Скрупулезно отыскиваем на карте каждый населенный пункт, названный Бурым. Бородачев ставит все новые условные обозначения. Постепенно выясняется обстановка, складывающаяся вокруг нашего маршрута, Пока она выглядит не столь уж грозно и опасно.
      После разбора сообщений Бурого читаем радиограмму начальника штаба партизанского движения Украины генерала Строкача. К нам вылетает полковник Яков Иванович Мельник. Кто этот полковник, с какой задачей летит к нам?..
      Зашла Майя Вовчик. Наша радистка принесла только одну радиограмму, и она тоже была за подписью Строкача. Из нее узнаем, что по решению ЦК КП(б)У на базе нашего соединения организуется еще одно партизанское соединение. Ответственность за выполнение этого решения возлагается на меня лично. Тут же в своих предположениях увязываем приезд полковника Мельника с созданием нового соединения, и, как вскоре выясняется, мы не ошиблись.
      После Майи Вовчик пришла Аннушка, радистка, недавно присланная Центральным штабом партизанского движения. Глядя на эту молодую, чуть сутуловатую и всегда улыбающуюся девушку, никогда нельзя было заранее определить, с доброй или недоброй вестью она явилась. Принесенная ею радиограмма была подписана начальником Центрального штаба партизанского движения Пономаренко и требовала ускорить выход в рейд на правый берег Днепра.
      Как говорится, не было ни гроша, да вдруг алтын: то довольно долгое молчание по поводу рейда тревожило наши партизанские души, а то сразу волна новостей - тут тебе и благоприятная обстановка на Черниговщине, и команда начальства об ускорении выхода в рейд, и новое решение ЦК КП(б)У, и какой-то полковник Мельник с каким-то заданием. Было над чем поломать голову. Но не успели.
      Комендант штаба Колыбанов доложил, что меня спрашивает какой-то прилетевший из Москвы товарищ. Это и был Яков Иванович Мельник. Коренастый, пожилой уже (как позже выяснилось, он был участником партизанского движения на Украине еще в годы гражданской войны), но глаза по-молодому улыбчивы.
      - Як вам прямо с аэродрома. Вот пакет на ваше имя.
      В пакете решение ЦК партии Украины, обязывающее нас выделить пять партизанских отрядов для формирования нового партизанского соединения. Командиром нового соединения назначается полковник Мельник, комиссаром Порфирий Фомич Куманек. Кандидатуру начальника штаба мы должны назвать сами. Соединение будет действовать в тех районах, которые мы оставляем, уходя в рейд.
      В разгар нашей беседы вошел Куманек. Он с видимым удовольствием встретил решение ЦК КП(б)У о своем новом назначении и сразу вошел в комиссарские обязанности.
      - Так кого же вы нам дадите на должность начальника штаба?
      Я назвал пять-шесть кандидатур, но Куманек отверг их. Яков Иванович Мельник никого из названных товарищей не знал и потому не принимал участия в споре.
      Спрашиваю Куманька:
      - А кого бы вы сами хотели?
      - Дайте нам Михаила Наумова, командира партизанской группы из отряда Иванова. С Ивановым он как будто не очень в ладу, мне даже приходилось их мирить, а Наумов - человек растущий.
      Михаил Иванович Наумов был пограничником. После тяжелых боев на границе попал в окружение, долго скитался по лесам, пока не попал в Червонный отряд Иванова. Наумов успел показать себя боевым, дисциплинированным командиром, но дружба у них с Ивановым не ладилась. А в нашем деле и личные симпатии приходится учитывать.
      Я согласился с предложением Куманька и одобрил его выбор. Так М.И. Наумов стал начальником штаба нового соединения и пробыл на этом посту до января 1943 года, пока сам не возглавил степной рейд соединения партизанской кавалерии. Ныне Михаил Иванович Наумов - Герой Советского Союза, генерал-майор.
      Несколько дней мы были заняты организацией партизанских отрядов и штаба нового соединения. Одновременно заканчивалась подготовка к рейду. Наконец наступил торжественный момент, когда в присутствии всех командиров, комиссаров и начальников штабов отрядов был зачитан приказ. Привожу его.
