Глава I

КОМАНДОВАНИЕ Д’ЭРВИЙИ

В Ла Нуэ Кантэн провел целый месяц. Тем временем Кадудаль оправился от раны и принял на себя в Бретани и Нормандии обязанности Корматена, исполнение которых с каждым днем повышало его авторитет в глазах роялистов. В тот месяц обе стороны проявляли самую активную деятельность. Были внезапные набеги на города, удерживаемые «синими», и нападения на их конвои; были ответные набеги и резня со стороны республиканцев, чувствовавших полную безвыходность своего положения среди враждебного им местного населения. Во время одной из таких схваток в самый канун своей свадьбы погиб Буарди.

Тем временем в Англии неутомимый Пюизе при щедрой поддержке Питта и Уиндема готовил экспедицию, долженствующую привести западные провинции Франции в движение, которое, подобно волнам прилива, разольется по стране и сметет отребье, подчинившее ее своей власти.

По его призыву французские эмигранты из самых отдаленных уголков Германии, отряды старых солдат, что вместе со своими офицерами эмигрировали в девяносто втором году или покинули Дюморье в девяносто третьем, поспешили пополнить набираемые в Англии французские полки: «Людовики Франции», в котором было четыреста артиллеристов, бежавших из Тулона; «Королевский флот» из пяти сотен эмигрантов под командованием графа де Эктора; «Верные трону», собранный герцогом де Ла Шартом и насчитывавший семьсот человек; примерно такой же полк маркиза де Дренея, полк графа Д’Эрвийи из тысячи двухсот бретонских рекрутов, прибывших в Англию в качестве военнопленных, и сотни волонтеров. В целом они составляли четыре бригады. К ним должны были присоединиться пять набранных в Голландии полков под командованием Сомбрея и около восьми тысяч британских солдат, которых Питт обязался присовокупить к щедрым поставкам военного снаряжения.

В своих письмах господин Д’Артуа выражал нетерпеливое желание возглавить все эти силы, а уж одно его присутствие стоило целой армии. Зримое и осязаемое воплощение идеала, за который они сражались, принц был способен собрать всех годных к военной службе мужчин западной Франции под знаменем трона и алтаря. В Портсмуте спешно готовили к отплытию флотилию под командованием сэра Джона Уоррена, и транспортные корабли загружались снаряжением, состоявшим из двадцати четырех тысяч мушкетов, обмундирования и обуви на шестьдесят тысяч человек и огромного запаса продовольствия и боеприпасов.

Пюизе мог льстить себя мыслью, что все это — чудо, сотворено его энергией, дальновидностью, умом и силой убеждения. Однако чувство удовлетворенности омрачали зависть и интриги, которые почти всегда отравляют любое предприятие с участием французов. На каждом шагу чинили ему препятствия и усугубляли трудности, неотделимые от геркулесовых трудов, подобных тем, что лежали на его плечах.

Тщеславный и напыщенный Эрвийи почуял здесь возможность для собственного возвышения. Наделенный весьма немногими талантами, он был в избытке наделен талантом интригана и столь хитро им воспользовался, что, будучи всего лишь в чине полковника, добился назначения главнокомандующим всем личным составом эмигрантских полков.

Ввиду поддержки, которой он пользовался, все четыре генерала, командующие бригадами, без лишних возражений сложили с себя командование, не сочтя возможным служить под началом человека ниже их по званию. Из дворян, собравших другие полки, их примеру по той же причине последовали Ла Шартр, Дреней и Эктор. Но на этом дело не кончилось. Все находящиеся на службе полковники предпочли подать в отставку, нежели подчиниться человеку, чье звание было не выше их собственного. В результате полками стали командовать подполковники, которые не пользовались авторитетом ни у офицеров, ни у рядовых.

