В обычной двухзначной логике таких законов четыре: закон тождества (любое высказывание с необходимостью равно самому себе); закон двойного отрицания (двойное отрицание высказывания равно утверждению этого высказывания); закон исключенного третьего (высказывания может быть либо истинным, либо ложным); закон противоречия (неверно, что высказывание может быть одновременно истинным и ложным).
      В начале ХХ в. выяснилось, что закон исключенного третьего, строго говоря, не является законом логики, в силу того, что он действует только применительно к конечному множеству объектов, тогда как, например, числа представляют собой бесконечное множество. Вот что пишет об этом известный логик, а также автор знаменитых диссидентских памфлетов А. А. Зиновьев: "Возьмем утверждение: всякое целое число, большее единицы, есть либо простое, либо сумма двух простых, либо сумма трех простых. Неизвестно, так это или нет, хотя во всех рассмотренных случаях это так (а их конечное число). Назовем исключительным числом число, которое не удовлетворяет принятому утверждению. Существует ли такое число или нет? Мы не можем указать такое число и не можем вывести противоречие из допущения его существования. Отсюда делается вывод о неприменимости закона исключенного третьего в таких случаях". В данном случае, также показывающем, что не все законы двухзначной логики срабатывают, речь шла о так называемом интуиционистском понимании логики (авторы концепции интуиционизма - Л. Броуэр и А. Гейтинг).
      Аналогичным образом, двухзначная логика плохо описывает некоторые модальные высказывания (см. модальности). Например, высказывания "возможно, идет дождь" и "возможно, не идет дождь" не противоречат друг другу. Может быть, идет, а может, уже кончился. Но их немодальные аналоги - "дождь идет" и "дождь не идет" - являются явными противоречиями. Для подобных случаев и создавались М. л. Их авторы - Я. Лукасевич, Э. Пост, Д. Бочвар, Г. Рейхенбах стремились более адекватно, чем это делает классическая двузначная логика, описать такие сложные процессы, как процессы в микромире, или обойти такие технические трудности, как в примере с модальными высказываниями.
      В результате было построено несколько самостоятельных систем М. л. со своей аксиоматикой, своими законами, отличающимися от законов двузначной логики. Мы не будем вдаваться в суть этих законов - важно, что они построены и что мы поняли, чему они служат.
      Лит.:
      Вригт Г. Х. фон. Логика истины // Вригт Г. Х. фон. Логико-философские исследования. - М., 1986.
      Зиновьев А А Философские проблемы многозначной логики - М., 1960.
      МОДАЛЬНОСТИ
      (от лат. modus - вид, способ) - тип отношения высказывания к реальности. Наиболее известные нам М. - это наклонения: изъявительное - оно описывает реальность ("Я иду"), повелительное - оно ведет диалог с реальностью ("Иди") и сослагательное ("Я бы пошел") - оно вообще слабо связано с реальностью.
      Но, кроме обычных наклонений, существуют еще логические М. - они называются алетическими (от древнегр. aletycos истинный) это М. необходимости, возможности и невозможности. Эти М. существуют как бы незримо. При логическом анализе они добавляются к предложению в виде особых зачинов на метаязыке, модальных операторов. Например, все аксиомы математики и логики являются необходимо истинными - "2х2 4", "Если а, то неверно, что не а" (закон двойного отрицания).
      Тогда мы говорим:
      Необходимо, что если а, то неверно, что не а.
      Такие высказывания истинны всегда, во всех возможных мирах (см. семантика возможных миров). Они называются тавтологиями.
      Пример возможно истинного высказывания: "Завтра пойдет дождь"; пример невозможного высказывания: "Если а, то не а". Такие высказывания называются противоречиями.
      Алетические М. были известны еще Аристотелю. В ХХ в. К. Льюис построил на их основе особую модальную логику, аксиомы которой отличаются от аксиом обычной пропозициональной логики (логики предложения).
      Например, законом (тавтологией) обычной логики является предложение: "Если а, то а"(форма закона тождества). Если добавим сюда оператор "возможно", то это предложение перестанет быть тавтологией, необходимой истиной:
      Если возможно, что а, то возможно, что и не а.
      В ХХ в. были разработаны и другие модальные системы:
      1. Деонтические М. ( лат. deonticos - норма) - это М. нормы. Они предписывают, что должно, что разрешено и что запрещено. Например, в трамвае:
      Должно платить билеты.
      Можно ехать.
