Мы вышли из машины и принялись озираться по сторонам. Через несколько минут послышался голос:
      – Сюда, наверх.
      Маркус смотрел на нас сверху, выглядывая из окна, одного из немногих неразбитых.
      – Поднимайтесь, – сказал он. – Шестой этаж.
      Я застонал, потому что лифт в этом здании наверняка не работал, а у меня ноги все еще были как ватные после вчерашних гонок за собакой. Но деваться было некуда, и мы с Кевином потопали к зданию, а потом совершили поистине альпинистское восхождение по лестнице.
      Когда мы добрались до шестого этажа, я обнаружил, что не ошибся насчет лифта. Он действительно не работал, в чем нетрудно было убедиться: в пустой шахте лифта висел человек. Он висел на плечевых ремнях безопасности, выпучив от страха устремленные на Маркуса глаза. Тот стоял поблизости, поигрывая огромным ножом, готовый перерезать ремни и отправить несчастного в последний полет с шестого этажа навстречу гибели.
      Я потерял дар речи, но Маркус был спокоен и невозмутим, словно мы встречались в бассейне, чтобы выпить по бокалу «Пина-колады». Как воспитанный человек, он представил нас друг другу:
      – Энди Карпентер, Кевин Рэндалл, это Задница. Задница, это мистер Карпентер и мистер Рэндалл.
      Вот почему, сообразил я, он позволил запихать себя в шахту. С таким именем трудно развить в себе чувство собственного достоинства.
      Маркус сообщил, что висящий человек хочет кое-чем поделиться с нами. Похоже было, Кевина сейчас удар хватит – он явно не ожидал стать участником подобной сцены. Да и я чувствовал себя несколько некомфортно. Поэтому я уговорил Маркуса поставить несчастного на твердую землю. Маркус нехотя согласился, после того как тот пообещал говорить стоя так же честно и без утайки, как если бы продолжал висеть.
      Покинув шахту лифта, парень немного успокоился, и я узнал, что у него есть и другое имя – Митч. По-видимому, Митч был мелким жуликом, приторговывал информацией и был сущим мешком дерьма. Маркус мог быть очень убедительным, и он уговорил Митча поделиться с нами некоторой информацией бесплатно. Ремни безопасности и шахта были дополнительным аргументом в переговорах.
      Митчу удалось пролить немного света на царство темных делишек Дорси, однако это было немного не то, что мы искали. Дорси, как и предполагалось, принимал весьма активное участие в криминальной деятельности семьи Петроне. Однако, если верить Митчу, он был всего лишь распорядителем общака, хоть и крупным; настоящая власть и покровительство Петроне принадлежали тем, на кого работал Дорси. Митч ничего не знал о том, кто бы это мог быть, но точно знал, что главная функция самого Дорси состояла в сборе денег и передаче основной их массы наверх.
      Это вполне совпадало с тем, что Селия сказала о другом лейтенанте, с которым был связан Дорси. Был ли этот лейтенант выше Дорси в организации Петроне или просто работал с ним на одной ступени, ясно одно: кто-то в департаменте очень хотел, чтобы Лори было предъявлено это обвинение.
      Мы отпустили Митча с искренней признательностью и предупредили, чтобы он держал ухо востро и докладывал Маркусу, если еще что-то узнает. Он поклялся, что именно так и будет поступать, однако мне почему-то казалось, что Митч предпочтет не оставаться в том же полушарии, что и Маркус.
 
      Топор Хендерсон был из тех судей, чьи приказы всегда выполняются, а Дилан не выказывал готовности стать тем юристом, который нарушит эту традицию. Когда мы с Кевином добрались до дома, остаток досье Дорси был уже переслан нам, и мы немедленно приступили к его изучению.
      Самый интересный период в биографии Дорси начинался с обвинений, выдвинутых против него Лори. Они были здесь приведены. К досье прилагался рапорт Отдела внутренних расследований. Он был не столь обширен, как доклад Комиссии Уоррена, но подтверждал обвинения Лори и основывал на них дальнейшее расследование.
