Штурман

      - Я упомяну об этом в своих личных соображениях.
      - Господин майор, я не могу подписать этой бумаги, если не будет сказано, почему я не полетел в ту ночь.
      - Но в таком случае, - возразил командир эскадры, - станет известно, почему погиб Ромер, а это может вам дорого обойтись. Где вы были вчера ночью? - спросил он.
      Штурман изобразил удивление.
      - Я вышел пройтись по лагерю.
      - Я всюду вас разыскивал.
      - Я гулял. Я устал сидеть взаперти. Ведь я только под простым арестом и имею право выходить из комнаты.
      - Но не за пределы лагеря.
      - Я прогуливался по лагерю. Была ночь. Понятно, что меня не могли найти. В баре я не был.
      - Ладно, - сказал командир эскадры и, не докурив сигарету, раздавил ее в бомбовом стабилизаторе, который служил ему пепельницей. - Можете быть свободны.
      На этот раз штурман был полон сомнений. Он спросил себя, почему он отказался подписать бумагу. Определение было чистой формальностью, просто командиру эскадры нужно было поддержать свой авторитет. Ничего позорного не было в том, что ты угодил под простой недельный арест изза того, что вовремя не обратился к врачу. Каждый на месте штурмана расписался бы. Один из двух должен быть не прав: либо штурман, либо командир эскадры. Но сила была не на стороне штурмана. По логике вещей ему надо было уступить.
      Он остановился у ангара, потом, решив все хорошенько обдумать, принялся расхаживать около него по лужайке, стараясь избегать болтающихся здесь механиков. "Рипо, - сказал он себе, - ты нарываешься на осложнения". И все же он чувствовал, что поступил правильно. Если взыскание передадут по инстанции, наверху заинтересуются обстоятельствами дела. Англичане дотошны. Они захотят узнать, как все было, почему этот штурман отказался лететь, и неизбежно узнают историю с Ромером. Быть может, они потребуют, чтобы командир эскадры объяснил им, на каком основании он отказал после катастрофы штурману в отпуске, а в этом случае они опять же споткнутся о труп Ромера. В отместку за выговор, который он может получить, командир эскадры все будет валить на штурмана. Нет, дело слишком серьезно. Штурман был прав, потребовав, чтобы было сказано о катастрофе: тем самым любое обвинение в неповиновении сразу же лишалось всякого основания. С кадровыми военными всегда лучше быть начеку. Они слишком держатся за свои нашивки. И слишком верят в их силу, а поэтому ради спасения своего престижа не колеблясь пожертвуют какимто там штурманом. Другое дело, если бы командир эскадры замял эту историю. Выпутаться у него была тысяча способов. Он просто мог сказать штурману: "Послушайте, старина. Мы здесь не у себя дома. Не будем выносить сор из избы..." Или: "Вы хороший штурман, и до сих пор я мог вас только хвалить. Забудем это..." И поставил бы точку. Штурман тоже был бы вполне удовлетворен, если бы историю замяли, но определение, которое может остаться в деле и навсегда ляжет на него позорным пятном, он ни за что не подпишет.
      Штурман зашагал дальше и зашел в гараж за велосипедом. Не размышляя, он покатил назад к домикам, чтобы запереться у себя в комнате, но дорогой передумал и направился к Адмиралу.
      Адмирал был еще в постели, но уже проснулся; глаза его сверкали. Он приподнялся на подушке.
      - Привет, штурман! - заорал он.
      - Привет, - ответил штурман.
      - Перед тобой самый блестящий командир экипажа нашей базы, начинающий свой утренний прием после визита в кильский порт.
      - Вчера вы были в Киле? - спросил штурман. - Трудно пришлось?
      Киль пользовался дурной славой. Правда, в Руре было не легче, пожалуй, даже пострашней, но неизвестно почему в Киле все выглядело более зловещим, а кроме того, летчики не любили этого маршрута, потому что приходилось лететь на небольшой высоте среди туманов Северного моря.
      - Сволочи, - сказал Адмирал, вероятно имея в виду вражеские истребители. - Прямо передо мной загорелись и упали две машины. И оба раза я пролетал среди обломков. Я уже решил, что не выскочу, и вспомнил о тебе.
