Даника была маленького роста, от силы пять футов в высоту, с мягкой копной вьющихся светлых волос, отросших до плеч, и улыбкой, способной похитить сердце паладина. Однако те, кто был хорошо с ней знаком, понимали, что под видом девчонки скрывается нечто большее. Годы медитаций и тренировок довели до совершенства мускулы и рефлексы Даники, что воображающие себя не бог весть какими бойцами жрецы Огмы, выясняли один за другим. Каждый раз, когда Даника нуждалась в информации из Библиотеки Наставников, она получала ее только в обмен на соревнование по борьбе. И сейчас, ради одного единственного свитка написанного давно умершим монахом, ей пришлось столкнуться с этим противником – потным и вонючим гигантом. На самом деле она была не против этой игры, так как знала, что может победить его так же просто, как победила остальных.
      Толстяк поправил свой черный с золотом пояс и бросился вперед.
      Даника подождала, когда он окажется прямо перед ней, а для зрителей это выглядело, как будто девушку сейчас погребет под горой плоти. В последний момент она проскользнула мимо него, схватила занесенную для удара руку и небрежно шагнула в сторону, когда тот пронесся мимо. Ловкий поворот запястья заставил его встать как вкопанного и, прежде чем жрец успел заметить, девушка пнула его под колени, повалив на пол.
      Пока великан падал, его рука, удерживаемая удивительно сильным захватом Даники, оставалась на месте. Сочувственные стоны и насмешливые смешки послышались со стороны зрителей.
      – Восточный угол! – закричал великан. – Третий ряд, третий ящик сверху, в серебряном футляре!
      – Большое спасибо, – сказала Даника, отпуская хватку. Она осмотрелась, вспыхивая своей невинной улыбкой. – Пожалуй, в следующий раз, когда мне понадобится информация, вы можете драться со мной двое на одного.
      Священники Огмы, опасаясь, что их бог остался недоволен, заворчали, отвернувшись.
      Даника протянула руку поверженному священнику, но тот гордо отказался. Он с трудом поднялся на ноги, задохнувшись, чуть не упал опять, и побежал догонять остальных. Даника беспомощно покачала головой и взяла свои кинжалы с соседней скамейки. Она осмотрела их, как делала всегда, прежде чем убрать и в засапожные ножны. Эфес одного из них был золотым, выполненным в виде головы тигра, второго – серебряным, походившим на голову дракона. Оба клинка были сделаны из прозрачного хрусталя, на них было наложено заклинание, придававшее им крепость стали и превосходный баланс. Это были очень дорогие и ценимые подарки учителя Даники, человека, по которому Даника очень скучала. Она жила с мастером Туркелем с тех пор, как умерли ее родители, и мудрый старик стал ее семьей. Даника подумала о нем, убирая кинжалы за голенище, и уже в миллионный раз поклялась навестить его, когда закончит свою учебу.
      Даника Мопассант выросла в суете рыночной площади Вестгейта, в пятистах милях к северо-востоку от Библиотеки Наставников, на перешейке между Озером Драконов и Морем Упавших Звезд. Ее отец, Павел, был ремесленником и слыл лучшим плотником во всем регионе, который, как и многие в Вестгейте, обладал независимым характером и немалой гордостью.
      В их жизни были только нехитрые радости и безоговорочная любовь. Данике было двенадцать лет, когда ее отправили ученицей к старому, белобородому горшечнику по имени Туркел Бастан. Только спустя несколько месяцев Даника поняла мотивы родителей, пославших ее туда: они предвидели то, что должно было произойти.
      Она провела год в метаниях по городу, разрываясь между своими обширными обязанностями у мастера Туркела и редкими возможностями сбегать домой. Затем, внезапно, ей стало некуда идти. Набег произошел ночью и когда грабители ушли, у нее не было ни родителей, ни дома, где она выросла, ни каретной мастерской, которая была трудом всей жизни ее отца.
