– Подсудимая независима в финансовом отношении и, как бывший офицер полиции, знает все ходы и выходы, а значит, ей не составит труда исчезнуть. К тому же, и это еще более важно, жестокость преступления такова, что освобождение подзащитной может представлять серьезную угрозу для общества. Внесение залога в данных обстоятельствах было бы серьезным отклонением от прецедента, и факты просто не предполагают подобного решения суда.
      – Мистер Карпентер?
      Я встал.
      – Благодарю, ваша честь. Лори Коллинз была заслуженным офицером полиции, неоднократно награжденным знаками отличия; она оставила службу добровольно, когда обнаружила, что эта служба несопоставима с ее высокими моральными и этическими нормами. С тех пор она успела стать известным частным детективом, и я могу лично поручиться за ее дальнейшую безупречную мораль и действия. Вся ее жизнь до настоящего момента была посвящена служению тому самому обществу, за которое так опасается мистер Кэмпбелл. Она даже улицу на красный свет никогда не переходила, не говоря о более серьезных нарушениях. И теперь только потому, что она стала последним невольным участником в обвинительном шоу мистера Кэмпбелла «Подозреваемый на один день», ее свобода должна быть ограничена?
      Дилан снова вскочил на ноги.
      – Я протестую против личных нападок, ваша честь.
      – Принимается. Давайте немного сгладим острые углы, мистер Карпентер, – сказала судья.
      – Прошу прощения, ваша честь. Но говорить о том, что Лори Коллинз может скрыться от правосудия – это чистый абсурд. Люди с ее мужеством и ее характером не бегут от недоказанных обвинений вроде этого; они остаются и борются с ними.
      Судья не выглядела убежденной.
      – Залог в подобной ситуации – это необычная практика, мистер Карпентер.
      Я испугался, что теряю шанс на освобождение Лори. Кевин едва заметно кивнул мне – у нас был альтернативный план действий на случай, если окажется, что все хуже, чем мы предполагали, что и происходит.
      – Ваша честь, – сказал я, – мы можем предложить значительную сумму залога и домашний арест. Миссис Коллинз может находиться под постоянным электронным наблюдением, если это необходимо. А если вы считаете, что и этого недостаточно, то около дома можно разместить полицейскую охрану, работа которой, если таково будет ваше решение, будет оплачена из средств защиты.
      Судья, казалось, была заинтригована моим предложением – я видел, что она колеблется.
      – Мистер Кэмпбелл, – сказала она, – что вы на это возразите? Это исключает риск как побега, так и какой-либо опасности для общества.
      Ничего удивительного, что Дилан категорически не согласился.
      – Ваша честь, мы говорим об ужасном преднамеренном убийстве офицера полиции. Домашний арест не может заменить тюрьму. Именно для этого тюрьмы и существуют.
      Я вновь вскочил.
      – Ваша честь, сегодня я прибыл в суд через несколько минут после мистера Кэмпбелла. Неужели пока меня не было, по этому делу уже состоялся суд и было вынесено обвинение? Тюрьмы существуют для преступников. Мистеру Кэмпбеллу все еще необходимо доказать, что Лори Коллинз совершила преступление, в котором ее обвиняют, а ему это не удастся.
      Судья кивнула и вынесла свой вердикт:
      – Сумма залога определяется в 500 000 долларов. Обвиняемая будет находиться под домашним арестом и электронным наблюдением. Если штат считает необходимым размещение полицейской охраны возле дома, то оплата будет производиться из средств штата.
      Я нагнулся к Лори и шепнул:
      – Как ты относишься к тому, чтобы находиться под арестом у меня дома?
      Она слегка улыбнулась.
      – Только по понедельникам, средам и пятницам.
      Я справился с желанием улыбнуться в ответ, а затем спросил судью, возможно ли позволить Лори находиться под домашним арестом в моем доме, объяснив, что это значительно увеличит ее способность участвовать в своей защите в качестве детектива, чья помощь сейчас будет очень ценной. Судья согласилась, и Дилан не потрудился возразить.
