6

Буркнув в конце разговора: «Я перезвоню», — СК выключил мобильник. СБ встретился глазами с его взглядом исподлобья — в глазах СК бегущей строкой светилось желание снова начать швыряться предметами. Но была и какая-то радость.

— Слушай, ты сегодня в «третьем глазе» был?

— Нет еще.

— И вчера не был?

— М-м.

— Понимаешь, я вчера ночью сидел, их треп слушал, я не представлял себе, что они обо всем этом серьезно говорят! Вот гады! Ведь Игра ломается. — Голос СК был под стать взгляду, злобно-радостный.

— ??

— Синие отказываются на Совет ехать!

— ?!!?

— А вот так! Смотри! — СК вскочил, схватил СБ за рукав и, протащив его по коридору, втолкнул в смотровую. Ткнул пальцем в экран. — Ты смотри, что делают!

На экране была хижина синих. На фоне стена дождя: «Природа совсем чего-то сегодня раскапризничалась, мало, что ли, ночного ливня?..» На экране она походила на обои, наклеенные на стену хижины. С краю сидели двое Смотрящих в блестящих плащах. (СБ удивился — должен быть один, двое — уже против Правил.) Они что-то старательно доказывали синим. (Микрофон под хижиной залило водой, звук не транслировался.) Племя сидело рядком, одинаково подтянув колени к подбородкам, обхватив ноги руками.

— Ну и что там?

— Они. Отказываются. Ехать. На Совет. — СК проговорил эти слова раздельно, и СБ стало понятно выражение его лица. СК бесился от того, что Игра, его детище, выходит из-под контроля. Но при этом он никуда не мог деться от врожденной романтичности: его радовало, что Племя не хочет «съедать» своего.

— А чего… Молодцы, — СБ засмеялся, — мне нравится!

Глядя на Смотрящего, в глазах которого все явственней проступало отчаяние, 1-с неожиданно испытал приступ совершенно идиотского веселья. «Ага! — улыбаясь, сказал он. — Анарки ин зе Юкей*, та самая!»

…Вчера 3-а предложил совершенно, на взгляд 1-с, гениальную штуку. Не ехать на Совет. Устроить забастовку («Хорошо бы еще массовые беспорядки!» — добавил тогда 1-с). Предложение идеально легло на общую подавленность. Никто не мог понять, зачем Боги устроили такую гадость (а в том, что это сделано специально, никто не сомневался), и от этого было еще хуже. Слова 3-а упали в благодатную почву и за ночь проросли пышным цветом. Наверно, подсознательно Игрокам еще и хотелось остаться в доме, которым стала для них хижина. В такую погоду никому нет никакого желания выползать на свет Божий. С середины ночи лило не переставая. Так что сейчас Племя уперлось с силой волов и упрямством ослов. «Мы. Не будем. „Съедать“. Своих».

Смотрящие все больше и больше отчаивались. Игра вышла из-под контроля. Или вот-вот выйдет. «Мы. Не будем. „Съедать“. Своих».

Раздались шлепающие звуки шагов, и в хижину, заняв последний объем свободного пространства, зашла, пригнувшись, молодая женщина, невысокого роста, с живыми темными глазами. Она тоже была Смотрящей. Игроки поприветствовали ее, и по их голосам стало ясно, что они знают новоприбывшую давно и она им симпатична. (Так и было. Она начала работать Смотрящей еще на отборах.) Девушка улыбнулась всем сразу и каждому отдельно. И начала первой:

— Ребят, я еще не видела отсъем. Что произошло, расскажите?

— Что… Нам факел подсунули… мокрый! (Биип!)

— Как? Кто подсунул? И что?

— Кто? В пальто! Боги.. А может, вы, Смотрящие! — Племя отвечало в несколько голосов и добавляло непечатное.

— Ребят, вы что говорите-то? — она выглядела неподдельно обиженной.

— А что нам думать-то еще?! Что, не нарочно?

— Синие, ну, конечно, не нарочно! Кому надо вас сдавать?

— Да мы вот тоже думаем, кому…

— Послушайте… Я вам клянусь, я даю слово — никто из Смотрящих, из Богов тем более не мог такого сделать специально!

— Да (биип!), если и не специально, — при этих словах все одновременно иронично хмыкнули, — все равно нечестно!

— Ну… — она не сразу нашлась, что ответить.

