С того дня, как начался весь этот кошмар, она задавала этот вопрос не меньше сотни раз в день, и мое сердце непроизвольно сжималось, когда я слышал его. Она хотела, чтобы я сказал ей, что только что нашел нечто, какую-нибудь важную деталь, которая приведет нас к быстрой, окончательной и блестящей победе.
      – Работаю, – сказал я без особого энтузиазма и постарался не слышать звука, с которым упало ее сердце. – Это долгий процесс.
      – Я знаю, Энди. Я знаю, что это долгий процесс, – сказала она, немного выдавая свое нетерпение. – Ты мне тысячу раз говорил, что он долгий, и я хорошо это запомнила. Это долгий процесс.
      Я мог рассердиться, начать спорить, и бог весть к чему бы это привело. Вместо этого я обнял ее за плечи и крепко прижал к себе.
      – По крайней мере, две вещи я могу сказать точно. Первое: никакой это не процесс. Никогда им не был и не будет. Первое, что говорят на юридическом факультете – если вам нужен процесс, идите на экономический.
      Она улыбнулась, и я заметил, что ее ярость тает.
      – Ты сказал, что знаешь точно две вещи. Какая же вторая?
      – Что мы намерены выиграть. Я бы солгал тебе, если бы сказал, что точно знаю как, но мы обязательно выиграем дело.
      Она начала формулировать вопрос, затем передумала и положила голову мне на плечо. Я знал, что она не может до конца поверить в то, что я говорю, но надеялся, что еще поверит. Это долгий процесс.
 
      Первым свидетелем Дилана оказался четырнадцатилетний мальчишка, один из тех детей, кто увидел дым, идущий со склада в ту ночь, и позвонил в пожарное отделение. Дилан задавал ему вопросы двадцать минут, хотя мог уложиться в две, и поскольку мальчик даже тела не видел, я не стал беспокоиться и задавать ему вопросы.
      Следующим был вызван полицейский-новичок, Рики Спенсер, который был первым, кто догадался, что горит человеческое тело.
      – Вы немедленно осознали, что это было тело? – спросил Дилан.
      – Ну, было темно, и я не был точно уверен. Я не видел головы… лица… – Казалось, воспоминание до сих пор шокировало его, как шокировало бы любого человека. – Когда я осветил его фонариком, у меня не осталось никаких сомнений в том, что это такое.
      – Кроме того факта, что там было тело, не заметили ли вы еще чего-нибудь необычного?
      Спенсер кивнул.
      – Заметил. Огонь был сосредоточен вокруг тела, и еще там была почти пустая канистра примерно в десяти футах. Это, несомненно, был поджог, единственной целью которого было уничтожить тело.
      – А не знаете ли вы случайно, что показали последующие тесты? Соответствовала ли та смесь, что содержалась в канистре, той, которая стала причиной возгорания?
      – Да. Я видел отчеты.
      Я мог высказать протест на основании того, что показания даны с чужих слов, но факты были подлинными, и Дилан мог вызвать для их подтверждения другого, более осведомленного свидетеля.
      Я встал, чтобы задать свои вопросы.
      – Офицер Спенсер, та ночь на складе, вероятно, была для вас глубокой травмой.
      Он нерешительно кивнул. Дилан предупредил его, что следует опасаться злого адвоката, однако я казался достаточно безобидным.
      – Да. Я никогда раньше… – Он запнулся. – Да.
      – Вы сказали «я никогда раньше». Вы имели в виду, что никогда прежде вам не приходилось видеть ничего подобного?
      Я угадал. Он робко кивнул.
      – Но вы не думали, что ваши воспоминания могут быть неточными, не так ли? – спросил я.
      – Нет, сэр. Я все помню очень четко.
      – Хорошо, – кивнул я. – Но прежде чем вы поняли, что это горит человеческое тело, у вас были какие-нибудь предположения, что бы это могло быть?
      Он задумался.
      – Ну, я подумал, что это может быть матрац. Или, может, старый диван. Сейчас это звучит довольно глупо, но… – Он замолчал, не договорив.
