Не было ничего удивительного в том, что у Эдны нашелся кузен для этих целей. Кажется, у нее была огромная семья, раскиданная по всему западному полушарию; ее родственники занимались всеми делами, какие только смог придумать человек, причем все работали в разных сферах. Кузен Фред занимался финансовыми рынками.
      Фред оказался упакованным в костюм-тройку джентльменом примерно моего возраста. Он пожал мне руку, и мне немедленно вспомнилась сцена из «Бери деньги и беги» с Вуди Алленом, в которой персонаж Аллена, заключенный, был пойман при попытке к бегству. В качестве наказания его заперли в подземелье вместе со страховым агентом из Дайтона, и они пожали друг другу руки, когда свалились в эту дыру.
      Эта встреча обещала быть пыткой в любом случае, и особенно сейчас, когда я хотел вытряхнуться из офиса и как следует подумать над всеми этими событиями вокруг смерти Дорси. Вряд ли мне сосредоточиться на этих проблемах, обсуждая финансовые вопросы с кузеном Фредом.
      К моему большому удивлению, кузен Фред оказался нормальным человеком, который к тому же разделял мое недоверие к людям, претендующим на знание фондового рынка. Я убежден, что никто на самом деле понятия не имеет, поднимутся цены или упадут. В конце дня комментаторы строят четкие, логически выверенные прогнозы, что будет происходить на рынке завтра, но это не более обосновано, чем астрологические прогнозы.
      Мы с Фредом говорили на одном языке. Насколько я люблю азарт в ставках на исход футбольных или баскетбольных матчей, настолько же я предпочитаю быть осторожным на фондовом рынке, ограждая себя от разорения. Фред придерживался точно такой же стратегии, и что особенно важно, он сообщил об этом раньше, чем узнал мою точку зрения. Я убедился, что он не пытается просто говорить мне то, что, как он полагает, я хочу слышать.
      Но при всей своей консервативности в финансовых решениях, я все же довольно импульсивен. Фред показался мне не хуже других дилеров, которых я встречал, так что я согласился предоставить ему распоряжаться одиннадцатью миллионами долларов из моих средств. Он не стал падать мне в ноги и рассыпаться в благодарностях, хотя, конечно, был доволен. Я направил его утрясти все детали к Сэму Уиллису и позвонил Сэму – предупредить об этом. Когда Фред вышел из моего кабинета, Эдна восторженно взвизгнула – она была не настолько сдержанна, как ее кузен.
      Наконец-то освободившись, я взял Тару и поехал с ней к утиному пруду в Риджвуд. Это удивительно тихое место, особенно учитывая то, что там все еще было прохладно и родители не выгуливали здесь своих вопящих отпрысков. Тара всегда замирает при виде уток; она может тихо сидеть и пялиться на них часами. Мы взяли с собой булку, и Тара знала, что это для уток, и не пыталась покушаться на нее. Нам с Тарой обоим легче всего думается здесь.
      Моральной дилеммы со Стайнзом, вообще говоря, не было. Мои профессиональные правила диктовали мне вести себя так, будто Стайнз никогда не переступал порог моего офиса и не делал никаких признаний. Буду кормить уток, выгуливать Тару и пытаться определить, на какую благотворительность потратить деньги, если вдруг сложится так, что кузен Фред не проиграет на бирже все мои деньги.
      Другое дело Гарсия. Лори безусловно права, это омерзительный тип, по которому давно тюрьма плачет. Но судебная система не осуждает хоть трижды подозрительного человека, который невиновен в преступлении, лишь из-за того, что он, по-видимому, совершил другие преступления, которые невозможно доказать. Это только в бейсболе бывают штрафные броски, но суд не НБА.
      Справедливость будет попрана, если Гарсия получит срок. И что с того? Мало ли я вижу несправедливостей, с которыми ничего не могу поделать? Это еще далеко не худший пример. К тому же кто сказал, что его непременно посадят? Если он не совершал этого убийства, а он его не совершал, то кто найдет против него неопровержимые улики? Обвинению не удастся доказать его виновность, он выйдет на свободу, настоящий убийца будет пойман, и все будет в порядке. Мне остается накормить пару дюжин уток и провести хороший день в компании Тары. И забыть о Гарсии. Выкинуть его из головы.
