– Да, сэр, – сказал он.
      – Хорошо. Знали ли вы лейтенанта Дорси или, может быть, контактировали с ним, прежде чем столкнулись с ним в расследовании?
      – Нет, мы не были знакомы и не встречались.
      – В течение вашего расследования бывали случаи, когда вам приходилось напрямую контактировать с ним?
      – Нет.
      Я попросил его вкратце рассказать о своем наблюдении за Дорси в ходе расследования. Мои вопросы были краткими и поставленными так, чтобы можно было давать быстрые ответы, потому что слишком велика была опасность, что вмешается Топор.
      Конноли признался, что он, в сущности, практически не видел Дорси и был мало осведомлен о его деятельности. Одно он знал и подтвердил: Дорси имел связи с организованной преступностью и поддерживал их способами, которые его полицейское начальство не одобрило бы.
      – Были ли вы знакомы с человеком по имени Роджер Кэхилл, также известным под именем Джеффри Стайнз?
      – Не был.
      Я отпустил Конноли, и Дилан не стал проводить перекрестный допрос. Вместо этого он попросил подойти посовещаться к судье и в ходе совещания снова принялся просить Топора прекратить «эту бесполезную трату времени суда». Поскольку Хоббс не мог нас слышать, я пообещал, что не буду вызывать четверых из семи свидетелей, которых я вызвал на сегодня, и ограничусь еще двумя – агентами Хоббсом и Сподек. Топор принял этот компромисс, и я вызвал Дарена Хоббса на свидетельскую кафедру.
      Я могу по пальцам пересчитать, сколько раз я наблюдал, как свидетели осознанно делают самообвиняющие заявления, – и ни одного пальца не загну. Не было такого. А жаль – я был бы счастлив оказаться на суде вроде того, который был в фильме «Несколько хороших парней». Я бы вызвал свидетелем Джека Николсона, чтобы он мог выкрикнуть мне с кафедры: «Вы никогда не докопаетесь до правды!» – а затем в неистовстве признать свою вину. Но мне никогда так не везло, и я не ждал, что повезет с Хоббсом. Он опорочит свое честное имя только в том случае, если не поймет, что делает именно это, – он подвергнет себя опасности, только если не будет подозревать о ее существовании.
      – Доброе утро, агент Хоббс.
      – Доброе утро.
      – Как я уже говорил агенту Конноли, меня не интересуют детали вашего расследования. Я просто хочу, чтобы вы рассказали, что вы знали о лейтенанте Дорси и какое впечатление он на вас производил. Вы понимаете меня?
      – Понимаю.
      – Вы участвовали в расследовании, по которому проходил лейтенант Дорси. Это соответствует действительности?
      – Он проходил по этому делу лишь косвенно.
      – Да, я знаю. Были ли вы знакомы с лейтенантом Дорси до того, как столкнулись с ним в ходе расследования? Или, может быть, вы случайно встречались?
      Хоббс даже глазом не моргнул – у этого сукина сына ложь от зубов отскакивала.
      – Нет, я не встречался с ним.
      – Вам случалось контактировать с ним напрямую в ходе расследования?
      – Нет.
      – А после того, как следствие было приостановлено?
      – Нет.
      Я задал Хоббсу еще несколько вопросов о деятельности Дорси в период, к которому относилось расследование, – те же самые вопросы, которые перед этим задавал Конноли. В конце я спросил:
      – Были ли вы знакомы с человеком по имени Роджер Кэхилл, также известным как Джеффри Стайнз?
      – Нет. Не считая того, что слышал от вас и читал в газетах.
      – Спасибо, – сказал я. – Больше нет вопросов.
      Мне ужасно хотелось добавить: «Вот ты и попался, сукин сын», но я сдержал этот порыв. Дилан вновь отказался от перекрестного допроса, и я немало удивил его и Хоббса, попросив Топора не отпускать Хоббса, дабы он был доступен для повторного вызова сегодня же утром. Я заметил мимолетную тень беспокойства налице Хоббса, но он до сих пор не догадывался о том, какую яму только что вырыл себе.
