КГБ оказался неспособен сдержать развал страны. И ГКЧП — слабая попытка повернуть маховик распада вспять, притом попытка неподготовленная и глупая, обреченная на крах — отлично подтверждала это. Комитет, державший в страхе и Союз, и весь мир, на исходе восьмидесятых годов лопнул как мыльный пузырь. В годы реорганизаций из спецслужб были вышвырнуты наиболее способные сотрудники. Логинов относился к вымирающим динозаврам, знающим не понаслышке, что такое настоящая контрразведка.

— Давай провернем такой вариант, — предложил Залыгин. — Устроим небольшой переполох. И посмотрим, о ком Сапрыкин будет проявлять трогательную заботу.

— Думаю, это возможно, — кивнул Логинов, выслушав все соображения.

На квартире Жаров собрал две группы — столько посчитал необходимым для предстоящей работы. Кроме него и старшего лейтенанта Сорокина там были главный рукопашник Селиванов и старший лейтенант Ховенко, который отлично знал Москву и прекрасно умел развязывать языки допрашиваемым — природная способность, истинный виртуоз в этом деле.

— Ну что, настроились на работу? — спросил Жаров.

— А чего настраиваться? Работа она и есть работа, — Ховенко зевнул.

— Ах ты хохол, — Селиванов хмыкнул. — Сало оно и есть сало.

— Ага.

Запиликала рация с блоком засекреченной связи, который делает переговоры, когда их засекут, практически невоспринимаемыми шумы и никакой ясности.

— Первый Третьему, — послышался искаженный голос Алексеева.

— Третий на связи, — произнес Жаров.

— Выдвигайся со своими. Жду у метро «Тушинская». На стоянке. Понял?

— Понял.

— Контрольное время — двадцать один час.

— Почему так поздно?

— Пока мои парни его попасут. Поработают с техникой. Расклад ясен будет.

— Понял. Жаров дал отбой.

— До девяти часов нечего ждать, — покачал головой Селиванов.

— А чего, — пожал плечами Ховенко. — Солдат спит — служба идет. Смотри видик. Вон, фильм с Вандамом. Про русскую мафию. Класс демонстрирует.

— Дерьмо этот фильм. И дерьмо этот Вандам. К нам на татами — ровно пятнадцать секунд выдержал бы. Это разве боец? — завелся Селиванов. — Танец, а не карате.

— Чак Норрис — тоже танец? — усмехнулся Ховенко, откровенно подзуживая товарища.

— Норрис — карате. Больше спортивное. А вообще все это дерьмо… Ты смотри, по оценке независимых экспертов… — Селиванов начал что-то объяснять. Завел любимую волынку о преимуществах того или иного вида рукопашного боя и об их боевой эффективности.

Жаров знал, что хуже всего — ожидание. Ребятам хочется настоящего дела. Им надоел этот отпуск. И сейчас они на нервах — ждут работу. С этим тревожным ожиданием, с напряжением перед делом сделать ничего невозможно. Даже старые вояки испытывают это возбуждение. И идут на каждое следующее дело, как на новое. Но у опытного бойца включается автомат, и остальное он делает механически, на подсознании, рефлекторно. В бою долго думать нельзя…

В двадцать один час Жаров со своей группой на двух машинах был в условленном месте.

— Здорово, — Алексеев распахнул дверцу и уселся на заднее сиденье.

— Ну? — осведомился Жаров.

— Дома окопался. Дверь железная. Мои ребята поработали. Телефон на контроль поставили. Умудрились даже внутриквартирную прослушку сделать.

— Лихо.

— Техника — двадцать первый век… Сегодня, думаю, беспокоить его нет никакого смысла. Он никуда не выходит. Что-то шебуршится. Подождем.

— А мы?

— А вам — быть поблизости и быть готовыми. Ждать пришлось целую ночь. Тот самый виденный Жаровым на выставке шатен — Вадим Кульгин — всю ночь просидел за письменным столом, что-то мастерил. Кульгин — профессиональный подрывник. Работал на войне в Азербайджане. Были данные, что он связан с московскими криминальными структурами. Кульгин — спец по самоделкам, разносящим на куски автомобили. О том, что он сооружал этой ночью на своей хате, можно было догадаться.