      Я не мог.
      Я отвез Тару обратно домой и отправился в суд. Судебный пристав, Рита Голден, вышла пообедать, секретарша сказала, что она вернется через десять минут. Решил подождать в коридоре, и она вернулась, опережая расписание на две минуты.
      Рита мне нравилась. Она всегда безупречно выполняла свою работу – следить за ровным течением судейского расписания и защищать судей от адвокатов вроде меня, с шилом в одном месте.
      Риту занимают две вещи: суд и секс. Она развивает обе темы одновременно, подходя к этому творчески и позволяя мне принимать участие в разговоре. Например, когда она увидела, что я стою под ее дверью, она сказала:
      – Энди, что это у тебя с брюками: ты обделался, или это ты так рад меня видеть?
      – Я всегда рад тебя видеть, горячая судейская штучка.
      У нее определенно получается лучше, чем у меня.
      – Тогда почему ты не заходишь? Хочешь, сыграем в первоначальный допрос? Я буду агрессивным адвокатом, а ты – молчаливым свидетелем. И рядом нет никого, кто мог бы сказать: «Протестую, ваша честь».
      – Увы, мое сердце принадлежит другой. Но всем остальным ты можешь воспользоваться.
      Она засмеялась, потом вернулась к делу.
      – Что стряслось?
      – Я хочу знать, представляет ли кто-нибудь Гарсию, – ответил я.
      Рита вошла в кабинет, и я последовал за ней, продолжая говорить.
      – Зависит от того, кто такой этот Гарсия, – логично заметила она.
      – Это тип, которого арестовали за убийство Дорси.
      – А, да, точно, еще один ложно обвиняемый. – Она дошла до своего стола и принялась искать информацию в списке. – ОЗ, – произнесла она, и это означало, что данное дело будет вести общественный защитник.
      – Спасибо, Рита, – сказал я и направился к выходу.
      – Только не говори, что ты рыщешь в поисках клиента, – заметила она. – Не с твоими деньгами.
      – Деньги – не самое главное.
      Она кивнула.
      – Ты прав. Самое главное – это секс. И если у тебя есть деньги, я тебе это докажу.
      Мне едва удалось унести оттуда ноги, сохранив при этом достоинство мужчины.
 
      В кино общественных защитников обычно изображают в двух вариантах. Один вариант – это отважные защитники нашей замечательной правовой системы, несущие свою трудовую вахту, несмотря на колоссальную загруженность работой, вопиюще низкую зарплату и условия труда, прямо-таки списанные с «Оливера Твиста». В другом варианте они – совершенно некомпетентные олухи, которые ни на что не способны, кроме как гарантировать своим несчастным клиентам возможность провести остаток жизни в тюрьме. Из-за того, что в суде их представляют такие неумехи.
      На самом деле ни один из этих портретов нельзя назвать точным. По большей части общественные защитники – сильные юристы, прекрасно разбирающиеся в тонкостях закона, которые чертовски хорошо делают свою работу. Они действительно перегружены, но система неплохо финансирует службу ОЗ. Это, конечно, не бешеные деньги, но если требуется свидетельство эксперта, оплата гарантируется. Да и кабинеты у них, положа руку на сердце, куда просторнее моего. Хотя, конечно, как сказала бы Эдна, это еще ни о чем не говорит.
      Отдел общественной защиты возглавлял Билли Кэмерон, которого прозвали Бульдогом, но не за его поразительную цепкость в работе, а из-за того, что он играл в качестве бокового нападающего за Университет Джорджии. Легенда гласит, что он взял одиннадцать подач на четырех тачдаунах и это принесло Джорджии победу над Обурном. Мне в те годы было что-то около пяти лет, и я, конечно, не помню этой игры, но доведись, скорее всего поставил бы на Обурн.