      – Защита вызывает Синди Сподек.
      Синди поднялась с места и направилась к свидетельской кафедре. Пройдя мимо Хоббса, она заглянула ему прямо в глаза. Если до сих пор он не знал, что попал в яму, то теперь должен был понять.
      – Агент Сподек, – начал я, – кто ваш непосредственный начальник в ФБР?
      – Особый агент Дарен Хоббс.
      – Человек, который свидетельствовал перед тем, как вы сюда вышли?
      – Да.
      – Вы присутствовали в зале суда в то время, когда он давал показания?
      – Да, присутствовала.
      Краем глаза я заметил, как Хоббс напрягся, внимательно вслушиваясь.
      – Вы слышали все, что сказал особый агент Хоббс с этой кафедры?
      – Да.
      – Насколько вам известно, говорил ли он правду?
      – Нет.
      Дилан и Хоббс одновременно вскочили с мест. Дилан, вскочив, выкрикнул: «Протестую, ваша честь». Хоббс же понятия не имел, что делать, поэтому он озадаченно огляделся и сел на место.
      Топор вызвал нас обоих на совещание, чтобы обсудить протест Дилана. Дилан кипел от ярости, и поскольку присяжные не могли его слышать, он начал терять терпение.
      – Ваша честь, Карпентер превращает суд в фарс!
      Начинать разговор с Топором с того, что его суд – это фарс, – не самая мудрая стратегия. Все-таки он получил свое прозвище не за то, что гладил юристов по головке, и вполне возможно, что сейчас мы все станем свидетелями еще одного обезглавливания. А я просто стоял рядом, вел себя хорошо и был совершенно ни при чем.
      Дилан мгновенно понял, что он сказал, и попытался отыграть назад.
      – Прошу прощения, ваша честь, но это абсолютно недостойная адвоката тактика.
      – Какую тактику вы имеете в виду, Дилан? – спросил я елейным голосом.
      Но Дилан не собирался вступать со мной в пререкания – он обращался только к Топору.
      – Ваша честь, защита вызвала агента Хоббса, используя ложный повод.
      – Какой повод вы имеете в виду, Дилан? – промурлыкал я.
      Тогда Топор повернулся и уставился на меня.
      – Я предпочел бы, чтобы вы объяснили, к чему вы ведете, прежде чем я остановлю вас.
      Я кивнул.
      – Ваша честь, я сказал, что допрошу этих свидетелей, включая Хоббса, и вопросы будут касаться их знакомства с Дорси. Я это и делаю. Я предполагал, что подозреваемый Хоббс будет лгать, но я не знал этого точно, пока он не солгал. И эта ложь, как я намерен продемонстрировать суду, имеет прямое и ключевое отношение к делу.
      – Он обвиняет своего собственного свидетеля, – возмутился Дилан.
      – Своего собственного враждебногосвидетеля.
      Я знал, что Топор недоволен мною. Он считал, что я манипулирую судом в собственных целях, и фактически я делал именно это. Но я не лгал, и у него не было никакой законной причины запретить мне продолжать.
      – Мистер Карпентер, я намерен позволить вам продолжать, но будьте очень осторожны. Если я замечу, что вы поступаете нечестно по отношению к суду, у вас будут большие неприятности.
      – Да, ваша честь, я понимаю.
      Я приготовился возобновить допрос Синди, которая непреклонно стояла за свидетельской кафедрой, без сомнения наблюдая, как ее карьера с треском рушится. Хоббс уставился на нее, пытаясь запугать. Но не тут-то было.
      – Агент Сподек, вы сказали, что особый агент Хоббс в своих показаниях говорил неправду.
      – Да, он лгал.
      – Какая часть его показаний была ложью?
      – Почти все, что он сказал после того, как представился.
      Присяжные засмеялись, но Сподек даже не улыбнулась. Она была суровой женщиной.
      – Говоря кратко, особый агент Хоббс утверждал, что он никогда не встречался и не говорил с лейтенантом Дорси. Соответствовало ли действительности это утверждение?
      – Нет. Я присутствовала при их встречах не менее полудюжины раз.
