Илья Рясной

Ответный удар

Мир в миг превратился в ад. Он взорвался страшным грохотом, насквозь продирающим скрежетом, звоном вдребезги бьющихся стекол, приглушенными короткими криками. И болью. Некоторыми людьми боль владела считанные мгновения. С другими она осталась надолго, по-хозяйски обосновавшись в истерзанных телах.

А ведь только что поезд Москва — Архангельск мчался через ночь со скоростью семьдесят километров в час, и самые большие неприятности, которые грозили ему, — ставшие обыденными опоздания. Люди спали, пили чай или что покрепче, мирно беседовали. «Новых» и «старых» русских, беженцев, военных, железнодорожников, селян и вагонных шулеров объединяла принадлежность к этому скорому поезду — они все были пассажирами. Но в игре вселенских сил им суждено было сродниться еще больше, всем предстояло стать жертвами, обреченными на боль и смерть.

Колеса налетели на посторонний предмет, умело прилаженный к рельсам. Многотысячетонная громада сорвалась с железнодорожного полотна и рухнула под крутой тридцатиметровый откос. Еще недавно казавшиеся крепкими и надежными вагоны теперь были смяты и покорежены, как раздавленные игрушки из фольги. Локомотив и первый вагон с чавканьем ушли в темную воду реки. Наступила оглушающая тишина. Через секунду ее разбил истошный женский крик. Кто-то еще мог кричать.

… Лопасти вертолета с красным крестом молотили воздух над местом катастрофы. Сновали машины милиции и «скорой помощи». Оцепляли место происшествия сотрудники МВД и военные. Сноровисто трудились работники Министерства по чрезвычайным ситуациям. Как вампиры, питающиеся чужими несчастьями, в отдалении кружили телевизионщики. Переполненными оказались и местные больницы и морг.

Произошел теракт — это установили без труда.

Начальник Северного УВД на транспорте был мрачен, под языком у него лежала таблетка валидола. Кажется, за тридцать лет беспокойной милицейской службы генерал уже привык к всему, но сейчас у него заныло сердце. С возвышенности он озирал место трагедии. Рядом с ним стоял начальник областного УФСБ — подтянутый, крепкий, худощавый полковник.

— Заколдованное место, — сказал начальник УВДТ. — Шесть лет назад работяга, которого выгнали с железной дороги, решив подложить свинью мастеру, приладил на рельсы брус. Хотел пустить поезд под откос. Чудом брус увидела спешащая на работу обходчица.

— Мир совсем с ума сошел, — покачал головой начальник УФСБ. — Стрелять надо этих бешеных собак.

— Сначала надо их найти.

— Найдем. Иначе на черта мы нужны!

— Твоими бы устами… — вздохнул начальник УВДТ.

Но террористы сами не пожелали оставаться в тени. О своей причастности к Теракту заявила новая экстремистская организация — «Социал-дворники»…

Сергей Валеев с отчаянием смотрел в бледно-голубое жаркое небо. Он ждал «вертушек». Но что-то нарушилось в привычном порядке вещей. Вертолеты должны были быть еще три часа назад, но они не появились, и, казалось, никогда не появятся. Оставалось лежать за камнями душманского СПС (стрелково-пулеметного сооружения) и стрелять по врагам, которые рвались в новую атаку.

На рассвете его рота во взаимодействии с другими подразделениями спецназа, не потеряв ни одного человека, выбила бойцов ИСОА (Исламского союза освобождения Афганистана) из укрепленного района в провинции Кунар — взяли опорные пункты, сторожевые посты предупреждения. «Духи» отступали к афгано-пакистанской границе, находившейся совсем рядом, и попадали под шквальный огонь. По расчету сразу после акции вертолеты должны были забрать спецназовцев, но они не прилетели вовремя. Зато со стороны Пакистана навалились моджахеды. Столько их Валеев не видел никогда. К месту боя на грузовиках перебросили полк Саяфа — личную гвардию руководителя ИСОА. Около четырехсот отлично обученных воинов ислама поклялись не выпускать неверных живыми. Они волна за волной накатывали на засевших в глухой обороне спецназовцев, безнадежно ждавших транспортно-боевых вертолетов…

"Духи» отстреливали одного бойца за другим. Гремели безоткатные орудия, шлепали пули тяжелого пулемета и разлетались каменные брызги. Под шквальным огнем высунуться было невозможно. У спецназа заканчивались боеприпасы, а помощь все запаздывала. Валеев чувствовал себя абсолютно одиноким и бессильным. Он, легендарный капитан, привыкший сворачивать горы и наводивший страх на врагов, впервые был на грани беспросветного отчаяния.

Казалось, воинов ислама ничто не может остановить — слишком велик перевес в численности, слишком быстро таял у русских боезапас. Но, несмотря на это, атаки духов захлебывались одна за другой.

В разгар боя наконец появились «вертушки», покрутились в бледно-голубом, пышущем азиатским жаром небе, не снижаясь, нанесли ракетный удар и ушли. И опять на зажатых в горах, обреченных на смерть спецов навалилось отчаяние, одиночество.

Помощь подоспела после десяти часов боя. К тому времени русские, не сдав ни единого рубежа, потеряли восемь человек убитыми и двенадцать ранеными — для спецназа потери невиданные. За месяц до этих событий Валеев и его ребята брали укрепленный пункт, который, как считали моджахеды, взять нельзя. Без шума передавили около сотни «духов», не потеряв ни одного своего солдата. Спецы привыкли летучими мышами появляться из тьмы и уходить во тьму, оставляя за собой разбитые боевые позиции, уничтоженную технику и живую силу противника…

Валеев встряхнул головой, очнулся, потянулся за сигаретами. Тяжело вздохнул. Сколько лет прошло, а воспоминания продолжали терзать душу. Бывали потом случаи и похуже и потери посерьезнее, но это ощущение — беспомощности, бесполезного ожидания бесконечно мучило его. Особенно в последнее время.

"Духи» — старые враги. Сколько бились с ними не на жизнь, а на смерть, и кто бы мог подумать, что офицер Советской Армии Сергей Валеев будет работать на них? Если бы кто-нибудь посмел сказать такое даже в шутку, спецназовцы устроили бы трепачу такое промывание мозгов, которое запомнилось бы ему на всю жизнь. Так было совсем недавно. Но времена меняются.

Валеев жадно затянулся пару раз, потом загасил сигарету. Курил он редко, если накатывала глухая тоска. Когда-то смолил по две пачки в день. Но однажды — как обрубил. Он привык отказываться от своих привычек. Вообще привык отказываться от многого. И много терять.

Валеев посмотрел в зеркало. Крепкий, широкоплечий, невысокий мужчина. Что-то основательно-деревенское было в его облике. Широкая кость, оценивающие глаза, смуглая, обветренная кожа. На вид — тракторист из совхоза или крепкий фермер. Эта простецкая внешность была обманчива.

Он подошел к окну. Вечерняя Москва с шестнадцатого этажа казалась игрушечно-красивой. Столица рассыпалась разноцветными огнями, шумела клаксонами, стучала трамвайными колесами. Сверху вообще все видится иначе. С высоты птичьего полета ад кажется вовсе и не адом.

Валеев взглянул на часы. Двадцать два ноль-ноль. Разрушитель уже должен появиться. Он не имел привычки опаздывать.

Раздался сигнал. На экране домофона Валеев увидел здоровенного парня. Коротко стриженный, в кожаной куртке, с золотой цепью на груди — эдакий знак гильдии крутых, — он упорно не желал вмещаться в объектив видеокамеры. Кличка Разрушитель подходила ему как нельзя лучше.

Валеев привычно передернул затвор «стечкина» — это оружие он уважал по-настоящему. Конечно, вряд ли сейчас была опасность. Но Валеев не расслаблялся никогда. И это спасало ему жизнь в самых тяжелых ситуациях, в которых гибли и крутые профессионалы.

Он открыл дверь и отступил в сторону. Разрушитель вошел в прихожую. Гость едва заметно усмехнулся, скользнув глазами по зажатому в руке босса пистолету.

— Здорово, Сергей, — протянул руку.

Валеев крепко пожал, кивнул в сторону комнаты:

— Проходи, — и знаком предложил Разрушителю сесть. Расшатанное кресло жалко скрипнуло под массой грузного тела.

— Ну, рассказывай, — потребовал Валеев.

— Я встретился со связным Муссы, — сказал Разрушитель. — Будет большой заказ.

— Какой большой?

— Не говорят. Но очень большой. Требуют мобилизации всех наших людей.

— Большой заказ — большие бабки?

— Очень большие. Связной так и сказал.

— Да, чеченцы ребята щедрые, — Валеев усмехнулся. — Только имеют привычку вытрясать деньги из тех, кого одаривали.

— Точно. Журналистам за освещение войны в Чечне платили-платили. А как заварухе конец, «чехи» своих корешей воровать начали и бабки обратно выбивать.

— Но мы-то не журналисты. Из нас не выбьешь.

— Пусть попробуют, — хмыкнул Разрушитель, найдя идею забавной.

— Вот, смотри. — Валеев включил видеодвойку, передавали утренние известия. — У нас появились конкуренты.

На экране возникли развороченные вагоны, искалеченные люди, опутанные проводами реанимационного оборудования, усталые врачи.

— «Социал-дворники» — новая организация, — прокомментировал Валеев.

— Не слыхал никогда, — задумчиво произнес Разрушитель. — Что, боишься конкуренции?

— Еще как боюсь… Ладно, что еще?

— Мусса обещал сам прибыть на акцию.

— Сам? — Бровь Валеева поползла вверх.

— Сам, — улыбнулся Разрушитель.

— Небо упало на землю. Мусса объявится в Москве.

— Нет, пока небо на голову не упало, — покачал головой Разрушитель. — Но, возможно, упадет после того, как мы выполним заказ.

В Москву пришла жара. Солнце плавило асфальт, прокаливало крыши машин, искрились в наполненном бензиновыми парами и гарью воздухе. А людей испепелял внутренний огонь, высушивал их мозги, лишая воли. Страх владел их душами. Страх владел городом и не было москвичам покоя. Страх стал постоянным спутником большинства из них в эти жаркие летние денечки.

Редкий день не уносил жизни людей. Взрывы армейских пехотных и противотанковых мин, самодельных устройств гармонировали со стрекотом стрелкового оружия. Преступные группировки своди и счеты. Началась очередная война за передел давно устоявшихся сфер влияния. Но к этому народ привык, воспринимались участившиеся террористические акты.

За два месяца они унесли около ста пятидесяти человеческих жизней. Периодически взрывались оставленные в местах скопления народа сумки, начиненные тротилом машины и мусорные баки. Раньше времени сработало взрывное устройство в багажном отделении аэропорта Челябинска, и можно сказать что в тот день пассажиры «Ту-134» родились заново. И вот новая напасть — «Социал-дворники» — категория малопонятная, а потому пугающая. Они впервые заявили о себе несколько месяцев назад и были восприняты как очередные шуты на арене политического цирка. Но после катастрофы поезда Москва — Архангельск стало ясно — шутками тут не пахло.

Обострилась обстановка в районах, граничащих со свободной Ичкерией. Бандиты наглели, совершая вылазки, угоняя невольников на свою территорию, все чаще обстреливались расположения воинских частей. Бывалые вояки и молодые сопливые солдаты, которым ежедневно повторялся приказ — не отвечать на провокации, не препятствовать процессу мирного урегулирования, не сопротивляться насильникам, грабителям и убийцам — отчаянно матерились. Правоохранительные органы были заняты не столько мыслями о возмездии кавказским террористам, сколько проблемой, как бы удержать народ от ответных действий. Правители Ичкерии долдонили, как всегда, о своем исключительном миролюбии и о провокациях российских спецслужб, но в глазах их президента тлел насмешливый злой огонек.

Горцы с оружием в руках отстояли свое право заниматься бандитизмом, торговлей наркотиками и рабовладением. Но русский народ не обижался на чеченцев, двумя руками голосовал за вывод войск из Ичкерии, оплевывал свою армию и готов был терпеть «чудачества» и экстравагантные поступки горцев. Полевые командиры, недобитые во время боевых действий, прославившиеся разгромами больниц и детсадов, открыто заявляли о войне с Россией до конца — естественно до конца ее, России, поскольку о своем конце они и не помышляли.

Упорно ходили слухи о готовящейся татарами резне в Крыму. Там тоже начали звучать выстрелы и рваться взрывные устройства. Руховцы и татарские экстремисты открыто выступали с обвинениями и угрозами.

Обыватель начинал привыкать к страху, который и открывал двери сначала отчаянью, потом апатии, а затем тупому равнодушию. Приговоренные к смерти только сначала боятся ее, а потом начинают ждать конца как избавления. Россиян приучали ждать смерти. Приучали уже много лет.

Те, кто по долгу службы занимался анализом ситуации, понимал, что происходит нечто из ряда вон выходящее даже на фоне всех безумств последних лет. Они ощущали руку дирижера за всеми этими событиями. Но выяснить, в чем их смысл и в чем корень зла, никто не брался. Тем более никто не мог нейтрализовать бандитов. И не в возможностях дело — они-то как раз еще оставались у ослабевшего государства. Дело было в субъективном факторе. Что могут сильные руки при безумной голове?

Аслан Хамидов нервничал. Что-то складывалось не так. Что точно — он не знал. Но интуиция подсказывала — в окружающем его мире появилась какая-то дисгармония.

Он отхлебнул пива, огляделся. В баре скопилось много народу. Здесь было чисто и уютно. Аслан назначил в этом баре встречу.

Но не сомневался, что человек не придет. Придется, видно, уходить самому. Он встал и двинулся к выходу. И тут появились они.

Их было двое. Один с виду украинец — эдакий вислоусый идеал руховца, другой — русский.

Выход перекрыт. Аслан быстро, без суеты, зашел за стойку.

— Ты куда? — воскликнул бармен.

Но Аслан уже проскользнул в коридорчик за его спиной.

Преследователи заметили это и рванули следом.

— Пшел, — украинец оттолкнул подвернувшегося пьяного. Тот, падая, перевернул стул.

Аслан проскочил к служебному выходу, надавил плечом на дверь и оказался в небольшом глухом дворике.

Там его ждали. Точнее — ждал один человек. Земляк-чеченец. Их разделяло несколько метров. Чеченец улыбнулся и сунул руку за пазуху. Аслан понял, что его сейчас пристрелят.

— Э, друг, — воскликнул Аслан, приближаясь к мусорному , быстро схватил разбитую тарелку с объедками и запустил ему в голову.

Тот отпрянул. Аслан с разбегу врубил ему ногой в живот, а потом со всего размаху ударил в челюсть.

Аслан нагнулся, подхватил выпавший из руки чеченца пистолет «Макарова» и ринулся к арке.

На безлюдной вечерней улице его «пасли». В окне темно-серых «Жигулей» появилось дуло автомата. Аслан навскидку выстрелил по кабине. В салоне кто-то громко закричал от боли Застрекотала автоматная очередь.

Первая пуля ударила в плечо. Аслан рванулся в сторону. подъезда двухэтажного дома оставалось всего несколько метров, но пули забарабанили по спине.

Украинец и русский выскочили из арки.

— Вон! — заорал украинец, указывая на падающего Аслана. Вдали взвыла сирена.

— Менты! — крикнул напарник. — Берем Шамиля!

Они нырнули во дворик, подняли чеченца, подтащили его к «Жигулям». Запихали в салон. На заднем сиденье корчился боец. Пуля, посланная Асланом, угодила ему в грудь.

— Вперед! — приказал водителю украинец.

Машина резко рванула с места. Украинец высунулся и послал из «борса» очередь по лежащему на ступенях дома телу. Бандиты попали в цель.

— Окочурился? — тяжело дыша спросил русский.

— Куда он денется! — ответил украинец. — Мусса может быть спокоен.

Но Аслан не умер. Его доставили в реанимационное отделение Ростовской больницы скорой помощи. Врачи были уверены, что он долго не протянет. Но к утру Хамидов пришел в сознание и прошептал:

— Сообщите в УФСБ… Майор Павлов… Скажите, что Альпинист будет говорить с Вороном.

— Вам нельзя разговаривать, — сказала медсестра.

— Сообщите. Обязательно… Очень важно…

— Хорошо, — кивнула медсестра.

Дитер Вольф запер дверь своего «Мерседеса» и посмотрел на часы — у него оставалось еще пятнадцать минут. Вольф огляделся. Улицы Анкары привычно бурлили. Турция — барьер между Востоком и Западом, перекресток культур. Доктор Вольф любил эту страну, в которой был и западный лоск, и мусульманская необузданная дикость. Он жил здесь уже восемь бурных лет достаточно незаурядной жизни.

Вольф открыл дверь особняка. Когда-то Дитер Вольф отказался от лишней прислуги — он напрочь был лишен свойственной местным богачам спеси и стремления повелевать другими, иметь раболепных слуг.

Доктор прошел в просторную гостиную и уселся на диван, блаженно потянулся. Включив кондиционер, стал наслаждаться прохладой. Вольф так и не смог привыкнуть к жаре. Летом он пробирался по городу в машине с кондиционером, заходил в офисы с кондиционерами, в магазины с кондиционерами, в учреждения с кондиционерами. Кондиционер — великое изобретение двадцатого века. Историческое изобретение. Спасительное изобретение. Оно позволяет людям типа Вольфа выживать на прокаленной солнцем сковородке, в которую превращается Турция летом.

В углу просторной гостиной стоял компьютер, в центре — мягкая мебель и низкий столик, на стене — полки с трудами по психиатрии и невропатологии, некоторые из них были написаны хозяином этого дома доктором Вольфом.

Он зевнул, взял лежащий на столике журнал «Штерн», открыл его наугад. И тут же наткнулся на статью, которая его заинтересовала.

"Один из выводов отчета ведомства по охране конституции Германии состоит в том, что Германия по-прежнему представляет повышенный интерес для разведывательных служб иностранных государств, в том числе и России. Меньше всего политические пертрубации в России затронули Главное разведывательное управление Министерства обороны, которое и сегодня представляет из себя одну из мощнейших разведывательных организаций всего мира. «Дальние» — так называют на российском военном жаргоне военных разведчиков — заняты сегодня экономическим, политическим шпионажем, скупают не только специальную техническую литературу, документацию, но и целые лаборатории. Если раньше КГБ и ГРУ четко разграничивали между собой области работы, то теперь наблюдается не только пересечение сфер деятельности службы внешней разведки и ГРУ, но и их конкуренция».

Ну что ж, Вольф мог бы в чем-то согласиться с автором этой статьи, и со специалистами ведомства по охране конституции. Действительно, Главное разведывательное управление Генерального штаба МО России не собиралось сдавать позиции. Несмотря на сбои в финансировании и на массированное политическое давление, военные разведчики держали и держат марку. У продолжает оставаться мощнейшей разведсистемой, способной решать любые задачи. За это Вольф мог поручиться. Он, резидент-нелегал ГРУ в течение шестнадцати лет, имел на это право.

Всю жизнь Вольф (когда-то в безумно далеком прошлом он носил иную фамилию) знал, для чего воюет. У него была великая Родина, были интересы сверхдержавы, которые он защищал, был противник с неуемным аппетитом, и с этим противником надо бороться. Последние годы Вольф видел, к чему все идет. И развал СССР воспринял с умудренностью пророка предсказавшего катастрофу. Но все равно переживал его очень тяжело. Те хищники, которых давно и успешно Россия держала на дистанции, стегая хлыстом и укрощая наиболее злобных из них, сегодня щелкали зубами прямо у горла. Куда-то подевались все до единого союзники, более того, многие из них стали врагами. Страна погибала. Все складывалось так, что хуже некуда. Оправдывались самые мрачные прогнозы. Однажды у Вольфа возникла заманчивая идея — выйти из игры очень простым способом. Несколько таблеток снотворного — чем не выход для железного разведчика? Но такая мысль пришла лишь однажды, да и та проскользнула и ушла, подавленная мощной волей. Вольф знал, что не имеет права расслабляться. Политики приходят и уходят. И времена приходят и уходят, какими бы тяжелыми они ни были. Но остается Россия. Остается военная разведка. Остаются солдаты Отечества. Остается Клаус Вольф — резидент ГРУ — и дело его жизни. Он уверен, что военная разведка никогда не сдаст своих людей, как сдал КГБ свою внутреннюю агентурную сеть прибалтийским фашистам в девяносто первом.

Послышался звонок в дверь. Вольф пошел к дверям. Пациент появился в назначенное время.

— Здравствуйте, доктор, — слегка поклонился он.

— Здравствуйте, уважаемый Юсуф, — приветствовал доктор Вольф в ответ, приложив руку к груди. Вы, как обычно, вовремя.

— Военные всегда пунктуальны.

Доктор Вольф провел гостя в подвал, оборудованный для приема посетителей. Место это как нельзя лучше подходило для беседы с нервными людьми — сюда не долетали звуки улицы, мягкий свет играл на зеленых стенах и мебели и успокаивал нервы, настраивал на мирную беседу.

Этот кабинет в Анкаре знали многие. Его посещали серьезные бизнесмены, влиятельные дипломаты, крупные военные чины и представители спецслужб. Доктор Вольф творил там чудеса. Где оказывались бесполезны новейшие фармакологические средства и медицинские технологии, помогала интуиция лектора, его индивидуальный подход к каждому больному, потрясающее ощущение дисбаланса в нервной системе пациента, мистическая способность видеть суть болезни.

— Как ваша мигрень? — поинтересовался Вольф.

— Почти не беспокоит. Вы вернули меня к жизни, доктор, — поблагодарил Юсуф Сердар.

— Вы преувеличиваете.

Жуткие головные боли — результат травмы, полученной во время ведения боевых действий против курдов — частенько наводили офицера военной разведки Турции Юсуфа Сердара на мысли о самоубийстве. Доктор Вольф действительно спас его.

Вольф осмотрел пациента и нашел его состояние удовлетворительным. Теперь можно приступать к главному. Этот кабинет обладал еще одним достоинством — он закрыт для средств прослушивания. Поэтому в нем очень удобно общаться с агентами, а Юсуф являлся одним из них.

Разведчики — люди, лишенные заслуженной славы не только при жизни. Имена многих из них узнают через десятки лет после их смерти, когда рассекречиваются (если рассекречиваются) материалы из истории тайных войн, которые порой не менее ожесточенны и значительны, чем войны явные. Через десятки лет слушателям разведывательных академий будут приводить примеры из жизни уникального разведчика, известного в Турции под именем Дитера Вольфа — специалиста с большой буквы. Классические вербовки, удивительные, на грани фантастики комбинации — предмет зависти любого профессионала. Вольф притягивал к себе людей. За шестнадцать лет ни у одного из его агентов не было провала. Он выводил своих людей из ситуаций, казавшихся безвыходными.

— В Майями три недели назад проходила встреча представителей трех разведок — израильской, американской и нашей. От американцев там присутствовал шеф оперативного директората ЦРУ. От евреев — Шамон Визенталь. От нас — Ахмет Хамид, — сообщил офицер.

— Серьезные люди, — поморщился доктор Вольф, — О чем говорили?

— О самом главном. О России.

— Что именно?

— Я не имею доступа ко всей информации. Высшая степень секретности. Не уверен, что полной информацией располагает и мое руководство. Каждый делает часть работы и не представляет общую картину. Знаю только, что готовится грандиозная операция по всем направлениям.

— Цель?

— Неизвестна. Эту операцию сравнивали с акциями, проведенными с целью развала СССР.

— Средства?

— ЦРУ отвечает за работу с высшими государственными чиновниками России и за связь с националистическими движениями Украины и Прибалтики. Мы — за связь с чеченцами и азербайджанской диаспорой — их используют для проведения терактов. МОССАД — за работу с российскими средствами массовой информации и за переправку через банковские структуры средств на обеспечение операции.

Юсуф Сердар изложил все, что ему было известно Не так много, но, возможно, достаточно для кудесников-аналитиков ГРУ.

— Когда начинаются подготовительные мероприятия?

— Они уже идут.

Загнанная вглубь боль всколыхнулась вновь. Вольф опять почувствовал себя рыцарем, сражающимся с ветряными мельницами.

— Что еще? — спросил он.

— Я знаю название операции.

— Какое?

— «Местный контроль».

В кармане человека лежало удостоверение подполковника милиции, старшего оперуполномоченного по особо важным делам Главного управления по организованной преступности МВД РФ Николая Васильевича Самойленко. Но он никакого отношения не имел к органам внутренних дел. Что такое удостоверение? Бумажка. И таких бумажек у него имелось несколько: сотрудника налоговой полиции, корреспондента «Комсомольской правды», работника МИДа. Мало ли какая из них может пригодиться при выполнении деликатных поручении. Но ни одно из этих удостоверений не было на имя Николая Васильевича Алексеева. А ведь именно так его звали в детстве.

Алексеев-Самойленко взял портфель и прошел к выходу из самолета. Сошел по трапу на горячий асфальт. Поморщился, провел рукой по лицу. Жара-а.

На пункте милицейского спецконтроля он получил табельный пистолет «Макарова», который на время рейса, как положено, сдал экипажу самолета — находиться с пистолетом в салоне запрещено даже подполковнику ГУОПа. У выхода из аэропорта, как всегда, толпились извозчики.

— До города? Хозяин, договоримся? — разбитной «жучок» подскочил к Алексееву.

— Хозяев в семнадцатом вывели, — привычно ответил Алексеев.

— А сегодня снова народились.

— Сколько хочешь?

— Считайте задаром.

Названная сумма показалась Алексееву вполне приемлемой.

— Седлай своего ишака.

— Ишака, скажете… Ласточка, — «жучок» кивнул на ухоженную белую «шестерку».

Алексеев сел на переднее сиденье, положил портфель на колени. Машина неторопливо вырулила на шоссе и, набирая скорость, понеслась в сторону Ростова.

— Как жизнь в Ростове-папе? — завязал привычный треп Алексеев.

— Как везде — погано. «Черные» замучили. А Москва давить их не дает. А то мы бы им показали шариат.

— Жив казацкий боевой дух?

— «Черные» скоро наши ядерные бомбы воровать начнут. Вон, по телеку показывали, как их охраняют. Рванут парочку… Не, порядка в государстве не видать. Конец нам.

— Так и конец?

— Гадом буду — каюк. Москва с чеченами управиться не может, так хоть бы американцы войска к нам ввели, пока «черные» тут всех не повзрывали.

— Американцы, — усмехнулся Алексеев, закрыл глаза. Он устал. Трое суток практически без сна, если не считать часа дремоты в самолете. Ничего, не впервой, бывало и похуже. Он задремал. Шофер искоса поглядывал на своего пассажира и пытался определить, кто перед ним. За годы неспокойной «жучковой» суеты он стал неплохим психологом и обычно чувствовал, от кого можно ждать опасности, кто готов накинуть тебе в тихом месте удавку, чтобы забрать машину, кто способен не заплатить, кто просто лох, с которого грех не состричь лишние баксы. На сей раз он решил, что этот клиент — работник средней руки из какой-нибудь фирмы — в меру денежный, в меру продувной и безопасный, как червяк. Вон, дремлет после полета и улыбка наивная на лице… Не знал «жучок», что такое настоящий хищник. Хоть и жил в бандитском районе и с детства насмотрелся на воров, бандитов и убийц, но даже представить себе не мог, что существуют смерть-машины такого типа, потому и обманулся нарочитым миролюбием пассажира. Водитель не подозревал, что этот человек ощущает опасность каждой частичкой своего тела и в любой миг способен превратиться в боевую машину.

"Жигули» завернули на стоянку около больницы «скорой помощи». Алексеев протянул деньги. «Жучок» одобрительно крякнул и осведомился:

— Подождать?

— Не стоит, — Алексеев вылез из салона и направился к больнице.

Вход стерегли двое дюжих охранников в зеленой форме. Алексеев предъявил милицейское удостоверение, и двери распахнулись. Он направился к заведующему реанимационным отделением — здоровенному детине в синем халате. Тот был сильно озлоблен. Его только что отшили с заявкой на необходимые медикаменты и на замену изношенного оборудования, он не знал, как теперь будет спасать людей.

— Ну? — он хмуро сдвинул брови, разглядывая непрошеного визитера.

Алексеев продемонстрировал удостоверение.

— Мне нужно поговорить с Асланом Хамидовым.

— Невозможно. А то у Хамидова скоро другие собеседники будут. Ангелы небесные.

— Так плохо?

— Да.

Заведующий отхлебнул черного чая из мензурки.

— А что вы хотите? Три пули в жизненно важные органы. Чудо, что он вообще жив. Очень сильный организм. Ваши коллеги уже пытались говорить с ним. Я не могу пустить к нему.

— Он обязан был дождаться, — сказал Алексеев.

— Чего дождаться? — подозрительно уставился на него заведующий.

— Меня. Он ждал меня, доктор. И вы должны меня пустить. Он жил ради этого.

Завотделением зло сверкнул глазами.

— Исключено.

— Это очень важно. Вы не представляете насколько.

— А, — завотделением махнул рукой. — Делайте, что хотите… Только не больше трех минут. И не волнуйте его.

Вскоре Алексеев в белом халате сидел около кровати в одноместной палате. На постели лежал опутанный проводами Аслан — сильный, отчаянный человек. Человек с большой буквы. Алексеев вздохнул. Сколько их связывает с Асланом — отличным, верным другом, майором госбезопасности, бывшим старшим оперуполномоченным УКГБ по республике Чечня. Аслан, как и Алексеев, был тоже из хищников. Он — истинный тигр. Вся жизнь его в последние годы состояла из побед над смертью. Но сейчас он уже не мог мечтать о победе — только о непродолжительной отсрочке.

Осунувшееся бледное лицо Аслана отливало зеленью, грудь не вздымалась. Алексееву показалось, что друг уже умер. Но веки Аслана дрогнули. Глаза открылись. В них он увидел прежнее упрямство, смешанное с нечеловеческой болью.

— Ты пришел, Коля.

— Я пришел, Аслан.

— Они достали меня… Я уложил двоих, но они достали… Я не успел отомстить, Коля… «Серые волки»… Они не волки вовсе… Они шакалы…

— Да, Аслан, — Алексеев взял своего друга за шершавую сухую, недавно еще сильную, а теперь беспомощную руку.

— Ты помнишь Керима?

— Еще бы.

Он помнил его. Один из первых митингов вооруженных сепаратистов. Москве нужно было бросить перчатку, которую, как тогда понимали горцы, никто не поднимет. Разъяренная толпа жаждала крови и нашла свою жертву — майора КГБ. Его тут же расстреляли. Но перед этим продемонстрировали перед телекамерой. И выражение обреченности на его лице облетело всю Россию. Керим был другом Аслана. Одним из тех, за кого тот не успел отомстить.

— Достали меня… А еще скольких, Коля… Они залили мою Родину кровью. Я ненавижу их, грязных подонков. Они прокляты Аллахом. Жалко, я не могу достать их. Я ухожу. Не успел.

— Выживешь, Аслан.

— Нет. Я не умер потому, что ждал тебя. Ты — мой друг. Мусса — враг. Убил сестру. Убил брата. Они шакалы и кидаются со спины. Они не дерутся лицом к лицу… Не мужчины…

— Да, Аслан.

— Теперь информация. Я ждал, чтобы передать тебе. От моего старого источника… Мусса прибывает в Москву

— Что?!

— С ним будут восемь его дворняжек — самые зубастые, самые подлые…

— В пасть ко льву.

— Москва — лев? Москва — старая собака, не способная сомкнуть челюсти.

— Зато у нас зубы острые.

— У тебя — да… Они что-то готовят. Теперь слушай, запоминай…

Аслан засипел, слабо закашлялся. Он стал еще бледнее, закрыл глаза. Алексеев подался вперед, но Аслан шевельнул рукой.

— Все в порядке.

Затем, прерывисто дыша, начал выдавать фамилии, легенды, маршруты движения, документы прикрытия террористов. Его источник был близок к самой верхушке организации, на которую работал Мусса.

Алексеев кивал. Ему сдавали одного из самых отпетых бандитов, у которого руки по локоть в русской крови.

Аслан замолчал.

— Все? — спросил Алексеев.

— Да…

Из Аслана будто выкачали последний воздух. Он расслабился, закрыл глаза.

— Спасибо, Аслан. Что я могу для тебя сделать?

— У меня не осталось близких. Мусса и его шакалы убили их… Он — мой кровник. Обещай, что отомстишь за меня.

— Обещаю.

— Я верю тебе.

Аслан приподнял руку. Алексеев пожал ее. Пальцы Аслана сомкнулись с неожиданной силой. Потом рука упала на простыню. Затренькал прибор на тумбочке. Забегали медсестры.