      Нельзя курить.
      Логику деонтических М. разработал финский философ Георг фон Вригт.
      2. Аксиологические М. (лат. ахiс - ценность), различающие негативные, позитивные и нейтральные оценки. В сущности, любое предложение так или иначе окрашено аксиологически в зависимости от контекста (см. прагматика). Равным образом можно сказать:
      Хорошо, что идет дождь.
      Плохо, что идет дождь.
      И просто: Идет дождь.
      Аксиологическую логику разработал русский философ А. А Ивин.
      3. Эпистемическая логика ( древнегр. ерisteme - знание) изучает М. знания, незнания и полагания:
      Он знает, что я это сделал.
      Он полагает, что я это сделал.
      Он не знает, что я это сделал.
      Эпистемическую логику разработал Яакко Хинтикка, один из создателей семантики возможных миров.
      4. Логика времени - прошлое, настоящее, будущее:
      Вчера шел дождь.
      Сегодня идет дождь.
      Завтра пойдет дождь.
      Логику времени разработал английский философ Артур Прайор.
      5. Логика пространства - здесь, там, нигде. Подробно о ней см. в ст. пространство.
      Можно заметить, что все шесть М. устроены одинаковым образом, в каждой по три члена - позитивный, негативный и нейтральный:
      М. + 0
      алетические необходимо возможно невозможно
      деонтические должно разрешено запрещено
      аксиологические хорошо нейтрально плох о
      эпистемические знание полагание незнание
      временные прошлое настоящее будущее
      пространственные здесь там нигде
      Можно заметить также, что все М. и содержательно похожи друг на друга. Необходимо соответствует тому, что должно, хорошо, известно, находится в настоящем и здесь. И наоборот. Возможно, в эпоху мифологического сознания (см. миф) они составляли одну супермодальность.
      Для чего нужны М.? Они регулируют всю нашу жизнь (см. реальность). Например, деонтическая логика сможет когда-нибудь решить, разрешено ли то, что не запрещено.
      Каждый наш шаг в жизни характеризуется в сильном смысле хотя бы одной такой М., а в широком смысле - всеми шестью. Рассмотрим простейшую ситуацию:
      Человек вышел из дома.
      Это возможное высказывание С деонтической точки зрения это разрешенное действие (но если бы контекст предшествующих или последующих предложений указывал на то, что в это время наступил комендантский час, то это действие перешло бы в разряд запрещенных). Хорошо это действие или плохо, также зависит от контекста. Если человека ждет приятель, то оно хорошо, а если наемный убийца, то, конечно, плохо. С точки зрения времени, это высказывание о прошлом. С точки зрения пространства, это переход из одного актуального пространства в другое. В сильном смысле это именно пространственное высказывание и действие.
      Построенная типология М. может отражать не только реальную жизнь, но и классифицировать сюжеты (об этом см. соответствующую статью словаря).
      Лит.:
      Вригт Г.Х. фон. Логико-философские исследования.- М., 1986.
      Ивин А. А. Основания логики оценок. - М., 1971.
      Рrior A. N. Time and modality.- Ох., 1957.
      Hintikka J. Knowledge and belief1. - L., 1962.
      Руднев В. Морфология реальности: Исследование по "философии текста".- М., 1996.
      = МОДЕРНИЗМ
      - достаточно условное обозначение периода культуры конца ХIХ - середины ХХ в., то есть от импрессионизма до нового романа и театра абсурда. Нижней хронологической границей М. является "реалистическая", или позитивистская, культура ХХ в., верхней - постмодернизм, то есть 1950 - 1960-е гг.
      Не следует путать искусство М. и авангардное искусство, хотя порой грань между ними провести трудно.
      Типичными искусствами М. являются символизм, экспрессионизм и акмеизм. Типичными искусствами авангарда являются футуризм, сюрреализм, дадаизм. Главное различие между М. и авангардом заключается в том, что хотя оба направления стремятся создать нечто принципиально новое, но М. рождает это новое исключительно в сфере художественной формы (говоря в терминах семиотики), в сфере художественного синтаксиса и семантики, не затрагивая сферу прагматики. Авангард затрагивает все три области, делая особенный упор на последней. Авангард невозможен без активного "художественного антиповедения", без скандала, эпатажа (см. авангардное искусство). М. это все не нужно. В сфере прагматики модернист ведет себя, как обычный художник или ученый: он пишет свои замечательные картины, романы или симфонии и обычно не стремится утвердить себя перед миром таким активным способом, как это делают авангардисты. Наоборот, для модерниста скорее характерен замкнутый образ жизни, а если модернисты объединяются в какие-то кружки, то ведут они себя исключительно тихо и даже академично.