— Ну… ну если бы выиграли, то кто-то из оранжевых бы исчез, — она сказала это всем, но смотрела только на одного.

— Но это хотя бы честно было! — ответил он с вызовом в глазах. Мол, «не сломаете!».

— Аа! — голос Смотрящей поменялся. — Вы о честности заговорили? А о чем вы думали, когда сюда ехали? Когда вам контракт показали?

— Эм-м.. — теперь безответно замычало Племя.

— Вы же изначально знали, что здесь Правила бесчестные. Какая честь в этой Игре?! — Казалось, что крыша исчезла и на их головы обрушилась стена холодной воды. Такие, во всяком случае, у них сделались лица.

…В этот момент двое Богов, сидящих у «третьего глаза», поняли, что Правила победили. Игра продолжается…

Одинаково сутулясь, они вышли из хижины. Дождь заметно ослаб, теперь это была мелкая морось, оседающая на одежде, с дыханием попадающая внутрь. У берега уже стояла лодка (споря со Смотрящими, они не услышали ее появления) со знакомым индейцем. «…Вот такой здесь Харон…» Его лицо было как бесстрастная маска. «…Интересно, он знает, что назад везти на одного меньше?..» Горбясь и больно стукаясь о банки и шпангоуты, они поехали на Остров Совета.

Все свободные Хранители, Смотрящие, Боги собрались у экранов. Звук был включен на максимум. То дело, к которому приступили Игроки, внушало всем суеверный ужас. Это действо было стержнем Игры, ее краеугольным камнем. ПРОИГРАВШЕЕ ИСПЫТАНИЕ ПЛЕМЯ ДОЛЖНО ИЗБАВИТЬСЯ ОТ ОДНОГО ИЗ СВОИХ ЛЮДЕЙ. Решение принимается тайным голосованием. Официально это называлось «съедением одного».

Игроки по одному подходили к урне, писали одну цифру и одну букву на маленьких пергаментах и, если хотели, добавляли несколько слов — уже в камеру, установленную перед урной. Им выпал тяжкий жребий — первыми «съедать» человека. Все знали, что сразу после «съедения» выбывший получит все, что пожелает, и даже больше. Его ждет райская нега — таково одно из Правил. Из хижины с сырыми спальниками, с пустого Острова без намека на животных и съедобные растения, из жизни без единого блага цивилизации, даже без огня — в хороший отель с чистыми простынями, кондиционером, исполнительными слугами, с отличным рестораном. Все равно каждый Игрок понимал (и это было написано на лицах), что сейчас они совершают жестокость, сравнимую только с каннибализмом.

В Москве, отсматривая полученную с курьером видеокассету из «третьего глаза», АЛ подумал: «Да, они-то, конечно, знали, на что шли. То есть не знали, такое знать невозможно, но были извещены. А на испытании такая (ббип!)ня получилась… А они все равно — голосуют. Согласились». Ему очень хотелось думать, что Игроки сняли свой бойкот Правилам не потому, что Смотрящая напомнила про их подписи под договором, а потому, что набрались сил сделать это — как набирают воздух в легкие перед прыжком с высокой скалы в море. Ответить за свои слова (точнее, за подпись) и сделать то, что по критерием общечеловеческих ценностей является почти подлостью, — для этого надо перешагнуть через себя. Для этого нужны силы. Очень много сил. Так думал АЛ. Хотя рассудок ему подсказывал, что уже в ближайшие дни все изменится и на Советах он будет видеть на лицах Игроков злорадство, мстительность… Но он мог позволить себе отгонять эти мысли.

Пока.

Большинством голосов Племя изгнало 6-е. Каждый из них счел нужным сказать про нее что-то хорошее, но причина происходящего была очевидна — она слишком избалована, слишком эгоистична, слишком… 4-с понимал, что этот список можно продолжить, но на душе все равно осталась горечь. Сам он голосовал против 8-а. Он видел, как сдружились («вот, спелись б(биип!) и в стаде!») 3-а и 8-а, он не смог пока распознать, что за человек этот худой 1-с — то ли говнюк, то ли правильный парень. Девушки — вообще темный лес для него. Все это время он чувствовал благодарность 6-е за то, что она искренне, как он был уверен, искала с ним дружбы, и сейчас ему стало одиноко. Хреново… Жизнь научила 4-с и побеждать, и переживать поражения, держать удар, но ЭТУ Игру ему хотелось выиграть до необходимости. Слишком уж сильно надо было измазаться в дерьме, пока играешь, и 4-с не представлял, что станет с ним, если он услышит на Совете свое имя и поймет, что пачкался даром. «Победа — или смерть…»