      Дорси вел дела с Домиником Петроне в различных областях нелегальной деятельности, преимущественно в криминальном ростовщичестве, проституции и наркоторговле. Его роль в этих делах, по существу, сводилась к тому, чтобы ограждать эти сферы от посягательства полиции. Иногда его участие было даже более активным и непосредственным, однако ясно, что его ценность для Петроне состояла в службе в полиции.
      ФБР фактически вмешалось, чтобы сохранить за Дорси его должность, два года назад, и конкретным вмешавшимся лицом был специальный агент Дарен Хоббс. Невероятно, но Хоббс дал полиции не больше информации, чем мне, – он просто сказал, что идет важное расследование ФБР, которое будет сорвано, если сейчас всплывет дело Дорси. Хоббс сказал, что эта операция не имеет никакого отношения к Дорси, она направлена на «элементы организованной преступности». Власти Паттерсона вряд ли гордились тем, что покорились федеральному вмешательству. Этот факт скорее всего и был той причиной, почему нам так долго отказывали в доступе к этой информации.
      В обмен на неправдоподобно мягкое наказание в виде выговора Дорси пообещал воздержаться от незаконной деятельности в будущем. Были несомненные доказательства того, что он сдержал свое обещание, но на очень непродолжительное время. Примерно полгода назад Отделу внутренних расследований стало известно, что Дорси снова занялся нелегальным бизнесом, и обвинения вновь подтвердились.
      Хоббс был проинформирован о ситуации прежде, чем были предприняты какие-либо действия, но на этот раз ни он, ни кто-либо еще из ФБР не вмешался. Дорси вот-вот должны были арестовать, когда он исчез, а неделю спустя было обнаружено тело, которое, как утверждалось, принадлежало Дорси.
      Было досадно получить информацию, которой мы так добивались, и обнаружить, что в ней нет ничего полезного. Она не открывала новых направлений для расследования и не давала никаких новых фактов, на основе которых можно было бы выработать стратегию поведения в суде.
      Следующим гвоздем в наш юридический гроб был звонок Ника Сабониса. Он сообщил мне, что не обнаружено никаких признаков того, что Дорси может быть до сих пор жив. Дело пока остается открытым, однако, по мнению его коллег, Дорси мертв. Он допускал, что Лори не лгала, рассказывая о телефонном звонке, просто ее ввели в заблуждение с помощью фальшивки, дабы оказать давление на подсудимую.
      Я был готов закипеть от досады.
      – Ничего, если я задам тебе вопрос, Ник? Как получилось, что ты стал следователем по делу Дорси?
      Он помолчал с минуту, пытаясь обнаружить скрытый смысл вопроса.
      – А что? Ты думаешь, что я – тот самый таинственный лейтенант, с которым работал Дорси?
      – Ну, с кем-то же он работал, – сказал я. – Пока я не готов исключить ничьего участия.
      – Будь осторожнее – подумай, кого обвиняешь, – сказал он, и тон его был еще более угрожающим, чем слова.
      – Ты не собираешься ответить на мой вопрос, Ник?
      – Я сам попросил, чтобы мне дали это дело.
      – Почему?
      – Я не любил Дорси, и мне не нравились его делишки. Но убийства полицейских нравятся мне еще меньше.

* * *

      Время – наш главный враг. Оно нагло, бескомпромиссно и оскорбительно ведет себя всегда назло нам. Это моя теория, в верности которой я не сомневаюсь. Это одна из тех мудрых теорий, до которых я дошел своим умом в одной из таких же хреновых ситуаций, лежа в постели без сна в три часа ночи.
