Сегодня после лекции ко мне подошел Виктор Черный.
— Оксана, ты мне нужна на несколько слов.
Я без особой охоты согласилась поговорить с ним. Отказаться было неудобно. Мы пошли в университетский ботанический сад и присели на влажную скамейку.
Виктор долго молчал, время от времени теребя пальцами свою рыжую шевелюру. Я удивилась: он всегда такой самоуверенный, а теперь вдруг чего-то стыдится…
Наконец он сказал:
— Вот что, Оксана… Твой Николай погорел.
В последнее время я живу фаэтонскими событиями, и поэтому моя реакция была, видимо, неожиданной для Виктора. Да и я сама не заметила, как у меня вырвалось:
— Знаю. Эти жрецы…
В то же мгновение я запнулась и подумала: а не сочтет ли он меня сумасшедшей? Но как ни странно, Виктор отнесся к моим словам совершенно спокойно.
— Жрецы науки?… Да, были и они… Обком комсомола пригласил известных астрофизиков. И от гипотезы Николая осталось мокрое место…
Я спросила:
— Неужели было обсуждение? Почему же не пригласили Колю? И как туда попал ты?
— Разве я скрывал, что написал заявление? Я честно отстаиваю свои убеждения… В своем выступлении я охарактеризовал эту гипотезу как богоискательство. Никто мне не возразил. Значит, все согласились — и обкомовцы и ученые…
Настроение у меня было ужасное. Но что я могла ответить Виктору? Ему нельзя отказать в последовательности… Теперь потеряна всякая надежда на признание нашего кружка! А виновата во всем я!
Коля предвидел, что исследованию о гибели Фаэтона будет противопоставлена теория О.Ю.Шмидта о метеоритном происхождении Земли. Это последняя космогоническая теория, считающаяся наиболее обоснованной. В своей лекции Коля немало внимания уделил ей, но я, сокращая стенограмму, вычеркнула целых три страницы, которые показались мне лишними. И вот тебе!.. Именно здесь и оказался пробел, который всю нашу работу поставил под удар.
Но ведь О.Ю.Шмидт вовсе не отрицал существования Фаэтона и его гибели. Вот что говорил он по этому поводу:
«Много минералогов, занимающихся изучением метеоритов, объясняют тождественность состава последних с Землею тем, что метеориты образовались вследствие распада, взрыва планеты, которая когда-то существовала. Но этот аргумент так же точно действует в обратном направлении — Земля создана из метеоритов».
Значит, О.Ю.Шмидт думал, что после взрыва Фаэтона из его остатков могла образоваться наша Земля. Возникает вопрос: из чего же тогда созданы другие планеты, которые в сотни раз больше Земли? Неужели и на их создание хватило фаэтонского вещества?…
Коля высказался так:
«О достоверности теории О.Ю.Шмидта спорить не буду — пусть каждый судит об этом сам. Я же в этом вопросе присоединяюсь к взглядам академика В.Г.Фесенкова». Как я ненавидела в эти минуты Виктора! А он, заметив мою растерянность, сразу же оживился, к нему вернулась обычная самоуверенность, и он даже… потянулся к моей руке!..
Сначала я не придала значения этому неожиданному жесту. Но Виктор вдруг схватил мою руку, и его лицо нависло над моим.
— Оксана!.. Неужели ты не понимаешь? Я люблю тебя… Слышишь? Люблю!..
Не помня себя, я выдернула руку и побежала прочь. И долго потом ощущала на своей ладони его потные и скользкие пальцы.
Прежде я еще могла как-то уважать его (ничего не поделаешь — парень честно защищает свои убеждения!). Но сегодня поняла его до самого дна. И осталось только отвращение.
Как легко он признался в любви! А мой Коля… Коля создал целую повесть и рассказывает ее каждый вечер… И может быть, делает это только ради одного-единственного слова, которое ему так трудно вымолвить на Земле: «Люблю!..».