      – Ничего. Я уверен, что все понимают вас. – Я посмотрел на присяжных. Они явно присоединялись ко мне и сочувствовали тому, через что пришлось пройти этому молодому человеку. – Ну что ж, – продолжал я, – вы сказали, что это было похоже на матрац или диван… значит, горевший предмет казался довольно большим?
      – Да. Это был крупный мужчина.
      – Верно. Так, а канистра с бензином… она лежала возле тачки?
      – Я не видел там никакой тачки, – сказал он.
      – В самом деле? Ну, тогда там, конечно, была каталка?
      – Нет, и каталки не было.
      Я изобразил крайнее удивление.
      – А как насчет какой-нибудь тележки или повозки?
      – Нет, ничего такого там не было.
      – Позвольте-ка, я, кажется, чего-то не понимаю. Мистер Кэмпбелл в своем вступительном слове сказал, что убийство было совершено позади стадиона Хинчклифф, а затем тело перевезли на склад. Если это правда, то не хотите ли вы сказать, что кто-то отнес его на склад?
      – Да, может быть.
      – Какое расстояние было между телом и ближайшей дверью?
      – Около сорока футов, – сказал он.
      Я продолжал загонять его в угол.
      – Значит, убийца был достаточно силен, чтобы протащить мертвое тело размером со старый диван больше чем сорок футов? – Я зашагал по направлению к Лори, дабы показать всю абсурдность утверждения, что человек ее габаритов мог сделать такое.
      – Я думаю, у убийцы была какая-нибудь повозка и он забрал ее, когда уходил. Или она забрала.
      – Тогда почему оноставил там канистру? – спросил я.
      Дилан запротестовал, что свидетель не может знать внутренней мотивации убийцы, и Топор принял протест.
      – Видели ли вы какие-либо следы колес или какие-либо другие следы, оставленные не человеческими ногами?
      – Нет, но об этом вам лучше спросить следователя.
      Я улыбнулся, зная, что таких следов возле склада обнаружено не было.
      – Я так и сделаю, можете быть уверены.
      Дилан задал еще пару вопросов, пытаясь исправить ущерб, который я мог нанести его версии.
      – Офицер Спенсер, известно ли вам, из какого материала сделаны полы в том конкретном складе?
      – Думаю, они цементные.
      – Значит, вы не думаете, что тележка могла оставить следы?
      – Думаю, не могла. Нет.
      Дилан отпустил его, и когда Топор отложил слушание до завтра, я направился домой, собираясь заняться тем, что уже превратилось в ежевечернюю рутину. Мы с Кевином и Лори пообедали, обсуждая события дня в суде. Маркус должен был присоединиться к нам, когда ему будет что добавить, – надеюсь, это скоро случится. После обеда мы перебрались в гостиную, где обсудили свои планы и стратегию, а потом Кевин и Лори ушли, оставив меня наедине с моим чтением и подготовкой к допросу завтрашних свидетелей. Это было повторение давно пройденного, однако опыт показывает, что мне это полезно.
      Было одиннадцать часов, и я сидел на диване, окруженный своими бумагами, когда в комнату вошла Тара. Она подошла и встала в паре футов от меня, словно ждала, что я позову ее.
      – Ты пришла только потому, что Лори уже спит, – сказал я.
      В ответ она запрыгнула на диван и улеглась дюймах в шести от меня.
      – Мне нужны обе руки, чтобы разбирать материалы, так что извини, никак не могу тебя погладить, – сказал я.
      Она наклонила голову, словно была озадачена тем, что я говорю. Здесь надо заметить, что наклон головы у Тары самый изящный, какой мне только доводилось видеть. Если бы «наклон головы» считался олимпийским видом спорта в восьмидесятые годы, даже судья из Восточной Германии дал бы ей десять очков.
      Затем Тара придвинулась ко мне вплотную и устроилась, положив голову мне на бедро. Это была явная попытка напроситься на ласку, и я видел это за километр.