      Неделя подготовки к суду, назначенному на сегодняшнее утро, хорошо иллюстрирует мою мысль. Для Лори время тянулось мучительно медленно. Для нас с Кевином сегодняшний день приближался, как товарняк, несущийся на всех парах. Каждую минуту каждого дня мы делали все возможное, чтобы подготовиться, просчитать стратегию защиты, в которой сможем быть уверены, – и пока что даже близко к этому не подошли.
      Я вырубился около четырех утра и проснулся в семь – кровь буквально кипела от адреналина, сердце готово было выпрыгнуть и поскакать в суд впереди меня. Лори, кажется, была скорее возбуждена, чем нервничала. Перспектива наконец-то выйти из дома оказалась столь радостной, что на время пересилила нормальный человеческий страх, который она должна была испытать и, несомненно, еще испытает. Но это ничего – в данный момент я боялся так, что хватало на нас обоих.
      Судебный пристав прибыл в девять, дабы сопроводить Лори в суд, и она впервые прошла сквозь толпу журналистов, собравшихся вокруг дома. В основном вопросы, которыми ее закидывали, относились к тому, как она чувствует себя перед началом суда. Кто-то спрашивал о наших личных отношениях – в последние несколько дней пресса пережевывала эту тему. Высказывались предположения, что Лори разрушила мой брак, а также завуалированные нападки по поводу того, что смешивать частную жизнь с профессиональными обязанностями недопустимо.
      Я отвечал на вопросы открыто и прямо, признавая, что люблю и давно любил Лори и что наши отношения начались после моего развода, но до того, как Лори стала моей клиенткой. И что Лори было нелегко и неловко согласиться на мою защиту, особенно когда сложилось так, что другого выбора у нее не оставалось.
      Возле суда журналистов было гораздо больше, чем возле дома, но нас провели через служебный вход. Едва мы заняли свои места за столом защиты, Топор начал заседание – как всегда, с формальностей, предшествующих любой судебной процедуре.
      За столом защиты рядом со мной сидели Кевин и Лори. Напротив, через проход, располагался Дилан с двумя другими обвинителями. Он был одет в свой лучший выходной костюм – я даже удивился, что у него нет цветка в петлице. Дилан создавал вокруг себя атмосферу самоуверенности, которую я мечтал стереть с его лица.
      Как я и ожидал, зал был битком набит любопытными, которые, если верить судебному приставу, выиграли желанные места в лотерею – и такая лотерея будет проводиться каждый день. Сегодняшние посетители, которые вроде бы должны были считать себя счастливчиками, что попали сюда, уже начинали изрядно скучать из-за рутинной процедуры подбора присяжных.
      Я проконсультировал двух присяжных советников по тактике, но, в конце концов, решил заняться всем сам. Одна из тех немногих вещей, в которых должны убедиться присяжные, – это несоответствие внешности и манеры поведения Лори с жестокостью убийства. Присяжные советники считали, что женщинам-присяжным будет очень трудно поверить, что Лори могла совершить подобное, но я не мог с ними согласиться. Я намеревался прислушиваться к тому, что говорит мне внутреннее чутье, хотя было бы здорово, если бы мои внутренности наконец перестало крутить – иначе мне никак не услышать это самое нутро.
      Подбор присяжных считается самым важным этапом судебного разбирательства, процессом, в течение которого дело может быть выиграно или проиграно до того, как будет вызван первый свидетель. Это считается прописной истиной, однако на практике подбор едва ли играет такую важную роль.
      Опытные юристы достаточно искушены в этой процедуре, и маловероятно, что одной из сторон удастся добиться решающего преимущества. Это как в футболе. Тактика игры, все эти крестики-нолики, жизненно важна для успеха команды, но современный тренерский состав настолько мудр и опытен, что обычно решающее преимущество команды развивается в совсем других областях.
      Дилан при каждом удобном случае открыто называл Лори безжалостным бывшим полицейским, тогда как моей задачей было заставить всех видеть в ней нежный цветок. На самом деле она была и тем, и другим, что делало нашу маленькую игру более острой.
