— Он мог не осмелиться им об этом сказать. Он не осмелился признаться, что обманул их доверие. Поэтому он ломал комедию, не предполагаая, что она обернется трагедией.

— Да, да! Так и было! — горячо поддержала кузена Миртль, благодарно взглянув на него. — Разве могут быть другие объяснения его поступку? Ты же знаешь, какой он великодушный и добрый. Такой поступок говорит о безнравственности, а Гарри не безнравственен, ты ведь знаешь, папа.

Отец лишь презрительно рассмеялся в ответ, высвободился из ее объятий и заметался по комнате, давая выход своим чувствам.

— Смешно слушать, ей-Богу, как вы оба заступаетесь за Гарри Лэтимера. И, честное слово, вы понапрасну тратите порох. Я и пальцем не шевельну, чтобы спасти его от веревки, которую он заслужил! Напротив, я готов обеими руками помочь его повесить. Если понадобятся мои показания — о том, что вышло между нами в Фэргроуве — я весь к услугам губернатора.

— Сэр Эндрю! — воззвал к нему Мендвилл.

— Ни слова больше, Роберт. Если у тебя больше ничего ко мне нет, прошу извинить. Управляющий ждет моих распоряжений. — Он удалился, и даже в стуке его каблуков слышалось возмущение.

Мендвилл обратил на мисс Кэри полный сожаления взгляд.

— Значит, рухнула моя последняя надежда, — проговорил он, и это было истинной правдой.

Миртль подошла и положила свои ладони на его сжатые кулаки.

— Все это так благородно с вашей стороны. Особенно то, что вы упросили лорда Уильяма дать Гарри два дня. Я никогда не забуду этого, Роберт.

— Вы хотите сказать, что запомните мой провал, — с невеселой иронией уточнил он.

— Нет, Роберт, я буду помнить ваше великодушие. Но неужели нельзя ничего сделать?

— Боюсь, ничего — из-за непробиваемого упрямства мистера Лэтимера. Я сделал все, что мог. Возможно, мне лучше было не ходить к нему. Мистер Лэтимер мне не доверяет.

— Не доверяет вам? Вам?

Мендвилл пожал плечами: дескать, он терпим и великодушен; он все понимает и поэтому все прощает.

— Почему он должен мне доверять? На его месте я бы тоже не доверял.

Благородство капитана Мендвилла произвело на мисс Кэри неизгладимое впечатление. Однако после его ухода она размышляла совсем не о его добродетелях. Одна мысль не отпускала ее, и больше она ни о чем не могла думать: тень виселицы, упавшая на Лэтимера, заставила Миртль отчетливо осознать, что она все еще любит его, а все остальное, оказывается, пустяки. Какое значение имеют его политические убеждения и догматы, навязанные ей? Что такое политика и сам король по сравнению с любовью!

Похожая мысль мелькнула в ее голове еще вчера, когда у нее на глазах Гарри пришлось сносить поношения и оскорбления. Но тогда она только мелькнула — искорка, проблеск, не больше. Теперь страх за Гарри нахлынул на нее, как откровение. Его жизни грозит опасность! Его подстерегают бесчестье и позорная смерть — от этой мысли у нее перехватило дыхание. Гарри — единственный, любимый, и что с нею станет, если они убьют его, если повесят? И словно кто-то шепнул ей на ухо ехидную строку из позабытой пьесы: «Придется тебе нянчить мартышек в преисподней"note 27.

Сердце Миртль сжалось — она вспомнила о своих письмах и о возвращенном подарке. Каким глупым и никчемным казался ей теперь этот жест! Что она понимает в проблемах, волнующих страну? А Гарри в своем образе мыслей далеко не одинок. В провинции много людей с именем и положением разделяют его взгляды — и полковник Лоренс, и Артур Миддлтон, и мистер Айзард, тесть самого лорда Уильяма — да мало ли таких, кого отец считал до недавних пор друзьями, а сейчас отказал им от дома из-за политических расхождений.

Любовь и страх впервые в жизни заронили в ее душу сомнение в правоте отца. Наверное, в такие вот моменты происходит неожиданное обращение в новую веру или, наоборот, вероотступничество.

И вот, в предвечерний час два негра пронесли по набережной паланкин мисс Кэри. Они скрылись в воротах особняка юного заговорщика и опустили носилки у подъезда. Это было, конечно, грубым нарушением правил приличия, но приличия для нее сейчас столь же мало значили, как и политика.

