Наши деловые отношения основывались на обмене профессиональными услугами. Сэм – финансовый гений, и это не преувеличение. Он знал все, что только можно, о деньгах и законах их обращения. Но еще он был классный компьютерщик. Когда его пальцы виртуоза порхали над клавиатурой, чувствовалось, что он и компьютер – одно целое.
      Защищая интересы обманутого клиента, Сэм взломал компьютерную сеть корпорации. Я спас его от суда, и с тех пор мы стали друзьями.
      Что меня всегда поражало в Сэме, так это то, что он со всеми своими способностями и энергией никогда не интересовался собственным финансовым благополучием. Он мог бы стать финансовым гуру крупнейших корпораций, а вместо этого список его клиентов выглядел перечнем «Кто есть кто среди неудачников». Как бывшее низкооплачиваемое ничтожество, я к этому приноровился. Когда же на меня свалились все эти деньги, Сэм пришел в такой ажиотаж, что я думал, с ним случится сердечный приступ.
      Когда я зашел к Сэму, кроме него в кабинете был Барри Лейтер, молодой человек двадцати трех лет, которого Сэм нанял, когда тот еще учился в старших классах. Работая на Сэма, Барри попутно доучивался в вечерней школе, и Сэм клялся, что Барри разбирается в компьютерах гораздо лучше, чем он сам. Ему определенно нравилась идея иметь протеже.
      У нас с Сэмом была давняя игра-состязание. Фишка заключалась в том, чтобы включать в разговор слова песен. Чем больше песенных цитат, тем лучше, а если другой не отгадает, считай, что он на обеих лопатках.
      – Эй, Сэм, – сказал я. – Что проку сидеть в одиночестве в своей комнате? Иди сюда, здесь играет музыка.
      Я ожидал, что он высмеет мою слабую попытку начать с «Кабаре», потому что это и была плохая попытка, но он, кажется, вообще этого не заметил.
      – Привет, Энди, – сказал он вяло и бросил быстрый взгляд на Барри.
      Тот понял и тут же вышел.
      – Что случилось? – спросил я.
      Сэм горестно вздохнул.
      – Все.
      – Как тебя понимать?
      – Помнишь моего младшего брата Билли? – Сэм снял очки и потер глаза. – Он как-то заходил ко мне…
      Я кивнул. Билли, он жил в Питсбурге, в прошлом году приезжал навестить Сэма.
      – Знаешь, он тяжело болен.
      Я не знал об этом, но кивнул, и Сэм продолжал:
      – Сначала он сам не догадывался, а потом стал худеть, да еще постоянное ощущение слабости.
      – И сильно он похудел? – спросил я.
      – Я-то считал, что фунтов на пять или десять, около того. Мы созваниваемся несколько раз в неделю, и у него совершенно больной голос, но он говорит лишь, что чувствует себя как-то не очень. Вот как он это называет – «не очень». – Сэм грустно покачал головой.
      Мне показалось, что на глазах у него блеснули слезы. Плохо дело.
      – Ну, а в эти выходные я ездил туда на день рождения матери, – продолжал он. – Я спросил, где же Билли. А мама сказала, что он наверху, в своей комнате, и он неважно себя чувствует. Еще одно «неважно», представляешь? Ну я и пошел к нему наверх… черт, я не забуду этого до конца своей жизни.
      – Чего? – спросил я, чувствуя беду.
      Он сделал над собой усилие, прежде чем продолжить.
      – Билли… он как будто тает. Прямо у меня на глазах. Он был крупным парнем, помнишь? Что-то около ста девяноста фунтов. Знаешь, сколько он сейчас весит? Сто пятнадцать фунтов. Сто пятнадцать! Он превратился в скелет, обтянутый кожей, которому недолго осталось ждать конца.
      Я покачал головой – мне было нечего сказать.
      – Я всего лишь бросил на него взгляд и чуть с ума не сошел, понимаешь? Все эти месяцы он лгал мне – не говорил, насколько ему плохо на самом деле. Я был так потрясен, что мне хотелось просто сбежать оттуда и никогда не возвращаться.