Утром Кульгин тоже не выходил из дома, отсыпался после бессонной ночи. Лишь к обеду он вылез из берлоги в магазин, прикупил там ящик баночного пива, поточил лясы со знакомой продавщицей и отправился к себе в самом добром расположении духа. Он верил, что у него все складывается как нельзя лучше. Есть работа. Есть заказ. Есть материал. Есть деньги. Есть пиво. Что еще надо честному человеку?

Насвистывая, Кульгин ждал лифта в своем подъезде. Он оглянулся. По лестнице спускался рассеянного вида парень в кожанке, который мельком взглянул на подрывника и отвел глаза. Кульгин расслабился. Время такое — каждый встречный опасен, любой зубами впиться норовит, держи ухо востро. Правда, парень опасности не представлял. Кульгин выше его на голову и тяжелее килограмм на тридцать — соплей перешибет. Парень остановился, похлопал по карманам. — Тьфу, забыл, — он начал что-то искать. Двери грузового лифта открылись. Неожиданно резво парень прыгнул к Кульгину и толкнул его в лифт. Там его уже ждали. Подрывник ощутил, как заломили ему руки. А рассеянный парень заскочил следом, взял на удушающий прием, и свет в глазах Кульгина померк. Когда он пришел в себя, почувствовал, что прижат к стене, а плотный, широкий в кости, с кулаками-гирями мужчина лет тридцати позвякивает ключами, так хорошо ему знакомыми. Еще бы. Эти ключи были от квартиры Кульгина.

— Вы что? — прошипел подрывник. И почувствовал, как нож ткнулся в бок.

На практике Ховенко знал, насколько лучше пистолета порой действует на нервы нож. Пистолет — это игрушка, пока не выстрелит, трудно поверить, что он может причинить вред. С ножом все иначе. Вот оно лезвие. Острое, тусклое, готовое вспарывать животы и переворачивать кишки, несущие мучительную смерть. Его вид парализует волю. Настраивает на послушание.

Лифтовые двери с шумом разъехались.

— Сейчас ты откроешь дверь и пройдешь в квартиру, — прошипел Жаров. — Как ни в чем не бывало — чтоб не пугать соседей-старичков. Или… Понял?

— Понял, — Кульгин сглотнул. Он, может, и полез бы в драку, но вспомнил, какие железные руки стискивали его. Сделали его, как щенка. И куда вдруг делся первый разряд по боксу? Где накачанные в зале мышцы?

Кульгин послушно распахнул дверь квартиры. Ховенко проскользнул за ним в прихожую. И тут Кульгин решил использовать последний шанс. Он выкинул с развороту кулак — как учили, как дрался на соревнованиях.

Ховенко ушел в сторону и толкнул Кульгина к стене, а Жаров резко ударил ладонью в челюсть. Кульгин хрюкнул и осел на пол.

— Шустрый, — хмыкнул Ховенко.

— Много их, шустрых, — кивнул Жаров.

— Не убил?

— Выживет, боксер-неудачник.

Жаров склонился над Кульгиным, пощупал пульс. Нажал на акупунктурную точку. Через пару минут хозяин квартиры начал приходить в себя.

— Вставай, — приказал Жаров.

Кульгина кинули на диван, сцепив его руки за спиной наручниками.

На столе лежали тринитротолуоловые шашки. Кульгин всю ночь мастерил взрывные устройства. Нормальные, с оболочкой, чтобы не просто ухнули, а унесли как можно больше жизней.

— С часовым механизмом, — покачал головой Жаров. — Молодец. Соображаешь.

— Хорошо постарался, — согласился Ховенко. Рот Кульгина заклеили пластырем, чтобы не было соблазна орать. Слезящимися глазами Кульгин расстреливал гостей. Жаров взял рацию и сообщил:

— Третий Первому. Сделано. Давай. Алексеев появился через пять минут.