      – Как это происходило?
      – Обычно мы выезжали на машине, работали над делом, а затем останавливались в месте, по-видимому, заранее оговоренном. Лейтенант Дорси ждал нас там, и они разговаривали.
      – Вы слышали хотя бы один из этих разговоров?
      Она кивнула.
      – Частично я слышала два из них.
      – О чем же они говорили?
      – Они обсуждали связи лейтенанта Дорси с конкретными криминальными авторитетами. Говорили о защите лейтенанта Дорси от преследования местных властей.
      – Лейтенант Дорси беспокоился об этом? – спросил я.
      – Очень беспокоился.
      Я украдкой бросил взгляд на Хоббса, который выглядел как новичок в давно сформировавшемся классе, которого учитель только что попросил «изобразить возмущение». И ведь что самое забавное, он думает, что это худшее, что должно сейчас произойти. Будьте покойны, особый агент, представление еще впереди.
      – Агент Хоббс также сказал, что не был знаком с Роджером Кэхиллом. Это также было ложью?
      – Абсолютной ложью, – сказала она и затем описала две встречи Хоббса с Кэхиллом, хотя тогда она и не знала его имени, пока не увидела фотографию в газете после убийства Барри. Это была главная причина того, что она позвонила мне и рассказала о Мердеке, еще одном человеке, с которым, как она знала, Хоббс встречался перед тем, как тот сел в тюрьму.
      Я еще немного порасспрашивал ее насчет лжесвидетельства Хоббса, а затем спросил, не владеет ли она какой-либо информацией о первом звонке в службу 911, в котором убийцей был назван Оскар Гарсия.
      – Да, – сказала она, – это я звонила.
      – Зачем?
      – По поручению агента Хоббса. Он сказал, что у него есть информация о том, что Гарсия виновен, но он не хочет, чтобы эта информация исходила от ФБР.
      – А вы не знаете, почему он не позвонил сам?
      – Нет.
      – Возможно, он хотел, чтобы в трубке прозвучал женский голос с целью дать обвинению возможность обвинить мою подзащитную в том, что это она звонила?
      Дилан возразил, и Топор поддержал протест. Я сказал Топору, что хочу повторно вызвать Хоббса, и Дилан приберег вопросы к Синди до того момента, как Хоббс закончит свидетельствовать. Дилан был не дурак, он понимал, что путешествует по минному полю, – и надеялся, что Хоббс как минимум снабдит его картой этого поля.
      Хоббс вновь оказался на свидетельской кафедре. Сейчас он был куда менее спокоен и самоуверен, чем когда был на ней в первый раз. А ведь прошло всего каких-то десять минут…
      – Агент Хоббс, – начал я, – надеюсь, вы внимательно слушали показания агента Сподек?
      – Да.
      – Не хотите ли вы изменить свои предыдущие показания, сообразуясь с тем, что она сказала?
      – Нет, не хочу.
      – Следовательно, вы настаиваете на том, что это агент Сподек лжесвидетельствовала, я правильно вас понимаю?
      – Она не сказала ни единого слова правды.
      – У вас есть предположения, с чем это может быть связано?
      – Агент Сподек – бессовестная и малообразованная женщина. Я намеревался рекомендовать руководству уволить ее из Бюро. Подозреваю, она догадывалась об этом и решила воспользоваться ситуацией, чтобы нанести мне превентивный удар.
      – Значит, она лжет, а вы нет.
      Он кивнул.
      – Она лжет, а я нет.
      – Вы не были знакомы ни с Апексом Дорси, ни с Роджером Кэхиллом?
      – Не был.
      В этот момент, как мы заранее договорились, в зал суда явился капитан Рейд в военной форме. Он подошел к Кевину, шепнул ему что-то и вручил лист бумаги. Кевин пробежал его глазами, улыбнулся и указал капитану Рейду место на скамье свидетелей. Затем подошел ко мне и сделал вид, что шепчет мне что-то на ухо. Хоббс наблюдал за происходящим с едва скрываемым ужасом.
