Глава тридцать вторая

«Я ЕГО ДОСТАНУ»

— Это что, новое рубоповское вооружение? — спросил Косарев, заходя в кабинет к заместителю начальника РУБОПа подполковнику Ромашину.

— Ага. Малины накрывать — раз, и никакого судебного фарса, — Ромашин взвесил в руке ручной противотанковый гранатомет.

— Раз — и никакого РУБОПа, — хмыкнул Косарев присаживаясь.

В прошлом году действительно по зданию РУБОПа шарахнули из гранатомета. Чья это была работа — так до сих пор и не установили, хотя перетрясли весь город.

— Где взял-то? — Косарев кивнул на гранатомет.

— Такая комбинация красивая была… Киллер «правобережский» по обмену опытом в Москву летал. По заказу тамошней братвы одного из «долгопрудненцев» подорвал в машине. Когда возвращался, мы его у трапа выдернули. Обработали чуток. Убедили, что с нами дружить надо. Он позвонил своим, сказал под нашу диктовку, что его «разгуляевцы» захватили, выкуп требуют двадцать пять тысяч баксов, и стрелку за городом у АВТОВАЗа забили. Ну, естественно, «правобережские» на дыбы — мол, обнаглели «разгуляевцы», проучить надо. Собрали все силы, и на «стрелку». Притом договорились врагов сразу мочить. Тридцать человек съехалось. Мы их и повязали. Двенадцать пистолетов, три автомата и два РПГ.

— Не хило.

— Еще как! Самое смешное, двух милиционеров повязали. Участковый и опер из Завадского района.

— Да ты чего!

— На содержании у «правобережцев», на разборы уже ездят. У участкового незарегистрированный ТТ.

— Вот, скоты. Давить надо!

— Ребята из СОБРа нервные, предателей не любят. Так что им больше всех досталось.

— Ну а дальше-то что? Суета это все.

— Верно. Пожурят и отпустят, — кивнул Ромашин. — В лучшем случае кому-то условно дадут. Комедия.

— Стрелять их, тварей, надо.

— Покажи пример, — усмехнулся Ромашин, но улыбка у него сползла с лица, когда он наткнулся на острый, ледяной взор своего старого приятеля… — Какими судьбами-то ко мне?

— Что ты можешь сказать о некоем Гвоздеве? Кличка Гвоздь.

— А что у тебя на него? — Ромашин напрягся. Косарев объяснил суть дела.

— Любопытный экземпляр, — сказал Ромашин. — Из тех, кто еще чтит блатной закон.

— Не очень и чтит. Вон, домину отгрохал.

— Слаб человек… Гвоздь начинал с должности палача, приводила исполнение приговоры сходняков. Сколько народу перерезал — никому не ведомо. Преуспел в этом деле, умудрился ни разу не засветиться. Думаю, работа ему сильно нравилась. Из тех, у кого слово с делом не расходится. Если сказал, что пришьет, — пришьет обязательно.

— Убивец?

— Не простой убивец. Умный, осторожный, волевой. Его блатные хотели смотрящим на город ставить… Кстати, он две зоны кормит. Благодетель. — Чем же он сейчас занимается?

— Да тем же, чем и вся мразь уголовная — вымогательства, махинации, левые фирмы. В девяносто шестом с чеченцами спутался. Поставлял им наемников-снайперов. И, кажется, был посредником в какой-то сделке с оружием. Тоже для Чечни. — На черных работал?

— А что ему? «Национализм расшатывает элементарное, арестантское. Этот блуд надлежит искоренять». Такое было решение авторитетного сходняка еще лет пять назад. Воры сегодня самые большие интернационалисты. Армянский и азербайджанский вор друг друга резать из-за национальности не будут. Так почему бы не помочь чеченским братьям?

— Вот мразь.

— Еще какая… Слушай, если ты его на чем зацепишь — мы тебе любыми средствами поможем. И за мной тогда коньяк.

