4

День разгорался — сверкающий, знойный. Синий столбик большого термометра на стене районного Совета поднялся до тридцати шести. Над витринами магазинов спустили полотняные навесы. Посреди мостовой серый пони вез в ярко-желтой двуколке мальчика, следом, шевеля огромными, как лопухи, ушами, шествовал слон с красным ковриком на спине, а за ним вышагивал рыжий верблюд, впряженный в высокую двухколесную тележку, на которой восседал усатый мужчина. Яркий плакат на задке коляски оповещал о предстоящем карнавале в Зоопарке.

Объезжая гаражи, лейтенант осматривал машины, начиная от аккумуляторов и кончая запальными свечами. Конечно, занимаясь этим, он незаметно проверял радиаторы и левую сторону кузова всех серебристых «Побед». Но те следы, которые он искал, не находил. К тому же, проверяя путевки, он убеждался, что вчера, двадцать восьмого июля, эти машины ходили по маршруту, лежащему далеко в стороне от улицы Горького.

Объехав все записанные им гаражи, Мозарин спохватился, что совсем забыл о подмосковных гаражах. Зайдя в отделение милиции, он позвонил в областную автомобильную инспекцию. Там ему дали несколько новых адресов.

Шел пятый час, когда он выехал на загородное шоссе. Навстречу неслись легковые автомобили, грузовики, автобусы. Он затормозил свой мотоцикл перед полосатым шлагбаумом, возле которого стрелочник трубил в медный рожок. Справа из-за хвойного лесочка выглянул синий купол церкви, замелькали темно-красные крыши домов, выплыло четырехэтажное здание санатория, и вдруг, словно выпрыгнув из-за холма, выросли высокие мачты радиостанции.

Офицеру было жарко в куртке, шлеме и защитных очках. Он проехал шестьдесят километров, осмотрел все серебристые «Победы» и снова не нашел той машины, которую с таким рвением искал. Черт возьми! Где же этот проклятый автомобиль, изувечивший неизвестную?

Так спросил себя лейтенант, повернув мотоцикл в обратный путь. Офицер мчался мимо дач. В проглядывающих сквозь зеленую листву окнах уже загорался свет, пахло левкоями, резедой. Когда Мозарин выехал на шоссе, по обеим сторонам все чаще и чаще стали возникать электрические огоньки. Их становилось все больше, больше, и вдруг целый огненный рой понесся навстречу лейтенанту. Москва, Москва!

Вернувшись в десятом часу вечера, Мозарин сразу направился в кабинет Градова. Туда же спешила Корнева с очередными срочными анализами в папке.

— Ну как, восстановили зачеркнутую строку на записке? — спросил лейтенант.

— Нет, Михаил Дмитриевич, — ответила она. — Я все же опасаюсь выявлять ее реактивом: эта строчка может совсем пропасть! Безопаснее это сделать монохроматором (монохроматор — оптический прибор, с помощью которого выявляется невидимый текст), но у аппарата испортился трансформатор. Сейчас его уже перематывают.

— Пока вы проявите эту несчастную строку, — с досадой проговорил лейтенант, — диверсанты могут не только оглушить дежурного и похитить карту, но все ваши реактивы утащить!

— При всем желании я не могу ничего сделать на испорченном аппарате, а второго у нас нет!

— Что же, свет клином сошелся на вашем отделе!

— Нет, зачем же? Поговорите с майором. Если он прикажет, перешлем в другое место. А кстати, — добавила она не без ехидства, — вы уже расшифровали, что означает 3КБ, которому грозит диверсия?

Мозарин не успел ответить — они уже были у дверей Градова.

Войдя с Корневой в кабинет, лейтенант сказал;

— Разрешите доложить, товарищ майор?

— Докладывайте!

— Осмотрел все серебристые «Победы». Подозрений нет. Остались еще «Победы» с окончанием номера на те же цифры, но коричневые, зеленые, голубые…

Градов поднял руку и, слегка прищурясь, пристально посмотрел на молодого офицера.

