Преодолевая удивительную скованность, завладевшую всем его существом, Шако-Коля спустился в самый нижний этаж Дворца, где помещались его лаборатории.
      Здесь и должно было произойти то, к чему он готовился в течение всей своей жизни.
      Ечука обо всем знает. Он придет тогда, когда Шако уже будет на Юпитере.
      Шако объяснил ему общие принципы своего эксперимента, ознакомил с аппаратурой.
      Главное здесь заключалось не столько в технических, сколько в философских проблемах…
      Шако удалось создать лучевой психодвойник собственного мозга, способного аккумулировать в себе психическую энергию. Там эта энергия должна была усиливаться и передаваться в недра Красного Острова. Вливаясь в его волны, как поток вливается в океан, она начнет жить по той программе, по которой живет могучий Ша-Гоша.
 
 
      Ша-Гоша содействовал успеху эксперимента. Импульсы, которые он посылал на Фаэтон, можно было почувствовать даже в нижних этажах Дворца. Не каждый мозг способен перерабатывать эти импульсы в четкую систему образов. Для большинства людей они оставались чем-то невыразительным — внутренними толчками, порождавшими тревогу, ощущение чего-то непостижимого, действующего не из твоих собственных глубин, а из неведомых высот, и толкающих тебя на такие поступки, которые другим людям должны показаться признаками психического заболевания. И только некоторые люди (в силу особенных свойств психики) в глубинах собственного мозга перерабатывали эти импульсы в четкую систему образов. Так появились те нитки, которые Шако-Коля отыскал в логотеке Бессмертного…
      Попадались такие люди не только среди советников. Их называли пророками. Почти все они гибли в страшных муках, ибо пророчества их были направлены против жрецов. Легенды о них передавались из поколения в поколение.
      Мозг Шако-Коли начинал привыкать к характеру импульсов. И если бы Коля устремил к ним свое внимание, если бы он не думал сейчас ни о чем, кроме ударов неведомой энергии, от которой горела кожа на голове, эти импульсы медленно бы сложились в четкую систему. Как складываются в систему звуковые колебания, несущие в себе образы в словах? Ведь известно, что звуковые волны отличаются от световых только частотой колебаний. Звук можно видеть точно так же, как и слышать. Тогда почему же мы думаем, что звук способен действовать только на органы слуха, а свет только на органы зрения? О нет! Это всего лишь результат несовершенства наших органов восприятия…
      Коля боялся собственной настройки на волны Ша-Гоши: могла возникнуть рефракция, и тогда психическая энергия, сконденсированная в электронном мозгу, не получила бы необходимой чистоты.
      Поэтому он поспешил в комнату, предохраненную слоем защитного вещества от волн Ша-Гоши так же точно, как спальня Единого.
      Еще раз проверил аппаратуру. На экране появилось его собственное изображение. Это был его психодвойник, который жил в глубинах электронного мозга. Двойник сказал:
      — Не спеши, брат. Ты очень взволнован, твое волнение передается мне.
      — Что говорит Ша-Гоша? — спросил Коля.
      — Ша-Гоша вызывает Единого. Он очень огорчен тем, что Единый избегает разговора. Ша-Гоша добивается перестройки нашего общества на основе законов Разума и Добра.
      — Ты хорошо видишь Ша-Гошу?…
      — Пока что я вижу Юпитер. Вижу Красный Остров. В каком образе видит себя Ша-Гоша — я еще не знаю. Мое поле слишком слабо, чтобы принять эту программу.
      Коля надел на голову массивный шлем, соединенный эластичным кабелем с электронным психодвойником. Теперь они слились в единый организм.
      Вскоре автоматы высосут из комнаты воздух до полного вакуума. В комнате воцарится космическая стужа. На кровати будет лежать только вещественное подобие Шако-Коли, его хрупкая оболочка, а вся психоэнергия организма перейдет в электронный мозг, помещающийся в соседней комнате.
