— Звено готово, — автоматически пробормотал Григорьев. — Координаты выданы.

— Леха, они нас подставляют, — хрипло шепнул Павлов. — Ты вчера телик смотрел?

— Прекратить неуставные разговоры в эфире! — громыхнул голос Щербы. — Триста двадцать второй, выполнять задание!

— Это звери командуют, Леха! — сказал Павлов в полный голос. — По телику правду показали. Они всех нас убьют к едрене матери. Звери они!

— Триста двадцать второй! Прекратить неуставной радиообмен! — загремел Щерба. — Триста двадцать первый! Ты мне за выполнение приказа головой отвечаешь. Как понял?

Григорьев понял. Он видел вчерашнюю странную передачу по телевизору — чем еще заниматься в военном городке после дежурства, как не пялиться в ящик. Правда, вчера он крупно принял на грудь, оправдывая это грядущим днем рождения, и смысл увиденного исчез из его памяти почти на сутки вплоть до теперешнего возгласа Павлова. Но теперь он внезапно все вспомнил. Раздолбать вакуумными бомбами мирный городок могли только звери. Но он, Григорьев, неудачник и пьяница, нищий летчик на вылете из славной Российской Армии, в их число не входит. Звери — они, не он!

— Как понял, триста двадцать первый? — рычал в уши Щерба.

— Понял вас! — четко ответил Григорьев. Он уже принял решение и сейчас тайно усмехался. — Двести одиннадцатый! У меня отказ системы. Вынужден вернуться на базу.

— Триста двадцать первый! На нарах сгниешь. Выполняй задание!

— Отказ системы, — скучно повторил Григорьев. — Возвращаюсь на базу.

В эфире на некоторое время установилась пауза. Затем голос Щербы, спокойный и холодный, произнес:

— Звену внимание! Невыполнение задания приравнено к измене Родине. Имею полномочия уничтожать предателей без суда и следствия. Любое отклонение от курса запрещаю.

— Па-ш-шел ты! — с отвращением ответил Павлов. — Мужики! Уходим на базу! Делай, как я! Триста двадцать первый! Деха! У меня тоже полный отказ! Я ухожу, командир!

«Сушка» Павлова выпала из строя, начиная разворот на обратный курс, и тогда Григорьев увидел слева внизу короткий сполох стартовавшей ракеты «воздух-воздух» и почти сразу — ослепительную вспышку попадания.

— Женя! — страшно закричал он.. — Двести одиннад… Ты что, сука, делаешь!!

То, что случилось дальше, происходило уже помимо разума Григорьева. Работали только рефлексы и ненависть. Одним движением он сбросил шлем и рванул на себя штурвал, посылая машину в вертикальную петлю. От навалившейся чугунной тяжести захрустели позвонки, красный туман заклубился в глазах, но тут же исчез вместе с остатками гравитации. Еще через секунду самолет вновь вышел на горизонтальную траекторию, возвращая Григорьеву ощущение верха и низа. В прицеле маячила электронная тень «МиГа» Щербы. Плавным, точным движением, как его учили в далекой юности на тренажерах в летном училище, как на показательных стрельбах, Григорьев совместил прицельную рамку с мишенью, без колебаний нажал кнопку пуска и тут же увел машину круто влево. Вспышка белого огня догнала его на последней трети траектории разворота. Грохота взрыва он не услышал.

Григорьев нашарил и надел шлем.

— Звено, я триста двадцать первый, — устало сказал он. — Слушай меня! Отмена вводной. Возвращаемся на базу. Как поняли меня?

— Триста двадцать третий понял, — прозвучал ответ.

— Триста двадцать четвертый понял…

…Возражая мне, уважаемые оппоненты чаще всего аргументируют свои доводы существованием незыблемых законов экологического баланса, равновесия естественных природных систем и симметрии окружающего нас мира. Хочу сразу заявить, что в данной части я совершенно не собираюсь с ними спорить. Эти законы хорошо известны каждому, и отрицать их существование попросту нелепо. Однако должен обратить внимание, что, достигая баланса, каждая система может иметь в основе свой собственный элемент, на котором и выстраивается в дальнейшем вся последующая конструкция. Именно этим элементом она может отличаться от соседней системы, столь же прочной и надежной, но построенной чуть-чуть по иному принципу.