      – Ну, Энди, – сказал он, когда я вошел в его кабинет, – я слышал, ты стал богаче самого Господа Бога.
      – Только потому, что он в последнее время делал неудачные капиталовложения.
      Билли кивнул – для него это был предел терпимости к юмору, обыгрывающему божественную персону.
      – И какого же черта ты здесь делаешь?
      – Я пришел предложить мои скромные услуги в качестве адвоката, – ответил я.
      На его лице моментально отобразилась крайняя степень недоверия.
      – Почему бы вдруг?
      – Почему? Слово «гражданский долг» для тебя что-нибудь значит?
      – Это два слова, – заметил он.
      – Тем больше у тебя причин принять мое великодушное предложение.
      Он колебался, и я решил поднажать.
      – Ну же, Билли. Крупные фирмы присылают тебе своих неопытных неудачников для работы на благо общества, и ты готов им пятки лизать. А я даю тебе шанс заполучить Энди Карпентера, единственного и неповторимого. О чем тут думать?
      – Ну, они-то это делают, чтобы хорошо выглядеть в глазах общества – изображают достойных людей. А вот твои мотивы мне что-то непонятны.
      – У тебя есть клиент, который, мне думается, невиновен, – сказал я. – И я подумал, что для всех заинтересованных лиц будет лучше, если я докажу его невиновность.
      – И этого клиента зовут…
      – Оскар Гарсия.
      Он поднял глаза и выразительно посмотрел на меня.
      – Оскар Гарсия?
      – Он самый.
      Я почти слышал, как у Билли в голове скрипят шестеренки. Ни один адвокат, находящийся в здравом уме, не хотел бы защищать Оскара – и вдруг я сам прошу дать мне это дело. Билли знал, что у меня нет и не может быть недостатка в клиентах. Поэтому, думал он, если я хочу защищать Гарсию, значит, может быть, и ему стоило бы желать такого клиента, вот только он никак не мог взять в толк почему.
      – И ты считаешь, что он невиновен? – спросил Билли. – С чего ты это взял, позволь узнать?
      – Кое-кто сказал мне, что он никоим образом не мог совершить то, в чем его обвиняют, – ответил я. – Им с Дорси просто нечего было делить.
      Билли коротко рассмеялся.
      – И все? Это и все твои доказательства? И кто ж тебе это сказал?
      – Лори Коллинз.
      Билли перестал смеяться. Он очень хорошо знал Лори и прекрасно понимал, что к ее мнению относительно дел вроде этого стоит серьезно прислушаться. Но он не мог так просто уступить.
      – Не думаю, что «защита Лори» будет чего-то стоить на суде.
      – Я поработаю и найду другие доказательства по этому делу.
      Видя, что его сопротивление слабеет, я немного усилил давление.
      – Ну же, Билли, ты ведь знаешь, что любой адвокат предпочтет отсидеться в сортире, пока ты идешь мимо, чтобы ты, не дай Бог, не свалил на него это дело. А я даже не буду пользоваться твоими ресурсами. Все расходы берет на себя мой офис.
      Он не смог придумать причину, чтобы отказать мне. И не отказал.
      – И ты будешь держать меня в курсе?
      – Буду информировать тебя о каждом своем шаге в этом деле, – пообещал я.
      – Энди, ты хоть представляешь себе, сколько таких дел я повидал? Не рассчитывай, что это будет еще одно «дело Уилли Миллера».
      – Я и не думал на это рассчитывать, – сказал я. – Это дело Оскара Гарсии.
      Он протянул руку к ящику стола, достал папку и вручил ее мне.
      – Здесь все, что мы знаем на данный момент. Прочти это, а затем можешь прийти побеседовать со своим клиентом.
      С этой папкой я приехал в свой офис и прочел то, что Билли выудил из полицейских рапортов. Они зафиксировали анонимный телефонный звонок в службу 911 – женский голос утверждал, что Гарсия замешан в убийстве. Затем им удалось сличить его отпечатки пальцев с теми, что были обнаружены на двери склада, где было найдено тело Дорси, и отпечатки совпали. Свидетели также утверждали, что видели Гарсию возле этого склада несколько раз, включая то утро, когда было совершено убийство.