Джулиус, несколько смущенный ее неожиданным появлением, проводил Миртль через просторный холл прямо в библиотеку. Там в задумчивости сидел Лэтимер. Только что, после затяжного и весьма бурного натиска, его покинули полковник Лоренс и Джон Ратледж. Их старания пропали втуне — молодой человек остался таким же непокорным.

При появлении Миртль удивленный Лэтимер вскочил и замер, безмолвно глядя на нее.

— Гарри! — Она как-то жалобно протянула к нему руки.

Он подошел к ней.

— Миртль! — в его голосе слышалось недоумение. — Ты одна?

Она кивнула, развязала тесемки у подбородка и откинула капюшон.

— Но благоразумно ли это?.. — спросил он, чуть не добавив: «особенно теперь, когда мы больше не помолвлены», — однако успел сдержаться и оставил фразу недоговоренной.

— Ах, сейчас не до благоразумия. Гарри! Что ты дальше собираешься делать?

Так вот зачем она здесь! Можно было догадаться, подумал Гарри про себя. Еще один посол капитана Мендвилла — Лоренс, по существу, признал себя таковым. Сейчас разыграется новый спектакль — вероятно, еще тягостней предыдущего.

— Не буду притворяться, что не понимаю, — буркнул он недружелюбно. — Я ничего не собираюсь делать.

— Гарри! Ты не знаешь…

— Я все знаю и ко всему готов. — И, помолчав, добавил: — Капитан Мендвилл прислал тебя с уговорами, потому что полковник Лоренс потерпел неудачу?

— Нет.

— Ты меня удивляешь. Но он, несомненно, поведал тебе о моем положении, и ты пришла меня урезонивать.

— Да, он рассказал все и папе, и мне. Но он был далек от мысли, что я пойду к тебе. О чем ты говоришь, Гарри?

Поведение его было неожиданным и она не понимала, что это значит.

— Ты, должно быть, сильно… привязалась к этому твоему родственнику из Англии. Который обрушился на Чарлстон в мое отсутствие.

— Роберт очень добрый и милый. Я… мы очень полюбили его.

Лэтимер криво улыбнулся.

— Мне выдалась возможность наблюдать это воочию, — сказал он.

Ни его улыбка, ни тон ей совсем не понравились.

— Он оказался очень хорошим другом и тебе, Гарри, — продолжала Миртль.

— Мне?! — воскликнул он, пораженный, а потом безудержно расхохотался. — О-о! Мой дорогой друг Мендвилл! А я-то тебя не ценил! Я все превратно истолковал! Как же я не догадался: ничто иное, как дружеские чувства к моей персоне побудили тебя разносить обо мне сплетни.

— Гарри, как ты можешь! Ты ведешь себя недостойно. Он не разносил никаких сплетен. Он рассказал о тебе отцу для того, чтобы папа тебя приструнил; он хотел спасти тебя, пока не поздно, прежде чем ты окажешься в таком положении, в котором ты все-таки оказался.

— И не кто иной, как ваш бесценный капитан Мендвилл, меня в него поставил.

— Ты сам не понимаешь, что говоришь.

— Это я-то не понимаю! Послушай-ка: тебе надо бы получше узнать этого человека. Капитан Мендвилл преследовал две цели: во-первых, выставить меня из дома твоего отца, а во-вторых, выставить меня из Чарлстона. Мое присутствие, видишь ли, смущало галантного капитана. Я был настолько любезен, что подсказал ему способ отделаться от меня. Первое его желание легко исполнилось — ты помнишь, как он этого достиг.

— Гарри, это нечестно! — возмущенно упрекнула его мисс Кэри.

— Совершенно с тобой согласен. Но потерпи, пока я закончу. Из Чарлстона меня выдворить не так просто. Это требует большой изобретательности. Но мне и тут не повезло: я дал ему шанс проявить свою изобретательность. Так вот, для пущей гарантии моего устранения капитан Мендвилл без колебаний позволил отправиться на тот свет своему несчастному агенту. — В подтверждение этих слов Лэтимер привел свои доводы, но безрезультатно. Ему не удалось убедить Миртль.

— Ты, верно, сошел с ума или стал человеконенавистником! Как ты смеешь говорить так о капитане Мендвилле!