      – И что же ты сделал?
      Он пожал плечами.
      – А что я мог? Билли – кожа да кости… а я все думал: «Ему не может быть очень плохо, он же мой брат».
      Тут Сэм заржал, довольный тем, как разыграл меня. Да уж, он вывел игру на новый уровень. Даже тот факт, что он только что придумал своему родному брату смертельную болезнь, не умерил его веселья.
      Я побыл у него еще немного, но, что бы я ни говорил, мне не удавалось стереть торжествующую ухмылку с его лица, и меня это начинало раздражать. Я отправился обратно к себе, предпочитая общество игнорирующей меня Эдны.
      Но когда я вернулся, Эдна была не одна. Посетитель, ростом примерно шесть футов два дюйма, с короткими черными волосами, зачесанными назад, был одет в кожаную куртку, которая, вне всяких сомнений, стоила больше, чем нужно было для спасения семьи гватемальских выдр. Он пытался изображать важную шишку и на Эдну явно произвел впечатление. Она даже отложила свой кроссворд и принесла ему чашку кофе. Со стороны Эдны это означало безмерную преданность.
      – Эндрю, это Джеффри Стайнз. Мистер Стайнз, Эндрю Карпентер.
      Эдна почти никогда не называла меня Эндрю, и это было из ряда вон. Хотя, видимо, она пыталась продемонстрировать высший класс.
      Стайнз улыбнулся и протянул руку.
      – Приятно познакомиться.
      Я пожал ему руку.
      – Мне тоже. Чем могу быть полезен?
      – Вы могли бы быть мне полезны как юрист, – ответил он, продолжая улыбаться.
      – Что ж, давайте обсудим, – сказал я и пригласил посетителя в кабинет.
      Когда он вошел, я обернулся и увидел, что Эдна показывает мне поднятые большие пальцы, выражая свое одобрение и желание видеть его моим клиентом. Я закрыл за нами дверь, без сомнения, разозлив Эдну, но это ей в отместку за «Эндрю».
      Большинство людей, которые ко мне обращаются, садятся на стул напротив моего стола, но Стайнз сел на диван. Я принес свой стул, чтобы быть ближе к нему, когда мы будем говорить. Он выглядел совершенно спокойным и невозмутимым, в отличие от моих обычных предполагаемых клиентов. Люди, которые нуждаются в услугах адвоката, по определению подавлены, но если Стайнз и испытывал какое-то напряжение, то очень удачно скрывал это.
      – Почему вы решили обратиться именно ко мне? – спросил я.
      – Ну, вы же известный человек после дела Миллера. Хотя я слежу за вашей карьерой уже довольно давно, – сказал он.
      Я был озадачен и почувствовал неясную тревогу.
      – А что вас заставило следить за моей карьерой?
      Он снова самоуверенно улыбнулся.
      – Я знал, что могу оказаться в такой ситуации, как сейчас.
      Прежде чем мы обсудили, о какой именно ситуации идет речь, я просветил его насчет некоторых основных моментов найма адвоката. В том числе и стандартного соглашения с нанимателем, которое Эдна подготовила, а Стайнз подписал. Хотя такое соглашение и не гарантировало, что я соглашусь заниматься делом Стайнза, оно, однако, устанавливало рамки нашего взаимодействия и позволяло Стайнзу обсуждать со мной причины, по которым ему нужен адвокат, не опасаясь огласки.
      Все это заняло около десяти минут, по окончании которых Стайнз с технической точки зрения считался моим клиентом, хотя пока что только в рамках данного разговора. Я решу, браться ли за его дело, когда услышу, в чем оно состоит.
      – Ну, – сказал я, – теперь прошу рассказать, что заставило вас обратиться к моим услугам.
      – Есть маленький, но верный шанс, что я буду обвинен в преступлении, – сказал он таким тоном, будто это его совершенно не касалось.
      – Что-то серьезное?
      Он снова улыбнулся, на сей раз гораздо снисходительнее, чем прежде.
      – Да, довольно серьезное.