      Лори терпеть не может, когда я называю суд игрой, однако я вижу это именно так – и так и должен его видеть, чтобы показать все, на что способен. Это игра в том смысле, что здесь есть стратегия и удача, ажиотаж и хладнокровие, взлеты и падения и, конечно, победители и проигравшие. Игру игрой делают вовсе не ставки – ты играешь, чтобы выиграть, а потом уж подсчитываешь барыши, и не важно, насколько тяжелее стал твой кошелек.
      Чтобы моя работа была эффективной, я должен обезличить дело для себя, смотреть на него только с позиции стратегии и тактики. В данном случае для меня здесь крылась большая опасность, другая же опасность состояла в том, что обвинение, по-видимому, было построено непробиваемо. Попытка отойти и посмотреть на дело как на игру для меня была сопряжена с постоянной внутренней борьбой – я не мог забыть о конкретных людях и о том, как безумно высоки ставки.
      Я боялся, что не смогу вести дело достаточно хорошо, чтобы победить, но чтобы провести его хорошо, мне нельзя бояться.
      Топор был в хорошей форме. Я всегда подозревал, что он не расстается с «измерителем сердитости». Чем более значимым было то или иное обстоятельство, чем более напряженным был момент, тем больше он сердился и угрожал. Сегодня его «сердитометр» стоял примерно на отметке 7 по десятибалльной шкале, и это означало, что он, несомненно, может наорать на юриста трехэтажным благим матом, но стирать в порошок и испепелять на месте вряд ли станет. Это был знак, что он считает наше дело важным. И в этом он был прав.
      Примерно через час Топор повернулся ко мне.
      – Защита готова?
      – Да, ваша честь, – солгал я, и мы с разбега окунулись в дело «Нью-Джерси против Лори Коллинз».
      Сотня кандидатов в присяжные была приведена в зал суда, и Топор прочел им стандартную лекцию о важности их работы для общества. Он поблагодарил их за то, что они хорошие граждане, но он знал не хуже меня, что все эти люди здесь потому, что в отличие от большинства других хороших граждан не смогли придумать, как отвязаться от столь почетных обязанностей.
      Присяжные получили опросники для заполнения, в которых содержались многие из тех вопросов, которые будут задавать им юристы. Эта процедура была придумана для того, чтобы сократить время и силы юристов, необходимые на данный процесс, потому что записанные ответы нередко помогают отсеять непригодных без траты времени на интервьюирование.
      Процесс отбора двенадцати основных и четырех дополнительных присяжных, которые решат судьбу Лори, занял два с половиной дня. Семь мужчин, три афроамериканца, один латиноамериканец. Среди них не было специалиста по хирургии мозга, однако должен признать, что для присяжных у них был интеллект выше среднего и бесспорная широта взглядов. И это важно, потому что им придется понять и прочувствовать защиту, если, конечно, до нее дойдет дело.
      Последний член группы присяжных принес клятву в три часа дня, и Дилан обратился к Топору с просьбой отложить официальное открытие слушаний на завтрашнее утро. Это меня устраивало – у меня появлялось дополнительное время на подготовку. Я попросил Кевина и Маркуса приехать ко мне к шести часам, чтобы мы могли еще раз определиться, что мы имеем и что нам необходимо.
      Лори приготовила обед, а затем устроилась с нами в гостиной. Маркус был крайне недоволен собой – он чувствовал, что никогда еще не делал так мало для продвижения расследования, хотя для него это было самое важное дело, над которым он когда-либо работал. Личность Стайнза, его настоящее имя и его причастность к убийству до сих пор оставались тайной, так же как и местонахождение Дорси.
      Я был разочарован, что Дорси больше не пытался контактировать с Лори. Я надеялся, что он не сможет удержаться от дальнейших звонков, чтобы еще сильнее ранить ее. Мы даже установили на ее мобильный телефон специальную систему записи, чтобы накрыть его. Но увы, не повезло.