— Выйдите! — прикрикнул завотделением на Алексеева и склонился над телом. Но он уже ничем не мог помочь.

Алексеев вышел из палаты. Сглотнул вставший в горле комок… Побоку переживания! Считать потери будем потом. Сейчас нужно поторапливаться. Времена настают — успевай поворачиваться.

Жаров увидел движение в приборе ночного видения. Колыхнулась масса камышей. Палец привычно лег на спусковой крючок.

— Приготовиться, — произнес майор Жаров. — Они пошли в атаку.

В ночь с 17 на 18 января 1996 года две с половиной сотни радуевцев двинули на прорыв и навалились на спецназовцев ГРУ, прикрывавших участок местности.

Сражение продолжалось уже несколько долгих суток. Банда Радуева, устроившая кровавое побоище в Кизляре и набравшая там заложников, направилась в сторону Чечни и 10 января обосновалась в приграничном Первомайском. Официальные власти, решившие наконец проявить твердость и террористов не отпускать, умоляли их сдаться, а бандиты кивали и заставляли заложников копать оборонительные позиции. В селе был создан укрепленный пункт, по количеству обороняющихся соответствующий батальонному. Президент России на пальцах показывал перед телекамерой, как за каждым боевиком следит снайпер и уверял, что проблем с освобождением заложников не будет. Между тем бойцы лучших спецподразделений мерзли и голодали на своих позициях. Они устраивались кто как мог. Например, московские собровцы получили перед отлетом продпаек на сутки, а на месте их не только кормить, но и поить не собирались. Ребята ходили в соседний поселок, за дикие деньги покупали газированную воду. Бандиты же не испытывали недостатка ни в чем.

15 января начался штурм, в нем участвовали лучшие спецподразделения страны — «Альфа», «Вега», «Витязь», СОБРы Краснодара, Москвы и Московской области, спецназ ГРУ. Первыми шли армейские спецназовцы и собровцы, имея лишь приблизительный план местности. Никто не удосужился даже сделать аэрофотосъемку. Спецы заняли полсела, огляделись и подались назад.

Утром 16 января «витязи», собровцы и спецназ ГРУ пошли на второй штурм. Собровцы дошли до мечети, где были заперты заложники, расстреляв почти весь боекомплект, второго эшелона не дождались, подались обратно и на выходе из села их накрыли собственные вертолеты. Спецназовцы ГРУ, не получив подмоги, продержались некоторое время и тоже выкатились обратно.

Радуевцы в количестве трехсот пятидесяти человек сумели выбить из села штурмующих, число которых не превышало двух с половиной сотен (хотя по всем правилам тактики у атакующих должно быть трехкратное превосходство в живой силе). Отличная выучка спецназовцев уберегла от больших жертв. Интересно, знала ли история спецслужб более идиотски спланированную акцию?

Пока готовилась артподготовка и новый штурм, радуевцы времени решили не терять. В ночь с семнадцатого на восемнадцатое, видимо не восприняв всерьез заявления некоторых паркетных генералов о тройном кольце, которое на деле оказалось только вокруг штаба операции, они пошли на прорыв. Участок в три километра прикрывали три группы спецназа ГРУ по шестнадцать человек каждая.

— Получи, сучара, — Жаров нажал на спусковой крючок, и его пули срезали первых боевиков.

И началось светопреставление. Ночь кипела разрывами гранат, была изломана трассерами, разбита клокотаньем пулемета. Горцы бежали быстро, надвигались, как волна. Спецназ пропускать их не собирался. Но Жаров понимал, что боевиков им не остановить. Пуля черканула по его щеке. Рядом вскрикнул и затих сержант-спецназовец.

— Сволочи, — прошептал Жаров. Это слово относилось не к боевикам, а к тем, кто трепался о тройном заслоне, а теперь даже не удосужился прислать подмогу. Несколько спецназовцев остались лицом к лицу с батальоном душманов.

Бился спецназ отчаянно. И косил радуевцев от души. Но силы были слишком неравны. Горцы все-таки прорвались во главе с самим Радуевым. Но на этом броске они оставили больше сотни своих людей. Лучшие боевики, наемники из Иордании и Пакистана, моджахеды — многие остались под Первомайским. И у бандитов надолго отпало желание вновь предпринимать подобные вылазки. Потеряв шестерых бойцов, спецназовцы решили мстить. Они вынесли приговор Радуеву. Месть — святое дело. Мстить умеют не только чеченцы.

И месть состоялась. Жаров хладнокровно послал заряд из гранатомета в мчащуюся по шоссе «Ниву», в которой сидел Салман Радуев. В ней ухнуло, она слетела в кювет. И командир приказал:

— Отходим.

В «Ниве» погиб Батя — главный дудаевский палач, который срубал головы пленным русским отточенной шашкой — с ней он не расставался ни на миг. Но на этот раз она не помогла ему, не спасла от удара гранаты. А Радуев опять уцелел. Лишился глаза, был покалечен, но черти вытащили его с того света. Лучшие врачи Турции и Германии ставили знаменитого террориста на ноги, и в один прекрасный день он возник из небытия, как пришелец с того света. Но Жаров чувствовал, что когда-то они снова повстречаются. На этот раз спецназовцы не станут доверять оружию. Кто-нибудь из спецов просто свернет ему шею…

Когда это было — Первомайский, Чечня, акция с Радуевым. Кажется, тысячу лет назад, хотя, если календарно, то не так давно. Но на войне время тянется по-иному. Но это все в прошлом. А в настоящем, сейчас? Сейчас пот катит по лбу Жарова, ест глаза. Сердце колотит молотом. Дыхание глубокое, размеренное.

Главное, не выходить из темпа, бежать в ногу. Раз, два… Раз, два… Вперед. На груди — автомат, руки расслабленно лежат на нем. Разгрузочный жилет, боекомплект, разведнож — все для боя и для победы.

Раз, два… Раз, два… Не топать, бежать мягко. Шум — враг спецназовца. Двигаться нужно плавно, стремительно и бесшумно. Недаром эмблема спецназа ГРУ — летучая мышь…

Не сбивать дыхание. Не сбивать темп. В конце броска, как всегда, — грохот выстрелов, драка.

— Привал, — приказал Жаров.

Выставлены посты, чтобы не прозевать противника. Ребята уселись на землю. Несколько минут на отдых. И каждая секунда — на расслабление.

— Подъем, вперед…

Раз, два… Раз, два…

К цели вышли вовремя. Жаров снес, как кеглю, первого противника, ушел от удара прикладом и подсечкой сшиб второго. Почувствовал, как сзади на него навалилось массивное тело, нападавший умело применил удушающий прием, так что в глазах стало темнеть. Жаров напрягся, потом расслабился, припал на колено, ухватив нападавшего за рукав, придал ускорение — тот перекувыркнулся через голову. Контрольный удар кулаком в горло. Отлично, сделано.

Жаров пробежал еще несколько шагов, опуская предохранитель «Калашникова», присел на колено, срезал мелькнувший силуэт. Упал, перекатился, отполз в сторону. В бою нельзя оставаться на одном месте — быстро подстрелят. Еще один силуэт, мягкое нажатие на спусковой крючок — сбил его одной пулей.

— Все, передых, — крикнул Жаров.

…В армии всегда была нездоровая страсть к выкрашиванию бордюров и к хозяйственным работам. Пехотинцы чаще работали метлой, кистью, чем автоматом, из техники лучше знали картофелечистку, чем свою боевую машину. Особенно положение усугубилось с налетевшим тухлым ветром перемен. Журналисты бодро рассуждали о том, что нужнее — пушки или масло, уныло долдонили, сколько жилья можно построить вместо одних лишь дивизионных учений. Но как-то так получалось, что и учений не стало, и домов для нуждающихся не прибавилось. Во что обходится недообученная армия показали первые дни боев за Грозный. Но в бригаде спецназа ГРУ, в которой служил Жаров (равно как и в других), отношение к учебе было похлеще, чем в сталинские времена. Из военнослужащих выжимали весь пот, потому что прекрасно известно, что пот, пролитый в учении, оборачивается сбереженной кровью в бою. А эта бригада воевать умела малой кровью.

"За державу обидно», — сказал как-то командир бригады, когда офицерам четвертый месяц не выплачивали зарплату. И эти слова означали не уныние, а решимость не сдаваться, продолжать свое дело, служить России.

И они служили. И гордились, что судьба им подарила возможность стать военными разведчиками.

— Ну, орлы, отдохнули? — осведомился Жаров. — Работаем по парам.

Отработка приемов рукопашки.

Солдата-спецназовца за два года обучают наиболее эффективным в бою и простым приемам рукопашного боя. Для офицера этого маловато. В российском спецназе, вне зависимости от ведомственной принадлежности, рукопашка поставлена на две головы выше, чем в любых спецназах мира. Жаров работал в паре с Толей Селивановым, когда-то ставшим чемпионом Вооруженных Сил по рукопашному бою. А потом он увлекся русским стилем Кадочникова, важнейшие элементы которого, его мягкую смертельную мощь, принципы отработки приемов Жаров использовал при тренировке группы.

— Медленнее, — сказал Селиванов, демонстрируя способ работы со штыком.

Основа тренировки в русском стиле — максимально медленная отработка движений. При этом динамический стереотип заседает в подкорке, и при возникновении аналогичной ситуации тело работает само, без подключения сознания.

Отработка. Не жалея ни себя, ни других. До седьмого пота. Потом до семьдесят седьмого.

Вечером — занятия в классе. Новые данные по вооружениям США. Янки не стояли на месте. Сотни миллиардов долларов, вбухиваемых ими на оборону, давали о себе знать. В России за прошлый год Министерство обороны не закупило ни одного нового самолета. Максимум, на что можно было рассчитывать, — на возвращение хоть каких-то долгов по зарплате.

Жаров залюбовался на своих парней. Действительно, самые лучшие спецы. Селиванов — лучший рукопашник, которого видел. Старший лейтенант Вячеслав Пащенко — виртуоз, играет на всех видах снайперских винтовок, как Рихтер на рояле. Капитан Вениамин Сорокин — мало кто лучше его знает работу с радио и взрывные устройства (соорудить взрывчатку из купленных в магазине самых безобидных предметов — раз плюнуть). Старший лейтенант Савелий Ховенко — на английском, турецком и чеченском болтает, как на русском. Лейтенант Михаил Семенов, старший лейтенант Валерий Никитин — прошли войну, все проверены в деле, все показали, что способны на многое. Способны на главное — выживать, наносить удары противнику, драться до последней капли крови — крови не своей, а врага.

— Все, перерыв, — сказал Жаров.

— Как насчет учений? — спросил Пащенко.

Давно уже говорили о совместных учениях с «Антитеррором» ФСБ. «Альфа» против спецназа ГРУ — зрелище не для слабонервных.

— В конце месяца, — сказал Жаров.

— К тому времени может вновь война с «чехами» начаться, — махнул рукой Селиванов.

— Не дали сволочей добить, теперь на шею садятся. Вчера рванули еще одну бомбу под Краснодаром, — подал голос Семенов.

— Весь мир знает, что террористов надо давить в их логове, — воскликнул Селиванов. — Нещадно, как тараканов. А перекрыть каждую лазейку, проверить каждый мусорный ящик, куда они суют мины, досмотреть каждую машину — это невозможно.

— У чеченцев вон сколько кремлевских говнюков с ладони едят, — отмахнулся Пащенко. — Наших «эмиров» не колышат несколько тысяч погибших русских людей. Лишь бы бабки капали.

— Засиделся без дела спецназ, — усмехнулся Жаров. — О политике заговорили.

— Да какие нынче дела? — махнул рукой Селиванов.

Но Жарову шестое чувство подсказывало, что дело будет. Он всегда ощущал, когда начнется очередная заваруха. Будет скоро работа. Вот только какая?

— Мы становимся рабами на своей земле, — звучало обращение «социал-дворников». — Ублюдочные янки и немцы-колбасники, косоглазые китайцы, нанайцы, жиды — кто только не топчет русскую землю и не плюет в лицо русскому человеку. Уготовленное ими наше будущее — это резервации для русских, этнические чистки для русских, геноцид для русских. Поэтому мы готовы уничтожить половину населения. Три четверти населения России. Но те, которые останутся, будут хозяевами, а не рабами. Праву абстрактного человека, безродного ублюдка мы противопоставим право русского сверхчеловека, право личности организовать жизнь свою и окружающих достойно и разумно. Мы идем на кровь ради великой цели освобождения. Мы встряхнем вас, обыватели, в ваших теплых квартирах. Мы заставим вас подавиться бутербродами с черной икрой. Мы прижмем вас дверьми ваших «Мерседесов». Мы вытащим вас из жижи бездеятельности, из плена богатства или нищеты. Тот, кто не с нами, тот против нас — против России. Ждите нас. Мы идем!»

Это обращение «социал-дворники» разослали во все средства массовой информации после того, как установили очередное взрывное устройство в поликлинике — там при взрыве погибли три человека.

Жара не спадала. Она целиком овладела средней полосой России. Плавились и мозги людей. Россия сходила с ума.

В Сокольниках обнаружили контейнер с радиоактивными веществами. По данным Московского управления МЧС была заражена часть территории парка и облучены около ста двадцати человек.

— Чеченский след не исключен, — заявил представитель ФСБ.

— Все более привычными становятся ЧП с радиоактивными веществами, — телеобозреватель тараторил со скоростью пулемета. — Ядерная зараза расползается по стране. Мы все под прицелом смертельных рентген…

— Я отвечал за жизни своих людей. Я не мог подвергать их риску, — бубнил в телекамеру командир группы ОМОНа, сдавший свой пост на границе с Чечней группе бандитов. Омоновцев обменяли на томящихся в краснодарском сизо боевиков.

— Ичкерия против терроризма, — утверждал по телевизору следом за бравым омоновцем президент Ичкерии. — Но еще нужно разобраться, не спровоцировали ли сами омоновцы нападение на них со стороны чеченцев.

Между тем горцы продолжали угонять из приграничных с Ичкерией районов стада овец, людей. Некоторые из них предназначались для выкупа, других ждала участь рабов. «Русские свиньи созданы, чтобы работать на чеченцев», — обмолвился одной из журналисток центральной газеты известный полевой командир.

"Столица Ичкерии будет в Ставрополе», — заявил другой командир.

Народ глядел на эту бандитствующую свору даже не с ужасом, а с обреченностью. Люди смирились с ней как с неизбежным злом и уже морально были готовы, проснувшись однажды, увидеть террористов в Кремле. Казачество на юге России бурлило. Раздавались призывы пойти и разобраться с «черными». Правительство России отвечало туманными издевательскими призывами «крепить дружбу между народами» и не «путать бандитов с целым народом».

Тем временем разгорались скоротечные, как бенгальские огни, дорогие сердцу россиянина скандалы. Уже несколько дней средства массовой информации муссировали тему генеральских дач, в сотый раз показывая во всех ракурсах подмосковный «замок», принадлежащий командующему одного из округов. На территории при желании мог бы разместиться танковый батальон вместе с техникой.

Дума выступила протяв нового лихого Указа Президента и пообещала выразить недоверие правительству. Президент, сдвинув брови, пригрозил показать «этим провокаторам, понимаешь, кто в России хозяин». Валом по телевидению пошли материалы о депутатских квартирах и о связях избранников с криминальными структурами, благо в подобной информации недостатка в нынешней России не было.

Военная тема также находилась в центре внимания средств массовой информации. Журналисты настырно зудели о собраниях и маршах протеста, проводимых солдатскими матерями Благостным елеем разливались репортажи с совместных учений российской и американской армии на Тоцком полигоне. Прошлые подобные учения были посвящены отработке совместных миротворческих миссий. Настоящие — борьбе с террористами. На телеэкранах постоянно мелькали сытые и тупые физиономии американских вояк. Янки твердили что-то о дружбе и сотрудничестве во имя мира и гундели, что им не нравится русская овсянка…

Артур Уайт — резидент ЦРУ в Москве. Под его началом была самая большая резидентура. В Москве он с перерывами работал уже восемнадцать лет. Прежде он и представить себе не мог, что настанут такие времена, как сейчас. Помнил он былые годы мощнейшего ожесточеннейшего соперничества двух сверхдержав и их спецслужб. Тогда работать в Москве было чрезвычайно тяжело. Московская резидентура являлась лучшей школой для разведчика. КГБ не спускал глаз с иностранцев, так что даже обычная встреча с агентом вырастала в серьезную проблему, а что уж говорить о вербовочной работе. Зато нынешняя Россия для американского разведчика может сравниться разве только с какой-нибудь деградировавшей африканской республикой, где госслужащие спят и видят, как бы побыстрее и подороже загнать государственные секреты. Только африканские секреты нужны больше как экзотика, вроде их масок из черного дерева. Чего не скажешь о секретах российских. Сейчас в России не работа, а курорт. И стало возможным то, что казалось невероятным еще несколько лет назад — манипулирование общественными и политическими процессами. Россия становилась все более управляемой США. Иногда у Уайта возникало чувство гадливости и сожаления. Еще недавно сильный, непобедимый противник стоял на коленях с жалобно хлюпающим носом и вымаливающим подачки.

Уайт посмотрел на часы. Семнадцать ноль-ноль.

— Сейчас должен уже появиться, — прошептал он.

Сегодня ожидалось значительное событие. В Москву прилетал сотрудник госдепартамента США Эдвард Ривкин. Уайта этот визит совершенно не радовал, поскольку Ривкин был далеко не последним человеком в ЦРУ.

— Але, — Уайт снял трубку зазвонившего телефона.

— Прибыли из Вашингтона, — доложил старший группы морских пехотинцев, охранявших посольство. — Мистер Ривкин.

— Я жду его…

Ривкин вошел в кабинет. Но казалось, что сначала возникла его улыбка — как у чеширского кота, которая жила отдельно от всего остального Ривкина. Улыбка была ослепительной. Улыбка была доброжелательной. Улыбка была белозубой. На конкурсе американских улыбок она бы заняла первое место.

— Хэлло, Артур, — воскликнул Ривкин, похлопывая Уайта по плечу и сжимая его руку.

— Хэлло, — улыбка резидента, тусклая и неинтересная, сильно уступала улыбке гостя, как огонек спички по сравнению с солнцем.

Ривкин сейчас совершенно не походил на дипломата. В джинсах, пропитанной потом майке с надписью «Буйволы», он выглядел менее, чем на сорок лет, хотя на самом деле две недели назад ему стукнуло сорок девять.

Ривкин бесцеремонно плюхнулся в кресло. Огляделся.

— Вы консерватор, Артур. С прошлого моего визита здесь не прибавилось ни одной новой вещи.

— Я не люблю новые вещи.

— Артур, вы не любите дышать пьянящим воздухом перемен… А я люблю. И перемены приходят за мной. Они испытывают ко мне слабость, тянутся за стариной Ривкиным.

— А сейчас?

— Сейчас особенно.

Поступившим распоряжением на время присутствия Ривкина власть в резидентуре передавалась ему. Уайт понимал — затевается что-то из ряда вон выходящее.

— Надеюсь, русские не насовали вам в кабинет диктофонов и жучков, Артур?

— Надеюсь, что нет.

Это помещение было самым защищенным во всем посольстве. Да и русские сейчас уже не те. Раньше они постоянно выигрывали войну подслушиваний. Еще в сороковые годы русский агент — шофер американского посла, вмонтировал в посольском кабинете микрофон в вырезанный из дерева герб, тот успешно проработал пять лет — при четырех послах. Десятилетиями позже русские умудрились установить считывающее Устройство в шифровальной комнате, так что вся шифропереписка оказывалась в КГБ раньше, чем у адресата. В восьмидесятые годы русские сделали закладки в пишущие машинки, которые привезли из США, использовавшиеся в посольстве. Что бы там не говорили, а техника в Советах была на уровне. Уайт помнил, как резидентура оказалась в шоке, когда последний Председатель КГБ СССР Бакатин подарил схему прослушивающей аппаратуры в новом здании американского посольства. Все ждали от русских подвоха, все жили еще старыми понятиями, а на самом деле все обстояло гораздо проще — никаких подвохов не было. Просто Россия училась ползать перед Америкой на брюхе. Горбачев и его подручные, а затем и их последователи с каждым годом все лучше и лучше учились, жалобно скуля, выпрашивать, как голодные псы, похвалу или свой кусок колбасы в виде званий «лучший немец года», гонорары за какие-то книги и лекции. Россия сначала сломалась наверху, а потом трещины стремительно поползли вниз, пока государство не осыпалось, как старая штукатурка.

— Мне понадобятся все возможности вашей агентурной сети, — сказал Ривкин.

Он начал задавать вопросы. Они проговорили с час. И у Уайта с каждой минутой в душе нарастала тревога. Он постепенно начинал понимать, куда гнет гость.

Ривкин демонстрировал прекрасное знание ситуации. Возможно, во многих вопросах он разбирался лучше самого резидента. Числящийся сотрудником административного директората ЦРУ, Ривкин был одной из самых непонятных фигур в управлении. Никто не знал, откуда он взялся, мало кто понимал его реальную роль. Он уже два десятка лет возникал, когда затевались серьезные дела. Его тень маячила за делом о покушении на папу римского, совершенном одним из турецких боевиков «серых волков» в 1981 году. Он участвовал в операции с целью представить его как дело рук КГБ и болгарской разведки. В 1984 году Ривкин возник в Никарагуа — там готовились безуспешные покушения на руководителей страны во главе с Даниэлем Ортегой. В 1987 году Ривкин был на Фиджи — там Управление спланировало и провело военный переворот с целью свержения правительства Бавадры. Потом он выплыл в Афганистане. Ну а в «Русской программе» он участвовал с первых дней работы в ЦРУ.

Артур Уайт давно подозревал, что на самом деле Ривкин — серый кардинал их организации. В его руках находятся реальные рычаги принятия решений. И у него за спиной стоят те немногие, которые дергают за ниточки в этом мире и приводят в движение куклы в геополитическом балагане марионеток.

— Ладно, оценим состояние дел в резидентуре, как вполне удовлетворительное, — расщедрился Ривкин. И тут же добавил:

— Но все-таки недостаточное.

— Для чего недостаточное?

— Для операции «Местный контроль».

— Что это такое? — похолодело в груди у Уайта.

— Это будет величайшая победа демократии после нанесения поражения Гитлеру. Вы единственный, Уайт, кого я уполномочен ознакомить с планом.

Когда резидент дослушал его, то почувствовал, как сжалось сердце.

— Это безумие, — произнес он.

— Это расчет, мистер Уайт. Расчет незыблемый…

Алексеев посмотрел в зеркало, провел ладонью по только что выбритым щекам. Ну что ж, для человека, быстренько смотавшегося в Ростов и обратно, выглядит неплохо. Он сел в низкое старенькое кресло с разлохматившейся красной матерчатой обивкой.

— Вымотался? — спросил Голубев.

— Есть немного, — Алексеев потер виски, поморщился. — Эх, Аслан. Какой человек был.

— Да, жалко его, — вздохнул Голубев.

— Ты прикинул, как полученная от него информация вписывается в задачу?

— Вписывается. Еще как вписывается.

— Ты подбил бабки?

— Да. Могу представить пять моделей. Одна из них — верная.

— Давай.

Голубев подошел к сейфу, повозился с замком и вынул несколько листов с компьютерными распечатками.

— Держи.

Комната была просторная, но обставлена бедно. Выкрашенные в синюю краску стены давно не знали ремонта. Мебель старая, явно перешагнувшая пенсионный возраст. Большой стол был завален проспектами и справочниками. На стене висели полки с книгами — труды по философии, психологии, социологии, политологии и прочим «огням». На маленьком столике в углу стоял компьютер, подсоединенный к локальной информационной сети.

Эта комната в многоэтажном здании на окраине Москвы принадлежала Главному разведывательному управлению Генерального штаба Министерства обороны России. Легендарный «Аквариум» — организация, активно играющая в игру, на кону которой стояли судьбы целых стран, геополитические интересы сверхдержав, жизни миллионов людей. Интерьер этого помещения ни о чем не говорил. Здесь не принято тратить деньги попусту и размениваться на внешний лоск. Здесь привыкли к экономии, особенно в последнее время. Привыкли, что перво-наперво дело, а все остальное — потом. И здесь продолжали делать это самое дело — обеспечение военной безопасности России. Хаотичные и все, как правило, чрезвычайно вредные преобразования последних лет, как молот по стеклу, прошлись по государственным институтам, по экономике. Но под этими ударами «Аквариум» все же выстоял. Сделанный из бронестекла, он привык к подобным ударам. И стоять будет впредь, покуда стоит Россия.

Подполковник Алексеев был руководителем недавно созданного, закрытого, подотчетного заместителю начальника ГРУ сектора. Он отвечал за сбор и реализацию информации о внутреннем положении в стране и за борьбу с терроризмом. В секторе собрались отличные аналитики. В их числе был майор Голубев.

Глядя на Голубева, никто бы не заподозрил в нем излишки интеллекта. Амбал тридцати лет, с толстой мускулистой шеей и покатыми плечами профессионального борца, с раздавленными ушами и маленькими глазками — такие типы обычно собирают дань с лоточников или зарабатывают на жизнь с автоматом на большой дороге. Но внешность обманчива. Майор Голубев обладал не только острым умом, но и потрясающей интуицией. Интуицией на грани фантастики. Он делал политические прогнозы с необыкновенной легкостью. Он владел искусством — из второстепенных фактов составлять целостную картину. Он зрил в самый корень, умел видеть не внешнюю шелуху, а самую суть процессов, создавал модели событий, и эти модели мистическим образом реализовывались практически на сто процентов.

Перед Алексеевым на столе лежали пять сценариев развития событий. Пять возможных вариантов операции «Местный контроль». Операции, о которой почти ничего не было известно, кроме скудного сообщения резидента из Анкары. Но и этого не так мало. Достаточно, чтобы аналитик уровня Голубева начал сводить концы с концами. Кое-какие зацепки все-таки имелись. О многом говорили направленность информационной атаки посредством СМИ, объекты и последовательность террористических акций.

По мере того, как Алексеев знакомился с выводами, он все больше мрачнел.

— И какая модель наиболее вероятная? — спросил он, закончив читать.

— Четвертая.

— Самая тяжелая для нас.

— Зато самая выгодная для них. Пока все бьет, — он посмотрел на часы. — Хочешь подтверждений? Пожалуйста. «Новости» начались.

Он щелкнул пультом дистанционного управления, и в углу комнаты зажегся экран телевизора.

Известная дикторша, похожая на взволнованную хохлатку в курятнике, до которой так и не добрался петух, закудахтала:

— Провокацией с терпким политическим душком назвал арест заместителя министра экономики Евгения Фалька и председателя совета директоров банка «Москвич» Иосифа Маговецкого адвокат последнего Дмитрий Альбаум. Напомним, что указанные лица были арестованы сотрудниками ФСБ якобы за махинации с целевыми кредитами. Представители защиты считают, что начальник ФСБ генерал Пантелеев инициировал это дело по заказу одной из финансово-политических групп. Где, кроме как в России, можно разбираться с конкурентами при помощи спецслужб? Традиции КГБ живы. Мы опять впереди планеты всей.

Майор Голубев выключил телевизор.

— Смотри, что у меня под пунктом шестнадцать.

— Все бьет, — кивнул Алексеев.

— Этот арест моментально затмил темы чеченского разбоя, радиоактивного террора, «социал-дворников».

— Примета народная есть — сильнее всего голос прорезается у телевизионщиков и особый нажим пера отмечается у газетчиков, когда дело пахнет большими деньгами. А деньги в этой махинации были очень большими.

— Посмотрим, чем кончится. У меня ощущение, что ФСБ кто-то обвел вокруг пальца. И дело лопнет.

— И что тогда?

— Тогда еще один пункт прогноза подвердится, — буднично произнес Голубев.

— Что же ты предлагаешь делать?

— Надо действовать предельно оперативно. И жестко. Но это уже не в нашей власти.

— Я иду на доклад к Залыгину, — заключил Алексеев. — Поглядим, что он скажет…

"Серый волк, серый волк», — вспомнились слова песни. В самый разгар боевых действий подсуетились люди, подмазали кого надо, ансамбль нашли, поэта, композитора, песню сочинили и по русскому телевидению и по радио запустили. Тем, кто воевал против проклятых неверных, стало понятно, что Россия ничего не может, если по российскому телевидению поют песни по заказу воинов ислама.

Мусса прибыл вечерним рейсом из Стамбула. В Шереметьеве-2, как всегда, привычная суета. Челноки, несмотря на жару — все как на подбор — в кожаных куртках и жилетах, чтобы не возникало вопросов у таможенников. Русские тащили огромные тюки с кожей, тряпьем, которое уже завтра будет на рынках Москвы. Мусса нес в руке небольшой чемоданчик. В глазах таможенника вспыхнуло подозрение, но быстро погасло, когда Мусса показал паспорт гражданина Турции.

Пограничный контроль. Со стуком опустилась печать на паспорт. Все, гора с плеч. Опять в России.

Когда Муссу приложили в Дагестане во время вылазки, он думал: «Все, конец, уйдет душа к Аллаху». Полуживого переправили через Азербайджан в Турцию. Там за ним ухаживали лучшие врачи. «Серый волк» — это не одинокий волк. За его спиной его товарищи в разных странах мира. За его спиной турецкая разведка. За его спиной американцы — их пока еще можно считать союзниками, правда временными.

Мусса помнил заветы — среди неверных у правоверных друзей нет. Весь мир — враги. С некоторыми можно воевать, используя их слабость. С другими нельзя — с ними нужно дружить и терпеливо ждать, пока они ослабеют. Мусса верил, что когда-то настанет время, и ислам придет и в Америку. Он уже сегодня расползается по их городам, негры принимают истинную веру и выходят на улицы. Но пока американцы — помощники в борьбе против проклятой России. Все русские сегодня — его кровники. Вся Россия сегодня — поле боя для него. Он отплатит проклятым за все.

Кровь… «Волк», познавший ее, не захочет ничего другого. А он убил многих. Притом не только неверных. Кровь одинакового цвета у всех. Поэтому убивал Мусса и своих, чеченцев. Мусса был с Дудаевым с первых дней. В девяносто первом, после августовского путча, Дудаев объявил, что власть в республике переходит к Общенациональному конгрессу чеченского народа, отныне все чеченцы — граждане независимой республики. Тогда же Мусса стал командиром отряда боевиков Вайнахской демократической партии. Мусса часто видел Дудаева. Он знал, какие бури бушевали в душе этого человека. Сначала мятежный генерал действовал осторожно. Потом ходили слухи, что он получил добро на4 свою политику от всесильного Геннадия Бабулиса, темного кардинала при Президенте России. И с того момента началась война с Россией.

Со своими воинами Мусса в октябре 1991 года взял здание КГБ. Вышибли из него неверных, которые имели наглость называться чеченцами. Потом грабили военные склады, забирали оружие из ослабевших рук русских шакалов, те не имели ни воли, ни сил им пользоваться. Дудаев объявил, что свобода — вещь дорогая и он готов пожертвовать за нее семидесятые процентами населения. И Мусса был согласен с ним. Только собой он не согласен был пожертвовать.

Мусса привык лить кровь. И умел это делать. Он проходил боевую подготовку на базах «серых волков» в Турции и в лагерях «Братьев Мусульман» в Пакистане. Возвращался оттуда еще более озлобленным и готовым на все.

В апреле 1993 года оппозиция, недовольная Дудаевым, собрала митинг. На ее сторону перешло городское собрание, мэрия Грозного, сам мэр Беслан Гантемиров, а потом и МВД. Трон под генералом зашатался. Положение складывалось аховое. И тогда Мусса понял, что готов убить всех, кто стоит между ним и его собратьями, Дудаевым и властью. Иногда он ловил себя на мысли, что ему не нужен ислам, не нужна Чечня. Ему нужна власть. Сладость ее он ощущал, как ласковое прикосновение желанной женщины. И тогда, в девяносто третьем, в составе абхазского батальона под руководством Басаева он штурмовал грозненское ГУВД. И убивал, убивал, убивал. Они победили. Вылазка оппозиции провалилась. Великий Джохар оказался сильнее. Джохар победил окончательно. Он сломал шеи своим врагам. Пришло время «волков». Мусса приходил со своими людьми куда хотел и брал, что хотел — вещи, женщин, машины. Сначала у русских — неверных собак. Потом приходил к чеченцам. Много у него появилось «кровников», с которыми надо было разобраться. И Мусса разбирался безжалостно.