      Вообще понятие М. тесно связано не только с искусством, но и с наукой и философией. Недаром многие ранние модернисты (особенно русские) были учеными и философами - Валерий Брюсов, Андрей белый, Вячеслав Иванов. Нельзя не считать проявлениями М. в культуре ХХ в. такие ключевые явления, как психоанализ, теорию относительности, квантовую механику, аналитическую философию, структурную лингвистику, кибернетику и нельзя не считать модернистами Зигмунда Фрейда, Карла Густава Юнга, Альберта Эйнштейна, Германа Минковского, Курта Геделя, Нильса Бора, Вернера, Гейзенберга, Фердинанда де Соссюра, Людвига Витгенштейна, Норберта Винера, Клода Шеннона.
      М., если его рассматривать как такое комплексное движение в культуре ХХ в., отталкивался прежде всего от "реалистического" (ср. реализм), позитивистского мировосприятия ХIХ в. Основные различия между ними в следующем:
      1. Позитивизм стремился к описанию существующей реальности, М. стремился моделировать свою реальность (в этом смысле эволюционная теория Дарвина является скорее модернистской, чем позитивистской, во всяком случае находится на границе).
      2. У позитивизма ХIХ в была отчетливо заостренная материалистическая установка - реальность первична. Для М. скорее характерна противоположная установка: идеалистическая первичным является сознание или агностическая - мы не знаем, что первично и что вторично, и нам это не важно.
      3. Для позитивистов ХIХ в. наиболее фундаментальным было понятие реальности. Для М. понятие реальности растворялось в аллюзиях, реминисценциях, в зеркальных отображениях одного в другом - и фундаментальным становилось понятие текста, который, обрастая цитатами, аллюзиями и реминисценциями, превращался в интертекст, а потом уже, в эпоху постмодернизма, в гипертекст.
      4. Для позитивистского "реалистического" понимания литературы был, тем не менее, характерен чисто романтический конфликт героя и толпы (ср., например, Базарова, Рахметова, Растиньяка и Валентена в произведениях Тургенева, Чернышевского и Бальзака, которые считаются реалистами). В М. этот конфликт рассасывается и вообще идея изображения личности с ее сложными душевными переживаниями уходит на второй план либо возводится в ранг сверхценности красота редуцированного сознания, как у Фолкнера в "Шуме и ярости" (Бенджи Компсон), или сознание расщепляется, как в "Школе для дураков" Саши Соколова. Если же в произведении все же есть конфликт героя и толпы, как, например, в "Докторе Фаустусе" Томаса Манна, то он проведен нарочито пародийно, как и вся сюжетная канва этого произведения (см. также принципы прозы ХХ века).
      5. Если для литературы ХХ в. характерна "семейность", изображение семьи и ее микро- и макросоциальных проблем, то в ХХ в. это остается только у писателей - последователей "реалистической" традиции (Дж. Голсуорси, Роже Мартен дю Гар, Теодор Драйзер). Представители же М. либо вообще не касаются проблемы семьи, как, например, в "Игре в бисер" Гессе или "Волшебной горе" Манна, "Бледном огне" Набокова, "Мастере и Маргарите", или рисуют распад семьи, как во всех почти произведениях Фолкнера, "Будденброках" Томаса Манна, "Петербурге" Белого, "В поисках утраченного времени" Пруста, "Улиссе" Джойса.
      Если в литературе ХIХ в. много прекрасных произведений и страниц посвящено детству и детям, то для М. это не характерно. Если о детстве и говорится, то как о безвозвратно утраченном (Пруст) или искалеченном психической болезнью ("Шум и ярость" Фолкнера, "Школа для дураков" Соколова).
      В "Мастере и Маргарите" есть важный в этом смысле эпизод, когда Маргарита на пути на шабаш залетает в какую-то московскую квартиру и разговаривает с мальчиком (здесь подчеркивается, что у ведьмы, которой стала Маргарита, не может быть детей). Таким образом, М. изображает мир без будущего, апокалиптический мир. Это мир в преддверии фашизма и тоталитарного сознания, атомной бомбы и массового терроризма.