      Маркусу удалось составить список пропавших людей, которые могли быть истинными обладателями обезглавленного тела, найденного на складе. После исключения не подходящих по росту, весу и времени исчезновения осталось семь возможных кандидатов. К сожалению, все возможные проверки по всем возможным источникам не обнаружили никакой связи между этими кандидатами и Дорси.
      Маркус уехал около девяти часов, и мы с Кевином перешли к работе над моим вступительным словом. Я не люблю писать вступительное слово заранее – даже обстоятельные пометки обычно ограничивают мою естественность и результативность. Поэтому мы вкратце обсудили самое главное, то, на чем нужно сделать упор, и затем я отпустил Кевина домой.
      Мы с Лори легли примерно в одиннадцать и, прежде чем уснуть, разговаривали час или около того. Она реально смотрела на вещи – понимала, насколько трудна ситуация. Если мое напряжение почти зашкаливало, то ей, несомненно, было гораздо хуже. Я-то хоть в некоторой степени мог контролировать события нескольких предстоящих недель, ей же оставалось лишь наблюдать, а затем принять последствия этих событий, каковы бы они ни были. Даже Тара, кажется, была в ажиотаже – лаяла в окно на каждый шум с улицы, что для нее нехарактерно.
      Когда Лори и Тара заснули, я отдался горю и чувству вины в гибели Барри Лейтера. До конца жизни буду винить себя в его смерти – и до конца жизни это обвинение будет справедливым.
      Ночь была невероятно долгой.
 
      Мы старательно избегали вмешательства телевидения в дело, и это утро не было исключением. Для Лори было очень и очень тягостно видеть, что ее в открытую называют убийцей, и те немногие, кто был на ее стороне, служили слабым утешением.
      Сегодня, однако, ей предстояло выслушать вступительное слово Дилана, а это было куда хуже всего того, что она могла услышать по телевизору. Ей придется слушать, когда он будет говорить присяжным, что она обезглавила Алекса Дорси и сожгла его тело, и она услышит, как он просит присяжных посадить ее в тюрьму до конца ее дней. Я еще раз повторил ей то, что она и без меня знала: надо набраться терпения и никак не реагировать на все, что бы она ни услышала.
      Возле здания суда сегодня было даже больше неразберихи, чем обычно, а в самом зале суда напряжение значительно возросло. И все это из-за того, что сегодня должны были прозвучать вступительные речи прокурора и адвоката. Обвинение должно было представить картину преступления, в деталях объяснить присяжным, во что именно те должны поверить. Присяжные клянутся, что не будут принимать никаких допущений и будут утверждать только то, во что смогут поверить, а в данном случае это было не так уж много.
      Прежде чем вызвать присяжных, Топор спросил, нет ли каких-либо заявлений, которые мы хотим сделать в последнюю минуту. Мы включили мое имя в список свидетелей, поскольку я был единственным, кто мог засвидетельствовать, что встречался со Стайнзом. Дилан попытался призвать Топора к порядку и добиться, чтобы мне запретили свидетельствовать, поскольку Стайнз к делу не относится. Он проповедовал, что правила юридической этики запрещают адвокату выступать свидетелем, и нельзя допускать создания прецедента, а то всякий адвокат захочет выступать свидетелем.
      Я встал и возразил, что Стайнз имеет самое прямое отношение к делу, потому что он явился фактически единственной причиной, по которой Лори оказалась за стадионом Хинчклифф. Топор решил отложить решение этого вопроса до тех пор, пока не будет изложена версия защиты, и пригласил присяжных.
      – Обвинение, просим начинать, – открыл слушания судья.
      – Леди и джентльмены, – начал Дилан, взяв такой тон, будто он сожалеет, что мы все вынуждены были здесь собраться. – В течение ближайших недель вам предстоит заслушать разные точки зрения относительно инцидента, из-за которого мы собрались здесь сегодня. Однако позвольте мне для начала прояснить один факт.