      - Бедняга, - сказал штурман. - А как маршрут?
      - Сносный. Небольшая видимость. Но истребители провожали нас до самой Англии. Знаешь, что я сделал? Все ребята шли, как было предписано приказом, на высоте три тысячи футов и подставляли себя, как утки, но зато с благословения штаба. А я прижал машину к самой воде, и никому не пришло в голову искать меня там. Ну и хохотал же я.
      - Ты командир что надо.
      - Послушай, - продолжал Адмирал, поеживаясь под одеялом. - Когда мы вернулись, я пошел к тебе, но света под дверью не заметил и решил, что ты спишь. Я всетаки тихонько вошел - думал дернуть тебя за ноги. Никого. Где ты был? - И он ткнул штурмана пальцем.
      - И ты туда же! - закричал штурман. - Я жду тебя два дня, а ты приходишь, когда меня нет дома! Я вышел на часок размять ноги:
      Адмирал расхохотался.
      - Ты называешь это "размять ноги"? Рипо, - оказал он, положив ему руку на плечо, - ты чтото от меня скрываешь. Я это подозревал тогда, в первый надень, а теперь уверен.
      Штурман шагнул к умывальнику. Туалетный прибор Адмирала валялся здесь в полном беспорядке. На полочке скопились старые лезвия, а на кисточке для бритья засохла вчерашняя пена. Штурман взглянул на себя в зеркало. Он был бледен. Его глаза, все его лицо излучали какойто внутренний свет, и он улыбнулся себе.
      - Что мне от тебя скрывать? - сказал он, переложив одежду, наваленную на стуле. - Я вышел пройтись, вот и все. Надоело сидеть взаперти.
      - Где ты ходил? Вокруг лагеря?
      - Ну да.
      - Ты издеваешься надо мной, - сказал Адмирал, пожимая плечами. Нехорошо. Я тебе вот что скажу. Ты ходил в дом, куда тебя пустили в ту ночь. И конечно, в этом доме есть девочка. Вот так.
      Когда он того хотел. Адмирал умел ломать комедию. Его красное лицо загоралось и угасало попеременно. Он строил гримасы, простирал к штурману руку, прикрывал глаза и выпячивал губы, а шрам его придавал лицу то шутовское, то трагическое выражение.
      - Послушай...
      - Что?
      Штурман уже готов был рассказать Адмиралу обо всем - и о том, что ходил в дом к англичанке, и о том, как она стала его любовницей, но передумал.
      - Что? - снова спросил Адмирал.
      - Люсьен предложил мне подписать определение.
      - И что?
      - Я сказал, что подумаю.
      - Здорово! - закричал Адмирал. - А какую рожу скроил Люсьен?
      - Недоволен.
      - Что там такое в этом определении?
      - "Отказ от участия в операции со ссылкой на нездоровье, но без обращения к врачу". Чтото в этом роде.
      - Ну что ж, - сказал Адмирал, - так примерно и было, правда?
      - Как! - заорал штурман. - Ты хочешь, чтобы я подписал подобное определение! Но ведь в нем не все сказано! Нужно объяснить, как это произошло. Перед словом "отказ" добавить: "Выбросившись за четыре дня до этого из гибнувшего самолета..." и прочее. Ты прекрасно понимаешь, что без такого упоминания...
      - Ты прав, - сказал Адмирал. - Успокойся.
      - Если делу дадут ход, я пропал.
      - Может быть, - сказал Адмирал, - может, и так. Ну, а что же Люсьен?
      - Он этого не ожидал. Он просто отпустил меня, ничего не решив. Потом я все обдумал. Нет, это невозможно. Я не могу подписать.
      - Мда.
      - А если бы с тобой так поступили, ты что, промолчал бы? - снова яростно закричал штурман. - После двадцати четырех налетов на этот проклятый Рур, после всех этих мясорубок, вроде Киля, тебе что, понравилось бы, если б тебе вот так плюнули в морду? Будь еще это вначале - ладно, мол, на войне не до сантиментов и мы здесь как раз затем, чтобы рано или поздно дать себя убить, чем больше могил, тем больше славы начальству... но после всего! После взлетов среди непролазной грязи и постоянного страха, что по дороге в тебя врежется какойнибудь болван! После того, как твоих товарищей разносит в щепы над объектом, да и всего остального? Не ожидал я от тебя, добавил он и отвернулся.