      – А конкретно?
      – Убийство Алекса Дорси.
      Вряд ли мне удалось сохранить невозмутимость.
      – Вами интересовалась полиция? – спросил я.
      – Нет.
      – Но у вас есть информация, которая заставляет вас полагать, что они собираются вами заинтересоваться?
      – Нет.
      – Тогда почему же вы думаете, что вы под подозрением?
      Еще одна улыбка, теперь не такая широкая.
      – Не думаю, что меня подозревают. Но когда я убивал его, на мою одежду попало несколько капель его крови. Я выбросил и одежду и нож в какие-то кусты за стадионом Хинчклифф. Надо было выбросить их в водопад, но я торопился, вы понимаете.
      Стадион Хинчклифф – это большое бейсбольное поле, в прошлом база юношеской лиги, и он находится прямо около водопада Пассайк, одного из крупнейших водопадов страны. Если бы Стайнз выбросил улики в водопад, их бы никто никогда не нашел.
      – Дорси был убит не за стадионом Хинчклифф, – заметил я.
      Он улыбнулся.
      – Не путайте место, где было найдено тело, с местом, где он был убит. Его нашлина складе на бульваре Маклина.
      Я уже почти решил, что откажусь от этого дела, но по какой-то причине – может, из-за нездорового любопытства – продолжал расспрашивать его:
      – Почему же вы не пошли и не забрали все это оттуда?
      – Потому что если бы по какой-то причине полиция наблюдала за мной, они бы приперли меня к стенке. А так, даже если они обнаружат, есть шанс, что они не свяжут это со мной.
      Он только что признался в зверском убийстве, демонстрируя ровно столько эмоций, сколько я испытываю, заказывая пиццу. Меня внезапно охватило желание нажать на интерком и сказать: «Эдна, это Эндрю. Не могли бы вы принести мне мачете, канистру бензина и несколько спичек? Мистер Самый Подходящий Клиент хочет показать нам, как он на прошлой неделе обезглавил и поджарил полицейского».
      – Почему вы убили его? – спросил я.
      Он рассмеялся, еще более уменьшая шанс, что я передумаю и возьмусь за это дело.
      – Если бы вы знали Дорси, более логичным был бы вопрос, почему никто не убил его раньше?
      – Что вы сделали с его головой?
      Он улыбнулся – казалось, он раздумывает, стоит ли отвечать, – потом принял решение.
      – Не думаю, что хочу этим с вами делиться. Так что решайте, браться или не браться за мое дело.
      Кажется, он решил, будто я сомневаюсь в том, что он говорит правду, поэтому без каких-либо вопросов с моей стороны рассказал, какую смесь бензина и пропана использовал, чтобы сжечь тело Дорси. Состав смеси был тот самый, о каком Пит говорил Лори, но в газетах этой информации не было.
      Мне хотелось узнать больше, но это желание вскоре уступило место другому, гораздо более сильному. Я хотел, чтобы этот человек покинул мой кабинет. Немедленно.
      Я встал.
      – Проверьте, чтобы у вас сохранилась копия соглашения нанимателя. Это ваша гарантия, что я не пойду в полицию со всем, что вы мне только что рассказали. Я не стану представлять вас в суде.
      Стайнз тоже поднялся. Если он и был разочарован, то хорошо скрывал это.
      – Вы полагаете, что я не заслуживаю хорошей защиты только потому, что виновен? – спросил он, явно развлекаясь.
      Я покачал головой.
      – Я полагаю, что каждый имеет право на самую лучшую защиту, какая только возможна. А уж тем более виновный.
      – Тогда почему вы отказываетесь вести мое дело? Я заплачу любую цену, которую вы запросите.
      Я решил ответить прямо:
      – Мистер Стайнз, когда я представляю клиента, я делаю все возможное в рамках дозволенного, чтобы выиграть дело. Я не хочу потом сожалеть, если дело увенчается успехом.
      – Вы хотите, чтобы я сел в тюрьму? – спросил он.