      – Особый агент Хоббс, вы служили в Войсках особого назначения во Вьетнаме?
      Хоббс не ответил. Я видел, как его мозги скрипят, пытаясь придумать, что делать, – видел так же ясно, как если бы смотрел на компьютерную томограмму его мозга.
      – Вы слышали мой вопрос?
      Моя реплика вновь поставила его перед выбором. Он был уверен, что капитан Рейд, видимо, принес несомненное свидетельство его армейского знакомства с Кэхиллом и Дорси. Отрицать это означало лжесвидетельствовать еще более вопиюще, чем прежде.
      – Вы служили в Войсках особого назначения во Вьетнаме?
      – Да.
      – Вы были в звании первого лейтенанта?
      – Да.
      – Вы командовали небольшим секретным отрядом, который действовал в тылу врага?
      – Это засекреченная информация.
      – Думаю, война уже закончилась, агент Хоббс. Были ли Роджер Кэхилл и Алекс Дорси под вашим командованием?
      Он ответил так тихо, словно надеялся, что его никто не услышит.
      – Да.
      Однако возникший в рядах присутствующих и присяжных шум показал, что они ясно расслышали ответ.
      – Следовательно, вы знали их? Поддерживали с ними контакт?
      – Да.
      – Значит, агент Сподек сказала правду? Когда вы двадцать минут назад утверждали, что никогда не встречались с ними, вы лгали?
      – Я не думал, что вы имеете в виду нашу службу в армии. Я решил, что вы имеете в виду недавние события – то, что происходило во время расследования.
      – Вы опять лжете, агент Хоббс, не так ли?
      – Нет.
      – Посмотрим, правильно ли я вас понял, – сказал я. – Вы знали этих людей в армии, но с тех пор не встречались?
      Он кивнул.
      – Да. Именно так.
      – И вы заявляете это, будучи полностью осведомленным об ответственности за лжесвидетельство, принятой в штате Нью-Джерси?
      – Да.
      Я представил в качестве улики магнитофонную запись, которую дала мне Синди. В практике ФБР все звонки из кабинетов агентов записываются, дабы защищать агентов и помогать в расследованиях. Синди подумала, что ей может понадобиться защитить себя, и изъяла запись одного из разговоров Хоббса с Дорси. Теперь я дал суду прослушать запись.
      Это была совершенно убойная улика, ясно демонстрировавшая сговор между Дорси и Хоббсом, и хотя Хоббс открыто не признался ни в одном преступлении, ни у кого не вызывал сомнений тот факт, что сегодня во время дачи показаний особый агент неоднократно лжесвидетельствовал.
      Я спросил Хоббса, был ли Мердек в его отряде и известно ли ему, что Мердек недавно был убит. Он признал, что служил вместе с Мердеком, однако отрицал, что знает о его убийстве. Ни одна живая душа в зале ему не поверила.
      Я закончил, и Дилан даже не стал вести перекрестный допрос той жалкой оболочки, которая была ранее особым агентом Хоббсом. Его поражение было абсолютным, Хоббс был уничтожен.
      Хе-хе-хе.

* * *

      На ставшую традицией вечернюю встречу мы собрались успокоенные. Дело было почти закончено, единственный вопрос, который еще надо было урегулировать, – стоит ли Лори выйти на свидетельскую кафедру.
      Лори все еще хотела этого, но в свете сегодняшних событий готова была выслушать возражения. Мы с Кевином убеждали ее в главном – на данный момент ей уже нечего добавить, а потенциальная опасность слишком велика.
      Я чувствовал, что должен умерить энтузиазм, – несмотря на то, что сегодня мы победили, в целом наше положение пока оставалось довольно шатким. Присяжные могут просто решить, что вся наша защита, сконцентрированная на Хоббсе, Дорси и Кэхилле, весьма интересна, но не имеет отношения к делу. Единственное вещественное доказательство в убийстве Дорси по-прежнему указывало на Лори, и присяжные могут поверить этой улике.