      ПРИКАЗ ПО ГРУППЕ ОБЪЕДИНЕННЫХ ПАРТИЗАНСКИХ ОТРЯДОВ УКРАИНЫ
      24 октября 1942 года
      No 53
      Ст. Знобь
      Карта 1:200000
      1.
      Противник силой до двух полков занимает населенные пункты Знобь-Новгородская, Рудня, Красичка, Голубовка.
      2.
      Объединенные силы Украины, выполняя приказ главнокомандующего партизанским движением Маршала Советского Союза К.Е. Ворошилова, 26 октября 1942 года с исходного положения выходят в новый район действия.
      ПРИКАЗЫВАЮ:
      1. Командиру партизанского отряда Червонного района Иванову с приданным Середино-Будским партизанским отрядом, двумя орудиями артгруппы, отделением саперов и радистом М. Вовчик, составляя головной отряд, двигаться по маршруту согласно моим личным указаниям.
      2. Партизанский отряд имени 24-й годовщины Красной Армии, партизанский отряд имени Щорса, артгруппа, Сталинский партизанский отряд, группа автоматчиков и штаб группы партизанских отрядов составляют колонну главных сил.
      Начальник колонны главных сил - командир партизанского отряда Рева. Колонну для движения построить в следующем порядке: партизанский отряд имени 24-й годовщины Красной Армии, партизанский отряд имени Щорса, группа автоматчиков, штаб группы партизанских отрядов, артиллерия, обоз второго разряда (повозки с продовольствием, запасом снарядов, патронов и прочим грузом, ненужным на первый период боя), Сталинский партизанский отряд. Исходный пункт головной колонне главных сил пройти в 20.00 26.10.42.
      3. Для непосредственного охранения головного отряда т. Иванову выслать походную заставу, а т. Реве обеспечить своим распоряжением охрану колонны главных сил высылкой боевых застав вправо и влево.
      4. Тыловое охранение на походе возлагается на командира Сталинского партизанского отряда Боровика.
      5. Для несения службы маяков командиру Сталинского партизанского отряда выделить в распоряжение начальника головного отряда т. Иванова 20 человек. Последнему по пути движения на поворотах или перекрестках дорог выставлять посты - маяки - для правильного направления колонн. Посты снимаются при проходе тылового охранения распоряжением т. Боровика и присоединяются к Сталинскому партизанскому отряду, а командир головного отряда т. Иванов из состава головного отряда выделяет 5 человек конных для несения службы маяков при головной походной заставе. Посты снимаются начальником колонны главных сил и направляются в головной отряд.
      6. Для борьбы со снижающимися самолетами противника в колоннах, иметь дежурные отделения и снайперов.
      7. Для отражения танков противника в колонне назначить дежурные противотанковые орудия и ружья, а также группы бойцов со связками гранат.
      8. Скорость движения на марше 3 км в час. Командиры партизанских отрядов и отдельных групп несут полную ответственность за поддержание порядка в колоннах. Разрывов не допускать. Дистанция между отрядами в колонне не должна превышать 50 метров, а дистанция между повозками - 6 метров.
      9. Начальника обоза второго разряда назначает командир партизанского отряда т. Рева. 10. Командирам партизанских отрядов и отдельных групп до выхода с исходного пункта выделить в мое распоряжение по два конных связных. 11. Сигналы ПВО и ПТО будут сообщены дополнительно. 12. Я буду находиться в колонне головных сил при штабе, мои заместители тт. Бородачев, Рева.
      Командир группы партизанских отрядов Украины
      батальонный комиссар (САБУРОВ)
      Начальник штаба
      капитан (БОРОДАЧЕВ)
      Не успели как следует обжить районы северной Сумщины и снова покидаем их. Отряды снимаются и уходят без шума, без проводов. В лесу возле деревни Белоусовки, Середино-Будского района, отряды выстраиваются в походную колонну. На лесной поляне замерли ряды партизан.