— Не знаю, что получится. Мне неясно, что его шестерки от моих «клиентов» хотят. Ладно, пока… Чтобы разобраться в этом ребусе, для начала нужно отыскать Севу. Ведь у Гулиеватак ничего и не удалось выяснить. Может, мальчишка поможет разобраться? Но он как сквозь землю провалился.

Что касается Матроса и Киборга — их можно арестовывать хоть сейчас. Однако с этим на совещании у начальника уголовного розыска решили повременить. Полезнее будет попытаться провести оперативную разборку, поискать подходы к этой компании. , — Серега, тут такое дело… — занудил Мартынов, когдa Косарев вошел в кабинет.

— Сколько?

— Две сотни, — потупился Мартынов.

— С таким напарником с голоду скоро подохнешь, — Косарев протянул две сотенные купюры.

— Ты же один живешь. А у меня дети.

— Ладно, не тяни за душу, — Косарев уселся за свой стол, задумчиво поглядел на сиреневого пингвина Алексеича.

— А ты знаешь, чем Гвоздь занимался?

— Бандитствовал.

— Да… Он в девяносто шестом снайперов в Чечню посылал. И с оружием «нохчам» подсабливал.

— Козел.

— Этим оружием его наемники клали наших солдат. Это что, теневой бизнес?

— Получается.

— Ничего подобного, Володя. Это — измена Родине. И знаешь, что я скажу.

— Что?

— Он сильно пожалеет об этом…

— Да ладно. Поди, достань по нынешним временам «законника». Глядишь, его еще в Думу изберут. Они ныне в почете.

— Я его достану…

Глава тридцать третья

ЦЫГАНЕ

Будешь? — хозяин дома Михась протянул Севе папироску «Беломора».

— Я такие не курю.

— Это косяк. Анаша.

— Не хочу.

— Не пробовал, что ли? — усмехнулся хозяин.

— Пробовал, — приосанился Сева. — Давайте, — и потянулся за папироской.

— Ладно, не стоит. Может, потом распробуешь. Помогает жить. Хотя сам не слишком уважаю, — Михась , спрятал папиросу и отхлебнул чая из большой, красивой фарфоровой чашки.

Сева чувствовал себя здесь вполне прилично. Обиль — ный стол, вкусно приготовленное мясо, наваристый ; суп, мягкий, домашний хлеб — наслаждение после тех дней, когда приходилось прятаться и после той жуткой ночи, когда под вой бродячих собак он ломился через лес. По комнате сновали женщины, меняя блюда, расставляя посуду. Михась с ними обменивался короткими репликами на незнакомом Севе языке — одном из цыганских наречий.

— Поел, попил? — спросил Михась. — Теперь рассказывай, в чем беда-кручина.

— Ну…

— Не стесняйся. Зла тебе тут никто не пожелает. Давай, как на духу.

От хозяина дома исходила энергия обаяния и властности. И противиться ему было трудно. Да Сева был нетаком положении, чтобы упрямиться.

— Значит, так получилось…

— Только не выдумывай ничего. Давай честно… Сева сбивчиво и маловразумительно, глотая окончания слов, изложил свою историю. Михась слушал внимательно, почти не перебивая, лишь изредка задавая уточняющие вопросы.

— Попал как кур в ощип, — кивнул он, выслушав печальную повесть. — Слева — власть государева. Справа — воровская. А посредине — ты, беззащитный и никому не нужный. Так?

— Ага, — Сева вздохнул, и на лице его отразилось жалобное отчаяние, как у щенка, которого несут топить.

— Не было бы счастья, да несчастье помогло. Михась потянулся на стуле, положил с удовлетворением руки на слегка выступающий кругленький животик.

Просторный двухэтажный дом в самом центре цыганского поселка был обставлен добротной старой резной мебелью. В углу чернел метровым экраном телевизор «Sony». В серванте, горках было очень много хрусталя и старинного фарфора. На стене висели иконы, рядом с ними стояли свечки — похоже, народ здесь жил верующий. Жилище было довольно уютное, заполненное народом — женщинами, ребятней. Но они старались не лезть на глаза. Ощущалось, что Михась тут хозяин и держит всех крепко в руках.