      Спор был жарким, однако Лори в конце концов доверилась нашему опыту и согласилась не выступать свидетелем. Это позволило сосредоточиться на заключительной речи, которая в данном деле будет гораздо более важной, чем обычно. От нас зависит, удастся ли убедить присяжных, что все сказанное нами имеет прямое отношение к делу и, по меньшей мере, создает обоснованные сомнения в виновности Лори.
      Газеты пестрели новостями из зала суда, и уже гулял слух, что Хоббс будет арестован и ему предъявят обвинения в лжесвидетельстве. Директор ФБР лично сделал заявление, что Хоббс временно отстранен от должности и оба расследования, федеральное и местное, идут полным ходом. Это радовало, но это будет слабым утешением, если в результате Лори не оправдают.
      Следующий день в суде мы начали с заявления о том, что защита закончила излагать свою версию. Дилан сообщил Топору, что готов произнести заключительную речь.
      – Леди и джентльмены, господа присяжные, – вымолвил он, – в начале открытых слушаний я говорил вам, что улики доказывают: Лори Коллинз убила Алекса Дорси. Я предупреждал вас, что защита будет использовать разные ловкие ходы и трюки, дабы отвлечь ваше внимание, но вам необходимо сосредоточиться на фактах. Я говорил вам это в начале суда, и мое мнение не изменилось. Улики были представлены, факты очевидны. Защита оказалась еще более надуманной, чем я ожидал, и вместо фактов вам представили сюжет шпионского романа – зеленые береты, заговоры и ложные обвинения. На этом процессе было обнаружено, что агент ФБР лжесвидетельствовал. Я не стану оспаривать этот факт – мы все своими глазами видели это. Но какое отношение это имеет к нашему делу? Нет никаких улик, указывающих на то, что он мог совершить убийство, которое вы должны осудить. По сути, он, как федеральный служащий, вообще никакого отношения не может иметь к этому делу – его расследовала полиция Паттерсона. Никто не вышел на свидетельскую кафедру и не сказал, что у федерального агента были какие-либо счеты к подзащитной. Так зачем же ему подставлять ее? В этом нет никакого смысла. Да, агент Хоббс лгал – возможно, чтобы скрыть свой стыд из-за того, что имел дело с преступниками и продажным полицейским. Это интересно, это захватывающе, и соответствующее расследование уже началось, но это не имеет никакого – я повторяю: абсолютно никакого – отношения к убийству Алекса Дорси. Полиция штата доказала обвинения, доказательства неоспоримы, нет никаких обоснованных сомнений, и поэтому я прошу вас, леди и джентльмены, признать Лори Коллинз виновной в убийстве лейтенанта Алекса Дорси.
      Я поднялся, чтобы прочесть свою заключительную речь, понимая, что мне предстоит тяжелая работа. В идеале адвокату необходимо еще раз перечислить улики, представленные ему в ходе суда, и подвести итоги. Однако наше дело слушалось в мире, далеком от идеала, поэтому передо мной стояла задача объяснить, какого черта мы вообще представили эти улики и какое отношение они имеют к делу.
      – Леди и джентльмены, – начал я, – в биографии Лори Коллинз нет ничего – ни одного события, указывающего на то, что она способна совершить такой жестокий поступок, как убийство Алекса Дорси. Напротив, вся ее жизнь была посвящена служению общественному спокойствию и правосудию. Обвинение утверждает, что она совершила это убийство, и приводит в доказательство конкретные улики. Я утверждаю, что ее подставили и эти улики были сфабрикованы убийцей, дабы его версия выглядела достоверно.
      Но мистер Кэмпбелл совершенно отвергает саму идею о сфабрикованном обвинении. И это после того, как признался вам, что обвинял Оскара Гарсию в этом же самом убийстве только потому, что Гарсию подставили. Мистера Гарсию могли подставить, а мисс Коллинз – нет? Почему он не может это объяснить?
      Давайте посмотрим, как он это аргументирует. Он утверждает, что мисс Коллинз сфабриковала обвинение против Гарсии, чтобы отомстить человеку, которого, как он предполагает, она ненавидела. Однако не далее как вчера агент ФБР Синди Сподек призналась, что это она звонила в службу 911 и обвиняла Гарсию. Мисс Коллинз не имеет к этому никакого отношения. Мистер Кэмпбелл ошибся в этом случае, как ошибался и во всем деле.