— Ну, взрывник, поговорим? — осведомился он, рывком сдирая пластырь со рта Кульгина. — Что рвануть должен был? Поведай.

— Вы о чем? — Кульгин решил начать дуракаваляние…

— Об этой забаве юного техника! — Алексеев кивнул на разложенные на столе вещи.

— Мужики, я ничего. Это мне заказали сделать. Я же не сам взрываю.

— И кто?

— Я клиентов не знаю. Из братвы кто-то.

— А кто тротил передал?

— Я не знаю. Мне в условленном месте оставили.

— Ах в условленном, — кивнул Алексеев и плотоядно улыбнулся.

Неторопливо, с наслаждением подрывника вывернули наизнанку. Его воли к сопротивлению хватило ненадолго.

— Значит, один взрыв — полотно железной дороги. Второй — в общественном транспорте, — подытожил Алексеев.

— Да, да, — закивал Кульгин и потянулся к большой фарфоровой чашке с водой, к которой прикладывался каждые пять минут. Зубы его стучали о фарфор, и вода расплескивалась — настолько дрожали скованные наручниками руки.

— В каком именно общественном транспорте? Метро? Автобус? — пытал Алексеев.

— Все равно. Они сказали — их не волнует. Лишь бы побольше грохота. И побольше жмуриков.

— Что ты собирался рвануть?

— Хотел автобус на окраине. В час пик там можно оставить без проблем пакет. Оболочечное взрывоустройство с начинкой в полкило тротила в набитом автобусе оказывает волшебное действие.

— Волшебное, да? — спросил Жаров.

— Взрывная волна, как картонных солдатиков, всех сомнет. С десяток трупов гарантировано при самом худшем раскладе.

— Ух ты, век живи, век учись, — покачал головой Ховенко. — А людей не жалко?

— А, — обреченно махнул Кульгин скованными руками.

— Ну что же нам с тобой делать, — пожал плечами Алексеев. — В неудобном ты положении перед чеченцами. Надо тебе помочь заказ выполнить.

— А? — непонимающе уставился на него Кульгин. Во взгляде Алексеева он прочитал что-то такое, отчего его челюсть безвольно отвисла и зубы застучали вновь…

— К чему эта комедия с завязанными глазами? — раздраженно произнес Мусса.

— Лучше мало видеть, но много жить, — рассудительно отметил Валеев.

Мусса огляделся. В просторном подвале в углу светила слабая лампочка, бросая причудливые тени на предметы, среди которых были какие-то запчасти, ремонтное оборудование. В углу приютились ящики, спрятанные под ворохом картона.

— Смотри, Мусса, — Атлет подошел к одному из ящиков и открыл его. Затем открыл другой.

— Да-а, — протянул Мусса, чувствуя, как голос его возбужденно дрожит. Он взял в руки автомат.

— Новейший комплекс «ОЦ-14». На вооружение не поступал, — Валеев начал открывать ящики, демонстрируя арсенал. — «Винторез»… Прибор ночного видения — нет аналогов… Мины… Реактивный пехотный огнемет… Сорокамиллиметровый револьверный гранатомет…

— Ах, если бы у нас тогда такие вещи были!

— А то не было? Новенькое, со складов оружие. Даже бронетранспортеры нового поколения, которые еще не поступили на вооружение, оказались в доблестной чеченской армии.

— Что ты злишься, Атлет? — недоуменно спросил Мусса. — На кого?

— На тебя. На вас. На себя.

— И зря, Атлет.

Препирательство с Атлетом не обозлило и не обидело Муссу. Он знал, что Валеев терпеть не может своих компаньонов и при возможности вытряс бы из них душу. Но еще Мусса знал, что для Атлета в мире существуют только деньги. За них он работал. И всегда выполнял взятые обязательства. Но никогда не заискивал перед заказчиком, в глаза говорил, что думал, и это тоже вселяло уверенность, что он не обманет.

— Где ты все это набрал, Атлет? — спросил Мусса.

— В России сегодня добрые времена. Все можно достать за деньги. Или за большие деньги.