Уместно в этой связи хотя бы привести пример животного мира Австралии, где доминирующими представителями фауны уверенно стали сумчатые, практически исчезнувшие почти на всей остальной территории планеты. Но и на австралийском континенте, и на других материках сложившаяся структура животного мира стала следствием естественных природных процессов. Замещение одних видов другими, более подготовленными к жизни в меняющейся окружающей среде, не было единовременным актом чьей-то злой воли. Оно происходило потому, что не происходить не могло.

Отсюда следует вывод, что существование социальных систем, в которых анималы отсутствуют полностью, вполне логично и допустимо. И, самое главное, исчезновение их должно происходить естественным, эволюционным путем, что в конечном счете я искренне надеюсь, ожидает и нашу планету. Я уверен, что, продолжая исследования достижимых пространств, мы рано или поздно, но совершенно неизбежно обнаружим не одно из них, где подобные процессы уже завершились.

Следующие тезисы представляются мне еще более значительными.

Полагаю, уважаемые коллеги, пользоваться такими привычными нам философскими и нравственными категориями, как «борьба и единство противоположностей» или «извечная битва Добра со Злом», мы должны с определенной осторожностью. Почему, собственно, «извечная» ?Эволюционный путь гомо сапиенс как семейства еще слишком короток, для того чтобы использовать столь сильные определения. В направлении вечности мы проделали всего несколько коротких шажков.

Что же касается «единства», то это утверждение применительно к рассматриваемому нами вопросу тоже весьма спорно. Согласитесь, что внутривидовые отношения между анималами и людьми не имеют ничего общего с взаимоотношениями травоядных и плотоядных, сколь бы ни было велико искушение провести подобную параллель. Да, всем прекрасно известно, что плотоядные не могут существовать без травоядных, поскольку они служат для хищников единственной пищей. Одновременно и травоядным в отсутствие своих безжалостных (если это слово применимо к животным), но естественных врагов реально угрожает опасность биологической деградации.

Однако люди — не травоядные, точно так же, как и анималы отнюдь не похожи на «санитаров леса». Анималы вообще не несут в истории цивилизации подобной функции. Их взаимоотношения с человеческими видами подобны скорее отношениям кожных или кишечных паразитов со своим носителем. Но от паразитов мы научились успешно избавляться уже давно и не испытываем по этому поводу никаких сожалений.

Я слышу в зале шум и сразу хочу предупредить: мои последние слова ни в коем случае не следует воспринимать даже в качестве косвенного намека на развитие событий в ДП-36/3. Я намерен всего лишь обратить ваше внимание на то, что любой носитель — будь то представитель животного или растительного мира — в отсутствие паразитов чувствует себя намного лучше, нежели с таковым. Напротив, паразит не способен на существование и продолжение рода без биологического «хозяина».

Анималы тоже не могут существовать без людей — это неоспоримый факт, не раз подтвержденный земной историей. Их изолированное сообщество нестабильно и обречено на неизбежную и скорую гибель. Но люди существовать без анималов могут вполне. Думаю, аргументов против такого утверждения не найдется ни у одного из присутствующих здесь. Правило всеобщей мировой симметрии привлекательно, популярно, но отнюдь не универсально, уважаемые коллеги. Открытые за последние десятилетия физиками, химиками, биологами, генетиками случаи ассиметрии в живой и неживой природе сами по себе могут претендовать на звание новых законов, существенно меняя наши представления о Вселенной.

Люди и анималы — вовсе не равновесные антиподы, навечно связанные друг с другом законом о «единстве и борьбе». Не черное и белое, не день и ночь, не живое и неживое. Борьба будет продолжаться долго, но отнюдь не вечно. Возможных же исходов только два, и они тоже отнюдь не тождественны.

Первый — благоприятный для человечества. Анималы естественным путем исчезают в ходе эволюции либо их популяция становится настолько незначительной, что уже не может влиять на дальнейший ход событий. О том, что такое возможно, говорит нам опыт многих современных государств.

Второй — трагический. Анималы побеждают, уничтожая человеческие виды, и в скором времени неизбежно вымирают сами. То есть, тут я слегка перефразирую нашего великого коллегу — семейство гомо сапиенс исчезнет с лица Земли, возможно, предварительно сделав ее непригодной для обитания.