Нужно ли рассказать ему о том, что случилось? Почему отстранился секретарь комитета комсомола Сидорук? Ведь он, кажется, поверил в Колину гипотезу. Почему молчит Мирон Яковлевич? Может быть, они неуверенно чувствуют себя в астрономических дебрях?… Сегодня и я промолчу — нужно все как следует продумать. Иначе можно снова сделать промах.
Через полчаса придет мой любимый Акачи. Я знаю, что придет он непременно, хотя мне и неизвестно, каким образом освободится он из страшного плена жрецов…
Ах, жрецы, жрецы! Вы недремлющи и вездесущи…
19. Допрос
Расскажут ли когда-нибудь историки до конца о грозном персте и его гипнотических свойствах?…
Уже он сморщился и высох, словно корявый сук на трухлявом дереве, нет в нем ни уверенности, ни силы; уже и сам владелец поднимает свой перст без веры в то, что он способен кого-либо напугать; уже веют желанной свободой новые исторические ветры… Но мозг человека без защитной пленки фанатизма чувствует себя беспокойно. Ему боязно оставаться один на один с целой вселенной. Ведь были когда-то руки, из которых он получал гладенькие, некорявые Истины. Они вкладывались в его мозговые клетки без напряжения и боли. А ветер, новый, необычный, сорвав эту пленку, заглянул в каждую клетку, выплеснув оттуда старую дребедень. И тогда мозг на какое-то время оказался незаселенным. Заходите, новые истины, умирайте и снова рождайтесь, но никогда не будьте кукольными — такими, которые изготовляются из папье-маше…
Но здесь-то и возникает самая большая трудность: новые истины еще не научились ходить. Они едва освободились из пеленок, им еще нужно окрепнуть и чуть-чуть подрасти.
А тем временем снова поднимается угрожающий перст. И никого это не удивляет. Напротив: его словно бы ждали, словно тайно молили, чтобы он появился. Ибо тяжко оставаться с открытым для самостоятельного мышления мозгом. Значительно проще спрятаться под защитной пленкой. Тогда ветер не обожжет твой мозг, а звезды не уколют его своими лучами. И вселенная будет узенькой и уютной — она вполне сможет поместиться в стенах твоего дома.
Зачем тебе ее бесконечность? Что ты с ней станешь делать? Бесконечность не вместишь в желудок и даже не сошьешь из нее штанов.
Только что рожденные истины еще не могут свободно передвигаться на своих тонких ножках. Зато кукольные истины… О, как они живучи! И значительно удобней для употребления. Их легко вынуть и заменить такими же кукольными — из папье-маше…
И висит грозный перст — сухой, скрюченный, но все еще могучий. Его могущество в твоей собственной лени. Когда он умрет — ибо ничто не вечно! — ты нарисуешь икону и повесишь ее в углу. Так уютно в доме, когда над тобой висит грозный перст!..
Так думал Николай, стоя перед жрецом: и жрец и его высохший палец были на редкость иконописны. Фигура жреца напоминала Единого Бессмертного.
Припомнились искатели доброго бога. Их мозг все еще сопротивлялся, им страшно было очутиться перед необходимостью мыслить, понимать, знать. И тут Коля понял, что самая великая человеческая отвага заключается не в том, чтобы смело идти на смерть — на это способны даже обыкновеннейшие фанатики, чей мозг засорен догмами и предрассудками. Самая великая отвага — в умении смело мыслить, отбрасывая любые ограничения, возникающие на пути мысли.
По-настоящему отважен лишь тот, кто не боится остаться один на один с тайнами вселенной и не ждет, пока «божественные» руки вложат в его мозг удобные для употребления успокаивающие истины.
Коля думал об этом снова и снова — еще и потому, что ему важно было хоть как-то отвлечь свою память от знакомых образов и картин. Ни одно знакомое лицо не должно появиться в его сознании! Что же касается бунтарского направления его мыслей… Нет, этого он не боялся!