— Дорого стало?

— Достаточно… Мусса, я никогда не жалел денег на обеспечение операции. Хочешь победить — и вооружение, и выучка должны быть на две головы выше, чем у противника. Таких игрушек у тех, с кем мы будем воевать, нет. Я гарантирую, что все будет сделано безупречно. Не думай об этой акции. Считай, что она уже успешно прошла… Если твои абреки не напортят.

— Мои — не напортят.

— Давай прорабатывать детали.

Они засели за схему акции. Чеченец с уважением смотрел на сообщника. Тот излагал уверенно. Все рассчитано предельно четко. Чувствовалась школа очень высокого уровня.

— Ты, наверное, был когда-то офицером, Атлет?

— А такие вопросы задают?

— Да ладно.

— Был… И офицером хорошим, Мусса. Очень хорошим. Таким, которых ты, наверное, не встречал. Вам повезло, что я не воевал в Грозном. И ваше счастье, что я и мои ребята на вашей стороне.

— Да, — Мусса кивнул, признавая очевидную справедливость слов. Такого противника, как Атлет, он иметь бы не хотел.

Машина затормозила в глухом углу за складами. Жаров не думал, что недалеко от центра, около трех вокзалов, могут быть такие мусорные края. Даже бродячим котам здесь не место. Темень — ни лампочки, ни фонаря. Хорошее черное место для черных дел.

— Ну что, взрывной мастер, приехали, — обернулся Алексеев к террористу.

— Вы что хотите? — плаксиво заныл Кульгин. — Что вы хотите? Скажите, я все сделаю.

— Уже поздно, — покачал головой Алексеев.

Он кивнул Жарову и Ховенко, сидевшим на заднем сиденье рядом с Кульгиным. Ховенко схватил верзилу так, что тот не мог двинуться. Жаров прижал локтем его голову. Кульгин не заорал, а как-то запищал.

Алексеев вынул инъектор и всадил заряд в руку подрывника. Тот дернулся, глаза его закатились. Алексеев подождал с минуту. Потом похлопал пленного ладонью по щекам. Тот замычал, с трудом разлепил глаза. Взгляд его ничего не выражал.

— Пошли, — Алексеев взял за руку Кулыина и вытащил из машины.

Действие психотропа продлится около часа. Хватит за глаза.

Алексеев повел пленного в сторону железнодорожного полотна. Жаров присматривал за ними издалека — мало ли какие неожиданности могут быть ночью в таком месте.

Все в порядке. Пусто, ни души вокруг — это вполне устраивало. Лишние свидетели не нужны.

— Держи, — Алексеев всучил Кульгину «дипломат». — Стой здесь. Не выпускай из рук.

Кульгин мутно глянул на него и сжал «дипломат».

Когда Алексеев поворачивал ключ зажигания, со стороны моста ухнул взрыв.

— Порядок, — кивнул Алексеев, выруливая на дорогу. Утренние «Новости» сообщили о произошедшем взрыве. На экране было развороченное тело и вмятина в земле.

— По предположению следствия это еще один акт в террорвойне, идущей в России, — заявил корреспондент. — Наиболее вероятной видится версия — в портфеле неизвестного раньше времени сработало взрывное устройство, предназначенное для проведения террористического акта на железной дороге.

Алексеева эта версия устраивала вполне. Он рассчитывал, что устроит и чеченских заказчиков этой акции. Такая работа у взрывника — никто не застрахован от случайностей. Незачем заказчикам знать, что таким образом спецслужба вывела из обращения очередного террориста.

Была отработана первая информация, полученная Жаровым от его бывшего коллеги Романа Демьяненко.

А у Алексеева было, чем заняться. Поезд событий набирал скорость. Появилась новая работа для группы Жарова. Предстояло спланировать новую акцию совместно с оперативниками ФСБ.