      Коля выключил экран. Теперь он ему не нужен. Его тело сковала сладкая усталость. Тело было теперь только одеждой, которую он оставляет в этой комнате, словно в гардеробе. Вакуум не позволит упасть ни одной пылинке на эту одежду. А когда он возвратится из путешествия, его электронный друг вдохнет в клетки тела всю ту энергию, которую Коля щедро ему доверил…
      … Тишина космоса. Тела нет. Есть только пламенные крылья, вращающиеся подобно далеким галактикам. Коля знает, что это он бьется в пламени этих крыльев, но языка у него нет, так же как нет и тела.
      Тени. Прозрачные силуэты. Нет даже звезд. Но вот тени постепенно начинают вырисовываться четче. Неужели он видит? Но чем? Где его глаза? Разве можно видеть без глаз?
      Бородатый великан сидит под копной сена. Лицо потное. Усталое. Вот он поднимается, берет кувшин. Склоняется над родником. Воды нет. Почему нет воды? А может, это не родник? Может быть, так чувствует Ша-Гоша то Зло, что разъедает недра Фаэтона? Может, эти недра запрограммированы в его ощущениях, как родник на зеленой ниве солнечной жизни? И может, это его жажда излучается из глубин Красного Острова, плавающего в метановой атмосфере Юпитера?…
      Великан исчезает. И кажется Коле, что он молнией летит в океан.
      И снова тишина. Медленно появляется тело. Руки связаны. И связаны ноги. Нет, не связаны — он закован в какой-то сосуд. Сосуд облегает каждый изгиб его тела, будто саркофаг.
      И он снова начинает видеть. Теперь у него и в самом деле есть глаза. Он смотрит сквозь окошко саркофага на две человеческие фигуры, стоящие рядом. Мужчина и женщина. Лица светло-сиреневые, глаза неестественно большие, волосы почти красные. И почти красные брови. Похожие на полоски огня, которые возникают, когда ребенок, играясь угольком в темноте, быстрыми движениями колышет его в руке.
      По бровям пробежали разноцветные всполохи. Оказывается, брови этих людей владеют способностью менять цвет! И теперь Коля начал понимать: нейроны мозга Ша-Гоши, представшие ему в виде этих людей, переговаривались между собой не с помощью звуковых колебаний, а с помощью световых эффектов. Действительно, как же еще можно разговаривать в вакууме? Ни брови, ни глаза их не имели какого-то одного цвета в определенный момент, как не имеет его полярное сияние. Это была свободная игра света — игра всеми красками, которые существуют в природе.
      Мужчина был значительно старше. А женщина… Нет, это была не женщина. Это была девушка. Лицом она была немного похожа на этого мужчину. Может быть, она его дочь^…
      Их одежда тоже излучала свет. Краски ее менялись. И менялся цвет волос. Только лица сохраняли ту же сиреневую окраску.
      Мужчина подошел к оконцу в Колином саркофаге, протянул руку и шевельнул пальцем. Что это значило, Коля не понял. Но он сразу же почувствовал облегчение. Теперь тело его обрело свободу. И вот что удивительно, он стал понимать то, о чем они говорили! Видимо, смена цветов была только внешним выражением их разговора. Может быть, они и сами ее не чувствовали. А он видел эту игру цветов только благодаря тому, что смотрел на них через оптический прибор.
      Да, они разговаривали беззвучно! Порой на губах их играла улыбка, иногда по лицам пробегали раздумья.
      Это были колебания света, передававшиеся из мозга в мозг непосредственно, как способна передаваться только мысль. Может, именно поэтому Коля и понимал их язык?
      — Нет, отец, — сказала девушка. — Он прибыл не из Демы. Но как он мог включиться в ее программу?
      — Наверное, через Ушастого. Он уже возвращается. Кстати, это, кажется, ты его прозвала Ушастым?