Каратели «второго этажа» — уши и руки Единого, считая свое задание выполненным, ушли с контрольного пункта. Жрец сидел в кресле, стоявшем на высоком постаменте, окруженном снизу служителями храма. Они внимательно следили за Колей, хотя руки его за спиной были перехвачены стальными браслетами. И там же, за спиной, помещался экран, которого Коля не мог видеть. Но он хорошо знал, что на экран проецируются его мысли.
Нужны были неимоверное напряжение воли и железная дисциплина мысли, чтобы скрыть в глубинах мозга все, что принадлежало революции. Коля хорошо знал принципы, на которых основаны шахо контроля. В мышлении принимают участие не все мозговые клетки сразу. Подавляющее большинство клеток пребывает в спокойном состоянии Они, словно солдаты резерва, ждут своей очереди. Включенные в мышление клетки активно излучают энергию, которая попадает в чуткие улавливатели шахо. Электронный мозг шахо контроля молниеносно анализирует полученные импульсы и точно воссоздает картину мышления, передавая ее в зрительном и словесном изображении. Ведь человек, как известно, мыслит зрительными и языковыми категориями…
Языкового воспроизведения своих мыслей Коля не слышал, их слышал только жрец. Не видел он и изображения, возникающего на экране за его спиной.
— Кто ты есть, раб божий? Откуда пришел ты в наши лабиринты?…
Коля был готов к этому вопросу.
С первой же секунды, когда он очутился в руках карателей, в нем возникали все время, обрастая подробностями, картины его новой выдуманной биографии. От начала до конца эта биография была такой, что его должны были неминуемо и без промедления уничтожить.
Но его не пугала собственная гибель, именно этого он и добивался. Он только хотел погибнуть, не выдав ни одной тайны. И это было самым тяжким!..
Да, он прибыл с Материка Свободы. Нет, его никто не посылал — он по собственной воле перелетел океан, спустился в лабиринты, чтобы отыскать сестру. Около трех оборотов тому назад он убил карателя, завладел его плащом и убежал на Материк Свободы. Он ненавидит Единого Бессмертного и его жрецов. Очень любит сестру. Сестра осталась здесь в лабиринтах, и он хотел забрать ее на Материк Свободы. Но сколько ни блуждал он по лабиринтам, сестру найти не удалось. Ему рассказали о страшной катастрофе, которая разразилась над беловолосыми — огненная лава затопила целые районы, поглотив очень много людей. Может быть, там погибла и его сестра.
Карателей он уничтожил без жалости, так как считает их предателями. Какие у него намерения? Известно какие: возвратиться на Материк Свободы.
Коля чувствовал экран затылком и был уверен, что там возникают картины, иллюстрирующие его рассказ.
… Ледяная пустыня океана и одинокая человеческая фигура, борющаяся с ураганом. Фантастические сооружения Материка Свободы. Они, очевидно, выглядят на экране расплывчато, словно в тумане, так как Коля представлял себе их плохо. Раскаленная лава, заливая лабиринты, живьем глотает людей… Среди них его родная сестра…
Но тут случилось непредвиденное. Коле тяжело было представить себе лицо несуществующей сестры. И вместо этого в его памяти промелькнуло родное лицо Лочи. Промелькнуло на какую-то долю секунды. И тотчас же будто кто-то выключил сопротивление, на котором держалась его воля — вслед за Лочей появился Чамино… Потом Лашуре…
— Хватит! — крикнул жрец. — Мы хорошо знаем детей советника, умершего во Дворце Единого. Знаем мы также инженера Лашуре. Теперь нам понятно, куда они исчезли. Они убежали на Материк Свободы. И этот прибыл сюда не ради сестры… Искупать его в волнах Единого. Наивысшую дозу! Потом повторить сеанс. Подумать только: Госпожа бороды… Какая черная неблагодарность!..