      - Бедняга, - сказал Адмирал. - Ты еще хлебнешь горя.
      - Тем хуже.
      - Впрочем, мне кажется, - потягиваясь, сказал Адмирал, - мне кажется, тебе наплевать.
      - Отчасти, - ответил штурман, немного помолчав. - Отчасти и наплевать.
      - Ну вот, а еще три дня назад тебе это совсем не было безразлично. Ты был даже очень несчастлив. Чтото изменилось с тех пор?
      - Нет.
      - Врешь, - сказал Адмирал и, положив руки ему на плечи, приблизил к нему свою физиономию. - Давай рассказывай. Думаешь, я тебя не знаю? Нет, старую лису не проведешь!
      - Да ну, - сказал штурман, - ничего особенного. Ты угадал. Я встретил девушку. Адмирал просиял.
      - Вот видишь! Что еще нам нужно для счастья! Славная девочка?
      - Главное, в ней меньше сложности, чем во мне.
      Потому мне и хорошо.
      - Ну и прекрасно. Ты в этом нуждался. Я тебя знаю, - повторил он. - Тебе нужно, чтобы тебя любили.
      - Может быть, - тихо ответил штурман. - А ты сам понимаешь, что никто здесь, кроме тебя...
      - Ладно, - перебил его Адмирал. - Все должно устроиться, но как быть с этим тупицей Люсьеном? Я всегда подозревал, что он глуп, но не до такой степени... Я с ним поговорю. Потребую, чтобы он оставил тебя в покое. Ты подпишешь определение, если он тут же перед тобой его порвет?
      - Если порвет, подпишу.
      - Тогда предоставь мне свободу действий.
      - Хорошо, - сказал штурман. - Пока.
      - Будь осторожен с девочкой, - улыбнулся Адмирал. - Не проводи у нее все время. Ведь ты под арестом.
      Туман плыл над равниной. С трудом можно было различить дубы, цепочкой вытянувшиеся вдоль поля;
      аэродром, казалось, вымер. Не слышно было ни звука. Летчики двигались в тумане как тени, а вокруг машин суетились люди - заливали горючее и осторожно подвешивали бомбы в отсеках.
      Штурман вернулся к себе, запер дверь. Дневальный уже закончил уборку и затопил печь; штурман растянулся на постели. Да, женщина и в самом деле славная, он никогда бы не подумал, что все может быть так просто. Он обнял ее, она не сопротивлялась. Штурман уже забыл, какими нежными и крепкими могут быть узы,
      связывающие мужчину и женщину. Потушив лампу, словно желая бежать от всякой реальности, он лежал рядом с женщиной на красной кушетке. Она спросила, почему он не пришел раньше.
      - Потому что боялся.
      - Боялся? - воскликнула она со смехом. - Чего? Ты бомбишь Рур и боишься меня?
      Все было гораздо сложней. И действительно, совершая вещи трудные и страшные, можно в то же время бояться показать себя смешным или навязчивым.
      - Разве не видно, когда женщина хочет тебя?
      Она сразу стала называть его на "ты" - верно, читала много французских романов, и ему это нравилось.
      - Не знаю, - ответил он. - Все не так просто. Он рассказал ей, как обошелся с ним командир эскадры, и на душе у него стало легче. Он больше не был одинок на этой земле. Женщина пожалела его и, словно ребенка, заключила в нежную колыбель своих объятий. Он ненадолго заснул, положив голову на ее грудь, такую крохотную, что она казалась даже бесполезной;
      он начинал надеяться, что нашел наконец прибежище. Потом он встал.
      - Мне нужно идти.
      Теперь он знал ее фамилию и пообещал написать ей или позвонить по телефону. Внешне такая хрупкая, она была сама жизнь и милосердие, и он вспоминал всю ту глубокую и согревающую душу нежность, которую она ему подарила. Отныне командиру эскадры не так просто будет с ним справиться.