      С этим связан и психологический, характерологический (см. характерология) аспект М. Практически все его представители - это шизоиды-аутисты по характеру (см. аутистическое мышление), то есть замкнуто-углубленные характеры, психически неустойчивые, болезненные, мимозоподобные, но внутренне чрезвычайно цельные. Характерные примеры - Пруст, проведший вторую половину жизни в комнате с пробковыми стенами, Кафка, всю жизнь жаловавшийся на слабость, невозможность работать, жизненные неудачи, Витгенштейн, всю жизнь проведший на грани самоубийства, Мандельштам, сочетающий в своем характере болезненное чувство собственного достоинства с совершенной неукорененностью в жизни. Лишь немногие "короли" М. - З. Фрейд, И. Стравинский. А. Шенберг, Т. Манн - не были обижены судьбой, хотя все четверо умерли не у себя на родине, а в изгнании, то есть пережили психологическую травму эмиграции. Исключение и в этом, пожалуй, лишь Уильям Фолкнер.
      Естественно, что подобно тому как М. зрел уже в поздних произведениях Пушкина, Гоголя и Достоевского, так и постмодернизм уже можно "заподозрить" в "Улиссе" Джойса, в "Волшебной горе" Т. Манна и его "Докторе Фаустусе", то есть в тех произведениях, в которых юмор если и не перевешивает общий мрачный колорит, то, во всяком случае, присутствует в явном виде, и которые строятся, как говорил черт в "Докторе Фаустусе" - в виде "игры с формами, о которых известно, что из них ушла жизнь".
      Лит.:
      Руднев В. Модернизм // Русская альтернативная поэтика. М., 1991.
      Руднев В.П. Модернистская и авангардная личность как культурно-психологический феномен // Русский авангард в кругу западноевропейской культуры. - М., 1993.
      МОТИВНЫЙ АНАЛИЗ
      - разновидность постструктуралистского (см. постструктурализм) подхода к художественному тексту и любому семиотическому объекту. Введен в научный обиход профессором Тартуского ун-та (ныне профессор Колумбийского ун-та) Борисом М. Гаспаровым в конце 1970-х гг. Находясь в эпицентре отечественного структурализма и испытывая непосредственное влияние Ю. М. Лотмана и его структурной поэтики, автор М. а. отталкивался именно от этого направления, стремясь к тому, чтобы все делать наоборот. Там, где в структурной поэтике постулировалась жесткая иерархия уровней структуры текста (ср. структурная лингвистика), М. а. утверждал, что никаких уровней вообще нет, мотивы пронизывают текст насквозь и структура текста напоминает вовсе не кристаллическую решетку (излюбленная метаформа лотмановского структурализма), но скорее запутанный клубок ниток.
      Суть М. а. состоит в том. что за единицу анализа берутся не традиционные термы - слова, предложения, - а мотивы, освовным свойством которых является то, что они, будучи кросс-уровневыми единицами, повторяются, варьируясь и переплетаясь с другими мотивами, в тексте, создавая его неповторимую поэтику. Так, например, в "Страстях по Матфею" И. С. Баха (этот пример приводился Б. Гаспаровым в его лекциях) мотив креста экземплифицируется не только в соответствующих евангельских вербальных темах, но также и в перекрестной композиции четырех голосов солистов (баса, тенора, альта и сопрано) и в устойчивом графическом символизме креста на нотном стане.
      По своим истокам М. а., с одной стороны, восходил к лейтмотивной технике поздних опер Р. Вагнера, с другой - к понятию мотива у А. Н. Веселовского. Но, скорее всего, бессознательным коррелятом М. а. были не соответствующие современные ему построения деконструктивизма Жака Деррида (который тогда был в Тарту малоизвестен и непопулярен), а классический психоанализ Фрейда. Техника свободных ассоциаций, которую Фрейд описывает, например, в "Психопатологии обыденной жизни", его анализ обмолвок, ослышек, описок и других ошибочных действий (см. психоанализ) весьма напоминает технику М. а. При этом принцип, провозглашенный Фрейдом достаточно эксплицитно - чем свободнее, "случайнее" ассоциация, тем она надежнее, - открыто не признавался автором М. а., однако на деле все обстояло именно так.