      Он прошествовал к столу защиты и остановился в нескольких футах от Лори, указывая на нее.
      – Вот, это подсудимая. Именно ее действия вам предстоит судить. Сейчас вам это, вероятно, кажется очевидным, но вскоре вы увидите, что ошибались. Потому что мистер Карпентер намерен выставить в качестве подсудимого Алекса Дорси. Да, это так – он собирается объявить жертву преступником и преступника – жертвой. И я призываю вас не поддаваться на эти фокусы, на которые мистер Карпентер такой мастер, что Гудини умер бы от зависти. Вы увидите, как он заставит жертву восстать из мертвых, вы будете поражены, когда он превратит убитого человека в конспиратора, способного изобретать фантастические интриги, и вам останется только покачать головой, когда в следующем трюке он превратит жестокую убийцу в несчастную, невинно оклеветанную женщину. Это будет поразительно, это будет забавно, но, как и в любом иллюзионе, это будет обман. Потому что, к счастью, вам будут представлены факты, которые даже такой волшебник, как мистер Карпентер, не сможет заставить исчезнуть, и эти факты, каждый в отдельности, приведут вас к заключению, что Лори Коллинз жестоко убила Алекса Дорси, лейтенанта полиции департамента Паттерсон.
      Он снова указал на Лори.
      – Она не выглядит убийцей, верно? Вы наверняка иначе представляете себе человека, способного обезглавить жертву и сжечь ее тело. Сама мысль об этом не укладывается в голове. Но я выступал обвинителем во многих ужасных преступлениях, дамы и господа, и позвольте мне заверить вас: преступники бывают совершенно разные. Я видел матерей, которые убивали своих детей, я видел школьников, которые убивали своих учителей, и никто из них нисколько не был похож на убийцу. Лори Коллинз была офицером полиции, но ей пришлось уйти в отставку после конфликта с Алексом Дорси. Она затаила ненависть к нему, так же, как и к другому человеку – Оскару Гарсии. И тогда в ее голове созрел план – убить лейтенанта Дорси и обвинить мистера Гарсию в этом убийстве. Двух зайцев одним выстрелом. И это почти сработало. – Он покачал головой одновременно для пущего эффекта и для того, чтобы продемонстрировать, насколько он сам поражен дерзостью преступления Лори, и повторил: – Это почти сработало.
      Затем Дилан перешел к сути своей версии, описав преступление и то, как обвинение теоретически представляет себе способ совершения преступления.
      – И сегодня я говорю вам: мы не должны утверждать ничего недоказанного. Ничего. К тому моменту, когда судья Хендерсон отправит вас в комнату для размышлений, вам не составит никакого труда понять, что мы доказали без каких-либо обоснованных сомнений: Лори Коллинз совершила одно из самых ужасных преступлений, которые когда-либо знала наша страна. И я абсолютно уверен, что вы свершите над ней правосудие.
      Знак глазами, который подал мне Кевин, сказал мне, что он согласен с моей оценкой: Дилан действительно сделал сильное заявление. Оно было четким, сжатым, убедительным и полностью сосредоточило на себе внимание присяжных. И, несомненно, Дилану удалось добиться преимущества в создании презумпции виновности.
      Существует миф, что Конституция гарантирует каждому презумпцию невиновности. В реальной жизни это полный абсурд. Присяжные обычно считают, что подсудимый скорее всего виновен, иначе он просто не попал бы на скамью подсудимых.
      Это ведет к следующему мифу, который состоит в том, что обвинение несет всю тяжесть доказательства вины, тогда как защита не несет никакого бремени. На самом деле это бремя целиком и полностью лежит на защите, которая, начиная с первого открытого заявления, должна неустанно атаковать эту презумпцию вины и втемяшивать в головы присяжных, что подзащитный может – вдруг, о чудо из чудес! – быть невиновным. И если защите это не удастся, то обвиняемый будет есть баланду из жестяной миски в течение многих лет.