      Наверняка это дело гораздо серьезнее, придется приложить все усилия, чтобы выяснить все остальное, что есть у обвинения. Меня очень заинтересовал звонок в службу 911, хоть информация, данная этой женщиной, и была ложной. Это могла быть простая ошибка, но более вероятно, что кто-то, скорее всего Стайнз, пытается подставить Гарсию.
      Я уже собирался отправиться к своему потенциальному клиенту, когда пришла Лори. Она была чем-то расстроена, и причина выяснилась незамедлительно.
      – Это правда, что ты взялся защищать Оскара Гарсию? – Вопрос прозвучал как обвинение.
      – Я еще не виделся с ним, – невпопад ответил я.
      – Так ты собираешься с ним встречаться? Ты хочешь взять это дело?
      Я кивнул.
      – Как раз сейчас собираюсь ехать к нему.
      – Какая муха тебя укусила? – буквально взорвалась Лори. – Ты отказывал всем клиентам в городе в течение шести месяцев. Что тебя заставило взяться за дело Оскара Гарсии?
      – Лори, я опаздываю. Поговорим об этом, если он наймет меня. Может, он захочет, чтобы его представлял другой адвокат.
      Честно говоря, я надеялся, что он откажется от моих услуг. Тогда моя совесть будет чиста. Она саркастически рассмеялась.
      – Да, он явно потрясающий клиент. Адвокаты просто локтями друг друга распихивают, мечтая взяться за его дело. Энди, какого черта ты так со мной поступаешь?
      – Я никак с тобой не поступаю, Лори.
      – Ты же знаешь, что я чувствую по отношению к нему, ты знаешь, что он сделал моей подруге, – так почему среди всех людей, которых ты мог представлять, ты выбрал именно его?!
      – Лори, я понимаю, как это выглядит. Но поверь мне, дело не в тебе. К тебе это не имеет никакого отношения.
      Понятно, что это ее нисколько не убедило.
      – Тогда зачем ты это делаешь? Просто ответь: зачем?
      – Есть причины, в которые я не могу вдаваться. Честное слово, не могу.
      – А, понятно.
      Я попробовал подойти с другого конца, потому что так она меня просто не слышала.
      – Ладно, тогда ты мне скажи, как ты сама думаешь – почему я могу взяться защищать клиента, к которому у тебя счеты? Я люблю тебя, забочусь о тебе – неужели ты и вправду думаешь, что я мог сделать это в пику тебе? Что я хотел ранить тебя? Есть в этом смысл? Разве мы поссорились? Что-то не припомню.
      Она помолчала минуту, взвешивая мои аргументы, и мне какое-то время казалось, что у меня появился шанс, но потом я заметил, что у нее в мозгу сработала команда «отказать».
      – Не делай этого, Энди, – сказала она, одновременно требуя и умоляя.
      – Прости, но я должен.
      Она покачала головой.
      – Нет, ты сам этого хочешь.
      Она развернулась и вышла. Мне было тошно оттого, что я ранил ее, но еще тошнее оттого, что она сочла, будто я сделал это намеренно.

* * *

      Новичку кажется, будто окружная тюрьма – вроде низшей лиги для бейсболиста. Он понимает, что может оказаться в настоящей тюрьме, если осудят, и предвариловка кажется ему унижением. Конечно, если его признают виновным и посадят в тюрьму штата или даже в федеральную тюрьму, он поймет, насколько лучше было в окружной.
      И дело тут в том, что на предварительном этапе осужденный чем-то занят, чего-то ожидает. Его допрашивают, к нему приходит адвокат, он готовится к суду… это новый опыт, и это значительное событие, что ни говори. Когда же подследственный осужден и заключен в тюрьму штата, он чувствует, что мир забыл о нем, и это на самом деле так. Его жизнь становится не просто жалкой, но еще и скучной, и конца этому не видно.