      – Порядок внесения залога можете обсудить с судебным приставом, – сказала судья и закрыла слушания.
      Я немедленно отправился к приставу и специально прошел мимо Дилана.
      – Дилан, – сказал я, – ты специалист в делах такого рода. Как ты думаешь, они захотят, чтобы мы внесли залог чеком или наличными?
      Он не ответил, так что мне, видимо, предлагалось спросить об этом у пристава.

* * *

      Лори отпустили только через три часа после слушаний. Проклятые бюрократические проволочки! Я был готов разнести там все, когда наконец она вышла. Охранник довез ее до моего дома, где и закрепил на ее лодыжке электронный браслет.
      Кевин хотел подъехать с материалами расследования, которые он получил от Дилана, но я сказал ему, что начнем завтра утром. Сегодня у всех у нас был слишком трудный и напряженный день. Как только мы возьмемся за дело, все остальное в этом мире перестанет для нас существовать.
      Я попросил Кевина начать процесс переноса офиса на дом; я хотел, чтобы сюда были переключены все телефоны и перенесены все документы. Даже Эдну придется предупредить, что ей придется изменить свой привычный режим выхода на работу к обеду. Я подозревал, что, если мы ей не скажем, она может продолжать ходить в офис месяцами и даже не заметит, что нас там нет.
      Мы с Лори рано пообедали и весь обед провели в молчании. Она сильная женщина, но я видел, как она потрясена событиями. Я видел, что она собрала все свои силы и мужество, чтобы выстоять перед лицом сурового испытания, через которое ей предстояло пройти. Мы легли в постель в десять вечера, и я обнимал ее до тех пор, пока она не заснула. Должен признать, мне хотелось большего, чем просто обнимать ее, однако у меня было чувство, что попытка заниматься любовью с человеком в день, который он встретил в тюрьме по обвинению в убийстве путем обезглавливания, будет несколько нетактичной. Я заснул следом за Лори; сегодняшний день и в самом деле вымотал нас обоих.
      На следующее утро в восемь часов мы еще спали, когда раздался звонок в дверь, и я, пошатываясь, спустился, чтобы открыть дверь. На пороге стояла Эдна.
      Эдна, проснувшаяся, вставшая и явившаяся на работу в восемь утра! Нет, это определенно выше моего понимания.
      – У нас много работы, Энди, – сказала она, затем проплыла мимо меня и вошла в дом.
      На улице возле дома уже начинала собираться пресса; я бы сильно удивился, если бы они не явились. Именно этого я и добивался. Лори в любом случае не выйдет из дома, а в деле вроде этого общение с прессой является необходимой частью работы защитника. И иметь их под рукой гораздо удобнее.
      Эдна немедленно принялась устраивать временный офис в моей берлоге. Она сделала перерыв только для того, чтобы зайти на кухню и сварить кофе. Эдна варит кофе! Жаль, что фотоаппарат у меня был наверху – я пропустил один из тех кадров, которые бывают только раз в жизни.
      Моя секретарша пылала негодованием из-за того, что Лори попала в такую ситуацию. Она заставила меня поклясться, что мы сделаем все возможное и даже больше, чтобы оправдать ее, что я с легкостью пообещал. Лори спустилась вниз, надев длинные брюки, чтобы скрыть свой браслет на лодыжке. Эдна обрушилась на нее с объятиями, осыпая добрыми словами и повторяя свои заверения, что сделает все возможное. Я в самом деле был тронут ее реакцией и должен заметить, что Лори тоже была тронута.
      Кевин появился через несколько минут и сообщил, что грузчики привезут все документы и оборудование к одиннадцати часам. Материалы следствия у него были с собой, и мы устроились, дабы начать разбираться с ними.