      Мастер Туркел даже не мигнул, когда сообщил ей эти ужасные новости, но маленькая девочка слышала потом, как он рыдает в одиночестве в своей комнате. Только тогда Даника поняла, что ее родители заранее подготовили ее ученичество. Она думала, что это произошло случайно, и боялась, что родители просто избавились от нее. Она знала, что Туркел был из далекой восточной страны Табот, горной области, откуда происходили предки ее матери, и ей стало интересно, не является ли Туркел ее дальним родственником. Какими бы ни были их родственные отношения, ученичество Даники стало вскоре принимать совсем другие формы. Он помог ей справиться со своим горем и вскоре начал ее настоящее обучение, не имеющее ничего общего с изготовлением посуды.
      Туркел был монахом Таботана, учеником великого мастера Пенпанга Д’Ана, чьи верования соединяли ментальные дисциплины с физическими тренировками для достижения душевной гармонии. Даника предполагала, что Туркелу не меньше восьмидесяти лет, но он мог двигаться с изяществом охотящейся кошки и наносить удары голыми руками с силой стального оружия. Его приемы не просто удивили Данику, они поглотили ее. Тихий и не страдающий самонадеянностью, Туркел был самым умиротворенным человеком, которого Даника когда-либо знала, но под этим обликом скрывался бойцовый тигр, которого можно было вызвать в час нужды.
      Точно так же и внутри Даники вырос свой тигр. Она училась и тренировалась; ничто другое для нее не имело значения. Постоянная работа была лекарством от ее воспоминаний, препятствием для боли, с которой она все еще не могла справиться. Туркел все понимал, как позже сообразила Даника, и с осторожностью выбрал момент, чтобы рассказать ей побольше о кончине ее родителей.
      Ремесленники и купцы Вестгейта, со всей своей независимостью, а скорее из-за нее, были жестокими соперниками; этот факт касался и Павла. В городе было еще несколько плотников – Туркел отказался сказать Данике их имена – которые завидовали процветанию Павла. Несколько раз они приходили к Павлу, угрожая ему серьезными последствиями, если он не поделится заказами.
      – Если бы они пришли как друзья, Павел бы обязательно поделился, – говорил Туркел, как будто бы он и отец были более чем едва знакомыми, которыми они притворялись на людях. – Но твой отец был гордым человеком. Он не поддавался на угрозы, несмотря на реальность опасностей, стоящих за ними.
      Даника никогда не заставляла Туркела рассказывать, кто именно убил ее родителей – или, скорее, нанял знаменитых Ночных Масок – обычный способ покушения в Вестгейте. Она и до сих пор не знала, кто это был. Она верила, что учитель расскажет ей, когда она будет готова знать, готова отомстить, если таков будет ее выбор, или когда она будет в состоянии оставить в покое прошлое и начать строить будущее. Туркел всегда старался показать, что сам выбрал бы последнее. Образ престарелого мастера ярко вспыхнул в голове Даники, когда она стояла там, держа в руке кинжалы.
      – Ты переросла меня, – говорил учитель, и в его голосе не было ничего, кроме гордости. – Твои умения превосходят мои во многих областях.
      Даника хорошо помнила: она думала тогда, что настало время отмщения. Что Туркел скажет ей имена заговорщиков, убивших ее отца, велит идти и отомстить.
      Но у Туркела были другие планы.
      – Остается только один мастер, который может продолжать наставлять тебя, – сказал Туркел. И как только он упомянул Библиотеку Наставников, Даника поняла, что за этим последует. В Библиотеке хранились многие редкие и бесценные свитки мастера Пенпанга Д’Ана; Туркел хотел, чтобы она училась напрямую по свиткам давно умершего учителя. Именно тогда Туркел дал ей эти два замечательных кинжала.
      Итак, она покинул Вестгейт, будучи еще почти ребенком, чтобы достигнуть новых вершин самодисциплины. Снова учитель Туркел продемонстрировал свою любовь и уважение к ней, поставив ее нужды превыше своего отчаяния от ее отъезда.
      Даника полагала, что многое успела за свой первый год обучения в библиотеке, как в своих занятиях, так и в понимании других людей и мира, который внезапно оказался таким огромным. Ирония, как она полагала, была в том, что мир ей приходилось познавать практически в монастырском уединении, но не могла она и отрицать, что ее взгляды на жизнь значительно изменились за тот год, что она провела в библиотеке. Раньше она жила только жаждой мести; но теперь Вестгейт и наемные убийцы казались такими далекими, и множество других, гораздо более приятных возможностей открылось для нее.