Он сидел на носу лодки, на первой банке и иногда жмурился от летящих соленых брызг. 4-е сидел спиной к своему Племени, но отчетливо видел перед собой каждого из соплеменников, по очереди представляя себе их лица. 3-а вел себя вполне мирно, по-дружески, но 4-с кожей чувствовал, что вокруг него появляются нити невидимой паутины, и паук этот 3-а. Он «подружился» (по отношению к ним 4-с не мог произносить это слово серьезно) с 8-а — уже два голоса на следующем Совете. 8-а из одного города с 15-и, этой серой мышкой, и наверняка повлияет на нее. Значит — три. И это как минимум три голоса, управляемые 3-а, три голоса против 4-с. Он прекрасно понимал, что 3-а не тот человек, который будет рефлексировать (хотя слова такого 4-с не знал) и который хладнокровно знает, что 4-с самый сильный из Игроков, самый опасный. Сейчас ему пришло в голову, что 3-а вполне мог начать предлагать Игрокам бунт не ради чьего-то спасения, а всего лишь для авторитета.

Плохи дела… Он обернулся и увидел, что 1-с смотрит на него, явно давно уже ожидая, когда он повернется. Улыбнувшись, 1-с на секунду скосил глаза вниз. 4-с проследил за его взглядом. 1-с разжал кулак — на ладони лежала сигарета. 1-с быстро ее спрятал. «Вот это сюрприз!!!» — у 4-с даже пульс участился. Пройдя через две войны, побывав в стольких жестоких ситуациях, сколько и присниться не могло простому человеку, 4-с привык, что в кармане всегда лежит пачка сигарет и зажигалка. Закон такой. Есть сигареты — значит, не так уж все и плохо, «несцынапл», прорвемся. Эти три (точнее, уже четыре, даже с половиной) дня ему удавалось заглушить мысль о сигаретах лишь чудовищным усилием воли. Но увидев сигарету, 4-с понял, что чувствует крыса перед салом. Он шутливо сложил руки у груди, скорчил рожу, как будто вымаливая что-то у 1-с. Но думал при этом вполне серьезно, хоть и с долей ужаса, что сделать ради пары затяжек он способен многое. 1-с подмигнул, помотал головой.

По его прикидкам, он шел уже около полутора часов. 1-с понял, что Остров имеет вытянутую форму, походит на нож, брошенный в лужу моря древним великаном. Их лагерь был на рукояти, он прошел по ней, по лезвию, постоял на острие, глядя на особенно сильный в этом месте прибой, и продолжил путь по другой стороне Острова. «…Кругосветка заканчивается, здравствуй, дом!…». В этот момент он увидел четыре человеческие фигуры, что-то делавшие в прибрежном кустарнике. 1-с рефлекторно присел.

Это были Хранители, они что-то закапывали в землю. Поработав лопатами еще несколько минут, Хранители огляделись по сторонам и присели на песок. Один из них достал рацию и о чем-то коротко переговорил. Вскоре раздался шум мотора, к берегу подплыла лодка. Подойдя с обоих бортов, они одновременно запрыгнули в нее. Один остался на берегу. Сломав несколько веток, он задом наперед прошел по тому месту, где они сидели, заметая ветками следы. Потом выпрямился, толкнул лодку и сам быстро заскочил в нее. Мотор взревел громче, лодка развернулась и вскоре превратилась в черточку на горизонте.

Тогда 1-с поднялся и, зачем-то затаив дыхание, подошел к этому месту. Первое, что он увидел, — несколько полуприсыпанных песком окурков. Он опустился на колени и подобрал самый длинный, в котором оставалось немного табака. Помедлив несколько секунд, 1-с распотрошил бычок, ссыпав табак на ладонь, и получившуюся горстку отправил в рот, под губу. Потом он огляделся еще раз. «…Главное — быть в нужном месте в нужное время». Поодаль 1-с увидел пластиковую бутылку с яркой этикеткой. Он поднял ее и выпил в несколько жадных глотков. Сладкая газировка, никогда ему не нравившаяся, сейчас показалась амброзией, он ощутил, как она впитывается в стенки пустого желудка, отдавая сахар, драгоценные калории. Впервые с начала Игры он почувствовал прилив теплой энергии. Прихватив еще пару окурков («рано или поздно огонь добудем»), он бодро зашагал к лагерю.