Парламент дудаевцы победили. Оппозицию победили. Русскую армию победили. Осталось немного — добить чудовище в самое сердце. Уничтожить Россию — продажную, слабую, беспомощную. Она — легкая добыча. Те, кто посылали его сейчас в Москву, уверены в этом.

…Мусса вышел из такси у гостиницы «Космос», в которой забронирован номер. Пока он побудет бизнесменом из Турции. Послезавтра будут новые документы в тайнике. А завтра начнут прибывать его люди. А еще через несколько дней… Сладостное возбуждение прокатилось по его телу. Сердце забилось от радости. Радости священной мести и готовящегося справедливого суда.

Завтра же он выйдет на контакт с Атлетом. За оружие, оснащение, спецтехнику пусть голова болит у него. Атлет сможет. Он не раз показывал себя, как человек, способный провернуть любое дело. Без него затруднительно будет справиться. Правда, окончательного протокола о намерениях пока не подписано. Но Атлет согласится. Он не может не согласиться. Слишком сильно увяз.

Мусса получил ключ и прошел в номер. Включил кондиционер. Подошел к окну. Отсюда открывался вид на Всероссийскую выставку — бывшую ВДНХ.. В душе Муссы поднималась привычная ненависть к этому муравейнику, обители врагов. И вместе с тем радость. Русские думают, что это их город. Наивные. Пройдет всего несколько лет — и быть им рабами в этом «ИХ» городе.

Мусса вышел из гостиницы в приподнятом настроении — он сегодня хорошо выспался. В Москве была почти такая же жара, как в Стамбуле. Мусса привычно помотался по городу, проверяя, нет ли за ним наблюдения. Купив телефонный жетон, набрал контактный номер. Произнес условленную фразу. Услышал соответствующий ответ.

Встреча назначена. Теперь можно и расслабиться. Хотя Аллах запрещает пить, зато он поощряет отношения с женщинами…

Целую стену в кабинете занимала карта мира. Ее перечерчивали разноцветные линии, выделявшие сферы геополитических интересов России и ее потенциальных противников. В кабинете, обставленном с аскетической скромностью, были обычный Т-образный стол для совещаний, десяток мягких стульев, два кресла и журнальный столик в углу, телевизор с видеомагнитофоном и несколько телефонных аппаратов.

Хозяин этого кабинета генерал-полковник Логинов сидел в кресле и держал в руках чашку с дымящимся кофе. Это был невысокий человек с обветренным красным лицом, пятидесяти лет, зеленая форменная рубашка облегала широченные плечи. Напротив него устроился генерал-лейтенант Залыгин — тонкий в кости, с зачесанными назад седыми волосами, в белой рубашке и белых брюках он больше походил на потомственного дипломата или на английского лорда.

Хозяин кабинета ознакомился с представленными материалами, снял очки, положил их на папку и произнес:

— Серьезная бумага.

— Это бомба, — сказал Залыгин.

— Насколько можно доверять подобным выводам?

— Алексеев — один из лучших оперативников, которых я встречал. Голубев — вообще уникум. У него дар предвидения. Если пошел бы в астрологи — в деньгах бы купался. Был бы у нас новый пророк.

— Говорят, твои сотрудники балуются астрологией.

— И достаточно успешно. Во ВНИИ-5 была группа, которая разработала уникальные методики. Но у Голубева свои методы.

— И что вы, маги, прикажете со всем этим делать?

— Пускать наверх нельзя, сам знаешь.

Оба генерала были на ты. Слишком давно и хорошо они друг друга знали и слишком много пережили вместе. Во многих локальных войнах на всех концах земли им пришлось повоевать бок о бок. Они знали, кто из них что стоит. А стоили они немалого.

— Нельзя, — кивнул Логинов.

Да, они уже могли предвидеть реакцию верха на сообщение. В конце восьмидесятых годов Первое главное управление КГБ СССР (разведка) получило информацию о том, что член Политбюро Яковлев находится на связи с канадской разведкой и от него требуют резкой активизации работы. Что означало «резкая активизация работы» в тот период нетрудно было догадаться. Председатель КГБ Крючков, святая простота, вместо того чтобы своими силами во всем разобраться, отправился с информацией к Генеральному секретарю, поскольку по каким-то занюханным правилам Комитет не мог принимать решения в отношении партноменклатуры. Главный перестройщик выслушал Председателя КГБ с каменным лицом и посоветовал спросить Яковлева напрямую — шпион ли он. На этом все и заглохло. Возможно, тогда и проспали одну из тех критических ситуаций, которые меняют судьбы мира. Сегодня положение значительно усугубилось. Ныне невозможно быть уверенным в прочности ни одного звена в цепочке государственных структур, ни в одном человеке, кроме тех людей, которых ты сам подбирал и проверял — оба генерала знали об этом прекрасно…

— Надо работать самим, — заключил Залыгин.

— Ты же знаешь, мы не имеем права работать внутри страны.

— Да. Но есть указание Президента. «За исключением случаев, когда необходимы не требующие отлагательства действия для устранения угроз терактов, диверсий». Кроме того, мы уже работали по программе «Подкидыш».

— Да, — произнес задумчиво Логинов. — Совместно с ФСБ. Кстати, а что делать с госбезопасностью?

— Не затевать же официальную переписку. Надо просто поставить в известность первого зама ФСБ.

— Да. С Ильичевым хорошо поработали по «Подкидышу»… Ну а ты представь, если информация тухлая. Или с нами ведут игру.

— Чтобы мы принародно сели в лужу? Обвинить ГРУ во всех смертных грехах?

— Да. И под шумок протащить решение о слиянии со службой внешней разведки. Тогда нам конец, — Логинов отхлебнул глоток кофе. — И России тоже.

— Значит, работаем? — спросил Залыгин.

— Не вижу другого выхода. Пусть Алексеев подбирает группу. План я утверждаю…

Мужчина был простоват с виду. Одет в синие джинсы, рубашку с закатанными рукавами. На первый взгляд в нем не было ничего особенного. Но Жаров шестым чувством ощутил в нем родственную душу, а еще — силу, хотя внешне это никак не проявлялось. А подчиненные Жарова, не обладавшие таким опытом, вероятно, ничего и не поняли. Для них пришедший казался одной из московских штабных крыс.

Группу сняли с марш-броска. Отвели в штаб. Там командир бригады сказал, что сейчас с ними встретится товарищ из Москвы, о чем будет разговор — неизвестно, но он обладает всей полнотой власти.

Москвич представился Николаем Сергеевичем и пожал всем руки, приветливо улыбаясь.

— Не буду ходить вокруг да около, — сказал Николай Сергеевич Алексеев. — Предлагаю участие в некоей акции.

— Чечня? — спросил Жаров.

— Об этом потом. Предупреждаю, акция чрезвычайно опасная. Придется действовать в таких условиях, когда некому будет прийти на помощь.

— Э, спецназ пощады не просит, — махнул рукой Селиванов.

— Да. Только может случиться, что вы будете выглядеть не героями державы, а преступниками.

В этих словах был такой холод, что спецам стало не по себе. Каждый почувствовал, что их толкают в какую-то пропасть.

— Где территориально будет акция? — осведомился Жаров, по привычке потерев ладонь, на которой после ранения осколком в позапрошлом году остался длинный белый шрам.

— Скажем — на территории России… Вот что, ребята, у вас есть шанс послужить Родине так, как не служили никогда. Слишком много решается. Но вы можете отказаться. Мне нужны только добровольцы.

Жаров задумался. Потом сказал:

— Мы согласны.

Алексеев обвел вопросительным взором остальных бойцов.

— Как командир сказал — так и будет, — махнул рукой Сорокин. — Можно без голосования. Принято единогласно.

Алексеев не ожидал другого. Он достаточно изучил этих людей, давно присматривая группу, способную выполнять специфические задания, и знал, что лучше группы Жарова ему не найти. ГРУ располагает уникальными подразделениями, которые отлично подходят для решения самого широкого спектра задач. Тыл противника в войне — вот место работы спецназа ГРУ. Глубинная заброска. Но так уж случилось, что война пришла на территорию России и спецам придется поработать на

Своей земле.

— Летучие мыши, — произнес Алексеев с видимым удовлетворением. — Настоящая армия. Элита.

— Военная разведка, — улыбнулся Жаров… Во время Великой Отечественной войны советские диверсионные формирования совершили свыше восемнадцати тысяч крушений поездов, подорвали полмиллиона железнодорожных рельсов, две тысячи железнодорожных и около десяти тысяч автомобильных мостов, ими было уничтожено свыше миллиона гитлеровцев, восемьдесят тысяч вагонов, платформ и цистерн около полусотни тысяч автомашин. Их усилиями порой удавалось полностью парализовать переброски в тылу фашистов. Великая Отечественная война показала, насколько важны подготовленные диверсионные подразделения, действующие на территории, занятой противником.

Некоторый опыт в этой области был и до войны. В 1918 году при Наркомате по военным и морским делам создали разведотделения, школу подрывников, затем Регистрационное управление — центральный орган военной разведки. Их задачами являлись диверсионная работа, уничтожение военных объектов противника и ликвидация отдельных лиц. Но после гражданской войны все было забыто. В 1934 году вновь пытались возродить подобные подразделения. При разведках дивизий появились саперно-маскировочные взводы, предназначенные для пешего выдвижения группами по три-пять человек в тыл противника, уничтожения военных объектов, сеяния паники. Но в 1938 году их расформировали. В разведотделах приграничных округов создавались отделения активной разведки, в наркомате обороны организовали специальный диверсионный отдел, но эти структуры оказались слабыми, их постоянно реорганизовывали, а со временем совсем упразднили.

В Финскую войну предпринимались попытки использовать диверсионные группы. Из спортсменов образовали лыжный батальон специального назначения. Но почти вся его деятельность — цепь неудач — треть личного состава либо замерзла, либо погибла, либо попала в плен.

К началу Великой Отечественной, в отличие от Германии, мы имели слабо оснащенные, плохо подготовленные диверсионные структуры, которые никак не могли влиять на военные действия. Также была утеряна связь с нештатными диверсионно-разведывательными формированиями и запасной агентурной сетью. С начала войны и по 1942 год в тыл противника забросили около тысячи разведывательных и диверсионных групп, их плохие подготовка и оснащение повлекли за собой огромные потери. В мае 1942 года руководство передали центральному штабу партизанского движения. Русский народ медленно учился на чужих ошибках, но быстро на своих. И в кратчайшие сроки удалось создать мощнейшие, не виданные доселе диверсионные формирования, организовать партизанское движение.

После войны разведывательно-диверсионные подразделения приказали долго жить. Уникальная техника и опыт оказались никому не нужными, а люди — невостребованными.

Вновь заставило вспомнить о диверсионной работе появление ракетно-ядерного оружия. Тогда стала ясна необходимость создания подразделений, способных действовать в тылу противника, работать на командных пунктах и ядерных шахтах, захватывать и уничтожать мобильные установки оперативно-тактических ракет. Директивой от 24 октября 1950 года при общевойсковых и механизированных армиях было создано около пятидесяти рот специального назначения. В 1957 году сформированы отдельные батальоны, а в 1962 году — отдельные бригады спецназа. Они отлично зарекомендовали себя в многочисленных войнах, особенно в Афганистане, где уничтожали караваны с оружием и склады боеприпасов, взламывали укрепленные пункты душманов.

После развала СССР из шестнадцати бригад спецназа в России осталось всего восемь. Перешла к Украине лучшая бригада морского спецназа. Начались «полицейские» войны на своей земле, когда не знаешь, кто против тебя — враг или мирный житель, и вообще, чем ты занимаешься — воюешь или служишь мишенью в загадочных миротворческих миссиях. Таджикистан, Карабах, Чечня — где только не приходилось бывать бойцам спецназа!

По принятой классификации есть три типа военных конфликтов: высокой интенсивности — это мировая война, средней — региональные войны, которые в том или ином виде вспыхивают на планете с сорок пятого года, и низкой — это то, что творится ныне на территории бывшего СССР. Если первые два типа — войны общевойсковых армий, то третий — война спецназа. Спецназ — наиболее реальная сила в борьбе с партизанами, с бандформированиями, с террористами, которых он бьет их же оружием. Небольшие мобильные группы, не связанные с удержанием района или объекта, сами выбирают место, время и направление удара. Но возможности российских спецподразделений не были использованы в полной мере в Чечне. Там военный спецназ действовал чаще как войсковая разведка, а то и как обычная пехота.

Безденежная армия, стоящие без топлива самолеты, перегораживающие дорожное движение голодные жены офицеров — реалии девяностых. Болезненно прошли перемены и в частях специального назначения. Да, приходилось туговато с внедрением новой техники, со снабжением. Стало проблемой организовать парашютно-десантную подготовку из-за недостатка горючего. Укомплектованность некоторых подразделений упала до сорока-шестидесяти процентов. Но главное — оставался боевой дух. Оставалась честь. Оставался большой боевой опыт. И оставалась уверенность у офицеров, что когда-нибудь появится настоящее дело, а не на странную чеченскую войну, судьба которой решалась больше не успехами наступлений или специальных операций, а шуршанием денег, щедро раздаваемых сепаратистами на Олимпе власти России. Эта война была не проиграна, а продана.

За год службы можно натаскать солдата с хорошими первоначальными данными на выполнение задач спецназа. Но для более тонкой работы нужны спецы иного уровня. Еще в восьмидесятых годах в некоторых бригадах начали создаваться особые роты для выполнения особо важных задач в тылу противника. Два года назад в бригаде, где служил тогда еще командир роты Жаров, сформировали специальные офицерские группы. Идея состояла в том, чтобы подобрать лучших спецов для проведения самых сложных акций с учетом военной и политической обстановки в стране. Решили натаскать таких псов, которые сметут кого угодно. Прошедшие особый отбор, тренировки повышенной сложности и интенсивности, имеющие опыт войн, обладающие уникальными боевыми качествами, знающие иностранные языки, беззаветно преданные делу, должны были стать элитой летучих мышей. На экспериментальной группе Жарова решили прокатать новые принципы организации и обучения подобных суперподразделений.

Освобождение заложников, борьба с сепаратистами, уничтожение баз террористов — Жаров знал, что это такое не по бумаге. Его группу обучали тактике освобождения заложников, ведению оперативных мероприятий в городах, работе с подслушивающей аппаратурой, наведенными микрофонами и лазерными считывателями, тактике ведения скрытого наблюдения и задержания преступников, работе с агентурой. Три месяца назад на базе рязанского училища группа участвовала в совместных занятиях с СОБРом Главного управления по организованной преступности МВД России. Спецназовцам разных ведомств было чему поучиться друг у друга. Каждый боец с уважением признал высокий профессионализм своих коллег.

Руководитель сектора ГРУ подполковник Алексеев давно имел на Жарова и его команду свои виды. Он знал, что однажды возникнет необходимость в ее использовании в весьма деликатных делах. И вот такой день настал.

— Значит, согласны? — переспросил Алексеев, рассматривая офицеров.

— Да, — кивнул Жаров.

— Тогда в дорогу. Через два часа жду вас на аэродроме.

Через два с половиной часа вертолет поднялся в воздух. Еще через полтора часа он приземлился в военном аэропорту в Чкаловском, где гостей ждали две машины. Так к операции «Плотина» была подключена офицерская разведывательно-диверсионная группа спецназа ГРУ.

Бравые корреспонденты с видеокамерой пробирались по заросшим болотам, по заваленным железом свалкам, через полуразрушенные заборы, с истлевшей ржавой колючей проволокой.

— Мы на сверхсекретном объекте, — переведя дух, держа перед собой микрофон, как порцию эскимо, заговорил журналист. — Здесь, под землей, таятся боеголовки, способные разнести побережье Флориды или накрыть ядерным смерчем половину Европы. Хочется спросить — где охрана с ее современными видами сигнализации и чуткими видеокамерами? Но спросить некого. Ау… Видите, никого. Россия накопила самые большие в мире арсеналы ядерного оружия. И, похоже, совершенно не озабочена их охраной, что несколько странно при разгуле терроризма в стране.

Мужественные корреспонденты Общественного российского телевидения повторили подвиг журналистов из «Взгляда» — те тоже в свое время проникли на какой-то закрытый объект.

Валеев достал сигарету, зажег, затянулся, потом положил ее на пепельницу. От этого репортажа пахло свежей липой. Никак не походила эта помойка на объект ракетных сил стратегического назначения. Скорее всего какая-нибудь военная база, сокращенная по договору, потом успешно разграбленная.

Затем на экране появилась телеведущая информационной программы. У нее был вид дамы, долго выбиравшей между двумя призваниями — телевидением и панелью. Из двух вариантов она выбрала самый бесстыдный.

— Между тем, — начала вещать она, — странности на режимных объектах продолжаются. Местом для разборки две противоборствующие преступные группировки назначили территорию спутникового центра связи.

Валеев усмехнулся. Московская братва не может жить спокойно. То ей нужно устраивать перестрелки перед ГУВД, то в центрах космической связи.

— Первый вице-премьер правительства России Александр Чумаченко прибыл с официальным визитом в Женеву, где будет обсуждена проблема отсрочки российских долгов, — продолжила телеведущая.

— Сука, — прокомментировал Валеев сообщение и опять затянулся.

— Новые столкновения в Афганистане. Вооруженные формирования талибан развернули новое наступление на отряды Ахмад Шаха Максума.

— Ахмад Шах Максум, — прошептал Валеев.

Бывший начальник разведки КГБ Шебаршин в своих воспоминаниях писал, что военные не дали ему возможность ликвидировать одного из серьезнейших лидеров афганской оппозиции Ахмад Шаха. Тогда уже стало ясно, что из Афганистана придется уходить. И естественным было желание навести мосты с теми, кто будет править страной потом. Наиболее вероятной фигурой и казался Ахмад Шах. С ним представитель военной разведки планировал провести переговоры, которые должны были состояться на территории, контролируемой оппозицией.

— Клянусь на Коране, что с двумя шурави на моей территории ничего не случится, — заявил Ахмад Шах.

Он пообещал, что двое русских могут свободно пройти на встречу. Валеев сопровождал тогда полковника-разведчика. Действительно, они прошли на территорию противника, и никто их не тронул. Были достигнуты договоренности, и формирования Ахмад Шаха прекратили военные столкновения с советской армией.

Эх, если бы все делать по уму — получилась бы совершенно другая картина. «Горбатый» плешивец — пахан перестройки, спешил выслужиться перед мировым сообществом. Войска в Афганистан ввели в один из самых неподходящих моментов. И для вывода войск выбрали не лучший момент. Произошло то, что и должно было произойти — Афганистан залился кровью. И теперь многие там вспоминают «шурави» добрым словом, и считают, что русским не стоило уходить. Но начавший позорно отступать отступает до конца. Потом так же лихо и глупо, оставляя вооружение и технику, уходили войска и с российских территорий.

Вот и дожили. Бывший офицер спецназа Валеев — теперь преступный авторитет по кличке Атлет, и вскоре его ждут переговоры с душманами о том, как лучше организовать теракт против русских. Эх, судьба — она играет с людьми в какую-то свою игру, двигает ими, как фигурками на доске, с одной ей известной целью. Суровые времена. Песчаные замки осыпаются. Деньги правят всем. Деньги…

За окном послышался скрип тормозов. Валеев посмотрел в окно и увидел подъезжающие «Жигули». Гость прибыл.

Из салона вылез сам Мусса. Его сопровождали двое подручных Валеева. Все они направились к подъезду.

Валеев открыл дверь, отступил, пропуская прибывших. Обнялся с Муссой — тщедушным, невысоким чеченцем.

— Здравствуй, дорогой, — воскликнул Мусса.

— Здравствуй, дружище, — улыбаясь, произнес Валеев, обнимая гостя. Ему захотелось обнять его покрепче и не разжимать, пока из Муссы не выйдет весь дух. Валеев прекрасно знал, с кем имеет дело. Он презирал этого пропитанного ненавистью, привыкшего купаться в крови дикаря. Но что поделаешь? Работа есть работа. Судьба сводила его и с еще более неприятными типами. И все они платили твердой валютой.

Валеев провел Муссу в комнату и указал на стул. Обстановка была бедной. Эту хату Валеев снимал для оперативных целей и намеревался съехать с нее. Так что Мусса, если и захочет, никаких концов здесь не найдет. Валеев никогда не расслаблялся и не позволял клиентам узнавать о нем чересчур много. Никакие перестраховки в таком деле не бывают излишними. Благодаря предельной осторожности Валеев жив до сих пор. И собирался жить еще долго, несмотря на беспокойную профессию.

— Как живешь, брат? — спросил Мусса, усаживаясь на стул.

— Как вся Россия — от зарплаты до зарплаты.

— Ты тоскуешь? В России дела идут плохо. Зато у нас хорошо. Мы выиграли войну.

— Я слышал, — усмехнулся Валеев.

— Благодаря вам, русским. Тем, кто поддержал наше правое дело.

Валеев подал знак, один из его парней вынул из серванта бутылку коньяка, расставил рюмки и разлил его. Поставил на столик хрустальную розетку с черной икрой, вазу с фруктами.

— Аллах не позволяет пить вино, — осуждающе покачал головой Мусса.

— О коньяке Аллах ничего не говорит… За встречу. Валеев опрокинул обжигающую жидкость — она огнем прошлась по горлу. Заел икоркой.

— Что тебя привело в Москву? — осведомился Валеев.

— Дела, Атлет. И какие дела… Наши общие дела!

— Расшифруй не торопясь.

Мусса объяснил ситуацию.

— Так-так, — протянул Валеев. — У тебя в мозгах от последней контузии ничего не перевернулось, Мусса?

— Зачем так говоришь, Атлет? Я ведь могу обидеться.

— На обиженных воду возят… На этот раз ты хватил через край.

— Где он край, для истинного мужчины, Атлет? Ты честный человек. Ты выполнял все, о чем мы тебя просили. Выполнял отлично. Ты делал хорошую работу и получал хорошие деньги. И ведь ты уже согласился на эту работу.

— Я не знал точно на какую.

— Э, нет. Ты согласился. А такими словами не бросаются. С чего ты взял, что можешь дать задний ход?

— Значит, ты плохо меня знаешь. Я все могу.

— Но только не это… Посуди сам. Работа будет сделана. С тобой или без тебя. Воспринимай это как свершившийся факт. Я мог бы найти других людей. Но выбрал тебя. Потому что люблю тебя, как брата. И не хочу, чтобы десять миллионов долларов достались кому-то другому.

— Сколько?

— Десять… Только все расходы на акцию — из этих денег. Валеев задумался. — Деньги не великие, — хмыкнул он, — ну да ладно. Давай прикинем предварительный расклад…

Юсуп Ходжаев ненавидел Россию всегда. Даже когда работал в райкоме комсомола и заставлял молодежь зубрить цитаты Ленина и Маркса. Эта ненависть была в печенках. Она передавалась из поколения в поколение.

— Ненавижу, — говорил он отцу.

— И правильно, — отвечал тот. — Что Россия хорошего сделала нашему народу? Наши деды воевали с Россией. Наши отцы воевали с Россией. Сегодня Россия крепка, но она похожа на загнанную лошадь. Вскоре мы начнем пихать ее сапогами…

Действительно, предки Юсупа воевали с Россией не на жизнь, а на смерть. Ходили семейные предания об их близости с самим имамом Шамилем, поднявшим после своего предшественника Гази-Мухамеда знамя газавата против русских. Юсуп любил читать книги о тех временах, благо и при советской власти их было достаточно — кремлевскими идеологами восстание Шамиля почиталось как национально освободительное движение против проклятого царизма. Как хотели тогда чеченцы, так русских и били. На колени русских свиней ставили. Глотки резали. Воровали их, как скот. Потом русское командование выкупало пленных, для этого по всей России создали благотворительные фонды по сбору средств. Царская Россия тогда на брюхе ползала. Хорошо жили. Сытно жили. Богатели. Как писали в книжках: «Кто не имел осла, приобрел несколько лошадей и оделся в парчовую чуху. Кто прежде и палки в руках не держал, добыл хорошее оружие». Правильная жизнь была, по шариату. Правда, и передержки случались. Шамиль приказал карать смертью за несовершение пяти молитв в день, за неповиновение господину. Ввел наказание за такие нарушения шариата, как музыка и танцы — танцорам и музыкантам мазали лица сажей, возили по аулам, а потом сбрасывали в пропасть.

Но длилось это недолго. Нагрянули русские шакалы, стали бить предков. Предки Юсупа в 1859 году защищали аул Ведено — основную крепость Шамиля, в то время когда Шамиль с семьей и телохранителями решил отступить в аул Гуниб, туда же он направил обоз с казной и драгоценностями. Прапрадед Юсупа был в числе тех, кто перебил тогда охрану обоза и прибрал имущество имама. На войне как на войне. Нельзя требовать вечной верности, как и вечной любви. У Шамиля остались только конь да оружие. Тогда он сдался и остаток дней провел в России, дивясь на правильное государственное устройство страны и завещав потомкам вечно жить в Российской Империи и не воевать против нее.

После Кавказской войны предки Юсупа по отцовской линии покинули Кавказ и осели в Турции. Там тоже хорошо жили. Занимались грабежами на большой Багдадской дороге, угоняли скот, лошадей. Из Турции в Иран тогда мимо горцев проехать было невозможно. Вот только туркам это не понравилось. Во время карательных акций они резали чеченцев нещадно. Часть оставшихся выселили в пустыни, где те недолго прожили в холоде и голоде… Некоторых расселили по две-три семьи среди турок, под страхом смерти запретив говорить на родном языке. А предки Юсупа вернулись в Россию и стали жить под ненавистной русской пятой.

Было, все было. В сорок первом на Россию немец пошел. Кто-то как захватчика его воспринял, а деды Юсупа — как освободителя. Вот только не перевалили отборные немецкие дивизии через Кавказский хребет, с усатым кремлевским тираном шутки плохи. Пошли эшелоны с чеченцами в Казахстан. Некоторые смельчаки ушли в горы, еще несколько лет шалили, но таких оказалось мало. Напуган был народ, вял, поэтому как бараны влезли в теплушки и покатили в степь.

Дед Юсупа с сыновьями вернулись домой после того, как тиран умер. Вернулись другие земляки. На свои земли возвращались. Правда, до сих пор разобраться на Кавказе не могут, где чьи земли. До сих пор продолжается резня, хотя сейчас эта проблема разрешается просто. У кого оружия больше, родичей больше, денег больше — тот и землей владеть будет.

Тейп у Юсупа сильный был. В районе власть держал. Райком, милиция, исполком — все их было. И отец Юсупа — не последний человек. Сына выучил, заставил институт закончить, исторический факультет, потом в райком комсомола устроил. Хорошо было. Сытно было. Перспективы были. Комсомол-партия-власть, а значит, деньги. О мести русским шакалам тогда и не мечтал, слишком сильна была Россия. Но тут началась перестройка. ВЛКСМ умер. Партия умерла. Россия заболела. Время мести настало. Был Юсуп комсомольцем, стал подручным у Муссы. Хорошо. Денег много. В Турцию ездил учиться. Потом воевал. С азартом воевал. Со вкусом воевал. С силой воевал. Силой наливалась рука, шашкой рубящая пленного шайтана. Силой наливался палец, когда жал на спусковой крючок. «Серые волки» — твои клыки впиваются в шею отощавшей русской коровы.

"Серый волк» воевать умеет. «Серый волк» и выживать умеет. Больше доставалось крестьянам, которым дудаевцы вручали автоматы и гнали «умирать за Родину». «Серые волки» не ждали столкновений лоб в лоб. Они исчезали, как только начиналось серьезное дело. И правильно. Сколько стоит «серый волк» и сколько стоит крестьянин из горного аула?

Юсуп сошел с поезда. Перед ним была суетная, грязная, многолюдная, развратная, ненавистная, подлая Москва.

Он читал, что Гитлер хотел стереть с лица земли Москву и Петербург, чтобы ничто больше не напоминало о величии русской нации. Юсуп полностью разделял его мнение. Он бы заодно смел с лица земли и все оставшиеся города вместе с этими выродками.

На привокзальной площади к нему подскочили два милиционера.

— Документы, — потребовал один из них.

— Пожалуйста, — заискивающе улыбнулся Юсуп, протягивая паспорт.

— Гражданин Латвии, — сказал сержант, ознакомившись с латышским паспортом. Хорошо сделанный паспорт. Конечно, трудно было поверить в латышских предков Юсупа — но и не слишком он на кавказца похож.

Латышей Юсуп уважал. С ними его объединяла яростная ненависть к русским свиньям. И решимость бить их везде, где только возможно. И набирающие силу латышские спецслужбы всегда были рады помочь чеченским братьям, тем более получили на это добро издалека.

— Да. Всю жизнь там живу, — виновато развел руками Юсуп.

— Ну и жил бы с хуторянами, — зло сказал сержант. — Чего здесь-то надо?

— Дела. Бизнес.

— Ага, металлы цветные вывозить. Вали отсюда, — сержант протянул паспорт Юсупу.

— До свиданья, — произнес Юсуп.

"Ничего, скоро со всеми сочтемся», — подумал он. Со многими надо посчитаться. Опять навалилась сладостная истома. Хотелось работать кинжалом или пистолетом.

Юсуп гордился тем, что входил в самую лучшую террористическую группу. Басаевы, Радуевы — ничто по сравнению с Муссой. О них все знают — портреты на каждом столбе «Их разыскивает милиция». Мусса же владел искусством быть незаметным. Змеей жалить и скрываться в расселинах. Вот искусство настоящего воина.

Все, на месте. Теперь надо позаботиться о ночлеге — тут проблем нет, денег полно. А завтра установить через «Почтовый ящик» контакт с Муссой и готовиться к делу. Он не знал точно, что за дело впереди. Но те, кто предлагал ему работу, обещали, что вреда России будет не меньше, чем от Кавказской войны. А главное — обещали деньги. Деньги большие. За такие деньги он был готов лезть хоть в жерло вулкана…

Черный «Линкольн» мчался в скоростном ряду. Рядом мелькали желтые такси, символ Нью-Йорка. Огромные тяжелые грузовики — тоже символ Америки.

У сидящего на заднем сиденье человека на душе лежал тяжелый камень. В последнее время он вообще не мог похвастаться хорошим расположением духа. С каждым годом он становился все более мрачным и циничным. И тому виной были разные причины. Ведь из окон гигантского небоскреба, где располагается Организация Объединенных Наций, мир выглядел как на ладони — все четко, наглядно и страшно. А из кабинета представителя России в Совете Безопасности как нельзя лучше видна кровоточащая и пылающая Родина.

Константин Витальевич Смирнов был потомственным дипломатом с тридцатипятилетним стажем. Повидал он на своем веку немало. Но никогда не думал, что доживет до такого позора! Несколько лет он боролся с желанием плюнуть в лицо старому министру иностранных дел, взаимоотношения которого с Западом можно было описать словами «Чего изволите»? Такое же желание он испытывал и по отношению к Шеварднадзе, который со своим плешивым соучастником лихо раздавал российские шельфы, продавал национальные интересы СССР. Такого количества проколов, такого позора русская дипломатия, пожалуй, не знала с тех времен, когда подписывала с немцами после революции Брестский мир. Смирнов с ужасом смотрел, как Россия утрачивает одну позицию за другой, как с радостью идиота, поджигающего родной дом, русские политики отваживают от себя бывших союзников и нарушают все возможные обязательства. Когда Горбачев разъезжал по миру, выпрашивая похвалу и кредиты, Смирнов думал, что хуже некуда. Оказалось — есть куда. Теперь Россия «виляла хвостом», продавая славянских братьев, прочно уселась на западный продпаек, и все время шарила по пустым карманам, думая, как бы пожалобнее выпросить еще порцию кредитов и отсрочить выплату долгов. Россия пилила сук, на котором сидела, перебиралась на другой сук и со злорадством самоубийцы-олигофрена пилила и его.

Время от времени Смирнову по долгу службы приходилось разражаться грозными заявлениями типа «не потерплю». Приходилось сурово хмурить брови и выдавать неясные угрозы по поводу подступающего к границам Смоленска НАТО. Все делали вид, что принимают заявления во внимание и реагируют на них. России подыгрывали, как подыгрывают впавшему в маразм отставному генералу, который до сих пор считает себя на поле брани — чтобы лишний раз не раздражать и не расстраивать.