      Топор спросил, хочу ли я сказать свое вступительное слово сейчас или предпочту подождать до конца оглашения версии обвинения. Вопрос был риторический. В этот момент присяжные поняли, что для Дилана это будет не прогулка в парке.
      – Леди и джентльмены, присяжные, – начал я. – Не правда ли, это была чертовски сильная речь? Да, мистер Кэмпбелл может загнуть словцо.
      Я адресовал Дилану прямой взгляд.
      – Раз уж я такой шулер, давайте еще раз вспомним слова мистера Кэмпбелла, если вы позволите. Я хочу убедиться, что цитирую его точно, а то вдруг перепутаю что-нибудь.
      Я вернулся к столу защиты, и Кевин вручил мне лист бумаги.
      – Здесь написано… вот что мистер Кэмпбелл говорит об этом деле, – сказал я, начиная читать. – «Ваша честь, штат Нью-Джерси намерен доказать, что 13 мая сего года в Паттерсоне, штат Нью-Джерси, подсудимый совершил преднамеренное убийство с особой жестокостью; жертва убийства – мистер Алекс Дорси, лейтенант полиции департамента Паттерсона».
      Я вернул бумагу Кевину и повернулся к присяжным.
      – Это немного короче, чем его сегодняшнее выступление, но резюме довольно точное, вы согласны? Подсудимый убил Алекса Дорси. Все очень просто.
      Я подошел к столу защиты и указал на Лори.
      – Но вот какая проблема – он сказал это не о моей подзащитной, он сказал это о другом человеке, которого зовут Оскар Гарсия, и тогда мистер Кэмпбелл утверждал, что Оскар Гарсия, несомненно, виновен в убийстве Алекса Дорси. Теперь он говорит, что Оскар Гарсия невиновен и что Лори Коллинз виновна в том же самом преступлении и столь же несомненно. Так что здесь присутствует загадка: сколько людей, не работающих вместе, могут быть названы несомненно виновными в одном и том же преступлении, прежде чем сомнения все-таки возникнут?
      Я посмотрел на Дилана и покачал головой, словно бы огорченный его промахами.
      – Согласно нашей правовой системе, прокурор должен быть убежден в виновности подсудимого, прежде чем бросаться такими обвинениями. И мистер Кэмпбелл был убежден в виновности Оскара Гарсии. Тогда он был совершенно не прав, но сейчас он просит вас поверить в то, что на сей раз угадал. И он хочет, чтобы вы отправили человека в тюрьму до конца дней, основываясь на его догадке. Да, я сказал, что в тот раз он ошибался, и был прав именно я. И теперь я утверждаю, что он снова ошибается, и в этом, как вы скоро убедитесь, я опять-таки прав. Но когда штат Нью-Джерси выносит обвинение в убийстве, тем более недоказанное, оно должно быть основано на очень серьезных уликах. Поэтому давайте посмотрим, в чем мистер Кэмпбелл пытается вас убедить. Он заявляет, что миссис Коллинз затаила ненависть к мистеру Дорси на долгих два года, и за это время ни разу не пыталась нанести ему физический ущерб. Затем полиции стало известно, что она была права относительно его незаконной деятельности, и мистеру Дорси пришлось удариться в бега. И вот тогда-то, если верить мистеру Кэмпбеллу, мисс Коллинз и решила действовать. Она обнаружила местонахождение мистера Дорси, в то время как вся полиция Паттерсона оказалась не в состоянии это сделать, а затем зверски убила его, хотя могла полностью оправдаться и отомстить ему, просто доставив его в любой полицейский участок. Иными словами, когда он был свободен и вне подозрений, она не преследовала его. Но когда ее победа была очевидна, когда единственная дорога мистера Дорси вела на скамью подсудимых – именно в этот момент она решила рискнуть своей жизнью и убить его. Это не очень-то логично выглядит, верно?