— Отойдите к стене, лейтенант… Так… А вы, товарищ Корнева, поверните выключатель. Так… Еще раз! Еще!

С потолка хлынул слепящий свет двухсотсвечовых ламп. На несколько секунд все трое зажмурились. Снова послышался голос Градова:

— Посмотрите, товарищ Корнева, на куртку лейтенанта и скажите: какого она цвета?

Надя взглянула на покрытую густым слоем пыли куртку Мозарина.

— Серебристая, — ответила она.

— Правильно, серебристая! — обрадовано воскликнул майор.

С мальчишеским проворством он подскочил к графину с водой и подбежал с ним к ничего не понимающему Мозарину. Вынув из кармана носовой платок, Градов смочил его водой из графина и стал вытирать влажным платком пыль с куртки лейтенанта.

— А теперь какого цвета куртка, товарищ Корнева?

— Синего! — ответила озадаченная девушка.

— Правильно, синего, друзья мои! — Градов поставил на место графин и присел на ручку кресла. — Итак, при блеске молнии сильно запыленная синяя машина показалась всем серебристой. Ну а после этого она сразу попала под ливень, он умыл ее хорошенько, и естественно она опять сделалась синей. Вот почему она свободно прошла мимо наших постов. Вам все ясно, лейтенант?

— Да, товарищ майор! Надо искать синюю «Победу» с тем же окончанием номера, — ответил Мозарин.

5

Лейтенанта разбудил яркий луч солнца, упавший на его лицо. Он повернул голову и увидел за окном сияющее летнее небо, крышу с высокой антенной. Возле нее мальчишка вынимал из-за пазухи белых голубей и подбрасывал их в воздух. Птицы, часто взмахивая крыльями, уносились вверх, то превращаясь в белую точку, то снова возникая в синем небе.

Одеваясь, Мозарин взглянул на свой рабочий стол. На нем стояли аккумуляторы, моторчики, измерительные приборы, детали карбюратора, роликовые подшипники, электрические фонарики разных систем, лежали лампочки, шнуры, изоляционная лента — десятки разнообразных предметов. Мать, убирая комнату, тщательно вытирала каждую вещь, но всегда ставила ее на прежнее место. К этому приучил ее покойный муж, техник электрозавода, оставивший сыну в наследство весь этот запас технического имущества и горячую любовь к инструменту, приборам, механизмам.

На этом же столе стоял портрет отца в деревянной рамке. В начале Отечественной войны отец был сброшен взрывной волной фугаски с крыши дома, где он тушил зажигательные бомбы с командой жильцов-добровольцев. Милый, чудаковатый человек, страстный любитель старинных русских книг и словотолкователей, собиратель и сочинитель мудреных, шутливых изречений! Лучший друг детства, юности, суровый, вспыльчивый наставник, утешитель в невзгодах, сотоварищ веселых забав.

За завтраком Михаил рассказал матери о Градове, о том, как превозносят его работники милиции, о деле № 306, которое он ведет под руководством майора.

— Что ж, — тихо ответила она, покачивая головой, — может, твой Градов первый сыщик на земле! А не по душе мне эта служба. То ли дело — инженер!

— Что ты, мама! Чем хуже работа Градова? Ведь это тоже наука, да еще какая интересная. А главное — полезная работа, необходимая народу, и к тому же боевая.

— А по мне хоть бы ее вовсе не было, — не сдавалась мать. — Конечно, и мне хочется знать, найдешь ли ты эту девчонку, которая задавила женщину. Кто же она такая, бедняжка, эта пострадавшая?

— Ага! — воскликнул сын. — Видишь, и тебе ее жаль. Так о чем же разговор?

Мать отвернулась, не в силах сдержать улыбки.

По пути на службу лейтенант заехал в клинику. Дежурный врач сообщил, что регулировщик отделался переломом ребра. Завтра с ним можно будет говорить. У неизвестной женщины сильное сотрясение мозга, перелом ноги, травма лица. Она еще лежит в забытьи. Справок о ней никто не наводил.