      – Пока что я хочу, чтобы вы покинули мой офис. Уверяю вас, есть множество компетентных адвокатов, которые с радостью возьмут ваше дело. Если до этого дойдет.
      – Ладно, – произнес он. – Это ваше решение.
      Сказав так, он вышел из моего кабинета, и я услышал, как он вежливо прощается с Эдной. Эта встреча привела меня в состояние легкого потрясения, которое можно списать на ту небрежную, сухую манеру, в которой мой визитер обрисовал совершение столь жестокого убийства.
      Интересно, с чего это я так разнервничался?

* * *

      Если что я и люблю, так это вечера понедельника, а также среды и пятницы – это наше с Лори время. Эти вечера мы проводим вместе. Мы редко куда-то ходим, то есть практически никогда – просто сидим дома у меня или у нее, готовим ужин либо заказываем его на дом. Наши вещички расползлись по обеим квартирам, хотя, с тех пор как у меня появилась Тара, мы почти всегда проводим вечера у меня. И я, и она почему-то предпочитаем проводить воскресное утро в одиночестве, так что по субботам мы не встречаемся.
      И Лори, и мне такой стиль отношений был вполне по душе. Все решалось по свободному выбору, и никто не обманывал ничьих ожиданий. Мы еще не были готовы к совместной жизни.
      Сегодня была очередь Лори соображать насчет ужина. Она настоящий профессионал на кухне. Что бы ни нашлось в моем холодильнике, она ухитрялась превратить в восхитительный соус к макаронам.
      Лори разбила небольшой огородик в отдаленном уголке моего заднего двора – еще одно свидетельство того, насколько мы разные. Какой смысл выращивать то, чем и так забиты все супермаркеты? Кажется, она думала, что если ей не удастся вырастить латук на грядке, то его не будет у нас на столе. У нее рос даже базилик, и я в порыве благодарности поклялся, что никогда не буду покупать его в магазине.
      Сегодня у нас была паста – нечто вроде красного соуса с кусочками чего-то. Я не спрашивал, чего именно, чтобы не портить себе аппетит. Вкусная еда, а вдобавок музыка, свечи и компания Лори! Казалось бы, чудный вечер. Но я не мог выбросить из головы Джеффри Стайнза и его леденящее душу признание.
      Я старался выбросить это из головы, но тут Лори упомянула, что заезжала ко мне в офис, но не застала меня – я уже ушел.
      – Эдна сказала, что кто-то сегодня пытался нанять тебя, но ты выставил его.
      Я пожал плечами.
      – Ну ты же знаешь Эдну. – Я попытался улыбнуться.
      Лори знала Эдну, но почему-то этого оказалось недостаточно, чтобы закрыть тему.
      – Она сказала, что ты выглядел расстроенным.
      Я решил честно все рассказать. Кто знает, может, это к лучшему.
      – Он мне не понравился. Как и его дело.
      – Почему?
      – Это не подлежит разглашению, – покачал я головой.
      Она кивнула, вполне понимая и уважая значение этого слова. Меня мучило, что я не могу с ней поделиться, но у меня не было выбора.
      В нашей системе правосудия едва ли найдется что-либо столь же важное для защитника, как соглашение адвоката с клиентом о неразглашении. Если бы подозреваемый не мог быть до конца честным со своим адвокатом, не боясь, что его слова всплывут в ходе следствия, это бы серьезно уменьшило его шансы на хорошую защиту. Никогда в жизни я не нарушал соглашения и никогда не нарушу.
      Самое смешное, что если бы я взялся за дело Стайнза, то мог включить Лори в расследование в качестве своего детектива и рассказать ей все про жутковатое признание Стайнза. Но я ему отказал, так что при всем желании не мог найти повода, чтобы нанять детектива.
      Кроме того, не факт, что Стайнз действительно убил Дорси. Ложные признания, как ни удивительно, обычная вещь. Хотя, конечно, их делают в основном в полиции, а не в кабинете юриста. И такие люди чаще всего психи и (или) неудачники. Стайнз совсем не походил на неудачника. Что еще важнее, он знал состав горючей смеси и по памяти пересказал его.