      Вместе с Богатырем на лошадях объезжаем строй. Часовая стрелка приближается к 18.00. Бородачев отдает мне рапорт:
      - Воинская часть четыре тысячи четыреста четыре построена в боевую походную колонну...
      Эхо далеко разносит мой приказ:
      - По зову партии, за Родину, - вперед, шагом марш!
      Иванов вместе со своим комиссаром Волосниковым выезжают в голову колонны. С каждой секундой в движение втягиваются новые и новые ряды, и вскоре вся наша дружная партизанская громада выходит на марш.
      Тихо, мирно вокруг. И вдруг начинается артиллерийский обстрел. К счастью, снаряды рвутся с большим недолетом. Может, нас спасли густеющие сумерки? А с наступлением темноты вражеские пушки вовсе замолчали.
      - Кажется, пронесло, - облегченно заметил Бородачев. - Видимо, немцы постреляли для отчета перед своим начальством, а сами небось рады, что мы уходим с их глаз...
      - Снимайте заставу от Знобь-Новгородской!
      - Я приказал всем заставам сниматься через полчаса после того, как вся колонна пересечет дорогу Новгород-Северск - Середина-Буда.
      Мимо проезжает наш походный КП - повозка, обтянутая брезентом. Мой ездовой Петлах останавливает своих кряжистых крепких коней и спрашивает, поедем ли мы с ним. Переглядываемся с Бородачевым и, поняв друг друга, отвечаем отказом: не хочется закупориваться под брезентом.
      И тут же из глубины колонны доносится громкий окрик Ревы:
      - Это что за растяпа разрывает нам колонну?
      Петлах торопливо щелкает кнутом, и наш "салон-вагон" отъехал.
      - Не позже чем через два часа затрещат все провода от разговоров о нашем походе, - сказал Бородачев, как только мы на своих лошадях втиснулись в группу конных связных, следовавших за штабной повозкой. - Боюсь, как бы не досталось нашим оставшимся отрядам. Соединение-то молодое еще...
      Меня это тоже немало беспокоит, но я успокаиваю себя: враг знает, что за спиной этих отрядов стоит партизанская мощь всей Брянщины, а это означает, что и без нашего и ковпаковского соединений фашистам потребуется затратить много сил и времени, чтобы развернуть наступление на таком большом участке.
      Найденный нами разрыв между гарнизонами, пытавшимися блокировать лес, дал нам возможность оторваться от противника. Маршрут первой ночи похода предусмотрительно уводил нас на восток в обход Новгород-Северска, подальше от зоркого ока немецкого коменданта Пальма.
      Бородачев весел. Он уверяет меня, что лучшей дороги для первой ночи рейда не придумать. Но хлопот ему хватает. Не так-то просто в кромешной тьме управлять движением огромной колонны. Начштаба то и дело посылает конников для дополнительной связи.
      Дежурный по колонне капитан Бесонов доложил, что колонна благополучно пересекла дорогу Новгород-Северск - Середина-Буда, но растянулась без малого на десять километров. Надо подтянуть ее. Приказываю Бородачеву передать в распоряжение дежурного дополнительно десять конных автоматчиков. Подоспевшим к нашему разговору комиссар Богатырь заявил, что направляется в головной отряд. Теперь можно быть уверенным, что никакие неожиданности не застанут нас врасплох.
      После отъезда Богатыря вместе с Бородачевым залазим в свой походный КП. Нащупываю электрическую лампочку, подсоединенную к аккумулятору, зажигаю ее. Бородачев полулежа рассматривает карту, расстеленную на чемодане, прикидывает пройденное расстояние.
      - Мы находимся между деревнями Красички и Шатрищи, - сообщает он.
      Вытаскиваем из-под подушки грелку. Обыкновенную резиновую грелку. Она заменяет термос. В ней сейчас чай, самый вкусный в этот миг для нас напиток в мире. С удовольствием греем руки, держа в них наши объемистые, видавшие виды кружки. А за брезентом знакомые звуки ночного похода: перестук колес, всплески грязи под копытами лошадей и не очень ритмичный перебор сотен и сотен ног.
