не выйдешь за него замуж? — спросил Яка. Он поднял глаза и пристально поглядел на девушку, испытывая некоторое удовлетворение от того, что ее глаза наполнились слезами. — Так говорят в деревне, — продолжал он, и тон его изменился: — Меральда Гандерлей, — просипел он, подражая голосу деревенской старухи. — Вот счастливица! Ведь ее позвал сам лорд Ферингал.

— Прекрати, — тихо попросила Меральда. Но Яка продолжал с еще большим ожесточением, снова меняя голос.

— И что он себе думает, этот глупец Ферингал? — сказал он, подражая грубому говору крестьянина. — Он навлечет позор на всех нас, женившись на простушке. И это при том, что сотня хорошеньких и богатеньких купеческих дочек только и ждут, что он предложит им руку. Вот дурак!

Меральда отвернулась и вдруг поняла, что в этом зеленом шелке она выглядит не красиво, а глупо. А еще почувствовала руку подошедшего сзади Яки на своем плече.

— Ты должна знать, — мягко сказал он. — Половина деревни считает лорда Ферингала дураком, а остальные как будто надели розовые очки, словно это за ними ухаживает знатный господин, и. они думают, что их собственная ничтожная жизнь как-то от этого изменится.

— А что думаешь ты? — решительно спросила девушка, снова поворачиваясь к нему. Увидев его распухшую губу, синяки и заплывший глаз, она оторопела, сразу поняв, откуда следы побоев.

— Я думаю, лорд Ферингал считает, что он выше тебя, — в лоб ответил Яка.

— Но так и есть.

— Нет! — яростно выкрикнул Яка, и Меральда даже отшатнулась от неожиданности. — Нет, он ничем не лучше тебя, — тихо продолжал он, нежно поглаживая влажную щеку девушки. — Скорее ты слишком хороша для него, но он никогда этого не признает. Нет, он удовлетворит свою прихоть, а потом вышвырнет тебя.

Меральда хотела ему возразить, но не была уверена, что такого не случится. Хотя какая разница, что сделает с ней лорд Ферингал? Главное то, что он мог сделать для ее семьи.

— Зачем ты сюда пришла? — снова спросил Яка, и девушке показалось, что он только сейчас заметил ее убор, потому что помял двумя пальцами материю на пышном рукаве, словно проверяя качество.

— Я пришла, потому что хотела, чтобы эта ночь была только моей, — сказала Меральда. — Ночь, когда мои желания будут важнее долга. Одна ночь…

Яка положил палец на ее губы, и она замолчала.

— Желания? — лукаво повторил он. — И я среди твоих желаний? Ты пришла сюда в великолепном платье только затем, чтобы увидеть меня?

Меральда наклонила голову, и Яка прильнул к ее шее, целуя страстно, жадно. Она как будто поплыла куда-то и не сразу поняла, что Яка опускает ее на мягкую траву, не отрывая своих губ от ее. Его руки скользили по ее телу, и она не препятствовала, даже не напрягалась, когда он касался потаенных мест.

Нет, это была ее ночь, ночь, когда она станет женщиной с тем мужчиной, которого выбрала сама, с которым была по желанию, а не по долгу.

Яка опустил руку, задрал ей подол до колен, а его ноги сразу же оказались между ее.

— Пожалуйста, не так быстро, — едва слышно попросила она, беря его лицо в обе руки и приближая к своему лицу, заставляя смотреть себе в глаза, — Я хочу, чтобы это было прекрасно.

— Меральда, — выдохнул юноша, едва владея собой. — Я больше ни минуты ждать не могу.

— И не надо, — ответила она, притянула его к себе и нежно поцеловала.

Потом они лежали рядом на влажной траве и смотрели в звездный купол над головами, а прохладный океанский воздух холодил обнаженные тела. Меральда чувствовала головокружение и какую-то легкость, все случившееся казалось ей одухотворенным, наполненным высшим смыслом, как магический ритуал посвящения. В ее головке вертелись тысячи мыслей. Как она сможет вернуться к лорду Ферингалу после счастья любви с Якой? Как она сможет забыть это ощущение чистейшего восторга и тепла? Ей хотелось, чтобы этот несравненный миг длился вечно, до конца ее дней. Дней, проведенных с Якой.

Но она понимала, что этого никогда не будет. С рассветом все исчезнет и не вернется уже никогда. Ее ночь миновала, и как будто железная рука сдавила горло.