Мозарин написал регулировщику несколько теплых слов, послал папирос. Из кабинета врача он позвонил в аптеку на улице Горького. Дежурная, которой он давал номер своего телефона, ответила, что, к ее огорчению, никто ни лично, ни по телефону не справлялся о пострадавшей.

На работу офицер приехал мрачный, злой, недовольный собой.

— Я понимаю ваше состояние, лейтенант: следствие становится трудным, — сказал Градов, выслушав его доклад.

— Да, товарищ майор, я заезжал в автоинспекцию. Удивляюсь, как же я не принял во внимание пыль на машине?

— Не надо расстраиваться, лейтенант, — успокоил его Градов и похлопал по плечу. — Составили список синих «Побед» с подходящими номерами?

— Да, — ответил Мозарин. — По-моему, одна «Победа» номер восемьдесят два — тридцать пять требует проверки в первую очередь. Она была угнана.

— Ого! Чья она? Когда ее угнали?

— Двадцать восьмого июля, около двадцати одного часа.

— Приблизительно за час до происшествия на улице Горького? Дело, лейтенант! — оживился майор. — Узнайте, кто нашел угнанную «Победу», вызовите его сюда. И поедем, посмотрим.

Через полчаса Градов, Мозарин и сержант милиции катили в дежурной автомашине по людным улицам. Летний день пылал. Люди жадно пили в киосках розовую шипучую воду, толпились возле лотков с мороженым. Из корзинок продавщиц весело выглядывали гвоздики, левкои и розы. На бульварах под липами играла шумливая детвора. Ребятишки лепили гречишники из сухого, горячего песка, перебрасывались мячами, гоняли на велосипедах.

Градов с улыбкой поглядывал на детишек, думая о своем шестилетнем Гоге. Еще в мае он перевез семью на дачу, приезжал туда каждую субботу. Отправляясь купаться, он сажал сынишку на плечи, заплывал с ним на середину реки и учил плавать, поддерживая рукой под животик. Возились они в воде «до посинения пупов», как шутил Градов. Дома жена растирала Гогу жестким мохнатым полотенцем, клялась больше не отпускать его с отцом на реку, но проходила неделя, и все повторялось снова.

Машина мчалась вдоль ограды Сокольнического парка. Совсем близко мелькнула вертящаяся карусель; под музыку радиолы пролетали вокруг синего шатра юноши и девушки на вороных конях и в расписных санках; чей-то сиреневый шарф развевался, трепеща на ветру.

— Стоп! — Милиционер тронул шофера за плечо, и тот затормозил.

Все трое вышли из машины. Перед ними был густой березовый парк. Слева чернело старое пепелище. Через задымленные осколки кирпича пробивалась жирная крапива. Вокруг пепелища от столба к столбу была протянута колючая проволока. В одном месте она была порвана и лежала в густой траве. Майор нагнулся, поднял проволоку, осмотрел блестящий, чуть согнутый конец. Взяв в руки другой конец, он увидел, что проволока — совсем недавно — была перекушена плоскогубцами.

— Вот здесь стояла угнанная машина, — доложил сержант, показывая на небольшую площадку под березами.

— Сколько человек выкатывали отсюда автомобиль? — спросил Градов.

— Мы втроем, товарищ майор. Обе передние шины были проколоты. Запасное колесо отсутствовало.

— А в каком состоянии вы нашли всю машину — и кузов, и кабину? — спросил Мозарин.

— Все в целости. Я присутствовал, когда писали протокол. Ключ унесен, дверцы на запоре.

— Вы, конечно, решили, что шофер отправился в гараж за запасным колесом?

— Точно. А когда сменился, гляжу — машина еще тут. Тогда я сообразил, что ее угнали, и позвонил в угрозыск.

— Кому принадлежит «Победа», лейтенант? — спросил Градов.

— Сию минуту, — ответил Мозарин. Достав из кармана блокнот, он раскрыл его и прочел: — «Владелец машины — доктор Павел Ильич Иркутов, Ермолаевский переулок, дом…»

— Адрес пока не нужен, — перебил майор. — Доктор заявлял об угоне машины?