И тут я хочу обратить ваше внимание на обстоятельство, которое представляется мне чрезвычайно важным. Победа анималов во внутривидовой борьбе отнюдь не исключена. Они научились объединяться, они создают свои организации и вполне успешно борются за власть во многих странах. Им мешает собственная природа, они, к счастью, лишены способности подобно селектам распознавать друг друга, и это дает нам немалые шансы. Но добиваясь победы, они — я утверждаю это с полной уверенностью на основании хорошо известных вам фактов — прекрасно представляют и возможные ее последствия для себя. И очень серьезно относятся к вопросу, как их избежать. У них есть способ на некоторое время отсрочить неизбежное, они это знают, и способ этот для людей наиболее трагичен: подчинив человеческие виды, не уничтожать их полностью, а поддерживать некоторую численность, достаточную для обеспечения существования анималов.

…Да-да, вы совершенно правы, коллега! Фактически это не что иное, как рабство. На новом, современном уровне. Хорошо замаскированное внешними, ничего не стоящими атрибутами, снабженными наклейками «конституция», «демократия», «парламент» и прочее. Должен заметить, что в государствах, образовавшихся на территории распавшегося СССР, и в ряде исламских стран они наиболее близки к цели, а кое-где ее фактически уже достигли…

К огромному сожалению, сегодня у меня нет рецептов, как противостоять этому злу. Их наступление в последние годы становится все стремительней, выплескиваясь далеко за государственные границы. Полагаю, это тема отдельной нашей, следующей встречи, с которой нам категорически не следует затягивать.

На этом, уважаемые коллеги, я намерен закончить. Благодарю за внимание.

(Из выступления доктора Олафа Садлера на Лондонской конференции в августе 2004 года.)

Они плюхнулись в воду с высоты полуметра и плавно закачались на длинных, гладких волнах, неспешно катившихся по безбрежному пространству океана. Вода была теплой, как в разгар курортного сезона, и удивительно прозрачной. Нестеров, конечно же, не мог разглядеть далекого дна, скрытого мраком глубины, зато ясно видел стайки серебристых рыбок, скользивших под ним метрах в двадцати. Этот океан оказался здорово соленым, потому держаться на поверхности в одежде и обуви было довольно легко, ни Погодину, ни Гонте отсутствие спасательных жилетов проблем явно не создавало.

— Что будем делать дальше? — услышал он невозмутимый голос Магистра.

— Немного поплаваем, — отфыркиваясь, ответил Гонта.

Вспенив вокруг себя воду, он выскочил из воды по пояс и посмотрел по сторонам.

— Вон туда! — обозначил он направление. — Тут всего метров двести.

Когда очередная волна приподняла Нестерова, он взглянул в ту же сторону и увидел землю. Собственно, определение «земля» тут подходило мало. Просто крошечный островок, одинокая скала посреди океанского простора.

Плыть в плотной воде было легко, но спасательные жилеты тормозили, не давали как следует разогнаться, и Нестеров с Магистром тут же отстали. Увидев это, Гонта, а вслед за ним и Погодин сбросили скорость, так что к утесу все они подплыли одновременно. С приближением к тверди глубина стала быстро уменьшаться. Нестеров увидел песчаные участки дна, покрытые кораллами каменные глыбы, над которыми в изобилии сновала всяческая мелкая морская живность. «Интересно, а как тут насчет крупной?» — автоматически подумал Нестеров и немедленно постарался отогнать от себя эту неприятную мысль.

Островок был действительно небольшим, его площадь не превышала размеры футбольного поля. В самой верхней точке он поднимался над поверхностью океана всего на десяток метров и вряд ли мог служить надежным убежищем во время шторма. Здесь не росло ни стебелька растительности — повсюду один лишь шершавый камень, усыпанный кое-где перламутровой крошкой разбитых раковин.

— Похоже на Землю, — Погодин внимательно оглядел горизонт. — Только до ближайшего пляжа тут, как я понимаю, далековато.

— Полчаса сохнем и отдыхаем, потом двинемся дальше, — объявил Гонта.

Нестеров с Магистром сбросили на камень спасательные жилеты, а Погодин вытащил из кармана удостоверение, приоткрыл и положил на камень.

— Что ж ты не предупредил! — в сердцах сказал он Гонте. — Ксива моя вся расквасилась!

Он сокрушенно вздохнул, потом достал из кобуры пистолет и принялся тщательно протирать отжатым платком.

— Мы можем просто переждать здесь несколько часов, а потом вернуться тем же путем, — предположил Магистр. — Не думаю, что они оставят в квартире засаду.