Его втолкнули в темную комнату. И он сразу же утратил ощущение собственного веса. Тело повисло в воздухе между полом и потолком. Он понимал, что сейчас шахо контроля не следит за его мыслями — здесь действует совсем другой луч. Когда-то он слышал о его свойствах. Он убивал способность человеческой психики к сопротивлению. И мучал так, как не умели мучать самые жестокие садисты.
Несколько секунд психической независимости были использованы на мобилизацию усилий мозга.
Это хорошо, что жрец считает Чамино, Лочу и Лашуре беглецами. Если бы только на этом все кончилось! В Коле они не узнали сына беловолосого советника. Это тоже хорошо. Теперь главное — выдержать, выдержать!.. Пусть из мозга выплеснется вся ненависть к Бессмертному, пусть затмит собой все иные чувства и мысли. Для этого не нужно искусственной правды. Эта правда живет в каждой клетке его существа. И пусть она проявится во всей своей обнаженности. Коля передаст на экран самые страшные картины: как он тянется руками к горлу Единого, как душит его, колотит кулаками по ненавистному черепу, выламывает искусственные суставы, вырывает преступный мозг… Жрецы не смогут долго вынести такого дикого богохульства — они его просто убьют! И тогда конец мукам, наступит великое счастье небытия…
Пытки начались через несколько секунд. Сознание отметило, как медленно каменеют руки и ноги, туловище и голова.
В обычном застенке жгут железом, загоняют под ногти иголки, выламывают руки. И все равно при этом страдают только отдельные нервы. Они посылают мозгу сигналы, предупреждая о катастрофе, происходящей где-то на околице человеческого организма. А тут шла атака против всей нервной системы сразу. Не оставалось ни единого нерва, который бы не чувствовал себя в каменных тисках, сжимавшихся все теснее, доставляя при этом неимоверную боль.
Исчезло ощущение времени. Проносились тысячи оборотов. Умирали и рождались новые светила. Только не умирала страшная жгучая боль, и по жилам вместо крови текло расплавленное железо…
Через сколько же тысяч оборотов наступило вдруг внезапное облегчение? Кто жил теперь на свете, а кто умер? Кто будет пытать его снова? Что помнил Коля, а что навсегда позабыл?
Жрецы привыкли к тому, что после купания в волнах Единого из порабощенного мозга можно вычерпывать необходимые сведения так же просто, как белковину из котла.
И Коля снова попал под лучи шахо. Но вдруг он заметил: лицо жреца, следившего за экраном, побледнело, в глазах появился смертельный ужас… А Коля, закрыв глаза, душил, душил каменными руками холодное горло Бессмертного…
Жрец сразу же выключил шахо. Ему еще никогда не приходилось видеть такое богохульство! Но страшнее всего было то, что на экран смотрели его служители… Не станет ли известно во Дворце Бессмертного, чем они здесь развлекаются?
И снова темная комната, волны Единого, нервы, зажатые в каменные тиски, и тысячи оборотов нечеловеческих страданий…
Но что это?… Откуда это взялось?… Теплый дождик ласково касается его тела. Сквозь сетку дождя успокаивающе светит солнце. На горизонте синеют леса, а у ног тихонько плещутся морские волны…
После нестерпимых мук эта обычная картина поражает тишиной и красотой. Полумертвые от страшного напряжения нервы начинают оживать. Он лежит на теплом песке возле моря, и легкий ветерок ласкает его бессильное тело, сердце колотится все чаще, а вверху плывут пушистые облака…
Как попал он на Землю? Кто перенес его сюда? Неужели палачи позволили ему впасть в беспамятство? О нет, этого быть не может! Беспамятство — это бегство. И все же придется в это поверить, так как он вдруг слышит знакомые голоса.
— Сеанс надо повторить, — сказал первый.
— А может, хватит? — неуверенно спросил второй.