— Готов признать, это звучит фантастично. Но только если не учтывать всех обстоятельств.

— Злоба помутила твой разум! — воскликнула она. — Кто, как не капитан Мендвилл, убедил лорда Уильяма приостановить выполнение приказа об аресте?

— И конечно, тебе сообщил об этом сам капитан.

— Ты сомневаешься в его словах? Может быть, ты и мне не поверишь, когда я скажу, что он просил за тебя отца? Приходил, чтобы убедить отца встретиться с тобою и уговорить тебя уехать. И это — невзирая на все, что он из-за тебя вытерпел.

— В последнее могу поверить. Потому что я его предупредил, какими неприятностями для него будет чреват суд надо мною. Ситуация показалась мне весьма забавной, и я не удержался от намеков. Я заставил его выйти из себя и неплохо поразвлекся. — Лэтимер отбросил наконец ядовитый тон. — Но ты пришла, Миртль, и мне отрадно думать, что, вопреки всему, в тебе сохранились хоть какие-то чувства, какое-то беспокойство за меня.

Гнев, подняввшийся в ней после насмешек над Робертом, немедленно остыл. Она шагнула к Гарри и, глядя в его глаза, положила руки ему на плечи.

— Пойми, Гарри, тебе и правда нельзя здесь оставаться! Ты должен уехать из города, Гарри.

Он тоже глядел ей в глаза, и на лице его появилась та всепонимающая усмешка, которая временами способна довести собеседника до белого каления.

— И освободить дорогу твоему новому возлюбленному? Поверь, в этом нет необходимости. Я не привык навязываться и надоедать.

Миртль вздрогнула.

— Моего нового возлюбленного? — переспросила она.

— О, этот милый Роберт, этот истинный джентльмен — он превосходно служит своему королю и, разумеется, первым убедил тебя, что нельзя выходить замуж за грешника, за разнузданного бунтовщика. В один прекрасный день наш щедрый Роберт, может быть, даже сделает тебя миледи. О, Миртль, почему ты боишься быть откровенной?

— Откровенной?! — она задрожала от негодования. — Да как у тебя язык повернулся говорить такое! Как смеешь ты думать, что у меня есть кто-то другой!

— А разве нет? Миртль, Миртль. Зачем тебе притворяться передо мной?

— Вот именно! — ее голос возвысился почти до крика. — Я пришла, чтобы сказать… — она осеклась, — нет, после твоих оскорблений уже не имеет значения, о чем я пришла сказать. Слава Богу, что не сказала! Ты показал, чего ты стоишь.

— Я сказал не все, что знаю. Кое-что меня оправдывает.

Миртль уже хотела выбежать, но последняя фраза ее остановила. Она презрительно посмотрела на него вполоборота, черты ее лица были искажены гневом.

— Суди сама, обманулся я или нет. Вчера в Фэргроуве, после того, как сбежал, я решил подождать за деревьями недалеко от аллеи, не появится ли возможность поговорить с тобою. На меня навалилась тоска, и я готов был все отдать, лишь бы вернуть наше прошлое. Ты так была мне нужна, что, видит Бог, я мог бы изменить своим принципам и отринуть убеждения. Я хотел просить тебя забрать назад письмо, которое ты мне написала, забыть обо всем и снова принять кольцо.

Лэтимер умолк. Миртль медленно повернулась к нему и сделала шаг вперед. Презрительное выражение сходило с ее лица, уступая место удивлению.

— Почему же ты этого не сделал? — почти беззвучно, одними губами прошептала она.

— Ты еще спрашиваешь. — Глаза его были полны печали. — Неужто ты не припоминаешь, как вчера, когда я там прятался, ты шла в компании Мендвилла? Он обнимал тебя за плечи, и твое лицо светилось от счастья.

— Гарри! — пытаясь этим возгласом остановить его, она сделала еще один шаг.

— Тогда я понял, почему твое письмо было так безжалостно и что на самом деле случилось в мое отсутствие. Должно быть, ты очень обрадовалась предлогу, который я тебе дал…

— О Гарри, и ты так подумал обо мне!

Улыбка сожаления тронула губы Лэтимера.

— Не станешь же ты утверждать, что мои глаза меня обманули?

— Нет, нет, нет. Но это… это было не то. Совсем не то!

— Не то! Мужчина идет с тобой в обнимку — и это не то?