      И тут, словно заботясь, чтобы из наших кружек не расплескался чай, колонна остановилась. Но чаепитие пришлось прервать. Где-то впереди вспыхнула перестрелка.
      Нетрудно было определить, что бой идет у деревни Шатрищи. Оставив Бородачева на КП, скачу к головному отряду.
      На дороге настороженная тишина. Люди прислушиваются к все более оживляющейся пулеметной стрельбе; инициативу явно задают наши "максимы" - их ровное татаканье не перепутаешь ни с каким другим звуком.
      Посланец комиссара - автоматчик Талахадзе, разыскав меня, доложил, что головной отряд пошел в наступление на Шатрищи. По данным разведки, туда прибыли эсэсовцы и полиция из Ямполя. Всего человек двести пятьдесят.
      Вскоре меня догнал дежурный по колонне Бесонов. В темноте мы не видим друг друга, но я слышу, как тяжело дышит капитан. Дежурство в походе - дело хлопотное. Приказываю ему выставить заслон от Шатрищ, а колонну направить в обход, прямо по полю, на деревню Антоновку. В голову колонны выставить роту Алексея Кочеткова. Головным отрядом теперь пойдет 8-й батальон Ревы.
      В Шатрищах полыхают пожары - каратели не могут обойтись без них. Зарево растет. И стрельба все яростнее. В бой, начатый разведкой, ввязался уже почти весь 7-й батальон.
      - Может, заглянем на огонек? - предлагает подскочивший к нам на коне Рева.
      - На Антоновку! - отвергаю его шутку. - По полю форсированным шагом на Антоновку, товарищ Рева!
      Рева исчез. Не слезая с Чердаша, наблюдаю то за Шатрищами, то за колонной, убыстряющей движение.
      Бой продолжался недолго. Каратели не выдержали нашего дружного и плотного огня. Оставив на улице деревни до десятка трупов, пулемет и несколько винтовок, они скрылись в направлении Хутора Михайловского. В числе трофеев нам достались отара из ста десяти овец и склад с зерном.
      Через четыре часа наша колонна без особых помех расположилась на дневку в лесу южнее Антоновки. Соединение Ковпака продвинулось дальше к Ямполю, так что за то направление мы могли не опасаться. Нас мог побеспокоить немецкий комендант Пальм из Новгород-Северска, но вряд ли он получит данные о нашем расположении раньше чем через пятнадцать - шестнадцать часов, а к тому времени уже наступит ранний осенний вечер, и мы снова сможем двинуться в путь.
      После короткого разбора нашего первого ночного перехода осматриваю обоз. Оказалось, что Федор Коротченко успел в Шатрищах прихватить еще тридцать повозок с зерном.
      - Зачем столько добра бросать в лесу? - упирается Коротченко. - Если надо будет бросить, раздадим населению да и на овощи в случае чего сможем обменять.
      Скрепя сердце разрешаю оставить эти повозки, хотя и без того наш обоз страшно велик.
      Первая дневка проходит спокойно. Оккупанты не вылазят из райцентров и железнодорожных станций. Их коменданты помнят урок Ямполя. Тогда они поспешили бросить на нас все свои силы, и мы, пользуясь этим, овладели городом, прихватив заодно химические снаряды. По-видимому, они до сих пор побаиваются, как бы мы их самих не угостили этими снарядами. Возможно, потому и не сделали попыток удержать нас в Белоусовке.
      Устанавливаем дополнительные нормы питания: добавляем по пятьсот граммов мяса и пятьдесят граммов сала на человека. Ночные переходы изматывают людей, надо подкреплять их усиленным рационом. Решили дать людям хорошо отдохнуть. 28 октября расположились утром в десяти километрах юго-восточнее Воронеж-Глуховского. На опушке леса в деревне Землянке бодрствовал 7-й батальон, который обязан был первым в случае необходимости, вступить в бой.