Так вот в чем дело! Они заставили его видеть дорогие ему картины Земли лишь для того, чтобы он еще острее страдал от новых пыток. Нельзя позволять нервам привыкнуть к адской боли — нервы способны утратить чувствительность. Примитивная хитрость садистов!.. Но чьи же эти голоса? Нет, это разговаривают не жрецы. В голосах слышится что-то родное, близкое…
— Он очень любит Землю, — сказал первый голос, похожий на голос Чамино. — Земля — лучшее лекарство для его нервов.
— Ладно, повторим сеанс, — сказал второй голос, напоминавший голос Лашуре.
И снова перед глазами поплыли земные картины. Снова тихий теплый дождь позванивает о его шлем. Земля надвигается на него всем богатством своих красок, качает его в зеленых ладонях, стряхивает на грудь лепестки пахучих цветов, устилает береговые дорожки зеленым мхом и золотым песком. Всходит и заходит солнце, поминутно меняет свои оттенки море. А где-то близко, совсем близко звучит голос Лочи:
— Чамино, пусти меня к нему! Я больше не могу!
— Потерпи, Лоча, — отвечает голос Чамино. — Еще несколько дней.
Тяжелые, словно и вправду окаменевшие, веки разомкнулись, и Коля увидел меловые стены с коричневыми прожилками. Это была хорошо знакомая комната Лашуре. Возле него сидел Чамино.
— Чамино! — тихо прошептал Коля. — Лоча!.. Как я очутился здесь?
Но Чамино молчал. Он только лукаво улыбался… Ничего определенного не могла сказать и Лоча. Ей было известно только одно: Чамино и Лашуре принесли его сюда больного, в тяжелом беспамятстве. Вместе с ними пришел и дядя Гашо. Но о том, как его освободили, не сказали даже ей.
— Спи. Спи, — Лоча поцеловала его. — Теперь тебе ничего не угрожает. Нужно спать.
Чамино что-то сказал Лоче, и она покорно вышла.
— Лоча! — потянулся к ней Коля.
Но Чамино положил ему руку на плечо.
— Не спеши, друг. Купание в волнах Единого делает человека калекой. Но на всякое действие существует противодействие. Я покажу тебе нитку моего отца. Ту, что ты просил. Это поможет…
И Коля даже не заметил, как вновь сомкнулись его веки. Нет, это был не сон. И не бред. Это были великие странствия…
20. Тайна заветной нитки
… Откуда он это знает? Почему живет чужой жизнью? О волшебный бумеранг, твои зигзаги и петли можно сравнить только с чарами неумирающего луча.
Такое бывает и с земными людьми: знание приходит неожиданно и мучает нас: откуда оно?…
Теперь он уже не Акачи — он Шако. Советник Бессмертного. Отец Чамино.
— Летим, сынок! Ведь не часто бывают противостояния Юпитера. Скоро Юпитер скроется из наших глаз на много оборотов.
— Если бы ты знал, Чамино, к какому эксперименту готовится твой отец! Он начал готовиться к нему еще тогда, когда тебя не было на свете. Но теперь пришло время. Завтра Юпитер и Фаэтон сойдутся так близко, как бывает только один раз в несколько десятков фаэтонских оборотов. Вот и мы полетаем пока вместе — ты ведь любишь летать с отцом. Кто знает, чем закончится опыт…
Все проверено. Аппараты действуют безупречно. Однако у исследователя всегда есть «но», которое может привести к поражению. И тогда твой отец больше не проснется.
Ты еще маленький, Чамино. Разум твой еще не способен понять законы вселенной. Но отец позаботится о том, чтобы его знание стало твоим знанием. Ечука сохранит для тебя нитку. Она тебе все расскажет. Расскажет даже в том случае, если случится непоправимое «но»…
Скупое туманное утро не могло скрыть беспокойную поверхность Юпитера, покрытого тяжелыми тучами, сотрясаемого титаническими ударами молний и холодными аммиачными ливнями. И хотя на диске Юпитера видны только незначительные перемещения, или, может быть, только кажется, что они видны, но загадочный титан предстал его взору таким же, каким был вчера. Тогда, когда Коля видел его поверхность в окуляре ультрателескопа. А когда изображение планеты возникло на большом стереоэкране, Коле даже показалось, что он осматривает Юпитер с поверхности Ганимеда или Калисто, которые, кружась вокруг своего титанического отца, хорошо знают все его тайны.