      Лори вызвалась приготовить нам завтрак, и когда я упомянул, что в доме нет ничего подходящего для этих целей, она по привычке сказала, что сейчас сбегает в магазин. Прежде чем я успел ответить, до нее дошло, что такой возможности у нее теперь нет. Мелочь, конечно, однако это было отрезвляющее напоминание о ситуации.
      В магазин отправилась Эдна, и я слышал, как она, выходя, громко поносила «журналюг, которые присосались как пиявки, пользуясь чужим горем». Я взял себе на заметку, что надо объяснить ей важность поддержания хороших отношений с прессой, но эта заметка была в самом конце моего списка того, о чем надо не забыть.
      Судя по тому, что я извлек из утренних газет и некоторых выпусков теленовостей, пресса болела за нас. Главное, о чем упоминали журналисты, – это мои насмешки над Диланом, и хотя обычно это не стоит рассматривать как нечто существенное, в данном случае все было наоборот. Дилан в любом случае не уступит добровольно ни дюйма, и, думаю, если его все время бесить, он может допустить ошибку. И еще я думаю, что это может спровоцировать его на чрезмерную агрессивность, а это для обвинителя последнее дело.
      Мы с Кевином принялись продираться сквозь материалы следствия, хотя это слишком громко сказано. Папочка была тоненькая, и это подтверждало мою уверенность в том, что с Диланом постоянно придется сражаться за каждую унцию информации. Но, разумеется, мы просто не имеем права что-то упустить.
      В основном дело против Лори, как было подчеркнуто в материалах следствия, базировалось на двух сильных основаниях. Первым было ее присутствие на том месте, которое теперь определялось как место преступления, – позади стадиона Хинчклифф. В глазах полиции это выглядело попыткой уничтожить улики. Понятно, что наиболее весомой из этих улик была одежда Лори со следами крови, и у меня не было никаких сомнений в том, что анализ ДНК покажет, что кровь на одежде и на ноже принадлежит Алексу Дорси. Вторая довольно опасная улика появилась в результате обыска в доме Лори. В ее гараже была обнаружена пустая канистра с остатками жидкости, напоминающей бензин, которая по результатам проверки оказалась той же самой смесью, которая использовалась для сожжения тела Дорси. Лори остолбенела, когда услышала это, и поклялась, что никогда в жизни не видела этой канистры.
      Остаток информации в папке составляли показания свидетелей. Хотя дело едва началось, полиция уже достигла успехов в этом отношении. Оскар и его соседи показали, что Лори часто бывала там, по-видимому, следя за Оскаром. Был даже свидетель, который видел Лори на территории склада в день убийства.
      Чего в материалах следствия явно недоставало, так это каких-либо упоминаний о жертве, – биографии и сведений о деятельности. На Дорси должно быть досье размером с Южную Дакоту, но, несмотря на наши запросы, в материалах следствия не было ничего. И узнать, почему от нас скрывали эту информацию, можно было, только получив ее.
      – Кто будет блины?
      Лори стояла в дверях, и запах, исходивший от приготовленного ею завтрака, наполнял комнату.
      Если бы Национальная футбольная лига, оценивая талант игрока, проверяла его скорость в забеге не на сорок ярдов, а из моей гостиной в кухню, Кевин мог бы считаться профессионалом и будущей гордостью нации.
      Эдна и я съели по одному блину, Лори одолела два, так что, если добавить к этому те, что съел Кевин, в общей сложности получится шестнадцать. Покончив с завтраком, мы вернулись в свой импровизированный штаб и составили график первоначальных действий. Кевин будет пробивать доступ к полицейским архивам на Дорси, и начнет он с повторения нашего запроса на добровольное предоставление этой информации. Мы ожидали, что Дилан вновь откажется это сделать, поэтому Кевин должен будет заранее подготовить комбинацию, которая убедит суд заставить Дилана уступить.