      Поскольку следующий этап перехода насчитывал пятьдесят два километра, мы постарались уложить спать как можно больше людей. Вокруг костров вповалку расположились все, кто были освобождены от дежурства и караульной службы.
      Просыпаюсь от того, что затрещал брезент и в заднюю стенку нашего штабного "кабинета" просунулось дышло какой-то упряжки. Выскакиваю наружу. Над головой низко нависли облака, густо моросит холодный осенний дождь. Отругиваю Петлаха за то, что не смотрит, кто на нас прется.
      - Бородачева ко мне!
      - Я здесь! - тут же отзывается Илья Иванович, уже в полном боевом снаряжении, бодрый и подтянутый.
      Это твой Николай продырявил дышлом наш КП ? - спрашиваю Бородачева, имея в виду его ездового.
      - Нет, - смеется Бородачев. - Это снова Самошкин начудил.
      Артиллерист спал под пушкой, закрытой брезентом. Видимо, что-то хлопцу приснилось страшное, он и заорал, да так, что даже коней перепугал, вот они и припустили с пригорка, едва не придавив своего незадачливого хозяина.
      - Ну и Самошкин, - хохочут вокруг партизаны. - Без самодеятельности жить не может.
      - Неисправимый человек... - Другого слова я найти не мог. На сконфуженного Самошкина нельзя было смотреть без смеха.
      Позвав Бородачева, отхожу в сторону.
      - Поищем лазейку из этих трущоб, чтобы безошибочно выйти на наш маршрут.
      Направляемся в 9-й батальон, которому предстоит на этом этапе быть головным и, следовательно, выступить на час раньше других.
      Выйдя на просеку, услышали шум моторов, а вскоре среди деревьев увидели танк и грузовую автомашину.
      - Наверное, это трофей 7-го батальона, - предположил Бородачев.
      Мы ускорили шаг навстречу машинам. Но тут танк, выскочив на просеку, где готовился к построению 9-й батальон, сначала остановился как вкопанный, а затем, взревев двигателем, мигом повернул назад и помчался в лес. За ним ринулась и машина.
      - Тревога! Немцы! - раздался голос комиссара 9-го батальона Луки Егоровича Кизи.
      Ловлю себя на том, что вслед за Кизей и Бородачевым тоже кричу эти слова, но спросонок люди не сразу поняли, что произошло. Только немногие схватились за оружие и бросились вдогонку.
      Шитов и его саперы выскочили наперерез противнику, бросили гранаты, но танк все же удрал. Открыли огонь артиллеристы. Им удалось накрыть автомашину. Снарядом искромсало ее. Вокруг разбросало трупы фашистских солдат.
      Фашистские танкисты всполошили нас. Но не меньшую панику принесли они в Воронеж-Глуховский, рассказав своему коменданту, что повстречали видимо-невидимо партизан. В городе была пущена в ход вся артиллерия. Немцы с такой яростью обстреливали лес, что казалось, ни одного дерева в целости не останется, не говоря уже о наших людях. Но судьба помиловала нас, никто не пострадал. Партизаны стремглав разбежались от дымящих костров и укрылись в зарослях.
      Мы жестоко обругали командиров и комиссаров батальонов. При этом особенно досталось артиллеристам и Павлу Реве.
      - При чем тут артиллеристы? Все растерялись, - оправдывался Будзиловский.
      - И верно, - поддержал своего командира комиссар Борис Гуд. - Танк ушел не по нашей вине, а машину-то разбили именно наши артиллеристы.
      Я позволю себе сказать несколько слов о Гуде, вернее, о братьях Гудах.
      У них было безрадостное детство. Отец не вернулся с войны: в 1919 году сложил голову, защищая молодую Советскую власть. Мать одна растила троих детей-подростков. Борис батрачил, чтобы пособить матери. В 1927 году по путевке комсомола он едет на учебу и становится учителем. В 1939 году его назначают заведующим Добрянского районе. Война застала его в этой должности. И сразу Гуд находит свое место в партизанском отряде, созданном в Добрянском районе, Черниговской области, в августе 1941 года. После неравных боев с гитлеровцами отряд распался на несколько малочисленных групп, которые пытались пробиться к Брянским лесам. В конце 1941 года Борис Елисеевич оказался у нас.