Яка же испытывал совсем иные чувства, хотя и он был доволен. Он лишил Меральду девственности, обставил самого владетеля Аукни! Он, в глазах лорда Ферингала всего лишь презренный крестьянин, завладел тем, что тому никогда не удастся возместить, тем, что дороже всего золота и самоцветов замка Аук.

Ему нравилось ощущение превосходства, но, как и Меральда, он боялся, что это приятное чувство слишком быстро закончится.

— Ты выйдешь за него замуж? — внезапно спросил он.

Меральда, необыкновенно прекрасная в свете луны, посмотрела на него глубокими глазами.

— Давай не будем говорить об этом сегодня, — попросила она. — Ни о лорде Ферингале, ни о ком-либо еще.

— Но я должен знать, Меральда, — твердо сказал Яка, садясь. — Скажи мне.

Девушка обратила к юноше молящий взор:

— Он может помочь папе и маме, — произнесла она, словно оправдываясь, и жалобно добавила: — Ты должен понять, что выбора у меня нет.

— Понять? — Яка вскочил на ноги и отошел от нее. — Понять! Как я могу это понимать после того, что мы делали только что? Зачем тогда ты пришла ко мне, если собираешься стать женой лорда Ферингала?

Меральда подошла к нему и обняла за плечи.

— Я пришла сюда, потому что мне хотелось сохранить одну ночь для себя, когда я могла бы слушаться своих желаний, — негромко сказала она. — Я пришла, потому что люблю тебя и всей душой хотела бы, чтобы все сложилось иначе.

— Но это всего лишь миг! — горестно воскликнул Яка, поворачиваясь к ней.

Меральда встала на носочки и нежно поцеловала его.

— Но у нас еще есть время, — проговорила она.

Спустя некоторое время Яка снова лежал на траве, а Меральда стояла рядом и одевалась.

— Откажи ему, — неожиданно попросил Яка, и девушка на мгновение остановилась и посмотрела на него. — Откажи лорду Ферингалу, — повторил юноша так, будто тут и думать было не о чем. — Выбрось его из головы, и сбежим вместе. В Лускан или еще дальше, в Глубоководье.

Меральда вздохнула и покачала головой.

— Умоляю тебя, не проси меня об этом, — проговорила девушка, но Яка ее даже не слушал.

— Только подумай, как хорошо мы могли бы жить вместе, — говорил он. — Бродить по улицам Глубоководья, великолепного, волшебного Глубоководья! Бродить по его улицам, смеяться, заниматься любовью. Создать семью — у нас будут такие красивые дети!

— Перестань! — с таким надрывом произнесла Меральда, что Яка замолчал. — Ты сам знаешь, что я тоже этого хочу, но ты также знаешь, что я не могу. — И девушка испустила глубокий вздох. Никогда еще за всю ее недолгую жизнь ей не было тяжелее, но она наклонилась, в последний раз поцеловала в губы разозленного любовника и пошла к дому.

Яка еще долго лежал на поле, и его мозг лихорадочно работал. Он завладел тем, чего добивался, и это было, как он и ожидал, приятно. Но его торжество будет недолгим. Лорд Ферингал женится на Меральде, а значит, конечная победа все-таки останется за ним. Яку просто мутило от этой мысли. Он смотрел на луну, слегка потускневшую за дымкой легких, неторопливых облаков.

— К черту эту жизнь, — пробормотал он.

Но ведь должна существовать какая-то возможность обставить лорда Ферингала и вернуть Меральду?

И тут на красивом лице Яки появилась самодовольная улыбка. Он вспомнил, какие звуки издавала Меральда еще совсем недавно, вспомнил, в каком согласии двигались их тела.

Он не уступит.

Глава 11

ОБЪЕДИНЕННЫЕ УСИЛИЯ

— Ты мне все расскажешь о яде, — сказал прелат Волтин, один из коллег Камербанна. Он сидел в удобном кресле посреди жарко натопленной комнаты, за спиной у него полыхал огонь в огромном камине.

— Ничего не выйдет, — ответил Морик, и кровожадный одноглазый тюремщик, который даже не побеспокоился о глазной повязке, туже завернул тиски, в которые был зажат большой палец Морика. Тюремщик был больше орком, чем человеком. — Я имею в виду яд, — выдохнул Морик, сопротивляясь боли.

— Он другой, не такой, как во флаконе, — сказал Волтин, сделал знак надзирателю, и тот обошел Морика со спины. Бродяга хотел повернуться вслед за ним, но не смог, потому что его руки в кандалах были растянуты в противоположные стороны. Пальцы одной руки находились в тисках, а другой — в особой решетке, перегородки которой разделяли пальцы раскрытой ладони так, чтобы мучитель мог «разбираться» с ними по одному.