Иногда Смирнову хотелось заснуть и не проснуться. Или выкинуть какой-нибудь фокус, что даже чертям тошно станет. Потом подать в отставку, купить дом где-нибудь в Тверской губернии, плюнуть на все и не вылезать оттуда, пускай хоть ядерная война начинается. Но он прекрасно знал, что за поколение идет за ним следом. «Новые дипломаты» — образца девяносто первого года вскормлены на диссидентских тусовках, готовые лизать немецкий сапог и тугую от баксов американскую задницу, обожающие порассуждать о том, что Россия — страна рабов. Сюда же входили и ловко перестроившиеся старые работники, поменявшие унылые речи о роли КПСС на не менее унылое зудение о рыночных реформах и об изменении ситуации в мире с противостояния на сотрудничество. Смирнов считал, что по сравнению с этой одетой в смокинги бандой самые отпетые разбойники являются образцами порядочности.

В последнее время своим обостренным чутьем Смирнов ощущал, что надвигаются какие-то перемены. Затевается какая-то очередная мерзость. Притом мерзость масштабная.

Он поерзал на кожаном сиденье, вытащил из «дипломата» последние российские газеты и углубился в чтение. По Руси катилась новая волна насилия. И она тоже укладывалась в схему, которую выстроил Смирнов. И все же ему не хотелось верить в это. Но пока все указывало именно на такой вариант развития событий. Он перешел к американским газетам. Они были пронизаны иной тональностью. Каждая статья, посвященная России, вопила: зверь ранен, но он еще может оскалиться и впиться в Америку клыками ядерных ракет.

— Раненый медведь, — произнес он.

— Что, Константин Витальевич? — спросил шофер.

— Не обращай внимания, Слава, я о своем, — отмахнулся Смирнов.

Он вздохнул. Свернул толстую газету в трубочку и бросил рядом с собой на сиденье.

Краем глаза он уловил надвигающегося справа огромного грузовика, который будто потерял управление и неожиданно вильнул в бок. Он приближался, как айсберг к «Титанику».

— Ах ты, е… — в сердцах крикнул шофер, выворачивая руль и нажимая на тормоз, пытаясь избежать столкновения.

Это были его последние слова.

Многотонный грузовик, как консервную банку, смял мощную машину представителя России в Совете Безопасности ООН. Смирнов и его шофер погибли.

Полиция предприняла срочные меры по поимке скрывшегося с места происшествия шофера. Но они никаких результатов не дали.

На другом конце земного шара, на окраине Москвы, в просторном, плохо обставленном кабинете в самом чреве «Аквариума», майор Голубев обвел красной ручкой очередной пункт «Модели номер четыре». Там было черным по белому написано: «Представитель России в СБ ООН освобождает свою должность. Возможные способы: переход на другую работу, повышение. Но наиболее вероятны — тяжелая болезнь или смерть от несчастного случая, внезапно возникшего заболевания».

— Как по-писаному действуют, — сказал Алексеев.

— Да, теперь место свободно, — произнес Голубев, отодвигая листок от себя. — Назначат или Мамлеева, или Левинсона.

— Один другого краше… Поглядим.

На следующий день представителем России в Совете Безопасности был назначен Владимир Иосифович Левинсон.

Жаров чувствовал себя не в своей тарелке. В Москве его группу разбили на три части, расселили по квартирам. Старшим групп вручили по радиотелефону, а каждому офицеру — по рации, умещающейся в нагрудном кармане. Так же на каждые два человека выделили по автомашине. Предоставленный арсенал порадовал. Здесь было все, начиная от «винтореза» и кончая пистолетами-пулеметами «клин» и «кедр» с глушителями и лазерными прицелами.

Разработана система контактов, паролей. Просчитаны и скоординированы методы обнаружения наружного наблюдения противника — на всякий случай. Каждый боец получил координаты «скорой помощи» — людей, которые в крайней ситуации придут на помощь. Все как положено в лучших шпионских традициях. Теоретически Жаров всем этим владел. Кое-какими методами приходилось пользоваться и раньше. Он отлично себя чувствовал в чистом поле, в лесу, в разрушенных городах, где свистели пули и рвались артиллерийские снаряды. Он накрывал вражеские колонны и базы, ходил на караваны в Афгане, освобождал пленных. Но работать в Москве, ходить по столичным улицам, как по вражеской территории, ожидая выстрела в спину — к такому он не привык. Но спецназовец привыкнет и к этому. Такая служба, иначе какой ты спец?

На окраине города на конспиративной квартире Алексеев собрал всю группу. Проверил готовность каждого. А потом ввел в курс дела — рассказал, чем придется заниматься.

— Вот материалы на ознакомление, — сказал он, кладя на стол пачку. — Прошу очень внимательно ознакомиться. Если будут вопросы, неясности — спрашивайте. Будут соображения — я выслушаю. Не должно быть никаких недоговоренностей.

Бойцы внимательно изучили документы.

— Есть вопрос, — подал голос капитан Сорокин. — И еще какой.

— Что за вопрос? — спросил Алексеев.

— Вот, — Сорокин припечатал ладонью одну из фотографий, извлеченных из папки.

Жара начала спадать. Но адское пламя все так же лизало страну. Оно легким летним ветром разносило частички радиоактивных изотопов из оставленного контейнера в жилом районе Нижнего Новгорода. Оно хлестнуло осколками и искореженным металлом пассажиров двенадцатого автобуса в Санкт-Петербурге. Оно слепило глаза бутонами взрывов, когда из гранатометов боевики лупили по блокпосту внутренних войск на границе Чечни и Дагестана. Это же адское пламя превращалось в яд, мягко льющийся из динамиков телевизоров и радио в мозги сограждан, неторопливо, вкрадчиво пожирая человеческие души.

Снова привычно задержали зарплату. Шахтеры уныло и безнадежно требовали отдать деньги, обещая перекрыть поставки угля. Ядерщики с атомных станций грозили бросить пульты управления — будь что будет. Сидящие на нищенском пайке ученые тоже что-то требовали, но у них выбор средств был куда меньше — они сами находились на грани вымирания и предсказывали смерть российской науки, но эти угрозы, уж конечно, никого не могли испугать. Учителя предупреждали, что без денег на образование вырастет поколение неучей, что страна скатится в третий мир, но и это не страшило тех, от кого все зависит. Главное, раздувались банковские сейфы, навалившаяся на Россию коммерческо-комсомольско-партийно-уголовная воровская братва жрала и пила всласть, их змееныши продолжали разъезжать по Оксфордам и Гарвардам — а оттуда Россия видится забавной, никчемной и уж никак не своей.

Все обстояло очень плохо. Страна еще функционировала, люди копошились, пытались урвать свой кусок, кто-то пристраивался на инофирмы, кто-то чем-то торговал, кто-то что-то воровал. Кто-то маялся, не в силах найти себя, мечтая о лучших временах и с тоской вспоминая о прошлом. В стране была еще сила. В стране еще теплилась жизнь. Еще оставалось что-то — нерушимая частичка святой русской души. Казалось, брось клич, и она, стряхнув с себя могильную землю, которой ее забрасывали в последнее время «доброжелатели» всех мастей, соскребет грязь, распрямит плечи. И люди скинут охватившее их оцепенение, оглядятся, вынырнут из телевизионно-сериального болота, прослезятся, а потом начнут восстанавливать то, что было порушено.

"Продолжаются переговоры первого вице-премьера правительства России Александра Чумаченко с представителями международного валютного фонда», — бубнила дикторша с экрана телевизора.

"С двухдневным визитом Президент России прибыл в Японию. Любители поспекулировать на здоровье Президента оказались не у дел. По оценкам японских политиков и прессы российский лидер находится в прекрасной физической форме. Переговоры прошли успешно и были достигнуты многие позитивные сдвиги».

Верно. Все верно, вице-премьер клянчит валюту, надеясь хоть немного свести в бюджете концы с концами и совершенно не задумываясь, чем придется расплачиваться. Президент лобызается с японцами, которые в привычной самурайской манере не собираются уступать даже малость в вопросе о Курилах. Переговоры так и закончатся ничем. Новейший самолет «Ил-96300», оборудованный на предприятии в Бадене в Швейцарии, отделанный в стиле восточных шейхов, в котором имеется все, включая совершеннейшую реанимационную камеру, взлетит над Японией, а потом приземлится в правительственном аэропорту Внуково-2. Президент сойдет с трапа, глядя на страну, где все его усилия обращаются в прах, где не за что уцепиться, где ничего не получается. А часы будут продолжать неумолимо отсчитывать время, оставшееся до начала основной акции операции «Местный контроль».

На телеэкране возникли взмывающие со взлетной полосы американского авианосца машины. Замелькали толстые жвачные морды американских вояк. Янки объясняли, сколько тысяч долларов они получают и какие социальные гарантии им предоставляет государство.

— Хороши, — вздохнул Голубев. — Плюнуть, что ли, в телевизор?

— Без толку, — возразил Алексеев. — Самому вытирать придется.

— Смотри, информационная акция достигла пика. Обработка мозгов вступает в заключительную стадию. Людей приводят во взвинченное состояние. Они пропитываются теми идеями, которые пытаются в них вбить. Но долго такое состояние продолжаться не может. Янки — не дураки и знают эти тонкости отлично.

— Значит, скоро заключительный этап операции?

— Точно. Четвертая модель находит еще одно подтверждение.

"Кто такие «социал-дворники»? — очаровательно улыбаясь, произнесла шлюшного вида дикторша. — Новое явление или порождение отживающей системы? Фанатики? Провокаторы? Об этом наш сегодняшний специальный репортаж…»

Юсуп лопал за обе щеки. Он любил хорошо поесть. Он считал, что настоящий мужчина должен быть сыт и с женщиной. Настоящий мужчина должен быть хозяином жизни.

В уютном, небольшом и дорогом кабаке находилось немного народу. И кормили вполне прилично. В углу сидели две скучающие девушки. Кто сказал, что Юсупу двоих много? Интересно, сколько запросят? А, сколько бы ни запросили. Он хочет двоих. У него праздник. Он приехал ставить Россию на колени и неизвестно, останется ли жив. Но сейчас хочет этих двоих, и они будут его!

Блондинка пронзила Юсупа острым, как стрела, взором и поразила его в самое сердце. Он понял, что если не затащит сегодня эту женщину в постель, то умрет.

Он поправил галстук, отхлебнул коньяку и подошел к их столику.

— Здравствуйте, девушки, — просто бухнул он. — Присяду?

— Садись, мальчик, — процедила блондинка.

— Мне так хочется, чтобы вы показали мне Москву. Я здесь проездом, — завел он разговор.

— Короче, мальчик, ближе к телу. Двести пятьдесят — за ночь. И выпивка за тобой.

— Четыреста, — сглотнув, произнес Юсуп. У блондинки глаза поползли на лоб.

— А где смеяться? — спросила ее подружка.

— Четыреста — за обоих.

— Четыреста пятьдесят.

— Тридцать.

Торговался он по привычке.

— Ладно.

— Не разочарую. Может, так понравится, что сами мне доплатите, — засмеялся Юсуп.

— Ха, Натаха, смотри, еще один конь. И не таких видали, — блондинка провела рукой по щеке Юсупа.

Юсуп, распрямив плечи, гордо направился к собственному столу. И едва не впечатался лицом в покрытый ковром пол, но удержался на ногах. Угрожающе обернулся. За столиком сидел в дугу пьяный здоровяк, безуспешно пытавшийся подцепить вилкой огурчик. Перед ним стоял опорожненный графин с водкой. Впрочем, ловкости у него еще хватало на то, чтобы сделать Юсупу подножку.

— Э, ты чего, друг?

— Горный баран тебе друг, — незатейливо ответил пьяный.

— Что ты сказал?

— Что… — пьяный запнулся и все-таки поймал огурчик. — Что слышал, черножопый.

Юсуп примерился, чтобы звездануть негодяю в ухо, благо бить он умел — недаром был мастером спорта по вольной борьбе. Он знал, что может раздавить негодяя, как надоедливую муху… Но вовремя взял себя в руки. Сейчас он не может завязывать площадные драки.

— Извинись.

— Ща… Че те в России надо, чернож… — пьяный икнул. — Черножопый.

— Вас в белые жопы иметь, — наклонившись над ним, прошептал Юсуп. Пьяный хотел схватить его за ворот, но Юсуп уклонился, ударил его по руке и спокойно прошествовал к своему столику. Пьяный пожал плечами, дохрумкал свой огурец.

Оставлять это так Юсуп не собирался. Мужчины не терпят обид. Мужчины убивают обидчиков.

Вскоре пьяный проорал:

— Официант.

Он сунул официанту кипу мятых купюр. Видимо, чаевые были неплохие, поскольку официант чрезвычайно бережно проводил клиента.

Юсуп, видя, что обидчик собирается уходить, кинул на стол деньги, подошел к девахам.

— Подождите, сейчас приду.

На улице было темно. Пьяный вышел из ресторана и, проходя через тесный дворик, отправился к автомобильной стоянке. Юсуп, подумав, решил, что убивать русского сегодня не будет — незачем лишний раз светиться. Но на лекарства всю оставшуюся жизнь работать его заставит.

— Подожди, друг, — закричал Юсуп. Пьяный обернулся и проворчал:

— А, черножопый, напроситься решил?

На Юсупа нашло привычное яростное веселье. Он наслаждался предчувствием того, как будут хрустеть кости под его ударами, а сопли будут смешиваться с кровью.

— Заплатишь, — Юсуп направился к нему.

Пьяный затравленно огляделся, и вдруг его лицо просветлело.

— Э, Леха, тут один черножопый напрашивается! Около автомобильной стоянки маячили две фигуры. Они сорвались с места и угрожающе остановились около Юсупа.

— Отоварим, — кивнул Леха.

Юсуп оценивающе рассматривал их. Жарко — пиджак не напялишь, и огнестрельного оружия не спрячешь. Нет пистолетов у них. А что есть? Ножи перочинные? Не проблема. А по комплекции противники уважения не вызывали — щупловатые. Самый здоровый из них — тот самый пьяный буян, но он в таком состоянии не боец. Юсуп хищно осклабился. Он знал, что проблем не будет. Просто придется вместо одного шайтана сделать троих.

Юсуп пошел на сближение. Пьяный, поняв, что ему врежут первому, в страхе отпрянул назад. Юсуп ударил кулаком от души. Он прекрасно знал, что от его кулака передние зубы вылетают и крошатся, кровь захлестывает рот и этот мерзавец ахнется на землю и долго не поднимется. Настолько долго, что Юсупу хватит времени отоварить его приятелей, а потом вернуться к главному обидчику и поработать с ним как надо.

Но Юсуп промахнулся. Ударил небрежно, недостаточно точно. Пьяный плаксиво всхлипнул, а с боку возник другой нападавший. Ударом по ногам Юсупа завалили на землю, начали охаживать по ребрам и куда придется. Били крепко.

— Получи, сука черная… Будешь знать, как к нашим марухам клеиться! На!!!

Вдалеке взвыла милицейская сирена.

— Хватит ему! — заорал Леха. — Рвем когти!

В московском дворе лежал Юсуп — «серый волк», прошедший через горнило войны, участвовавший в самых отчаянных терактах последних лет.

— Приложили абрека, — сказал сержант-патрульный, нагибаясь над телом главного подрывника группы Муссы.

— Думаю, слезы лить не будем, — хмыкнул лейтенант.

— Война идет, — сказал Жаров. — И мы ничего не можем противопоставить террору.

— ФСБ и МВД накрыли бригаду террористов, — произнес Алексеев, устраиваясь на диване. — Собираются устроить показательный процесс.

— Собираются они. «Нохчи» еще нескольких тележурналистов украдут и обменяют на своих. Не в первый раз. Без толку по хвостам бить.

— Оперработа по этой линии у внутренних ведомств, мягко говоря, хреновая, — устало махнул рукой Алексеев. — С какой радостью разваливали КГБ. Развалили. И что сегодня? Антитеррористический центр, у которого ни людей, ни денег, ни агентуры.

— Молодцы. Враги.

— Враги… Руоповцы прибрали склад со взрывчатыми веществами. И хозяев — хохлов с Западной Украины, которым заказали теракт в Питере. И еще по нашей информации уничтожили диверсионную группу на выходе из Чечни. Взяли склад в Ростове. Так что работаем.

— А я сижу, протираю штаны.

— Вы же знаете, майор, какая у вас задача. Вы на самом острие удара.

— Знаю. Но накал нарастает, — Жаров замялся, потом сказал:

— У меня есть источник в Москве, среди криминала. У него были проблемы с чеченцами. Счеты у него с ними кровные. И насколько я его знаю, он надыбал на них достаточно информации.

— Что за источник? Жаров объяснил. Алексеев задумался.

— Ладно, даю добро на встречу…

Жаров набрал контактный телефон. Он не думал, что он ему когда-то понадобится.

Воспоминания накатили на Жарова. Было что вспомнить. Особенно ту встречу в новогодний штурм Грозного, когда армию бросили в укрепленный город без организации единого боевого управления, без должного взаимодействия. Кидали в ад необученные подразделения, некоторые солдаты узнавали своих командиров уже на месте. Военные не имели даже нормальных карт — пользовались теми, которые купили в киоске, да и те оказались неверными. Военнослужащим внутренних войск вообще поначалу выдавали «черемуху» и щиты для разгона демонстраций, которые выглядели в той обстановке так же, как зонтики для подводного плавания. Колонны бронетехники двигались вперед порой без разведки и боевого охранения. Давно известно, что танк в городе — отличная мишень. Но военачальники, по-революционному ставшие за пару лет из майоров-десантников генералами благодаря мудрой кадровой политике министра, будто позабыли все уроки Афганистана и других войн. Счастливые боевики пропускали колонны и лупили из всех видов оружия, а потом радостно сообщали корреспондентам телевидения, что осталось еще несколько русских солдат, которые почему-то не сдаются, но это уже не проблема.

Группа Жарова уже успела немножко повоевать. При продвижении к Грозному спецназовцы уничтожили засаду боевиков, ночью сняли охрану моста, пустив в расход около двадцати душманов и не потеряв ни одного человека. В самом Грозном выполняя обязанности войсковой разведки, попали в самый центр боев.

В городе было много трупов и горящей войсковой техники. Жаров и его парни уничтожали снайперов, спасали солдат из разгромленных колонн, а вечером едва не вступили в бой со своими же — с несколькими солдатиками под командованием капитана Романа Демьяненко. И так случилось, что в последующие, самые тяжелые дни, им пришлось сражаться бок о бок. Российская армия опять училась воевать на своих ошибках, преодолевая внутренний раздрай, и наконец стала воевать как положено — с толком, расстановкой. И фортуна начала отворачиваться от боевиков. Они сдали Президентский дворец. Их выбивали из укрепленных пунктов. И в конце концов, неся огромные потери, они вынуждены были отступить. Грозный был взят — взят без масштабной авиационной и артиллерийской подготовок, необходимых при штурме городов. Перед этим дудаевцы клялись, что русским не удастся установить контроль над столицей Ичкерии. Они сами верили в это. И ошибались.

Следующая встреча с Демьяненко состоялась, когда группа Жарова возвращалась из разведывательной вылазки в чеченский тыл. Демьяненко тогда почти настигла группа «чехов». Боевики гнали дичь. Они были на своей земле. И знали, что, настигнув русского капитана, устроят ему показательную казнь. Но Жаров и его ребята перебили преследователей. А потом на своих плечах тащили к своим обессилевшего, потерявшего много крови командира разведывательной роты.

Жарову мало верилось, что Демьяненко останется жив. Выглядел он — краше в гроб кладут. Лицо превратилось в маску из кровавой коросты, руки были изувечены, но в глубине полупотухшего взгляда еще плескалась злость. Оказалось, что во время одной из вылазок группа под его командованием напоролась на чеченский секрет. На нескольких войсковых разведчиков навалилась почти сотня боевиков. Роман контролировал отход, но сам уйти не смог — его накрыло взрывной волной. В себя пришел уже в плену, в земляной тюрьме. Его привели в чувство. Допрашивали. Потом пытали. А однажды появился «представитель К. Креста», говорил он с едва уловимым английским акцентом. Для представителя благотворительной организации он вел себя с боевиками слишком по-хозяйски.

— Красный Крест здесь для того, чтобы помогать людям выжить в этой никому не нужной войне. Мы могли бы помочь и вам.

Дальнейший разговор очень напоминал вербовочную беседу. Красный Крест и миссия Совета Европы под руководством Гульдемана превратились чуть ли не в официальные резидентуры западных спецслужб в Чечне. Естественно, их заботило не столько миротворчество, сколько наиболее быстрый и эффективный развал России.

— Мне жалко вас, — расчувствовался американец. — Вы в руках дикарей. Они снимут с вас скальп. А вам еще жить и жить, — заявил благодетель.

— Да пошел ты … знаешь куда, — просто ответил Роман.

— Не горячитесь. У вас есть выбор. Или дружить со мной. Или умереть. Мы не привыкли никого неволить. Подумайте.

Роман уже все обдумал. Дружить с улыбающимся янки он не намеревался. Умирать — тоже. Ночью он сумел проломить пол сарая. Удавил охранника. И ушел.

После плена война для Романа закончилась. Он уволился из армии по состоянию здоровья. Но это был просто предлог. Как раз подоспело очередное перемирие, и у него не выдержали нервы. «Они за чеченские бабки наступления сдают. Мирятся с бандитами. Жопу им лижут. А мы — воюй, чтобы они бабки мыли. Нет, с этими фокусниками нам не по пути!» — сказал он Жарову, когда в палатке они с горя доканчивали вторую бутылку водки.

В последний раз Жаров встретился с Демьяненко полгода назад, когда находился в командировке в Москве. Они случайно столкнулись на улице. Роман потащил своего боевого друга в ресторан. Жаров был потрясен, узнав, что его приятель стал руководителем одной из самых крутых московских преступных группировок.

— Они меня брали на работу как обычного быка. Как тело, которое может стрелять и которое в случае чего не жалко. Мой босс слишком поздно понял, что я для этой роли не гожусь… Суки они, блатные. Хотел меня грохнуть. Просто так. Потому что я ему нравиться перестал. Для него, гада, отдать приказ кого-то загасить, что для меня стакан пепси выпить. Привык чужими руками жар грести. Не знал, как оно, на самом деле, убивать…

— И что?

— Он в могиле. Я прибрал всю банду. И устроил такое землетрясение…

Жаров вздохнул и сказал:

— Значит, ты тоже… Все, теперь у нас дороги разные.

— Как скажешь, — устало произнес Роман.

— Ты перешел на ту сторону.

— Та, эта сторона. Не так все просто, Виктор… А телефончик оставь себе. Пригодится.

Пригодился. Жаров еще раз убедился в том, что нет таких дорог в мире, которые не могут пересечься.

— Мне Романа, — сказал Жаров, услышав из трубки томное женское «але».

— А кто говорит?

— Жаров.

— Не помню такого.

— А ты передай ему. Он помнит.

— Оставьте ваш телефон.

Жаров дал контактный номер.

На следующий день Роман ему позвонил.

— Здорово, майор… В семнадцать ноль-ноль, завтра, у почтамта на Кирова.

— Понял. Но…

— Договорились. Гудки…

Ривкин читал очень быстро. Он проглатывал листы за несколько секунд, с быстротой фокусника делая отметки желтым фломастером. Весь доклад был исчеркан этими пометками. Дочитав, он откинулся на спинку стула, потянулся так, что кости хрустнули, ослепительно улыбнулся.

— Пока все идет как по маслу, — произнес он, блаженно щурясь.

Артур Уайт кивнул:

— Пока — да.

— Все получится, Уайт. Наши имена золотыми буквами впишут в историю свободного мира.

— Или в документы комиссии Конгресса по расследованиям.

— Артур, кем вы хотели стать в молодости?

— Я из набожной провинциальной семьи. Отец хотел, чтобы я стал пастором.

— А вы стали рыцарем плаща и кинжала. Вам не кажется это символичным?

— В чем?

— Хоть в другой роли, но вы продолжаете нести истинную веру в мир. Мы — миссионеры, несущие истинные ценности.

— Вы верите во все это?

— Еще бы. Трудно заниматься такими делами без веры… Я вижу, вам не нравится сама идея «Местного контроля». Но не мне вам объяснять, что ЦРУ — вовсе не орган для сбора информации о мире. ЦРУ — орган геополитического конструирования. Орган перестройки этого мира. И никак не меньше, Артур.

— Да, это становится понятным после месяца работы в управлении.

Уайт вынужден был признать правоту слов Ривкина. Эта истина с каждым годом удручала его все больше и больше. «Специальные операции» — термин, обозначающий ходы управления в геополитических шахматах, в которые оно играет уже более полусотни лет. Съедаемые фигуры в этой игре — политические деятели, президенты, режимы, а иногда и целые страны. Основным смыслом мирового политического процесса в течение послевоенных десятилетий являлось глобальное противостояние с Советами. Сегодня оно завершено в пользу США. Настало время конструирования мира, когда можно не считаться с главным противником и кроить мировое одеяло по собственному усмотрению.

Естественно, в такие игры не играют в белых перчатках. «Специальные операции» — это пуля во лбу какого-нибудь африканского лидера, это горящий президентский дворец и расстрелянный президент Чили Сальвадор Альенде. «Специальные операции» — это нескончаемый поток оружия в Афганистан и в другие горячие точки, чтобы они становились еще горячее. Это взорванные гражданские самолеты. Это координируемые масонскими ложами акции в Италии. Это поддержка «Красных бригад» и покушение на папу римского. Это разжигаемые пожары гражданских войн в Никарагуа и Сальвадоре. Это Карабах и Армения. Это неудавшиеся покушения на Фиделя Кастро и на Муамара Каддафи. «Специальные операции» — это навешивание на Ливию взорванного «Боинга». Это дестабилизация обстановки в Белоруссии. Это — наемники и оружие для Чечни. В девяностых каждый год ЦРУ проводило не меньше десятка акций, классифицируемых как значительные, то есть с бюджетом более десяти миллионов долларов. Таких масштабов деятельности, а главное, таких методов не позволяла себе ни одна разведка мира — это Уайт знал наверняка. Демонизированный КГБ никогда так не попирал божьи и человеческие законы, как это делал его конкурент. Союзы с террористами всех мастей и откровенная их поддержка ради каких-то особо замысловатых ходов, связи с мафией и наркосиндикатами, которые практически пользовались авторитетом и возможностями могущественного ведомства для проворачивания своих дел, гибель многих тысяч людей — это обычный набор методов Центрального разведывательного управления Штатов. Это — его работа. И Уайта она все больше раздражала.

— Террор. Кровь, — вздохнул Уайт. — Когда же мы остановимся, Ривкин? Где наши славные демократические ценности? Где любимые права человека?

— Ну уж вы то, мой друг, достаточно компетентны, чтобы понимать, что есть истинные цели, а что — всего лишь инструмент.

И тут он прав. США пользовались «правами человека», как дубиной, разваливая государственные структуры в чужих странах, объявляя эмбарго и международные санкции. Те же «права человека» — способ давления и обработки сознания населения в регионах, составляющих сферу интересов США.

— Центральное разведывательное управление — это квинтэссенция, суть самой Америки, — с неожиданным воодушевлением произнес Ривкин. — Остальное — Билль о правах, высокое назначение демократии — большей чуши мне слышать не приходилось.

— Не думаю, что американский народ был бы счастлив услышать подобные откровения.

— Что такое американский народ? Один из самых дерьмовых и невежественных народов в мире. Ей-Богу, гораздо приятнее иметь дело с немцами и на худой конец — с русскими. Но так уж получилось, что именно американцы — часть той цивилизации, которой суждено переустроить мир по наиболее совершенному образцу. Америка — это не народ. Не политики. И даже не суперкорпорации. Это нечто большее, чем каждое из составляющих. Это сила. Это — мистическое явление. Остальное — для дураков.

— Америка — это ЦРУ, — усмехнулся Уайт.

— В какой-то мере — да. Во всяком случае в нашем ведомстве цели и средства выражены четко, без сопливого либерализма. И мы готовы ради их достижения расплачиваться кровью. И убивать. Это война.

— Ох, Ривкин, чем-то напоминает мне это гитлеровские труды.

— Именно. Гитлер слишком многое перенял у США. Почитайте его вечерком — идеи о концлагерях и этническом терроре он во многом почерпнул из истории нашей войны с индейцами…

— Вы философ.

— Нет. Я прагматик. Я не верю в сладкоголосую чушь о том, что Америка несет миру мир. Америка несет миру только себя — свои ценности. Она расширяется. Она не может жить иначе, чем расширяться. И нам от этого не уйти. Идиоты сенаторы создают комиссии по деятельности ЦРУ. Это все равно, что создавать комиссии против самой Америки. Они рубят сук, на котором все так уютно расселись. Они — дураки, Уайт, и вам это известно не хуже, чем мне.

— Известно, — кивнул Уайт. Он неожиданно почувствовал себя пожилым, усталым человеком. И ему так захотелось бросить все к чертовой матери. Но он не мог. Самое ужасное, что Ривкин кругом прав. И возразить ему нечего. Остается только работать…

Скромные «Жигули» шестой модели притормозили рядом с Муссой, терпеливо ждавшим около метро «Сухаревская». Он успел уже полюбоваться на все эротические газеты, имевшиеся в продаже на лотках.

Громила за рулем распахнул дверцу.

— Сколько часов накапало? — осведомился он.

— Часы в столе оставил, — пожал плечами Мусса.

— Садись.

"Жигули» сорвались с места. Муссу раздражали все эти игры в пароли-отзывы. Конспираторы, шайтан их забери. А на встречу на десять минут опаздывают.

— Контролировали возможность наблюдения, — будто угадав мысли горца, произнес громила. — Покрутимся еще немного.

Минут десять они болтались по переулкам.

— Второй, ответь, — донеслось из рации, лежавшей между передними сиденьями.

— Второй слушает, — произнес громила.

— Все в порядке.

— Понял.

Машина свернула в тихий тенистый переулок. С лавки поднялся Атлет. Он распахнул дверь и уселся рядом с Муссой.

— Что, не нравится? — осведомился он. — Из-за неосторожности год назад я потерял двоих людей. С тех пор проверяюсь.

— Слишком много врагов у тебя, Атлет, — улыбнулся Мусса.

— Куда больше, чем ты можешь себе представить… Ладно, к Делу. Оружием мы затоварились процентов на семьдесят. Один грузовик и документы я добыл. Где деньги, Мусса?

— Вот. Переведены на счет, — он протянул Валееву бумажку, где был написан номер, куда перевели миллион долларов.

— Ох, счастье не в деньгах, а в их количестве, — покачал головой Валеев. — Если что не так — сам понимаешь, договор расторгнут.

— Все в порядке. Фирма ручается.

— Как у вас, детей гор, все получается?

— Люди гор крепки дружбой. У них много хороших друзей.

— Понятно… Как с твоими людьми? Перед акцией я должен познакомиться с ними, провести тщательный инструктаж, посмотреть, кто и что из себя представляет.

— Вот тут-то и загвоздка. Один из моих аскеров пропал

— Кто?

— Мой минер. Хороший минер. Вышел на связь, сообщил, что прибыл в Москву. А потом пропустил все плановые контакты.

— Это-то плевать — у меня минеры не хуже.

— Я потерял своего человека. В Москве.

— Ну да. Потерял бы в горах, было бы легче… Плохо, когда перед акцией пропадают люди. Если его взяли… Что за человек? По какому паспорту прибыл? Внешность?

Узнав от Муссы интересующие его подробности, Валеев кивнул:

— Хорошо. Попытаюсь что-то узнать…

Следующая встреча Валеева и Муссы произошла с теми же предосторожностями. Они сидели на лавке в Сокольниках. Валеев протянул пакет с фотографиями.

— Полюбуйся. Не твой?

Мусса открыл пакет и извлек черно-белые фотографии. В окровавленном трупе он без труда признал Юсупа.

— Что это такое?

— У ресторана «Вечерок» сцепился с какой-то шпаной, решил показать класс, его и забили ногами. Можешь сходить к нему на свидание во второй морг…

Мусса выругался по-чеченски.

— И много среди твоих «серых волков» любителей кабацких драк? — лениво осведомился Валеев.

— Мало… Это мой человек. Я хочу знать, кто его убил.

— Вряд ли это удастся. Милиция потыкается несколько дней, а потом положит дело на верхнюю полку. У них таких дел — вагон. Да и никто из-за земляка твоего напрягаться не будет. Не любят вас.

— Псы… Милиция не найдет — найдешь ты. Я хочу отрезать головы тех псов, которые подняли руку…

— Мне отложить задание и заняться этим? — в голосе Валеева проскользнула откровенная насмешка, и Мусса злобно зыркнул на него, будто пытаясь проколоть насквозь глазами.

— Нет, сначала дело. Потом найдешь.

— Потом и увидим. Надо бы еще живыми остаться.

— Останемся, — Мусса улыбнулся, обнажив ровные фарфоровые зубы, которые никак не делали эту улыбку менее зловещей. — Не отлили еще для меня пулю, Атлет.