      Другое поручение, которое я также взвалил на Кевина, – это найти детектива, который будет работать с нами в этом расследовании. Я боялся, что Лори будет расстроена, как будто она не оправдала ожиданий и ей подыскивают замену. И снова я промахнулся: она тут же принялась высказывать идеи, кого мы могли бы нанять.
      Когда Кевин уехал, Лори отвела меня в спальню, чтобы Эдна не слышала нас. Закрыв за нами дверь, она сказала:
      – Энди, нам надо обсудить денежный вопрос.
      – А в чем дело? – спросил я.
      – У меня есть двенадцать тысяч долларов в банке, – сказала она.
      – И все? А у меня двадцать два миллиона.
      – Энди, я всегда была независимой. Так я привыкла о себе думать. Но в настоящий момент у меня нет и намека на такие деньги, чтобы заплатить за свою защиту, и я не знаю, что мне делать.
      – Тебе ничего не надо делать. Я сам за все заплачу, но для начала обсужу сам с собой свои почасовые гонорары.
      – Это дело будет стоить целое состояние.
      – Тогда нам повезло, потому что у меня как раз есть небольшое состояние, – сказал я. – Послушай, мы вносим разные вещи в наши отношения, в нашу дружбу. Одна из тех вещей, которую вношу я, – это деньги. Они ведь никогда не значили много ни для одного из нас, но сейчас они нам понадобились – и, слава Богу, они есть. Даже если мы потратим все до последнего пенни, ничего страшного.
      – Энди… – начала она, но я перебил ее.
      – Я знаю, что ты чувствуешь, Лори, но каждая минута, которую мы проводим, думая о деньгах, – это минута, которую мы тратим впустую, не думая о том, что действительно важно. А действительно важно сейчас одно – выиграть дело.
      – Значит, это еще одна несправедливость в наших отношениях, с которой мне придется смириться? – спросила она.
      Я кивнул, и она обняла меня.
      – Я люблю тебя, – сказала она.
      – Я тебя тоже.
      Как я уже упоминал, мы нечасто употребляем эти слова, чтобы они не обесценивались, однако иногда это бывает необходимо.
      Я вернулся в гостиную, и к этому моменту Эдна успела договориться насчет телефонов. Телефонная компания должна приехать в течение часа и установить офисную линию, отдельную от моей домашней линии. Лори решила принимать личные звонки на свой мобильный, чтобы не мешать нашей работе. Эдна уже работала над чем-то еще, хотя я понятия не имел, над чем именно. Должно быть, прошлой ночью, пока Эдна спала, в ее тело вселилась душа трудоголика. Не желая прерывать трудовой порыв, в чем бы он ни заключался, я отправился на ленч, хотя еще не успел выковырять из зубов остатки блинов после завтрака.
      Этот ленч я делил с особым агентом ФБР Робертом Гастингсом. Пит Стэнтон, который устроил мне эту встречу, сообщил, что друзья Гастингса называют его Робби, но поскольку я был адвокатом, мне следовало называть его «особый агент Гастингс». Пит знал его по нескольким делам, в которых их пути пересекались, и описывал его как дельного парня.
      «Дельный парень» уже сидел за столиком, когда я приехал. Ладно, подумал я, по крайней мере он сидит. Сейчас он был примерно на фут выше, чем я, когда стоял. Я спросил Пита, как я узнаю Гастингса, и он сказал: «Консервативно одет и слегка лысый». По-видимому, Пит посчитал, что эти черты сильнее бросаются в глаза, чем рост около шести футов девяти дюймов и вес под триста фунтов.
      Когда я пришел, Гастингс уже смотрел на часы. Ленч был назначен ровно в полдень, и, бросив быстрый взгляд на свои часы, я обнаружил, что уже одна минута первого.
      Я подошел к столику и представился, затем сказал:
      – Разве я опоздал?
      – Да, опоздали, – сказал он.
      – Мы ведь договаривались на двенадцать, верно? – уточнил я.
      – Верно. – Он слегка наклонил свою огромную голову.