Прелат пожал плечами, подождал, но Морик не ответил сразу, за что получил удар девятихвостной плеткой по голой спине. На коже остались кровавые полосы, которые тут же начал разъедать пот.

— У тебя был яд, — рассуждал Волтин, — и необычное оружие, однако во флаконе, попавшем к нам, оказался другой яд. Полагаю, этот изощренный обман нужен для того, чтобы не дать нам исцелить капитана Дюдермонта.

— Это действительно обман, — неприязненно отозвался Морик. Тюремщик снова вытянул его по спине плетью и поднял руку для третьего удара. Однако Волтин остановил его жестом.

— Так ты это признаешь? — спросил он.

— Все обман, — сказал Морик. — Кто-то намеренно подстроил все это и передал нам с Вульфгаром то, что вы теперь считаете уликами против нас, а сам потом напал на Дюдермонта, когда тот вышел, чтобы поговорить…

— Довольно! — оборвал его Волтин, выходя из себя, поскольку и он, и другие дознаватели уже много раз слышали эту чепуху и от Вульфгара, и от Морика. Прелат встал и, покачивая головой, пошел к выходу. Морик понимал, что это означало.

— Я мог бы рассказать тебе и другое, — взмолился Бродяга, но Волтин лишь отмахнулся.

Морик снова начал что-то говорить, но тюремщик ударил его по почкам, и он онемел от боли. Его тело конвульсивно дернулось, только усилив боль, причиняемую решеткой и тисками. Хоть Морик и держался изо всех сил, от нового удара снова взвился, потому что на этот раз тюремщик надел на руку кастет с маленькими шипами.

Морик вдруг вспомнил о дроу, уже довольно давно навестившем его в комнате, которую он снимал неподалеку от «Мотыги». Знают ли темные эльфы, что случилось? Придут ли они, чтобы спасти Вульфгара, а с ним, быть может, и Морика? Бродяга чуть было не проговорился о них Вульфгару, когда они были прикованы рядом, и удержался лишь потому, что варвар, похоже, был полностью погружен в свои воспоминания и вряд ли бы услышал, зато вполне мог услышать кто-нибудь другой.

Вот уж рады были бы городские власти, если бы помимо убийства смогли навесить на него и пособничество темным эльфам! Хотя какое это имеет значение. Последовал новый удар, после чего полуорк взялся за плеть.

Если эти дроу не придут, то Морика ждала весьма печальная участь, он это знал.

Робийярд отсутствовал всего несколько минут, но когда вернулся в комнату, где лежал Дюдермонт, над капитаном уже склонились все шесть жрецов, отчаянно проговаривая заклинания. Камербанн стоял чуть поодаль и руководил их действиями.

— У него горячка, — объяснил жрец, но Робийярд и сам видел, что лицо капитана раскраснелось и по нему струями льется пот. Он также заметил, что в помещении похолодало, а двое из шести жрецов заняты не исцелением Дюдермонта, а охлаждением воздуха.

— У меня есть заклинания, которые будут иметь тот же успех, — сказал маг. — Они очень мощные, но они в свитках на борту «Морской феи». Наверное, будет только на пользу капитану, если все жрецы сосредоточатся на лечении.

— Тогда беги, — сказал Камербанн.

Робийярд быстро создал межпространственный переход и через несколько мгновений уже был на корабле. Чародей стал лихорадочно рыться в свитках, свертках, магических предметах и вещах, которые он собирался зачаровать, когда будет время. Наконец он обнаружил свиток с тройным заклинанием сотворения льда, а также необходимые для него принадлежности. Проклиная себя, что не подготовился лучше, а также давая обещание завтра же приложить все силы, чтобы заучить все подобные заклинания наизусть, Робийярд ринулся через межпространственный переход обратно в комнату. Жрецы по-прежнему самоотверженно трудились, а старая травница натирала влажную грудь Дюдермонта густым белым составом.

Робийярд приготовил все необходимые составляющие — пиалу с ледяной кровью тролля, клочок меха большого белого медведя — и развернул свиток, расправив его на маленьком столике. Он с усилием отвел взгляд от умирающего Дюдермонта и, взяв себя в руки, начал неторопливо, нараспев произносить заклинание и совершать пассы. Он обмакнул указательный и большой пальцы в ледяную кровь тролля, потом зажал между ними клочок меха и трижды дунул на него, после чего бросил клочок в стену. Там, где клок шерсти коснулся поверхности, дробно посыпался на пол град, кусочки льда становились все больше, и вскоре капитан уже возлежал на новой кровати, высеченной из глыбы льда.