— Заявил только через два дня, и вчера, в двадцать один час, явилась за ней его дочь.

— Странно! Как же это он двое суток не замечал, что у него угнали автомобиль?

Градов стал шаг за шагом осматривать площадку, где стояла машина Иркутова. Он достал лупу и, время от времени нагибаясь, исследовал через нее отдельные участки земли. Вернувшись к сидящему на пне Мозарину, он спросил с той учтивостью, за которой всегда скрывал раздражение:

— Вас не затруднит, дорогой лейтенант, начать осмотр площадки с другой стороны?

— Есть, товарищ майор! — проговорил Мозарин, вскакивая. — Но разрешите напомнить: ведь тут до нас, наверное, перебывал десяток людей.

— Разрешите напомнить кое-что и вам, — еще учтивее сказал Градов, — Каждый оперативный работник прежде всего исследователь, а потом уже следователь. Видите, даже в рифму получается. Да, исследователь подобен бактериологу, астроному, ботанику. Чем внимательнее, настойчивее люди ищут, тем больших открытий добиваются, находя новые факты и обстоятельства, анализируя их, строя гипотезы. Если мы хотим хорошо работать, то обязаны следовать их примеру. Обязаны пользоваться оптикой, лабораторией, научными методами расследования. Иначе…

Майор поднял с земли раздавленный кусок оловянного тюбика из-под синей масляной краски. Через лупу он ясно разобрал на этикетке: «Берлинская лазурь». Он пощупал пальцем этикетку — она была влажная. Тронул пальцем краску — она оставила на нем яркий след.

Градов вынул из кармана кожаную коробку и положил в нее обломок тюбика, предварительно завернув его в бумажку. Продолжая поиски, он нашел окурок папиросы «Люкс» и также положил его в коробку. Лейтенант поднял другой окурок — с маркой «Дукат» на мундштуке, — осмотрел его и размахнулся, чтобы бросить. Остановив Мозарина, майор взял этот окурок, вынул из коробки другой и, держа оба на ладони, навел на них лупу.

— Смотрите, — обратился он к лейтенанту. — Первый окурок промок, потом высох, папиросная бумага на нем покоробилась. Он приплюснут, на нем пятна синей краски. Таким образом, мой «Люкс» — вещественное доказательство. Теперь поглядите на другой окурок: он не промочен, не раздавлен, не замаран краской! Он совершенно чист. Значит, для нас он просто мусор?

— Так я же и хотел… — начал было Мозарин.

— Не торопитесь, — прервал его майор. — Любая крупинка песка, взятая на месте преступления, может служить таким вещественным доказательством, о силе которого не подозревает преступник. Разве вы не знаете простейшей истины: характер прикуса на окурке, отпечаток зуба — могут стать неопровержимой уликой! Поэтому и второй окурок необходимо взять с собой. Может быть, как раз он и укажет на того, кто угнал машину и искалечил двух людей. Вы скажете, что подозревается молодая женщина. Но и женщины курят. Возможно, что в Сокольниках ее ждал сообщник, но после происшествия на улице Горького они предпочли избавиться от опасной машины и бросили ее здесь… — закончил Градов, как бы рассуждая сам с собой.

— Хорошо, товарищ майор! — воскликнул Мозарин. — Но ведь могло быть и так: месяц назад какой-то человек швырнул сюда кусок тюбика. В тот же день второй бросил здесь окурок «Люкса», третий, спустя две недели, перелез через колючую проволоку, раздавил ногой тюбик, наступил на окурок «Люкса» и замарал его краской. Четвертый вчера курил здесь папиросу «Дукат». Да мало ли случайных совпадений могло произойти?