      Сейчас она прогнала те темные воспоминания, остались только последние образы спокойной улыбки ее отца, миндалевидных глаз ее матери, множества морщинок на умудренном годами лице учителя Туркела. Затем рассеялись и эти образы, уступив место многим обязанностям Даники в ее ремесле.
      Библиотека была огромной комнатой с множеством арок и колонн, тысячи барельефов, вырезанных на них, способны были поразить кого угодно. Данике потребовалось много времени, чтобы хотя бы определить который тут восточный угол. Когда она туда добралась, пробравшись по обложенному книгами проходу, кое-кто ее там уже ждал.
      Каддерли не смог сдержать улыбки; у него это никак не получалось, когда он смотрел на Данику, с самого первого дня, когда он ее увидел. Он знал, что она из Вестгейта, что в нескольких сотнях миль к северо-востоку. Одно это делало ее чужестранкой в его глазах, а в ней было еще столько всего, что занимало его воображение. Хотя у Даники были западные черты лица, не сильно отличавшиеся от уроженцев центральных Королевств, форма ее глаз выдавала, что предки ее были с далекого, экзотического Востока.
      Каддерли часто задавался вопросом, было ли это тем, что привлекло его в ней в самом начале. Миндалевидные глаза обещали приключение, а ему всегда до боли хотелось приключений. Ему исполнился уже двадцать один год, а за пределами Библиотеки ему удавалось побывать совсем нечасто, и даже тогда иго обязательно сопровождал один из учителей, как правило, Авери, и несколько других священников. Иногда, Каддерли казалось, что в его жизни чего-то не хватает. Для него приключения и битвы были лишь образами со страниц книг. Он даже никогда не видел живого орка, или еще какое другое чудовище.
      А таинственная Даника была воплощением всех этих вещей для него.
      – Ты долго сюда добиралась, – лукаво отметил Каддерли.
      – Я в Библиотеке только год, – возразила Даника, – а ты живешь здесь с пяти лет.
      – Даже в таком возрасте я разобрался в Библиотеке за неделю, – уверил ее Каддерли, щелкнув пальцами. И тут же зашагал рядом с ней, проворно направляющейся к углу.
      Даника взглянула на него, затем проглотил готовый сорваться едкий ответ, не уверенная, дразнит ее этот Каддерли или нет.
      – Ты теперь дерешься со здоровяками? – спросил Каддерли. – Мне нужно беспокоиться?
      Даника внезапно остановилась, притянула лицо Каддерли к своему и пылко поцеловала его. Она отошла от него на несколько дюймов, и Каддерли потонул в ее миндалевидных глазах. Каддерли беззвучно поблагодарил Дениера, что тот не требовал от своих служителей обета безбрачия.
      – Драка возбуждает тебя, – застенчиво отметил Каддерли, прогоняя напряжение, но и губя всю романтику. – Вот теперь я обеспокоен.
      Даника слегка толкнула его, не отпустив его туники.
      – Тебе надо быть поосторожней, знаешь ли, – продолжал Каддерли, внезапно посерьезнев. – Если кто-то из учителей поймает тебя за дракой…
      – Гордые молодые хранители не оставляют мне выбора, – ответила Даника, небрежно вскидывая голову и убирая волосы с лица, она даже не вспотела, расправившись с последним оппонентом. – В этом лабиринте, который ты зовешь Библиотекой, я не нашла бы и половины того, что мне нужно за сотню лет. – Она закатила глаза, чтобы подчеркнуть величину комнаты с колоннами.