      Он оделся, а она еще лежала, вытянувшись на кушетке и повернув к нему лицо, озаренное отсветом того, что должно называться любовью; она была похожа на стебель цветка, примятого бурей. Внезапно он склонился к ней, не говоря ни слова, взял ее за плечи и долго смотрел на нее с какойто растерянной нежностью.
      - Что ты? - спросила она.
      - Ничего. Просто смотрю на тебя, чтобы лучше запомнить. Знаешь, добавил он, - я ведь до сих пор не разглядел тебя хорошенько. Я хочу знать лицо женщины, которая так добра ко мне. Она опустила ресницы, словно в глаза ей ударил слишком яркий свет.
      - Ты казался таким печальным в ту ночь, когда пришел во второй раз. Еще печальней, чем в первый раз, когда упал с неба под мои окна.
      Он осторожно прикрыл за собой калитку и зашагал прочь. Карусель красных, зеленых и белых самолетных огней кружила над базой, но штурман не испытывал привычной тоски. Он был счастлив. Он подошел взглянуть, не просачивается ли свет изпод двери Адмирала. потом вернулся к себе и лег.
      - Знаешь, - сказала ему женщина, - твой портсигар так и не нашли.
      Адмирал толкнул дверь, не постучав. Командир эскадры кончал подписывать бумаги, которые подавал ему помощник. Перевернув очередной листок, он быстро прочитывал, слегка нахмурившись и чуть шевеля губами, потом выводил на странице замысловатую роспись.
      - Привет, Адмирал, - сказал он.
      - Привет, шеф.
      С командиром эскадры Адмирал держался запросто. В свое время оба служили капитанами в одной части, а потом Люсьен "пробился", как выражался Адмирал, кривя при этом губы. Люсьен был честолюбив. Многие считали, что настойчивость у него заменяла способности, а умение приспосабливаться в свою очередь заменяло настойчивость. Ладить с начальством он был большой мастер, и это смешило Адмирала, который, как бык, всегда шел напролом, "Вот вам и результат, - говорил обычно Адмирал, когда удивлялись тому, что он все еще капитан. - Мне не хватает гибкости". При этом он держался с Люсьеном как равный с равным и открыто смеялся над глупостями, которые тот делал.
      Выждав, пока командир эскадры торжественно захлопнул папку рапортов и приказов и отпустил помощника, Адмирал прямо приступил к делу.
      - Я пришел поговорить насчет Рипо.
      Командир эскадры нахмурил брови и прищурился.
      - Ты хорошо знаешь Рипо? - спросил он.
      - С тех пор как мы здесь, я вижусь с ним каждый день. Он отличный малый.
      - Он поступил с Ромером не оченьто красиво, - сказал командир эскадры.
      - Брось шутить! - со злой усмешкой воскликнул Адмирал. - Каждый из нас знал, что Ромер сломает себе шею. Парень он был хороший, но пилот никудышный, в своем экипаже не пользовался никаким авторитетом, да и экипаж не большего стоил. Так что... Нечего играть словами, - продолжал он, усевшись напротив командира эскадры верхом на стуле. - Самто ты полетел бы штурманом с Ромером?
      - Будь я штурман...
      - Ты согласился бы летать под началом Ромера? - вспылил Адмирал. Ромер не умел точно держать курс., Он расстроился изза этой истории, впрочем, было от чего, - добавил он со смехом.
      - С хорошим штурманом... - начал командир эскадры.
      - Это Ромеру не помогло бы. В одном можешь быть уверен: к себе в экипаж я бы Ромера не взял ни за что. Даже стрелком.
      - Ты вечно перегибаешь палку, - сказал командир эскадры.
      - Нет, - возразил Адмирал. - Это ты, это вы все перегибаете палку, наказывая Рипо. Он всегда был на хорошем счету. За ним двадцать два вылета, и его не в чем было упрекнуть. Не виноват же он в том, что машины столкнулись и он при этом уцелел. Эта история у кого угодно отобьет охоту лететь с Ромером, самому накликать на себя несчастье.