— Повезло тебе, что ты на мою машину в Клячинске наехал, — хмыкнул Михась. Сева, сморщив лоб, потер ушибленный локоть.

— Ну, не стони, пацан, — Михась положил вишневое варенье в чай и начал размешивать серебряной ложкой. — Ты думаешь, куда ты попал?

— К цыганам.

— Фантастику любишь?

— Люблю. По видику.

— Ясно. Читать, значит, не приучен. А я грешным делом люблю книги полистать. Ты попал в параллельный мир.

— Как это? — непонимающе посмотрел на хозяина

Сева.

— Мы живем на территориях каких-то стран. Платим теми же деньгами. Можем говорить на том же языке. Но это ничего не меняет. Мы живем своим миром, который пересекается с обычным лишь постольку-по-скольку. У нас своя жизнь. Мы — сами по себе. Большой, внешний мир — это как охотничьи угодья для охотника. Мы промышляем там. Выходим на охоту, зарабатываем на хлеб. Но дом наш — это наш круг, наши соплеменники.

Сева тупо смотрел на Михася.

— Что, непонятно?.. Не одну тысячу лет мы кочуем по всему миру, так и не найдя приюта. Нас никогда никто не любил. И не любит. Все полны предубеждений, не приязни, а порой и ненависти к нам. В былые времена в Испании нас жгла инквизиция. Из Франции нас выдворяли, запрещая возвращаться под страхом смертной казни. В Турции у нас не было никаких прав, убийство цыгана не преследовалось по закону. Нас били батогами, нам рвали ноздри. За века мы привыкли надеяться только на себя, на свою силу и ловкость. На единство. Мы ни к кому не лезем со своим уставом, но и нам чужой не нужен. Нам ни от кого ничего не надо. Мы ни у кого ничего не просим…

— Кроме подаяния, — брякнул Сева и тут же прикусил язык. Но Михась ничуть не обиделся.

— Да, просим подаяние. Подворовываем… Когда распинали Иисуса Христа, цыган украл гвоздь, который должны были забить Спасителю в лоб, и после этого Господь повелел цыганам воровать.

— Правда, что ли? — удивился Сева вполне искренне.

— Правда, — усмехнулся Михась. — Думаю, правда, — говорил он спокойно, очень убедительно, свободно. В нем пропадал дар оратора или телеобозревателя. — Да, наши женщины гадают и воруют. Мы спекулируем бижутерией, золотом и наркотиками. Мы нарушаем закон? Этот закон — не-наш. Мы не воруем. Украсть цыган может только у цыгана. Мы работаем. Мы живем так, как нас вынуждали жить испокон веков. И живем по совести. Честнее, чем большинство людей в большом мире.

Сева озадаченно посмотрел на Михася.

— Ваши суды, милиция, административные органы — они ваши, но не наши. Они не властны над нами. И это не просто разговоры. Много цыган сидит в тюрьмах?

— Не знаю.

— Мало. Мы берем свой кусок, определенный нам эогом, и никто не может нам помешать. Потому что ник-го не умеет так искусно брать его, как мы. И скрываться этим куском.

Веками мы учились жить и выживать среди врагов.Михась подошел к серванту и вытащил из ящика два паспорта.

— Смотри.

— Ваши? — удивился Сева, смотря на фотографии

Михася в обоих паспортах.

— Но на разные фамилии. Когда я родился, мой табор кочевал, и в каждом сельсовете по пути следования мои родители получили на меня по свидетельству о рождении на разные имена и фамилии. Я вырос и получил четыре паспорта. Но ни в одной из этих бумажек нет моего настоящего имени. Тот мир не знает, что я Михась, а не кто-то другой.

Михась спрятал паспорта.