Что-то должно было дорисовывать воображение. Почва для него была не фантастической, а совершенно реальной: в накипи туч плыл над планетой Красный Остров — самая большая из всех загадок Юпитера. Тучи собирались в кольца, опоясывающие планету параллельно к экватору. И если хорошо присмотреться, то в темных отверстиях меж тучами можно заметить вспышки — то ли удары мощных молний, то ли какое-то освещение, созданное разумными существами. Шако представлял их людьми…
А собственно говоря, что такое человек?
Во внутреннем кольце планет это существо, созданное фотоспособом. Удивительно? Но что же здесь может удивлять? Человек — это действительно порождение фотоэффекта. И если фотоэффект мы считаем иллюзией, значит и мы сами только иллюзия…
Представим, что мы — создания фотосинтеза — начали видеть мир не в лучах видимого света, а приобретаем способность видеть в спектре радиоволн. Будет ли мир для нас тем же самым, каким его наблюдают люди в лучах видимого света? О нет! Это будет совсем иной мир…
Или, представим, что мы созданы из нейтрино. Что тогда? Тогда мы смогли бы проходить сквозь ядра звезд…
Поэтому-то и нельзя судить о наличии живых существ по тому, что видит наш глаз и ощущают кончики пальцев.
Так же точно как нельзя требовать, чтобы жители Юпитера видели мир так, как видели его мы.
Какую же программу ощущений задает своим атомам Красный Остров? Может быть, и в самом деле аммиачные тучи ощущают себя людьми?
… Бессмертный сидел в сферическом зале, своды которого воспроизводили ночное небо. Это была игра света и тьмы.
Единый и в самом деле казался богом, вокруг которого вращаются целые галактики. Наверное, нужно очень верить в собственную исключительность, чтобы тебе не надоело играть в это вселенское величие. Неужели Единый думает, что небо мертво, что разум пульсирует только в нем, а помимо него самого бурлят только слепые стихии, лишенные живых ощущений? Тогда ему можно лишь посочувствовать, так как держать вселенную на собственных плечах, наверное, очень и очень тяжко…
Но нет, Шако-Коля ведь знал, что Единый способен не только на самообожествление. Его искусственное тело мало чем отличалось от тела живого человека — это был безупречный белковый автомат, который питал клетки когда-то гениального мозга. За тысячи оборотов мозг Ташуки обогатился огромными знаниями. И он считал себя сверхчеловеком, потому что волны людских поколений катились мимо него, исчезая где-то в небытии, а он жил, карал и миловал, и каждый взгляд его был наградой или наказанием смертным. Он и в самом деле был сверхчеловеком, которого создало человеческое суеверие.
В отличие от других советников Шако держался с Единым довольно независимо: говорили, что Бессмертный любит Шако. Видимо, здесь действовали другие причины: Единый не способен был жить без собеседника. А никто из советников — даже Ечука — не мог соревноваться в знаниях с черноволосым Шако.
Единый умел ценить знания. Именно поэтому в число его советников попадали самые талантливые. И тот, чей мозг непрерывно обогащался чем-то новым, неизвестным Единому, имел право не бояться его гнева, независимо от собственных суждений.
Но горе тому, кто поверил, что так будет вечно!