      После боя в Шатрищах Гуд в штабе соединения встретил посыльного из отряда Иванова и тот спросил:
      - Товарищ комиссар, скажите, это ваш брат у нас пулеметчиком?
      Гуд растерянно повел плечом. До войны были братья, а где они сейчас, кто знает. Между тем посыльный уточнял, что во взводе Буянова есть лихой пулеметчик, бывший солдат-фронтовик, тоже, между прочим, Гуд.
      Борис вместе со своим ординарцем Ваней Садомовым вскочили на лошадей и тут же махнули во взвод Буянова. Еще издали они увидели бойца в полувоенной солдатской форме, возившегося с ручным пулеметом. Борис сразу узнал Ваню своего младшего брата.
      Иван Елисеевич Гуд тоже был учителем языка и литературы в Старо-Ярыловичской школе Добрянского района на Черниговщине. В 1940 году его призвали на срочную службу. Войну встретил в Белоруссии, под Могилевом был ранен. Излечившись, воевал на Южном фронте, в Донбассе. Под Харьковом попал в окружение. Много раз пытался пробиться к своим. Не получилось. Летом 1942 года на станции Локоть встретил партизан из отряда имени Ленина. Стал здесь пулеметчиком.
      Так произошла встреча братьев Гудов. По просьбе Бориса Иванов отпустил Ивана, и тот тоже стал артиллеристом. Оба брата и ныне живы-здоровы, живут в Харькове и так же, как и до войны, отдают свои знания и опыт любимому делу воспитанию молодого поколения.
      Случай с танком и автомашиной надолго запомнился нам. Переполох у нас был, надо признать, первосортный. И хотя, повторяю, из наших никто не пострадал, для всех, и в особенности для командиров, это был предметный урок по части проверки нашей готовности ко всякого рода неожиданностям, проверки нашей бдительности. Оказалось, что предусмотреть все еще не значит действительно учесть все, так как жизнь, связанная с пребыванием на оккупированной врагом земле, то и дело вносила свои коррективы.
      И мы должны были, обязаны были учитывать все!
      К Десне пробирались по дорогам, которые на карте обозначены еле заметным пунктиром. От головного отряда требовались невероятные усилия, чтобы не сбиться с пути: мы шли в густой черноте ночи под непрерывным дождем, приходилось буквально на ощупь обнаруживать кривизну и развилки дорог. Мы вынуждены были зажигать множество маленьких костров-маяков, чтобы не потерять друг друга и не свернуть с маршрута, но и огонь добывали с превеликими трудностями: дождь беспощадно гасил его.
      Если бы кто-нибудь до войны сказал мне, что люди - полураздетые, в рваной обуви, с пулеметами или автоматами, с дисками, набитыми патронами, - могут по грязи в такую на редкость темную ночь пройти за четырнадцать часов пятьдесят два километра, я бы, честное слово, ни за что не поверил.
      И утром 29 октября, оглядывая на берегу Десны ряды партизан, я готов был расцеловать каждого из них: около двух тысяч человек участвовали в этом труднейшем ночном переходе, ни один не отстал, ни один не вышел из строя. Люди перенесли на себе сто пятьдесят с лишним ручных пулеметов, четыреста тысяч патронов и много другого снаряжения.
      Наши батальоны расположились по берегу Десны в деревнях Губаревщина, Обтово, хутор Московский. Здесь в теплых домах партизаны могли за день обсушиться, выспаться, поесть, как мечталось, за столом.
      Но наша озабоченность не ослабевала. Только бы враг не нарушил снова наш отдых, не помешал бы переправиться через Десну. Разумеется, учитывая недавние события, мы заняли сразу прибрежные деревни по течению реки на протяжении восемнадцати километров, чем, по существу, лишили противника реальной возможности окружить наше соединение. О нашем расположении он мог узнать теперь не раньше чем в четырнадцать ноль-ноль, так как самый близкий его гарнизон находился от нас на расстоянии сорока пяти километров. При этом между нами пролегло сплошное бездорожье. В такой обстановке не так уж просто было собрать против нас столько сил, чтобы окружение стало угрожающим.