      Этот парень убийца.
      Лори оставила эту тему, хотя и видела, что меня что-то беспокоит. Мы были странной, ненормальной парочкой, поэтому решили заняться тем, что обычно делали после ужина, – сыграть в скрэббл.
      Для меня играть в скрэббл с Лори – серьезное испытание. Мы взяли бокалы с вином и переместились на пол, и я почти все время пялился на нее, не в силах отвести глаз. Ее небрежная красота словно не требовала никаких усилий, потому что была не оболочкой, а самой сутью Лори. Я видел ее после изматывающего бега, после душа, после занятий любовью, после ночи сна и после бессонной ночи, после слез, после долгого дня в офисе и даже после драки с каким-то субъектом, который попытался к ней приставать. Так что могу авторитетно засвидетельствовать – Лори всегда бесподобна, и нет такой ситуации, которая отняла бы у нее хоть кусочек очарования.
      Итак, вместо того, чтобы смотреть на свои фишки, я любовался Лори. Она бессовестно пользовалась этим, к тому же вовсю жульничала, выдумывая слова, каких не бывает. У Лори напрочь отсутствует мораль при игре в скрэббл; победа нужна ей любой ценой, а о правилах пусть беспокоится противник.
      Обычно я проигрываю, уступая около пятидесяти очков, но сегодня неожиданно оказался впереди на семнадцать. Мы сыграли уже примерно три четверти партии, и это значило, что она просто выжидает и не станет делать ход, пока не придумает какое-нибудь особенное слово. Если понадобится, она будет все взвешивать и мучиться над решением до августа месяца и скорее повесится, чем сделает неудачный ход.
      Около десяти минут прошло в молчании, и я почти задремал, когда Лори наконец придумала свое слово. Оно сулило ей тройную норму очков, всего сорок восемь, и если я не сумею ответить, победа за Лори.
      Слово было… «клептоманить».
      За какие коврижки я должен спускать ей это? Правда, Лори становится очень агрессивной, если я вообще оказываю какое-либо сопротивление.
      – Клептоманить? – сказал я очень осторожно. – Лори, дорогая, боюсь, такого слова нет.
      – Конечно, есть! Клептоманить. Это то, что делают клептоманы.
      – Кпептоманы воруют,дорогая, – сказал я.
      Лори выпрямилась.
      – Знаешь, это те никчемные неудачники, которых ты представляешь в суде, воруют.А настоящие психи клептоманят.
      Я принялся искать словарь, и мы отложили игру. Словаря нигде не было.
      – Ягодка моя, ты не знаешь, куда запропастился словарь?
      – Я уже искала его, но он пропал, – резко сказала она. – Должно быть, кто-то его склептоманил.
      После этого игра стремительно пошла дальше, я начал делать ходы слишком быстро, а Лори думала все дольше и в конце концов разбила меня в пух и прах, выиграв шестьдесят семь очков.
      Ладно, игру я продул, зато теперь мы можем идти в постель, а делить постель с Лори гораздо приятнее, чем играть с ней в слова. Делить постель с Лори гораздо лучше, чем играть в слова с кем бы то ни было.
 
      Я проснулся в шесть тридцать утра и включил телевизор, чтобы посмотреть местные новости. Лори еще спала, но телевизор ее не разбудит. Ее бы не разбудил даже грохот от падения гигантского астероида по соседству с моим домом.
      В местных новостях почти никогда не бывает ничего существенного. Уличное движение, погода, плоские шуточки ведущих, затянутые репортажи, а потом опять движение и погода. Сегодняшние новости не были исключением. Шел дождь, и несчастный репортер, который обычно читает сводки погоды, маялся под зонтом на углу какой-то улицы. Он предсказывал, что погода сегодня будет дождливая. Все эти деньги, которые идут на обучение метеорологов, явно тратятся впустую.
      Лори открыла глаза около семи и огорошила меня, небрежно заметив:
      – А ты разве не собирался в тренажерный зал сегодня утром?