      Здесь необходимо сделать оговорку, что само слово "анализ" применительно к гуманитарным наукам ХХ в. имеет совершенно иной смысл, чем то же слово применительно к естественным и точным наукам. Математический анализ, спектральный анализ, анализ крови, с одной стороны, и психоанализ, контент-анализ, анализ поэтического текста - с другой отличаются прежде всего тем, что в первом случае процедура анализа подвержена верификации и контролю. Применительно ко второму случаю это невозможно и ненужно: бессмысленно делать повторный или контрольный анализ текста (за исключением некоторых строгих областей филологии ритмики стиха, математической лингвистики). И если собрать десять аналитиков (идет речь о психоанализе или о М. а.), то в результате мы получим десять пересекающихся (в лучшем случае) "анализов" - ибо структура семиотического объекта, например художественного дискурса, неисчерпаема и бесконечна.
      Наиболее впечатляющих результатов М. а. добился при разборе достаточно объемистых текстов (идеалом анализа в структурной поэтике было небольшое лирическое стихотворение). Так, в наиболее известной, несколько раз переиздававшейся работе Б. Гаспарова о "Мастере и Маргарите" при помощи соотнесения таких, например, ассоциативных рядов-мотивов, как: Иван Бездомный Демьян Бедный - Андрей Безыменский - Иванушка-дурачок евангелист Иоанн, - удавалось показать многослойный полифонизм булгаковского романа-мифа (см. неомифологическое сознание, интертекст, полифоннческнй роман), его соотнесенность на равных правах с действительностью булгаковского времени, традицией русской литературы и музыкальной европейской традицией. По Гаспарову, "Мастер и Маргарита" - это роман-пассион (от лат. раssio-, - оnis - страдания, страсти; так назывались музыкально-драматические действа в лютеранской традиции, повествующие о евангельских событиях, начиная с пленения Христа и кончая его смертью; в работе Гаспарова имеются в виду баховские "Страсти по Матфею" и "Страсти по Иоанну"). Работа о "Мастере и Маргарите" была литературоведческим шедевром, которым зачитывались до дыр и который обсуждали чуть ли не на каждой улице маленького студенческого городка, исторической родине отечественного структурализма (Тарту).
      Второе значительнейшее исследование в духе М. а. - книга Гаспарова "Поэтика "Слова о полку Игореве" - носит значительно более академически-спокойный характер, хотя по силе и впечатляющей убедительности результатов, включая оригинальный перевод памятника и головокружительные толкования темных мест, это исследование не успутает предыдущему.
      Оказавшись в начале 1980-х гг. вместе со своим автором в США, М. а. во многом потерял свою "национальную идентичность", растворившись в плюрализме "зарубежных" подходов к тексту, среди которых он был лишь одним из многих. Тем не менее, будучи одним из учеников Б. М. Гаспарова и безусловным сторонником М. а., автор этих строк считает его одним из эффективнейших и эффектных подходов к художественному тексту и любому семиотическому объекту.
      Лит.:
      Гаспаров Б. М. Литературные лейтмотивы. - М., 1995.
      Гаспаров Б.И. Поэтика "Слова о полку Игореве". - Вена, 1984.
      Руднев В. Структурвая поэтика и мотивный анализ // Даугава, 1990. - No 1.
      * Н *
      НЕВРОЗ
      - психическое отклонение от нормы, связанное с мучительными переживаниями, но не всегда признаваемое болезнью. Н. составляют основной предмет психоанализа (см.) и рассматриваются им как результат конфликта между различными частями психики. Согласно теории Фрейда, в основе Н. лежит фиксация на определенной фазе либидо или регрессия к ней, сопровождающаяся оживлением инфантильных переживаний и неспособностью механизмов защиты вытеснить неприемлемые для Я влечения. Что это значит? Под фиксацией Фрейд понимает в данном случае задержку в развитии либидо на одной из ранних стадий, что увеличивает вероятность возврата к этой стадии в дальнейшем (этот возврат и называется регрессией) и создает основу для Н.
      При этом часть влечений стремится прорваться в сознание и в поступки человека. Для повторного вытеснения развиваются невротические симптомы, представляющие собой, с одной стороны, частичную разгрузку психической энергии с помощью замещающего удовлетворения. Замещение - один из механизмов защиты Я путем замены объекта или потребности. Замещение объекта происходит при невозможности выразить чувства или осуществить действие по отношению к нужному объекту. Например, социальные запреты перемещают агрессию по отношению к начальнику на подчиненных или членов семьи, а потребность, которую не удается удовлетворить, замещают на противоположную. Так, безответная любовь способна превратиться в ненависть, а нереализованная сексуальная потребность - в агрессию.