Пюизе не вмешивался, ибо отдавал себе отчет в том, что его вмешательство неизбежно приведет к соперничеству с Д’Эрвийи. Не сомневаясь в своей победе, он, тем не менее, допускал и другой исход: Д’Эрвийи добился слишком большого влияния среди дворян, занимавших низшие должности. Он возвысился благодаря своей самоуверенности и упорству, которые были ошибочно приняты за силу духа, и замаскированному бахвальству, производившему впечатление опытности в военных делах, якобы приобретенной им во время войны за независимость в Америке, где он служил адъютантом графа Д’Эстена.

Если бы Пюизе по достоинству оценил самоуверенность Д’Эрвийи, у него было бы больше причин для беспокойстве в связи с затянувшимся отсутствием господина Д’Артуа.

«Именно на поле чести, — писал принц графу де Пюизе, — я вскоре надеюсь лично представить доказательства того, сколь высоко я вас ценю и насколько безгранично вам доверяю».

Пюизе куда меньше интересовали помянутые доказательства, чем присутствие принца, которого так страстно ждали преданные ему простодушные шуаны. Но при всей их готовности отправиться на поле чести, сам господин Д’Артуа по-прежнему оставался за границей. Однако он не сделал попытки отсрочить начало экспедиции. Итак, флотилия почти из ста кораблей снялась с якоря и направилась к берегам Бретани.

Французским кораблям, преградившим ей путь, был дан бой; три из них были захвачены, остальные оттеснены и блокированы.

Вечером двадцать пятого мая британские корабли вошли в залив Киброн, и здесь начались настоящие трудности. Мгновенно приняв на себя всю полноту власти, Д’Эрвийи запретил высаживаться на берег до двадцать седьмого, пока подзорная труба, которую он не сводил с берега, не убедила его в отсутствии врага, способного помешать высадке.

Любопытствуя про себя, сколь долго ему удастся сохранять высокомерное терпение перед этим штабным выскочкой и парадным воякой, Пюизе позволял ему действовать по-своему, но лишь потому, что задержка давала бретонцам время соединиться с ними.

Когда участники экспедиции наконец высадились на берег огромного залива у подножия мрачных дюн и курганов Карнака, песок был черен от шуанов. Пятнадцать тысяч человек собрались приветствовать эмигрантские полки. На сей раз они нарушили свой обычай передвигаться украдкой, невидимо скользя по зарослям высокой травы, незаметно пробираясь через леса и лощины, укрываясь за малейшей неровностью почвы, и стройной, нескончаемой колонной открыто и смело шли по большим дорогам, гордые сознанием того, что время, когда им приходилось скрываться и прятаться, окончательно миновало.

Вздымая тучи брызг, они по пояс вошли в воду и принялись вытаскивать лодки на берег. Как только из лодок выгрузили пушки, они впряглись в них и оттащили подальше от воды. Они плясали от радости, оглашая воздух громоподобными возгласами: «Да здравствует король!», «Да здравствует религия!», «Да здравствует граф Жозеф!», которыми у большинства шуанов ограничивалось знание французского языка. Они походили на огромных косматых собак, прыгающих от радости при виде хозяина, и эмигранты, при всем том, что не могли без них обойтись, с самого начала с нескрываемым презрением стали смотреть на этих людей именно как на собак. Дружелюбие и фамильярность шуанов не пробуждали в господах из Англии никаких чувств, кроме древнего кастового высокомерия.

Бурные проявления восторгов сменились благоговейной тишиной, когда епископ Дольский в митре и с посохом ступил на берег в сопровождении сорока священников. Внезапно объятая трепетом дикая крестьянская орда опустилась на колени и склонила головы, чтобы принять благословение епископа.

После того, как люди высадились на берег, началась выгрузка содержимого трюмов. Прежде всего с кораблей доставили мушкеты и боеприпасы, которые тут же распределили среди шуанов, что еще сильнее распалило их энтузиазм. Дабы выразить его, они подняли вверх мушкеты, и грохот пальбы смешался с восторженными возгласами.