      – Неплохая попытка, – сказал я. – Но ты меня не убедила.
      Она лизнула мою руку, и в конце концов я сдался и провел следующий час, читая и гладя ее, пока мы оба не заснули.
 
      С Кевином мы встретились в здании суда в девять утра и снова принялись обсуждать, как лучше повести себя с Ником Сабонисом, первым свидетелем, который связывает Лори с преступлением. Очень важно заставить присяжных сомневаться в его словах.
      Первый вопрос Дилана относился к событиям ночи убийства, когда Ник был вызван на склад, и к действиям, которые он предпринял. Действия были стандартные и выполнены были хорошо – тут ничего не скажешь, но к Лори все это не имело никакого отношения.
      Затем Дилан перешел к сути, и вопрос его относился к тому дню, когда Лори по моему заданию отправилась искать улики, которые, по словам Стайнза, он оставил позади стадиона Хинчклифф.
      – Она находилась там всего несколько секунд, прежде чем направилась прямо к одежде и ножу, – сказал Ник.
      – И вам показалось, что она знала, где находится то и другое? – спросил Дилан.
      – Да, – кивнул Ник, – мне именно так и показалось.
      – Вы определили, кому принадлежала одежда?
      – Это была одежда обвиняемой, мисс Коллинз.
      Я мог оспорить этот пункт, но у обвинения были данные анализа ткани и квитанции о продаже, и в данном случае протест привел бы к поражению. Нечего было пытаться доказать, что одежда не принадлежала Лори, тем более что она ей принадлежала.
      – А пятна крови? Была ли это кровь подзащитной?
      – Нет, анализ ДНК показывает, что кровь на одежде подзащитной принадлежала Алексу Дорси.
      Дилан задал вопрос о канистре с горючей смесью, найденной в гараже Лори, а затем перешел ко второй части уравнения – Оскару Гарсии, заставив Ника сказать о ненависти, которую Лори питала к Оскару. Позже он дополнит это показаниями других свидетелей, чтобы подтвердить, что Лори испытывала ненависть, и упомянуть о том, что она была замечена возле дома Оскара.
      Дилан, кажется, удивился, что я больше не протестовал, хотя добрая половина сказанного была основана на слухах. Кевин тоже был удивлен. Однако я чувствовал, что все это информация, которую присяжные и так сочтут правдой. А я не хотел, чтобы казалось, будто я пытаюсь скрыть правду, особенно потому, что я не мог этого сделать.
      Наконец Дилан закончил задавать вопросы Сабонису и переадресовал его мне.
      Я всегда считал, что суд не начался, пока не начались перекрестные допросы.
      – Лейтенант Сабонис, вы знали Алекса Дорси довольно хорошо, не так ли?
      – Мы работали вместе.
      – Это был бы хороший ответ, если бы вопрос звучал так: «Как вы с Алексом Дорси работали?» Тогда вы ответили бы: «Мы работали вместе», и мы могли бы продолжать. Проблема в том, что вопрос звучал иначе, и я надеюсь, эта проблема не будет повторяться. – Я сделал паузу. – Я не слишком быстро говорю?
      Дилан высказал протест против моего тона, однако Сабонис пропустил выпад мимо ушей. Он был опытным свидетелем и не собирался позволять мне втянуть его в ссору.
      – Да, я знал его довольно хорошо, – сказал он.
      – И когда той ночью вы увидели тело, вы были расстроены, что человек, с которым вы вместе работали и которого так хорошо знали, погиб?
      – Я еще не знал, что это он. Он был обезглавлен, а тело серьезно пострадало от огня.
      Я кивнул.
      – Значит, его невозможно было опознать из-за состояния тела?
      – Я не смог. Потребовался анализ ДНК. – По самодовольному тону Сабониса было видно, что он рад, что ему удалось вставить слово насчет ДНК. Он, вне всяких сомнений, думал, что это сделает мои дальнейшие вопросы по поводу тела беспредметными.