— Судьи не могут судить наших женщин — они матери-героини. — Милиция не может поймать наших мужчин — они всегда скроются в другом таборе под новыми документами. Среди нас милиция не найдет стукачей. Цыган никогда не продаст цыгана хотя бы потому, что тогда ему придется кормить всех детей очутившегося в заключении…

— У, блин, — с уважением произнес Сева.

— Тебе повезло, что ты попал именно к нам. Чтобы исчезнуть с глаз долой — вовсе не обязательно ехать в США или Японию. Шаг в сторону, к нам, и, не уезжая никуда, становишься эмигрантом.

— Но…

Тут речь Михася прервал гость. В комнату вошел человек лет шестидесяти пяти со специфическим красным алкогольным отливом кожи.

— Ну чего, Михась, привез из города гостинец? — спросил он, поздоровавшись.

— Нашел. И привез.

— Почитаем, — потер руки дед.

— Вон, на серванте.

На серванте лежал двухтомник мемуаров последнего

Председателя КГБ СССР Крючкова.

Дед перелистал книги.

— Ну, спасибо.

— Не за что.

Когда дед удалился, Михась, улыбнувшись, произнес

— Вот тебе рисунок к моим словам. Кто это, думаешь? Алкаш деревенский?

— Ага, — кивнул Сева.

— Ага, — передразнил его Михась, — Это подполковник КГБ. Восемь лет просидел за связь с английской разведкой. Ты о таком, наверное, только в книгах и читал.

— Ну…

— А, ты же книг не читаешь… Отсидел. Потом жил один в Москве. Спился. Продал квартиру фирме, зарабатывающей на алкоголиках. Селить его куда-то надо. фирма нас попросила помочь. Не бесплатно. Мы его в дом определили. Вот и живет. Жизнью доволен. Пить меньше стал. Ребятишек наших грамоте учит. И мемуары о работе в КГБ пишет. Говорит — опубликует.

— Ничего себе.

Сева озадаченно посмотрел на закрывшуюся за стариком дверь.

— Нам не важна национальность, — продолжил Михась. — Мы не рвем друг другу горло из-за цвета кожи. Нам все равно, кто ты — грек или уйгур.

Сева заерзал на стуле. Кто такие «уйгуры», он не имел ни малейшего понятия.

— Мы — добрые люди. Нам нужно лишь, чтобы человек, которому мы даем пристанище, жил с нами в мире, соблюдал наши правила и обычаи. И иногда помогал нам по мере сил. Живем мы сыто, не нуждаемся. И ни мафии, ни милиции к нам ходу нет… Ну как? Будешь с нами?

Сева пожал плечами.

— Можешь, конечно, уйти, — выразительно, будто прощаясь с Севой, махнул рукой Михась. — А куда?

— Я согласен.

— Требуется от тебя сущая безделица. К цыганам отношение предвзятое. Аты парень русский, лицо открытое. — Отвезешь посылочку в Московскую область.

— Аче? Отвезу, — кивнул Сева, готовый после такой речи везти что угодно и куда угодно. — Когда?

— Завтра. Вот на дорожку, — Михась положил на стол пачку со сторублевками.

— Хоть сегодня, — приободрился Сева, глядя на деньги.

Глава тридцать четвертая

СХОДНЯК ПОД ЛАЗЕРНЫМ ПРИЦЕЛОМ

Он пришел один. На такие встречи принято являться в сопровождении свиты. С шелестом подкатывать на лимузинах, чувствуя за спиной своих парней, сжимающих под куртками пластмассовые рукоятки пистолетов и готовых грудью заслонить хозяина от выстрелов. Но гость демонстративно-пренебрежительно отнесся к подобным, далеко не излишним, предосторожностям.

Гвоздь видел этого нездорово-тучного мужчину лет пятидесяти на вид в первый раз. Незнакомец легко и умело выстраивал разговор, направляя его в нужное русло. Он держался очень независимо. И не боялся ничего.