Сморщив свой крупный нос, Д’Эрвийи обозревал крестьянские толпы. Люди, которые не имеют представления о том, что такое военный строй, не носят формы, за исключением белой кокарды и ленты в петлице, по его представлениями не могли быть хорошими солдатами.

— Это и есть ваши войска, господин де Пюизе?

Пюизе спокойно улыбнулся.

— Лишь малая их часть. Не более чем передовой отряд.

— Право, не знаю, что с ними делать.

— Я буду иметь удовольствие объяснить вам.

Пюизе взял десять тысяч шуанов и сформировал из них три армейских корпуса, поручив командование Тэнтеньяку, Вобану и Буабертелло, и сразу двинул их впереди основных сил захватить и удержать Орэ на востоке и Ландеван на западе.

Д’Эрвийи, довольный тем, что граф избавил его от трех четвертей этой дикой орды, не возражал. Однако на следующее утро разразился взрыв, который уже давно назревал между ними.

Кадудаль привел еще несколько отрядов, вместе с ним прибыли Сен-Режан и Кантэн. Пюизе сердечно встретил всех троих на кухне фермерского дома в Карнаке, в котором он поселился.

Кантэну он оказал особенно теплый прием. Положив левую ладонь на плечо молодого человека, граф держал его руку в крепком пожатии, и его проницательные глаза светились лаской.

— Своим поступком в Ла Превале вы спасли мою репутацию. Это превыше всяких благодарностей, всего, чего я был вправе ожидать от вас.

— Громы небесные! — воскликнул Кадудаль. — Мне остается только завидовать ему; я сам должен был так поступить. Но у меня не хватило ума. Выйти и хлопнуть дверью — вот все, до чего я додумался.

— Вы это сделали, — продолжал Пюизе, не снимая руки с плеча Кантэна, — с немалым для себя неудобством и даже опасностью, как я догадываюсь. Вы проявили редкую храбрость. — Глубоко сидящие глаза графа сверкнули. — Надеюсь, в самое ближайшее время король лично поблагодарит вас.

Чтобы скрыть смущение, Кантэн издал короткий смешок.

— Я привез ваши распоряжения барону де Корматену и не мог промолчать, видя, что он их нарушает.

К немалому облегчению Кантэна, от дальнейших объяснений его избавило внезапное появление Д’Эрвийи с четырьмя офицерами его свиты.

— Ах, господин граф, я должен пожаловаться на ваших недисциплинированных дикарей. Похоже, они начисто лишены чувства уважения к тем, кто по положению стоит выше их, как, впрочем, и других чувств. Предупреждаю, если вы не справитесь с ними, у нас будут неприятности. Мои люди отнюдь не расположены терпеть наглость этих животных.

Кадудаль порывисто шагнул вперед. Его лицо пылало.

— Громы небесные! — взревел он, взмахнув огромной ручищей. — Это еще кто такой?!

Пюизе, воплощение утонченной властности, в красном, отделанном золотым кружевом мундире, с рыжеватыми, словно припудренными сединой волосами, на полголовы возвышаясь над долговязым Д’Эрвийи, покорил небольшое общество изысканной учтивостью. Он представил собравшихся друг другу.

— Полковник граф Д’Эрвийи, командующий армией эмигрантов, — кратко отрекомендовал он одну сторону. Что касается другой, то здесь он умышленно был более подробен: — Это господин маркиз де Шавере, в коем вы, несомненно, признаете старого знакомого. Мы в неоплатном долгу перед ним, поскольку именно он разоблачил измену Корматена. А это — Жорж Кадудаль и Пьер Сен-Режан, славные герои Бретани, принесшие победу белой кокарде не в одном десятке сражений.