      – Да, – сказал я, – мы дойдем и до этого. Значит, если бы не были проведены последующие научные изыскания, вы до сих пор не знали бы, кто был тот несчастный?
      – У него на пальце было особое кольцо, которое я заметил в морге. Я видел это кольцо раньше на пальце Алекса.
      – То есть вы хотите сказать, что смогли опознать обезглавленное тело по кольцу на пальце, я правильно вас понимаю?
      – Я хочу сказать, что кольцо указывало на то, что это с большой вероятностью тело Алекса Дорси.
      Я взял кольцо, которое Дилан представил в качестве улики, и вручил его Нику.
      – Вы узнаете это кольцо? Это то же самое кольцо, которое было на его пальце в ту ночь?
      – Да, – кивнул он, – думаю, это оно.
      – Не могли бы вы примерить его?
      Ник надел кольцо на палец и посмотрел на меня, будто ждал, о чем я еще его попрошу.
      – Алекс, мы так беспокоились о тебе, – сказал я, вздохнув с притворным облегчением. – Нам сказали, что ты погиб.
      Топор сделал мне предупреждение даже раньше, чем Дилан успел возразить.
      – Прошу прощения, ваша честь, – сказал я, затем вновь повернулся к Сабонису. – Вы и естьАлекс Дорси, не так ли? – спросил я.
      Дилан подпрыгнул.
      – Протестую, ваша честь! Это несерьезно. Защите известно, кем является свидетель.
      – Принимается, – сказал Топор, глядя на меня так, что я, кажется, задымился. – Будьте осторожны, мистер Карпентер.
      Неустрашенный, по крайней мере, не до конца устрашенный, я попытался снова.
      – Указывает ли кольцо на то, что вы с большой вероятностью Алекс Дорси, раз оно надето на ваш палец?
      Дилан снова запротестовал, но на сей раз Топор отклонил протест.
      – Нет, не указывает.
      – Однако то же самое кольцо, будучи надетым на палец обезглавленной жертвы, которую невозможно было опознать, каким-то образом навело вас на мысль, что жертва скорее всего Алекс Дорси? Я вас правильно понял?
      – Это не единственное доказательство, на которое мы опирались. Вы можете обратиться к результатам анализа ДНК.
      Теперь была моя очередь злиться.
      – Вы уже второй раз упоминаете ДНК, как будто мистер Кэмпбелл вас об этом специально попросил. Он вам что, леденец обещал, если вы сделаете то, что он скажет?
      Я заметил вспышку гнева в глазах Сабониса и понял, что не зря задал этот вопрос, хотя Топор немедленно принял протест Дилана.
      Я сменил темп и обрушил на него поток вопросов.
      – Вы лично проводили анализ ДНК, лейтенант?
      – Нет.
      – Вы являетесь экспертом по ДНК?
      – Нет.
      – Вы бы опознали молекулу ДНК, если бы она вошла в этот зал, села за стол обвинения и пропела: «Ну-ка, что я за молекулярная цепочка?»
      Дилан снова запротестовал, и я сменил тему. Я люблю перепрыгивать с темы на тему, чтобы свидетель не успевал сосредоточиться.
      – Вы сказали, что мисс Коллинз недолюбливала Оскара Гарсию, что она ненавидела его. Известна ли вам причина этой ненависти?
      – Мне говорили, причина в том, что Гарсия подсадил на наркотики дочь подруги мисс Коллинз.
      – Когда это было?
      – Точно не знаю. Думаю, около двух лет назад.
      – Мистер Гарсия когда-нибудь подавал жалобу, что мисс Коллинз нападала на него? Пыталась его убить?
      – Нет.
      – Значит, она вынашивала свою чудовищную ненависть в течение двух лет и за все это время ни разу не обезглавила его? И ни разу не сожгла?
      – Нет.
      Я усилил напор.
      – В течение этих двух лет Оскар Гарсия находился под какой-либо защитой? Может быть, к нему был приставлен отряд полиции, дабы исключить возможность того, что мисс Коллинз доберется до него?