      По моему мнению, окружная тюрьма – вполне сносное место. Но Оскар Гарсия почему-то так не считал. По мнению Оскара, то, что он находится здесь, – это произвол. Долбаные шуточки, как он неизящно выражался.
      Оскар рвал и метал две-три минуты, потом наконец осознал, что раз я сижу здесь, то, должно быть, тоже играю во всем этом какую-то роль.
      – А ты что за фрукт? – спросил он.
      – Меня зовут Энди Карпентер. Я адвокат, меня назначили общественным защитником по вашему делу.
      Несколько мгновений он пялился на меня, словно пытаясь что-то припомнить.
      – А мы нигде не встречались?
      – Может быть, – пожал я плечами. – Я посещал Нью-Йоркский университет. В какой студенческой организации вы состояли?
      Кажется, Оскар не очень-то хорошо понимал иронию, и у меня было такое чувство, что он воспринимает любой юмор как унижение его достоинства. Он проигнорировал мой комментарий, главным образом потому, что вдруг вспомнил, где видел меня.
      – Ты тот самый адвокат, правильно? – Он показал на меня пальцем, без сомнения, чтобы убедиться, что я понимаю, к кому он обращается.
      – Я как раз это и пытаюсь вам сказать.
      Он покачал головой.
      – Да нет, я имею в виду, ты тот парень, которого показывали по ящику.
      – Да, это я. Адвокат из телевизора.
      Он как-то странно покосился на меня, словно сам себе не верил.
      – И чего тебе от меня нужно?
      Оскар был недоверчив – первый признак интеллекта, который я у него заметил. Я решил сказать ему правду, хотя и не всю. Пока что это было большее, что я мог себе позволить.
      – Я подумал, что вы можете нуждаться в моей помощи.
      – Плевал я на помощь.
      – Ладно, тогда я найду кого-нибудь, кто нуждается. – Я поднялся, чтобы идти. – Увидимся в студгородке.
      Я успел дойти до двери и занес одну ногу над порогом и в этот момент услышал:
      – Погоди, мужик.
      Варианта было два: сделать вид, что не слышал этого, и выйти – либо вернуться и продолжить это безумие. Я вернулся.
      – В чем дело, Оскар?
      – Я этого не делал, мужик. Я сделал много всякого дерьма, так, по мелочи, но это – не моя работа.
      – Вы были знакомы с Дорси? – спросил я.
      – Да так, немного. Крупных дел у нас не было. Он иногда на меня наезжал, но это все лабуда.
      – А как вы с этим справлялись? – поинтересовался я.
      – Да никак. Не суетился и занимался своим делом.
      – А что это за дело? – спросил я.
      – А какая, к черту, разница? При чем тут мои дела? Мой бизнес – это мой бизнес.
      Я пододвинул стул и уселся меньше чем в футе от него.
      – Послушай меня внимательно, Оскар, потому что это я скажу только один раз. Твои дела – это мои дела. Все, что касается тебя, – это мое дело. И если я задаю вопрос, какой угодно вопрос, в твоих интересах отвечать на него настолько подробно, насколько это вообще возможно.
      Он мог послать меня – но побоялся, что я уйду.
      – Ладно, мужик, – сказал он. – Но ты не станешь трепать языком, идет? Это останется между нами?
      Я кивнул.
      – Это называется «соглашение между адвокатом и клиентом», и ты даже представить себе не можешь, через какое дерьмо я прошел, чтобы соблюсти его.
      Тут он рассказал мне о своей торговле наркотиками и сутенерстве. Это действительно были мелкие делишки, но его маленькая территория, так же, как у Дэнни Роллинза, была дана ему на откуп, и он платил солидный куш от своих доходов тем, кто его контролировал. Времена Аль Капоне прошли, но гангстерство, по крайней мере в этой сфере, было на удивление неизменным.