Виктор Шершенев был счастлив, когда сменился его начальник Коржов, который собрался выгнать Виктора за бесполезность и пристрастие к спиртным напиткам, да не успел. А Шершенев уже было начал приискивать себе новую работу, и это ему совершенно не нравилось, поскольку статус сотрудника Службы безопасности Президента позволял ему вращаться в высоких кругах, делать свои дела, быть при деньгах, при связях. Такие места работы не оставляют просто так. Но подоспело избавление — сурового, незыблемого, мощного Коржова — державное пугало, теневого закоперщика государственных дел, схрумкали быстро и просто, как яблоко. Только огрызок и остался. А его нишу — близкого к «большому папе» визиря, заняли его злейшие враги.

Для Шершенева настали хорошие времена. В службу вернулся изгнанный Коржовым Сапрыкин — личность, с которой Виктор чувствовал внутреннюю близость — слишком на многие вещи в жизни они смотрели одинаково. Так что Шершенев вместо пинка под зад получил повышение и погоны с двумя просветами. Все складывалось отлично. Выстроилась четкая цепочка. Виктор знал, что он — человек Сапрыкина. Сапрыкин — человек вице-премьера Чумаченко. А Чумаченко — это такой человек, выше которого только Бог и Президент, правда, часто Шершенев предполагал, что президент вовсе не наш, а американский, но и это его устраивало, поскольку российский Президент и американский, как говорят в Одессе, две большие разницы, притом не в пользу первого.

Шершенев занял достаточно прочное положение. Три с половиной сотни долларов в месяц — конечно, не та зарплата, чтобы держаться за должность, но Сапрыкин умел поддерживать своих людей, в том числе и материально. Шершенев понимал, что когда-то за все придется отрабатывать. Бесплатно ничего не делается. И время возвращения долгов пришло. Однажды Шершеневу вручили чемодан, который он должен был отвезти в Баку. Задание — непыльное, выполнил его без труда. Еще пару раз его подключали к подобной работе. Он не знал, что возил — может, наркотики, а может, совсекретные документы. Неважно. При такой постановке вопроса возможности засыпаться практически не было. Потом пошла работа погорячее.

— Нужно завалить одного ублюдка, — прямо, без обиняков сказал Сапрыкин. — Все подготовлено. Твоя задача — нажать на спусковой крючок винтовки.

Что ж — нажать так нажать. Для Шершенева, кандидата в мастера спорта по биатлону, прошедшего отличную снайперскую школу, тут никаких проблем не было. Из мелкашки с чердака он всадил пулю выходящему из дома типу, сопровождаемому шкафообразными телохранителями. Всадил прямо в лоб Потом — еще одну. Две пули за секунду — точно в цель. Рука не дрогнула. И сомнений никаких. Только страх, что уберут после выполнения задания, как часто бывает с киллерами. Но с сотрудниками Службы безопасности так не поступают. Притом с сотрудниками нужными.

После этого Шершенев понял, что принадлежит своему начальнику с потрохами. Но пока его это устраивало. За те два выстрела, посланные в цель за секунду, он получил неплохие деньги. На следующий день газеты завопили о том, что убит один из крупнейших воровских авторитетов России, который в последнее время активно подминал под себя банковский бизнес. Шершенев осознал, что сам теперь в воровской бригаде, только рангом куда повыше, чем та, которой руководил подстреленный им авторитет. Последний распахнул рот шире, чем позволяли возможности, и его раздавили походя, как муху.

Потом была еще одна похожая акция. Были большие деньги. Шершенев не раз просыпался в холодном поту. Он понимал, что может доиграться. «Он слишком много знал» — эта фраза вошла в ряд смешных поговорок и в шпионские анекдоты, но Шершенев знал, что в ней гораздо больше смертельного холода, чем веселья.

Шершенев был далеко не дурак. Он вращался на заоблачных высотах политической жизни. И, хотя являлся всего лишь телохранителем, научился ориентироваться в этом запутанном и совершенно ирреальном мире, ощущать направления течений в нем. Он понимал, что все идет к большим изменениям. В том фантастическом абсурде, в котором застыла Россия, она не могла быть долго. Страна будто зависла в воздухе. Куда она упадет, и, главное, кто останется наверху в этом хаосе, кто будет при делах и при власти? Тут важно не ошибиться и вовремя выбрать хозяина. Шершенев хозяина выбрал. И смел надеяться, что выбор этот правильный.