Он позвонил вчера, назвал пароль и сказал, что есть темы, которые необходимо срочно обсудить. Что это за темы, Гвоздь знал прекрасно. И понимал, что никуда не денешься. Предстоит неприятный, с неизвестными последствиями разговор.

Назначал место встречи Гвоздь. Естественно, он выбрал свою территорию — находящийся в тихом укромном местечке недалеко от центра ресторан «Зенит». Столы были накрыты по представительским стандартам, но гость не прикасался к еде.

— Диета, — сообщил он. — Ем только по расписанию. Каша, куриный бульон. Язва виновата, подлая.

— У меня тоже язва, — сказал Гвоздь.

— На нервной почве и от лагерного недоедания? — усмехнулся гость, и Гвоздь недобро посмотрел на него. Ему не понравился фривольный тон. И вообще не нравилось, когда о таких вещах говорят с легкой улыбкой на лице.

— От нервов, — кивнул он. — После того, как в ответ на ментовские провокации, вены вскрыл и тем зону на бунт поднял. Менты сильно пожалели, что связались.

— У меня тоже от нервов, — гость демонстративно не обращал внимания на нотки угрозы в голосе Гвоздя. — Только я их на другое тратил… Вот от пива не откажусь. Люблю пиво. Что бы врачи ни говорили — буду его пить. Слабость.

Гость налил в высокий фужер немецкого пива из стеклянного бочонка и жадно проглотил, вытер салфеткой лицо.

— Хорошо.

— Вас так и называть, как вы представились — Семен Семенович?

— А чем плохое имя? Да и что наши имена? Главное, чтобы человек был достойный.

— Хотелось бы.

— Хотелось — что? Убедиться в моих достоинствах? Не стоит, — теперь уже в беззаботном голосе гостя слышалась угроза. — К делу. Мы люди не жадные, но грядущие убытки нас совсем не радуют.

— Небольшой сбой. Но «порошок» будет.

— Что за «порошок»? — непонимающе посмотрел на Гвоздя незнакомец. — «Тайд» ?

— Посылка, — поправился Гвоздь, подумав про себя:

«Конспиратор хренов». — Будет через несколько дней.

— Через несколько дней? .

— Сбой в канале. Обстоятельства.

— Вы как «Аэрофлот» — никакой ответственности за опоздание.

— Бывают накладки, • — Гвоздю меньше всего нравилось оправдываться.

— Когда будет?

— Двое-трое суток. Мы сумеем решить все проблемы.

— Что я слышу? Двое-трое суток… В приличном обществе принято соизмерять свои возможности и обязательства.

— Вы не работали учителем ? У вас хорошо получаются назидания.

— Нет, я работал в другой системе. Уверяю, та работа у меня тоже получалась недурно.

— По-моему, начинается гнилой базар, уважаемый Семен Семенович.

— Ни в коем случае. Никакого, как вы говорите, гнилого базара.

— Я сказал — три дня. Через три дня груз будет. Все, — хлопнул ладонью по столу Гвоздь. — И не зли меня. Не надо, — он наклонился над столом и вперился своим самым суровым взором в гостя.

— Согласен, конечно, согласен, — поспешно забормотал Семен Семенович. — Никаких вопросов.

— Так бы и начинал. А не гнал бы сразу волну, — Гвоздь откинулся на стуле и налил себе стопку водки, с удовольствием и некоторым разочарованием подумав: «Быстро сломался. А поначалу неплохо себя поставил… Дешевка».

— Два дня, — кивнул Семен Семенович. — Два дня отсрочки. На третий день груз уценится на двадцать процентов. Через пять дней мы получим его бесплатно.

Гвоздь сжал кулак.

— Слышь, фрайер дешевый, ты на кого прешь? Ты знаешь?

— Еще бы, — улыбнулся гость. — Гвоздев Николай Николаевич, родился в… Семен Семенович в двух словах изложил биографию собеседника, при этом прибавив пару подробностей, от которых Гвоздю стало зябко, — об этих фактах его биографии мало кто знал.