— Было бы неплохо, честно говоря, я тоже на это рассчитывал, только вряд ли нам удастся задержаться тут надолго. Вон взгляните туда! — Гонта указал на темное пятно у самого горизонта. — Это шквал, и он быстро приближается. Островок нас от него не защитит, нам очень скоро придется убираться отсюда в любом случае.

И словно ответом на его слова в воздухе пронесся первый, пока еще не слишком сильный порыв ветра, взъерошивший водную гладь.

Ветерок и жаркие лучи светила быстро высушили одежду. Выпарившиеся кристаллы соли неприятно царапали под рубашкой мгновенно вспотевшую кожу Нестерова, ему вдруг захотелось окунуться еще раз. Те же ощущения, видимо, испытывали и его спутники. Темное пятнышко тем временем разрасталось на глазах и уже затянуло полнеба. Порывы ветра, затихая ненадолго, раз от разу становились все крепче, на волнах появились барашки. Гонта неотрывно смотрел в сторону приближавшейся бури, наступил момент, когда он вскочил на ноги и объявил:

— Все, уходим, перекур кончился. Нестеров поглядел туда же и невольно содрогнулся. Огромный участок океана под иссиня-черной тучей побелел от пены и вспучился гигантским валом, который приближался к островку со скоростью локомотива. Воздух загустел, ветер давил ровно и мощно, пытаясь столкнуть людей в океан. Спасательный жилет Нестерова взлетел с камня оранжевой чайкой и мгновенно скрылся из виду. Рука Гонта крепко ухватила его за плечо, и Нестеров привычно зажмурился…

Тишина и темнота окружали их со всех сторон. Пытаясь адаптировать зрение, Нестеров протер глаза, повертел головой, но ничего не увидел. Он переступил с ноги на ногу и услышал хруст песка под подошвами. Здесь было прохладно, в первые секунды после перехода из жаркой океанской бани Нестеров ощущал смену климата с удовольствием, но очень скоро понял, что рассчитывать на комфортные условия не приходится. В ушах сильно шумело, воздух оказался сильно разрежен и беден кислородом, как на горной вершине. И не прохладно тут было, а по-настоящему холодно.

Что-то произнес рядом с ним Погодин, но из-за шума в ушах Нестеров не сумел разобрать смысла сказанного. Он зажал нос и несколько раз сильно дунул, уравнивая внутреннее и внешнее давление. Стало немного полегче.

— Нет, это не Гималаи, — сказал Гонта, видимо, отвечая на вопрос Погодина. — Совсем наоборот, хотя похоже. Мы находимся на дне высохшего океана, только потому и дышим. К тому же мы на экваторе в самый разгар лета. Если бы попали в эту переделку двумя месяцами позже или раньше, безопасней было бы оставаться на острове. Без спецкостюмов и кислородных масок зимой тут не выжить. Мир, видимо, очень старый и погибающий. Отчего — не знаю, это изучать надо специально. Астероид сюда долбанул, или ядерная война прокатила, или что еще — выяснять у нас возможностей пока не было. Однако двинули! Замерзнуть тут очень просто. Магистр, вы как?

— Все в порядке, — ответил тот с некоторой заминкой, справляясь с одышкой. — Надеюсь, путешествие окажется не слишком долгим? Кстати, как вы ориентируетесь в такой темноте?

— Нет, тут недалеко. И не так уж темно, сейчас вы пообвыкнете и сами все увидите.

Действительно, через некоторое время Нестеров обнаружил странные светящиеся участки почвы с размытыми неровными краями. Он шагнул к ближайшему с намерением нагнуться, но был немедленно остановлен возгласом Гонты:

— Руками трогать не надо! Эти грибки довольно едкая штука и большие охотники до влаги. Погодин! Твой ствол в порядке?

— Да, — односложно ответил тот.

— Держи его наготове. Как только увидишь любое движение, стреляй не раздумывая!

— Что здесь нас ожидает? — осведомился Магистр.

— Твари какие-то, — довольно легкомысленно отозвался Гонта. — Не крупные, но ведут себя агрессивно, выяснять, чего им надо, у меня желания не возникало. Впрочем, может, мы их и не встретим. Идти нам недалеко.

По счастью, дорога оказалась не слишком трудной. Ни крутых подъемов, ни головокружительных спусков. Приходилось иногда разве что лавировать между попадавшихся валунов — округлых и древних, как сама планета. Гонта шел первым, отряд замыкал Погодин с пистолетом в руке. В разреженной атмосфере дышалось тяжело, и хуже всех себя чувствовал Магистр. Хотя он старался не подавать вида, его свистящее, натужное дыхание слышали все спутники и незаметно сдерживали шаг.