      - Что ни говори, он отказался лететь, - сказал командир эскадры.
      - Нет, - бросил Адмирал и встал. - Он был нездоров, я сам видел. Он на ногах не стоял. Он не сказал, что отказывается лететь, а зря: ты отвечал бы за то, что раньше не отстранил Ромера от полетов. Тебя бы спросили, как ты мог позволить летать такому экипажу. Еще ладно бы экипаж, но самолет! Ты думаешь, RAF, настолько богаты, что могут гробить свои машины, доверяя их сапожникам вроде Ромера? На месте Рипо я отказался бы. Может, я очутился бы за решеткой, но уж ты бы эскадрой больше не командовал.
      - Ну, ну... - пробормотал командир эскадры.
      - Послушай, - сказал Адмирал. - Есть только один способ покончить с этой историей. Оставь Рипо в покое.
      - Нет, - ответил командир эскадры, положив перед собой линейку. - Как бы там ни было, он должен подписать определение. Это дело принципа.
      Адмирал расхохотался ему в лицо.
      - Какого такого принципа, Люсьен? - тихо спросил он.
      - Дисциплины.
      - Потому что он лейтенант, а ты майор? Уверяю тебя, прав Рипо, а не ты, хотя он только лейтенант. Оставь, - повторил он. - Это было хорошо в мирное время. Впрочем, он подпишет твое определение, просто чтобы доставить мне удовольствие, если ты сразу же порвешь бумагу у него на глазах. Вот что я тебе предлагаю. А потом предложу и еще коечто.
      - Ты не представляешь себе, что такое командовать эскадрой.
      - Конечно, - сказал Адмирал. - Я не слишком ловок.
      - Не в этом дело. Я наложил на Рипо взыскание. Нужно, чтобы знали, что оно исполняется.
      - Он уже четыре дня под арестом, и никто не видел его в столовой.
      - Если узнают, что я разорвал взыскание, никто не станет мне подчиняться.
      - Да нет, ничего подобного, - проворчал Адмирал. - Надеюсь, ты не воображаешь, что мы бомбим Рур ради того, чтобы сделать приятное начальству? Мы летим, потому что это нужно, вот и все. И еще потому,
      что хотим этого.
      - Ты ведь многого не знаешь, - совсем тихо сказал командир эскадры. Вчера был у меня один пилот - имени его я тебе не назову. Когда он возвращается с задания, он не видит посадочных огней. Он говорит, что все плывет у него перед глазами. Что ты об этом думаешь?
      - Что ж, возможно, это правда. Если это тот, о ком я думаю, я, кажется, знаю, о чем идет речь. Уж, конечно, посадочные огни видишь в первую очередь. Каждый радуется возвращению.
      - Ну и что бы ты сделал?
      - На его месте или на твоем?
      - На моем, - сказал командир эскадры.
      - Очень просто. Я сказал бы этому пилоту: "Вы прошли медицинское освидетельствование, зрение у вас отличное. Так что постарайтесь видеть посадочные огни, иначе сломаете себе шею".
      - Я так и сказал, - поспешно проговорил командир эскадры.
      - Ну вот, видишь, не так это трудно. И потом не все пилоты такие, хотя с каждым, да и со мной тоже, случается, что пропадает охота тянуть эту лямку. И с тобой, наверное.
      - Чтото не помню, - сказал командир эскадры, машинально приподнимая пепельницу.
      - Не помнишь? Мне тебя жаль. После этого становишься спокойнее, как молодой пес после чумки. Да что там говорить, может, ты об этом и не догадываешься, но в какой еще армии найдешь таких пилотов, как твои?
      - Конечно. Но все же... Что еще ты хотел мне предложить?
      - Слушай, - сказал Адмирал, внезапно становясь серьезным. - Мой штурман устал. Ты просишь, чтобы я полетел в следующий раз, хотя и не моя очередь. Я согласен, но при одном условии: ты даешь мне второго штурмана, и я беру Рипо. Когда мы вернемся, ты вызовешь его к себе. Ты немного поорешь на него - ради принципа, как ты говоришь, - а потом у него на глазах порвешь определение.