— Будем надеяться…

Виктор Жаров и Роман Демьяненко сидели на балкончике, откуда просматривался весь ресторанный зал. Посетителей было немного — всего человек десять, чего не скажешь об официантах. Неестественно стремительные, ловкие и расторопные, в белоснежных одеждах они смотрелись какими-то привидениями или пришельцами из иного странного мира. Этот ресторан — не просто заведение, где тебя покормят. Он работал как дорогие, хорошо отлаженные швейцарские часы. Здесь все посвящено одному — удовлетворению желаний самых взыскательных клиентов. Самых богатых людей Москвы.

Жаров никогда не посещал подобных заведений. Его месячной зарплаты хватило бы здесь на пару чашек кофе, не говоря уж о том, что без соответствующих рекомендаций сюда и на порог не пустят.

Роман был одет в строгий, очень дорогой костюм — в похожем появлялся недавно перед телезрителями лидер либерал-демократов, а он толк в одежде знает. У Романа были пышные, красивые волосы, но в них предательски прокралась седина, осыпала их легким первым снегом. Ни на преступного авторитета, ни на бывшего офицера Роман не походил. А походил он на отпрыска английского аристократического рода. И кличку ему дали в преступном мире Дипломат — в основном благодаря внешности, поскольку методы решения им своих проблем дипломатическими не назовешь.

— Хорошо живешь, — Жаров с удовольствием уминал кусок изумительно приготовленного мяса.

— Да, это тебе не чеченская баланда, — невесело произнес Роман. У него аппетита не было.

Он отхлебнул сухого вина, задумчиво посмотрел вокруг.

— Я здесь бываю нечасто. Но все знают — это место мое. Обожаю этот балкон. — Он поставил бокал на стол. — А знаешь почему?

— Почему?

— Отличная огневая точка. Я представляю, как беру автомат и поливаю зал. Как эти боровы и их длинноногие шлюхи плюхаются мордами в жюльены и в торты. А вместо крови из них хлещет расплавленное золото и черная слизь.

— Чем тебе не потрафили эти ребята?

— Это не ребята, Коля. Это новорусская элита. Сюда абы кого не пустят. Это собрание разномастной нечисти. Нетопыри и вампиры, людоеды и оборотни. Посмотри на них, полюбуйся!

Роман махнул рукой в сторону зала.

— Глянь. Они прекрасно одеты. У них румянец на щеках. Они довольны собой. Они сентиментальны, сердобольны. Они любят себя и человечество. Посмотри, с каким аппетитом они жрут и пьют. И тебе ничего не слышится в их чавканье, в бульканье, в отрыжках?

— Вроде нет, — пожал плечами Жаров, раздумывая, действительно ли сбрендил Роман или просто ерничает в своей привычной манере.

— А ты присмотрись. Вон, заказчик получил салат — сотни полторы баксов. Ты думаешь, на его острых зубах хрустят салатные листья? Это хрустят денежки, выколоченные из людей на финансовых пирамидах… А вон, боров раззявил рот на бутерброд с черной икрой. Тебе не видится в черноте этой икры бьющая из земли нефть, осевшая многими нулями в европейском банке?.. А вон, видишь, льется красное вино, запачкали белоснежную скатерть? Это кровь тысяч людей, выброшенных из их квартир, отравленных, закопанных, изувеченных… А запах дорогих сигарет? Разве он не отдает марихуаной, а сахар, который серебряной ложечкой размешивается в чашке, — это ли не героин?.. Вон, отбивная — это часть проданного завода, в цехах которого устроили хранилище финской колбасы. Тот разлапистый омар — разворованные сельхозкредиты. Коньяк — три тысячи баксов бутылка — это прокрученные много раз зарплаты таких, как ты, майор.

— Ах ты, классификатор научный. Что, взгляд со стороны? Ты, как Чацкий, вернувшийся из-за границы. Будто сам не варишься в этом дерьме.

— Варюсь. А в чем мне еще вариться? Политики плюнули мне в морду, простив орды бандитов и террористов, вылизывая им зады и кой-чего еще с неистовством вокзальных шлюх. Народ мой меня продал. Никто не сказал спасибо солдату, который воевал, чтобы всякая нечисть не ходила по земле. Это не народ, майор. То, что происходит в моей стране, — отдает запахом преисподней. Люди потеряли ответственность. Ответственность за себя, за свою страну, за будущее. Они не думают о завтрашнем дне. Для них нет будущего. Они не видят себя в нем. У одних желание выжить. У других — хапнуть. И избирают таких правителей, которые их же грабят, добивают государство, промышленность, армию, флот — и всех это устраивает! Конец нашей стране, Николай. Сушите весла. Ее теперь ничто из могилы не поднимет.

— Тебе пора выдвигаться в Госдуму, а не какой-то шайкой руководить, Рома.

— Шайкой лучше. Я знаю, что могу давить этих клопов. И когда-то я нажму на спусковой крючок.

— Брось, Роман. Ты уже привык. Ты перестаешь быть воином. Ты становишься частью их ПРЕИСПОДНЕЙ.

— А вот тут ты ошибаешься, майор. Очень ошибаешься.

Роман вздохнул.

— Ладно, лирику побоку. У тебя ведь ко мне дело.

— Есть небольшое, — согласился Жаров. — Ты не задумывался, что происходит в стране в последнее время?

— Задумывался. Вывод напрашивается сам собой — нас решили добить. По всем направлениям.

— Одно из них — террор.

— Горцы понимают язык силы. Любые переговоры и предложения дружить — для них проявление слабости. Улыбаясь, они с готовностью всадят нож в того, кто повернулся к ним спиной. Вот этот нож они сейчас и всаживают… Скажу больше, всаживают, не забывая делить бабки с московскими массовиками-затейниками.

— У тебя есть информация?

— У меня много что есть, — Роман внимательно посмотрел на Жарова. — А тебе как, из любопытства или для дела?

— Для дела, Роман. Для справедливого дела.

— С благословения московских шишек чеченцы в ближайшее время прорубают еще несколько окошек по наркотранзиту. Будут использовать аэропорт Ханкалу, самолеты российских авиакомпаний. Намерены сбросить героин в Европу как минимум на зеленый арбуз.

— Миллиард долларов?

— Да. И им дается еще добро на махинации с нефтью. Вот только почему?

— Почему? Только ли от того, что все куплено?

— Может быть, это не только мародерский дележ награбленного имущества из горящего дома? — Роман сжал в кулаке вилку, будто хотел ее согнуть. — А не расплачиваются ли с ними?

— За что?

— За что-то.

— В том числе и за террор? — Жаров напряженно глядел на Демьяненко.

— Все знают, что террор не существует просто так. Он — один из инструментов политики, служит для достижения каких-либо целей. А цель у нетопырей одна — добить больное государство Российское, а наследство растащить.

— Что у вас с чеченцами?

— Вооруженное противостояние с редкими боевыми действиями. Была идея — смести их одним ударом. Устроить им тут Чечню девяносто шесть. Сил не хватает.

— Нам надо хоть немного сбить волну, — вздохнул Жаров. — Помоги информацией.

— Ладно. Чем могу — помогу. Давай, — Роман поднял бокал. — Чтоб сдохли наши враги и жили друзья.

Жаров поднял свой бокал и со звоном чокнулся.

— Они стреляли. Из пулемета по мирным людям! — надрывался бандит в папахе.

— Это не защитники! Это убийцы! — подвывала ему закутанная в платки женщина с перекошенным ненавистью лицом.

Сутки назад солдаты внутренних войск, несшие службу на границе со «Свободной Ичкерией», открыли огонь по боевикам, внаглую попершим на них. И уже сутки шумел без умолку теле — и радиоэфир. Почему армия стреляет в мирных людей? Кто дал такой приказ? Кому отвечать? И вообще, инцидент осложнит мирный переговорный процесс на Кавказе.

— Вновь заявили о себе «социал-дворники». Они взяли на себя взрыв автомобиля, оставленного около отдела внутренних дел в Красноярске, когда было ранено трое сотрудников МВД.

— За допущенные нарушения начальник Федеральной службы безопасности генерал Пантелеев отстранен от должности. Источник в администрации Президента утверждает, что причиной опалы является сфальсифицированное дело в отношении заместителя министра экономики, который сегодня же был решением Генерального прокурора освобожден из-под стражи.

Телеведущий излагал эти новости с озабоченной миной человека, у готорого гвоздь в седалище.

— Так, пункт восемнадцать и двадцать, — удовлетворенно произнес Голубев, отчерчивая строчки в тексте.

Алексеев с содроганием смотрел на эту ручку. Как жезл оракула — она отмечает поступь предсказанных событий. И от этого становилось не по себе.

— Опять гибнут люди, — покачал головой Алексеев.

— Гибнут, — кивнул Голубев. — Но это все мелочи по сравнению с основным этапом. И если мы здесь ошибаемся — это будет по-настоящему плохо.

Затренькал на столе прямой телефон с генералом Залыгиным.

— Николай Сергеевич, генерал ждет вас с Голубевым, — произнес голос адъютанта.

— Во сколько?

— Немедленно.

— Есть, — Алексеев повесил трубку. — Пошли, Семен Владиславович, голова кличет.

Они пешком поднялись на два этажа, не уставая показывать пропуска солдатам из бригады охраны, перекрывавшим коридоры. Отстукали шифр на цифровом замке и проникли в коридор, где обитал Залыгин и его помощники.

— Товарищ генерал, к вам Алексеев и Голубев, — произнес адъютант в селектор и кивнул:

— Заходите.

Залыгин пригласил их сесть. Потом протянул Алексееву донесение. Тот прочитал его и дал Голубеву. Пробежав текст глазами, Голубев хлопнул по столу ладонью:

— Вот она, ключевая фигура!

— Похоже на то, — согласился генерал.

Во время визита в Брюссель первый вице-премьер правительства России Александр Чумаченко встречался с неким Мартином Старком, который являлся одним из координаторов «Местного контроля».

— За инструкциями летал, воробышек-то наш, реформатор-стахановец, ударник-терминатор, — покачал головой Алексеев.

— Это еще подтвердить надо, — произнес Залыгин.

— Будет подтверждение. Скоро, — сказал Голубев.

— Итак, предположительно дата акции — двадцатое июля, — сказал генерал.

— Это уже точно, — согласился Алексеев.

— День рождения Президента, — произнес задумчиво Голубев. — Ожидается большой фуршет. Если здоровье главного позволит.

— Позволит, — хмуро сказал генерал. — Он обязан быть там.

— Чтобы показать — царь здоров, — поддакнул Голубев. — Царь еще ого-го.

— Поменьше иронии, — отрезал генерал.

— Есть.

— Нам пора начинать отрабатывать второе главное направление «Местного контроля», — сказал Алексеев.

— Пора. Тут нам ФСБ поможет.

— После того как их шефа выкинули, — насмешливо произнес Голубев.

— Просчитались, — заметил генерал. — Сегодня Президент отказался подписать указ о назначении на должность начальника ФСБ Мартемьянова. А значит, до контроля над этой конторой им ох как далеко. И у нас еще есть шанс поработать вместе… Все, товарищи офицеры, не смею вас задерживать. О малейшем изменении в ситуации и о предпринимаемых мерах докладывать мне немедленно.

— Есть, — кивнул Алексеев и встал.

Прошел дождь, повеяло холодом, и Жаров накинул на себя легкую ветровку. Она хорошо скрывала небольшую рацию.

До контрольного времени оставалось несколько минут. На ВДНХ было, как всегда, многолюдно. Здесь царила лихорадочная суета. Выставка превратилась в полигон для людей выбирающих. Кто-то выбирал себе пиджак за пятьсот баксов, кто-то новую мебель, кто-то пытался понять, какой же телевизор лучше — «Шиваки» или «Голдстар». И это в стране, где вскоре, не исключено, отключат электричество и тепло, люди были заняты выбором комбайнов и видеомагнитофонов, модельных туфель и автомашин.

Жаров скомкал бумажку от ванильного мороженого, бросил в урну, зашел в павильон «Космос», перед которым еще гордо возвышалась ракета — такая же вывела на орбиту первый пилотируемый корабль Земли. Сегодня она смотрелась занозой, раздражающей деталью на фоне всеобщего выбора утюгов и кофемолок.

В павильоне «Космос» было гулко и неуютно.

В детстве Жаров мечтал о космосе. Попала ему в руки давным-давно книга «Дороги в космос». Он с восторгом рассматривал фотографии космических кораблей и рисунки будущих межпланетных лайнеров, пейзажи иных планет. Эта любовь так и осталась с детства. Еще долго на душе теплело и накатывала сладкая грусть, когда он думал о взмывающих в небо ракетах, о чужих мирах. Может, он и посвятил бы себя этой стезе, но в старших классах понял, что не создан для точных наук, и на экзаменах нахватал трояков по физике и химии. Сорви голова, отличный спортсмен, заводила всяких школьных авантюр, редкий посетитель детских комнат милиции (иногда попадал в разные истории, поскольку привык защищать слабых, и поэтому имел постоянные стычки со шпаной, а ее в окрестностях хватало), он отправился поступать в Киевское училище спецназа. И начались дороги войны. Но мечта осталась до сих пор. А вот Витька Ракитин поступил в Бауманку на космический факультет, много лет не вылезал с Байконура, работал по беспилотным программам.

В одиннадцатилетнем возрасте Жаров впервые очутился в павильоне «Космос» на ВДНХ. Раскрыв рот, он смотрел на спутники и космические станции, на луноход и дальние межпланетные аппараты, братья которых побывали на Марсе, Венере. Не мог оторвать глаз от «Востока» — такой же вывел на орбиту Гагарина — кумира мальчишек в школе, где учился Жаров и где увлечение космосом было естественным для всех пацанов. Уже став взрослым человеком, Жаров все равно любил сюда захаживать. Здесь он ощущал чистоту человеческих стремлений, видел прорыв человечества к новым вершинам, мужество настоящих людей, которые скидывали тяготение и вырывались в холодные бесконечные просторы. Здесь не было грязи, не было выстрелов, моджахедов, ночных забросок и необходимости с оружием в руках защищать интересы страны. И Жаров завидовал тем, кто посвятил себя такому делу, хотя понимал, что профессия защитника важна и почетна.

Сегодня у Жарова было гадливое чувство. Будто в очередной раз наплевали в душу. В Музее космонавтики, где раньше стояли ракеты и спутники, сейчас сверкали полировкой импортные автомашины. Торгаши услужливо смотрели в глаза возможным клиентам. Мальчишки бережно протирали стекла. Важно прогуливались хозяева с кавказскими гордыми профилями. Все правильно, так и надо. Такие времена, такие вкусы. Вместо орбитального «Салюта» — «бээмвуха». Вместо «Бурана» — «Линкольн» с ценником «90 000 долларов США». Вместо фотографий Гагарина и Титова — абрекская алчная физиономия нового хозяина жизни, хозяина бывшего космического музея, властелина душевных порывов оскотиневшегося обывателя. Немногие оставшиеся экспонаты, бесцеремонно сваленные в углу смотрелись жалко и беспомощно. Что-то сиротливое было в них. Кому нужен космос, когда люди зарылись в помоях и довольно, жадно чавкают, не в силах поднять голову и посмотреть наверх? Кому нужны новые горизонты, когда самое время копаться в промышленных отходах со всего мира и вытирать лобовые стекла «бээмвух»? Жаров вздохнул. Что ж, выбранная большей частью русского народа участь — протирать стекла «бээмвух», а не запускать в космос корабли и не глядеть со сжимающимся сердцем на уходящую в небо огненную стрелу.

Своего одноклассника, космического инженера Витьку Ракитина, Жаров встретил в прошлом году в переходе около метро «Таганская». Он торговал женскими колготками и увлеченно обсуждал цены на них на разных базах с пожилым мужчиной, как выяснилось, доктором биологических наук. Самое интересное, Ракитин жизнью был вполне доволен.

— А что, старик, зарабатываю неплохо. Деньги капают. Мне нравится торговать. На людях. Общение. Торг. А этот Байконур осточертел. Холод, жара, запуски, драли в три шкуры… Ни о чем не жалею. Тем более денег в институте полгода не платили. Ну его на хрен, этот космос.

Жаров остановился у джипа, рядом прошелся кавказец, видимо, не усмотрел в майоре потенциального клиента и удалился, презрительно поджав губы.

Небольшой наушник, вставленный в ухо, прошипел:

— Объект Один появился. Перед лестницей в главный выставочный центр.

Засекли. Жаров встряхнулся и направился к выходу.

В газетном киоске у павильона «Космос» он купил газету.

Вон — объект, под ракетой. Светло-серый пиджак, черные брюки — на фуршет что ли вырядился? Кто так одевается на подобные встречи? Уселся на лавку. Портфель поставил справа от себя.

Жаров просмотрел «Комсомолку». Опять очередные разоблачения. Интервью с «серым волком» — пространное, нахальное, хвастливое. Расписано, как «волки» хорошо дрались и насколько беспомощны были российские солдаты. И все до последней строчки вранье. Скорее всего сочинил все сам корреспондент, собрав вырезки из чеченских листовок и телеинтервью.

— Пустобрехи, — прошептал майор.

Тем временем к серопиджачному подсел крепкий высокий с длинными и пышными волосами шатен. И не холодно ему в легонькой синей футболке? «Серый пиджак» встал и побрел прочь. Без портфеля.

— Передача, — зазвучал наушник.

Шатен посидел с минуту, полистал яркий журнал, прихватил чужой портфель и направился в сторону оптового продовольственного рынка, приютившегося на окраине ВДНХ.

Интересно, какого черта их сюда понесло? — подумал Жаров. Не могли передать, как принято, через камеру хранения? Какие-то свои соображения. Мало ли какие у людей обстоятельства? Главное — посылка пришла по назначению.

Получателя посылки повела «наружка». Ребята на этом собаку съели. Жаров что хотел получил. Увидел двоих. Оценил их. Он умел оценивать людей по повадкам, поведению, динамике движений — так оценивают скаковых лошадей.

— Сел в «контейнер». Квитанция номер… — балабонили сотрудники службы наружного наблюдения на своем малопонятном языке.

Шатен уселся в свой «Фиат» на стоянке около оптового рынка. «Серопиджачный» поймал «такси» на проспекте Мира. За обоими уцепились «прилипалы» — они своего не упустят.

Все, теперь можно возвращаться.

Жаров прошел на стоянку и сел в машину. Сорокин, сидевший за рулем, осведомился:

— Порядок?

— Нормально.

— Я слышал переговоры. Куда теперь?

— На хату. Будем ждать указаний.

Встреча проходила на одном из подмосковных секретных объектов ФСБ. Собрались генерал-полковник Логинов, генерал-лейтенант Залыгин и исполняющий обязанности начальника ФСБ генерал-полковник Ильичев.

— Смешно. Нашу теплую компанию на фото и в газету под заголовком: «Готовится госпереворот», — улыбнулся Ильичев.

— А, все равно терять нечего, — отмахнулся Залыгин. — Чего генералу терять, кроме собственных цепей?

— Вот, — Ильичев положил на стол папку с документами. — Кое-что удалось узнать.

Логинов пододвинул папку к себе и перелистал.

— После того как съели бывшего начальника службы безопасности Президента, организация все больше деградирует, — начал излагать Ильичев. — Как вы знаете, компетенция нового начальника оставляет желать лучшего.

— Ну конечно, из адъютантов Президента — в начальники охраны. Зонтикодержатель и двереоткрыватель. Отличное паркетное воспитание, — кивнул Залыгин. — Новое поколение идиотов.

— После того как СБП вошла в Федеральную службу охраны, — продолжил Ильичев свою речь, — следы деградации наблюдаются все явственнее. Готовность подразделений падает. Моральный уровень — ниже нуля. Той организации, той мини-суперспецслужбы, которая была, сегодня нет.

— Это известно, — кивнул Логинов.

— На ключевые должности потихоньку назначаются люди, верные ленинградской политической группировке и лично Чумаченко.

— Везде пострел поспел, — покачал головой Залыгин.

— Сегодня на Руси кто хранит главное тело, у того ключи от рая, — сказал Ильичев.

— Если умеет телом распорядиться, — произнес Логинов.

— Они умеют, — усмехнулся Залыгин.

— Вот возможные фигуранты, — Ильичев пододвинул к себе папку, вынул из нее фотографии и разложил как карты. — Наиболее вероятный — начальник отдела полковник Сапрыкин. Работал еще в девятке в ближнем круге охраны Горбачева. За аморалку его едва не выгнали. Грянула перестройка. Он оказался в экономическом управлении Министерства безопасности, потом у Коржова. Коржов его долго терпеть не стал, почувствовал гнильцу и выпер в Федеральную службу охраны — сторожить правительственные объекты в Краснодарском крае. После того как «съели» Коржова, неожиданно возник Сапрыкин в Службе безопасности Президента. И привел с собой еще нескольких сотрудников.

— Похож на мерзавца?

— Мерзавец и есть. Всю жизнь продавал окружающих, шагал по головам, делал карьеру. Из глухого села, решил сам сделать себя в жизни.

— Кто обеспечивает безопасность фуршета в честь дня рождения «большого папы»?

— Ответственный — Сапрыкин. Он уже начал суетиться. Ильичев описал остальных кандидатов.

— Если это Сапрыкин и он действительно затеял то, о чем мы думаем, с ним должен еще кто-то работать, — сказал Залыгин. — Его ближайшие связи?

— Уже проверили, — сказал Ильичев и изложил расстановку по следующей группе лиц.

— Кто из них? — спросил Логинов. — Нужно узнать. Время еще есть… Насколько у вас сильно влияние на ФСО?

— Достаточно. Начальник ФСО вот здесь сидит, — и.о. начальника ФСБ сжал здоровенный кулак, и стало ясно, что начальнику федеральной службы охраны, если он действительно в этом крепком кулаке, не позавидуешь.

Ильичев был из старой гвардии гэбистов. На рубеже восьми-десятых-девяностых одни из его коллег запили, другие, в том числе и в генеральском чине, лихорадочно листали агентурные дела и предавались шантажу своих наушников, в результате чего очень быстро повыходили на пенсию и расселись в креслах руководителей коммерческих структур, замов по безопасности крупных фирм и банков, которыми владели их бывшие агенты. КГБ оказался неспособен сдержать развал страны. И ГКЧП — слабая попытка повернуть маховик распада вспять, притом попытка неподготовленная и глупая, обреченная на крах — отлично подтверждала это. Комитет, державший в страхе и Союз, и весь мир, на исходе восьмидесятых годов лопнул как мыльный пузырь. В годы реорганизаций из спецслужб были вышвырнуты наиболее способные сотрудники. Логинов относился к вымирающим динозаврам, знающим не понаслышке, что такое настоящая контрразведка.

— Давай провернем такой вариант, — предложил Залыгин. — Устроим небольшой переполох. И посмотрим, о ком Сапрыкин будет проявлять трогательную заботу.

— Думаю, это возможно, — кивнул Логинов, выслушав все соображения.

На квартире Жаров собрал две группы — столько посчитал необходимым для предстоящей работы. Кроме него и старшего лейтенанта Сорокина там были главный рукопашник Селиванов и старший лейтенант Ховенко, который отлично знал Москву и прекрасно умел развязывать языки допрашиваемым — природная способность, истинный виртуоз в этом деле.

— Ну что, настроились на работу? — спросил Жаров.

— А чего настраиваться? Работа она и есть работа, — Ховенко зевнул.

— Ах ты хохол, — Селиванов хмыкнул. — Сало оно и есть сало.

— Ага.

Запиликала рация с блоком засекреченной связи, который делает переговоры, когда их засекут, практически невоспринимаемыми шумы и никакой ясности.

— Первый Третьему, — послышался искаженный голос Алексеева.

— Третий на связи, — произнес Жаров.

— Выдвигайся со своими. Жду у метро «Тушинская». На стоянке. Понял?

— Понял.

— Контрольное время — двадцать один час.

— Почему так поздно?

— Пока мои парни его попасут. Поработают с техникой. Расклад ясен будет.

— Понял. Жаров дал отбой.

— До девяти часов нечего ждать, — покачал головой Селиванов.

— А чего, — пожал плечами Ховенко. — Солдат спит — служба идет. Смотри видик. Вон, фильм с Вандамом. Про русскую мафию. Класс демонстрирует.

— Дерьмо этот фильм. И дерьмо этот Вандам. К нам на татами — ровно пятнадцать секунд выдержал бы. Это разве боец? — завелся Селиванов. — Танец, а не карате.

— Чак Норрис — тоже танец? — усмехнулся Ховенко, откровенно подзуживая товарища.

— Норрис — карате. Больше спортивное. А вообще все это дерьмо… Ты смотри, по оценке независимых экспертов… — Селиванов начал что-то объяснять. Завел любимую волынку о преимуществах того или иного вида рукопашного боя и об их боевой эффективности.

Жаров знал, что хуже всего — ожидание. Ребятам хочется настоящего дела. Им надоел этот отпуск. И сейчас они на нервах — ждут работу. С этим тревожным ожиданием, с напряжением перед делом сделать ничего невозможно. Даже старые вояки испытывают это возбуждение. И идут на каждое следующее дело, как на новое. Но у опытного бойца включается автомат, и остальное он делает механически, на подсознании, рефлекторно. В бою долго думать нельзя…

В двадцать один час Жаров со своей группой на двух машинах был в условленном месте.

— Здорово, — Алексеев распахнул дверцу и уселся на заднее сиденье.

— Ну? — осведомился Жаров.

— Дома окопался. Дверь железная. Мои ребята поработали. Телефон на контроль поставили. Умудрились даже внутриквартирную прослушку сделать.

— Лихо.

— Техника — двадцать первый век… Сегодня, думаю, беспокоить его нет никакого смысла. Он никуда не выходит. Что-то шебуршится. Подождем.

— А мы?

— А вам — быть поблизости и быть готовыми. Ждать пришлось целую ночь. Тот самый виденный Жаровым на выставке шатен — Вадим Кульгин — всю ночь просидел за письменным столом, что-то мастерил. Кульгин — профессиональный подрывник. Работал на войне в Азербайджане. Были данные, что он связан с московскими криминальными структурами. Кульгин — спец по самоделкам, разносящим на куски автомобили. О том, что он сооружал этой ночью на своей хате, можно было догадаться.

Утром Кульгин тоже не выходил из дома, отсыпался после бессонной ночи. Лишь к обеду он вылез из берлоги в магазин, прикупил там ящик баночного пива, поточил лясы со знакомой продавщицей и отправился к себе в самом добром расположении духа. Он верил, что у него все складывается как нельзя лучше. Есть работа. Есть заказ. Есть материал. Есть деньги. Есть пиво. Что еще надо честному человеку?

Насвистывая, Кульгин ждал лифта в своем подъезде. Он оглянулся. По лестнице спускался рассеянного вида парень в кожанке, который мельком взглянул на подрывника и отвел глаза. Кульгин расслабился. Время такое — каждый встречный опасен, любой зубами впиться норовит, держи ухо востро. Правда, парень опасности не представлял. Кульгин выше его на голову и тяжелее килограмм на тридцать — соплей перешибет. Парень остановился, похлопал по карманам. — Тьфу, забыл, — он начал что-то искать. Двери грузового лифта открылись. Неожиданно резво парень прыгнул к Кульгину и толкнул его в лифт. Там его уже ждали. Подрывник ощутил, как заломили ему руки. А рассеянный парень заскочил следом, взял на удушающий прием, и свет в глазах Кульгина померк. Когда он пришел в себя, почувствовал, что прижат к стене, а плотный, широкий в кости, с кулаками-гирями мужчина лет тридцати позвякивает ключами, так хорошо ему знакомыми. Еще бы. Эти ключи были от квартиры Кульгина.

— Вы что? — прошипел подрывник. И почувствовал, как нож ткнулся в бок.

На практике Ховенко знал, насколько лучше пистолета порой действует на нервы нож. Пистолет — это игрушка, пока не выстрелит, трудно поверить, что он может причинить вред. С ножом все иначе. Вот оно лезвие. Острое, тусклое, готовое вспарывать животы и переворачивать кишки, несущие мучительную смерть. Его вид парализует волю. Настраивает на послушание.

Лифтовые двери с шумом разъехались.

— Сейчас ты откроешь дверь и пройдешь в квартиру, — прошипел Жаров. — Как ни в чем не бывало — чтоб не пугать соседей-старичков. Или… Понял?

— Понял, — Кульгин сглотнул. Он, может, и полез бы в драку, но вспомнил, какие железные руки стискивали его. Сделали его, как щенка. И куда вдруг делся первый разряд по боксу? Где накачанные в зале мышцы?

Кульгин послушно распахнул дверь квартиры. Ховенко проскользнул за ним в прихожую. И тут Кульгин решил использовать последний шанс. Он выкинул с развороту кулак — как учили, как дрался на соревнованиях.

Ховенко ушел в сторону и толкнул Кульгина к стене, а Жаров резко ударил ладонью в челюсть. Кульгин хрюкнул и осел на пол.

— Шустрый, — хмыкнул Ховенко.

— Много их, шустрых, — кивнул Жаров.

— Не убил?

— Выживет, боксер-неудачник.

Жаров склонился над Кульгиным, пощупал пульс. Нажал на акупунктурную точку. Через пару минут хозяин квартиры начал приходить в себя.

— Вставай, — приказал Жаров.

Кульгина кинули на диван, сцепив его руки за спиной наручниками.

На столе лежали тринитротолуоловые шашки. Кульгин всю ночь мастерил взрывные устройства. Нормальные, с оболочкой, чтобы не просто ухнули, а унесли как можно больше жизней.

— С часовым механизмом, — покачал головой Жаров. — Молодец. Соображаешь.

— Хорошо постарался, — согласился Ховенко. Рот Кульгина заклеили пластырем, чтобы не было соблазна орать. Слезящимися глазами Кульгин расстреливал гостей. Жаров взял рацию и сообщил:

— Третий Первому. Сделано. Давай. Алексеев появился через пять минут.

— Ну, взрывник, поговорим? — осведомился он, рывком сдирая пластырь со рта Кульгина. — Что рвануть должен был? Поведай.

— Вы о чем? — Кульгин решил начать дуракаваляние…

— Об этой забаве юного техника! — Алексеев кивнул на разложенные на столе вещи.

— Мужики, я ничего. Это мне заказали сделать. Я же не сам взрываю.

— И кто?

— Я клиентов не знаю. Из братвы кто-то.

— А кто тротил передал?

— Я не знаю. Мне в условленном месте оставили.

— Ах в условленном, — кивнул Алексеев и плотоядно улыбнулся.

Неторопливо, с наслаждением подрывника вывернули наизнанку. Его воли к сопротивлению хватило ненадолго.

— Значит, один взрыв — полотно железной дороги. Второй — в общественном транспорте, — подытожил Алексеев.

— Да, да, — закивал Кульгин и потянулся к большой фарфоровой чашке с водой, к которой прикладывался каждые пять минут. Зубы его стучали о фарфор, и вода расплескивалась — настолько дрожали скованные наручниками руки.

— В каком именно общественном транспорте? Метро? Автобус? — пытал Алексеев.

— Все равно. Они сказали — их не волнует. Лишь бы побольше грохота. И побольше жмуриков.

— Что ты собирался рвануть?

— Хотел автобус на окраине. В час пик там можно оставить без проблем пакет. Оболочечное взрывоустройство с начинкой в полкило тротила в набитом автобусе оказывает волшебное действие.

— Волшебное, да? — спросил Жаров.

— Взрывная волна, как картонных солдатиков, всех сомнет. С десяток трупов гарантировано при самом худшем раскладе.

— Ух ты, век живи, век учись, — покачал головой Ховенко. — А людей не жалко?

— А, — обреченно махнул Кульгин скованными руками.

— Ну что же нам с тобой делать, — пожал плечами Алексеев. — В неудобном ты положении перед чеченцами. Надо тебе помочь заказ выполнить.

— А? — непонимающе уставился на него Кульгин. Во взгляде Алексеева он прочитал что-то такое, отчего его челюсть безвольно отвисла и зубы застучали вновь…

— К чему эта комедия с завязанными глазами? — раздраженно произнес Мусса.

— Лучше мало видеть, но много жить, — рассудительно отметил Валеев.

Мусса огляделся. В просторном подвале в углу светила слабая лампочка, бросая причудливые тени на предметы, среди которых были какие-то запчасти, ремонтное оборудование. В углу приютились ящики, спрятанные под ворохом картона.

— Смотри, Мусса, — Атлет подошел к одному из ящиков и открыл его. Затем открыл другой.

— Да-а, — протянул Мусса, чувствуя, как голос его возбужденно дрожит. Он взял в руки автомат.