      Я решил не продолжать тему опоздания и осторожно позволил ему направлять разговор. Оказалось, что это не его стихия.
      После пяти минут молчания и мучительного неудобства он сказал:
      – Пит говорил, что вы просто шило в заднице.
      Я улыбнулся.
      – Меня называли и хуже.
      – Не сомневаюсь, – сказал он.
      Затем Гастингс сказал, что хоть я, по словам Пита, немного неотесанный тип, но нет такого чека за ленч, который я был бы не в состоянии оплатить. И он выбрал этот довольно дорогой ресторан, чтобы проверить, не приврал ли Пит.
      Он как раз принялся за еду – хватило бы, чтобы накормить футбольную команду, – когда меня внезапно осенило.
      – Слушайте, а не вы ли, случайно, Непробиваемый Гастингс?
      Оказалось, что да, он и есть тот самый Непробиваемый Гастингс, который два года играл за «Денвер бронкос», а свое прозвище получил потому, что его защиту никому не удавалось пробить. Неожиданная травма колена оборвала весьма многообещающую карьеру.
      Трансформация была мгновенной. Из тихого и замкнутого парня он превратился в любезного и общительного. К счастью, его рот имел такие размеры, что одновременно вести беседу и поглощать изрядные количества пищи для него не представляло трудностей. Он поведал мне немало историй из дней своей молодости, когда он играл за Денвер, и был впечатлен моими знаниями неизвестных публике подробностей и самой кухни футбола. Я всегда знал, что все эти мои воскресные дни перед телевизором окажутся полезными.
      За десертом я наконец объяснил, зачем пригласил его на этот ленч.
      – Мне необходимо знать все, что только можно, об Алексе Дорси. Я представляю в суде человека, обвиняемого в его убийстве.
      Он кивнул: Пит, как я и ожидал, сказал ему, о чем пойдет речь.
      – И почему вы решили обратиться именно ко мне? – спросил он.
      – Мне известно, что ФБР вело расследование, каким-то образом касавшееся Дорси, и оно было прервано, по крайней мере, временно, когда за Дорси взялся Отдел внутренних расследований полиции. Эти сведения открыты для доступа.
      Я немного грешил против истины: участие ФБР в расследовании, касающемся Дорси, никогда не было подтверждено официально. Знал об этом Гастингс или нет, но его это, похоже, не обеспокоило.
      – Я не занимаюсь этим делом, – сказал он. – Так что все, что я могу для вас сделать, – это назвать человека, который им занимается.
      – Ну, это уже что-то, – сказал я.
      – Его зовут Дарен Хоббс. Человек номер два в восточном округе, а скоро будет и номером первым.
      – Спасибо, – сказал я. – Не могли бы вы устроить мне встречу с ним?
      Гастингс пожал плечами.
      – Могу сказать ему, что вы хотите с ним поговорить. Однако настаивать не буду. Он занятой человек.
      – Понимаю, – сказал я. – Кстати, вы сказали: «занимается».
      – Что?
      – Вы сказали, что он занимается этим делом. А я думал, что федеральное расследование, касавшееся Дорси, давным-давно завершено. Вы просто неверно употребили слово?
      Он пристально посмотрел на меня через стол, и я порадовался, что никогда не был нападающим на линии.
      – Я большой специалист по подбору слов. Даже больше, чем по поглощению пищи.
      Это было серьезное утверждение, потому что, учитывая сумму чека, который мне принесли, сам Уинстон Черчилль подбирал слова хуже, чем Гастингс ел.
      По дороге домой я размышлял о странном характере этого дела. Обычно я исходил из того, что мой клиент несправедливо обвинен в преступлении, а настоящий преступник на свободе. В данном случае это также было чистой правдой, но главное было в том, что арест Лори произошел не просто в результате ошибки полиции. Трюк, проделанный Стайнзом, не оставлял никаких сомнений, что ее собирались подставить с самого начала. Очень похоже, что человек, который направил следствие по ложному пути, и убийца – одно лицо.