      — Он в самом деле вышел у нас немного смешным. Ядро его похоже на человеческую голову с большими ушами. И вся его информация висит на ушах. А разве плохой гонец? Разве не он передал нам рассказ о том, что случилось в созвездии Са?…
      — Да, это ужасное событие. Фаэтонский Материк Свободы должен знать об этом. Во время прошлого противостояния они еще не умели принимать наших передач.
      Собираются ли они открыть этот саркофаг? Что за странное равнодушие к гостю! Коле хотелось крикнуть им об этом.
      — Отец! Посмотри на экран. Он гневается.
      Экран? Какой еще экран? Живого человека бросили в гроб и теперь рассматривают его на каком-то экране! Да выпустите же, слышите?!.
      … Постой, Коля! А кто ты сейчас есть? Ты же только собственный психодвойник, который в форме лучевых импульсов попал в тело великана косаря, обеспокоенного лишь одним: на его ниве начал пересыхать источник. Для него это очень неприятное событие, ему хочется пить. Жажда Ша-Гоши — тревога, тревога за жизнь вообще, и поэтому нейроны его мозга вырабатывают кометные организмы, посылая их по направлению к Деме.
      Вот ты, Коля, и попал сначала в импульсные модуляции Ушастого — кометы, которая возвращается от Демы, а Ушастый передал тебе в глубины электронного мозга как обычнейшую информацию. Твой саркофаг — это не гроб, а такой же точно, может быть, значительно более совершенный электронный организм, который пульсирует на Фаэтоне. Что ж, такие переселения не могут быть только приятной прогулкой. Это дело серьезное…
      — Он, кажется, немного успокоился, — сказала девушка.
      Мужчина улыбнулся, открылись белые зубы с фиолетовым отливом.
      — Ми! Моя добрая Ми! — крикнул отец. — Знаешь ли ты, кого прислал нам Ушастый? Это же самый настоящий фаэтонец. Ведь импульсы не выходили за границы наших гравитационных полей!.
      — Значит, Материк Свободы…
      — Нет! Это что-то другое. Очевидно, мы имеем дело с гением. Связь с Материком Свободы мы планируем на уровне телепрограммы. А этот человек создал собственный психодвойник. Совсем иное качество!
      — Неужели это действительно так уж трудно? — удивилась девушка.
      — Пересылать себя в форме импульсных модуляций нас научила Дема. Мы тоже начинаем с обычнейших телепрограмм. Но как расшифровать его генетический код? Наверное, наш гость не знаком с межзвездным правилом. Новичок в этом деле.
      — Отец! Попробуем с ним поговорить. — Девушка подошла к аппарату, включила какой-то прибор, видимо воспроизводивший обратную связь. — Многоуважаемый фаэтонец! Вас приветствует дочь философа Ну. Мы с отцом очень рады, что ваш гениальный эксперимент завершился успехом. Это и в самом деле историческое событие. Но наши приборы не зафиксировали ваш генетический код. Мы получили вашу личность только в лучевой форме. Вам необходимо обрести тело. Его можно изготовить в наших лабораториях. Пожалуйста, дайте ваши генетические индексы. По межзвездному правилу их следует высылать раньше, чем индексы психодвойников.
      Коля молчал. Только теперь он сообразил, какую совершил ошибку.
      Он чувствовал себя так, как чувствует себя человек, старавшийся перейти границу и попавший в западню. И теперь его не принимает ни соседнее государство, ни свое…
      Он напрягает память, стараясь воспроизвести в ней генетические индексы Но это невозможно! Его фаэтонский двойник, ставший теперь его властелином, не получил задания переслать их на Юпитер.
      — Он молчит, — разочарованно сказала Ми. — Нужно усилить генератор обратной связи.
      Теперь Коля получил возможность говорить.
      — Я прибыл из государства Бессмертного. Я его советник. Генетические индексы не заложены в программу моего психосоответствия. Я их не знаю.
      — Жаль, — печально повела радужной бровью Ми. — Рисковать мы не имеем права. Как ты думаешь, отец?
      — Да. Это очень опасно. Вам лучше, коллега, повторить опыт. Я вижу, вы к нему абсолютно готовы. Мы пошлем Ушастого ближе к вашей орбите. В зону сближения гравитационных полей.