— Но он мой кузен! — в отчаянии воскликнула Миртль, но вызвала этим лишь новую пренебрежительную усмешку.

— Твой кузен! Седьмая вода на киселе. Два месяца назад ты слыхом не слыхала о его существовании. Он свалился к вам с небес, и сила родственных чувств тотчас бросила его прямо в семейные объятия — в твои, Миртль, объятия.

Миртль с усилием овладела собой. Бледная, как полотно, она была рассержена не на шутку. И все же она поняла, что устами Гарри говорит слепая ревность. Значит, ей нужно успокоить его, поскорее вывести из заблуждения.

— Гарри, теперь ты выслушаешь меня, — сказала она спокойно, хотя это давалось ей с трудом.

Он иронически поклонился.

— Я пришла к тебе, Гарри, чтобы убедить уехать. Я пришла, потому что… потому что я тоже хотела сказать тебе… то, что ты собирался сказать мне. Я сегодня тоже собиралась принести в жертву мои убеждения.

— Миртль… — Сердце Лэтимера замерло. Он уже готов был поверить ей, но что-то ему по-прежнему мешало.

— Теперь ты веришь, что… то, что ты видел, было… не тем, о чем ты подумал? Я тоже тосковала, я была несчастна с тех пор, как отправила тебе кольцо. Ваш ужасный скандал с папой чуть не свел меня с ума. А Роберт был добр. Он добрый, Гарри, что бы ты о нем ни говорил. Он поддержал меня, а мне так нужна была поддержка. Я чувствовала себя такой одинокой и покинутой, что если бы меня по-дружески обнял Римус, я и то была бы благодарна. Это правда, Гарри. Ты должен мне поверить.

Лэтимер подошел, осторожно прижал ее к груди и поцеловал в каштановые волосы.

— Моя дорогая! Дорогая моя!

Миртль опустила голову ему на плечо, сердце ее переполнилось радостью, и слезы навернулись на глаза.

— Ты веришь мне, Гарри, — всхлипнула она.

— Я верю тебе, дорогая, — ответил он, и солгал, потому что только еще силился поверить. Он хотел, страстно хотел верить, но, сознавая свое желание, становился от этого лишь более недоверчив, потому что перед глазами его так и стояла проклятая картина — алый, шитый золотом рукав, обнимающий плечи в сиреневом, и ее лицо, обращенное к склоненному лицу соперника…

Миртль приподняла голову:

— Мой милый Гарри, мне было так плохо.

Слезы на ее ресницах растопили лед. Лэтимер обнял ее крепче и поцеловал. Она глубоко вздохнула и улыбнулась робко и нежно. Видение аллеи, испещренной солнечными пятнами, наконец, померкло.

— Гарри, пожалуйста, — произнесла она, — теперь тебе надо уезжать. Как можно скорее уезжать.

И тут же в его душе вновь проснулся бес ревности и засмеялся каркающим смехом. Снова откуда-то выплыло проклятое видение, а с ним и желчные слова, однажды сказанные Томом Айзардом: «Женщины! От них правды не жди. Они умоляют и заискивают и льстят и лгут — лишь бы добиться своего. И так продолжается, пока и сами они не начинают, как их жертвы, верить в свою ложь».

Лэтимер резко отстранился от Миртль и отступил назад.

— Так мы опять взялись за старое, — недобро усмехнулся он. — Когда прямые пути недоступны, мы всегда отыщем кружной. Я мог бы раньше догадаться о твоих целях.

— Гарри! — Миртль была потрясена, оскорблена. — Гарри, ты сомневаешься во мне? После всего, что я сказала?

— Нет, — Лэтимер ударил еще больнее, — сомнений не осталось абсолютно.

Они стояли, пристально вглядываясь друг в друга, с бескровными лицами, со стиснутыми зубами. Затем она молча повернулась и направилась к двери, машинально надевая на ходу капюшон. Лэтимер бросился вперед и оказался перед ней.

— Миртль!

— Дверь, будьте любезны, — холодно потребовала она.

Он открыл дверь и посторонился. В холле был Джулиус.

Шаги ее стихли, Лэтимер прислонился к дверному косяку и простоял так несколько минут.

Затем, опустив голову, медленно пересек библиотеку и опустился в кресло. Он оперся подбородком на сцепленные ладони и слепо уставился в пространство, пытаясь найти себе оправдание, но испытывал лишь все более тяжкую муку.