      - Я не против, - сказал командир эскадры, потирая щеку, - но есть одна сложность. Я ввел в курс дела командира базы. Понимаешь, когда Рипо отказался подписаться, я не знал, как поступить. И я не уверен, пойдет ли на это командир базы.
      - Это уж твоя забота. Объясни ему, что с этим покончено, что лучше не поднимать истории, и дело в шляпе.
      - Я не против, - повторил командир эскадры. - Ты действительно доверяешь Рипо?
      - Как самому себе, и хотел бы, чтобы он стал моим штурманом: парень он уравновешенный и крепкий, а мой штурман нервничает. Дай мне ею на один раз, и все устроится.
      - Договорились.
      - Вот и отлично, - сказал Адмирал, поднимаясь. - Я сам этим займусь. Привет, шеф.
      VI
      Адмирал вышел, насвистывая. Он сел на велосипед и покатил к домикам. Накрапывало. Втянув голову в плечи, Адмирал нажимал на педали, и шрам, который не закрывала пилотка, белел на его лбу. "Проклятая страна, бормотал он. - Выйти нельзя без плаща..." Но он был доволен, Люсьен уступил, не зная, как выпутаться из этой истории. Товарищей, которые встречались на пути, Адмирал приветствовал громким ворчанием.
      - Все улажено, - сказал он штурману, потирая руки у печки.
      - Как?
      - Это уж мое дело. Увидишь. Улажено, и все.
      - Спасибо, - сказал штурман. - Ты хороший товарищ. Очень трудно было?
      - Люсьен немного поупрямился, - ответил Адмирал, - но я привел койкакие аргументы личного порядка и вправил ему мозги. Нет, - закричал он, - видел ты этих господ? Они вздумали объяснять нам, что мы испытываем, когда летим на своих машинах в это пекло! Слышал бы ты, как они читают мораль. Потише, ягнятки мои! Я спросил у Люсьена, как бы он чувствовал себя в штурманской кабине под началом у Ромера. Со мной он хитрить не посмел. Слишком хорошо я его знаю и слишком давно. Как облупленного, ясно? И всегда сумею поставить на место. Раз я здесь, он не посмеет приставать к тебе. Все улажено, - повторил он.
      - Спасибо, - ответил штурман, протягивая Адмиралу пачку сигарет. Если бы тебя здесь не было, я, пожалуй, и не выкрутился бы. Но все равно я бы защищался.
      - Эх, - вырвалось у Адмирала, - если б я был на месте Люсьена, если б я командовал эскадрой, будь уверен, уж я нашел бы общий язык с ребятами.
      - Верю. Но, увы, не ты командуешь.
      - Когданибудь буду. Тогда заживем.
      - Жаль, - сказал штурман. - Жаль, что я этого не увижу...
      - Почему не увидишь?
      - Уж слишком это было бы прекрасно. Я был бы счастлив служить под твоим началом, Адмирал.
      - Так будет, штурман. Послушай, - продолжал Адмирал уже другим тоном. - Люсьен рассказал мне об одном пилоте, который не видит посадочных огней. Догадываешься, кто это?
      - Да, - немного подумав, ответил штурман. - Но что значит не видит?
      - Огни плывут у него перед глазами, и он не знает, как приземляться.
      - Он устал. Может, стоит отстранить его от поле тов.
      - Нет. Если его отстранят, он никогда уже не наберется мужества снова сесть в самолет. Он пропал.
      - Еще один, с которым я не хотел бы летать, - сказал штурман. - Разве что, - добавил он, - разве что ему попросту плохо без друга. Может быть, в этом все дело.
      - Меня удивляет, - сказал Адмирал, - твоя мания все объяснять на свой лад. Он боится - вот и все. Просто дрейфит.
      - А тебе не кажется, что он слишком много размышляет? Чтобы, возвращаясь из Рура, хорошо видеть посадочные огни, нужно разучиться видеть все остальное. Или же нужна чьято поддержка. Ты вот помог мне. Кто знает, что было бы теперь со мной без тебя. Я ведь не отказываюсь летать и бомбить врага, но хочу, чтобы от меня этого требовали повежливей. Когда у меня не будет такого друга, как ты, мне останется одно - исчезнуть.