      Эта тема заставляет меня упомянуть об особом агенте Хоббсе. Даже мистер Кэмпбелл признает, что Хоббс лжесвидетельствовал. Мне точно не известно, что и почему сделал мистер Хоббс, но я могу выстроить теорию. Она может быть верной, может быть неверной, а возможно, истина находится где-то посередине.
      Я полагаю, что Хоббс возглавлял группу – почти в том же составе, что была под его командованием во Вьетнаме. Я предполагаю, что они находили способы попирать закон и совершать преступления, а роль Хоббса в этой группе состояла в том, чтобы защищать их от закона и получать за это долю в их прибылях.
      И он покрывал преступления Дорси, однако наступил момент, когда он больше не смог его защищать. Дорси не хотел садиться в тюрьму – и угрожал Хоббсу, что разоблачит его. Возможно, Дорси действительно намеревался сфальсифицировать свою смерть, но Хоббса такое развитие событий не устраивало, и он убил его – или поручил это Роджеру Кэхиллу. А когда Мердек согласился поговорить со мной, Хоббс убил и его.
      Прежде чем убить Дорси, он либо обманом, либо силой заставил его наговорить на диктофон сообщение для мисс Коллинз, которое и прокрутил, позвонив ей, чтобы мы думали, будто Дорси жив, и пошли по ложному следу. Потому что как настоящий убийца, пытающийся отвлечь от себя внимание, Хоббс был крайне заинтересован в том, чтоб мисс Коллинз была признана виновной.
      Как я уже сказал, это всего лишь теория, хотя я уверен, что многое в ней соответствует действительности, учитывая те факты, которые были вам продемонстрированы в ходе суда. Согласны ли вы, что эта теория может оказаться справедливой? Уверен, что согласны. Вы можете утверждать без обоснованных сомнений, что я не прав? Думаю, нет.
      Одним из множества необычных фактов в этом деле стал тот факт, что адвокат подзащитной выступил главным свидетелем защиты. Я стоял здесь, перед вами, на свидетельской кафедре, и говорил, что Роджер Кэхилл признался мне в убийстве и назвал место за стадионом Хинчклифф, где якобы лежала егоокровавленная одежда. Я говорил также, что сам послал мисс Коллинз обследовать это место, чтобы обнаружить эту одежду.
      Если я говорил правду, мисс Коллинз невиновна. Это ясно как день. Вы можете верить или не верить мне, но можете ли вы быть на сто процентов уверены, что я лгал вам? Думаю, нет. А если нет, то вы должны проголосовать за оправдательный вердикт.
      Я очень хорошо знаю Лори Коллинз – возможно, лучше, чем кого-либо на этой планете. Она не более способна на подобное убийство, чем замахать руками и вылететь в окно.
      Убийство, вне зависимости от того, кто убит и кем он был при жизни, – всегда трагедия. Прошу вас, не усугубляйте эту трагедию, превращая мисс Коллинз в еще одну жертву. Она невиновна, и она уже прошла через ад. Я прошу вас поступить правильно и вернуть Лори Коллинз ее право жить и быть свободной.
 
      Развернувшись и направившись к Лори, сидевшей за столом защиты, я испытал весьма эгоистическое чувство. Мне стало ясно, что я боролся не только за жизнь Лори, но в не меньшей степени и за свою жизнь.
      Я просто не мог вообразить себе свою жизнь, в которой нет Лори, потому что она будет сидеть в тюрьме. Это было бы непередаваемо жалкое и бессмысленное существование, и сознание того, что двенадцать чужих людей могут превратить этот кошмар в реальность, заставило мой желудок болезненно сжаться от ужаса.