Когда Сапрыкин обратился к нему с последним предложением, Шершенев понял, что переломный момент настал. Вроде бы начальник отдела и не предлагал ничего особенного. Но что-то было за его словами. Шершенев всю ночь курил одну сигарету за другой, не забывая прикладываться к джину. И, кажется, понял суть комбинации. И ощутил себя как новобранец-десантник, стоящий около люка: прыгать страшно, прыгать невозможно, прыгать смертельно опасно, но… прыгать надо — никуда тебе от этого не деться. Тот воз, в который он, от ума или по дури, впрягся, нужно тянуть. Обратной дороги ни у него, ни у Сапрыкина теперь нет. Для них отход не предусмотрен.

— Сделаю, — сказал на следующий день Шершенев. — Эх, прекрасный сегодня день. Погода изумительная. Люблю я эту штуку — жизнь.

— Да? — иронично приподнял бровь Сапрыкин.

— И хочу жить долго. И сытно.

— А что мешает? Проблемы со здоровьем?

— Нет, но всяко бывает. Несчастные случаи — кирпич на голову упадет… Вот только я в каске хожу.

— И правильно, — кивнул Сапрыкин. — Только когда вокруг друзья, бояться нечего…

Завтра он исполнит то, что от него требуют. А послезавтра все произойдет. Дело-то плевое. Раньше, при старом начальнике СБП, могли возникнуть проблемы — тогда все секли четко. А сегодня всеобщая разболтанность докатилась и до этого ведомства. Объективности ради Шершенев признавал, что Президент погорячился, выгнав Коржова. Бывший шеф был человеком преданным и спецом высочайшего класса. А теперь вокруг «большого папы» такие типы, которые, не задумываясь ни на миг, вгонят нож в спину. Крупно Президент ошибся. Очень крупно. И вскоре убедится в этом.

Но Шершенева по большому счету проблемы верности и неверности президентского окружения и членов президентской семьи не особенно волновали. Его волновало одно — как бы выжить и остаться на коне. Пока у него позиция была более-менее устойчивая. Но все может измениться очень быстро.

Он посмотрел на часы. Восьмой час. Устал сегодня. Весь день бил баклуши и гонял на компьютере «дум-три» — а это занятие непростое, требует полной самоотдачи. Он встал, потянулся, подошел к окну, из которого открывался вид на задворки Кремля. Раньше кабинет у них был получше, но глава администрации Президента потеснил их в четырнадцатом корпусе (основном корпусе резиденции Президента в Кремле) и отдел, в котором служил Шершенев, выпер на задворки. При Коржове глава администрации и не заикнулся бы о таком. Коржов сам решал, каким службам и где сидеть. Его заботило одно — безопасность главного лица.

Все, пора. Шершенев взял «дипломат» — тот был пуст, только погремушкой болталась в нем видеокассета с крутейшей новой порнухой. Будет чем скрасить одинокий вечер. Сегодня он никого не хотел видеть. Немножко джина с тоником, икорка на тонкий кусок хлеба — много на ужин он не ел, худел. Надо выспаться. Завтра суетной день. Подготовка фуршета в честь дня рождения «большого папы». Знатная будет попойка. Шестеренки уже сейчас крутятся вовсю. Завозится провизия и выпивка, проверяется на качество — тут экологический, и микробиологический, и химический контроль. Не дай Боже у кого забурчит в животе от некачественной пищи. В очередной раз проверяется система безопасности. И в этой суете Шершеневу придется принимать самое активное участие.

Он поправил перед зеркалом галстук. Импозантный, крупный, спортивный мужчина. Любимец женщин и девочек. Хорош. Шершенев был вполне доволен собой. Он любил себя. Он лелеял себя, поскольку считал, что Виктор Степанович Шершенев если и не самая достойная личность во Вселенной, то уж во всяком случае самая дорогая для него лично.