      Оскар наотрез отказывался говорить о гангстерах, с которыми он имел дело. Так трогательно: он считал себя «повязанным» с ними, хотя был в самом низу преступной цепочки – ниже только его жертвы. Я не давил: не исключено, что его связи чем-то помогут ему в ходе следствия.
      Я попробовал выяснить обстоятельства самого дела, не слишком углубляясь. Пора вопросов придет, когда я буду знать больше об уликах, собранных полицией. Я спросил о складе, где было найдено тело.
      – Ну да, там были мои отпечатки, – признал он. – Это же мой склад.
      Склад был по соседству с парком, где он работал, иногда он прятал там товар, и к нему туда даже заходили отдельные покупатели, постоянные клиенты, когда полиция ошивалась в том районе. Он считал этот склад своей штаб-квартирой. К тому же, как он изящно выразился, «отпечатки пальцев – это дерьмо, они вообще ни черта не значат».
      – Запишите, пожалуйста, эту фразу. Я хочу использовать ее в своей заключительной речи перед присяжными.
      Он никак не отреагировал на мою шпильку. Бесполезное занятие язвить, если человек глух к иронии.
      – А теперь я скажу кое-что важное, – продолжал я. – Кто-то позвонил в полицию – какая-то женщина. Она сказала, что ты убил Дорси. Ты не знаешь, кто бы это мог быть?
      – Ты чё, мужик? Конечно, нет.
      – А как насчет уличных девочек – твоих подопечных?
      Он активно затряс головой. В них он уверен.
      – Нет, ни черта подобного. Они знают, что с ними за это будет.
      С каждой последующей его репликой он нравился мне все меньше и меньше.
      – Что же, нет никого, кто хотел бы подставить тебя? – спросил я. – Никого, кому ты перебежал дорожку?
      – Враги-то есть. Конкуренты, усек? Это часть бизнеса.
      – Напиши список всех, с кем вы друг друга не понимали, – сказал я.
      – Ладно, – кивнул он.
      – Сколько пачек бумаги тебе понадобится?
      – Охранник принесет мне бумагу.
      «Оскар, я же оскорбляю тебя! – думал я. – Твой адвокат оскорбляет тебя. Откажись от меня!» Ладно, этим его не проймешь. Я дал себе слово забыть о сарказме, пока работаю над этим делом. Сомневаюсь, что сумею, – не так-то просто расстаться с любимой дурной привычкой. Интересно, можно ли заказать такой намордник, чтобы не позволял язвить?
      Пока ясно было одно – Оскар хочет доказать свою невиновность, и я пообещал ему, что мы увидимся завтра на вводном заседании суда.
      Я повернулся и ушел. Оскар – тип, от которого очень хочется уйти.
      Возвращаясь к машине, я осознал, насколько неприятная сложилась ситуация. Взаимодействие адвоката с подзащитным, особенно в делах об убийстве, обычно тесное и нередко крайне интенсивное. К сожалению, я бы скорее согласился на хирургическое вживление бородавок по всему телу, чем на тесное и интенсивное общение с Оскаром Гарсией. Но он арестован по ложному обвинению, и единственный способ для меня устранить эту несправедливость – взяться за его защиту. Потому что использовать сведения, полученные от Стайнза, мне нельзя – не хочу рисковать своей юридической карьерой.
      Сев в машину, я сделал пару звонков по разным поводам. Во-первых, я узнал, что химчистка закрывается в шесть часов. Все три моих костюма томятся там, чувствуя себя брошенными. Попасть в химчистку до шести не составит никакого труда, и это значит, что не придется идти на завтрашнее слушание в тренировочном костюме. Это хорошая новость.
      Вторая новость подпортила мою радость по поводу костюмов. Оказывается, для ведения дела Дорси назначен помощник окружного прокурора по имени Дилан Кэмпбелл. Вот уж кого меньше всего мне хотелось бы видеть своим противником в этом деле – видимо, именно поэтому представителям защиты и не позволяется избирать прокуроров.