      - Молчи, - сказал Адмирал. - А свою девочку ты уже забыл?
      - Я не забыл ее, - ответил штурман, - но заменить все она не может. И летаю я не с ней, а с вами. Она
      тоже коечто значит, но это совсем другое. Когда не хватает женщин, друзья служат вам утешением, но если нет друзей...
      - ... женщины не могут быть утешением. Ты это хотел сказать?
      - Примерно.
      - Эх, - сказал Адмирал, - как все сложно! Но я об этом не думаю.
      - Везет же тебе. Во всяком случае, этот парень мне нравится, - сказал штурман. - Нравится потому, что вы все на него ополчились, даже ты. Постарайся хоть немного понять. Какие у него отношения с экипажем? Стоящие они ребята или молокососы?
      - Не знаю.
      - Ну вот, - воскликнул штурман. - Не знаешь. А надо бы знать. Через неделю все будут сторониться его как прокаженного. Можно его спасти или нет?
      - Не думаю, - сказал Адмирал.
      - Ты не пробовал.
      - Он уже на мушке, как куропатка, - сказал Адмирал, делая вид, что целится из ружья. - Продержится еще немного - и готов. Я не первого такого вижу.
      - Ну что ж, - сказал штурман, - возьму его на себя. Он летит сегодня?
      - Сегодня не будет полетов, - сказал Адмирал. - Видел, какая погода? Верхушки деревьев словно в вате.
      - Пойду поговорю с ним.
      - Не этого я для тебя добивался, - сказал Адмирал. - Но поговори, если хочешь. Увидишь, я прав, Ромер и тот был меньше отмечен.
      - Ты тоже отмечен. Посмотри на себя.
      - О, я совсем другое дело, - сказал Адмирал, погладив свой шрам.
      Штурман поднялся и вышел вместе с Адмиралом. Туман быстро окутал все вокруг. Он укрывал землю и приглушал все звуки. Точно сквозь запотевшие стекла, смутно угадывались круглые спины соседних бараков. Штурман вздохнул свободнее. Сегодня вечером тревоги но будет, и огромные машины RAF замрут, точно доменные печи, оставшиеся без кокса. На несколько часов летчики смогут располагать своим временем. В сумерках они шумными толпами покинут соседние базы и кто в автобусах, кто на велосипедах ринутся в ближайший городок. Будут распивать пиво и виски в барах и сходят в кино, чтобы отпраздновать передышку.
      - Я тебя покидаю, - сказал Адмирал. - Пока. Штурман повернулся к нему и следил, как медленно растворяется в тумане силуэт Адмирала. У Адмирала на душе тоже было легко. Он тихонько мурлыкал. Верно, думал: "И на том спасибо..." Штурман в нерешительности бродил среди домиков, пока наконец не увидел на одной из дверей визитную карточку пилота, которого искал. Он постучал. Пилот был дома и писал письмо. В комнате было очень жарко, и он сидел без куртки.
      - Я тебе помешал?
      - Нет, - ответил пилот, - напротив. Входи. Рад тебя видеть. Садись.
      - В такую погоду чувствуешь себя спокойнее. Ты никуда не собираешься?
      - Нет, - сказал пилот. - Сочиняю письмо жене, хотя не знаю, доходят ли вообще до нее мои письма. Я посылаю их через Красный Крест, которому иногда удается доставить письма на материк, но особых иллюзий я не питаю. А временами я начинаю бояться, как бы там не узнали, что я здесь, и не стали мстить семье. И все же не писать я не могу и стараюсь завуалировать все, как умею. Это нелегко.
      Пилот спрашивал себя, зачем пришел к нему штурман. Они были мало знакомы и, встречаясь в столовой, обменивались незначительными фразами. Пилот был высокого роста, его коротко остриженные светлые волосы начинали лысеть на макушке. До войны он был инженером. Школу пилотажа он прошел в Англии. У него было красивое лицо, грустное и усталое, и блуждающий взгляд.
      - Это твоя жена? - спросил штурман, показывая на фотографию, стоящую на столе. Взгляд пилота загорелся.