Еще издалека он заметил (или почувствовал) оживление. Игроки (теперь семеро) стояли кучкой, что-то разглядывая. 1-с ускорил шаг. Оказалось, они нашли свежее письмо: «На Острове есть еда и питье. Осталось только найти…» — вычурные буквы на настоящем пергаменте. Племя вразнобой выдвигало советы, тыкая в разные стороны пальцами. Особенно важно разглагольствовал 3-а, хотя, возможно, 1-с так только показалось. Он стоял, сдерживая улыбку, молча слушая выдвигаемые версии. Наконец победил 3-а. Действуя по его указаниям, Племя рассыпалось в цепь и двинулось в глубь Острова, прочесывая каждый метр. Такими темпами, прикинул 1-с, они доберутся до нужного места дня через два. И еще не факт, что кто-то заметит следы лопат. 1-с открыто усмехнулся им в спины. В этот момент 3-а обернулся и успел заметить ухмылку 1-с.

— А ты что не идешь?

— Да неохота. Я лучше сам по себе.

— Ну, ну, смотри, — настала очередь 3-а усмехаться. В его усмешке легко читалось «сосунок!».

Оставшись один, 1-с быстро пошел к месту клада, выбрав кратчайшую прямую. По прямой дорога заняла минут пятнадцать, не больше. Но когда 1-с наконец вышел к берегу, он дышал так, как будто пробежал долгий кросс. Душный воздух островного леса, густой подлесок, с хищным проворством хватающий за одежду и царапающий лицо и руки вымотали его неожиданно быстро. «Фух… Да это с голодухи все. Даже голова закружилась. Теперь с каждым днем все хуже будет». — 1-с почувствовал новый приступ слабости, и лицо его потемнело. Новая слабость пришла не из мышц, не из быстро бьющегося сердца. Это дух его, предвидя приближение трудных дней, зашептал предательски: «Надо уходить, пока не поздно». 1-с ненавидел свою слабость так, как можно ненавидеть только себя самого. С годами он научился с ней бороться, не обращать внимания, сдерживать ватную слабость коленей в лютые моменты. Но этот подлый голосок все равно звучал, не отступая, каждый раз надеясь взять верх. «Ну, урод, шевелись! — приказал он сам себе, однако голос не пропадал. — Ты что, мразь, ничтожество! Пять дней прошло — и скис?! А ей каково? Ты за десятерых сейчас должен жить, так, чтобы она даже на другом Острове тебя чувствовала! Дави эту слабость, дави!» Вспомнив о своей девушке, 1-с почувствовал тоску, которая здесь, на Острове, росла с каждым днем, — бесформенное нечто, чернильное пятно, приходящее к нему по ночам и запускающее в сердце острые, как бритва, когти. Но сейчас эта тварь помогла ему. Слабость прошла, теперь он стал зол. Просто зол. Он любил свою злость, бережно растил это чувство. Только последние годы, познакомившись с 2-а, 1-е почти все время держал свою злость где-то далеко, не позволяя ей вырываться наружу. Он видел, что светлой 2-а бывало больно, когда он злился. Но сейчас-то он был один.

Что-то напевая и чудовищно при этом фальшивя, он начал раскидывать землю прихваченным из лагеря мачете. Уже через несколько взмахов 1-с увидел доски, из которых была сделана крышка сундука. Помогая свободной рукой, он расчистил крышку и открыл сундук, не поднимая его из земли. Содержимое заставило его присвистнуть: там было несколько консервных банок, пара пакетов с рисом и с чем-то белым (мука?) и большие фляги воды. Еще там была небольшая трезубая острога. Находочка… 1-с взял в охапку пакеты с рисом и все фляги, острогу сунул за пояс, по карманам рассовал консервные банки, сколько влезло. И пошел к лагерю.

Подходя к хижине, он увидел в ней одинокую фигуру. 4-с сидел, скрестив ноги по-турецки, и грустно смотрел в одну точку.

— А ты что не пошел с ними?

— Да, не могу с этим (биип!) вообще рядом стоять. Ого! Ого! Вот это класс! Нашел-таки! — 4-с вскочил, одним прыжком очутился около 1-с и помог ему разгрузиться.