Д’Эрвийи с удивлением уставился на того, кто некогда был его наставником в искусстве фехтования, и обменялся с ним несколькими любезными фразами. Затем его взгляд отклонился в сторону, и в мгновенно похолодевших глазах отразилось бесконечное презрение к осанистому хмурому Кадудалю, одетому в серую куртку и мешковатые штаны, и к ухмыляющемуся Сен-Режану с его подвижным большеротым лицом комедианта и нелепым гусарским доломаном. Д’Эрвийи едва удостоил обоих кивком головы и снова обратился к Пюизе:

— Я должен просить вас навести порядок, дабы мне не пришлось больше жаловаться на ваших шуанов.

Пюизе, казалось, опять не заметил высокомерия Д’Эрвийи, которое забавляло Сен-Режана и вызывало гнев Кадудаля.

— Поскольку мы собираемся почти немедленно выступать, — спокойно ответил он, — вам не стоит заботиться о таких пустяках. Я хотел сообщить вам, граф, что мы снимаемся с лагеря завтра на рассвете.

Взгляд Д’Эрвийи стал еще более надменным.

— То, что вы предлагаете, совершенно невозможно.

— Значит, должно стать возможным. И я не предлагаю. Я приказываю. Вы меня премного обяжете, проследив, чтобы все было готово.

Надменность Д’Эрвийи, которая до сих пор еще кое-как держалась в границах допустимого, наконец переступила их:

— Да будет мне позволено узнать, куда мы направляемся?

— Вперед. В Плоэрмель. Это наш первый пункт назначения.

Пюизе повернулся к длинному кухонному столу с разложенной на нем картой.

— Я покажу вам...

— Одну минутку, господин граф. Одну минутку! Неужели вы предлагаете нам покинуть берег до прибытия сил под командованием Сомбрея, за которыми уже возвращаются в Плимут транспортные суда?

Какое-то мгновение казалось, что любезность Пюизе подвергается суровому испытанию. Но он удовольствовался тем, что излил нетерпение в глубоком вздохе.

— Позвольте мне самому судить об этом.

— Не могу.

Пюизе резко обернулся.

— Не можете? Черт возьми! Боже, даруй мне терпение! Едва ли есть необходимость говорить вам, что в подобных делах скорость имеет первостепенное значение. Быстрое, решительное продвижение застигнет Западную армию врасплох, до того как она успеет сконцентрироваться, и послужит стимулом ко всеобщему восстанию, благодаря которому мы получим дополнительные силы, необходимые для похода на Париж.

Скривив губы, Д’Эрвийи невозмутимо покачал головой.

— Ваши слова, сударь, меня не убеждают.

— Боже правый! — вырвалось у Кадудаля.

Пюизе опять улыбнулся.

— Прежде чем мы достигнем Плоэрмеля, вас убедят события. К тому времени наши пятнадцать тысяч шуанов превратятся в пятьдесят, а то и в сто тысяч, что более вероятно. Это число удвоится людьми из Нормандии и Анжу по пути в Лаваль, где к нам присоединится мэнский контингент.

Д’Эрвийи раздраженно пожал плечами.

— На основании того, что я видел, ваши шуаны не вызывают у меня особого доверия, точнее, никакого, если их не разбавить испытанными в бою войсками, которые мы ожидаем.

Пюизе начал терять терпение.

— Полковник, я не признаю за вами права судить о боевых качествах шуанов, которых вы на самом деле совсем не знаете.

— Я знаю, что такое настоящие солдаты, и различаю их с первого взгляда. Но не будем спорить. Я нахожу безрассудным выступать до прибытия пополнения. Я знаю, что говорю. Военная осторожность, а в ней я несколько разбираюсь, требует, чтобы мы оставались здесь, вблизи моря, чтобы обеспечить пополнению безопасную высадку.

— Разве мы хуже обеспечим ее, когда вся Бретань будет принадлежать нам? А я обещаю вам, что так и будет ко времени прибытия Сомбрея.

— Но не в том случае, — осмелился вставить Кантэн, — если вы будете тянуть с ее захватом.