Мозг Ташуки был похож на земную породу растений, которые добывают питание не из кремнистой почвы, а из-под коры могучих деревьев, ломающих своими корнями скалы. У Ташуки давно не было собственных корней. Но он знал, что природа иногда закладывает в человека то, к чему не способен пробиться самостоятельно даже его мозг. Глаз Единого безошибочно отличал подобных людей. И такой человек вскоре получал относительную независимость, которая воспринималась другими как признак благосклонности Единого. Но это был тонкий расчет в смертельной игре. Никого так не умел ненавидеть Бессмертный, как своего нового советника, знания которого были источником для его самообогащения. Но как только Единый замечал, что источник исчерпан — советник исчезал из Дворца… Талантливые люди в большинстве своем очень доверчивы…
Уже несколько оборотов Шако занимал положение фаворита. Никому еще не удавалось так долго пользоваться благосклонностью Единого. Другие советники завидовали Шако. Они не знали главного: мозг Шако все еще оставался тайной для Бессмертного. Природа слишком расщедрилась, заложив в этот мозг такую программу, расшифровать которую Бессмертный был не в силах.
Шако-Коля заметил на лице Единого глубокую печаль. Ее не могло скрыть даже грозное величие фигуры Единого, созданной скульптором. Люди знали, что Бессмертный был творением их рук, и все равно это грозное величие, порожденное фантазией художников, ставило их на колени. Нет, не боги способствуют рождению идолов — их создают сами люди. И творения своих рук кажутся им величественней их самих.
Единый очертил рукой широкий круг. На искусственном небе появился рукав Галактики, где пульсировала яркая звезда.
— Дема, — тихо сказал Единый. — На протяжении последнего тысячелетия она приносит мне немало забот. Думай, Шако, думай! Если ты найдешь оружие против Демы — я сделаю тебя своим сыном. Ты обретешь вечную жизнь. Наше слово станет законом для вселенной. Дему нужно покарать. Я приговорил ее к смертной казни еще сотни оборотов тому назад. Ты должен выковать для нее меч.
Сначала Коле показалось, что это говорит сумасшедший. Как можно уничтожить звезду, чей луч доходит до Фаэтона только через сотни оборотов? Неужели Единый и в самом деле считает, что Фаэтон находится в центре мира? Как соединить этот фанатический эгоцентризм с огромными знаниями, которыми владеет Бессмертный? Если даже стать на его точку зрения, то и в этом случае утверждение собственного абсолютизма надо начинать с Фаэтона. Но что он может сделать, скажем, с Материком Свободы? Только негодовать…
Думает ли он о Юпитере?
Как-то Коля получил возможность ознакомиться с логотекой Бессмертного, составляющей самую высшую государственную тайну. Это были нитки, оставленные предшествующими поколениями советников. Никто не имел права пользоваться логотекой, кроме самого Бессмертного. То, что Единый позволил осмотреть ее Шако, было проявлением большого доверия.
Две нитки, заложенные в логотеку около тысячи оборотов тому назад, рассказывали о корабле, прибывшем с Юпитера. Третья нитка, появившаяся сравнительно недавно — около пятисот оборотов тому назад, объясняла некоторые тайны Красного Острова.
Красный Остров, плавающий в аммиачно-метановой атмосфере Юпитера, — это его лучевой мозг. Наивысшая, самая целесообразная форма организованной материи! Ничто в солнечной системе не способно бороться с ним. Его единственный властелин — Солнце. Он — этот титанический мозг — посылает кометных гонцов по направлению к Деме, которая навстречу им также высылает свои лучевые организмы. Так они обмениваются информацией о жизни вселенной.
Эгоцентризм ослепил Бессмертного. Имея в своем распоряжении тысячи электронных организмов, Единый не хотел понимать, что природа способна создать неизмеримо более могучие электронные организмы.
Исследования, которые Шако-Коля начал еще в юности, окончательно его убедили, что белковые формы жизни — наименее совершенные формы. И только тогда, когда белок перестает быть непременным качеством живого — жизнь достигает той свободы и независимости, которая господствует в безграничных глубинах вселенной. Белок — это только пена, а не сам океан…
Стараясь подобрать точные слова, Коля попробовал объяснить свои сомнения. Впервые он позволил себе не согласиться с мыслью Бессмертного об отсутствии жизни на Юпитере.