— Нет, лейтенант, — твердо возразил Градов, — здесь все вещи ясно рассказывают о себе. Если кусок тюбика пролежит тут месяц, то от дождей этикетка размокнет так, что на ней мы ничего не разобрали бы. А разве окурок «Люкса» сохранился бы в таком виде, валяясь здесь даже пять дней? Ведь были грозы, вихри, проливные дожди! Да и зачем людям забираться сюда, преодолевая препятствия и колючую проволоку? Чтобы выкурить дорогую папиросу «Люкс»? Что здесь: парк, роща, уютный уголок для свиданий? Нет, эта площадка открыта со всех сторон. Кого же потянет из прекрасного парка на унылые, обгорелые кирпичи? И заметьте — с дороги, с мостовой никак не забросить легкий окурок на то место, где мы его нашли. Вообще, лейтенант, при розыске можно и нужно строить различные предположения, версии. Но все они должны быть основаны на строгих фактах и доказательствах. Нельзя фантазировать, исходя из надуманных предположений.

Градов и Мозарин еще несколько раз осмотрели площадку, но больше ничего не нашли. Майор не спеша оглядел место, где стоял угнанный автомобиль, и на этом закончил осмотр.

На высокую густолиственную березу села малиновка. Охорашиваясь, она расправила рыжие перышки на выпуклой грудке, потом нежно пощебетала. Майор с просветлевшим лицом смотрел на нее. Мозарин с неменьшим любопытством наблюдал за неожиданно расчувствовавшимся майором. А на обоих офицеров лукаво посматривал сержант, в котором малиновка будила детские деревенские воспоминания о вечерней росе, о тихих закатах солнца.

— Хорошо она распевает по веснам да в июне, — вздохнув, сказал он. — У вас зовут ее малиновкой, а у нас — зорянкой. По вечерним зорькам она поет…

Градов присел на мохнатый, горбатый пень и прикрыл глаза ладонью. Он пытался воссоздать в уме целостную картину событий, которые разыгрались здесь, на пепелище, обнесенном колючей проволокой.

…Позавчера, около двадцати одного часа, неизвестная молодая женщина, убедившись в безопасности, проникла в автомобиль доктора Иркутова, стоявший возле дома, где он проживает. Она погнала машину вовсю, где-то колесила и через час оказалась в переулке, выходящем на улицу Горького. В переулке она остановилась. А затем на огромной скорости «рванула» к улице Горького, на углу сшибла женщину и милиционера и скрылась. Несмотря на то, что уже стемнело, она фары не включила и не сигналила. Почему? Что заставило ее так поспешно умчаться? Испугалась? Заметила владельца похищенной машины или его родных?…

После двойного преступления — угона «Победы» и наезда — женщина под проливным дождем устремилась в другой конец города, к Сокольническому парку. Зачем? Вероятно, преступница уже знала это место, это пожарище. Или в Сокольниках ее ждали сообщники? Так или иначе, она или они действовали обдуманно: достали плоскогубцы, разрезали колючую проволоку, повели автомобиль на площадку, за деревья, прокололи две шины. Этим ловким маневром — проколом покрышек — преступники хотели ввести в заблуждение тех, кто обнаружит машину, и тем самым выиграть время.

И в самом деле: милиционер, наткнувшийся на машину, подумал, что водитель поехал в гараж за покрышками. Может быть, здесь, на площадке, преступники отсиживались в кабине, пережидая дождь? Потом вышли из машины, не заметив, что сбросили при этом ногой кусочек раздавленного ими еще раньше тюбика с краской «Берлинская лазурь». Да, вполне вероятно, что во время головокружительной гонки тюбик свалился под ноги водителю и был раздавлен. Как же иначе можно было испачкать подошвы ботинок о синюю краску? Ведь окурок «Люкса» измаран «Берлинской лазурью». Возможно, конечно, что неизвестные вообще не курили, а окурок «Люкса», как считает лейтенант, не имеет к ним никакого отношения. Надо немедленно обследовать кабину машины, поговорить с владельцем, узнать, мог ли оказаться в ней тюбик.

А теперь — самый трудный, основной вопрос: зачем преступница угнала машину, рискуя своей жизнью и свободой? Обычно угоняют машину, для того чтобы снять с нее ценные части и продать их. Но все они на месте. Может быть, машина угнана из озорства, под хмельком, чтобы показать удаль, лихо прокатиться? Или преступница, выслеженная оперативными работниками, пыталась уйти от преследования? Не исключено, что она могла прельститься каким-либо ценным багажом в автомобиле Иркутова. Наконец, машина могла понадобиться шайке для преступных целей. Версий много! Не теряя времени, надо прежде всего опросить потерпевших.