Когда Гонта остановил отряд для короткого отдыха, Магистр, понявший, что это делается только ради него, попытался протестовать, но лишь зашелся в долгом приступе кашля. В этот момент и появились твари. Два бледных призрака вынырнули из-за валуна метрах в двадцати от людей и бросились на них быстрыми бесшумными прыжками. Темнота не позволяла разобрать, что представляли собой звери. Ни лап, ни морд Нестеров не различил — одно лишь прерывистое движение сгустков чужой плоти величиной с крупную собаку. Дальнейшее произошло так быстро, что Нестеров не успел испытать испуга. Погодин не промедлил ни на секунду. «Пах-пах!» — ударили дуплетные выстрелы, и через короткий промежуток еще раз — «Пах!».

— Грамотно стреляешь! — в голосе Гонты прозвучало одобрение профессионала.

Призраки неподвижно лежали на земле. Смерть словно выдернула их из полубытия в реальный мир, вернув первозданные формы. Теперь их можно было разглядеть, и зрелище это вселяло в Нестерова отвращение и ужас. Разумом он понимал, что живое не бывает красивым или уродливым. Эти существа, предельно функциональные, прекрасно приспособленные для обитания в местной природе, наверняка имели право называться прекрасными, если б здесь было кому их так назвать. Чувства Нестерова с доводами разума не соглашались. Долго смотреть на этих жутких созданий ему было трудно. Вероятно, только с непривычки, хотя Нестеров плохо представлял, как подобную привычку вообще возможно культивировать. Впрочем, здесь местная природа помогла чужаку Нестерову. Свечение зверей быстро угасало, кожа (или шерсть?) на глазах темнела, сливаясь с породившим их мраком. Последними потухли разверстые пасти, снабженные набором клыков. Ужас растаял в ночи погибающей планеты.

— Интересно, чем они здесь питаются? — сказал Магистр. Сейчас он дышал несколько свободнее. — Их размеры предполагают наличие дичи.

— Возможно, поджидают всяких олухов вроде нас, — предположил Гонта. — Ну что ж! Продолжим? Осталось немного.

Путь продолжался еще минут двадцать и, к счастью, без новых приключений. Возле каменной плиты, косо уходящей в грунт, Гонта остановился, готовясь к очередному переходу.

Понадобились сутки, чтобы общественное сознание, разбуженное передачей Одиссея, исчерпало запас инерции. К вечеру политическая температура в городе явно повысилась, и ночь прошла далеко не так спокойно, как предыдущая. Милиция была переведена на усиленный вариант работы, по улицам до утра разъезжали патрули, изредка раздавались выстрелы, которые, впрочем, могли быть и хлопками петард, бродили молчаливые, озабоченные группки людей. Отправившись поутру на работу, горожане обнаружили на стенах домов, на афишных стендах, стеклах вагонов метрополитена многочисленные листовки, распечатанные на принтерах или даже написанные от руки. Текст не был размножен под копирку, написаны они были по-разному, но содержание их, в общем-то, можно было передать требованиями покончить с бандитским и чиновничьим произволом, а также лозунгом: «Долой власть хищников!» В некоторых листовках — и их тоже было немало — горожан призывали принять участие в митинге протеста, который начинался в шесть вечера на площади Белорусского вокзала.

Сообщения о намечающемся митинге прозвучали в утренних новостях нескольких независимых радиостанций, а также по телеканалу НТВ. Государственные телекомпании до полудня усиленно делали вид, что ничего не происходит, заполняя новостные блоки в основном событиями из-за рубежа, самым подробнейшим образом рассказывая о свадьбе седьмой дочери арабского шейха с британским поп-музыкантом, которого длительное время подозревали в гомосексуализме, демонстрации коллекций одежд осеннего сезона в Монте-Карло и занесенном в Книгу Гиннесса новом потрясающем рекорде некоего нигерийца, совершившего подряд пятьсот семьдесят четыре прыжка на ягодицах без опоры на руки и ноги, с помощью исключительной ловкости и силы инерции.