Не обращая внимания на взгляд Д’Эрвийи, которым тот смерил его, словно дерзкого лакея, Кантэн обратился к Кадудалю:

— Почему вы не расскажете им обо всем, что вам известно?

— Про Гоша? Черт возьми, да у меня просто дух захватило, пока я слушал рассуждения этого господина об искусстве ведения войны. Он все знает. Ну да ладно, дело вот в чем: Гош сейчас находится в Ванне с отрядом не более чем в пятьсот человек, остальная часть его Западной армии рассеяна по всей Бретани. Ваша высадка застала щенков врасплох, и я не думаю, что Гош спокойно спит с тех пор, как узнал о ней. Его постоянно преследуют кошмарные видения, как его разбросанным по провинции отрядам перережут глотки, прежде чем он соберет их. Но времени он не теряет, и вызванные им войска уже спешат в Ванн. Сегодня к вечеру у него будет пара тысяч человек, к концу недели, если мы ничего не сделаем, чтобы этому помешать, их будет тринадцать или четырнадцать тысяч. Его курьеры галопом скачут в Париж с требованием срочного подкрепления. Это вызовет такую панику у господ санкюлотов, что дней через десять в распоряжении Гоша будут все мушкеты и все сабли, которые они сумеют разыскать.

Какое-то время Д’Эрвийи в полном молчании не сводил с Кадудаля хмурого взгляда.

— Каков, — наконец спросил он повелительным тоном, — источник ваших сведений?

Кантэн с откровенным изумлением взглянул на Пюизе.

— И он еще спрашивает про источники!

— Такой дотошный господин, — усмехнулся Пюизе.

— Пресвятая Дева! — Кадудаль едва не задохнулся. — Сударь, неужели все, о чем я говорю, само не бросается в глаза? Разве ваша хваленая опытность в военных делах не подсказывает вам, что только так Гош и будет действовать?

— Именно поэтому, — сказал Пюизе, — так важно совершить быстрый переход, одним ударом стать хозяевами Бретани и призвать ее верных сынов под наши знамена, пока республиканцы, собравшись с силами, не успели им помешать и посеять неверие в победу.

Лицо Д’Эрвийи было непроницаемо.

— Повторяю, сударь, вы меня не убедили, — проговорил он.

Пюизе пожал плечами.

— В таком случае — к черту убеждения! Вы получили мой приказ. Этого достаточно.

— Я не обязан выполнять ваши приказы.

— Сударь! — в мгновение ока Пюизе преобразился. Его голос звучал жестко, в глазах сверкал грозный огонь. — Кажется, я не все понял.

— Полагаю, вы понимаете, что ваша власть распространяется только на ваших шуанов. Командование экспедицией поручено мне.

— Кем?

— Британским Кабинетом.

Пюизе потребовалось некоторое время, чтобы справиться с собой.

— Если бы сказанное вами было правдой, а я утверждаю, что это не так, ваши полномочия не могли бы превысить полномочий, которыми меня наделил король. Тогда не было бы необходимости напоминать вам о том, о чем вы принуждаете меня напомнить. Вам прекрасно известно, что его величество, еще будучи регентом, назначил меня главнокомандующим Королевской католической армией.

— Почему вы остановились? — огрызнулся Д’Эрвийи. — Приведите свой титул полностью, дабы устранить непонимание. Главнокомандующий Королевской католической армией Бретани. Армия, с которой я высадился, не входит в это узкое определение. Ваше командование, как я и сказал, ограничивается командованием над вашими бретонцами, вашими шуанами. Вы...

— Послушайте, сударь. Помимо прочего, я имею звание наместника королевства и сохраню его за собой до тех пор, пока не прибудет господин Д’Артуа и не примет его на себя.

— Мне об этом ничего не известно. Мне известно только то, что относится ко мне лично и что подтверждают мои полномочия, британское правительство поставило меня во главе организованной им экспедиции, и я никому не позволю диктовать мне, как проводить операцию, ответственность за которую возложена на меня. Я объяснил все достаточно ясно?