— Новейший комплекс «ОЦ-14». На вооружение не поступал, — Валеев начал открывать ящики, демонстрируя арсенал. — «Винторез»… Прибор ночного видения — нет аналогов… Мины… Реактивный пехотный огнемет… Сорокамиллиметровый револьверный гранатомет…

— Ах, если бы у нас тогда такие вещи были!

— А то не было? Новенькое, со складов оружие. Даже бронетранспортеры нового поколения, которые еще не поступили на вооружение, оказались в доблестной чеченской армии.

— Что ты злишься, Атлет? — недоуменно спросил Мусса. — На кого?

— На тебя. На вас. На себя.

— И зря, Атлет.

Препирательство с Атлетом не обозлило и не обидело Муссу. Он знал, что Валеев терпеть не может своих компаньонов и при возможности вытряс бы из них душу. Но еще Мусса знал, что для Атлета в мире существуют только деньги. За них он работал. И всегда выполнял взятые обязательства. Но никогда не заискивал перед заказчиком, в глаза говорил, что думал, и это тоже вселяло уверенность, что он не обманет.

— Где ты все это набрал, Атлет? — спросил Мусса.

— В России сегодня добрые времена. Все можно достать за деньги. Или за большие деньги.

— Дорого стало?

— Достаточно… Мусса, я никогда не жалел денег на обеспечение операции. Хочешь победить — и вооружение, и выучка должны быть на две головы выше, чем у противника. Таких игрушек у тех, с кем мы будем воевать, нет. Я гарантирую, что все будет сделано безупречно. Не думай об этой акции. Считай, что она уже успешно прошла… Если твои абреки не напортят.

— Мои — не напортят.

— Давай прорабатывать детали.

Они засели за схему акции. Чеченец с уважением смотрел на сообщника. Тот излагал уверенно. Все рассчитано предельно четко. Чувствовалась школа очень высокого уровня.

— Ты, наверное, был когда-то офицером, Атлет?

— А такие вопросы задают?

— Да ладно.

— Был… И офицером хорошим, Мусса. Очень хорошим. Таким, которых ты, наверное, не встречал. Вам повезло, что я не воевал в Грозном. И ваше счастье, что я и мои ребята на вашей стороне.

— Да, — Мусса кивнул, признавая очевидную справедливость слов. Такого противника, как Атлет, он иметь бы не хотел.

Машина затормозила в глухом углу за складами. Жаров не думал, что недалеко от центра, около трех вокзалов, могут быть такие мусорные края. Даже бродячим котам здесь не место. Темень — ни лампочки, ни фонаря. Хорошее черное место для черных дел.

— Ну что, взрывной мастер, приехали, — обернулся Алексеев к террористу.

— Вы что хотите? — плаксиво заныл Кульгин. — Что вы хотите? Скажите, я все сделаю.

— Уже поздно, — покачал головой Алексеев.

Он кивнул Жарову и Ховенко, сидевшим на заднем сиденье рядом с Кульгиным. Ховенко схватил верзилу так, что тот не мог двинуться. Жаров прижал локтем его голову. Кульгин не заорал, а как-то запищал.

Алексеев вынул инъектор и всадил заряд в руку подрывника. Тот дернулся, глаза его закатились. Алексеев подождал с минуту. Потом похлопал пленного ладонью по щекам. Тот замычал, с трудом разлепил глаза. Взгляд его ничего не выражал.

— Пошли, — Алексеев взял за руку Кулыина и вытащил из машины.

Действие психотропа продлится около часа. Хватит за глаза.

Алексеев повел пленного в сторону железнодорожного полотна. Жаров присматривал за ними издалека — мало ли какие неожиданности могут быть ночью в таком месте.

Все в порядке. Пусто, ни души вокруг — это вполне устраивало. Лишние свидетели не нужны.

— Держи, — Алексеев всучил Кульгину «дипломат». — Стой здесь. Не выпускай из рук.

Кульгин мутно глянул на него и сжал «дипломат».

Когда Алексеев поворачивал ключ зажигания, со стороны моста ухнул взрыв.

— Порядок, — кивнул Алексеев, выруливая на дорогу. Утренние «Новости» сообщили о произошедшем взрыве. На экране было развороченное тело и вмятина в земле.

— По предположению следствия это еще один акт в террорвойне, идущей в России, — заявил корреспондент. — Наиболее вероятной видится версия — в портфеле неизвестного раньше времени сработало взрывное устройство, предназначенное для проведения террористического акта на железной дороге.

Алексеева эта версия устраивала вполне. Он рассчитывал, что устроит и чеченских заказчиков этой акции. Такая работа у взрывника — никто не застрахован от случайностей. Незачем заказчикам знать, что таким образом спецслужба вывела из обращения очередного террориста.

Была отработана первая информация, полученная Жаровым от его бывшего коллеги Романа Демьяненко.

А у Алексеева было, чем заняться. Поезд событий набирал скорость. Появилась новая работа для группы Жарова. Предстояло спланировать новую акцию совместно с оперативниками ФСБ.

Виктор Шершенев был счастлив, когда сменился его начальник Коржов, который собрался выгнать Виктора за бесполезность и пристрастие к спиртным напиткам, да не успел. А Шершенев уже было начал приискивать себе новую работу, и это ему совершенно не нравилось, поскольку статус сотрудника Службы безопасности Президента позволял ему вращаться в высоких кругах, делать свои дела, быть при деньгах, при связях. Такие места работы не оставляют просто так. Но подоспело избавление — сурового, незыблемого, мощного Коржова — державное пугало, теневого закоперщика государственных дел, схрумкали быстро и просто, как яблоко. Только огрызок и остался. А его нишу — близкого к «большому папе» визиря, заняли его злейшие враги.

Для Шершенева настали хорошие времена. В службу вернулся изгнанный Коржовым Сапрыкин — личность, с которой Виктор чувствовал внутреннюю близость — слишком на многие вещи в жизни они смотрели одинаково. Так что Шершенев вместо пинка под зад получил повышение и погоны с двумя просветами. Все складывалось отлично. Выстроилась четкая цепочка. Виктор знал, что он — человек Сапрыкина. Сапрыкин — человек вице-премьера Чумаченко. А Чумаченко — это такой человек, выше которого только Бог и Президент, правда, часто Шершенев предполагал, что президент вовсе не наш, а американский, но и это его устраивало, поскольку российский Президент и американский, как говорят в Одессе, две большие разницы, притом не в пользу первого.

Шершенев занял достаточно прочное положение. Три с половиной сотни долларов в месяц — конечно, не та зарплата, чтобы держаться за должность, но Сапрыкин умел поддерживать своих людей, в том числе и материально. Шершенев понимал, что когда-то за все придется отрабатывать. Бесплатно ничего не делается. И время возвращения долгов пришло. Однажды Шершеневу вручили чемодан, который он должен был отвезти в Баку. Задание — непыльное, выполнил его без труда. Еще пару раз его подключали к подобной работе. Он не знал, что возил — может, наркотики, а может, совсекретные документы. Неважно. При такой постановке вопроса возможности засыпаться практически не было. Потом пошла работа погорячее.

— Нужно завалить одного ублюдка, — прямо, без обиняков сказал Сапрыкин. — Все подготовлено. Твоя задача — нажать на спусковой крючок винтовки.

Что ж — нажать так нажать. Для Шершенева, кандидата в мастера спорта по биатлону, прошедшего отличную снайперскую школу, тут никаких проблем не было. Из мелкашки с чердака он всадил пулю выходящему из дома типу, сопровождаемому шкафообразными телохранителями. Всадил прямо в лоб Потом — еще одну. Две пули за секунду — точно в цель. Рука не дрогнула. И сомнений никаких. Только страх, что уберут после выполнения задания, как часто бывает с киллерами. Но с сотрудниками Службы безопасности так не поступают. Притом с сотрудниками нужными.

После этого Шершенев понял, что принадлежит своему начальнику с потрохами. Но пока его это устраивало. За те два выстрела, посланные в цель за секунду, он получил неплохие деньги. На следующий день газеты завопили о том, что убит один из крупнейших воровских авторитетов России, который в последнее время активно подминал под себя банковский бизнес. Шершенев осознал, что сам теперь в воровской бригаде, только рангом куда повыше, чем та, которой руководил подстреленный им авторитет. Последний распахнул рот шире, чем позволяли возможности, и его раздавили походя, как муху.

Потом была еще одна похожая акция. Были большие деньги. Шершенев не раз просыпался в холодном поту. Он понимал, что может доиграться. «Он слишком много знал» — эта фраза вошла в ряд смешных поговорок и в шпионские анекдоты, но Шершенев знал, что в ней гораздо больше смертельного холода, чем веселья.

Шершенев был далеко не дурак. Он вращался на заоблачных высотах политической жизни. И, хотя являлся всего лишь телохранителем, научился ориентироваться в этом запутанном и совершенно ирреальном мире, ощущать направления течений в нем. Он понимал, что все идет к большим изменениям. В том фантастическом абсурде, в котором застыла Россия, она не могла быть долго. Страна будто зависла в воздухе. Куда она упадет, и, главное, кто останется наверху в этом хаосе, кто будет при делах и при власти? Тут важно не ошибиться и вовремя выбрать хозяина. Шершенев хозяина выбрал. И смел надеяться, что выбор этот правильный.

Когда Сапрыкин обратился к нему с последним предложением, Шершенев понял, что переломный момент настал. Вроде бы начальник отдела и не предлагал ничего особенного. Но что-то было за его словами. Шершенев всю ночь курил одну сигарету за другой, не забывая прикладываться к джину. И, кажется, понял суть комбинации. И ощутил себя как новобранец-десантник, стоящий около люка: прыгать страшно, прыгать невозможно, прыгать смертельно опасно, но… прыгать надо — никуда тебе от этого не деться. Тот воз, в который он, от ума или по дури, впрягся, нужно тянуть. Обратной дороги ни у него, ни у Сапрыкина теперь нет. Для них отход не предусмотрен.

— Сделаю, — сказал на следующий день Шершенев. — Эх, прекрасный сегодня день. Погода изумительная. Люблю я эту штуку — жизнь.

— Да? — иронично приподнял бровь Сапрыкин.

— И хочу жить долго. И сытно.

— А что мешает? Проблемы со здоровьем?

— Нет, но всяко бывает. Несчастные случаи — кирпич на голову упадет… Вот только я в каске хожу.

— И правильно, — кивнул Сапрыкин. — Только когда вокруг друзья, бояться нечего…

Завтра он исполнит то, что от него требуют. А послезавтра все произойдет. Дело-то плевое. Раньше, при старом начальнике СБП, могли возникнуть проблемы — тогда все секли четко. А сегодня всеобщая разболтанность докатилась и до этого ведомства. Объективности ради Шершенев признавал, что Президент погорячился, выгнав Коржова. Бывший шеф был человеком преданным и спецом высочайшего класса. А теперь вокруг «большого папы» такие типы, которые, не задумываясь ни на миг, вгонят нож в спину. Крупно Президент ошибся. Очень крупно. И вскоре убедится в этом.

Но Шершенева по большому счету проблемы верности и неверности президентского окружения и членов президентской семьи не особенно волновали. Его волновало одно — как бы выжить и остаться на коне. Пока у него позиция была более-менее устойчивая. Но все может измениться очень быстро.

Он посмотрел на часы. Восьмой час. Устал сегодня. Весь день бил баклуши и гонял на компьютере «дум-три» — а это занятие непростое, требует полной самоотдачи. Он встал, потянулся, подошел к окну, из которого открывался вид на задворки Кремля. Раньше кабинет у них был получше, но глава администрации Президента потеснил их в четырнадцатом корпусе (основном корпусе резиденции Президента в Кремле) и отдел, в котором служил Шершенев, выпер на задворки. При Коржове глава администрации и не заикнулся бы о таком. Коржов сам решал, каким службам и где сидеть. Его заботило одно — безопасность главного лица.

Все, пора. Шершенев взял «дипломат» — тот был пуст, только погремушкой болталась в нем видеокассета с крутейшей новой порнухой. Будет чем скрасить одинокий вечер. Сегодня он никого не хотел видеть. Немножко джина с тоником, икорка на тонкий кусок хлеба — много на ужин он не ел, худел. Надо выспаться. Завтра суетной день. Подготовка фуршета в честь дня рождения «большого папы». Знатная будет попойка. Шестеренки уже сейчас крутятся вовсю. Завозится провизия и выпивка, проверяется на качество — тут экологический, и микробиологический, и химический контроль. Не дай Боже у кого забурчит в животе от некачественной пищи. В очередной раз проверяется система безопасности. И в этой суете Шершеневу придется принимать самое активное участие.

Он поправил перед зеркалом галстук. Импозантный, крупный, спортивный мужчина. Любимец женщин и девочек. Хорош. Шершенев был вполне доволен собой. Он любил себя. Он лелеял себя, поскольку считал, что Виктор Степанович Шершенев если и не самая достойная личность во Вселенной, то уж во всяком случае самая дорогая для него лично.

— Гуд бай, — он махнул рукой своему отражению в зеркале и вышел из кабинета.

Свой «Фиат» Шершенев вел свободно и красиво. Он прекрасно водил машину. Физическая подготовка, меткий глаз, отличная реакция — сотрудник правительственной охраны должен быть именно таким. «Я — идеальный охранник, — усмехнулся про себя Шершенев. — Еще буду начальником охраны, если все нормально сложится».

По дороге он зарулил на бензозаправку, залил полный бак. А недалеко от заправки, в переулке, налетел на какого-то ненормального.

Обидно, что впечатался в него старый, дребезжащий «Запорожец». Его хозяин или был под градусом, или недоучил правила дорожного движения. О том, что такое помеха справа он и не слышал. В последний момент Шершенев на перекрестке подал свой автомобиль в сторону, но столкновения избежать не сумел. Своим ржавым капотом «Запорожец» присосался к лакированному крылу «Фиата».

Сначала в сознании Шершенева защелкали цифры — он прикидывал, во сколько обойдется ремонт. Деньги Шершенев любил, единственно, что в них не нравилось, — это то, что при трате количество уменьшается. Водитель «Запорожца» наказал его минимум на тысячу зеленых. И он явно не походил на человека, способного отдать такую сумму.

Потом нахлынула ярость.

— Ну, — прорычал он и выскочил из салона.

— Куда ты лезешь, етить через коромысло?! — завизжал небритый водитель — парень лет двадцати пяти, от него исходил стойкий запах сивухи.

— Ах ты! — Шершенев сграбастал его за шиворот и встряхнул.

— Ну ты, грабли-то не распускай, — распетушился водитель, безуспешно пытаясь стряхнуть с себя железные руки. — Ездить сначала научись. А потом грабли тяни!

— Я тебя сейчас здесь и урою, синяк! — прикрикнул Шершенев. — За ремонт заплатишь!

— Я?! Да ты чего?

Шершенев примерился съездить ему в ухо. И тут увидел, что сзади тормозит автомашина ГАИ. Два сотрудника вышли из нее и опасливо поглядели на массивную фигуру Шершенева.

— Прекратите, — сказал лейтенант.

Шершенев нехотя отпустил хозяина «Запорожца».

— Что здесь произошло? — осведомился лейтенант.

— Этот урод не уступил мне дорогу. И впилился в меня.

— Чего это всяким хлыщам уступать должен? — хозяин «Запорожца» пьяно качнулся.

Шершенев не выдержал. Развернулся и отвесил оплеуху. Удар получился скользящий. Хозяин «Запорожца» в последний момент отпрянул, так что практически не пострадал.

— А за это ответишь! — взвизгнул он. — Вы это в протокол внесите! Я тебя, рожа новорусская, по судам затаскаю.

Сержант двинулся к ним, готовясь растаскивать в разные стороны, но Шершенев махнул рукой:

— Служба безопасности Президента. Майор Шершенев, — он продемонстрировал удостоверение. Сержант козырнул.

— Не беспокойтесь. И так видно, кто нарушил. Сейчас только бумаги оформим. Пожалуйста, техпаспорт и права… И твои тоже, пьянчужка, — повернулся он к хозяину «Запорожца».

— А, ну да, простой человек для вас — ничто… И вас по судам затаскаю, — водитель «Запорожца» начал шарить по карманам и извлек засаленное портмоне с документами.

Шершенев тоже протянул документы. Лейтенант сел в милицейскую машину и стал заполнять бумаги.

— Можно вас на минуту, — попросил он.

Шершенев склонился над лейтенантом. Сержант за его спиной вдруг неожиданно приблизился и нанес сильный удар пальцами в точку на шее. Все произошло так быстро, что Шершенев не успел среагировать. На миг все поблекло, и он повалился на сиденье. Почувствовал укол шприца в предплечье и отключился.

На экране у говорящего человека вместо лица были кубики и голос искажен так, чтобы затруднить идентификацию.

— Да, я знаю, среди наших офицеров немало тех, кто сочувствует «социал-дворникам».

— Почему? — спросил тележурналист.

— Мечта о сильной руке. Воспоминания о том, что когда-то армия была в привилегированном положении. Желание поспасать отечество.

— Что значит «желание поспасать»?

— Насколько я знаю, частично организация «социал-дворников» состоит из бывших и действующих офицеров армии, МВД и госбезопасности. Их цель — реванш.

— Откуда у вас такие сведения?

— Таковы настроения моих сослуживцев и вообще офицеров МВД. Есть у меня источники, но мне не хотелось бы их называть. Со мной, кстати, проводили вербовочные беседы на предмет вступления в организацию… А вообще, как вы думаете, получается, что такая организация до сих пор вне контроля, хотя, по идее, действия такого масштаба не могли бы пройти мимо компетентных органов?

— И как?

— Насколько я знаю, «социал-дворники» пользуются негласным покровительством некоторых генералов-силовиков.

— Что-то верится с трудом.

— И напрасно. Вы не задумывались, насколько выгодна эта ситуация силовикам? Грядет очередное сокращение государственных расходов. И поэтому выгодно поддерживать всеобщую истерию, причитать: если не вливать в нас деньги, то будете иметь чеченцев-бандитов и «социал-дворников». Деньги, средства, штаты. И политическое влияние. В условиях хаоса, когда можно надеяться только на силовые структуры, в самом выгодном положении находятся именно они.

— Вы не боитесь, что вас могут вычислить?

— Не могу больше прятаться, как страус, в песок. Бывают случаи, когда человек должен переступить через свой страх. А то все это может плохо кончиться. Завтра они рванут какую-нибудь ядерную станцию или химзавод. Вы же знаете, как у нас охраняют особо важные объекты. И что тогда?

Лицо из квадратиков исчезло. На экране появился ведущий программы.

— Мы не утверждаем, что мнение нашего гостя, имени которого мы, по понятным причинам, не называем — истина в последней инстанции. Мы не говорим о том, что его утверждения во всем справедливы. Но… Россия входит в двадцать первый век с самым большим ядерным потенциалом. Реалии конца двадцатого века — мир не противостояния, а сотрудничества. Однако не секрет, что многие наши сограждане еще делят мир на «наш» и «их». Эти люди живут идеологией холодной войны, видят в остальном человечестве врагов, скрывающих коварные помыслы за очаровательной улыбкой. Не секрет, что немало «ископаемых», живущих подобными идеями, есть в силовых структурах. Учитывая историю наших силовых ведомств и их традиции, не такой уж и невероятной кажется версия нашего гостя…

По другой программе показывали начавшиеся в Европе крупномасштабные учения НАТО. В них участвовали и Вооруженные силы недавно принятых в блок стран.

Мелькали картинки — «стелсы», авианосцы, отъевшиеся «псы войны».

— Сегодня у НАТО нет главного противника — СССР. Но лидеры стран — членов НАТО, считают, что и в новых условиях блок должен продолжать существование из-за появления в мире новых очагов угрозы. Сегодня войска НАТО — мощные, оснащенные суперсовременной техникой, с профессиональным личным составом, способны выполнять любые задачи в любом уголке Земли, — радостно, на грани ликования, сообщил корреспондент.

Следующий сюжет был посвящен ставшему привычным на Руси торгу. Чеченские боевики захватили еще троих российских военнослужащих и торговались об условиях их освобождения.

Голубев сделал отметку в своем плане. Модель номер четыре продолжала реализовываться четко и без проволочек.

— Смотри, как научились работать, — Голубев продемонстрировал анализ последних телепередач и нескольких текстов в газете. — Они используют нейролингвистическое программирование.

— То есть забивают гвозди прямо в подсознание путем постановки фраз и звуков, — произнес Алексеев.

— Верно. Формируют у людей определенные реакции на определенные раздражители. Как у собаки Павлова. Когда придет час «Ч», час «Местного контроля», люди его воспримут или как неизбежное зло, или просто откровенно вяло, или, наоборот, как самый счастливый день в своей жизни.

— Надолго этого программирования хватает?

— Ненадолго. Но на основной этап их операции хватит.

— А ведь зло возвращается, — сказал Алексеев. — Они и не подозревают, насколько быстро оно может вернуться.

— Ты мистик? Или оптимист? — Голубев хмыкнул.

— Я мистик, — кивнул Алексеев. Зазвонил телефон.

— Груз на месте, — сообщил Жаров. — Все прошло без проблем.

— Сейчас буду, — закончил Алексеев и положил трубку на аппарат.

Голова у Шершенева гудела. Он разлепил глаза. И вскоре способность воспринимать окружающее вернулась к нему. Он сидел на протертом клеенчатом диване в подвале — почти пустом, если не считать нескольких стульев. В углу находился компьютер и какая-то сложная аппаратура. Руки — в наручниках за спиной. Ноги прикованы цепью к кольцу, торчащему из пола. Напротив него стояли двое. В одном он узнал гаишника. В другом — водителя того самого «Запорожца», который врезался в него на перекрестке, только теперь он вовсе не казался пьяным и запущенным.

— Выпей, — водитель «Запорожца», а точнее, старший лейтенант-спецназовец ГРУ Пащенко, поднес к губам Шершенева чашку с горячей жидкостью.

— Нет!

— Не бойся, не отравим.

Шершенев вдруг понял, что его горло пересохло и ему страшно хочется пить. Жидкость была горьковато-сладковатой, но не как кофе, а по-лекарственному. Жажда прошла, голова начала проясняться.

— Вы понимаете, с кем связались? — спросил он, откашлявшись.

— А ты понимаешь, кто с тобой связался? — спросил лже-лейтенант, а на деле майор Жаров.

Шершенев не знал, но очень хотел знать. Хуже всего, если это друзья того пахана, которому он со ста пятидесяти метров засадил пулю из малокалиберной винтовки. Но как эти бандиты вышли на него? Свои продали? Нет, это маловероятно. Кто еще может быть? Бандиты с большой дороги? Они бы поискали добычу попроще. Провокация соседних «фирм»? ФСБ или МВД? Им-то зачем сдался майор Шершенев?

Впрочем, какой смысл ломать голову? Вскоре все выяснится.

Но объяснять ему никто ничего не спешил. Тюремщики расселись на стульях и молчали. Через четверть часа появились еще два действующих лица. Это был подполковник Алексеев, но Шершеневу знать его имя вовсе не обязательно и даже вредно. А второе лицо — полковник Самойченко — один из лучших психологов ГРУ, специалист по выкачиванию информации из мозгов клиентов и проверке их достоверности.

— Ну, рассказывай о том, что на послезавтра надумали, — с ходу потребовал Алексеев.

Шершенев ощутил, как у него выступил холодный пот и капельки покатились по лбу.

— Вы о чем?

Сперва Шершенев ничего рассказывать не собирался. Тогда его опутали датчиками полиграфа (детектора лжи) и устроили допрос по всем правилам. Самойченко видел людей насквозь и привык играть на их чувствах, выдавливать самые потаенные мысли. Никаких химпрепаратов не понадобилось. Шершенев слишком любил себя и не слишком любил кого бы то ни было другого в этом мире, не собирался ни за кого жертвовать не только жизнью, но и частичкой здоровья. Он выложил все. Алексеев кивнул. Круг замкнулся. Основной пункт из «четвертой модели» нашел свое подтверждение.

— Теперь, Шершенев, работаешь на нас, — заключил Алексеев.

— С чего это? Вы меня после всего утопите в Чистых прудах. Или отдадите под суд.

— Жив останешься. В крайнем случае, если начнется разбирательство по принятой процедуре, в чем сильно сомневаюсь, пойдешь как агент, внедренный в преступную организацию для ее изобличения.

— Я согласен.

— А чтобы не задумал непотребства…

Два часа психолог выворачивал мозги Шершеневу гипнозом и препаратами.

— Будет держаться нормально? Подельники ничего не заподозрят? — спросил Алексеев.

— Ничего, — заверил Самойченко.

— А он не взбрыкнет?

— Вряд ли. Мы его на три дня накачали. С гарантией.

— Врачи оценивают состояние вице-премьера правительства России Александра Чумаченко как удовлетворительное, не опасное для жизни. Из неофициальных источников стало известно, что у вице-премьера в последнее время наблюдались разногласия как с премьер-министром, так и с Президентом. На заседании правительства Чумаченко выступил за проведение нового курса, состоящего в резком усилении социальной ориентированности экономики. Не это ли послужило причиной сердечного приступа?

— Вот, — произнес генерал-лейтенант Залыгин. — Сердце нежное за народ разболелось.

— Это подтверждение, — кивнул генерал-полковник Логинов.

— Да, подтверждение. Он нашел предлог увильнуть от президентского фуршета.

— Значит, ключевую фигуру мы установили правильно.

— Теперь лишь бы не дали отбой.

— Не дадут. Они разогнались на всех парах. Их пьянит запах быстрой победы. Как у нас с силами?

— Мы вытащили в Москву под разными предлогами около сотни офицеров спецназа, — сказал Залыгин. — Должно хватить на то, чтобы отработать с ФСБ.всю имеющуюся информацию. Заодно проведем мероприятия по чеченским базам террористов, в том числе и на территории Азербайджана, как планировали.

— Не слишком?

— Все спишется после нейтрализации основной угрозы. Мы должны напомнить нашим врагам, что мы еще существуем и что рано нас сбрасывать со счетов.

— Послезавтра у нас и денек будет, — Логинов подошел к шкафу, вытащил две рюмки, налил немножко коньяка. — Ну что, генерал, за успех.

— За нашу победу.

Звякнули хрустальные рюмки.

— Итак, окончательное добро на заключительную акцию получено, — сказал Эдвард Ривкин.

— Я в курсе, — недовольно произнес Уайт.

— Не вижу радости.

— Эдвард, я знаю эту страну не хуже вас, — не хотелось Уайту говорить эти слова, но на этот раз он не сдержался, не помогла его легендарная выдержка. — Здесь есть некая мистика, которая не дает догнуть ее до конца. Ее не удалось уничтожить ни полякам, ни/шведам. Не смогли ее добить и большевики в семнадцатом году. Почему вы думаете, что нам это удастся?

— Никакой мистики, Артур. Пепси-кола, видеомагнитофоны и голливудские грезы сделали то, что не сделал Гитлер со всеми своими ударными бронегруппировками.

— Сделали ли?

— Механизм включен. Никто не в силах его остановить.

— Мы играем с огнем. Сила в этой стране бесполезна. Мы столько лет двигались к мягкому и полному контролю. А вы хотите ускорить события. План удастся, но это еще не значит, что он пойдет на пользу. Сколько раз самые блестящие наши планы в конечном итоге оборачивались против нас.

— Не обернутся. Вы сомневаетесь в том, что добить эту страну — миссия Америки?

— Честно?

— Честно.

— Сомневаюсь. — Уайта уже несла нелегкая вперед, и он решил выговориться.

Ривкин улыбнулся и с любопытством посмотрел на резидента.

— Мы получим мир, полный самых жестоких проблем, раздираемый войнами, с которым мы не будем знать, что делать.

— Артур, вы говорите серьезно? Вы — профессионал высочайшего уровня. Неужели вы всерьез считаете, что такие комариные укусы, как рост международного терроризма, локальные войны, расползающаяся по миру русская преступность и рост исламского фундаментализма, который отныне некому сдерживать, что-то значат по сравнению с главной задачей — уничтожением России? Это уничтожение не просто стратегического противника. Россия — другой тип цивилизации. Инопланетяне. Она опасна для нас, как никто другой, уже самим своим существованием. И Трумэн, и Рейган, и многие другие понимали это прекрасно. И они боролись вовсе не с абстрактным коммунизмом. Они боролись с этим типом мироустройства. Боролись с Империей. Боролись с русскими. С их верой. С их ценностями. Эта нация не имеет перспективы. Они роют себе могилу собственными руками. Мы лишь немного им помогаем.

— Да.

— И, кстати, наши методы куда более гуманны, чем те, на которые рассчитывали наши предшественники. Вспомните план «Тройян».

Уайт помнил план. И готов был в целом согласиться с Ривкиным. В послевоенное время большинством американских политиков владело маниакальное желание разделаться с Советами. Так бы и случилось, если бы русские не надрывали свою экономику и не затягивали пояса, достигая военного паритета.

В 1945 году на японские города Хиросима и Нагасаки обрушился ад ядерной бомбардировки. Тысячи и тысячи мирных жителей в мановение ока превратились в черные тени на стенах разрушенных домов. Никакой необходимости в этой акции не было — Япония уже не представляла опасности, война с ней заканчивалась. Ядерные удары явились демонстрацией мощи перед бывшим союзником и новым противником США — Союзом Советских Социалистических Республик. В том же сорок пятом в разработанной военной доктрине большое внимание уделялось концепции первого удара по России. Первоначально планировалось, что стратегическая авиация забрасывает ядерными бомбами двадцать российских городов. Эти планы с годами корректировались, но суть не менялась — массированная атомная бомбардировка промышленных объектов и городов. В 1948 году по новому плану «Чариотир»

В первые дни войны планировалось сбросить на семьдесят советских городов сто тридцать атомных бомб, из них восемь — на Москву, семь — на Ленинград. Жилые районы, Кремль, архитектурные памятники, купола церквей — все должен был смести ядерный смерч, а в последующие два года планировали взорвать еще двести ядерных бомб на территории СССР. «Первая фаза атомного наступления, — говорилось в директиве, — приведет к гибели двух миллионов семисот тысяч человек и в зависимости от эффективности системы пассивной обороны повлечет за собой еще четыре миллиона жертв».

3 сентября 1949 года бомбардировщик «Б-29» ВВС США , совершавший плановый патрульный полет в северной части Тихого океана, при заборе проб воздуха обнаружил повышенную радиоактивность. Через неделю у разведки США не осталось сомнений — в России испытана атомная бомба. Так окончилась монополия США на самое мощное оружие в истории человечества. В Вашингтоне воцарилась паника. Американцы рассматривали возможность немедленного развязывания войны против русских и установили дату начала боевых действий — 1 января 1950 года. По плану «Тройян» на головы русских должен был свалиться новогодний подарок от дяди Сэма в

Виде трехсот ядерных бомб и двадцати тысяч тонн обычных бомб. Но план все же не выполнили. В своем докладе начальник оперативного управления штаба ВВС Андерсон писал: «ВВС США не способны полностью выполнить все воздушное наступление, задуманное по плану „Тройян“, и обеспечить противовоздушную оборону на территории США». Вопрос о войне на некоторое время отодвинулся, а с испытанием термоядерного оружия СССР в августе 1953 года снят — ведь впереди замаячила угроза тотального взаимного истребления.

Но холодная война только начиналась. Под покровительством США и их союзников перешли созданные еще немцами националистические боевые формирования на Украине и в Прибалтике. Только отгремели взрывы на фронтах и пали гитлеровские твердыни, а катера и самолеты США уже сбрасывали оружие и боеприпасы националистам. Началась массовая заброска диверсантов в страны Варшавского Договора с территории Западной Германии, Турции, Ирана с целью создания подпольных разведывательных агентурных сетей, боевых структур, проведения диверсий и раскачивания потенциального противника изнутри. Самолеты ЦРУ и девятой воздушной армии США с периодичностью рейсовых автобусов совершали полеты и выбрасывали все новые и новые партии парашютистов. Парашютная война длилась с 1949 по 1954 год и закончилась полным провалом. Никаких целей достигнуто не было, большинство агентов или сдавались сами, или их арестовывали. Разделявшаяся высшими политиками США уверенность Гитлера в том, что Россия — колосс на глиняных ногах и она падет, если подогревать ненависть к существующему строю, не оправдалась. В то время советский народ еще не созрел для свержения большевистского режима и для развала своей страны. Американцы стали настраиваться на долгую работу. И тогда по-новому зазвучали слова — психологическая война.