— Вот что, лейтенант, — сказал Градов, — я хочу сегодня же поговорить с доктором Иркутовым и осмотреть его «Победу».

6

Мозарин позвонил доктору на квартиру и от его дальней родственницы узнал, что семья Иркутовых живет сейчас на даче в Вешняках. Доктор в отпуске и в Москву наезжает редко, только в дни консультаций.

— Отправимся в Вешняки в шестнадцать часов, — предложил майор.

В назначенное время Градов и Мозарин мчались в машине по улицам Москвы, миновали окраины, выехали на шоссе. Скоро автомобиль свернул с шоссейной дороги на грунтовую. По обеим сторонам поплыли дачные поселки, перелески, между ними синими зеркалами сверкали пруды. В одном из них, оглашая воздух звонкими криками, барахтались коричневые от загара ребятишки. В другом, затерявшемся в березовой рощице, покрякивая, плыла утка с выводком глазастых птенцов, покрытых нежным, как на одуванчике, желтым пухом.

Обгоняя милицейский автомобиль, сбоку вынырнула «Победа» и, резко прогудев, понеслась вперед.

— Вот лихач! — воскликнул Мозарин и сказал шоферу: — Не упускайте эту машину из виду!

Оставляя за собой облако пыли, «Победа» быстро удалялась. Возможно, офицерам милиции не удалось бы догнать ее, если бы не маленькая девочка, перегонявшая через дорогу козу. Автомобиль вылетел так неожиданно и так близко от девочки, что она замерла на месте и пронзительно закричала. В трех шагах от ребенка «Победа» вильнула в сторону и въехала передними колесами в кювет. Шофер пытался выбраться оттуда, но задние колеса буксовали, не могли стронуть машину с места.

— Интересно, что за птица? — проговорил Мозарин, когда милицейский автомобиль остановился около злополучной «Победы».

Из машины вышла стройная девушка лет двадцати двух, в белом полотняном платье. Она беспомощно развела руками. Солнце светило ей прямо в лицо. Глаза у девушки были озорные.

— А ну-ка! — воскликнул Градов, подходя с лейтенантом к машине. — Раз-два, дружно! Раз-два, сильно!..

Девушка, смешно нахмурив лоб и туго упираясь каблучками в землю, стала помогать офицерам. И они втроем вывели автомобиль из канавы.

— Спасибо! — кокетливо поклонилась девушка. — Как это я ухитрилась выкинуть такой трюк?

— Очевидно, — сказал майор, — вы вообразили, что участвуете в гонках. — Он слегка приподнял над головой шляпу.

Мозарин обошел «Победу» сзади, поднял брови и присвистнул: на запыленном номерном знаке значился номер ЭЗ 82-35…

— Простите! — Он взял под козырек. — Можно взглянуть на ваши шоферские права?

Девушка достала из кармана темно-зеленую книжечку, подала ее лейтенанту. Это было удостоверение шофера-любителя, выданное на имя Людмилы Павловны Иркутовой.

— Товарищи, сколько с меня? — воскликнула она, вынимая из карманчика юбки несколько пятирублевок[1].

— Это за что же, Людмила Павловна? — спросил Градов, заглянув в удостоверение.

— За участие в гонках!

— Уж очень вы торопитесь!

— Я просто предусмотрительна.

— Не сказал бы: вот вы не предусмотрели, например, что мы едем к вам на дачу.

— Вот как?! Что ж, пожалуйста, мой отец человек гостеприимный… Но что все-таки случилось?

— Я думаю, нам будет удобнее потолковать подальше от пыльной дороги и опасных для вас коз…

Девушка в сердцах захлопнула дверцу. Синяя «Победа» двинулась краем поля, потом короткой просекой между великанами-елями и оттуда выехала на аккуратные улицы Вешняков. Круто свернув в растворенные деревянные ворота, она покатила по дорожке, усыпанной битым кирпичом, и остановилась возле террасы двухэтажной белой дачи.