      Мы с Кевином с немалой пользой устраиваем при необходимости мозговой штурм, выкладывая друг другу все идеи, даже самые невероятные. У него острый ум, и хотя ему лично тоже небезразличен исход этого дела, однако он куда более невозмутим, нежели я. Один из таких штурмов у нас был сегодня днем, не помешал даже треск машинки: Эдна печатала что-то с остервенением маньяка.
      Кевин отметил, что мой инстинкт не подвел меня насчет Стайнза, когда я отказался вести его дело. Стайнз приходил ко мне не за тем, чтобы нанять адвоката; он приходил, чтобы слить мне информацию. Он был уверен, что моя вера в его виновность заставит меня защищать Гарсию в суде.
      – Таким образом, под ложное подозрение попали два человека, – сказал я. – Сначала Гарсия, а теперь Лори. Но Гарсия с самого начала рассматривался как временный обвиняемый; на него не собирались вешать преступление. Он был нужен только для того, чтобы в дело вступил я.
      Кевин покачал головой:
      – Не думаю. Он был нужен для того, чтобы в дело вступила Лори. А она работала на тебя, поэтому и пришлось начинать с тебя.
      Логично.
      – Откуда следует, что Гарсию выбрали не наугад. Он подходил, потому что у Лори давно был зуб на него. И теперь Дилан воспользуется этим и заявит, что она убила Дорси и свалила вину на Гарсию, то есть устранила сразу двух врагов.
      – Наш противник – чертовски умный сукин сын, – кивнул Кевин.
      – К счастью, на нашей стороне Эдна – динамо-машина.
      Через некоторое время Кевин собрался уходить, и нам совместными усилиями удалось убедить Эдну уехать с ним. Она поклялась вернуться завтра рано утром, и я сказал, что включу сигнализацию.
      Мы с Лори опять пообедали в молчании; каждый со своей стороны делал все возможное, чтобы не говорить о деле, хотя оба знали, что думаем только о нем. У нас до сих пор не было обстоятельного разговора адвоката с клиентом, и я спросил, как она отнесется к тому, если мы проведем его сегодня вечером. Она согласилась, и мы устроились на диване в гостиной, включив для фона тихую музыку и открыв бутылку вина. Не самая плохая атмосфера для разговора с клиентом.
      Я начал с того, что сказал, как важно отложить в сторону наши личные взаимоотношения на время работы над делом; так мы сможем быть наиболее объективными и результативными. Она должна быть готова к тому, что я буду относиться к ней, как к любому другому клиенту.
      – Значит, нам не стоит спать вместе, – кивнула Лори.
      – Еще как стоит! – сказал я. – Я в обязательном порядке сплю с каждым своим клиентом.
      Разобравшись с этим, мы перешли непосредственно к делу. Лори знала, что необходимо быть абсолютно честной в разговоре со своим защитником, но знать чисто теоретически и столкнуться с этим самому – две разные вещи, поэтому мне пришлось напомнить ей об этом.
      Лори сказала, что она знает об исчезновении и убийстве Дорси не больше, чем я. Приняв это как факт, я постарался сосредоточиться на ее отношениях с Оскаром Гарсией.
      Она заново пересказала мне историю несовершеннолетней дочери своей подруги, которая стала покупать наркотики у Гарсии, а потом сбежала из дома. Я все это уже слышал, однако не перебивал ее. Лучше дать клиенту выговориться и не перебивать его как можно дольше – таким образом получаешь больше информации. Странно было думать о Лори, как о клиенте, но я начинал к этому привыкать.
      – На днях ты кое-что сказала мне, – напомнил я. – Что-то насчет того, что ты знала, чем Оскар занимался в последнее время.
      – Я периодически следила за ним, – кивнула она.
      – Что именно ты имеешь в виду?
      – Я имею в виду, что когда у меня было время, я следила за ним в надежде, что он допустит ошибку. Что-нибудь, за что его можно будет привлечь.