После двенадцати все переменилось. На экране один за другим начали появляться депутаты Госдумы и политические аналитики с комментариями по поводу нелепых домыслов, распускаемых некоей заинтересованной стороной. Да, у нас еще не все в порядке, признавали они, глядя с экрана на зрителя честными глазами. Но спекулировать на трудностях непозволительно. Раздувать в обществе ажиотаж, основанный на нелепых домыслах, могут только те, кто намеревается использовать общественное возмущение в собственных целях ради очередного передела власти и собственности.

«Ищите тех, кому выгодно!» — патетически воскликнул один из телекомментаторов, устремив при этом палец чуть в сторону и вверх.

Выступивший одним из последних генерал — заместитель начальника ГУВД — строго предупредил готовых поддаться на провокацию о том, что митинг на площади Белорусского вокзала не санкционирован. Его организаторы даже не соизволили обратиться к властям, как того требует закон…

«А кто они, организаторы митинга?» — некстати спросила телеведущая.

Генерал с минуту озадаченно молчал, но потом нашелся:

«Мы работаем над выяснением обстоятельств, — сказал он, — с тем чтобы все виновные лица были выявлены и понесли наказание в соответствии с законом».

До вечера эпизод с генералом был повторен в записи по разным каналам по десятку раз. Вопрос наивной телеведущей из повторов аккуратно удалили.

Тем не менее к шести часам вечера улицы и переулки, ведущие к площади Белорусского вокзала, были заполнены народом на многие сотни метров. На площадь людей не пускали. Улицы перекрывали рогатки с колючей проволокой, за которыми хмуро прохаживался ОМОН. В отсутствие центрального ядра митинга он как бы распался на десяток меньшего размера. Повсюду возникли импровизированные трибуны, на которых друг друга сменяли выступающие.

«Правда ли то, о чем мы узнали позавчера, посмотрев эту странную передачу? Не знаю. Но зато знаю точно, что происходящее в нашем государстве иными причинами объяснить невозможно. Захвативших власть над страной можно называть хищниками, или бандитами, или просто бессовестными людьми. Для меня важно то, что они, в отличие от нас, сумели объединиться. Они действуют одинаковыми методами — цинично, планомерно и безнаказанно. Страна погибает, население постепенно вымирает. Видимо, до тех пределов, которые им представляются необходимыми. Что мы должны делать в таких условиях? Все необходимое, чтобы выжить. Ибо речь идет именно о выживании…»

«А почему мы боимся этого слова? Как иначе назвать бандитские стаи, захватившие наши города? Им плевать на каждого из нас, им плевать на человеческую жизнь, они убивают с такой легкостью, словно прихлопывают комара. Разве люди бывают такими?..»

«Они привели себе подобных к власти, они провели их в Госдуму, теперь они принимают хищные законы, сохраняющие порядок, который они установили в своих собственных интересах…»

Через некоторое время людские массы начали выливаться на Тверскую, образуя многолюдную плотную колонну, занявшую улицу от тротуара до тротуара. Колонна, возглавляемая стихийными вождями, двинулась в сторону центра. Сконцентрированные на площади милицейские силы, не получив вовремя приказа переменить дислокацию, оказались в тылу колонны, растущей все больше и больше. Погрузившись в автобусы, они помчались кружным путем к Пушкинской площади в подкрепление кордону, перегородившему там Тверскую двумя редкими цепочками.

Они успели вовремя. К приходу головы колонны на Пушкинской скопилось до полутора тысяч милиционеров самых различных подразделений. ОМОН в касках, со щитами и дубинками стоял наособицу, в глубине охранительных порядков. Колонна остановилась. Милицейские начальники с мегафонами в руках начали разговор с толпой, убеждая всех немедленно разойтись. Полчаса уговоров, как и следовало ожидать, ничего не дали. Народ все прибывал, толпа становилась плотнее и постепенно подавалась вперед, оттесняя цепочки милиционеров.

«Последнее предупреждение! — заорал в мегафон успевший осипнуть полковник. — Расходитесь немедленно! Сейчас будет применен ОМОН и спецсредства!» Вылетевший из толпы помидор угодил ему в лоб, сбив фуражку и обрызгав спелым соком китель.

«ОМОН! Вперед! — закричал он. — Приказываю ликвидировать несанкционированный митинг!»

Омоновцы построились в плотные шеренги и, выставив перед собой щиты, пошли на толпу. Зрелище было весьма внушительное, потому даже милиционеры в цепочках поспешно отбежали на тротуары, освобождая дорогу отлаженному, мощному и очень опасному механизму, составленному из тренированных людских тел. Каре омоновцев замерло в нескольких шагах от головы колонны, словно на параде звучно ударив по асфальту каблуками. В задних рядах не видели происходящего, но здесь, прямо напротив задумчивого Пушкина, на некоторое время установилась почти полная тишина.