— Гуд бай, — он махнул рукой своему отражению в зеркале и вышел из кабинета.

Свой «Фиат» Шершенев вел свободно и красиво. Он прекрасно водил машину. Физическая подготовка, меткий глаз, отличная реакция — сотрудник правительственной охраны должен быть именно таким. «Я — идеальный охранник, — усмехнулся про себя Шершенев. — Еще буду начальником охраны, если все нормально сложится».

По дороге он зарулил на бензозаправку, залил полный бак. А недалеко от заправки, в переулке, налетел на какого-то ненормального.

Обидно, что впечатался в него старый, дребезжащий «Запорожец». Его хозяин или был под градусом, или недоучил правила дорожного движения. О том, что такое помеха справа он и не слышал. В последний момент Шершенев на перекрестке подал свой автомобиль в сторону, но столкновения избежать не сумел. Своим ржавым капотом «Запорожец» присосался к лакированному крылу «Фиата».

Сначала в сознании Шершенева защелкали цифры — он прикидывал, во сколько обойдется ремонт. Деньги Шершенев любил, единственно, что в них не нравилось, — это то, что при трате количество уменьшается. Водитель «Запорожца» наказал его минимум на тысячу зеленых. И он явно не походил на человека, способного отдать такую сумму.

Потом нахлынула ярость.

— Ну, — прорычал он и выскочил из салона.

— Куда ты лезешь, етить через коромысло?! — завизжал небритый водитель — парень лет двадцати пяти, от него исходил стойкий запах сивухи.

— Ах ты! — Шершенев сграбастал его за шиворот и встряхнул.

— Ну ты, грабли-то не распускай, — распетушился водитель, безуспешно пытаясь стряхнуть с себя железные руки. — Ездить сначала научись. А потом грабли тяни!

— Я тебя сейчас здесь и урою, синяк! — прикрикнул Шершенев. — За ремонт заплатишь!

— Я?! Да ты чего?

Шершенев примерился съездить ему в ухо. И тут увидел, что сзади тормозит автомашина ГАИ. Два сотрудника вышли из нее и опасливо поглядели на массивную фигуру Шершенева.

— Прекратите, — сказал лейтенант.

Шершенев нехотя отпустил хозяина «Запорожца».

— Что здесь произошло? — осведомился лейтенант.

— Этот урод не уступил мне дорогу. И впилился в меня.

— Чего это всяким хлыщам уступать должен? — хозяин «Запорожца» пьяно качнулся.

Шершенев не выдержал. Развернулся и отвесил оплеуху. Удар получился скользящий. Хозяин «Запорожца» в последний момент отпрянул, так что практически не пострадал.

— А за это ответишь! — взвизгнул он. — Вы это в протокол внесите! Я тебя, рожа новорусская, по судам затаскаю.

Сержант двинулся к ним, готовясь растаскивать в разные стороны, но Шершенев махнул рукой:

— Служба безопасности Президента. Майор Шершенев, — он продемонстрировал удостоверение. Сержант козырнул.

— Не беспокойтесь. И так видно, кто нарушил. Сейчас только бумаги оформим. Пожалуйста, техпаспорт и права… И твои тоже, пьянчужка, — повернулся он к хозяину «Запорожца».

— А, ну да, простой человек для вас — ничто… И вас по судам затаскаю, — водитель «Запорожца» начал шарить по карманам и извлек засаленное портмоне с документами.

Шершенев тоже протянул документы. Лейтенант сел в милицейскую машину и стал заполнять бумаги.

— Можно вас на минуту, — попросил он.

Шершенев склонился над лейтенантом. Сержант за его спиной вдруг неожиданно приблизился и нанес сильный удар пальцами в точку на шее. Все произошло так быстро, что Шершенев не успел среагировать. На миг все поблекло, и он повалился на сиденье. Почувствовал укол шприца в предплечье и отключился.

На экране у говорящего человека вместо лица были кубики и голос искажен так, чтобы затруднить идентификацию.

— Да, я знаю, среди наших офицеров немало тех, кто сочувствует «социал-дворникам».