— Ясно! Тысяча чертей! Как может быть ясным подобный вздор? Я организовал это дело, я его вдохновил, я подготовил почву, я убедил британское правительство помочь нам. Уж не пьяны ли вы? Разве могли поручить командование кому-нибудь другому?

— Если этот другой обладает военным опытом и способен обеспечить успех дела.

— Боже правый! — снова пробормотал Кадудаль.

— И вы обладаете этими данными? Господи, помилуй нас! Полагаю, вы приобрели их в Америке, где служили адъютантом. И этим оправдана ваша власть над человеком, командовавшим армией на полях сражений, создавшим ту самую армию, которую теперь надо возглавить? Изволите смеяться, господин граф. Ваши полномочия обозначены нечетко. Иначе вы не посмели бы так разговаривать со мной. Вы, должно быть, сошли с ума, если воображаете, будто ваша власть распространяется на кого-нибудь, кроме эмигрантского контингента из Англии.

Д’Эрвийи побагровел от ярости, вены у него на лбу вздулись.

— Я считаю ваши слова крайне оскорбительными. И крайне безрассудными. Эмигрантский контингент, как вы его называете, это армия. Ваши необученные, нетренированные, недисциплинированные шуаны должны выполнять не более чем вспомогательную функцию.

Кадудаль разразился гневным смехом:

— Армия из четырех тысяч человек! И вы собираетесь брать с нею Париж! Святые угодники!

Д’Эрвийи словно не слышал Кадудаля:

— Я больше не буду попусту тратить слова, сударь. Армия не покинет Киброн до прибытия Сомбрея.

— Если вы останетесь, то к тому времени успеете угодить в ад, — сказал Кадудаль. — Гош об этом позаботится.

Наконец Д’Эрвийи снизошел до того, чтобы заметить бретонца.

— Я не позволю говорить с собой в таком тоне! Господин де Пюизе, я вынужден требовать, чтобы вы уведомили об этом ваших сторонников, — он круто повернулся, кивнул своим офицерам. — Идемте, господа.

И, звеня шпорами, величественно вышел.

Четверо оставшихся в кухне мужчин переглянулись. Пюизе скривил губы и рассмеялся.

— Ну и что теперь? Кадудаль метнулся к двери.

— И вы еще спрашиваете! — воскликнул он. — Арестуйте этого Полишинеля. Пусть им займется военный трибунал.

Пюизе уставился на Кадудаля невидящим взглядом. Всю его уверенность и щегольство как рукой сняло. Будто почувствовав внезапную усталость, он тяжело опустился на стул.

— А последствия? Такими действиями я неизбежно расколю лагерь на две партии. Эмигранты — а за ними сила авторитета — почти все до единого встанут на сторону этого интригана. Они не любят меня. Не доверяют мне: по их мнению, я, видите ли, не совсем чист. В Генеральных штатах я голосовал за конституционалистов и в свое время командовал республиканской армией. Д’Эрвийи сыграет и на том, и на другом, — Пюизе подпер голову рукой, его лицо потемнело. — Если мы начнем ссориться друг с другом, то конец экспедиции, крах всему, ради чего я положил столько сил.

— Если командование армией останется за этим полковником, то так или иначе всему конец, — сказал Сен-Режан, и Кадудаль поклялся, что согласен с ним.

Пюизе устало вздохнул.

— Такой оборот следовало предвидеть. С самого начала этот человек был источником всяческих осложнений. Я давно занялся бы им, если бы не был уверен, что господин Д’Артуа отправится с нами и, приняв на себя верховное командование, все решит за меня.

— Вы должны заняться им сейчас, — заявил Кадудаль.

— Мы в тупике.