А потом произошло непредсказуемое. Омоновцы внезапно сделали поворот на сто восемьдесят градусов и разошлись в стороны, словно открывая створки ворот для прохода колонны, одновременно оттесняя с дороги колонны коллег из других подразделений. Колонна неторопливо потекла вперед. Омоновцы двигались вместе с ней, сохраняя еще некоторое время подобие построения, а потом просто растворились в людской массе, сделавшись ее частью.

Больше препятствий демонстрантам никто создать не пытался. Милиция словно исчезла из города, а попадавшиеся изредка люди в милицейской форме вели себя так, будто происходящее представляется им вполне естественным. Впрочем, повода для вмешательства у них не было. Толпа, хоть и достаточно возбужденная, вела себя как вполне разумный организм, не оставляя за собой ни разбитых витрин, ни даже опрокинутых урн. Колонна миновала Манеж и вылилась на Красную площадь с непривычно пустыми трибунами, где состоялся еще один грандиозный митинг, продлившийся едва не до полуночи.

Сжатые сообщения о митинге промелькнули в ночных новостях. Сообщалось также, что митинги с подобными лозунгами прошли в Санкт-Петербурге, Волгограде, Ростове и Великом Новгороде, а также в десятках других городов.

— Как они сумели обработать ОМОН? — допытывался тем же вечером у Хацкоева Перлов. — Куда смотрели твои люди?

— Я не понимаю, что произошло, — растерянно отвечал тот. — Все было предусмотрено, мы их там ожидали, наркоманов твоих всех пригнали как одного. Они никого не учуяли! Там не было выродков, Паша! Омоновцы просто отказались выполнять приказ… И не они одни, кстати.

— Такого не может быть!

— Может, дорогой. Так оно и случилось. И тут напрашиваются два вывода. Либо мы выродков недооценили, либо происходит нечто совсем иное…

Это было действительно иное. Среди бойцов спецподразделений хищников не было и не могло быть по определению. Рисковать почти ежедневно за грошовую зарплату могли только те, кто ясно представлял, почему и для чего это делается. Только люди. Омоновцы тоже видели вчерашнюю передачу, а те, кто не видел, узнали о ней от товарищей, и когда им стало ясно, что ситуация заставляет их противостоять людям, общечеловеческий долг оказался выше служебного.

— А ты-то сам контролируешь ситуацию? — спросил Хацкоев. — В городе убийство за убийством. Библиотекарей каких-то убивают, инженеров… Учти, я глотки газетам заткнуть не могу, завтра все это вывалится в полном объеме.

— Ты знаешь, что такое зачистка, Хац? Тогда успокойся. Это и есть зачистка. Мы убираем выродков, всех, кого успели вычислить. Ты мне еще спасибо потом скажешь за то, что работу за тебя сделал. Больше скажу: если бы мы зачистку начали неделей раньше, этого бардака с ОМОНом, может, и не произошло.

— «Может», «если»! — в голосе Хацкоева звучало неприкрытое раздражение. — Еще день-два — и самый тупой поймет, что война началась. А когда поймет, что будет делать, как ты думаешь, дорогой? Сейчас нам еще как-то удается держать ситуацию под контролем. Ты ведь знаешь, что с сегодняшнего утра все эти омоны-спецназы по своим базам сидят и выходить на улицу им запрещено. Но ты не знаешь, чего нам это стоило! И я не уверен, что сумею долго держать ситуацию под контролем.

— Ты прав, — неожиданно легко согласился Перлов. — Поэтому надо очень быстро договариваться. Собирать людей, тема слишком серьезная, в одиночку ее не перетереть. А решать нужно как можно скорее. И не только решать, но и действовать.

— Это без меня, Паша. Ты знаешь, какая у меня должность.

— Без тебя не получится, Хац, должны быть все. Сочинишь себе какую-нибудь легенду насчет оперативного внедрения или как там у вас это называется. А насчет должности ты мне не напоминай. Лучше сам вспомни, кто тебя на эту должность поставил. Кстати, чтобы лишнего шухера не было, сам и займешься обеспечением безопасности. Задействуй своих гобблинов. Ты меня понял?