— Пошли. Там еще есть.

Уже вдвоем они пошли по следам 1-с — обломанные ветки, примятый тростник, отпечатки высоких десантных ботинок на сырой земле.

— Эх, огоньку бы сейчас! Сели бы, поболтали..

— Да, неплохо было бы. Черт, второй день небо серое, дощечка эта отсырела… Ни хрена не сделаешь. — 1-с тоже чувствовал беспокоящее легкие желание вдохнуть табачного дыма. Хоть одну затяжку! Они посмотрели на небо. С тех пор как их стало семеро, ни разу не показывалось солнце.

— А эти, — в голосе 4-с прозвучало злорадство, — ищут, ищут. Ну, следопыты юные, пусть поищут!

— Не любишь ты их…

— Не люблю! А ты что, сам не видишь — они как пауки, все плетут чего-то.

— Пришли, — сказал 1-с, обрывая тему.

— Ну что, как думаешь — пора? — с последним словом СК выпустил в воздух густой шар сигарного дыма.

— Думаю, пора.

— Да, вроде уже затосковали ребята. Или, может, подождать еще?

— Ладно, что ждать. Издеваться так не стоит.

— Пожалуй.

Они повернулись к экранам. Оранжевые варили что-то в котелке, что-то очень вкусное, судя по их лицам. Синие сидели вокруг такого же котелка, 1-с зачерпывал оттуда раковиной нечто белое и раскладывал на листья — семь порций.

— Что это?

— Да они рис размочили. И кажется, муки добавили.

— Не, слушай! Однозначно — даем им.

— Ну, о'кей.

1-с так и не смог объяснить, что подтолкнуло его к почтовому ящику. Скорее всего, после того как он нашел запас еды, 1-с решил соответствовать появившемуся у него авторитету и пошел «на инспекцию».

Когда он заглянул в бамбуковую коробку, висящую на дереве, то первой мыслью было: «Снится! Я сплю!» Он с трудом удержался, чтобы не ущипнуть себя за руку. Это было бы слишком по-идиотски, даже наедине с самим собой. В бамбуке лежала свежая доставка — коробок спичек.

1-с вытащил его и пошел обратно в лагерь, едва сдерживая желание станцевать под собственный аккомпанемент. Когда он появился рядом с хижиной, все выжидающе повернулись к нему. «Ого! Они уже смотрят, что я им еще принес! Круто! Я — вождь!» 1-с засмеялся, на ходу подкинул в воздух коробок, поймал, снова подкинул, теперь чуть дальше — неуловимым движением его подхватил 4-с. Племя, ликуя, бросилось обнимать 1-с. Он ощутил на себе сразу шесть объятий, несколько упругостей женских грудей.

Дрова были наколоты с запасом, костер весело трещал под мелкой моросью. Вокруг костра возились девушки, все три, они что-то азартно готовили, не подпуская к этому священнодействию мужчин. 4-с почувствовал на себе чей-то взгляд, обернулся — 1-с смотрел на него и подмигивал, мотая головой (уже знакомым жестом) в сторону сельвы. 4-с подмигнул в ответ, поднялся и небрежной походкой, беспечно посвистывая, пошел в лес. Скрывшись за деревьями, он присел на корточки и стал ждать. Через пару минут в сплошной зелени здешней растительности мелькнуло светлое пятно джинсовой рубахи 1-с. 4-с тихонько свистнул. 1-с подошел к нему, молча достал из кармана сигарету и спички. Закурил, сделал две затяжки и, задержав дым в легких, передал курево 4-с, глядя на него враз подобревшими глазами.

4-с глубоко затянулся, раз, другой, задержал дым, передал 1-с. Глаза его также мгновенно окосели, на лице расплылась блаженная улыбка.

— Где взял-то? — наконец заговорил первым 4-с.

— Нашел. — 1-с хитро ухмыльнулся. — У меня еще есть. Два окурка, там, где сундук был, нашел сегодня.

— Жи-ы-ыве-о-ом…

— А то!

— Спасибо, 1-с!

— Ладно, — он опять ухмыльнулся, — сочтемся.

— Как думаешь, что завтра будет?

— Дожить надо…

— И то верно. Блин, с этими двумя запросто можем опять проиграть.