На террасе восседал доктор Иркутов — полный загорелый человек. Запорожские свисающие усы, начинающаяся лысина и золотая оправа очков придавали ему внушительную солидность. Четверть века работал он терапевтом и слыл отличным, чутким врачом. Когда ему удавалось поднять на ноги безнадежного больного, он шумно радовался, словно речь шла о близком ему человеке. Коллеги-врачи добродушно посмеивались: вот человек, до седых волос сохранил пыл студента-первокурсника! В прошлом месяце жена доктора уехала, и он остался вдвоем с дочерью, студенткой Театрального института. Он трогательно любил ее, баловал, хотя иной раз и дивился себе: как у него хватает терпения выносить все «трюки» и капризы шальной Люды?

Иркутов попивал чай, просматривая какую-то брошюру, прислоненную к вазочке с вареньем.

— Фу! — шумно вздохнула Людмила, выпрыгивая из машины. — К нам — милиция. Принимай гостей, отец!

— Да что ты! — воскликнул доктор, вставая. — Опять что-нибудь натворила?

— Да нет, они к тебе.

— Ко мне? — удивленно переспросил доктор и поднялся навстречу офицерам.

Они предъявили доктору свои удостоверения. Пока Иркутов усаживал офицеров за стол, Людмила достала из шкафа чайный сервиз. Градов крикнул шоферу, чтобы тот принес несколько бутылок нарзана.

— У вас, Павел Ильич, — обратился майор к доктору, — два дня пропадала машина?

— Точнее, три, — ответил Иркутов, — пока ее вернули.

— Точнее, два, считая с той минуты, когда вы об этом заявили.

— Откровенно признаться, я сам не сразу узнал о пропаже.

— Ваш гараж далеко от дома?

— Во дворе. Дочь немного напутала… — пояснил доктор и улыбнулся.

— Ты тоже напутал, отец! — подхватила Людмила и спросила лейтенанта: — Почему вы не сделаете себе бутерброда?

— А мы с майором только что пообедали.

— Ах, вы майор! — воскликнула Людмила, повернувшись к Градову и придав своему лицу выражение сугубой почтительности.

— К вашим услугам… — ответил Градов, усмехнувшись. — Так как же это вы, Павел Ильич, оставили машину без присмотра?

— Это было какое-то наваждение, товарищ майор, — признался Иркутов, допивая свой стакан нарзана. — Автомобиль стоял у подъезда нашего дома. Мы, то есть я и моя дочь, собирались ехать на дачу. Людмила пошла в магазин купить кое-чего. Я отобрал нужные мне книги и вышел на улицу, полагая, что Людмила уже ждет меня в машине. И представьте: ни автомобиля, ни дочери!

— Сколько времени прошло с тех пор, как ушла ваша дочь?

— Минут двадцать. Я решил, что она уехала одна. Это с ней бывало. А тут еще мы повздорили: дочка у меня с характером!

— А когда вы вернулись домой, Людмила Павловна?

— Я не вернулась! — ответила девушка и покраснела. — Я увидела, что у подъезда нет машины, и подумала, что отец уехал один. И он у меня с характером! — Людмила звонко рассмеялась.

— И все-таки она в электричке отправилась на дачу! — воскликнул Иркутов.

— И глупо поступила! — призналась Людмила. — Дача оказалась запертой, а ключи у отца… Пришлось уехать обратно.

— Я одного не понимаю, Людмила Павловна, — сказал Градов. — Почему вы решили поехать в Вешняки, не попытавшись узнать, где ваш отец?

— У нас в подъезде всегда сидит лифтерша. Конечно, у нее можно было спросить. Но, как назло, она куда-то отлучилась. Я не стала ее дожидаться.

Девушка взяла самовар и понесла его на кухню. Градов отодвинул стакан.

— Не припомните ли, Павел Ильич, в котором часу вы собрались ехать на дачу?

— Около девяти вечера.

— Я бы хотел осмотреть вашу машину.

— Прошу!