      Вот почему, несмотря на еще свежую в нашей памяти историю с проникновением к нам немецкого танка и автомашины, мы все же разрешили с утра спать почти всем партизанам. Бодрствовали лишь конные автоматчики, которые вели непрерывную разведку, саперы, готовившиеся наводить переправу, и дежурные на заставах.
      Правду говорят: худа без добра не бывает - дождь был сейчас нашим союзником.
      А у меня сон пропал. После пережитого накануне тревожного дня никак не мог переключиться на безмятежный отдых. Сейчас меня крайне заботила предстоящая переправа. Это будет наш первый экзамен по преодолению водных рубежей. Если мы здесь его не выдержим, тогда как можно даже думать о переходе через Днепр?
      То, что мы наметили переправу в этом месте, многим показалось бы безрассудством. С первых дней рейда мы задались целью запутать противника. Он стягивает войска к Хутору Михайловскому, Шостке и реке Сейм, а мы уже окажемся за Десной. Пусть гитлеровцы снова ломают голову, куда мы дальше пойдем.
      Но чтобы запутать гитлеровцев, нам пришлось пройти лишних сто двадцать километров, отказаться от нашей постоянной партизанской переправы через Десну у самого Ново-Васильевска. И здесь, в шести километрах ниже по течению реки, тоже был хороший понтонный мост, но мы не делаем и попытки подобраться к нему. Даже разведку свою в ту сторону не посылали. Наоборот, отправили целый взвод конных автоматчиков к городу Коропу, расположенному вдали от реки.
      Когда я подошел к намеченному месту переправы, на берегу трудились наши саперы. В воде уже плавали три сухих бревна, скрепленных скобами и цепями. Я считал, что это готовится днище будущего парома. Но, к моему удивлению, командир отряда Иван Филиппович Федоров бросил на эти бревна широкую доску, с тремя автоматчиками взошел на нее, и они поплыли на другой берег.
      Мне хотелось остановить, вернуть их: разве можно переправляться на таком ненадежном плоту, но на другом берегу уже оказалось более десяти человек с двумя пулеметами. Саперы еще продолжали сооружать большой плот, а автоматчики 9-го батальона на этих трех бревнышках переправлялись и переправлялись на тот берег.
      Федоров спешил. Ему нужно срочно разведать районный центр Оболонье, напротив которого у немцев действовал понтонный мост через Десну. Вечером Федоров обязан был взять город, хотя мы и не особенно надеялись воспользоваться этим мостом.
      Когда большой паром был готов, на него погрузились автоматчики и пулеметчики во главе с командиром отряда из Донбасса Боровиком, а также две пулеметные тачанки. Донбассовцы пойдут к Новгород-Северску, уклоняясь на пятнадцать километров от нашего основного маршрута. Я долго провожал их взглядом. Паром двигался медленно, словно нехотя отрывался от нашего более надежного берега.
      Ко мне подъехал Захар Богатырь и комиссар 9-го батальона Лука Кизя. Они останутся здесь руководить переправой. Я отправлялся в штаб. По дороге мне повстречался Константин Петрович Петрушенко, ранее прилетевший к нам из Москвы с группой чекистов. Теперь он стал моим заместителем по оперативной части. Приказываю ему взять с собой несколько оперативных работников и отправиться за Десну к командиру 9-го батальона Федорову, чтобы помочь ему организовать разведку.
      - Вечером мы должны взять Оболонье, - прощаясь, говорю Петрушенко.
      В штабе застаю офицера связи от Сидора Артемьевича Ковпака, отряды которого расположились ниже от нас по течению Десны и заняли деревни Реутинцы и Грузкое.