      – Он не находился под защитой полиции.
      – Не знаете ли вы, имеет ли мисс Коллинз лицензию на ношение оружия?
      – Имеет, – кивнул он.
      Я быстро переменил атаку.
      – Как вы оказались за стадионом Хинчклифф, когда туда приехала мисс Коллинз?
      – Мы получили информацию, связывающую ее с убийством Дорси. Мы организовали наблюдение, и она привела нас к стадиону, – сказал он.
      Я повел себя так, будто был удивлен его ответом, хотя на самом деле не был.
      – От кого исходила это информация?
      – Это был анонимный телефонный звонок.
      Я кивнул.
      – Ранее вы утверждали, что получили от анонимного информатора сведения, связывающие Оскара Гарсию с убийством Дорси. Это что, какой-то волшебный анонимный информатор, который указывает на того, на кого вам удобно?
      Дилан запротестовал, и Топор принял протест – кажется, это начинало входить в систему. Я переформулировал вопрос.
      – Правильно ли я понимаю, что все ваши усилия по расследованию этого дела сводились к тому, что вы сидели перед телефоном и ждали анонимного телефонного звонка?
      – В анонимных звонках нет ничего необычного. Люди часто многое знают, но не хотят, чтобы их личности были известны.
      – И иногда информация бывает верной, а иногда – ложной?
      – Да.
      – Лейтенант Сабонис, просил ли я вас поднять досье на мисс Коллинз до того, как сегодня вас вызвали свидетелем?
      – Да, просили.
      – Спасибо. Не могли бы вы рассказать присяжным, как часто детектив Коллинз была замечена в каких-либо превышениях служебного положения?
      – В ее досье нет указаний на это.
      – Были ли случаи, что она находилась под следствием, но не была признана виновной?
      – Нет.
      – Было ли в ее досье что-нибудь, что каким-либо образом указывало на ее способность совершить такую жестокость, как это убийство?
      Сабонис окинул меня невозмутимым взглядом. Он был в ярости и мог наговорить чего-нибудь, но не стал.
      – Нет, не было.
      На этом я поставил точку, и Дилан попытался затереть те дыры, которые я пробил в его версии. Затем был перерыв на ленч. И Лори, и Кевин, и я – все мы были рады показаниям Сабониса. Нам удалось заронить весьма серьезные сомнения в той области, где и без того автоматически должны были возникнуть сомнения – мог ли человек вроде Лори совершить столь жуткое преступление.
      Мы с Кевином быстро подготовились к следующему свидетелю Дилана. Это была начальник полицейской лаборатории, Филлис Дэниелс, которая должна была свидетельствовать по поводу результатов теста на ДНК. Она была нашим ключом к тому, чтобы поставить под сомнение надежность теста на ДНК, и, думаю, у нас были основания надеяться на удачу. Маркус при некоторой неофициальной поддержке Пита Стэнтона обнаружил некоторую полезную для нас информацию, касающуюся лабораторной практики.
      Двадцать лет назад Филлис Дэниелс была техником в полицейской лаборатории, не слишком хорошо образованным, однако именно она предвидела, что зарождавшаяся тогда наука о ДНК принесет огромные плоды в полицейских расследованиях. Она успешно обзавелась всем необходимым, чтобы стать экспертом, и таким образом сделала быструю карьеру – по крайней мере, настолько быструю, насколько это возможно для ученого в полицейском департаменте Паттерсона.
      Мне уже приходилось сталкиваться с Филлис в некоторых предыдущих делах. Она могла быть довольно занудной и обожала демонстрировать свой профессионализм, но ее знания и честность в самом деле подкупали. В руках Дилана она была выдающимся свидетелем, который не оставит ни у кого никаких сомнений в том, что ДНК из сожженного тела абсолютно идентична ДНК, обнаруженной в крови, которую Дорси сдавал в полицейской лаборатории. Дача свидетельских показаний проходила без всяких неожиданностей, и у меня не было никаких намерений бросать вызов.