— Настал переломный час, — произнес Камербанн. — Жар слишком сильный, и я боюсь, что он убьет его. Кровь разжижилась и стала как вода. Еще несколько жрецов стоят за дверью, готовые сменить коллег, когда они выдохнутся, к тому же я послал гонцов с просьбой о помощи в другие храмы, даже к враждебным богам. — Увидев изумленное выражение лица Робийярда, жрец улыбнулся. — Они откликнутся, — заверил он. — Все без исключения.

Робийярд не был религиозным человеком, по большей части оттого, что, пытаясь в молодости найти божество, которое приняло бы его сердце, он был разочарован постоянными распрями и войнами между различными церквами. Поэтому он понимал, что Камербанн только что засвидетельствовал, насколько чтили здесь капитана Дюдермонта и его заслуги. Среди честных людей Побережья Мечей капитан завоевал себе такое уважение, что жрецы готовы забыть о соперничестве и взаимном недоверии и объединиться ради его спасения.

Как и обещал Камербанн, они пришли. Жрецы почти всех конфессий Лускана разделились на группы по шесть человек и не отводили от капитана.

Лихорадка прекратилась около полуночи. Капитан приоткрыл один глаз и увидел спящего рядом с ним Робийярда. Маг уронил голову на сложенные руки.

— Сколько дней? — слабым голосом спросил капитан, потому что понял, что произошло нечто странное, как будто он очнулся после очень долгого мучительного кошмара. К тому же хоть он и был укрыт простынями, но чувствовал, что лежит не на кровати: ложе было очень жестким, а вся спина — влажной.

Робийярд тут же вскочил, широко раскрыв глаза. Он потрогал лоб Дюдермонта и, убедившись, что он больше не горит, радостно улыбнулся.

— Камербанн! — тут же позвал он, отворачиваясь от смущенного капитана.

Это был лучший день в его жизни.

— Три круга, — донесся гнусавый голос Яркхельда, судьи городского совета, длинного тощего старика, явно наслаждавшегося своими обязанностями.

Каждый день этот человек обходил тюремные пещеры и указывал тех, кому пришло время попасть на Карнавал Воров, а также называл, исходя из серьезности их преступления иди же собственного настроения, время подготовки для каждого. «Кругом», как объяснил тюремщик, приходивший избивать Моряка, назывался обход вокруг площади, где проводился Карнавал, медленным шагом, то есть примерно десять минут. Выходило, что человеку, которому Яркхельд только что присудил три круга, придется в течение получаса терпеть издевательства толпы, прежде чем Яркхельд хотя бы начнет публичное слушание. Это делалось для того, чтобы потешить сброд, и Яркхельду, видимо, нравилось внимать довольным крикам черни.

— Значит, ты снова пришел бить меня, — сказал прикованный к стене Морик, когда в его пещеру вошел быкоподобный тюремщик.

— Сегодня тебя не будут бить, Морик Бродяга, — сказал тюремщик. — Они больше ничего от тебя не требуют. Капитану Дюдермонту ты больше не нужен.

— Он умер? — встревожено спросил Морик. Если капитан мертв, то их с Вульфгаром обвинят в убийстве с особой жестокостью, Морик же достаточно долго жил в Лускане и видел, как заканчивают люди, обвиненные в этом преступлении. Их казнили пытками, которые длились чуть ли не весь день.

— Не-а, — сказал тюремщик, заметно опечаленный. — Нет, в этом не повезло. Дюдермонт жив, и ему становится все лучше, так что тебя и Вульфгара казнят быстро.

— Какая радость, — откликнулся Морик. Тюремщик постоял, потом оглянулся, подошел вплотную к Морику и нанес ему несколько сильных коротких ударов по животу и груди.

— Думаю, судья Яркхельд довольно скоро отправит тебя на Карнавал, — сообщил он. — Так что хотел попрощаться.

— Благодарю, — как всегда саркастически отозвался Морик, за что получил удар в челюсть, от которого вылетел один зуб, а рот наполнился теплой кровью.

Силы Дюдермонта быстро восстанавливались, и жрецам с большим трудом удавалось удерживать его в постели. Они все еще читали над ним молитвы и заклинания, а старая травница приносила чай и целебные настои.

— Это не мог быть Вульфгар, — спорил Дюдермонт с Робийярдом, который рассказал ему все, начиная с происшествия у дверей «Мотыги».

— Вульфгар и Морик, — упорно твердил маг. — Я сам все это видел, капитан, и вам еще повезло, что я наблюдал!