      В последнее время я набрал несколько фунтов, так что наметилось брюшко. И что еще хуже, это не укрылось от Лориных глаз. Пришлось объявить, что я начну ходить в тренажерный зал. Для первоначального забега в здоровый образ жизни я решил присоединиться к Винсу Сандерсу, сегодня как раз первое занятие. У меня это начисто вылетело из головы, хотя если бы и помнил, я бы сделал вид, что забыл, – тащиться куда-то совершенно не хотелось.
      Но деваться было некуда, так что я встал, выгулял Тару, потом побросал в сумку что под руку попало и пошел. Если из этой затеи ничего не выйдет, мне остается только пойти к таксидермисту и предать себя в его руки.
 
      Винс – редактор отдела городской хроники в «Берген рекорд»; шумиху, которая привела Уилли Миллера за решетку, раздул молоденький репортер из его отдела. Винс тогда здорово помог мне, и с тех пору нас довольно дружеские отношения. Винс холостяк и фанат булочек с повидлом; его брюхо – наглядное тому доказательство.
      В тренажерный зал я опоздал на десять минут. Опоздал бы и больше, но у них была парковка с обслуживанием. Винс слегка поворчал на меня за опоздание.
      – Ты сюда пришел, чтобы работать над собой или чтобы опаздывать? – набросился он на меня.
      Я просто пожал плечами и извинился. Он подлетел и повел меня внутрь.
      Заведение оказалось навороченным и суперсовременным, с новейшими тренажерами, бутиком модной одежды для спорта, модной парикмахерской и закусочным двориком, который мог принять у себя выпускной бал.
      Именно в закусочную мы и отправились для начала. Винс заказал большой фруктовый десерт со взбитыми сливками, сладкую булочку с бананом и орехами и фруктовый салат. Я взял апельсиновый сок, и к тому моменту, как я допил его, Винс уже съел все до крошки. Он заказал лепешку с изюмом и еще один десерт и взял все это с собой, когда мы направились на тренировку.
      – Куда мы идем? – спросил я.
      – На дорожку. Это лучшая тренировка, какая только может быть.
      – Почему это?
      Он вздохнул, удивляясь моему невежеству в области фитнеса.
      – Потому что это приближается к условиям реальной жизни. Я хожу в жизни, поэтому хожу и на дорожке.
      – Если суть в том, чтобы имитировать то, что делаешь в реальной жизни, почему бы тебе не пойти на тренажер по поеданию булочек?
      Он фыркнул.
      – Поверь мне, если бы такой был, я бы пошел именно туда.
      Мы пришли на дорожку, и вскоре я обнаружил, что самое главное – это приготовления. Приготовления Винса выглядели следующим образом: первым делом он подсоединил стереонаушники к устройствам, позволявшим ему слышать звук с больших плазменных телевизоров. Затем приладил эти наушники так, чтобы они не съехали с его головы, даже если он вдруг действительно решит позаниматься. После этого он отрегулировал дорожку на нужную скорость и подъем, которые точнее всего было бы назвать «медленно и без наклона». Затем он аккуратно повесил свое полотенце на перила – на случай, если он вдруг вспотеет. Думаю, это никак ему не угрожало.
      Я настроил свой тренажер на более высокую скорость и более крутой наклон – на нагрузку не слишком высокую, но достаточную для того, чтобы тренировка имела какой-то смысл. Пять минут спустя Винс сошел со своей дорожки, объясняя, что «эта хреновая аэробика, конечно, полезна, но перенапрягаться не стоит». Поскольку я был здесь впервые, я последовал за ним в раздевалку, где мы приняли ванну с гидромассажем, – предполагалось, что она должна унять боль в наших натруженных мышцах.
      Хотя Винса нельзя было назвать спортсменом, газетчиком он был что надо. Его самое ценное качество заключалось в том, что он всегда знал всю подноготную любого события в тех кругах, куда имел доступ. Если дело касалось северного Нью-Джерси, он знал, что происходит, кто в этом замешан и у кого будут проблемы.
      – Ты когда-нибудь слышал о парне по имени Джеффри Стайнз? – спросил я.