      – Мисс Дэниелс, вы утверждаете, что образец крови лейтенанта Дорси находился в 21-м кабинете полицейской лаборатории. Как охраняется этот кабинет?
      – Там всегда сидит человек за конторкой на входе в кабинет. Двадцать четыре часа в сутки.
      – Этот человек вооружен?
      – Нет, это штатская работа. Но всякий входящий обязан расписаться.
      – Ответьте, если знаете: кабинет, где хранятся улики, охраняется так же?
      – Нет, – сказала она. – Хранилище улик охраняется вооруженным офицером.
      – Как по-вашему, вооруженный офицер – более эффективная охрана, нежели штатский наблюдатель?
      – Да, думаю, да.
      – Кто имеет право входить в 21-й кабинет, расписавшись?
      – Офицеры полиции, которым требуется доступ к материалам, хранящимся в этом кабинете.
      – Спасибо, – сказал я. – И еще одно: вы утверждаете, что ДНК в крови, помеченной как кровь лейтенанта Дорси, соответствует образцу крови в данном деле. Я правильно понимаю?
      – Да.
      – Позвольте сделать предположение. А что, если образец крови в лаборатории был заменен или неверно помечен, а на самом деле кровь не принадлежала лейтенанту Дорси? Тогда и тело, обнаруженное на складе, не могло ему принадлежать. Верно?
      – Это совершенно верно. Однако я своими глазами видела пробирку, когда делала тест.
      Я продемонстрировал лист записей из лаборатории и попросил ее прочесть отдельную его часть. Из этих записей явствовало, что Алекс Дорси дважды посещал лабораторию в течение трех недель перед своим исчезновением.
      – Нет ничего необычного в том, что он заходил туда, – сказала она. – Офицеры постоянно туда заходят.
      – Если он заходил туда для того, чтобы подменить образец крови на другой, который специально для этих целей принес с собой, – мог он это сделать?
      – Полагаю, это возможно, – нехотя ответила она.
      – То есть вы считаете такое предположение обоснованным! –спросил я.
      Это было слово, отягощенное особым смыслом: если мне удастся доказать, что существуют обоснованные сомнения в принадлежности крови Алексу Дорси, значит, мы на правильном пути. Как Дилан может доказать, что Лори убила Дорси, если он даже не может избежать обоснованных сомнений в том, что Дорси вообще мертв?
      – Я не могу дать вам точный ответ. – Это было самое большее, что она могла допустить.
      – А что, если бы вы услышали свидетельство жены лейтенанта Дорси, которая показала, что ее муж планировал фальсификацию своей смерти? Было бы в таком случае обоснованным подозрение, что он мог заменить образец крови?
      – Предполагаю, что оно было бы обоснованным.
      – Благодарю. И еще раз, чтобы расставить точки над «i»: если кровь была подменена, если это не была кровь Дорси, тогда это означает, что тело тоже не Дорси? Я правильно понимаю? – повторил я ради эффекта.
      – Да.
      Я отпустил ее с кафедры, едва сдерживая желание заорать: «Наша взяла!» У нас был на удивление продуктивный день, и свидетельство тому было отпечатано на лице Дилана.
      Выйдя из зала суда, я остановился на достаточно длительное время, чтобы дать мини-пресс-конференцию, во время которой позволил себе немного злорадства. Вопросы сами по себе свидетельствовали о том, насколько удачным этот день был для нас: репортеры хотели знать, допускаю ли я, что Топор снимет обвинения, когда прокурор закончит излагать свою версию. Я этого не допускал, но не мог же я в самом деле мешать распространению такого слуха.
 
      Мы, как обычно, заседали в гостиной вечером, и я сделал все возможное, чтобы немного умерить всеобщий энтузиазм. Лори и Кевин умом вполне понимали, что сегодня мы выиграли битву, однако до окончательной победы в этой войне еще далеко, и провозгласить ее могут только присяжные. И все же мы так привыкли к неприятным новостям, что нынешнее радостное возбуждение было вполне объяснимо.