— И все-таки я не понимаю, — ответил Дюдермонт. — Я же знаю Вульфгара.

— Знали, — поправил его Робийярд.

— Он — друг Дзирта и Кэтти-бри, разве они могут иметь что-то общее с убийцей?

— Был другом, — упрямо возразил чародей. — Теперь Вульфгар водит дружбу с типами вроде Морика Бродяги, о котором по улицам Лускана давно идет дурная слава, да еще одной парочкой и того лучше.

— Какой парочкой? — спросил Дюдермонт, но в этот момент в комнату вошли Вайлан Миканти и еще один моряк с «Морской феи». Он приблизились к капитану, поклонились и поприветствовали, радостно улыбаясь, потому что капитан выглядел намного лучше, чем утром, когда вся команда явилась на радостный призыв Робийярда.

— Ты их нашел? — нетерпеливо спросил чародей.

— Похоже, да, — хитро улыбаясь, ответил Вайлан. — Прячутся в трюме одного судна всего через два якорных места от «Морской феи».

— Последнее время они почти не выходят, — добавил второй матрос, — но мы поговорили кое с кем в «Мотыге», там сказали, что вроде знают их, причем одноглазый сорит золотыми без счета.

Робийярд понимающе кивнул. Значит, они были заодно.

— С вашего позволения, капитан, — сказал чародей, — я бы хотел вывести наш корабль из дока.

Дюдермонт удивленно поглядел на него, поскольку совершенно не понимал, о чем идет речь.

— Я послал Миканти на розыски двух других человек, замешанных в покушении на вас, — пояснил Робийярд. — Похоже, нам удалось установить их местонахождение.

— Но Миканти только что сказал, что они в порту, — возразил капитан.

— Они на борту «Кривоножки», в качестве пассажиров. Если «Морская фея» подойдет к этому кораблю с орудиями наготове, то, скорее всего они выдадут нам этих типов без сопротивления, — сказал Робийярд, и в глазах его загорелся огонь.

Капитан хохотнул.

— Хотел бы я пойти с вами, — сказал он.

Трое его товарищей, как по команде, развернулись к двери.

— А что судья Яркхельд? — успел спросить Дюдермонт, пока они не выскочили за дверь.

— Я просил его наказать виновных по справедливости, — ответил Робийярд, — как вы и сказали.

Они нам понадобятся, чтобы доказать, что те двое, которых мы ищем, тоже причастны к этому делу.

Дюдермонт кивнул и жестом отпустил их, а сам погрузился в раздумья. Все-таки он не верил, что Вульфгар мог быть в этом замешан, хотя и не знал, как это доказать. В Лускане, как и в большинстве других городов, можно было оказаться на виселице, быть утопленным или четвертованным, подвергнутым любой другой казни по выбору городских властей уже по одному подозрению в совершении преступления.

— Я честный торговец, и у вас нет доказательств обратного, — заявил Пинникерс, капитан «Кривоножки», опираясь на фальшборт и протестуя против появления рядом с его кораблем великолепной «Морской феи», катапульта и баллиста которой были в боевой готовности, а вдоль бортов выстроились ряды лучников.

— Я уже сказал вам, капитан Пинникерс, ни вы, ни ваш корабль нам не нужны, только выдайте нам тех двоих, что прячутся у вас на борту, — с должной почтительностью ответил Робийярд.

— Тьфу! Тогда проваливайте отсюда, а то я вызову городскую стражу! — выкрикнул закаленный морской волк.

— Это не так уж трудно, — лукаво отозвался Робийярд и сделал знак кому-то на причале позади «Кривоножки». Обернувшись, капитан Пинникерс увидел сотню или больше солдат, с хмурыми лицами стоящих у пирса и готовых к бою.

— Вам некуда бежать и негде спрятаться, — продолжал Робийярд. — И в качестве любезности я еще раз прошу: ради вашего же собственного блага разрешите мне и моим подчиненным взойти на борт вашего судна и взять тех двоих, что нам нужны.

— Это мое судно! — выкрикнул Пинникерс, ткнув себя пальцем в грудь.

— Тогда я прикажу дать залп, — предупредил Робийярд, отбросив хорошие манеры. — А также присоединю к этому заклинания, которые причинят судну разрушения, каких вы даже представить себе не можете. А потом мы все равно обыщем то, что останется от вашего корабля.

Похоже, Пинникерс немного испугался, но не сдался и продолжал самоуверенно усмехаться.

— Последний раз предлагаю вам сделать выбор, — с насмешливым почтением сказал Робийярд.