      Печаль охватила Колину душу. Почему они так холодно с ним разговаривают? Разве можно так говорить с человеком, прибывшим с другой планеты?
      Тоскливо. Жутко. Хотелось расколотить этот саркофаг, что стал теперь его домом. Но Коля чувствовал себя совершенно беспомощным.
      Однако какое, собственно говоря, право имел он хоть в чем-либо упрекать этих людей? Разве там, на Фаэтоне, с электронными организмами разговаривали более приветливо? Разве они не были только суммой математических символов?… О нет, он еще не стал для них человеком. Так же как для фаэтонцев не были людьми изображения на экранах, воссоздающие колебания в глубинах электронного мозга. И хотя инженеры хорошо знали, что мозг живет, думает, это была все-таки жизнь в другом измерении — холодная, чужая, незнакомая…
      Но ведь он и не может стать человеком без их помощи. Это теперь ясно. Сначала по генетическим индексам они должны были изготовить соответствие его тела — белковый автомат. Это соответствие будет полностью приспособлено к их условиям, ничего общего не имеющим с жизненными условиями на Фаэтоне. И только тогда его психозеркало найдет для себя тело. Поэтому-то для таких путешествий необходимо взаимодействие двух разумных миров. Двух, а не одного! Это оказалось значительно сложнее, чем он представлял себе…
      Девушка словно бы поняла, что его сейчас тревожило.
      — Не печальтесь, — сказала она. — Мы вскоре встретимся. Мы покажем вам, как живут наши люди. А вы сообщите об этом вашему… вашему властелину. У нас действуют законы Свободы. Общие законы вселенной. Ваш Материк Свободы живет почти так же. Но мы начали значительно раньше. Нам помогла связь с Демой…
      — Возвращайтесь, коллега. Ваш двойник подает какие-то тревожные сигналы…
      Это были последние слова, которые успел услышать Шако-Коля. Что произошло потом — он не знает.
      Очнулся он там, где заснул, — в вакуумной комнате собственной лаборатории.
      Засветился экран. Появилось лицо Ечуки.
      — Шако! Единый не спит. Он обо всем узнал. За тобой давно следят…
      Так неожиданно оборвалась нитка, которую Чамино демонстрировал Акачи.
      … Рука Чамино лежала на плече Коли. В глазах Чамино светились любовь и забота.
      — Это все, что осталось от моего отца, — тихо сказал он. — Лоче рассказывать об этом не следует. Ей будет больно…
      Коле трудно было понять, где кончались грезы и начиналась реальность.
      — Это не грезы, дружище. Это лучевая жизнь.
      Коля, конечно, хотел узнать, что же произошло дальше. Состоялся ли второй эксперимент? Но это было неизвестно даже Чамино. Говорят, что второй эксперимент состоялся. Будто бы Единый сам его разрешил. Потом по его приказу жрецы выключили аппаратуру. Мать Чамино умоляла, чтобы ей отдали тело мужа. Но оно рассыпалось на ее глазах. Ничего более страшного представить себе невозможно. Вскоре она и сама умерла. Вот почему осторожный Чамино не хочет об этом напоминать сестре…
      … Как хорошо, что Лоча снова рядом! Она отыскала какое-то растение, обладающее целебными свойствами. Стоило только натереть его соком лоб, и сразу приходят радостные мысли…
      — Скажи, Акачи, — лукаво спросила Лоча, — ты бы хотел побывать на Материке Свободы?… Хочешь?…
      Лицо Коли сразу же стало серьезным. Материк Свободы — это почти то же самое, что и Красный Остров. Но он находится в их измерении вселенной, то есть живет вещественной, а не лучевой жизнью, и поэтому Материк Свободы значительно ближе, понятней. Если бы только можно было его осмотреть!..
      Коля недоверчиво пожал плечами.