      Кевин и Лори пожали мне руку и шепнули, что я был великолепен, но присяжные сидели безучастно, не глядя ни на меня, ни на Лори, ни на кого-либо еще. Мне хотелось подойти к ним и трясти до тех пор, пока до них не дойдет, кто здесь хорошие парни. А еще мне хотелось как следует запомнить их лица, чтобы, если они обвинят женщину, которую я люблю, в убийстве, выследить каждого, отрезать его пустую голову, а потом спалить его вонючую тушу.
      Топор зачитал им текст закона, который, если выкинуть все заумные формулировки, растянувшиеся на час, сводится к следующему: «Если вы считаете, что она виновна и у вас нет обоснованных сомнений, – голосуйте за обвинение». После этого отослал их для дебатов, хотя присяжные и заявили, что, поскольку сегодня уже поздно, совещаться они начнут завтра утром.
 
      Тем вечером Кевин снова приехал к нам, просто по привычке, поскольку делать нам больше было нечего. Мой обычный способ ожидания вердикта присяжных состоял в том, что я оставался в полном одиночестве (не считая Тары), материл всех, кто нарушал мое уединение, и суеверно относился к каждой примете.
      Сейчас я не мог оставаться один, по крайней мере, в своем собственном доме, поскольку Лори все еще находилась здесь под домашним арестом. Не хотелось мне и материться, поскольку я понимал, что она волнуется и мучается куда сильнее меня. Единственное, что мне оставалось, – быть суеверным, и я решил, что для компенсации буду соблюдать все суеверия в тройном размере.
      Нам явно не стоило смотреть телерепортажи с комментариями по поводу предполагаемого вердикта, но не было сил удержаться от этого. Некоторые комментаторы считали, что у нас неплохие шансы, но большинство склонялись к тому мнению, что если присяжные последуют букве закона, то дело проиграно. И все сходились во мнении, что если бы не появление в суде Хоббса, мы потерпели бы полный крах.
      Второй пункт, по которому у журналистов не было разногласий, состоял в том, что чем дольше присяжные обсуждают вердикт, тем лучше для нас. Если присяжные отвергнут нашу теорию об отношении Хоббса к убийству, они быстро проголосуют за обвинительный вердикт. Если же они решат принять эту теорию или, по крайней мере, рассмотреть ее, то это займет гораздо больше времени. Разумеется, в этом предположении «чем дольше, тем лучше» не рассматривалась вероятность того, что нас всех хватит инфаркт, и мы не дождемся вынесения вердикта.
      За завтраком, ровно в девять утра, мы с Лори переглянулись и поняли, что вот сейчас присяжные собрались и решают ее судьбу. Этого хватило, чтобы я подавился оладьей.
      Раздался звонок в дверь – пришло сообщение с курьерской почтой. Письмо было от моих оппонентов по иску Уилли Миллера, и в конверте лежал банковский чек на сумму более одиннадцати миллионов долларов. Поскольку двести тысяч из этих денег принадлежали Эдне, она была счастлива отнести чек в банк и депонировать его.
      Я позвонил Уилли и Кевину и рассказал им новости. Уилли поведал мне, что он уже решил, что будет делать с частью своих денег. Я предположил, что он собирается купить яхту, на которой сможет курсировать вокруг бедных районов, но он меня опроверг.
      – Я собираюсь инвестировать эти деньги, – сказал он. – Но прибыли, похоже, не будет.
      – Большинство инвестиций таковы, – сказал я. – Но обычно просто не подозреваешь, что так и будет.
      – Я хочу, чтобы ты вошел в дело, – сказал он. – Пополам.
      Мне было сейчас не до инвестиций, поэтому я предложил ему:
      – Позвони после суда, мы обсудим это с кузеном Фредом.
      В полдень приехал Кевин, и мы все расположились в гостиной, ожидая звонка и надеясь, что он раздастся не очень скоро. Через какое-то время я встал и открыл окно – наше напряжение давило, подобно духоте.
      В полчетвертого телефон зазвонил. Эдна сняла трубку и нервно сообщила мне, что звонит Рита Голден, судебный пристав. У Риты могло быть много других причин звонить, не обязательно чтобы сообщить вердикт. Присяжные могли попросить протокол свидетельских показаний, один из них мог заболеть, они могли не прийти к единому решению и отложить голосование на завтра и т. д. и т. п. Каждое событие из вышеперечисленных устроило бы меня.