      На его лице не отразилось ничего.
      – Никогда, – ответил он. – А кто это?
      – Да так, один тип, – пожал я плечами.
      – Ах, тип? Да неужели? Я и сам догадался, что это не рыба и не теннисная ракетка. Ну, раз уж ты спросил о нем – что это за тип?
      Я уже пожалел, что заговорил об этом, но таково мое проклятое любопытство.
      – Это закрытая информация, – вздохнул я.
      Винс воззрился на меня с сомнением.
      – Он твой клиент? Твой клиент, и ты меня спрашиваешь, кто он такой?
      – Считай, что я ничего не говорил.
      Он кивнул и отдался струям воды, бурлящей вокруг его тучного тела. Но через несколько минут не выдержал:
      – Хочешь, чтобы я его проверил?
      – Хочу.
      – А что мне за это будет? – осведомился он.
      – Я не скажу никому, что работа с пультом от телевизора дает большую нагрузку мышцам, чем твои тренировки.
      Он с минуту подумал, потом сказал:
      – Идет.
      Мы вернулись в раздевалку, чтобы принять душ и переодеться. Глядя в зеркала, я не заметил, чтобы похудел хоть на грамм в результате этой тренировки, хотя восемь или даже девять калорий наверняка сжег.
      Раздевалка выглядела не менее модно, чем все остальное, – здесь были три или четыре телевизора, расположенных так, что их можно было смотреть из любой точки. Они показывали выпуск местных новостей, и когда я проходил мимо одного из них, до меня донеслось имя Алекса Дорси.
      Я поднял голову и увидел ведущего, который сидел за столом в студии и говорил. За его спиной была фотография человека, под которой было написано: «Арестован по подозрению в убийстве Алекса Дорси».
      Не знаю, кто был этот парень, но определенно не Джеффри Стайнз.

* * *

      Когда я приехал в офис, Лори ждала меня там. Она уже знала все о той версии, которую сообщала пресса: когда дело касалось Алекса Дорси, Лори всегда была в курсе.
      Арестованный Оскар Гарсия, двадцати семи лет, был пуэрториканским иммигрантом и проживал в Пассайке. Сообщалось, что он пушер, мелкий толкач наркотиков, и его несколько раз арестовывали; хотя до тюрьмы дело не доходило, биография у него, по-видимому, была более чем яркая.
      Осведомленность Лори об этих новостях не вызвала у меня удивления, чего не скажешь о ее взволнованности.
      – Гарсия не мог этого сделать, Энди, – сказала она. – Я знаю этого парня.
      – Правда?
      Она кивнула.
      – Он мелкий толкач, обретается в Пеннингтон-парке и знакомит детей с радостями кокаина. Я однажды брала его с поличным.
      – По радио говорят, что его арестовывали, но всегда отпускали.
      – Это был один из моих провалов. – Она снова кивнула, помрачнев от воспоминаний.
      – О чем ты? – спросил я.
      – Моя подруга, Нина Альварес… Мы вместе учились в средней школе. Гарсия пристрастил ее четырнадцатилетнюю дочь сначала к марихуане, а вскоре подсадил на крэк. Нина перепробовала все, даже помещала ее на какое-то время в закрытую лечебницу. В конце концов она решила попытаться что-то сделать с источником этих наркотиков и обратилась ко мне.
      – Чтобы арестовать Гарсию?
      – Именно, – кивнула Лори. – Сначала ничего не получалось. Этот сукин сын был довольно осторожен. А потом однажды я была в суде, давала показания по одному делу, и именно в этот день мой напарник взял его с поличным. Мы арестовали его, и я думала, что все наконец закончилось.
      – Но ничего не закончилось, – сказал я, подавая, как в пьесе, ожидаемую реплику.
      – Гарсию выпустили через два дня. Его адвокат убедил судью, что обыск был незаконным, так как для него не было никаких причин.
      – И тебе больше никогда не удавалось прищучить его?
      – Нет, – сказала она. – Потом разразился этот скандал с Дорси, и я ушла из полиции.
      – А что случилось с дочерью твоей подруги?