— Умный да? Ты что, меня на счетчик собрался ставить? Никому неизвестный фрайер Гвоздя на счетчик — поставит?

— Какой счетчик? — обиделся гость. — Штрафные санкции. Пени.

— Войну хочешь ? — произнес угрожающе Гвоздь, ощущая, как его захватывает волна холодного бешенства. — Да? Если хочешь — будет война. Кровью еще харкать будете.

— Война? О чем ты, Гвоздь? Это не война. Это мясозаготовки будут.

— Что?!

— Как ты меня назвал — никому неизвестный фрайер. Точно — никому не известный. Зато о тебе известно все. Так что войны не будет. Будет избиение. Постепенная зачистка. А на ваши блатные понятия и правила нам плевать. Кирза, тельник, финка, да лишнее масло в пайке — в этом вы все. Какими были, такими и останетесь.

— Так, — Гвоздь вдруг успокоился, откинулся на спинку стула и осмотрел гостя, будто изучая вредное насекомое. — Ничего не знаем о вас? Это поправимо. В подвал тебя сейчас — быстро язык развяжешь. Один пришел. Понт показать. Вот и поплатишься.

— Много ты от меня не узнаешь. Это у блатных так один за бутыль самогона старушку придушит — на следующий день вся братва об этом знает. В порядочной организации человек знает не больше того, что ему положено и что не может нанести урон организации в целом… Кстати, Гвоздь, я бы на твоем месте тут ставни поставил. Опасно окна нараспашку держать.

Гвоздь встревоженно посмотрел в открытое окно.

— Да не туда смотришь. На грудь свою посмотри. Гвоздь вздрогнул, увидев на своей груди пятнышко от лазерного прицела. Это означало, что кто-то сейчас целится в него из снайперской винтовки.

— Спасибо за пиво. Я все сказал, — Семен Семенович отставил фужер, поднялся. — Задерживать меня не стоит. Вся харчевня на воздух взлетит. Запомни — два дня. Потом еще пять. А затем ты уже нам должен деньги за свой товар будешь…

Гвоздь неподвижно сидел, рассматривая свои татуированные пальцы, и думал о состоявшейся встрече. Как же он был прав, когда не хотел связываться с этими типами. А ведь этот Семен Семенович прав. Для того, чтобы воевать, нужно иметь представление, с кем. Кого отстреливать, на кого вести охоту, где устраивать засады и кого брать в заложники. Эти же партнеры в криминальном мире — величина неясная. Жутко законспирированная структура, которая напоминает о себе только тогда, когда нужно заключить какую-то сделку или кого-то отправить на тот свет. Гвоздь почувствовал себя незащищенным. Тут шли какие-то иные счеты, чем привычные стрелки, разборы, сходняки и правилки. Тут игра могла идти еще более жестокая, но, хуже всего, без правил. Надо искать героин, привезенный курьером. Или попытаться прикупить его на стороне — однако такую партию достать непросто. Попытался состыковаться с азербайджанцами. Те из себя наивных начали строить. Ничего, мол, не знаем, груз отправлен. А куда делся — может, вы курьера и грохнули, чтобы за товар не платить. В общем, еще один разбор светит. Так что товар нужно найти во что бы то ни стало. Вручить покупателям «порошок» и впредь держаться от них подальше.

— Зыря, — крикнул Гвоздь.

В комнату влетел глава охраны и боевиков.

— Ты знаешь, что меня снайпер на мушке держал! — прошипел Гвоздь. — Твои быки зачем нужны — чтобы массовку создавать?!

— А где он схоронился-то? Негде, — Зыря выглянул из окна.

— На окнах — ставни должны быть. Лучше из железа. Сученыш, ты нас всех угробишь!

— Все сделаем.

Гвоздь зло посмотрел на своего помощника.

— С такими специалистами чудо, что мы еще жив! сказал он. — Только из-за угла стрелять умеете.

— Не, ну не так…

— Заглохни.