      – Ты больше не полицейский, Лори.
      – Нет, но я знакома с несколькими полицейскими. – Она заметила, что я этим несколько обеспокоен. – Энди, этот парень – преступник. Я имею право следить за ним.
      – Ты заставала его на месте преступления? – спросил я.
      – Ничего такого, что я могла бы доказать.
      – А как насчет личных контактов. Ты общалась с ним?
      – Нет.
      У меня было ощущение, что она говорит не все, хотя и понимает, что это не имеет никакого смысла. В оставшуюся часть разговора в основном она пыталась получить от меня информацию, а не наоборот. Она хотела знать, как продвигается дело, и, хотя еще ничего никуда не продвинулось, я заставил себя говорить оптимистично. Моя задача была в том, чтобы быть честным, а не вгонять ее в депрессию. Пока что это было не так-то просто.

* * *

      На следующее утро к семи часам я уже встал и успел принять душ, и тут явилась Эдна. Я увидел ее в окно; она принесла булочки и кофе рано собравшейся прессе и раздавала их. Видимо, в моих инструкциях о том, как надо общаться с прессой, не было нужды; чудо-женщина научилась этому сама.
      В девять утра мне позвонила судебный пристав и сообщила, что большое жюри предъявило обвинительный акт против Лори. Дилан работал быстро. Также она сообщила мне, что назначен судья, который будет вести дело, и в течение часа он ждет меня на встречу в своем кабинете. Я начал было протестовать против такой поспешности, когда она сказала, что судьей по этому делу будет Уолтер Хендерсон по прозвищу Топор.
      Я перестал спорить. Топор мог точно так же дать мне десять минут на то, чтобы приехать на встречу, и выразить свое презрение, если я опоздаю. Это был деспотичный, отвратительный и легендарно трудный для всех юристов судья, хотя, уверен, Дилан боялся его не меньше, чем я. Топор вел дело Миллера, и я был доволен – читай: ошеломлен – компетентностью и честностью, которые он продемонстрировал, ведя это дело.
      Когда я уезжал, Лори повторила свое требование, чтобы слушания назначили как можно скорее. Довольно распространенное желание для обвиняемых, особенно тех, кто обвинен ложно. Это так мучительно, так страшно и унизительно, что потребность покончить со всем как можно быстрее становится всепобеждающей.
      Когда я явился в офис Топора, Дилан уже был там и вылизывал судье зад, восхищаясь тем, как здорово тот похудел благодаря новой диете. Юристы инстинктивно стараются вылизать Топору зад, и хотя он действительно усох в результате диеты, лесть не помогала. Топор не уважал юристов, готовых лизать ему зад. А еще он не уважал юристов обвинения, юристов защиты, выдающихся юристов, посредственных юристов и вообще юристов как таковых.
      – Доброе утро, судья, – сказал я.
      – Давайте обойдемся без светских разговоров, джентльмены. Нам предстоит вести дело.
      – О, – сказал я, – а я-то испугался, что мы снова меняем адвоката на переправе.
      – Нет, – ответил Дилан, – мы собираемся просто устранить одного конкретного адвоката на длительный срок.
      Я рассмеялся.
      – Дилан, я тебе сейчас рыло начищу.
      Топор отругал нас обоих за непрофессиональное отношение к работе. Затем он достал календарь и официально открыл обсуждение даты начала суда.
      – Я предлагаю четырнадцатое июля, ваша честь, – сказал Дилан.
      – Ваша честь, для защиты это неприемлемо. Мы призываем удовлетворить наше право на скорое правосудие. Просим назначить суд на середину мая.
      Для Дилана это был сюрприз, поскольку спешка никоим образом не могла быть мне выгодна; общеизвестно, что время всегда на стороне защиты. И еще: в деле Оскара меня устраивало 14 июля. Однако у Дилана не было выбора: мы использовали свое конституционное право.