      Чем сильнее напор влечения, тем больше вероятности, что повторное вытеснение потребуется неоднократно и на месте симптомов сложатся невротические черты характера.
      Невротический характер - это психическое расстройство, ставшее настолько устойчивым, что под его воздействием произошла перестройка всей личности, в том числе и ее система ценностей. Обладателю невротического характера его поведение представляется нормальным, ибо он соотносит его с образом, в котором уже есть патология. Например, прежде чем приняться за работу, человек каждый раз наводит порядок на своем рабочем столе, причем делает это так долго и тщательно, что на работу уже не остается времени. Если человек страдает от того, что времени на работу не осталось, мы столкнулись с невротическим симптомом. Но если он считает, что все в порядке, ибо он проявил лучшую черту характера - аккуратность, на что и времени не жалко, то перед нами невротический характер.
      Наиболее характерным для практики психоанализа является Н. навязчивости - невротическое состояние, характеризующееся мучительными сомнениями или действиями, происхождение которых человеку не понятно. В своих "Лекциях по введению в психоанализ" Фрейд рассказывает о необъяснимом, на первый взгляд, Н. навязчивости одной дамы. Ее Н. заключался в том, что она все время выбегала из спальни, требовала горничную, давала ей какое-то незначительное поручение или вовсе отпускала ее, а сама в недоумении возвращалась назад. После долгого и мучительного анализа эта женщина наконец вспомнила травму, на которой было зафиксировано ее либидо и которое было вытеснено в бессознательное. Эпизод состоял в следующем. В молодости ее муж в первую брачную ночь никак не мог ее дефлорировать. Он несколько раз выбегал из комнаты, вбегал снова, но у него ничего не получалось. Тогда он сказал: "Стыдно будет утром перед горничной" - и залил простыню красными чернилами. Фрейду стало ясно, что пациентка идентифицирует себя со своим мужем. Она играет его роль, подражая его беготне из одной комнаты в другую, чтобы защитить его от подозрений горничной.
      Особенностью Н. в отличие от психозов является то, что человек не утрачивает способности различать внешнюю реальность и мир своих фантазий.
      Н. различной этиологии - истерия, фобии, Н. навязчивости, травматические Н., то есть психические отклонения, вызванные неожиданным воздействием на психику (типичный случай - Н. после автокатастрофы), или "военные" Н. (после мировых войн) чрезвычайно характерны для культуры ХХ в. и ее представителей. Научные, технические, социальные и сексуальные революции обострили чувствительность нервной системы человека и увеличили вероятность его невротической реакции на многие события.
      Лит.:
      Фрейд З. Введение в психоанализ: лекции. - М., 1989.
      Додельцев Р. Ф., Панфилова Т. В. Невроз // Фрейд З. Художник и фантазирование. - М., 1995.
      НЕОМИФОЛОГИЧЕСКОЕ СОЗНАНИЕ
      - одно из главных направлений культурной ментальности ХХ в., начиная с символизма и кончая постмодернизмом. Н. с. было реакцией на позитивистское сознание ХIХ в., но зародилось оно уже в ХIХ в., в романах Достоевского и операх позднего Вагнера.
      Суть Н. с. в том, что, во-первых, во всей культуре актуализируется интерес к изучению классического и архаического мифа (см.). В ХХ в. одних подходов к изучению мифопоэтического сознания было более десяти: психоаналитический, юнгианский, ритуально-мифологический (Б. Малиновский, Дж. Фрейзер), символический (Э. Кассирер), этнографический (Л. Леви-Брюль), структуралистский (К. Леви-Строс, М. Элиаде, В. Тернер), постструктуралистский (Р. Барт, М. Фуко) и др. Большую роль в изучении мифа сыграли русские ученые формальной школы (В. Я. Пропп) и ученики академика Марра (см. новое учение о языке) (О. М. Фрейденберг). Особое место в этом процессе занимал М. М. Бахтин (см. карнавализация, полифонический роман).
      Во-вторых, мифологические сюжеты и мотивы стали активно использоваться в ткани художественных произведений. Здесь первым знаменитым образцом является роман Дж. Джойса "Улисс", использовавший в качестве второго плана повествования миф об Одиссее и сопредельные ему мифы.