      Вместе с Бородачевым принимаем новое решение: двигаться к Днепру тремя параллельными колоннами. К этому нас вынуждает опасное соседство с немецким комендантом генералом Пальмом, от которого можно ожидать любой неприятности. Ведь у него и танки есть, пустит он их нам вдогонку!
      Разбиваем соединение на три колонны. По большой дороге, где Пальм может в первую очередь нанести удар, пойдет весь 8-й батальон под командованием Ревы. Федоров, взяв Оболонье, за ночь переместится к Понорнице, утром возьмет этот райцентр, а после следующего ночного перехода должен выйти к райцентру Холмичи, что находится уже в Черниговской области. Весь этот путь Федорову прокладывается параллельно движению отряда Ревы в пяти - семи километрах южнее. А еще южнее, на таком же удалении от Федорова, будет двигаться 7-й батальон Иванова.
      Если враг попробует пресечь нам путь, то каждая из наших трех колонн сможет вовремя обойти его, с тем чтобы после приблизиться к своим.
      Вечером 9-й батальон закончил переправу. Но ни от Боровика, находившегося где-то под Новгород-Северском, ни от наших разведчиков, отбывших к Коропу, вестей не было. С наступлением темноты перестали поступать донесения и из 9-го батальона.
      Уже три часа ночи. Где Федоров? Взято ли Оболонье? Что предпримет комендант Корона, увидев наших конных автоматчиков? Какие новые сюрпризы готовит нам Пальм? Не выяснив всего этого, нельзя было двигаться дальше. И все же приказываю Реве переправлять через реку свой 8-й батальон.
      Но вот наконец вернулись наши конные автоматчики из-под Корона. Измученные, грязные. Командир роты Терешин облеплен грязью с ног до головы. Только зубы белеют в улыбке. А радоваться есть чему: комендант Коропа вечером забрал чемоданы и бежал на Кролевец. За ним, видимо, последовали и его подопечные. Во всяком случае, в Короле не осталось ни одного немца.
      - И вот, представляете, - рассказывает Терешин, - выезжаем из города, нас останавливают дети, кричат, что в тюрьме остались арестованные. Повернули обратно. Ключей не нашли. Пришлось, понимаете, расстреливать эти огромные висячие замки. Освободили двадцать восемь заключенных, приговоренных к смертной казни. Один из них упросил, чтобы мы его забрали с собой. Мы не смогли отказать, уж больно измученный человек.
      И вот перед нами стоит этот смертник, настоящий скелет, и только глаза, одни глаза живые, в них светится радость. Он называет свою фамилию - Цыпко, говорит, что до войны работал редактором днепропетровской областной газеты.
      Что нам с ним делать? Как проверить, что он говорит правду?
      Цыпко внимательно изучает мое лицо и вдруг бросается на стул, стаскивает с ног свои грубые старые ботинки, пытается сорвать подошву. Но сил не хватает. Ему помогают Терешин и политрук конников Васин. Из-под оторванной подошвы Цыпко достает свой партийный билет.
      Цыпко, вырываясь из окружения, попал на северную Сумщину и здесь был схвачен. После мучительных допросов его приговорили к смертной казни.
      Да, Цыпко, как и другие двадцать семь его товарищей, оказался человеком счастливым: ведь мы не собирались брать Короп. Если бы немецкий комендант не ударился в панику, кто знает, может, и не увидали бы мы их живыми.
      Вскоре Цыпко стал редактором нашей партизанской газеты, а потом и секретарем партийной комиссии соединения.
      Прибыл связной от Ковпака с сообщением, что Сидор Артемьевич переправился через Десну по понтонному мосту, построенному немцами.
      Такой удаче немало способствовало и то, что немецкий комендант бежал из Коропа, и то, что наш 9-й батальон взял Оболонье, о чем мы узнали несколько позже, так как пять связных, посланных Федоровым, из-за бездорожья ночью не смогли добраться до штаба.
      К утру обстановка полностью прояснилась. В семь ноль-ноль наши обозы закончили переход через Десну, после чего саперы взорвали и подожгли мост. По Десне поплыли его горящие обломки.