— Ни в коем случае! Если вы не можете приказать расстрелять его и не вызвать тем самым мятежа, если из-за его упрямства эмигранты не выступят с нами, мы выступим без них. Малейшее промедление обернется роковыми последствиями.

— Неужели я этого не понимаю? Но мы обещали бретонцам принца крови. Они ждут его как мессию. Он не приехал. Но, по крайней мере, у нас есть эти воинственные эмигранты, эти дворяне, эти офицеры королевской армии и военно-морского флота, чтобы придать нашему наступлению романтический ореол и привлечь к нам тысячи крестьян. Если мы выступим без них, кто поверит в эту армию заморских спасителей? Наши крестьяне не бросят свои поля. Неужели вы полагаете, что если бы я не понимал этого, то стал бы долгие месяцы трудиться в Англии и разрабатывать план кампании?

Дав волю своим чувствам, Пюизе поднялся со стула и стал размашистыми шагами мерить каменный пол.

— Силы небесные! Чтобы все мои труды, все усилия пошли прахом из-за пустого тщеславия этого проклятого щеголя!

Он остановился рядом с Кантэном и, взглянув на него, продолжал, словно смеясь над самим собой:

— Упорством и настойчивостью в достижении цели я всегда выходил победителем из схватки с Фортуной. И вот, похоже, она берет реванш.

Находчивость Кадудаля истощилась, и ему нечего было добавить к тому, что сказал Пюизе. Он сел и излил душу потоком проклятий по адресу Д’Эрвийи. Сен-Режан, со своей стороны, буркнул, что никогда не был высокого мнения о придворных сводниках и танцмейстерах. Кантэн молча наблюдал за Пюизе. Душу молодого человека переполняли глубокое сочувствие к графу и гнев на бездарных интриганов, изменивших ему в самую минуту его торжества.

Заложив руки за спину, склонив голову так низко, что его подбородок касался шейного платка, Пюизе задумчиво вышагивал по кухне.

— Да, это тупик, — проговорил он. — Доводы разума бесполезны, сила — тем более. Выход должны найти англичане.

— Англичане?

— Экспедицию организовали они, и британский Кабинет должен рассеять заблуждение Д’Эрвийи относительно объема его полномочий. Мистер Питт сократит их настолько, что полковник лишится возможности с высокомерным видом высказывать свои сомнения.

— Но время, которое уйдет на это! — с отчаянием в голосе возразил Кадудаль. — Необходимы быстрые, решительные действия!

— Знаю. Знаю. Но ничего не поделаешь. Будем надеяться на лучшее, надеяться, что задержка с выступлением не окажется для нас губительной. Я сейчас же напишу мистеру Питту. Сэр Джон Уоррен отправит тендер, чтобы доставить мое письмо. Дней через десять — самое большое, через две недели — мы получим ответ.

— Две недели! — на лице Кадудаля отразился ужас. — А что в эти две недели сделает Гош?

— Все, что позволит ему господин Д’Эрвийи. Вы же видите: я ничего не могу изменить.

Глава II

ЗАПАДНЯ

Написав письма, господин Пюизе посетил Д’Эрвийи и сообщил ему об этом.

— Я говорю вам о них, полковник, чтобы вы также могли написать в Англию, если пожелаете.

Особенно выразительно Пюизе произнес звание Д’Эрвийи.

— Я не премину воспользоваться возможностью довести до сведения мистера Питта, что у меня имеются основания жаловаться на вас, и изложу, в чем они заключаются.

Д’Эрвийи побелел от ярости и, возможно, от страха столь унизительным образом утратить узурпированную им власть.

Пюизе холодно поклонился и вышел. Вновь они увиделись лишь через два дня, когда Пюизе разыскал Д’Эрвийи, чтобы ознакомить его с новостями, полученными из Орэ. Вобан сообщал, что Гош собрал в Ванне тринадцать тысяч человек и с минуты на минуту двинется на Орэ, который не удастся удержать, если Вобан не получит подкрепления.