      Я знаю каждого помощника окружного прокурора в нашем округе. Фактически половина из них была избрана моим отцом, когда он был прокурором. Короче говоря, это были серьезные, дотошные обвинители, с которыми я любил попить пивка после заседания, но едва ли мог противостоять им в зале суда.
      Дилан Кэмпбелл в эту категорию не попадал. В то время как его коллеги, так же как и я, гнули рельсы закона в одну сторону и с удовольствием наблюдали, как противоположная сторона гнет их обратно, Дилан гнул их до тех пор, пока они не ломались, а затем бросал тебе в лицо. Он был умный, но неприятный человек, а я бы предпочел общаться с любезным тупицей.
      Я позвонил Дилану, и он согласился встретиться со мной незамедлительно, и это означало, что он, похоже, хочет заключить сделку. Я считаю, что наиболее вероятно заключить сделку между сторонами либо в самом начале дела, либо прямо перед судом. В начале дела обвиняемый зачастую напуган и потрясен, тогда как обвинитель стоит перед необходимостью свернуть горы работы, для того чтобы подготовить дело. Это самое удобное время для компромисса.
      Прямо перед судом исчезнувшие было шансы договориться вновь повышаются, главным образом потому, что стороны знают: вскоре они уже ничего не смогут предпринимать и решение будет в руках присяжных. Эта угроза надвигающейся беспомощности – основной фактор, побуждающий к заключению сделки.
      Когда я приехал в офис Дилана, он взлетел со стула и обрушился на меня с приветствиями, распахнув объятия. Такая нехарактерная и явная любезность лишний раз доказывала, что он хочет заключить сделку.
      – Энди, как же я рад тебя видеть! Как рад! Ну, присаживайся. Садись.
      Не знаю, с чего это он все повторял по два раза – видимо, хотел продемонстрировать свою искренность.
      – Спасибо, Дилан. Спасибо, Дилан.
      Я сел. Следующим пунктом программы «Идеальный хозяин» Дилан, подойдя к маленькому холодильнику, спросил, чего бы я хотел выпить. А поскольку он помешан на здоровом образе жизни, то выбор в основном сводился к тому, предпочту я американскую, шведскую или бельгийскую минеральную воду. Я пожал плечами и выбрал шведскую.
      Он вернулся за стол и разулыбался.
      – Мне нужно задать тебе один вопрос, – сказал он. – Все в офисе удивляются – ты только не обижайся, – какая блажь на тебя нашла, что ты вдруг решил взяться за такую мразь, как Оскар Гарсия? Ты что, пари проиграл, или еще что-нибудь в этом роде?
      – Оскар Гарсия – крестный отец моих детей, – сказал я тихо, изображая на лице такую искренность, на какую только был способен, и был вознагражден, увидев, как в глазах Дилана промелькнул страх, а шестеренки в голове напряженно завертелись. Ему понадобилось три или четыре долгих секунды, чтобы испытать облегчение, когда он понял, что я разыгрываю его.
      – Ну, приятель, я даже поверил на секунду. Но только на секунду.
      Я усмехнулся.
      – Да брось, ты старый плут, тебя так легко не одурачишь.
      Ему стало немного неловко, и он решил вернуться на твердую землю, что, к несчастью для меня, означало возвращение к его делу.
      – Значит, я так полагаю, ты здесь, чтобы заключить небольшую сделку? – спросил он.
      – Ну, я надеялся, ты сможешь ввести меня в курс. Я официально взял это дело всего несколько минут назад.
      – Хочешь, чтобы я сделал за тебя домашнее задание?
      – Нет нужды. Я могу просто попросить судью об отсрочке слушания.
      Отсрочки он, скорее всего, не хотел. Судебная система – это как лента конвейера в сборочном цехе, а прокурор – цеховой мастер, который должен следить за тем, чтобы она двигалась. Отсрочки все равно что перерывы на чашку кофе: конвейер останавливается, и вся система буксует.
      Дилан помолчал с минуту, взвешивая свои возможности.
      – Хочешь договориться?
      Я, конечно, не хотел, но не собирался давать ему это понять.