      — Ну, хорошо, — засмеялась Лоча. — В наказание за то, что ты не веришь в такую возможность, принесешь сто корзин навоза из фермы в сад. Так как мы в ближайшее время туда отправимся…
      Вскоре их посетили Эло и Гашо — младшие братья Ечуки. Коля очень обрадовался, что его родные могут погостить в доме, где хозяйничает гостеприимная Лоча. Ему казалось, что глазами своих братьев на его счастье смотрит и сам Ечука-отец.
      Как радовался, как удивлялся коренастый, скуластый Гашо, осмотрев большое и сложное хозяйство повстанцев! Штаб открыл ему все свои тайны. Более того, Гашо избрали членом Штаба. Он должен держать в абсолютной тайне само существование государства повстанцев, но ему покажут тот прекрасный мир, о котором можно и нужно рассказывать всем угнетенным людям…

(Из дневника Оксаны)

       25 апреля.Я, наверное, сама того не понимая, совершила ошибку. Когда Виктор в ботаническом саду начал говорить о своей любви, я просто выдернула руку и убежала прочь. Ему же я не сказала ни одного слова…
      Сегодня утром мама послала меня в «Гастроном». Она спешила на работу, я на лекцию, и у меня оставались считанные минуты. Но, выйдя из подъезда, я неожиданно встретила Виктора. Он даже не скрывал, что ждет меня. Лицо у него было усталое — щеки ввалились, видимо, не спал всю ночь. Мне стало его жаль. Что там ни говори, но ведь это первый парень, признавшийся мне в любви!.. Когда я об этом подумала, вся злость на Виктора сразу же улетучилась. И хотя стыдно признаться, но в эти минуты я была очень сердита на Колю! Сердита за то, что не от него услышала эти слова. Мне мало того, что он любит Лочу. Если бы он хоть когда-нибудь сказал: «Оксана!.. Лоча — это ты». Но нет, он ни разу не сказал так. Только осторожно намекает: догадайся, мол, сама… А мне хочется не догадываться — хочется знать, слышать… Слышать не раз и не два — тысячу раз!..
      Не понимаю, как это случилось, но до самого «Гастронома» Виктор вел меня под руку. А когда вернулись к нашему подъезду, он сказал:
      — Давай не пойдем на первые лекции?
      Железом тебя нужно жечь, Оксана!.. Потому что мы и в самом деле не пошли на первые лекции, а спустились в метро и поехали к Днепру. В этот год он разлился как никогда. Киевлянам пришлось сооружать высокие запруды, чтобы защитить Подол.
      Держа меня за руку, Виктор сказал:
      — Оксана!.. Видишь это половодье? Никто не может запретить его. Так же и мои чувства…
      Сейчас, когда я пишу эти строки, меня смешит его высокопарность. А там, над рекой, почему-то мне это понравилось. Не знаю, как это объяснить. Наверное, во мне живет непреодолимое желание слышать такие слова.
      Я не только не сердилась на Виктора — я была ему благодарна. А то, что он выступил на стороне наших противников… Нужно ли его за это судить? Было бы нечестно, если бы он скрыл свои мысли.
      Конечно, я молчала. Что я могла ему сказать? Я люблю Колю. И все же мне было приятно, что Виктор так говорил. Видимо, он говорил правду. А разве можно быть неблагодарной за любовь?…
      В конце нашей прогулки, когда мы возвращались к метро, я осмелилась ему сказать:
      — Виктор, будем хорошими друзьями. Ладно?…
      — Я тебя не понимаю. Говори точнее…
      — Ты же знаешь, я люблю Николая… Больше я ничего не успела сказать — он резко остановился, прикусил нижнюю губу и процедил сквозь зубы:
      — Значит, я его еще не развенчал… Но развенчаю, будь уверена!.. Так развенчаю, что ты не посмотришь в его сторону.
      И, оставив меня одну, быстро пошел по набережной. А я поспешила в метро, чтобы не опоздать на следующую лекцию.