Когда Пюизе подошел к Д’Эрвийи, окруженному группой офицеров в шляпах с белыми плюмажами, тот проводил смотр полка «Верные трону». Солдаты в красных мундирах, белых брюках и треуголках маршировали по прибрежному песку.

— Вот вы и пожали первые плоды нашей бездеятельности. Тринадцать тысяч человек, с которыми можно было легко справиться, пока они были разбиты на отдельные отряды, объединились в единую армию.

— Вы должны вызвать своих шуанов, — резко ответил Д’Эрвийи на предъявленное ему обвинение.

— Лишь в том случае, если мы можем оказать им поддержку.

— Я уже говорил, что их надо вызвать. Вы заставляете меня повторяться.

— Тогда мы должны вызвать также и Тэнтеньяка из Ландевана. Отвод отрядов Вобана откроет его фланг неприятелю.

— Разумеется, — презрительно фыркнул Д’Эрвийи. — Вы говорите об очевидных вещах.

— Позвольте мне продолжить в том же духе, — сухо проговорил Пюизе.

Он показал рукой на дюны, за которыми находился форт Пентьевр, массивная твердыня, возвышающаяся справа от них над самой узкой частью Кибронского перешейка.

— Республиканцы переименовали его в форт Санкюлот. Стоит нам удалить наши аванпосты из Орэ и Ландевана, армия Гоша не замедлит появиться здесь, и как только это произойдет, наш фланг будет находиться под постоянной угрозой со стороны крепости. Позиция станет для нас крайне невыгодной.

В группе офицеров, которые поняли грозившую им опасность, началось движение и чуть слышное перешептывание. Кровь бросилась в лицо Д’Эрвийи, и он поспешно, пожалуй, слишком поспешно, ответил:

— В случае необходимости мы погрузимся на суда.

Смех Пюизе привел полковника в еще большее раздражение.

— Такие действия весьма обнадежат наших бретонских друзей. А что дальше? Полагаю, вы вернетесь в Англию?

— Господин де Пюизе, вы становитесь невыносимы. — Полковника душила ярость. — Послушаем, какой выход из этой ситуации предлагаете вы.

— Из нее есть только один выход. Форт должен быть взят.

— Вот как? Более несостоятельное предложение трудно себе представить.

Д’Эрвийи снова улыбнулся, думая, что ему подвернулся удобный случай выставить напоказ некомпетентность Пюизе в военных вопросах.

— А как, позвольте узнать, можно взять форт без осадной артиллерии? Или вам неизвестно, что у меня ее нет?

— Известно.

— Ну так как же?

На сей раз Пюизе показал рукой на английские корабли, стоявшие на якоре в бухте.

— А вот как. Пушек сэра Джона Уоррена вполне достаточно, чтобы справиться с санкюлотами.

— О... о! — чтобы скрыть смущение, Д’Эрвийи задумчиво почесал подбородок. — Это мысль, — согласился он.

— Из тех, что не требуют излишнего умственного напряжения.

— Я понимаю. И все же одна артиллерия не справится с такой задачей, нужны штурмовые бригады, а я не склонен подставлять свои полки под огонь людей, находящихся за каменными стенами.

— Эту роль возьмут на себя шуаны Кадудаля.

— В таком случае, — снисходительно проговорил Д’Эрвийи, — я готов принять ваш план.

Нельзя было терять времени, и Пюизе назначил штурм на следующее утро.

Сэр Джон Уоррен обрушил на Пентьевр методический огонь своих пушек, под прикрытием которого Кадудаль повел три тысячи мербианцев на штурм.

С высоты обрыва Д’Эрвийи, окруженный офицерами своего штаба, наблюдал за боевыми действиями, и все, что он видел, вызывало у него отвращение. Вид прижавшихся к земле и ползущих разомкнутым строем шуанов возмущал все его чувства, отчаянно противореча укоренившимся представлениям о военных приличиях.