      – Иногда бывает небесполезно знать, что предъявят моему клиенту – прежде чем я начну советовать, как ему себя вести.
      Он вздохнул, не найдя, к чему прицепиться.
      – Ладно. Я отксерю и пришлю тебе папку с полицейскими рапортами.
      – Хорошо. Мне бы хотелось получить ее сегодня. Ты не мог бы еще дать мне стенографическую версию? – спросил я.
      – Что тебе известно на данный момент?
      – Мне известно о звонке в службу 911 и об отпечатках пальцев на двери склада. Конечно, если это все, чем ты располагаешь…
      – Да ты что, Энди? Если бы это было все, твой Оскар давно бы разгуливал в парке и торговал дурью, а ты бы здесь не сидел. В доме Гарсии нашли пистолет Дорси.
      Меня это удивило, но лишь потому, что я знал о невиновности Оскара.
      – Думаешь, Гарсия убил Дорси, а потом забрал его пушку и оставил у себя на квартире? – спросил я, демонстрируя преувеличенное удивление идиотизмом такого предположения.
      Он пожал плечами.
      – Ты встречался с Гарсией, верно? – уточнил он. – И что, видел в его камере какие-нибудь дипломы?
      Я проигнорировал этот выпад.
      – А как насчет мотива? Мне кажется, здесь-то вы и недодумали.
      – Мы еще не думали об этом. Дорси был замешан в грязных делишках – может, Гарсия был его партнером или конкурентом? Мы докопаемся до мотива. А даже если и нет, – он развел руками, – что с того? Нам и не надо доказывать мотив. Это знаете даже вы, общественные защитники.
      Дилан начал как раз ту тему, к которой я планировал его подвести: незаконная деятельность Дорси. Я кивнул и сказал так спокойно, как только мог:
      – Мне еще хотелось бы взглянуть, что было у Отдела внутренних расследований на Дорси.
      Притворная любезность Дилана немедленно испарилась. Он решительно покачал головой.
      – Это исключено.
      – Почему? – осведомился я.
      – У меня нет этой информации, – сказал он. – В отделе мне сказали, что это никоим образом не относится к моему делу.
      – Но это же чушь, – сказал я. – Дорси берет взятки и ударяется в бега, потому что у Отдела внутренних расследований что-то на него есть, через неделю его убивают – и их улики против него не имеют значения? Земля вызывает обвинителя, прием, прием!
      Его взгляд стал ледяным, и он изменил тему:
      – Пора кончать с этим делом, Энди. Уговори его согласиться на приговор от двадцати пяти до пожизненного, и через десять лет он может выйти условно-досрочно.
      – А может и пятьдесят просидеть, – покачал головой я. – Я поговорю с моим клиентом, Дилан, но ответ скорее всего будет «нет».
      – Готов заключить пари, – сказал он, увидев мой удивленный взгляд. – Дорси – не тот человек, о котором руководство отдела хочет каждый день читать в газетах.
      У меня в голове зазвенел сигнал тревоги. Предложение «от двадцати пяти до пожизненного» за жестокое убийство полицейского было в самом деле великодушным с его стороны. Если уж он собирается добиваться такого приговора, это больше, чем просто желание обеспечить движение конвейера или ублажить руководство Отдела внутренних расследований. Здесь есть нечто очень любопытное, что только и ждет, чтобы его обнаружили.
      – Делай все, на что ты способен, – сказал я. – Но я полагаю, Гарсия выйдет на свободу в тот самый день, когда присяжные вернутся из комнаты для совещаний.
      Он разочарованно пожал плечами.
      – Тогда, я полагаю, наша беседа окончена.
      – Это противоречит седьмому циркуляру апелляционного суда, – сказал я.
      – Что бы это значило? – спросил он.
      На самом деле это не значило ничего. Это была просто внушительно звучащая фраза, не относящаяся ни к чему, одна из тех, которые я изредка бросаю, чтобы привести противника в замешательство и заставить его подумать о своей профнепригодности.