      Начиная с 1920-х гг., то есть времени расцвета модернизма в литературе, практически каждый художественный текст прямо или косвенно строится на использовании мифа: "Волшебная гора" Т. Манна - миф о певце Тангейзере, проведшем семь лет на волшебной горе богини Венеры; "Иосиф и его братья" того же автора - мифы библейские и египетские, мифология умирающего и воскресающего бога; "Шум и ярость" Фолкнера - евангельская мифология; "Процесс" и "Замок" Ф. Кафки - сложное переплетение библейских и античных мифов; "Мастер и Маргарита" М. Булгакова - вновь евангельская мифология.
      Чрезвычайно характерным является то, что в роли мифа, "подсвечивающего" сюжет, начинает выступать не только мифология в узком смысле, но и исторические предания, бытовая мифология, историко-культурная реальность предшествующих лет, известные и неизвестные художественные тексты прошлого. Текст пропитывается аллюзиями и реминисценциями. И здесь происходит самое главное: художественный текст ХХ в. сам начинает уподобляться мифу по своей структуре (см. подробно миф). Основными чертами этой структуры являются циклическое время, игра на стыке между иллюзией и реальностью, уподобление языка художественного текста мифологическому предязыку с его "многозначительным косноязычием". Мифологические двойники, трикстеры-посредники, боги и герои заселяют мировую литературу - иногда под видом обыкновенных сельских жителей. Порой писатель придумывает свою оригинальную мифологию, обладающую чертами мифологии традиционной (так, например, поступил Маркес в романе "Сто лет одиночества").
      Рассмотрим все эти черты мифологической структуры на примере известных художественных произведений ХХ в.
      В русской литературе одной из крупных удач Н. с. стал роман Андрея Белого "Петербург", в центре которого конфликт между сенатором Аполлоном Аблеуховым и его сыном Николаем, который, связавшись с революционерами-террористами, должен убить отца подбросив ему в кабинет бомбу. Этот эдиповский мотив (см. также Эдипов комплекс) имеет ярко выраженный мифологический характер: умерщвление престарелого жреца-царя молодым (сюжет книги Дж. Фрейзера "Золотая ветвь"), восходящее к культу умирающего и воскресающего бога; бой отца с сыном как характерный эпизод мифологического эпоса, в частности русского (былина "Илья Муромец и Сокольник"). Главной же мифологемой "Петербурга" является миф о самом Петербурге, о его построении на воде, его призрачности, о городе-наваждении, который исчезнет так же неожиданно, как возник. Неомифологический характер имеет образ террориста Дудкина, мифологическим прототипом которого является герой пушкинской поэмы "Медный всадник". Подобно Евгению Дудкин вступает в диалог со статуей Петра I, далее мотив заостряется: Медный всадник приходит к Дудкину домой и разговаривает с ним. Весь роман написан тягучей метрической прозой, что создает эффект мифологического инкорпорирования слов-предложений (см. миф).
      В одном из высших достижений прозы ХХ в., романе Фолкнера "Шум и ярость" мифологическим дешифрующим языком является евангельская мифология. В романе четыре части, делящиеся асимметрично на три первые, рассказанные поочередно тремя братьями Компсонами - Бенджаменом, Квентином и Джейсоном, - и четвертая часть, имеющая итоговый и отстраненный характер и рассказанная от лица автора. Такая структура соотносится с композицией Четвероевангелия - синоптические три Евангелия от Матфея, Марка и Луки, и абстрактное, наиболее "объективное" и итоговое гностическое Евангелие от Иоанна. Сам главный герой, идиот Бенджи, соотносится с Иисусом: все время подчеркивается, что ему тридцать лет и три года, а действие происходит во время праздника Пасхи. (Возможно, что посредником здесь послужил роман Достоевского "Идиот", герой которого, князь Мышкин, также соотносится с Христом.)
      Одним из самых ярких романов-мифов европейской литературы ХХ в. является, безусловно, "Мастер и Маргарита" М. А. Булгакова.
      Наиболее сложный тип Н. с. представляют собой произведения Кафки. В нем мифы не называются, но от этого действуют еще острее и создают ту неповторимую загадочную атмосферу, которая так характерна для произведений Кафки. По мнению исследователей, в основе "Процесса" лежит библейская история Иова, у которого Бог отнял семью, имущество, а самого поразил проказой. В "Замке" бесплодные усилия землемера К. натурализоваться в деревне и Замке ассоциируются у литературоведов с мифом о Сизифе, катившем под гору камень, который каждый раз падал вниз (в ХХ в. этот миф был философски переосмыслен в эссе Альбера Камю). Мифологизм Кафки наиболее глубок и опосредован.