      - Знаешь, мы почти никогда не расставались. А если назначали свидание, я становился в сторонке, поджидая ее. Когда она подходила, я следил за ней взглядом, оценивая, точно чужую женщину, и говорил себе:
      "Она самая красивая, и она твоя жена. Тебе повезло". И тогда подходил к ней.
      - Ты и теперь так же любишь ее, - сказал штурман.
      - Я не могу себе представить жизнь без нее. А ты, - спросил пилот, ты разве не любишь свою жену?
      - Да у меня никого нет, - сказал штурман.
      - Мне жаль тебя.
      - Не стоит. Мне кажется, я чувствую себя менее несчастным, чем ты. Скорее, мне повезло.
      - Да, во время этой катастрофы.
      - Пожалуй, так.
      - Ты будешь еще летать?
      - Да, - сказал штурман. - Поэтому я и зашел к тебе. Я хотел бы летать с тобой.
      Пилот удивленно посмотрел на него:
      - У меня ведь есть штурман.
      - Просто мне пришла в голову эта мысль.
      - Спасибо, - сказал пилот. - Любой командир был бы счастлив, что такой парень, как ты, захотел летать с ним. И все же, - добавил он, отвернувшись, - меня удивило бы, если б тебе это разрешили. В штабе меня не считают хорошим пилотом.
      - Я знаю, - сказал штурман. - В штабе мало что понимают.
      - Ты в курсе? Штурман кивнул.
      - В курсе того, что со мной?
      - Слышал отАдмирала, - сказал штурман. - Люсьен рассказал ему, что ты плохо видишь посадочные огни.
      - Уже?
      Пилот резко отодвинул стол и шагнул к штурману. От волнения его красивое лицо, за минуту до этого такое оживленное, потемнело.
      - Значит, всем это известно? - спросил он в отчаянии. - И все будут на меня коситься? Ты же знаешь ребят, - продолжал он. - В столовой перед яичницей с беконом и кружкой пива, пока не объявлена тревога, они строят из себя великих героев. Послушать их - они никогда не знали страха. Может показаться, что все они отчаянные вояки, рвутся вперед под барабанный бой и не думают ни о чем, кроме наград. А я вот думаю о своей жене и хочу вернуться к ней. С огнями у меня это случалось дважды. В первый раз я не придал этому особого значения. Я подумал, что стоит густой туман. Но когда я приземлился и заговорил о тумане, весь экипаж посмотрел на меня так, словно я сообщил, что по дороге мы встретили далайламу. "Какой туман?" удивились они. Я молчал. Я чувствовал, что тут чтото неладно, вспомнил, что туман был какойто странный, и решил, что просто устал. В другой раз я из осторожности обратился ко второму пилоту. Спросил, хорошо ли он видит огни. Он сказал, что видит. Я попросил его подсказывать мне и кружил почти вслепую, пока вдруг не увидел прямо перед собой посадочную полосу, точно ночью после долгой дороги возник передо мной столичный проспект.
      - Ты был у врача?
      - Хотел было сходить, но потом передумал.
      - Он отличный малый, - сказал штурман.
      - Может, - ответил пилот, - но я засомневался. Просто для очистки совести я рассказал об этом Люсьену, о нем ведь хорошо отзываются. Я подумал, может, и с ним такое бывало и он сумеет дать мне совет.
      - Вот уж ему доверяться не стоило, - сказал штурман. - Он тоже из тех, что "с барабанным боем".
      - Я понял это слишком поздно. Он так посмотрел на меня, точно я признался ему, что зарезал собственных родителей. Потом он прикрыл глаза, словно а смотреть не мог на такое ничтожество, и негромко, но резко бросил: "Постарайтесь видеть посадочные огни, иначе сломаете себе шею. Меня все это мало касается". Что ты на это скажешь?
      - Ничего, - ответил штурман. - Люсьен дал мне семь суток ареста за то, что я отказался лететь с Ромером. Если бы Адмирал не вмешался, история зашла бы далеко.
      - Ты не хотел лететь с Ромером?
      - Я только что перед этим прыгнул с парашютом, Мне не хотелось сразу же начинать все сначала.