      – Не проблема, – заверил ее Каддерли. – Я здесь во всем разобрался…
      – В пять лет! – закончила за него Даника и опять притянула его поближе. Тут Каддерли решил, что из ее внимания можно извлечь дополнительные выгоды. Он осторожно подошел к Данике справа – он был левшой, а в прошлый раз, когда он проделал это левой рукой, он не мог работать несколько дней. Каддерли был совершенно очарован тем, что Даника называла “Увядающим Прикосновением”, считая это наиболее эффективным не смертельным ударом, который он когда-либо видел. Он умолял Данику научить его этому удару, но умелая монахиня оберегала свои секреты, объясняя это тем, что приемы были лишь частью ее религии, в равной степени дисциплиной тела и разума. Она не позволяла другим копировать простые приемы, без достижения требуемого состояния разума, и постижения философских оснований данного приема.
      Посреди поцелуя, Каддерли положил руку на живот Даники, ниже края ее короткой сорочки. Как всегда, молодого священника поразили твердые, перекатывающиеся мускулы ее живота. Спустя мгновение, он медленно повел руку вверх.
      Реакция Даники последовала через мгновение. Ее рука с вытянутым вперед пальцем пронеслась мимо его груди и ударила в плечо.
      Уже успевшая забраться под сорочку рука Каддерли немедленно остановилась, затем безжизненно повисла. Он морщился, пока боль не перешла в простое онемение всей руки.
      – Ты такой… – запинаясь, говорила Даника, – Такой… мальчишка! – Сперва Каддерли подумал, что ее злость была результатом его выходки, но Даника поразила его окончательно.
      – Ты так и не можешь отвлечься от своих занятий?
      – Она знает! – пробормотал пораженный Каддерли, когда Даника выбежала прочь. Ожидая, нападения он краем глаза следил за рукой Даники, и полагал, что точно знал, куда ударил палец. До этого момента он полагал, что номер удался, несмотря на все продолжающуюся боль. Но теперь Даника все поняла!
      Молодой ученый остановился на секунду, подумать над тем, что подразумевала Даника, но затем Каддерли услышал нежный смех Даники из-за ближайшего шкафа – у него как будто гора с плеч свалилась. Он шагнул к ней, намереваясь извиниться, но Даника подобралась, как только он свернул за угол – ее палец был готов к удару.
      – Прикосновение сработает на твою голову ничуть не хуже, – пообещала молодая женщина, ее светло-карие глаза сверкнули.
      Каддерли в этом ничуть не сомневался, и уж тем более он не хотел, чтобы Даника подтвердила свои слова. Его всегда поражало, что Даника, весившая вдвое меньше него, могла запросто его свалить. Он посмотрел на нее с искренним восхищением, даже с завистью, ибо Каддерли очень хотел бы иметь преданность и целеустремленность Даники, ее страсть к учебе. Тогда как Каддерли рассеянно шел по своей занятой жизни, видение жизни Даникой оставалось сфокусированным, основанным на суровой философичной религии, мало известной в западных Королевствах. Все это так же поддерживало очарованное состояние Каддерли. Он хотел открыть ее разум и сердце, заглянуть в них, зная что там он найдет ответы, которые заполнят пустоты в его жизни.
      Даника воплощала в себе все его мечты и надежды, он даже не пытался вспомнить, какой болезненно пустой была его жизнь до встречи с ней. Он попятился назад, поднимая руки с открытыми ладонями, желая показать, что не хочет больше демонстраций.
      – Стой! – приказала Даника так резко, как только позволял ее мелодичный голос. – Тебе, что, нечего мне сказать? – Каддерли на мгновение задумался, гадая, что она хочет услышать.
      – Я люблю тебя? – скорее спросил, чем заявил он.
      Даника кивнула, обезоруживающе улыбнулась, затем опустила руку. Серые глаза Каддерли вернули улыбку в десятикратном размере, и он шагнул к ней.
      Опасный палец взметнулся вверх и начал раскачиваться, напоминая некую адскую змею.
      Каддерли потряс головой и бросился прочь из комнаты, останавливаясь только чтобы схватить обрывок пергамента и погрузить перо, которое он хранил заткнутым за ленточку на шляпе в открытую чернильницу. Он прекрасно запомнил “Увядающее Прикосновение”, и хотел зарисовать его, пока образ был свеж в памяти.
      На этот раз смех Даники был далеко не таким нежным.

Глава 4. Песнь