      После лекций мы с Мариной забежали в деканат. Нам нужно было поговорить с Мироном Яковлевичем. Открыв двери, я заколебалась: входить или нет, так как увидела Виктора и услышала его слова:
      — Вы ведь знаете, чем закончилось обсуждение. Почему же вы разрешаете им собираться? Идеализм несовместим с нашим мировоззрением…
      Заметив меня, Виктор заерзал на стуле, а Мирон Яковлевич пригласил нас принять участие в разговоре:
      — Заходите. Речь идет о вашем кружке. Садитесь, девушки… А вы, товарищ Черный, продолжайте.
      Наверное, Виктору уже не хотелось продолжать, но иного выхода у него не было. Это напоминало бы донос, а не открытую борьбу.
      Закусив удила, Виктор помчался во весь опор. Его словно прорвало — он перестал выбирать слова, горячился.
      — Разве вы не видите, что они хотят создать новую библию?… Да, да! Они собираются ее немного подредактировать и преподнести людям вместо марксизма… Это необиблианцы… Энгельс говорил…
      Мирон Яковлевич махнул рукой:
      — Подождите, Виктор… Поговорим спокойно.
      — Не могу я говорить спокойно! Мирное сосуществование идеологий…
      — Ах, Виктор, — сокрушенно покачал головой Мирон Яковлевич, — вы хорошо изучили источники, на которые ссылается Нечипорук?
      — Достаточно того, что теория Шмидта…
      — Вот видите… А я изучил. И между прочим, понял, в чем заключается недостаток нашего преподавания. Мы готовим узких специалистов, которые хорошо знают только свою область науки. Физики плохо знают историю, историки почти не знают астрономии… Поэтому очень много фактов теряется в пробелах, существующих между разными областями науки…
      Но разве Виктора можно было хоть в чем-нибудь убедить? Он любой ценой добивался разгрома нашего кружка. Больше его ничто не интересовало!..
      — Вы думаете, марксизм когда-нибудь согласится с вашими мыслями?
      — Не знаю, — ответил Мирон Яковлевич. — Вот лежит «Диалектика природы» Энгельса. — Мирон Яковлевич раскрыл книжку и прочел: — «… Как бы долго ни длилось время, пока в какой-либо солнечной системе и только на одной планете не создались условия для органической жизни; сколько бы бесчисленных органических существ ни должно было раньше возникнуть и погибнуть, прежде чем из их среды смогли развиться животные со способным к мышлению мозгом… — у нас есть уверенность, что материя во всех своих превращениях остается вечно одной и той же…»— Закрыв книгу, Мирон Яковлевич положил на нее руку. — Почему же мы должны отбросить мысль, что жизнь возникла сначала на Фаэтоне, а потом уже на Земле?… Скажем, автор учебника, по которому вы, Виктор, изучали в школе астрономию… Припоминаете его фамилию?…
      — Кажется, Воронцов…
      — Да. Воронцов-Вельяминов… Он тоже свидетельствует, что кора Фаэтона была вдвое старше, чем кора Земли… Значит, на Фаэтоне могли возникнуть условия для развития жизни еще тогда, когда Земля пребывала в расплавленном состоянии…
      — Никакого Фаэтона не было! — чуть ли не в истерике выкрикнул Виктор…
      — Не было? — устало переспросил Мирон Яковлевич. — Я ознакомился с источниками, на которые ссылался Нечипорук. Зря он не рассказал об алмазах, найденных в метеорите Новый Урей еще в 1888 году. Только этого факта достаточно для подтверждения того, что Фаэтон все-таки был!.. Сегодня люди сами научились делать алмазы и хорошо знают условия, в которых они рождаются. Чтобы из уголька возник алмаз, нужно такое огромное давление, которого нет даже в земной коре. И температура около тысячи градусов… Поэтому алмазы создаются не в коре планеты, а глубже — в мантии. Там есть необходимая температура и соответственное давление. Откуда же они взялись в метеоритах, если не было планеты?… Платона я тоже просматривал. Это достаточно убедительно…