      Дилан считал, что разработка версии обвинения займет две недели, а я выразил сомнение в том, что нам вообще придется строить защиту, но если потребуется, недели хватит.
      Топор сосредоточенно посмотрел в календарь, затем уставился на нас.
      – Двадцать восьмого июля я ухожу в отпуск.
      – И я надеюсь, ваша честь прекрасно его проведет, – кивнул я.
      Дилан еще раз вернулся к вопросу о залоге, как я и ожидал. Я очень опасался, что Топор аннулирует залог и посадит Лори в тюрьму.
      – Я бы не принял такое решение, как судья Тиммерман, – сказал Топор. – Это решение заставляет меня чувствовать себя неуютно.
      – Потому что это неверное решение, – согласился Дилан. – И почти беспрецедентное в стране.
      Спорить с Топором я не мог; все, что можно было тут сделать, – это предложить на его рассмотрение другую точку зрения.
      – Я не собираюсь оправдывать решение судьи Тиммерман, хотя это определенно решение, которое меня устраивает. Однако необходимо учесть новые обстоятельства дела.
      Он уставился на меня сквозь очки.
      – А есть новые обстоятельства?
      – Ее приказ выполняется, и никаких негативных последствий нет. Мисс Коллинз находится под домашним арестом, электронным наблюдением и охраной полиции. Общество в безопасности и будет оставаться в безопасности, и нет никакого риска побега. При всем моем уважении, сэр, отмена приказа судьи Тиммерман не принесет пользы никому, а только помешает мисс Коллинз содействовать своей собственной защите.
      Дилан попытался поспорить, но Топор не слушал. Он обдумывал вопрос. У меня так стучало сердце, что я боялся оглушить Топора.
      Наконец через две минуты, показавшиеся мне двумя месяцами, он кивнул.
      – Если обстоятельства не изменятся, я склоняюсь к тому, чтобы приказ судьи Тиммерман продолжал исполняться. – Затем он повернулся ко мне. – Проследите, чтобы обстоятельства не изменились.
      Топор отпустил нас, и, уходя, я не преминул адресовать Дилану снисходительную улыбку. Сейчас я был в выигрыше, хоть это и не продлится долго, и я хотел, чтобы Дилан знал: я наслаждаюсь этим.
      Кевин, как договаривались, ждал меня на середине лестницы перед зданием суда. Он проводил меня в небольшое кафе, куда должен был прийти Маркус Кларк. Я просил Лори и Кевина составить каждого свой список детективов, которые могли бы присоединиться к нам в этом деле, и только имя Кларка наличествовало в обоих списках.
      Пока мы ждали опаздывавшего Маркуса, Кевин рассказал, что в самом начале карьеры этого детектива представлял его интересы. Вскоре после того, как Маркус стал детективом, Кевин представлял его интересы: он разбил нос какому-то парню в потасовке в баре. Кевин выиграл дело, доказав, что обвиняемый не превысил пределов самообороны, и считал это дело одной из своих лучших побед. Он сказал, что я пойму почему, когда увижу Маркуса.
      Минуту спустя Маркус подошел, и я действительно оценил виртуозность Кевина. Какая там самозащита! Трудно вообразить себе того ненормального, который решился бы напасть на этого тридцатилетнего афроамериканца атлетического сложения, ростом около пяти футов десяти дюймов и с абсолютно лысой головой, сверкающей не хуже посадочного огня на аэродроме.
      При всем том у него была столь свирепая физиономия, что Майк Тайсон, пребывая в ярости, рядом с Маркусом выглядел бы как ласковый котенок.
      Маркус пару раз кивнул, когда Кевин представлял нас; прошло несколько минут, затем он изрек:
      – Ржаной тост.
      – Да, сэр, – поспешила ответить официантка.
      Могу предположить, что если бы в кафе вдруг не оказалось ржаного тоста, она вышла бы в поле, смолотила рожь, смолола муку и собственноручно испекла бы хлеб для тоста.