"Психологическая война — чрезвычайно важное оружие для содействия диссидентству и предательству среди советского народа, подорвет его мораль, будет сеять смятение и создавать дезорганизацию в стране. Основная цель — уничтожение поддержки народами СССР и его сателлитов их системы правления», — говорилось в новых директивах США.

Подтверждалась истина — Россию извне не взять. Россию можно взять изнутри. И тому было немало свидетельств в ее истории. Тогда и появился план Даллеса, суть которого в привнесении русским западных ценностей, западной системы взглядов, западного образа жизни.

Одновременно Россия втягивалась в гонку вооружений. Чтобы держать паритет с богатой Америкой, народ выбивался из сил. Лучшие умы, гигантские средства — все шло в оборонку. Постепенно усугублялись политические и экономические недостатки социалистической системы. Афганская война, строительство влетающих в гигантскую копеечку ирригационных сооружений, возведение БАМа, который по расчетам должен был оправдаться через сто лет, непросчитанные экономические и политические авантюры, непомерные военные расходы, неспособность справиться с загубленным еще Хрущевым сельским хозяйством и, наконец, как предвестие судного дня — Чернобыль, — все это ввергло страну в глубочайший кризис. В США в великую депрессию пришел спаситель государства — Рузвельт. Советам в их депрессию достался Горбачев, относившийся к категории интуитивных предателей. Он не состоял на связи с разведками, не был и агентом влияния в общепринятом смысле этого слова. Но по какой-то заложенной внутри программе на интуитивном уровне он принимал решения, в конечном счете приводившие к одному — расшатыванию системы. В эти времена и начал срабатывать план Даллеса. Конечно, в ЦРУ переоценивали свои заслуги в этом деле. Но надо отметить, что бросаемые ими семена наконец дали всходы. Обретшая при Рейгане второе дыхание программа по развалу «империи зла» принесла плоды. Копившаяся неприязнь к системе и к древним партбоссам, стремление к тому, чтобы «жить как на Западе» — все это послужило запалом, взорвавшим народное сознание. Из дебрей партийно-комсомольского аппарата и из научно-исследовательских институтов и лабораторий взрастала новая политическая элита прозападного толка, жадно стремящаяся к власти. Она любой ценой жаждала принять участие в грядущей дележке пирога российской собственности и ради этого была готова раздробить СССР до последнего района. Не дремали и националисты. Они тоже хотели своего — власти и собственности. Настали золотые времена для ЦРУ. Не нужно уже напрягаться — только легонько подталкивай события в нужном направлении.

Уайт стал привыкать к хорошей жизни. Все в последние годы шло слишком хорошо. Система госбезопасности в России приказала долго жить. Работать с агентурой, заниматься вербовкой превращалось в удовольствие. То, что раньше казалось невозможным из-за сильнейшего противодействия КГБ, сегодня делалось просто и естественно. Сегодня в России продавалось все — государственные секреты, оборонные заводы, политики, законы и президентские указы. Невзначай, без особого труда удавалось теперь не просто выуживать секреты, но и прикрывать целые оборонные заводы. Иногда, правда, давали по рукам. Так провалилась элементарная операция — сотрудники Уайта через подставные фирмы организовали скупку контрольного пакета акций московского предприятия, выпускавшего основные электронные блоки для баллистических ракет.

Самые заветные планы, в осуществление которых никто не верил, реализовывались. СССР развалился. Военная промышленность умирала. Националисты растаскивали Россию по частям. Страна становилась зависима от Запада, как больной от — кислородной подушки. И это все идиоты в Вашингтоне ставили на кон. Решили сыграть в рулетку, мерзавцы. Красное-белое — смотри, на какое выпадет. Уайт терпеть не мог азартные игры. Он любил расчет. Умеренность, постепенность и мягкий, но мощный напор — три его основных принципа. Именно так нужно работать в России. А не наскоком. Не рулеткой — чет-нечет. С русскими подобное не проходит.

— Русские обречены, как индейцы, — сказал Ривкин. — И истина проста — таких врагов надо добивать до конца, иначе рано или поздно они вопьются тебе в глотку.

— Мы приобретем только проблемы на свою голову, — невесело протянул Уайт.

— Эх, Артур, придется вам все-таки становиться пастором, — улыбнулся Ривкин.

Уайт и сам уже склонялся к этому.

У него были нехорошие предчувствия. Он не верил в успех «Местного контроля». Даже если операция завершится победой, выигрыш будет временный.

— Итак, моих восемь и твоих одиннадцать человек, — произнес Мусса.

— Да, — сказал Валеев. — С техникой утрясли. Выдвигаемся на двух «Уралах» в семнадцать часов. И еще «Волга» для прикрытия.

— Документы готовы?

— Не подкопаешься.

Валеев положил на стол папку, открыл ее и продемонстрировал несколько бумаг с печатями.

— Это раздай своим бандитам, — он разложил на столе несколько военных билетов и два удостоверения личности офицера. — Теперь вы не обычный сброд. Теперь твои помощники — контрактники и офицеры Российской армии.

— Сопровождается спецгруз. Досмотру не подлежит. — Мусса покачал головой и поцокал языком, бережно разглаживая ладонью документы. — Поддельные?

— Почему? Настоящие. И оповещение пройдет, что движется военный груз.

— Как у тебя все это получается?

— А как получается, что армии по полгода денег не платят? Все отсюда, Мусса.

— Продажный офицер — это конец для страны.

— Ладно, не тебе рассуждать — конец или начало, — отрезал Валеев. — Лучше подумай, как деньги оставшиеся возвращать будешь.

— Еще миллион переведен.

— Я проверил. Твое счастье, что не врешь.

— И твое тоже, — улыбнулся Мусса.

Он прикрыл глаза. Скоро все будет сделано. Никакой жалости в окаменевшем сердце.

— Молись своему Аллаху, Мусса, чтобы послал нам легкий путь. Это наше самое большое дело.

— Да.

— И последнее.

— Почему, Атлет?

— Потому что, получив деньги, я и мои парни отваливаем за кордон. Мы и так перебрали удачу.

— Куда отваливаете?

— Разве мало мест в мире, где требуются специалисты нашей квалификации?

— А я, — Мусса глубоко вздохнул, в глазах его появилась какая-то забытая тоска из далекого детства. — Не перебрал я еще удачу. Моя война будет продолжаться.

— Что ж, «серый волк», это твоя неволя.

Генерал-лейтенант Залыгин посмотрел на часы и произнес:

— Пора бы.

— Привычно опаздывает, — усмехнулся Ильичев.

— Высоко взлетел. Кто бы мог подумать. Зазвучал динамик селектора на столике, послышался голос дежурного офицера.

— Товарищ генерал-полковник, к вам Романенков.

— Пусть проходит.

В кабинет вошел подтянутый, в гражданской одежде, с папкой под мышкой генерал Романенков — начальник Службы безопасности Президента.

Адъютантокая легковесность в нем осталась, к ней прибавилась ленивая снисходительность обитателя Олимпа, человека, целые дни напролет близкого к «САМОМУ». Но сколько Романенков не примерял начальственную маску, он все равно оставался адъютантом, случайно оказавшимся в кресле начальника службы.

Тень коснулась его лица, когда в кабинете он увидел генерала ГРУ. И она сгустилась, когда он посмотрел на лица тех, кто его встречал.

— Садитесь, Алексей Викторович. — Ильичев указал рукой на стул. — Думаю, генерала Залыгина вам представлять не стоит.

— Мы знакомы, — кивнул Романенков.

Романенков протянул руку. Рукопожатие и.о. начальника ФСБ было мягким, вяловатым, и кисть его хрустнула, будто угодила в тиски в руке армейского генерала — Залыгин будто испытывал кости руководителя СБП на прочность.

Романенков сел за стол, положил перед собой папку.

— Я надеялся, что мы обговорим вопросы обеспечения безопасности Президента во время предстоящего визита в Смоленск, — произнес он и покосился на Залыгина, всем видом вопрошая, что он тут делает. — Надеюсь, уделите мне несколько минут.

— Уделим, — кивнул Ильичев. — А Залыгина не стесняйтесь. Наш человек.

Романенков кинул настороженный взгляд на Ильичева, понимая, что происходит нечто непредвиденное, из ряда вон выходящее.

— Что происходит? — немножко нервно воскликнул он.

— Это у вас надо спросить, Алексей Викторович, — Ильичев нажал на кнопку магнитофона. — Послушайте беседу с одним из ваших сотрудников. С майором Шершеневым из четвертого отдела.

По мере того как прокручивалась кассета, Романенков бледнел и бледнел.

— Ну? — посмотрел на него Ильичев, когда запись закончилась.

— Вам что, лавры КГБ спать спокойно не дают? — Романенков терял на глазах свою вальяжность. — Это политическая провокация!

— Да? Прочитайте.

Ильичев протянул ему выдержки из доклада с изложением «Модели номер четыре». Романенков читал, напрягшись, водил пальцем по строчкам, будто проверяя фактуру бумаги.

— Это же бред какой-то! — воскликнул он.

— Бред? — недобро улыбнулся Ильичев. — Нет, коллега, это правда.

— Но…

— Что «но»? — встрял в беседу Залыгин. — Привык всю жизнь зад всем лизать, охранник хренов! В политику играешь. За кресло трясешься куда больше, чем за державу.

— Что вы себе позволяете?! — нервно произнес Романенков.

— Тебя же, швейцар ресторанный, первого попрут, когда все закончится. Выбросят, как использованный носовой платок. Или будешь на американцев работать. С зарплатой сержанта перуанской армии, — жестко произнес Ильичев, тоже перешедший на «ты», демонстрируя, кто есть кто в этом кабинете. Таким тоном отчитывают в школе нашкодившего мальчишку. Романенков и чувствовал себя мальчишкой, который на перемене засадил мячом по окну и теперь стоит перед очами директора школы. Он сейчас опять ощутил, насколько уступает монстрам старой гэбэшной и Грушевской школы. Он и был для них пацаном.

— Вот что, Алексей Викторович, — закончил Ильичев. — Или ты будешь работать с нами в коллективе и разделишь славу спасителей Отечества, — Ильичев замолчал. Искусством паузы он владел в совершенстве.

— Или? — нарушил тишину Романенков.

— Или не выйдешь из этого кабинета на своих ногах, — закончил Залыгин таким тоном, который не оставлял сомнений в том, что он угрозу выполнит.

— Да, инфаркты каждого из нас подстерегают, — улыбнулся Ильичев.

Романенков помял пальцами подбородок. Еще раз перечитал выдержки из «модели номер четыре».

— Убедили. Согласен…

Машины из батальона сопровождения ГУГАИ мчались на бешеной скорости по Московскому шоссе. Автомобильный поток расступался, жался к обочине. Через некоторое время появлялся эскорт. Первой шла машина охраны, называемая «Лидером», готовая принять на себя удар. Затем — два «ЗИЛа» с флажками России на капоте. Один из них — машина-ловушка, чтобы террорист не знал, в какую влепить заряд. Внутри другой сидел «САМ» с адъютантом и начальником СБП. Потом «ЗИЛ» — «скорпион» — с охраной ближнего круга, готовый прикрыть машину главного на случай тарана, машина с офицерами Генштаба с пресловутым чемоданчиком с ядерной кнопкой; машина с врачами из президентского центра реаниматологии — они начнут действовать, если датчики на теле Президента подадут сигнал тревоги, фургон для группы спецназа — с крепкими парнями, в основном из «Альфы», одетыми в черные комбезы, вооруженными снайперскими винтовками и другим оружием, — в службе за глаза их называли «гоблинами».

Кортеж мчался со скоростью сто сорок четыре километра в час. По всем расчетам это идеальная скорость, чтобы затруднить прицеливание. В связи с нарастающей патриотической волной, призывами пользоваться отечественными товарами, в последнее время Президент чаще ездил на «ЗИЛе», а не на огромном представительском «Мерседесе». Правительственный «ЗИЛ» — уникальное творение советской военно-инженерной мысли. Девятитонный броневик с салоном в форме капсулы, выдерживающей удар гранатомета.

Кортеж несся через Москву и вскоре въехал в гостеприимно распахнувшиеся ворота дачи в Барвихе. На въезде бойцы комендатуры вытянулись в струнку.

Кортеж машин остановился, перед Президентом распахнули тяжеленную дверцу «ЗИЛа», и Президент с кряхтеньем вылез из машины. Выглядел Президент немножко лучше, чем два дня назад. Вчера он полдня провалялся под сеткой биостимулирующего аппарата «Аура-1», разработанного в совсекретном институте. По словам создателей, аппарат действительно нормализовал загадочное нечто, именуемое человеческой аурой. Действие он оказывал волшебное. Так что для сегодняшнего торжества Президент чувствовал себя вполне годным. На его лице была кривая, вечно недовольная мина.

Он прошел в комнату отдыха и грузно развалился на глубоком диване.

— Список гостей, — потребовал он у адъютанта. Через минуту глава президентской администрации, прибывший на полчаса раньше, принес список приглашенных на торжество. Президент еще раз, с видимой скукой в глазах, ознакомился с ним.

— Интеллигенции, понимаешь, надо было б побольше пригласить, — наконец изрек он.

— Да. Только надоели они всем, — легкомысленно произнес глава администрации.

— Ну ты эта…

Что «эта» — осуждение или согласие — глава администрации не разобрал. На всякий случай он поспешно заявил:

— Можно исправить.

— Да ладно уж…

Президент посмотрел на схему, по которой будут рассажены гости. И кивнул:

— Хорошо.

— На подпись, — глава администрации подложил несколько документов. Бегло ознакомившись, Президент подмахнул их. Глава администрации улыбнулся. Главное найти подходящий момент, чтобы подсунуть на подпись нужную бумагу. А подписанные бумаги ох как ценятся.

— Все? — спросил Президент.

— Да.

— Ладно. Ты ступай. Отдохну чуток…

Глава администрации по-старорежимному слегка поклонился и вышел из комнаты.

Между тем начали прибывать гости. Премьер министра, вице-премьеров и еще несколько высших чиновников пропускали без досмотра. Остальных осматривали при помощи металлоискателей и детекторов. Одно время использовали собак, чуявших пластиковую взрывчатку, но потом от них отказались, чтобы не нервировать уважаемых людей. Все равно абы кого к Президенту не пустят. При Коржове проверка была куда суровее. В том числе и проверка по оперисточникам визитеров. Но сегодняшние возможности у СБП уже не те.

Дворцовая челядь суетилась вокруг стола, ломящегося от разных блюд. Пиршество обещало удаться на славу — в лучших старых русских традициях. На Руси поесть любили. Бывали времена, когда перед закончившим трапезу гостем хозяева падали на колени и умоляли откушать еще кусочек.

Президент прикрыл глаза. Любил он такие мероприятия. Любил хорошо поесть и выпить. Вот только врачи его в последнее время совсем замучили — того нельзя, этого нельзя. Ну да сегодня плюнуть на них и забыть. После «Ауры-1» Президент действительно чувствовал себя вполне прилично.

За окнами быстро темнело. Президент прикрыл глаза. На миг на него навалилась хандра. Ему стало душно. Ему показалось, что он пленник в бастионе. Бастион — это дача. Бастион — люди, которые его окружают. Бастион — его больное, крупное тело. И иногда, в такие вечера, как этот, он понимал, что ему уже не выбраться на свободу. Но такие мысли посещали его нечасто.

— Эх, — вздохнул Президент и откинулся на диване.

Российские просторы — нет вам конца и края. Российские ухабы — нет вам числа.

Валеев сидел рядом с водителем. Он был спокоен. Он умел заставить себя быть спокойным. Он знал, сколько дел гибнет из-за излишней суеты и из-за того, что вдруг сдают нервы. Привык быть холодным, как айсберг, невозмутимым, как индейский вождь. За годы жизни он превратился в идеальную машину для преодоления самых различных препятствий, для выживания в критических ситуациях, для выполнения задач, иные из которых казались невыполнимыми. Он был уверен, что с сегодняшним делом особых проблем не возникнет. Он не видел причин, по которым его может ждать неудача. А вот Мусса, хваленый «серый волк», нервничал. Как любой отпетый профессиональный убийца, он слишком любил свою шкуру, слишком заботился о ней.

— Сбавь скорость, — сказал Валеев. — Успеем. Время еще есть.

Водитель послушно сбросил скорость до пятидесяти.

— О чем думаешь? — спросил Валеев.

— Ни о чем, — пожал плечами водитель. — А о чем должен? О бабках?

— О том, что сегодня все закончится, Серега.

— Что-нибудь еще начнется, — рассудительно произнес Сергей. — Не будет нам спокойствия на этой земле.

— А на какой будет?

— Ни на какой не будет.

Вдоль дороги шли леса, тянулись привычные провинциальные покосившиеся заборы, убогие домики. Время от времени попадались поселки с пятиэтажными домами.

— Здесь — направо, — указал Валеев, сверившись с картой. Три дня назад он был в этих местах, проводил рекогносцировку, но не полагался на свою память. Не тот момент, чтобы заблудиться.

Грузовик свернул на узкую проселочную дорогу, во все стороны брызнули лужи.

"Урал» — хорошая машина. Военная машина — как раз для таких мест. Не увязнет в грязи, не захлебнется, не подведет. Можно быть уверенным, что боевики в кузове и несколько сот килограммов взрывчатки будут доставлены к месту назначения в срок.

Машина остановилась между лесополосой и совхозным полем. В темноте серебристо поблескивала река. Вдалеке мычали коровы, но их не было видно. Сзади остановились еще один «Урал» и «Волга».

Из кабины второго «Урала» вышел Мусса, подошел к Валееву. Посмотрел на часы и произнес удовлетворенно:

— Минута в минуту.

— Как в аптеке, — кивнул Валеев.

— Выдвигаемся?

— Последний расчет.

Валеев еще раз проверил расчет сил, оружие. Повторил позывные и кодовые фразы. Это заняло минут пять.

— Пошли, — наконец сказал он.

Разделились на три группы. Один «Урал» с четырьмя бойцами должен будет перед началом акции выдвинуться к объекту. Остальные боевики, разбившиеся на три группы, стянутся к точкам проникновения.

Валеев шел в группе с одним своим помощником, Муссой и чеченцем. Вечерний лес. Быстро темнело. Валеев умел двигаться в темноте словно ночная кошка, неслышно, мягко. Он исходил сотни, если не тысячи, километров по лесам. Но только эти два километра в его жизни и в жизни миллионов людей были решающими.

Лесополоса оборвалась внезапно.

— Ложись, — приказал Валеев.

Они улеглись на влажную землю. Береженого Бог бережет.

— Дошли, — сказал Мусса, разглядывая объект в бинокль. Он освещался прожекторами.

— Дойти — дело нехитрое, — резко произнес Валеев. — Остаться в живых и уйти — вот задача.

Мусса, как и Валеев, был уверен, что все удастся. План разработан идеально. Улыбнувшись, «серый волк» представил, как зашевелятся русские, когда дело будет сделано. Как начнут прятаться от смерти, забиваться по щелям, как будут верещать, пытаясь защитить себя и своих детей. А на них будет наползать смертельная тень. И начнется все это через несколько минут.

Точнее, через пятнадцать минут — огненный молот опустится на емкости с химически активными веществами, пылающий нож взрежет корпус цеха номер четыре химического комбината, и над небольшим городом поднимется облако. Оно будет расползаться на восток и запад, захлестывая все новые пространства, смертельными частичками проникнет в легкие людей, осядет на листьях деревьев, которые пожелтеют и свернутся, как от огня, проникнет в воды трех рек и доползет до Белоруссии и Польши, а то и дальше, или до Москвы — все зависит от воли ветров. Все просчитано. Распланировано. Тысячи погибших или ставших инвалидами. Огромные зараженные территории. Химический Чернобыль.

Объект гражданский, охраняется не так хорошо, как должен бы, учитывая его опасность. Куда и как заложить мины, как произвести взрыв — все известно. Специалисты — инженеры и химики — над планом поработали основательно. Все просчитали, все продумали, все последствия вычислили. И Валеев рассчитал акцию на пять баллов. Мусса был доволен. Долгожданный час Большой Мести неверным шакалам настал! И он, Мусса, будет держать в руках карающий меч. Огненный меч ислама!

Мусса еще раз посмотрел в бинокль на высокий забор, окутанный колючей проволокой. На корпуса и шарообразные резервуары. Предприятие построено с учетом требований безопасности. Здесь есть все — несколько степеней защиты технологических процессов, аварийные системы блокировки. Единственно, на что не рассчитано, — что резервуары и корпуса будут взрывать минами. Комбинат не должен рвануть, как рванул химический завод в Индии, когда облако накрыло несколько тысяч человек в Пхопале.

В поле зрения Муссы попали двое охранников с автоматами. Мусса улыбнулся. Жить этим людям осталось недолго.

— Восьмой — выдвинулись на позиции, — зашуршала рация.

— Четвертый — на позиции.

— Третий — на исходном рубеже.

— Шестой — готов.

Перекличка закончена. Все на своих позициях. До начала акции осталось три минуты.

— Пора, — улыбнулся Мусса и издал нервный, с сумасшедшинкой смешок.

Он раскрыл «дипломат», который тащил с собой. Внутри был прибор спутниковой связи. Мусса набрал на нем код. Замигала зеленая лампочка. Между чемоданчиком и спутником протянулась невидимая радионить.

Мусса отстучал на клавиатуре кодовое послание, означавшее, что группа вышла на исходный рубеж. На слабо светящемся экране появились слова, означавшие окончательное подтверждение о начале акции.

— Согласие есть, — сказал Мусса. — Начинаем.

— Начинаем, — кивнул Валеев и потянулся к рации.

Гудят на Руси все одинаково — вне зависимости от богатства и должностей и вне зависимости от того, где происходит действо — в коммунальной ли квартире или в президентских апартаментах. И гудеть на Руси любят тоже все (или почти все), и не имеет значения, кто ты — слесарь-сантехник, премьер-министр или академик. Президент относился к тому большинству русских людей, которые гуляют от души. Вовсю. Поговаривают, что со своим товарищем по подобным забавам, бывшим министром обороны, обожал он в Завидово, попарившись от души в баньке и приняв хорошенько на грудь, кататься на вертолете и кричать:

— Поднимите меня!.. Опустите меня!

Какой русский не любит быстрой езды и высокого полета?

Во время знаменитого речного круиза за борт из развеселой русской удали и смеха ради холопы выбросили искупаться в матушку Волгу президентского пресс-секретаря, после чего у последнего на лице еще больше стало философско-интеллигентского уныния, он превратился в эдакого грустного Пьеро и укатил послом в Ватикан писать мемуары, печатным словом распространять свои воззрения на свою судьбу, а также на судьбы России и всего мира. Впрочем, мемуарная лихорадка одолела не его одного — с каждым месяцем она трясла все больше и больше политиков, и чем хуже у них шли дела, тем больше появлялось подобных трудов.

Торжество в честь дня рождения Величества шло вовсю. По мере того, как лилось вино, звучали тосты, пел хор льстецов, хмурое лицо Президента разглаживалось.

"Гарант Конституции… Первопроходец… Петр Первый двадцатого века»… Соревнование в эпитетах грозило зайти далеко. Оно прерывалось аплодисментами. И к Президенту возвращалось доброе расположение духа.

Рядом с главой государства по обе стороны сидели премьер-министр, глава администрации, министры обороны, внутренних дел и другие высшие чиновники. Где-то сзади маячили на подхвате два адъютанта Президента — полковники из СБП. Два телохранителя находились недалеко от объекта защиты. Они засекали каждое подозрительное движение и в любую секунду готовы были рвануться вперед, нейтрализовать любую угрозу, если надо, своим телом прикрыть главное тело страны — такова их судьба, их натаскивали на то, чтобы рефлекторно ценой своей жизни защитить объект. Хороший охранник не теряет контроля над ситуацией ни на секунду. Его не утомляет безделие и скука — у обычных людей монотонность выполняемого задания притупляет реакции, но специалисты СБП вышли из школы девятки — одной из лучших специальных служб мира. Охранники рассредоточились по дому.

Стол был, как обычно, на высшем уровне. Из кухни постоянно выруливали официанты с новыми блюдами. Наконец — сюрприз вечера — огромный целиком запеченный осетр в окружении зелени и помидорчиков. Блюдо поставили перед виновником торжества. Президенту преподнесли нож для рыбы, предоставив почетную возможность первым вонзить его.

— У-у, — покачал головой Президент и привстал, нацелившись куда-то в бок осетра. Крякнув, он погрузил нож, заслужив бурные аплодисменты и приветственные крики.

Полковник Сапрыкин, стоявший у покрытой толстым ковром лестницы и с тоской смотрящий вниз, бросил взор на часы. Сунул руку в карман. Удовлетворенно улыбнулся. Вот так и делается история. Одним нажатием пальца. Нужно только знать, в какой момент, где и на что нажать. Сапрыкин знал, куда нажимать. Его палец погладил кнопку на плоском пульте взрывателя. Вырвется из коробочки радиолуч, коснется радиовзрывателя, электрический разряд пронзит взрывчатое вещество. Большое фарфоровое блюдо, на котором поднесли осетра, является ничем иным, как взрывным устройством, сработанным в одной из лучших лабораторий мира. Взрывная волна сметет главу государства, пройдется по первым лицам, нафарширует их осколками. Вряд ли кто выживет. Государство останется без верхушки. Но освободившийся вакуум заполнится быстро.

Сапрыкина пробрала холодная дрожь. Но сомнений не было. Он знал, что сделает это. Но не каждый день приходится менять историю. Он невольно зажмурил глаза. И нажал на кнопку…

Удар сапога впечатал одного чеченца в землю. Другой, потянувшийся к автомату, получил по пуле в плечо и ногу. В кузове «Урала» террориста отключили ударом ствола автомата под дых. Другому выбили зубы кулаком. Один подручный Муссы пытался дотянуться до гранаты, и ему раздробили ударом ботинка челюсть.

В течение нескольких секунд вся команда Муссы была повязана и упакована так крепко и надежно, как учат в спецназе вязать захваченных у противника языков. Подразделение майора Жарова, подставленное Муссе вместо обещанных боевиков, а так же двое помощников Валеева справились с порученным заданием играючи.

Муссу скрутили, ему крепко связали за спиной руки, приподняли его и прислонили спиной к березе. В лицо ударил луч фонарика.

— Говорит Первый, — произнес Валеев в рацию. — Докладывайте.

— Четвертый — взяли.

Мусса закрыл портфель. Сейчас он выполнит свою часть боевой задачи. О характере действий других он ничего не знал но был уверен, что будет нечто грандиозное, и это заставит забыть о России как о суверенном государстве надолго, если не навсегда.

— Говорит Первый, — произнес Валеев в микрофон рации. — Готовность номер один…

Он посмотрел на Муссу. Тот кивнул.

Сейчас группы выйдут на позиции броска. После подтверждения приказа начнется проникновение на объект. Боевики снимут охрану. «Урал» въедет в гостеприимно распахнутые ворота. Дальше — несколько минут на то, чтобы разместить мины и тротиловые упаковки — в кузове этого добра достаточно, покинуть территорию завода и активизировать взрыватели. И тогда все взлетит на воздух. И химическое облако взовьется над развалинами комбината. А боевиков будет ждать «Урал» со средствами химзащиты. Через пятнадцать километров они сядут в поджидающие легковушки. А власти ничего не успеют предпринять. Некоторое время они будут в шоке. А потом поймут, что уже поздно. Кроме того, у властей появится много других забот — не менее важных.

— Пошли, — сказал Мусса, поправил автомат для бесшумной стрельбы и, согнувшись, скользнул вперед, обогнав Атлета.

Яркие звезды. Много звезд. Они брызнули из глаз Муссы. Потом — космическая чернота. А затем он почувствовал что-то мокрое на лице. Не сразу понял, что его сбили ударом в спину на землю, а потом еще приложили так, что он отключился на несколько секунд. И теперь лежит, уткнувшись лицом в мокрую траву.

— Ай, шакал, — прошипел Мусса, сообразивший, что его снял Валеев.

Он скосил глаза и заметил рядом с собой черную массу. Понял, что это тело его напарника-чеченца.

— Напрасно стараешься, — послышался сзади Сапрыкина голос. Знакомый голос.

Полковник резко обернулся. И увидел начальника СБП и вместе с ним трех здоровяков. И понял, что влип.

— Не жми на кнопку. Не взорвется, — посоветовал один из них.

"Все, проиграл», — с каким-то равнодушием подумал Сапрыкин. Он представил, как прыгает вперед, бьет генерала кулаком в горло. Уходит в сторону и снова бьет, но уже каблуком одну из «горилл». Одновременно выдергивает пистолет. Потом… Потом будет потом.

Один из здоровяков, почуяв, что Сапрыкин сейчас рванет в сторону, ринулся к нему и врезал кулаком в солнечное сплетение. Сапрыкин успел махнуть ногой, но удар прошел мимо. Потом его сшибли подсечкой. Врезали по почкам так, что свет белый померк. Наручники впились в кожу, раздирая ее до крови.

— Вставай, пошли, — его приподняли и быстро потащили в крайний коридор.

— Куда? — прошептал он.

— На Лубянку.

— Почему туда?! — воскликнул Сапрыкин.

— Я обещал им тебя, — хмыкнул генерал Романенков.

— Но ведь мы можем договориться. Я обещаю…

— Помолчи, утомил, — отрезал здоровяк.

— Второй — один дух с двумя огнестрельными ранениями.

— Пятый — языки живы. Покалечены слегка. Дергались.

Выслушав все сообщения, Атлет кивнул своему напарнику:

— Сработали.

— Пускай грузят, — сказал напарник — подполковник ГРУ Алексеев, руководящий операцией, кивнул на помощника Муссы. — Тащи эту тварь к машине. А у меня с Муссой разговор.

Валеев приподнял чеченца и пинком придал ему ускорение:

— Иди, морда, и не дергайся.

Послышались звуки автомобильных моторов. В небе зарокотал вертолет.

— Ну что, Мусса, сегодня у тебя не лучший в твоей жизни вечер, — с насмешкой произнес Алексеев, с презрением разглядывая пленного.

Мусса выругался по-чеченски и по-арабски. Ругался он с минуту. Все это время Алексеев слушал его внимательно. И произнес на чистом арабском языке:

— Зря пышешь злобой, Мусса.

— Ты поплатишься, сын змеи и ишака! Я лично кастрирую тебя, — Мусса не мог унять вспыхнувшую в нем ярость. — Я отрежу тебе все, что выступает. Ты будешь дохнуть медленно, а я буду посыпать твои раны солью.

— Да-а?

— А с этим отродьем Атлетом я поступлю еще лучше! Я буду скармливать ему отрезанный у него член. А он будет жрать его, собака! Он предал нас!

— Он предал тебя? Дурак. Мы водили вас за нос два года. Мы подставили вам Атлета.

— Ты лжешь! Твой грязный язык не знает, что такое правда. Атлет взрывал русских людей, стрелял в них.

— Это тебе только кажется, Мусса. Ты не просто кровавое животное. Ты — полный дурак. И ты, облезлый волк, зря приехал в Москву.

— Я все равно посчитаюсь с вами. Со всеми!

— Интересно, как?

— Вам не удержать «серого волка». Что дальше, шакал? Суд?

— Ты смеешься? Чтобы тебя через неделю выменяли на нескольких захваченных заложников?

— Все равно… Торговаться будем. Обмен будет…

— Не будет.

Что-то в тоне Алексеева наконец проняло Муссу.

— Русский, ты мне ничего не сделаешь. Таких, как я, не убивают. Такие, как я, знают то, что никто не знает. И даже если враг захватывает таких, как я, то относится бережно, — Мусса ухмыльнулся.

— И ты сдашь нам информацию, интересующую ведомство?

— Не тебе, пес. Твоим хозяевам!

Мусса не видел ничего особенного в том, чтобы пойти на временное сотрудничество с русским. Он был воин Аллаха. И правила разрешают немного отступить, чтобы сохранить жизнь и потом наверстать, многократно приумножив дела во благо победного шествия истинной религии.

— Значит, будешь работать с нами, — хмыкнул Алексеев. — Умный ты. Только одного не учел.

— Я все учел.

— Не учел, что ты мой кровник. Ты убил многих людей, которых я уважал и любил. Ты убил моего друга.

— Кого?

— Аслана Хамидова. Он был настоящий человек, Мусса. Я мщу и за него.

— Э, так не делается! — тут Муссу проняло.

— Поздно, Мусса… Я ненавижу твою волчью породу. Я ненавижу таких, как ты.

— И что, ты пристрелишь меня, шакал?

— Нет, Мусса. Ты не заслужил смерти воина. Я тебя просто удушу.

— Нет!