      За обедом Лори произнесла тост за своих замечательных адвокатов, и поскольку не поддерживать тост – плохая примета, я присоединился. Я вставил свой тост – за Барри Лейтера, в некотором смысле для отрезвления. Кевина я еще никогда не видел таким счастливым, и мне пришлось потратить некоторое время, чтобы немного успокоить их обоих, дабы мы могли приступить к планированию работы с завтрашними свидетелями.
      Я почти успел подготовиться к завтрашнему дню, когда нарисовался Уилли Миллер. Он объяснил, что собирался позвонить мне и выяснить, не поступало ли встречное предложение по его делу (оно не поступало), но когда услышал по радио сегодняшние хорошие новости о нашем деле, решил зайти. И с ним был Бакс, чудо-пес.
      Бакс ходил за Уилли повсюду, и Уилли уверился, что Бакс – самая умная и замечательная собака за всю историю мира. Поскольку общеизвестен факт, что самой умной и замечательной собакой за всю историю мира является Тара, я точно знал, что его претензии чрезмерны, но позволил ему оставаться в блаженном неведении. Тем более, что Бакс был действительно довольно милым псом и, кажется, понравился Таре.
      К сожалению, Уилли тоже подхватил вирус всеобщего энтузиазма. Не имея никакого понятия о происходящем, он, однако, убежденно заявил Лори, что до ее оправдания остались считанные дни. Таким образом, он свел на нет все мои усилия заставить команду успокоиться и мыслить по существу. И Лори уже собиралась принести праздничные шляпы, когда я наконец убедил Уилли взять Бакса и Тару и выйти во двор поиграть с ними, чтобы мы могли снова углубиться в работу.
      Уилли повиновался, взял пару теннисных мячей и летающую тарелку и повел собак на свежий воздух. Мы с Кевином попытались углубиться в бумаги, но через несколько минут я заметил, что Лори смотрит в окно и неодобрительно качает головой.
      – Посмотрите только, что они делают с моими овощами.
      Я вздохнул и подошел к окну. В дальнем конце двора Бакс яростно копался в огороде Лори. Не думаю, чтобы это было так уж важно.
      – Похоже, нам снова придется покупать базилик в супермаркете, как все в городе, – сказал я.
      – Да ты что, Энди?! Я же столько сил вложила в этот сад! – расстроилась Лори.
      Я разозлился, что пришлось прерваться, но делать было нечего – надо спасать овощи и старания Лори. Я сказал Кевину, что сейчас вернусь, и устремился во двор.
      Когда я вышел из дома, Уилли направился ко мне, и его физиономия была непривычно мрачной. Он вел Бакса на поводке, и я заметил, что у пса весь нос в земле от копания.
      – Энди, – сказал Уилли, – тебе бы лучше дотопать дотуда…
      Я почувствовал – считай, испугался, – что с Тарой что-то случилось. Но Уилли повернулся и побежал обратно к огороду – Тара стояла там, и с ней все было в порядке.
      Уилли махнул рукой в ту сторону, где рылся Бакс, и я понял, из-за чего он так расстроился. Там было зарыто нечто – нечто хорошо сохранившееся, заботливо завернутое в блестящий пластик.
      Это была голова Алекса Дорси.

* * *

      За всю свою жизнь я не видел ничего более омерзительного, чем эта отрезанная голова в пластиковом мешке. Мне хватило одного взгляда, но до конца жизни зрелище врезалось в мою память. Я повернулся и направился обратно к дому, попросив Уилли остаться в саду и никого туда не пускать. Я вошел в дом и рассказал Лори и Кевину, что увидел, и потом мы просто сели и сидели молча, ожидая, когда появится Пит.
      В течение пяти минут у меня во дворе собрался целый полицейский конгресс. Здесь был Пит, а также Ник Сабонис и почти все полицейские департамента, вне зависимости от звания. Заодно и Дилан заявился и вел себя так, будто он тут главный. Взгляд его был мрачен и серьезен – так он пытался скрыть свое ликование по поводу поворота событий.