Глава тридцать пятая

ШМОН

Расследование убийств Соболева и Керимова тормозилось. На отдел по раскрытию убийств, как всегда, продолжали наваливаться другие дела. Внук хотел смотреть телевизор, бабушка возражала. Внук избил и задушил ее, а тело сбросил в реку. Типичное «телевизионное убийство». Время от времени они случаются — в основном на почве того, кому какую программу смотреть… «Ты мне на полпальца меньше налил» — заявил один бомж другому — удавка из проволоки, труп — в лесополосу. Тоже типичная история — за недолив спиртного народу пало, наверное, намного больше, чем в Афганской войне… Мать поругалась с сыном и влила тому в водку флакон психотропного вещества. Угробив его, отравилась сама… На пригородном кладбище в свежей могиле нашли труп шестнадцатилетей девчонки — жутко изуродованный, с содранным скальпом. В тот же день взяли за это дело убийц — двух ее одноклассников. Развлекались ребята со скуки… Обычная житейская гнусь.

Да тут еще замучили общегородские мероприятия. «Арсенал», «Мак-2000». «Гастролер». Обещали очередной этап измотавшего каждого сотрудника милиции на Руси «Вихря-антитеррора». Городским властям вновь захотелось призвать к порядку приезжих.

— Проводим рейды по гостиницам, — заявил на инструктаже начальник милиции общественной безопасности УВД. — Нарушение режима проживания, оружие, наркотические вещества — этому основное внимание. В каждой группе — сотрудник угрозыска или РУБОПа, паспортной службы, бойцы ОМОНа. Действовать вежливо, но решительно. Соблюдать права граждан и социалистическую законность.

По старой привычке начальник МОБ сказал «социалистическая законность», хотя давно уже нет ни социализма, ни законности, ни порядка.

Косарев и Мартынов попали в одну группу. Гостиница «Восток» вполне оправдывала свое название. Но точнее ее все-таки было бы назвать «Кавказ».

— Стой здесь. До последней капли крови. Никого подозрительного не выпускай, — проинструктировал Косарев бойца ОМОНа, чье стокилограммовое тело загородило выход из гостиницы. — Работаем по этажам. Одна группа — в правое крыло. Другая — в левое. Рации — на третьем канале.

Мероприятие проходило уныло и неинтересно. Агент еще вчера сказал Косареву, что Новокузнецкая банда, жившая в этой гостинице, сказала «завтра менты со шмоном заявятся» и исчезла в неизвестном направлении. Косарев в очередной раз убеждался, что работа без конкретной информации, да еще в таких масштабах — дело совсем бестолковое.

Так и получалось. Постучаться в номер, проверить паспорт, досмотреть вещи в случае необходимости — и до свидания. Почему-то как раз в тот день все постояльцы подобрались как на подбор вежливые и правопослушные

— У вас на меню печати нет. Администратора сюда, — наконец нашел к чему прицепиться командир группы омоновцев — бывший сотрудник ОБХСС.

Хоть какой-то результат. Будет чем забить рапорт. «Нарушение правил торговли» — звучит!

Этаж за этажом. Номер за номером.

— Гуляем? — спросил Косарев, открывая незапертую дверь. Можно было бы и не спрашивать. Гульба была в самом разгаре. Двое кавказцев, две туполицых, смазливых дивчины и скромно сидящий в углу качок собрались в номере. Стол ломился от выпивки и еды.

— Сутенерствуешь, сынок? — спросил Косарев качка.

— Да нет. К знакомым зашел.

— Ага. В горном ауле вместе жили ? Как их хоть зовут, братьев твоих?

— А чего, я помню.

— Забирай своих матрешек и дуй отсюда, — порекомендовал Косарев.

Качок нахмурился, недовольный тем, что заработок срывается. Девочки — видно сразу — из интимной фирмы. Качок — охранник, который привел их в номер и должен получить деньги, после чего оставить своих подопечных для любовных утех, а через пару часов (или поутру) получить их целыми и невредимыми обратно.