Самое страшное для мусульманина быть удушенным — это значит погибнуть не как воин. Воин Ислама попадает сразу в рай. Удушенный лишается такой возможности.

Мусса выгнулся, попытался кинуться к Алексееву, но тот легко сшиб его с ног. Наклонился. Умело зажал и надавил на шею, пережимая сонную артерию.

— «Серый волк», — покачал он головой. Алексеев выполнил обещание, данное Аслану. Месть свершилась.

У вице-премьера правительства России Александра Чумаченко на самом деле закололо сердце. Оно стучало в груди перегревшимся мотором — неровно, с перебоями. Время приближается. Скоро наступит долгожданная минута.

Стрелки ползли по-подлому медленно. Ему хотелось заснуть и проснуться, когда все кончится, когда он въедет на белом коне на вершину власти. Но так не бывает. Тут не только спать нельзя, но даже расслабиться на миг. Слишком много решается в эти часы. Все будет висеть на волоске. Американцы собаку съевшие на подобных мероприятиях, уверяли, что всё пройдет без сучка и задоринки. Однако и у них случаются сбои.

Но если все удастся… Чумаченко на миг блаженно расслабился. Если бы кто из окружающих знал, какой он тогда груз скинет с плеч. Он избавится от навязчивого страха и от неуверенности в будущем, которая в минуты, когда он отвлекался от обязанности вращаться, как волчок в бешеной суете буден, доводила его до состояния исступления. «В этой варварской стране нельзя быть уверенным ни в чем, даже на два дня вперед», — сказал ему однажды Джерри Саймес, его экономический консультант и душеприказчик. Чумаченко полностью был согласен с этим. Он презирал эту лапотно-медвежью страну. Но так уж случилось, что здесь он родился, и от этой страны он взял все, что только возможно. Здесь сделал себя с нуля. И трясся здесь за будущее. Хватался за власть, зная, что может существовать только в ней — слишком по большим счетам придется платить, если эта власть сменится. А в последнее время все шло именно к этому — к смене власти. Игры в монархии, в перевыборы, политические шулерские комбинации — ничто не давало гарантии будущего. Гарантия была в «Местном контроле». Поэтому он и принял предложение американцев. Впрочем, положа руку на сердце, ему бы и не позволили отказаться.

Чумаченко ждал полного триумфа. Но именно сейчас, когда все практически сделано, полная победа казалась ему сомнительной. Забравшись так высоко, трудно долго удерживаться на вершине.

Усевшись в кресло, он расслабился и прикрыл глаза. Палата напоминала хороший номер-люкс. Подходы сторожила охрана. Датчики на груди передавали сведения о состоянии сердца и готовы были в нужный момент дать сигнал тревоги. Отличная медицина мирового класса. Один из признаков привилегированного положения. Сегодня в России деньги и власть — это и право на медицину, а значит, право на жизнь. И это Чумаченко считал справедливым. Бесплатная медицина, общее право на жизнь, — одна из скончавшихся в корчах химер социализма. Вредная химера. В обществе должен быть естественный отбор. Выживает сильнейший, богатейший, влиятельнейший. Остальные — материал. Народ — поле для власти, для извлечения дивидендов. И нормально пусть живут сильнейшие, для остальных предназначено прозябание. Лучшего эта аморфная, огромная биомасса, эти генетические рабы, именуемые русским народом, не заслужили.

— Удобрения, — хмыкнул Чумаченко, порадовавшись точному сравнению. Действительно, народ — не более, чем удобрения. Власть имущие понимали это еще на заре человечества.

На миг подумалось, что он стал законченным циником. Когда-то ведь не был таким. Но ведь это было так давно…

Он посмотрел на часы. Через две-три минуты взрывная волна разметет тела высших государственных чиновников. Пройдется по большому, неуклюжему, тяжеловесному телу Президента, разрывая и корежа его. Эта картина вызвала какое-то неестественное чувство радости. Чумаченко знал, скольким он обязан «большому папе». Знал, что без него он был бы никем. Но еще знал и то, что всегда ненавидел людей, которые помогали ему, в зависимости от которых он находился, кому должен был угождать, чьи бредни обязан был выслушивать, кому должен был лизать задницы. Как правило, он перешагивал через их головы с удовольствием и радостью. Так что чувство ликования вполне закономерно. Избавление!

Минуты текли за минутами — медленно, тягуче, как резина. Чумаченко сидел, прикрыв глаза, ощущая, как сердце колотится все сильнее.

Время вышло, наверное, все уже свершилось. Через несколько минут после акции ему доложат обо всем. И надо будет работать. А пока еще можно немножко посидеть, тщетно пытаясь снять аутотренингом бешеное сердцебиение. Ему никогда не помогали ни медитация, ни аутотренинг, но он упорно пытался их использовать, в очередной раз убеждаясь, что таким образом он в состоянии справиться с нервами.

В коридоре послышались шум, голоса. Дверь палаты распахнулась. В помещение вошли трое. Те, кого Чумаченко ожидал увидеть в последнюю очередь.

— Добрый вечер, Александр Вениаминович, — произнес Ильичев.

— Что вы здесь делаете? — воскликнул Чумаченко, которому на миг отказало присутствие духа. Он понял, что происходит что-то страшное. Хуже — бесповоротное.

— Извините, что тревожу. Но обстоятельства чрезвычайные.

— Где начальник моей охраны? Как вы попали сюда?

— Охрана снята.

— Что за ерунда? — Чумаченко вскочил и направился к телефону.

Ильичев кивнул, один из сопровождавших его людей лениво ткнул вице-премьера ладонью в грудь, так что тот с хлюпаньем впечатался в кресло.

— Не волнуйся, подонок, — Ильичев подошел и нагнулся над вице-премьером, лицо которого пошло красными пятнами. — Ты теперь наш.

— Что?! Я доложу Президенту! Завтра будете примерять сержантские погоны!

— Поздно. «Местный контроль» в прошлом. В истории неудавшихся операций секретных служб.

Чумаченко закусил губу, но тут же овладел собой и сквозь зубы процедил:

— Выйдите.

— Э, нет. Никуда мы теперь не уйдем. Сбылись твои кошмары… — Ильичев сел в кресло напротив вице-премьера. — Неважно выглядишь… Что, боишься, сукин сын? А когда грабил страну, тогда не боялся? Когда Советский Союз добивал — не боялся? Когда с чеченцами якшался — не боялся?.. Когда с янками договаривался Россию продать — не дрогнуло сердце? О чем думал? О золотых кредитных карточках? О власти своей паскудной?

— Вы… Вы… Вам теперь конец, — выдохнул Чумаченко.

— Да-а?..

Ильичев кивнул одному из своих людей. Тот вытащил из кармана инъектор.

— Теперь поговорим, — кивнул Ильичев. Сыворотка правды вывернула Чумаченко наизнанку, и через полтора часа из него вытрясли все, что нужно.

— Все, пора, — кивнул Ильичев.

Еще один заряд инъектора. Через пятнадцать минут вице-премьера правительства России Чумаченко — одной из самых одиозных и зловещих фигур последних лет, не стало.

В дверь позвонили.

— Проверь, Абдул, — бросил невысокий горец в майке и спортивных брюках, пожирающий глазами экран телевизора. По видео крутилась крутая порнуха.

Огромный, волосатый, с бугрящимися мышцами Абдул кивнул своему напарнику, цедившему пиво. Тот поставил банку на стол, взял компактный, только что с любовью вычищенный и смазанный «узи» и встал с одной стороны двери. Абдул — с другой, держа в руке пистолет.

— Кто? — спросил он.

— Девушек вызывали? — отозвался мужчина, позвонивший в дверь.

— Вызывали, — возбужденно произнес Абдул и распахнул дверь.

Вожделение на лице сменилось удивлением. И это выражение так и осталось с ним. Он получил из бесшумного пистолета пулю в лоб и упокоился, грохнувшись на спину так, что затряслись стекла.

В дверь бросили световую гранату, которая выплеснула море света. Двое заскочили в комнату, стреляя из бесшумного оружия по всему, что движется. Два горца рухнули. В ванной послышался шум.

— На, — звонивший в дверь нажал три раза на спусковой крючок, ударил ногой по двери. В ванной комнате лежал здоровенный парень, на вид русский. Две из трех пуль попали ему в грудь. Кровь смешалась с пенистым шампунем.

— Все, — сказал один их нападавших, и они быстро, без суеты вышли из квартиры.

…Стаценко, исполнитель силовых акций, активист боевого крыла Белорусского народного фронта, ненавидел Россию до дрожи. Он поработал хорошо. Удалось провести одну акцию, и пусть жертв не так много, но кровь проклятым питерцам подпортил.

Он небрежно вел свои «Жигули». Остановился на перекрестке. Потянулся к сигаретам. Зажег, затянулся. Рядом остановился «москвичок» — старый, затертый.

Пассажир на переднем сиденье «Москвича» приветливо махнул рукой. Стаценко пожал плечами и отвернулся. Еще раз затянулся.

— Милиция! — услышал он над ухом.

Рука потянулась к сиденью, под которым лежал пистолет. Но тут же звезды брызнули из глаз от умелого удара. Отдышался он, когда уже был на заднем сиденье своих «Жигулей».

— За что задержали? — спросил он хрипато.

— Кто сказал, что задержали. Нет, тут все куда как серьезнее, бандитская морда, — сказал парень, тот, который махал рукой из «Москвича».

…Охранник, стерегущий вход, упал с арбалетной стрелой во лбу, не успев даже вскрикнуть.

— Пошли, — приглушенно прикрикнул старший группы, в руке он небрежно держал пистолет-пулемет с глушителем — незаменимое оружие при проведении полицейских и специальных акций.

Три фигуры в темном ворвались в покосившийся дом.

— Привет, громодяне, — высадив дверь, старший взял на мушку двоих руховцев.

— Вы кто? — спросил один, ошарашенно глядя на «привидения» в черном.

Его не удостоили ответа.

Бойцы вытащили из другой комнаты еще одного украинского боевика.

— Громодяне, у нас за террор смертная казнь. Считайте, мы палачи! — воскликнул командир группы.

Несколько хлопков. Со стуком повалились тела, напичканные пулями.

— У них тут целый склад взрывчатых веществ, — сказал один из бойцов, обводя глазами помещение, где лежал ящик с тротиловыми шашками, капсюлями, деталями для изготовления взрывных устройств. — Взрывное устройство делали.

— Оставь, — произнес командир. — Уходим.

…Вертолеты застрекотали, заходя на базу боевиков, расположенную на границе Чечни и Азербайджана. Неуправляемые реактивные снаряды накрыли сектор. Одновременно рванули расставленные спецназовцами мины. Бандиты заметались по территории, начали выскакивать из хлипких домов. Их добивали в упор. Они не успели организовать оборону.

— Командирам групп. Сообщите о потерях, — потребовал ответственный за операцию. Пришли сообщения.

— Астра-четыре на связи. У меня — все на месте…

— Астра-пятый — порядок… Операция прошла без потерь.

— Снимаемся, — приказал командир.

Подобравшие спецназовцев транспортно-боевые вертолеты взмыли вверх и растаяли в ночи…

За ночь была отработана значительная часть имеющейся информации по террористическим группам. Отработана предельно жестко, с последующими задержаниями и отправкой в распыл.

Террориста можно достать только его методами. И лучше в его логове. Те, кто проводил акцию, прекрасно это понимали, поэтому никаких угрызений совести не испытывали…

Утром Президенту России докладывал ситуацию и.о. начальника ФСБ генерал Ильичев. Разъяснения давал и генерал-полковник Логинов. Здесь же скромно присутствовал Романенков, тоже примеривший на себя лавры избавителя от супостатов.

Президент выслушал доклад хмуро. Ему были представлены видеозаписи, бумаги, прочие документы. Вдаваться в них он не стал. Но вид разобранного на части блюда, на котором ему вчера подавали осетра и которое на деле оказалось взрывным устройством, привело его в шок. Несколько минут он пребывал в молчании, хмурился, потом сказал:

— Ну и мерзавец этот Чумаченко. Скользкий, понимаешь, всегда был… А я ему верил. Ваши предложения, какой ход дадим этому делу?

— Чумаченко умер вчера от сердечного приступа в больнице.

— Чего это он?

— Увидел, что план не сработал. Не выдержало сердце.

— А…

Еще минуту он смотрел на папку с материалами. Потом изрек:

— Молодцы. Благодарю от имени России и Президента.

Представить участников операции на Героев России и на ордена… Нет, ну какая сволочь Чумаченко. Говорил мне Коржов. Эх, — Президент устало махнул рукой…

"Возможный сценарий операции «Местный контроль». Модель № 4.

В настоящее время достигнутый уровень контроля над территорией бывшего Советского Союза и над государственными институтами России перестает удовлетворять ведущие общественно-политические и экономические структуры Запада. Развитие ситуации в России непредсказуемо. Продолжается кризис власти, а подобные кризисы, как показывает мировая практика, часто заканчиваются введением жестких авторитарных режимов. Усиливается контроль государства во внутренней и внешней политике. При этом неизбежен откат от демократических и общечеловеческих ценностей, ориентация на национальные приоритеты. Пока еще достаточно мощными остаются военно-технический потенциал и ядерно-ракетный щит, что делает невозможным проведение крупномасштабных военных действий против России. Все это толкает Запад к проведению мероприятий, имеющих целью установление полного контроля над ядерным комплексом России и создание в стране марионеточной диктатуры. Перспективная цель — дальнейшее территориальное разделение России по «сферам влияния» мировых держав — США, Германии, Японии, ради контроля над полезными ископаемыми и производственными мощностями. А значит, практически полную утрату суверенитета.

В рамках операции «МК» предусматривается задействовать подконтрольные Западу средства массовой информации, экономические и финансовые структуры, международные институты, террористические националистические организации и легальные политические формирования России.

Операция включает в себя несколько блоков обеспечения: информационное, политическое, военное, силовое.

1. Информационное обеспечение:

— Распространение через средства массовой информации ряда материалов, порочащих Вооруженные Силы России. Использование таких организаций, как Комитет солдатских матерей, благотворительные фонды, Комиссия по правам человека. Будет предпринято очередное муссирование темы «проигранной» чеченской войны как свидетельства неспособности разложившихся Вооруженных Сил не только воевать с достаточно сильным противником, но и проводить локальные военные акции. Так же будут продолжать эксплуатироваться вечные темы — дедовщина, падение морального уровня войск, преступность в армии.

— Отражение якобы существующего роста пацифизма. Организация демонстраций молодежи против службы студентов в армии, а также против армии вообще под лозунгами плана: «Мы не хотим быть убийцами и убитыми», «Мы — не пушечное мясо».

— Пропагандистский акцент ставится на то, что теперь России не от кого обороняться, мир теперь не разделен на две враждебные части, у нас не осталось врагов. Якобы победила философия не противостояния, а международной взаимопомощи ради обеспечения мира во всем мире. Нивелирование в глазах общественного мнения самого понятия национальных интересов.

— Непрерывный показ западных обывателей и политиков, клянущихся в любви к России и утверждающих, что холодная война в прошлом, русские — такие же люди, и всем надо жить в мире.

— Демонстрация кризиса в Российской армии сочетается с показом реалий армий НАТО. Ежедневная демонстрация уверенных в себе, простецких военнослужащих, которые могут решать любые задачи, будет идти параллельно с рассказами о поражениях Российской армии последних лет. Возможно привлечение воспоминаний участников всех войн против России — моджахедов, таджикской оппозиции и других.

— Подогревается ядерный психоз. В том числе используется затертая карта Чернобыля.

— Постоянные повторения: в России накоплен гигантский ядерный потенциал, Россия не в состоянии на ее нынешнем уровне развития сама им распоряжаться, что создает угрозу для всего мира. Вновь запускается тезис «Россия — это Верхняя Вольта, оснащенная ядерными ракетами».

— Постоянно показываются плохо охраняемые военные объекты, в том числе и ядерные, а также ядерные электростанции. Муссируется мысль — «мы не в состоянии сами их защитить. Нам все это не нужно».

— Возможно проникновение журналистов на охраняемые объекты. Цель — создать ощущение, что это сделать нетрудно. При этом имеются широкие возможности как для фальсификаций, так и для откровенных провокаций.

— Раздувается истерия вокруг происходящих диверсий, в сознание населения внедряется идея: Россия не способна самостоятельно противостоять террору. У нее нет для этого ни сил, ни возможностей, ни желания.

— Проводятся опросы общественного мнения по поводу ситуации в стране, сотрудничества с Западом, при этом результаты скорее всего будут сфальсифицированы.

2. Силовое обеспечение:

— Резкий рост террористических акций, проводимых представителями кавказских республик, Украины, наемниками из преступного мира внутри самой России.

— Возможны теракты, ответственность за которые берут на себя какие-то мифические террористические организации.

— Диверсии на военных объектах, в том числе ядерных.

3. Военное обеспечение:

— Объявляются учения войск НАТО.

— НАТО и американцы проводят совместно с Россией несколько совместных учений по поддержанию порядка и охране военных объектов, что преподносится как величайшее достижение военного сотрудничества двух сверхдержав.

4. Политическое обеспечение:

— Подготовительный этап требует убрать из правительства и с политической арены силы, а также конкретных людей, которые способны противостоять осуществлению операции.

— Инициируются конфликты с Государственной Думой, одновременно выбрасываются компрматериалы на ряд депутатов. Вместе с тем тысячекратно обговаривается в СМИ, что этот орган занят говорильней, мешает осуществлению реформ, лоббирует интересы финансовых структур. Депутатские квартиры, машины станут любимыми темами представителей СМИ.

— Дума отклоняет несколько явно провокационных законов, подготовленных в недрах администрации Президента.

— Выброс компрматериалов на некоторых лидеров МВД, ФСБ и МО. Проходят отставки наиболее серьезных руководителей.

— Возможны провокации против силовиков — например, им будет подкидываться не совсем верная информация, их будут вынуждать на активные шаги, а когда на этом поприще они будут терпеть неудачу, станут предприниматься оргвыводы. Достигается две цели — уходят наиболее опытные и активные сотрудники и происходит деморализация органов, провоцируется их бездеятельность.

Развитие событий.

— Происходит ликвидация представителя России в Совете Безопасности ООН и на эту должность назначается лицо, преданное группировке, играющей основную роль в операции «Местный контроль».

— Проводится диверсия в одной из Российских областей. Предметом становится ядерный или химический объект. Диверсия вызывает серьезную экологическую катастрофу, которая, возможно, затронет и часть Европы.

— Одновременно во время проведения встречи Президента с первыми лицами происходит теракт, в результате которого уничтожается как сам Президент, так и премьер-министр, руководители силовых ведомств. Возможно одновременное уничтожение и высших государственных деятелей, зарекомендовавших себя западными лоббистами, чтобы не возникло сомнений, — террористы бьют и национально ориентированных и прозападных политиков.

— К руководству страны по Конституции приходит один из вице-премьеров.

— На заседаниях Совета Безопасности идут дискуссии о том, что Россия не способна обеспечить безопасность своих ядерных и особо опасных промышленных объектов, и о возможной силовой помощи в этом вопросе. Представитель России в СБ дает согласие по поручению нового Президента на ввод в Россию войск ООН для охраны объектов, представляющих ядерную и химическую «экологическую» угрозу для зарубежных стран. С этой целью используются силы специальных операции западноатлантического военного блока.

— От имени нового Президента отдается приказ новым министрам обороны и внутренних дел приступить к совместной охране особо важных объектов, в том числе стратегических ядерных сил страны.

— После психологической обработки население встречает голубые каски как гарантов безопасности. Войскам, несущим совместную охрану объектов, выплачивается содержание по ставкам миротворческих сил — одна-две тысячи долларов, что для военных с продолжающимися задержками зарплаты является подарком. Таким образом недовольство офицерского состава сводится на нет.

— Сперва охрана ядерных и военных объектов производится по принципу паритета — на одного солдата ООН — один солдат Российской армии. Но постепенно объекты переводятся под полный контроль войск ООН с перспективой дальнейшего ядерного разоружения.

— В связи с террористическими актами в России вводится чрезвычайное положение, Государственная Дума, а возможно, и Совет Федерации, распускается с последующей отменой в связи с тяжелым положением президентских и парламентских выборов.

— В рамках чрезвычайного положения выступления оппозиции жестоко подавляются. При этом используются не столько силы правопорядка, сколько преступные структуры, националистические формирования, в том числе украинские, чеченские.

Дальнейшие действия по разделу России будут предусмотрены новыми планами и вряд ли просчитываются в рамках операции «МК».

Расчет времени и конкретное содержание военных, политических и информационных акций, возможные действующие лица и порядок их действий — см. приложение № 7 и 8 на 15 стр.

Предложения по нейтрализации предпринимаемых действий — см. приложение 9.

Майор Голубев».

Голубев, еще раз прочитав свое творение, удовлетворенно написал после своей подписи — «нейтрализация проведена согласно предложениям, изложенным в приложении 10».

— Отлично сработали, — сказал Голубев.

— Не в последний раз, — произнес устало Алексеев. — Они не успокоятся. Стервятники всегда кружат над больными животными, которые становятся легкой добычей.

— Как говаривал царь всея Руси Александр III: «У России два союзника — ее армия и флот».

— А что. В точку…

Все провалилось к чертям. Для координатора «Местного контроля» Эдварда Ривкина это был тяжелый удар. Слишком много сил потрачено. Слишком значительные средства пущены на ветер. Слишком большие надежды лопнули. Но он не привык раскисать. Он глотнул хорошую порцию виски, потом сунул голову под холодную воду. Хмель улетучился, а на лице Ривкина засияла его классическая, несмываемая американская, широкая, обаятельная и глупая улыбка.

Ривкин выдержал и не такие удары. Для кого-то другого подобный провал стоил бы работы в Управлении. Но не для него. Он относился к неприкосновенным. А их не выгоняют и не взгревают за неудачи. Неприкосновенных держат за их способность делать дело. А это Ривкин умел.

— Ничего, будем работать дальше, — сказал Ривкин резиденту Уайту, к которому заглянул перед отъездом в Шереметьево-2. — Ничего не кончено. Все только начинается. Россия больна. И выздоравливать не собирается. Значит, нужда во врачах сохранится еще надолго.

— Особенно в тех, которые лечат цианистым калием, — грустно улыбнулся Уайт.

— Да. Такие врачи вообще нарасхват.

— Всего доброго, Эдвард.

— Пока, Уайт. С вами было приятно работать.

Уайт проводил Ривкина недобрым взглядом. «Приятно работать». А еще приятнее будет свалить свои неудачи на местного резидента. А в этом Ривкин за годы жизни весьма преуспел. Уайт знал это…

"Линкольн» посольства США ехал по Москве. Ривкин просматривал утренние газеты. Журналисты как голодные псы — их трудночоттащить от жертвы. Они привычно бубнили что-то о ядерных объектах и о боеспособности армии. Но это не имело никакого смысла. Наоборот, могло теперь уже привести к обратному эффекту. Социальные коррекции сознания, проведенные с помощью СМИ, обычно действуют непродолжительное время. С их помощью можно выиграть выборы, перевернуть мозги согражданам, но долго держать в наркотическом опьянении вряд ли получится.

Ривкин отбросил газеты и зевнул. Надо отвлечься от всего этого дерьма. Главное, спокойствие. Завтра он будет в Вашингтоне. У него хороший дом в престижном пригороде. У него очаровательная жена, две дочки и огромный доберман. Он отогреется душой в семье. Хорошо ему было только со своими близкими и на работе. Ривкин обожал свою работу. Он как альпинист покорял все новые и новые вершины, хотя ему приходилось карабкаться и по камням, и обмораживать руки, и болтаться на страховке над пропастью. Его работа — это скалолазание. В ней он видел смысл своей жизни. «Линкольн» притормозил. — Вправо! — заорал Ривкин.

Водитель и сам понимал, что нужно успеть проскользнуть в зазор между глухим бетонным забором и мчащимся на них, потерявшим управление бензовозом. Водитель или был пьян, или сошел с ума.

Шофер «Линкольна» уже видел, что не успевает. Довернул руль. Машину тряхнуло. Послышался скрежет: крыло «Линкольна» задевало за забор, оставляя на нем частички синего лака. Раздался звон разбитых стекол. Закричал шофер.

"Только бы не воспламенился бензин в цистерне», — с отчаянием подумал Ривкин, съеживаясь на сиденье. Он прикрывал ладонями лицо от сыплющихся осколков — стеклянные иглы впивались в кожу…

Черные остовы цистерны и «Линкольна» и головешки — то, что осталось от тел, — вот что нашли представители посольства США, прибывшие на место происшествия.

Вечером Артур Уайт просматривал полученные материалы. Нельзя сказать, что он слишком убивался по поводу гибели Ривкина. Теперь в Лэнгли есть козел отпущения, и нетрудно представить, на кого повесят всех собак. Уайт остается в стороне. Но все-таки резиденту было грустно.

В случайность происшедшего он не поверил ни на йоту. Русские показали в очередной раз, что могут работать. Они пошли на насилие. Но их трудно за это винить. Не они начали эту дерьмовую операцию. Но зато они ее заканчивают, подтверждая в очередной раз марку лучших спецслужб мира, которых так и не сломили последние не самые лучшие в их истории годы. Уайт уважал какое-то дикое, неуемное стремление русских восставать из пепла даже в самых безнадежных ситуациях. Он не верил, что Россию удастся добить окончательно. Ривкин был обычным дураком. Поэтому и погиб так глупо, объятый пламенем, будто вышедшим из преисподней.

— Глупо, — произнес Уайт и начал сочинять донесение.

Валееву не спалось. Он чувствовал себя опустошенным. Из него будто выкачали воздух, и он как старая спущенная шина. Все, что было раньше: войны, душманы, оперработа в ГРУ, — казалось, отделено от него бронестеклом. Будущее — неясно, прошлое — нереально.

Операции «Подкидыш» и «Плотина» завершены. Нет больше преступного авторитета Атлета. Есть полковник ГРУ Сергей Валеев. Что будет дальше? Опять какие-то акции, оперативная работа, боевые вылазки. Скучать не придется. Но пока что он завис между прошлым и будущим в небольшой квартире в центре Москвы. За окнами шумела Тверская улица. Старая Москва.

Что там в глубине сознания — за бронированным стеклом? В полутьме этой квартиры воспоминания казались неважными, второстепенными.

В начале войны в Чечне по информации агентуры ГРУ вышло на законспирированную организацию, занимавшуюся выполнением заказных убийств и террористических актов. Клиентами в основном были кавказские сепаратисты и националисты с Украины. Организация выполняла заказы четко и в срок, с высочайшим профессионализмом. Постепенно выявились основные фигуры этой организации и встал вопрос — что с ними делать. Тогда и возникла совместная — ГРУ и ФСБ — программа «Подкидыш». Аккуратно, с хирургической точностью террористическая группа была ликвидирована, а два ее лидера перевербованы. Так появилась группировка-дубль. Во главе ее встал новый руководитель — бывший военный, как он представлялся, Атлет. И началась игра.

Водить за нос заказчиков оказалось не так легко. Им нужен был результат. Приходилось проявлять чудеса изобретательности, имитируя наемные убийства и террористические акты. Голливудские режиссеры и мастера спецэффектов сдохли бы от зависти, если бы могли видеть эти спектакли. С самого начала установили, что ни один из посторонних людей не должен пострадать. И это удалось. У заказчиков была полная уверенность, что корпорация «Террор и К°» в последние два года действует беспощадно, эффективно, точно, как швейцарские часы. Благодаря этому частично удавалось держать под контролем террор в России.

Чеченцы и их турецкие патроны сошлись на том, что лучших исполнителей для акции, чем команда Атлета, им не сыскать. В качестве помощников Валееву передали группу Жарова — им предстояло сыграть роль бандитов.

Одновременно Алексеев от своего агента и друга Аслана Хамидова, также участвовавшего в операции «Подкидыш», получил информацию о составе и порядке выдвижения команды Муссы. Когда спецназовцы просматривали документы, двое из них заявили, что знают Юсупа Ходжаева — главного минера группы Муссы. Нужно было выводить из игры или их, или Ходжаева. Последнее оказалось предпочтительнее. Была сымити-рована околоресторанная разборка и Ходжаев был убит.

И вот акция подготовлена. Совместная чечено-российская группа выдвинулась на рубеж атаки. Мусса послал сообщение своим хозяевам, что все в порядке и они начинают действовать. На этом «волки» свою задачу в комбинации ГРУ выполнили. Их можно было брать тепленькими…Затренькал телефон.

— Але, — Валеев взял трубку.

— К отпуску готовишься? — спросил Алексеев.

— А что, ты против?

— Против. Работка предвидится.

— Хорошая работка?

— Не соскучишься.

— Спасибо.

Ривкин очнулся лежащим на жестком кожаном диване. Голова была ясная.

Ривкин приподнялся и огляделся. Скорее всего он находился в подвале — в комнате ни окон, ни дверей. Помещение заливал яркий свет. Он нещадно бил в глаза. Там находились еще два человека. Они сидели на стульях около дивана и внимательно смотрели на сотрудника ЦРУ.

Ривкин разом вспомнил все. Надвигающийся бензовоз. Хлещущие по лицу осколки. Чьи-то руки выдернули его из кабины. Сзади дохнуло жаром, но это уже было неопасно. Ему вкололи что-то в руку и он погрузился во тьму.

— Где я? — осведомился Ривкин.

— У друзей, — ответил тот, кто сидел к нему поближе. Говорил он на чистейшем английском языке.

Таких друзей Ривкин с удовольствием жег бы на костре. Того друга, который заговорил с ним, он прекрасно знал по досье и фотографиям. Генерал Ильичев — ныне и. о. начальника ФСБ — кадр старой закалки. Один из действительно сильных противников, которого так и не удалось скинуть общими усилиями в последние годы, хотя со многими его коллегами разделались без всякого труда.

Ривкин потер виски и вяло решил покачать права.

— У меня дипломатическая неприкосновенность.

— У вас? — удивился Ильичев. — А кто вы такой?

— Моя фамилия Ривкин. Я — сотрудник госдепартамента США. Я требую, чтобы обо мне сообщили в посольство.

— Вы что-то путаете. Мистер Ривкин несколько часов назад сгорел в машине, которая везла его в Шереметьево-2. Автокатастрофа. Ей-Богу, не по себе становится от таких печальных событий. Видите, что все мы смертны, какие бы заслуги не имели, — генерал продемонстрировал цветные фотографии сгоревшей машины.

— Это сойдет вам с рук, генерал? Вы серьезно так считаете? — нашел в себе силы с иронией произнести Ривкин.

— Еще как сойдет.

Ривкин наморщился. Он вспоминал подробности автокатастрофы. Всегда знал, что русские — прирожденные фокусники. Спецоперации, акции воздействия — никто в мире не мог с ними сравниться, разве только спецы из третьего рейха. По сравнению с достижениями русских силовые акции ЦРУ — просто работа грубых мясников. Особенно в последнее время, когда из Управления уходят старые кадры и набирается золотая молодежь, которая ничего ни в чем не смыслит.

Да, сделано так, что не подкопаешься. Ни одна экспертиза, в том числе и генетическая, ничего не установит по этим обгорелым головешкам.

— И что вы теперь от меня хотите, генерал?

— Не так уж и много. У меня есть вакантная должность консультанта по США.

— Я не могу принять это предложение.

— Можете. И примете. Вы сами прекрасно это знаете.

Ривкин знал, что генерал прав. Это действительно такое предложение, от которого не отказываются.

Залыгин и Логинов сидели в кабинете последнего.

— Ну что, как Президент? — спросил Залыгин.

— По-моему, он нас невзлюбил, — криво улыбнулся Логинов.

— Правильно. Мы не только спасли его от смерти, но и ткнули лицом в грязь. Таких спасителей не прощают.

— Это неважно. Он в очередной раз убедился, что без нас не выживет.

— Убедился-то убедился, — произнес задумчиво Залыгин.

— Но линию свою гнет. Знаешь, кого назначают на место Чумаченко?

— Кого?

— Зельдинского.

— Ух ты. Это же второй эшелон агентуры влияния! — воскликнул Залыгин.

— Нам ли унывать? Надо работать засучив рукава…

Бежать в ногу. В ритм. Не отставать. Спецназовца кормят ноги. Автомат на плечо. Вперед… Жаров остановился и выдохнул:

— Привал.

Несколько минут отдыха. Расслабиться, ловить каждую секунду. Все… Пора дальше. Марш-бросок. Должны выйти с наилучшим временем. Потому что группа Жарова — лучшая.

— Вперед, шевелись, — прикрикнул он. — Кто Родину будет защищать? Шевелись, братцы!..