      – Алло? – крайне оригинально начал разговор я.
      – Энди, – сказала Рита, – вердикт вынесен. Топор вызывает всех в суд к пяти часам.
      – Хорошо, – сказал я, и она продиктовала мне еще несколько инструкций.
      Я повесил трубку и сообщил новости Лори, Кевину и Эдне. Наши надежды на долгую дискуссию присяжных не оправдались, но никто не стал упоминать об этом.
      – Когда выезжаем? – спросила Лори.
      – Примерно через час, – ответил я, прежде чем вылить на нее тот же ушат холодной воды, который Рита вылила на меня. – Лори, думаю, тебе стоит упаковать кое-какие вещи. На случай… – Я не закончил фразу, потому что ее окончание звучало бы примерно так: «На случай, если прошлая ночь была последней, которую ты провела вне стен тюрьмы».
      Лори кивнула и поднялась в спальню, чтобы сложить чемодан. Кевин не произнес ни слова, он чувствовал то же, что и я. Бессилие и страх. Бессилие от того, что мы больше никак не можем повлиять на события, а страх – поскольку судьба Лори уже решена.
      Самое ужасное – мы оба чувствовали, что проиграли.
      Вокруг здания суда царил хаос, но нас провели сквозь толпу в зал суда до назначенного времени. Все, что произошло с того момента, как позвонила Рита, я воспринимал, как в замедленном кино, хотя умом понимал, что на самом деле события развиваются с бешеной скоростью.
      С тех пор, как мы выехали из дому, Лори не проронила ни слова – я не знаю, как она держалась. Зато Кевин, наоборот, ни на минуту не замолкал, сыпля оптимистическими шутками, ни в одну из которых мы на самом деле не верили. Да, в сущности, было и неважно, кто из нас что делал и что чувствовал – наша судьба была уже решена, и всего через несколько минут придется предстать перед этим решением, каким бы оно ни было.
      Топор вышел в зал суда, вынес строгое и категорическое предупреждение – не должно быть никаких эмоциональных взрывов, когда вердикт будет зачитан, и пригласил присяжных. Их лица были мрачны, они отводили глаза, стараясь не смотреть ни на защиту, ни на обвинение.
      Лори нагнулась ко мне и шепнула на ухо:
      – Спасибо тебе, Энди. Неважно, что они решили, – ты проделал потрясающую работу. Я люблю тебя больше, чем ты можешь себе представить.
      Я не знал, как ответить на такое выражение понимания и благородства, поэтому промолчал.
      Топор попросил старшину присяжных передать конверт с вердиктом помощнику судьи, который отнесет его судебному приставу. Затем он сказал:
      – Подсудимая, встаньте, пожалуйста.
      Лори вскочила быстро, почти вызывающе. Мы с Кевином отстали от нее лишь на секунду, и я сжал руку Лори.
      – Судебный пристав зачитает вердикт.
      Сначала Рита Голден пробежала вердикт глазами, убеждаясь, что он составлен в соответствии с формальностями, – казалось, она тихонько читает его про себя, словно бы хочет какое-то время оставаться единственным человеком, кроме присяжных, который узнает, чем все закончилось. В зале не было слышно ни единого звука, даже муха не жужжала, и слова вердикта прозвучали ясно и громко, словно я слышал их сквозь стетоскоп:
      – Мы, присяжные в деле «Штат Нью-Джерси против Лори Коллинз», считаем, что Лори Коллинз… невиновна в убийстве первой степени.
      Присутствующие скорее всего зашумели; Дилан, вероятно, расстроился; Топор, должно быть, стучит своим молотком, призывая зал к порядку – но ничего этого я не видел и не слышал. Все, что я осознавал, – это то, что мы с Лори и Кевином обнимались, и объятия были столь крепкими, что я подумал, не придется ли нас в таком виде выносить из зала суда и везти в больницу, чтобы разъединить хирургическим путем, как сиамских близнецов.