— Почему? — спросил тележурналист.

— Мечта о сильной руке. Воспоминания о том, что когда-то армия была в привилегированном положении. Желание поспасать отечество.

— Что значит «желание поспасать»?

— Насколько я знаю, частично организация «социал-дворников» состоит из бывших и действующих офицеров армии, МВД и госбезопасности. Их цель — реванш.

— Откуда у вас такие сведения?

— Таковы настроения моих сослуживцев и вообще офицеров МВД. Есть у меня источники, но мне не хотелось бы их называть. Со мной, кстати, проводили вербовочные беседы на предмет вступления в организацию… А вообще, как вы думаете, получается, что такая организация до сих пор вне контроля, хотя, по идее, действия такого масштаба не могли бы пройти мимо компетентных органов?

— И как?

— Насколько я знаю, «социал-дворники» пользуются негласным покровительством некоторых генералов-силовиков.

— Что-то верится с трудом.

— И напрасно. Вы не задумывались, насколько выгодна эта ситуация силовикам? Грядет очередное сокращение государственных расходов. И поэтому выгодно поддерживать всеобщую истерию, причитать: если не вливать в нас деньги, то будете иметь чеченцев-бандитов и «социал-дворников». Деньги, средства, штаты. И политическое влияние. В условиях хаоса, когда можно надеяться только на силовые структуры, в самом выгодном положении находятся именно они.

— Вы не боитесь, что вас могут вычислить?

— Не могу больше прятаться, как страус, в песок. Бывают случаи, когда человек должен переступить через свой страх. А то все это может плохо кончиться. Завтра они рванут какую-нибудь ядерную станцию или химзавод. Вы же знаете, как у нас охраняют особо важные объекты. И что тогда?

Лицо из квадратиков исчезло. На экране появился ведущий программы.

— Мы не утверждаем, что мнение нашего гостя, имени которого мы, по понятным причинам, не называем — истина в последней инстанции. Мы не говорим о том, что его утверждения во всем справедливы. Но… Россия входит в двадцать первый век с самым большим ядерным потенциалом. Реалии конца двадцатого века — мир не противостояния, а сотрудничества. Однако не секрет, что многие наши сограждане еще делят мир на «наш» и «их». Эти люди живут идеологией холодной войны, видят в остальном человечестве врагов, скрывающих коварные помыслы за очаровательной улыбкой. Не секрет, что немало «ископаемых», живущих подобными идеями, есть в силовых структурах. Учитывая историю наших силовых ведомств и их традиции, не такой уж и невероятной кажется версия нашего гостя…

По другой программе показывали начавшиеся в Европе крупномасштабные учения НАТО. В них участвовали и Вооруженные силы недавно принятых в блок стран.

Мелькали картинки — «стелсы», авианосцы, отъевшиеся «псы войны».

— Сегодня у НАТО нет главного противника — СССР. Но лидеры стран — членов НАТО, считают, что и в новых условиях блок должен продолжать существование из-за появления в мире новых очагов угрозы. Сегодня войска НАТО — мощные, оснащенные суперсовременной техникой, с профессиональным личным составом, способны выполнять любые задачи в любом уголке Земли, — радостно, на грани ликования, сообщил корреспондент.

Следующий сюжет был посвящен ставшему привычным на Руси торгу. Чеченские боевики захватили еще троих российских военнослужащих и торговались об условиях их освобождения.

Голубев сделал отметку в своем плане. Модель номер четыре продолжала реализовываться четко и без проволочек.

— Смотри, как научились работать, — Голубев продемонстрировал анализ последних телепередач и нескольких текстов в газете. — Они используют нейролингвистическое программирование.

— То есть забивают гвозди прямо в подсознание путем постановки фраз и звуков, — произнес Алексеев.

— Верно. Формируют у людей определенные реакции на определенные раздражители. Как у собаки Павлова. Когда придет час «Ч», час «Местного контроля», люди его воспримут или как неизбежное зло, или просто откровенно вяло, или, наоборот, как самый счастливый день в своей жизни.