Доктор, пропустив вперед офицеров, стал медленно сходить по ступенькам. Мозарин подошел к машине, осмотрел левую сторону кузова и свистнул: вот слегка вмятое место, а на нем сре*ди облупившейся синей эмалевой краски широкая царапина. Офицер вынул лупу, тщательно исследовал ее. Несомненно, это след милицейского жезла.

— Одного этого доказательства мало, лейтенант, — тихо произнес Градов. — Узнайте, приезжала ли сюда Иркутова двадцать восьмого, после двадцати одного часа.

Майор вздохнул полной грудью.

— А хорошо у вас тут, Павел Ильич! Наверное, не хочется каждый день ездить в город?

— У меня отпуск, а у дочери каникулы, — ответил Иркутов. — Так что мы большей частью находимся, так сказать, на лоне природы.

— Значит, Людмила Павловна целыми днями гоняет на машине?

— Нет. Я ведь тоже вожу машину. Шофера у нас нет.

Градов, попросив разрешения у доктора, открыл дверцу автомобиля. Осмотрев шоферское сиденье, он заметил возле него, на полу, кусочек масляной краски. Градов осторожно снял краску перочинным ножом, опустил в конвертик и положил в свою коробку. Если это «Берлинская лазурь», то лучшего вещественного доказательства и желать не нужно!

— Будь я художником, Павел Ильич, — сказал майор, присаживаясь рядом с доктором на скамейку, — я нарисовал бы вас вот так — на фоне трепещущей листвы.

Доктор усмехнулся.

— Дочь пишет мой портрет маслом. Но это скорее из родственных, а не из каких-либо художественных побуждений!

— Извините, — вдруг сказал Градов, — я должен осмотреть машину снизу. — Он снял пиджак и, открыв дверцу машины, положил его на сиденье.

— Стоит ли беспокоиться?

— Ничего, это входит в мои обязанности. То ли еще, доктор, приходится проделывать!

Майор забрался под автомобиль и, лежа на спине, исследовал через лупу ось машины и втулки колес.

На террасу вышла Людмила с перекинутым через плечо полотенцем. Увидев, что офицеров нет, девушка с нескрываемой радостью спросила:

— Давно уехали пинкертоны?

Иркутов поднес палец к губам, сердито покачал головой и показал на торчащие из-под машины ноги Градова.

Людмила закрыла рот рукой, подбежала к автомобилю, наклонилась я крикнула:

— Что вы там ищете, майор?

Лежа под машиной, Градов невольно посмотрел на ее белые спортивные туфли. На правой край носка чуть отливал синевой.

— Изучаю некоторые детали, нужные для следствия! — отозвался Градов. Вынув из кармана перочинный нож, он раскрыл его.

— Может быть, вам помочь? — спросила Людмила.

— Благодарю, — ответил майор и, вылезая из-под машины, осторожно соскоблил лезвием синюю полоску с носка ее туфли.

— Они у вас чем-то испачканы, — пояснил он, складывая нож.

— Пустяки!.. Не хотите ли искупаться после такой грязной работы?

— Нет, — отказался Градов. — Если считаться с нашей работой, то придется купаться раза три в день.

Людмила перепрыгнула через ноги Градова и, вбежав в беседку, выкатила оттуда мужской гоночный велосипед. Она привязала полотенце к раме, разбежалась с велосипедом и на ходу вскочила на седло.

— Вот, полюбуйтесь! — сказал Иркутов.

Людмила уже мчалась по пешеходной дорожке, распугивая детей и взрослых.

— Если ездить на велосипеде, то обязательно на гоночном! Если кататься на коньках — только на беговых! Если сидит за рулем автомобиля — летит, как снаряд из пушки!

— Подвижная натура! — улыбнулся майор.

— Покорно благодарю. Только я с этой натурой боюсь ездить. А когда она гонит машину сюда — еще больше боюсь за нее…

Доктор извлек из кармана пижамы коробку папирос «Люкс», раскрыл ее и протянул Градову. Майор взял папиросу. Они закурили и поднялись на террасу.