      Я рассказал Нику, что произошло, честно отрицая всякую осведомленность насчет того, как голова попала в огород. Я вспомнил, что Тара несколько ночей назад лаяла на кого-то в направлении огорода – возможно, именно тогда голова и была зарыта. Мне, конечно, не поверили и даже не попытались допросить Лори, прекрасно понимая, что я этого не допущу.
      Полицейские эксперты провели около моего дома еще около двух часов, а детективы отправились опрашивать моих соседей. Голову уже увезли на машине «скорой помощи», хотя, боюсь, пытаться спасти ее было уже поздновато. Не знаю, как насчет наших продвинутых медиков, но я бы и за миллион долларов не согласился делать ей искусственное дыхание.
      Перед тем как уехать, Ник сказал, что патологоанатом исследует отрезанную голову сегодня же вечером, и Кевин отправился в морг, чтобы сразу же получить результаты вскрытия. Когда все разъехались, мы с Лори поднялись наверх, но не ложились, ожидая его звонка.
      Кевин позвонил меньше чем через час.
      – У нас проблемы, – сказал он. – В официальном заключении говорится, что голова отделена от тела, сожженного на складе, и это, естественно, означает, что время смерти совпадает. Кроме того, там сказано, что удар был нанесен со спины – возможно, убийца ударил сзади.
      Это была вся информация, которую он раздобыл, и у меня почти не было вопросов. Мы оба прекрасно понимали, что дело висит на волоске. До сих пор все наши усилия были сосредоточены на том, чтобы обосновать возможность фальсификации смерти Дорси, поставить под сомнение тот факт, что тело, найденное на складе, принадлежит ему. Мы сделали на это ставку, успели завоевать доверие присяжных, а теперь это доверие рухнет и скорее всего никогда не восстановится.
      Заявление Лори о том, что Дорси звонил ей, как теперь выяснилось, задолго после своей смерти, еще больше осложняло ситуацию. Присяжные сделают логический вывод, что она лгала, и, следовательно, будут сомневаться во всем, что бы она ни сказала. И что бы ни сказал ее адвокат.
      Это полный провал.
      Я рассказал Лори, что мы выяснили, и она восприняла новости спокойно, почти смиренно. Она была достаточно умна, чтобы понимать, что это значит для нашего дела и что Дилан будет делать с этим открытием.
      И только когда мы легли в постель, она призналась, о чем думает.
      – Энди, почему ты не спросишь меня – может быть, я и правда его убила?
      – Лори… – начал я, но она перебила меня:
      – Ты говоришь, что в этом деле все указывает на то, что меня подставили. Но ведь еще логичнее все указывает на то, что я действительно сделала это.
      – Лори, это бессмысленный разговор. Нам нужно сосредоточиться на том, что по-настоящему важно. Я знаю, что ты его не убивала.
      – Откуда? – Ее глаза сверлили меня, как пара лазерных лучей.
      Я вздохнул – но что мои вздохи против лазерных лучей?
      – Энди, – настаивала она, – откуда ты знаешь, что я невиновна?
      – Просто знаю, и все.
      Она покачала головой.
      – Этого мало, – сказала она. – Мне нужно услышать факты – факты, которые заставляют тебя верить в мою невиновность.
      Я не хотел отмахиваться от нее, а значит, придется поговорить об этом.
      – Ладно. Ты посылала Стайнза, чтобы нанять меня?
      Я продолжал, прежде чем она успела ответить, – вопросы следовали один за другим, благо рядом не было прокурора, чтобы протестовать.
      – Ты посылала сама себя искать свою же собственную одежду, измазанную кровью? Ты просила меня представлять Гарсию в суде? Это ты убила Барри Лейтера? Факты, черт возьми, на твоей стороне, Лори. Просто я единственный, кому они известны.
      Она помолчала с минуту, потом сказала:
      – Спасибо тебе. У нас все получится.
      Она поцеловала меня, отодвинулась и вскоре заснула. Ох уж эти женщины…