Большая белая борода затряслась от гнева. И через какое-то мгновенье они оказались в космическом корабле, висевшем над Красным Островом. Это действовала оптика генераторов, сосредоточенных в нижних этажах Дворца. Лампы и сферические локаторы генераторов ощупывали самые отдаленнейшие уголки планетной системы.
— Вот как! — крикнул Единый. — Теперь я тебя рассмотрел. Ты долго стоял за свинцовой стеной. И вот, наконец, вышел пред мои очи. — Его палец приблизился к лицу Коли. — Я вижу тебя, Шако. Не смей прятать мысли!..
— Всевышний! Может ли смертный человек что-то от тебя скрыть?
Единый умолк. Он думал. А Коля тем временем осматривал глубины Красного Острова.
Море огня. Так на Земле горит красной медью
Солнце, когда запад на горизонте опоясан дымкой морских испарений. Тогда Солнце кажется очень близким, спокойным. Оно не обжигает, не слепит глаз. И кажется, что где-то там — под красномедным щитом — бьется его усталое сердце. И сердце это чувствует боль из-за каждой примятой травинки, ибо это его кровь в жилах деревьев и трав становится кровью Земли…
Разве может быть мертвым то, что создает жизнь на планете? Разве от мертвого отца рождаются живые дети? Красный Остров был Сыном Солнца.
Но вот Бессмертный словно бы проснулся. И голос его стал ласковым, даже беспомощным. Может быть, он потом пожалеет, что дал волю собственным сомнениям, но сейчас он искал совета. Мысль его не могла примириться с тем, что ему не все еще подвластно в мире.
— Шако! Ты говоришь правду. Но разве мой дух, мой вечный дух не выше мертвого огня! Ты мой советник. Ты тоже станешь бессмертным. Разве наш дух не сможет усмирить этот огонь?…
Коля все еще смотрел вниз, туда где катились волны, похожие на волны земного океана, — если представить себе, что Солнце действительно углубилось в недра океана и теперь светит снизу, сквозь толщу прозрачной воды. Ему тяжело было настроиться на мозг Единого, трудно было понять, как может разумное существо не чувствовать этого сказочного величия мировой красоты. Неужели существует что-то более высокое, более святое, чем эта красота? Ах да, самообожествление. Власть. Фаэтоноцентризм. Ощущение собственного превосходства над всем живым. И поэтому живое хочется видеть мертвым. Но ведь он же знает, что Красный Остров — это титаническая личность, способная программировать ощущения в низших личностях. Советник, который оставил в логотеке третью нитку, называет остров Отцом Ша-Гоши.
Коля ответил:
— Всевышний! Красный Остров родился из ткани Солнца. Он связан с Солнцем единым полем. Его кометные гонцы обмениваются информацией с посланцами Демы. А Дема получает информацию из ядра Галактики…
— Хватит! — заорал Единый. — Если бы это был не ты, а кто-то другой — это богохульство кончилось бы для тебя смертным приговором. Мой дух уже шесть тысяч оборотов враждует с духом Ша Гоши. Но знай: Ша-Гоша мне не страшен. Фаэтон вращается вокруг Солнца быстрей, чем Юпитер. Через пол-оборота мы выйдем из его поля вплоть до следующего противостояния. Нужно начинать с Демы. Если Дема будет уничтожена, Ша-Гоша умрет сам. Ему не поможет даже Солнце. А тогда мы поговорим с богоотступническим Материком. Поэтому думай, Шако, о карающем мече для Демы. Мы увеличим мощность Кольца Всевышнего. Построим гигантский гамма-генератор. Мы направим в недра Демы такой гамма-импульс, что от нее останется одна пыль. Да, на это надо потратить не одну сотню оборотов. Но я же дарую тебе бессмертие! Для бессмертных сотня оборотов — всего лишь день…