— А хоть бы и проиграем — мне не жалко. Быстрее этого паука уберем. Только надо вместе держаться. И тогда сильнее всех станем.

— Я добиваю?

— Давай.

1-с сделал последнюю затяжку и закашлялся — затлел фильтр. Они поднялись и пошли обратно, к лагерю. Перед этим хлопнули друг друга по плечу. В полный мороси воздух добавили густоты накатывающиеся на Остров сумерки.

Вышедшие к костру из сумрака парни были сейчас очень похожи, хотя один из них на три года старше, в два раза шире и прошел две войны, а другой — типичная «столичная штучка», любитель футбольных беспорядков и охотник до пива и травы.

3-а отметил про себя, что отлучившиеся ненадолго 4-с и 1-с вернулись с заговорщицкими лицами. Вдвоем они были ему не страшны. Но оба они были симпатичными, и женская половина Племени смотрела на них с явным расположением. Если к ним присоединится еще кто-то, то их союз может стать опасным. «Значит, надо убирать девушек. Посмотреть, на кого эти красавчики глаз положат, и убирать», — 3-а остался спокоен. Пока они прочесывали лес, он успел переговорить с 8-а и, еще более осторожно, с 15-и. Так что союзники для осуществления своей тактики у него уже появились.

7

Утро седьмого дня — дня очередного испытания. На раннем рассвете из маленькой деревянной гостиницы, целиком арендованной для сотрудников Игры, выходили Смотрящие и Хранители, Бои выносили коробки с аппаратурой. Сегодня Племенам предстояло второе Испытание, еще один Игрок уйдет из Игры.

Боги стояли на низком балконе, глядя на разгорающийся над мерцающим морем восток. Эти несколько рассветных часов были, по сути, единственными свободными для всех, и дышать нежным, густым воздухом на балконе стало уже традицией.

День обещал быть ясным, на небе, с которого свет быстро слизывал леденцы ярких звезд, не видно ни облачка. «Как, интересно, сейчас на Островах, — подумал один из Всевидящих, но возвращаться в душную, прокуренную операторскую не хотелось. — Эти люди, сами себя обрекшие на голод и еще черт-те знает на что… Вот они (он, она?) — сейчас дрыхнут, кутаясь в спальники, или тоже вышли на пляж и смотрят на эту благодать? Хоть у кого-нибудь из них открыты глаза на то, что вокруг, на этот рай? Или они думают только об Игре?..»

За почтой обычно ходил 11-и. Он вообще вставал раньше всех и из скудного списка каждодневных дел, появившихся в лагере вместе с огнем и едой, половину в охотку взваливал на свои тощие плечи. (Да, теперь у них была еда. Они варили твердую кокосовую мякоть, превращая ее в кашу, а вчера вечером в ловушку, сплетенную из гибкой лозы, попалось несколько рыбешек.) Он и принес в неохотно просыпающийся лагерь новость. «…Сегодня вас пригласят на ланч. Но меню может показаться вам несколько экзотическим…», — прочитал он и обвел глазами оранжевых, задержавшись на женской их части. Им сегодня будет особенно гадко. Каждого из них предупредили, что может случиться и испытание с проверкой на брезгливость, но никто не мог подумать, что это случится так скоро. Они отгоняли от себя эту мысль.

«Ой, мамочка! Что же будет? Ох, ужас… Жуки? Или какие-нибудь личинки? Или дрянь, вроде пиявок…» — дальше думать она не могла, ее затошнило. Он запрокинула голову, посмотрела вверх. Густо-зеленые листья огромных стройных пальм слегка покачивались на фоне неба. Картинка была настолько яркой, цвета такими насыщенными, что все вместе казалось плодом воображения. Босыми ногами она почувствовала мелкий белый коралловый песок. Такой противный ночью, когда он забивался под одежду, царапая тело, и в спальники, сейчас, под ногами, он казался ласковым, мягким, как пух. «Сегодня я увижу его. Сегодня! Сегодня! Совсем скоро». Видение кишащих белых личинок растаяло, ей стало хорошо и уютно на этом свете. За три прошедших дня неутихающая тоска совсем вымотала ее. «Мой 1-с, родной…» Потом она снова нахмурилась, вспомнив его глаза тогда, на последнем испытании, глаза дикого варвара. Таким она представляла его на футбольных трибунах. «Нет, не может быть. Мне показалось, просто показалось. Он не может Так на меня смотреть».