      Я еще немного покрутил эту тему, превознося заслуги Лори как государственного служащего и ее необыкновенный характер как человека. Мы с Кевином поспорили, следует ли упоминать во вступительном слове нашу уверенность в том, что Дорси жив. Он возражал, и я колебался, но в тот момент решил открыть карты.
      – Не так давно я говорил вам об обоснованных сомнениях. Я говорил, что вскоре вы будете по колено в обоснованных сомнениях, вы не сможете не усомниться в том, что миссис Коллинз убила Алекса Дорси. Но я все-таки сделаю еще один шаг. Вскоре у вас появятся обоснованные сомнения в том, что Алекс Дорси вообще был убит. Потому что, леди и джентльмены, вполне возможно, что предполагаемая жертва убийства жива и смеется над всеми нами.

* * *

      На суде каждая минута – решающая. Я старался не тратить времени ни на что, не связанное напрямую с нашей защитой. Это требовало самодисциплины, которой я никогда не мог похвастаться, но оказалось, что я могу мобилизоваться, когда это необходимо.
      Больше всего приходилось заниматься чтением. Я читал и перечитывал каждый клочок бумаги, которым мы располагали, каким бы незначительным он ни казался. Иногда я с третьего или четвертого раза понимал подлинную значимость какой-либо мелочи.
      Я каталогизировал материалы в соответствии с их темой, а затем постоянно тасовал папки и выборочно перечитывал в любую свободную минуту. Сегодня я взял папку, озаглавленную «Свидетели на завтра», которую Кевин будет ежедневно обновлять в течение всего процесса, и сел в гостиной читать. Еще я принес с собой папку, посвященную Стайнзу, потому что уже некоторое время ее не перелистывал.
      Завтра Дилан будет вызывать основных свидетелей, никто из которых не станет прямо обвинять Лори, однако будет готовить почву, чтобы показания следующих свидетелей звучали как обвинения. Я проглядел материалы следствия, имеющие отношение к их показаниям, и вчерне набросал план перекрестного допроса. Серьезного ущерба я им, конечно, не нанесу, однако очень важно, чтобы мои вопросы заставили присяжных задуматься и перестать считать версию обвинения единственно верной.
      Папка Стайнза была тоненькой и наводила тоску. В ней содержались все полицейские рапорты касательно убийства Барри Лейтера и результаты бесплодных попыток установить реальную личность Стайнза. Я почувствовал вдруг хорошо знакомый укол отчаяния из-за того, что настоящие преступники, пославшие Стайнза убить Барри, скорее всего, никогда не будут обнаружены.
      Отдельные рапорты, написанные полицейскими офицерами относительно событий той ночи в доме Барри, в основном повторяли то, что мне уже говорил Пит Стэнтон. Стайнз, в сущности, действительно совершил самоубийство, подняв пистолет в окружении полицейских, готовых стрелять. Проблема заключалась в том, что никто, включая меня, не мог объяснить, почему он так поступил.
      Протокол вскрытия тела Стайнза был интересен, но совершенно ничего не прояснял. В него всадили одиннадцать пуль, шесть из которых поразили жизненно важные органы. Описание патологоанатома свидетельствовало, что Стайнз был в великолепной физической форме, у него почти не было жира. Однако в то же время он писал, что тело Стайнза было «изношено сверх нормы для его предполагаемого биологического возраста». У него были значительные повреждения коленей, локтей и плеч и необычно высокое количество старых рубцов и шрамов. Он не был похож на человека, который провел большую часть жизни за письменным столом. Патологоанатом отмечал, что у Стайнза имелась татуировка на правой руке, и это было практически единственное неповрежденное место в его организме.
      Я заканчивал просматривать содержимое папки, когда вошла Лори в компании предательницы Тары.
      – Как наши дела? – спросила Лори.