      – Она сбежала из дому через пару месяцев, и больше ее никто не видел. Надо полагать, постигает прелести уличной жизни. Четырнадцать лет… – Говоря это, Лори сделала над собой усилие, чтобы не расплакаться, и в ее глазах стояла боль. Она чувствовала себя виноватой в том, что ее подруга потеряла дочь из-за наркотиков.
      Этот случай, по-видимому, много значил для нее, а я до сих пор ничего не знал. Чего еще я о ней не знаю? О каких еще глубоких личных травмах она молчит в понедельник, среду и пятницу вечером? И как я должен себя чувствовать из-за того, что она никогда раньше не допускала и мысли о том, чтобы рассказать мне нечто подобное?
      Я снова перевел разговор на животрепещущую тему.
      – Почему ты считаешь, что Гарсия не мог убить Дорси?
      – Понимаешь, Энди, Дорси пятнадцать лет был тайно связан с преступным миром. Я работала с ним уже после того, как эта тайна открылась, но достаточно хорошо успела его узнать. Это был упрямый и чертовски опасный сукин сын, он чуял беду за милю. Трудно представить себе, как кто-то мог его убить, а уж мелкая сошка вроде Гарсии не могла сделать это ни при каких условиях. Даже если бы Дорси привязать к дереву, а Гарсии выдать базуку и танк, Дорси бы с него с живого кожу снял через тридцать секунд.
      Что мне хотелось сказать, так это: «Поздравляю, ты опять права, Лори! Парень, который действительно виновен, сидел в этом самом кресле вчера. Покажи ей, что она выиграла, дружок!» И то, что я не мог ей этого сказать, злило меня, однако ничего тут поделать нельзя.
      – Скорее всего, полиция знает то же, что и ты, – сказал я. – Но у них, должно быть, что-то есть на него, а то бы ему не предъявили обвинение в убийстве. Может быть, он с тех пор вырос в матерого уголовника?
      – Это нереально, – покачала головой Лори.
      Уверенность, прозвучавшая в ее голосе, удивила меня.
      – Никаких сомнений?
      – Абсолютно, – тихо сказала она, глядя мне прямо в глаза.
      Здесь были подводные камни, которые я решил обойти. Наш разговор окончательно угас из-за недостатка новой информации, так что Лори за ней и отправилась. Я остался в одиночестве, надеясь все обдумать.
      Для того, чтобы взяться за защиту клиента, я должен был, по меньшей мере, понимать, что он невиновен. Это жесткое убеждение серьезно сокращало мой послужной список, однако для меня тут не было выбора. Разумеется, почти никогда нельзя знать наверняка, что твой клиент невиновен. Все, что у меня было в начале любого дела, это недоверие к фактам, которые представляло обвинение, и вера и убежденность в том, что мой клиент говорит мне правду. Даже в самых удачных делах мне никогда не удавалось полностью доказать невиновность клиента; я всего лишь надеялся, что смогу поставить его вину под серьезные сомнения. И дело Уилли Миллера – яркий тому пример.
      Нынешняя ситуация выглядела совершенно иначе. Я мог быть совершенно уверен, что Гарсия невиновен, потому что я знал, кто виновен. Тут было немало пищи для размышлений, а лучше всего я размышляю, выгуливая Тару на утином пруду. Чем и собирался заняться, когда Эдна объявила, что у меня в 11.15 встреча и клиент уже пришел. Поскольку клиентов в данный момент у меня не было и уж на 11.15 я встреч не назначал, звучало это сильно.
      Оказалось, что в 11.15 мне предстоит встретиться с двоюродным братом Эдны, биржевым маклером Фредом. Вообще-то встретиться с ее кузеном Фредом когда-нибудь в необозримом будущем я действительно обещал, малодушно рассчитывая, что это будущее никогда не наступит. Но вот оно наступило, и пока я попытался сообразить, можно ли удрать через окно, в мой кабинет вошли Эдна и человек, который, как она считала, лучше всего распорядится моими двадцатью двумя миллионами, – кузен Фред.