Человек из февраля

Росси: Клиентка хочет, чтобы ее обучал инструктор. Какой скрытый смысл Вы здесь видите?

Эриксон: Она хочет, чтобы кто-нибудь составил ей компанию.

Росси: Вы подразумеваете, что в слове «инструктор» есть какой-то сексуальный подтекст? И далее – это относится к тому, кто учит ее плавать?

Эриксон: (Кивает и опять углубляется в рукопись.) Я думаю, что слово «любовь»…

Росси: Вы сознательно вводите слово, которое…?

Эриксон: Именно любовь! Только так можно ослабить страх, восходящий к давнему эпизоду с Элен (которая чуть не утонула).

Росси: Как Вы этого добились?

Эриксон: Я не сводил глаз с клиентки после своего вопроса: «Интересно, а что ты сделаешь со своим страхом?»

Росси: Опять терапевтическая аналогия?

Эриксон: Гм.

Росси: А потом Вы связываете между собой страх и любовь для того, чтобы ей захотелось завести разговор на эту тему.

Эриксон: "Интересно, тебе хоть как-нибудь помогло то, что я сейчас рассказал? – Я объединяю Элен и любовь. Вы вполне могли и не заметить этого!

Росси: [В 1987] Здесь Эриксон говорит о том, насколько просто упустить из вида главное: как он проводит рефрей-минг трагического эпизода с Элен, нанесшего клиентке тяжелую психологическую травму. Такой рефрейминг приводит к появлению более адекватного отношения к ситуации. Эриксон добивается этого, как обычно, косвенным путем: он рассказывает клиентке о похожей травматической ситуации, в которой вдруг появляются и чувство уверенности в себе («…она вполне может трансформировать свой страх в чувство уверенности»), и любовь ("Если ты любишь кого-нибудь, ты способен на многое").

Эриксон: Когда клиентка в конце диалога говорит: «Конечно», я отвечаю ей словами: «Поживем-увидим».

Росси: Вы считаете, что цепь ассоциаций, в центре которых находятся любовь и уверенность в себе, будет раскручиваться дальше?

Эриксон: Да, потому что «я еще вернусь».

Росси: Давайте подведем итог: в своих терапевтических аналогиях Вы предлагаете клиентке различные способы для того, чтобы научиться плавать. Ваша фраза «В действительности страх, который не давал девушке войти в воду, позволил ей почувствовать свою силу» – начинает рефрейминг.

Эриксон: Который распространяется на оценку трагического случая с Элен.

Росси: Чуть позже Вы опять обращаетесь к незнанию, включая его в позитивное внушение: «Ты ведь не знаешь, как именно ты научишься плавать. Но разве у тебя не захватит дух от счастья, когда ты почувствуешь, что плывешь?» Вы явно отдаете предпочтение подсознательному обучению, к которому позже может присоединиться и сознательный фактор. Верно?

Эриксон: Да, все, что Вы сказали, с полным основанием относится и к любви.

Росси: Вы вводите любовь для того, чтобы уловить все ассоциации, связанные с погружением, сексуальностью и любовью.

Эриксон: Да.

Росси: Потрясающе! Вы путем поиска незаметно исследуете психологическую травму и помогаете пациентам избавиться от нее.

Эриксон: Вот, например, «страх, который не давал ей войти в воду, позволил ей почувстсвовать свою силу.» Клиентка знает, что умеет ходить, и этот устойчивый навык отныне будет связываться с ее фобией.

Росси: Итак, Вы ослабляете фобию, потому что дополняете ее уверенностью в своих силах и умением ходить.

1.47. Как плавно перевести клиентку в режим бодрствования; амнезия "трансового " состояния; "Психотический инсайт " и множественные уровни значений слов; слэнг и сексуальные ассоциации

Клиентка: (Открывает глаза) Почему никто ничего не говорит? Gott in Himmel! Где это я была? Мертвая тишина!

Эриксон: Ну, не совсем мертвая.

Клиентка: Тем не менее тишина. Я определенно ловлю Ваши быстрые оценивающие взгляды – такие легкие и освежающие.

Эриксон: Не хотите сигарету?

Клиентка: Спасибо. Скажите, господа, что это я здесь делаю? Вы все выглядите такими довольными и умиротворенными – все до единого.

Финк: Вы тоже не особенно несчастны на вид.

Клиентка: Я и не чувствую себя несчастной. Что Вы ухмыляетесь?

Эриксон: Вы не допускаете возможности гипноза?

Клиентка: Не знаю, что и сказать.

Эриксон: А Вам не хочется попробовать?

Клиентка: Не сейчас.

Росси: Ваша последняя фраза «Позвольте откланяться Февральскому человеку» незаметно переводит клиентку в состояние бодрствования. Теперь она уже видит всех присутствующих («Почему никто ничего не говорит?… Мертвая тишина!»), но поскольку Вы не дали ей команды проснуться – пока еще находится в сомнамбулическом состоянии. Эриксон: Я, кстати, сказал, что тишина «не совсем мертвая». Росси: Клиентка явно не помнит того, что с нею происходило («Скажите, господа, что это я здесь делаю?») Эриксон: И какие можно сделать выводы? Росси: Что у нее полная амнезия всего, что касается транса. А что еще можно из этого извлечь?

Эриксон: Что она не только «вовсе не мертвая» – она живет полной жизнью!

Росси: Вы опять улавливаете за ее словами какой-то сексуальный подтекст?

Эриксон: Клиентка говорит: «…такие легкие и освежающие оценивающие взгляды».

Росси: У Вас какие-то сексуальные ассоциации? А сама она этого не чувствует?

Эриксон: Гм. Помните, как мы говорили в 1945 году? Когда мы шли к парикмахеру, мы просили его: «Ну-ка, взгляните на меня быстренько».

Росси: Вы имеете в виду подготовку к любовному свиданию?

Эриксон: Когда Вы шли на свидание, Вы шли «освежиться». Так тогда говорили.

Росси: А когда девушка перед выходом «наводила красоту», то она «освежалась». Вы произнесли слово «любовь», и у клиентки возникли подсознательные любовные ассоциации. Вы с этим согласны?

Эриксон: Да.

Росси: Опять мы сталкиваемся с эффектом многоуровневых сообщений.

Эриксон: И клиентка это понимает. Как Вы верно отметили, слово «освежиться» относилось к той ситуации, когда женщина прихорашивалась. Выражение «привести себя в порядок» стало употребляться значительно позже.

Росси: Поэтому мы всегда должны быть в курсе современного слэнга.

Эриксон: Обратите внимание на мой вопрос: «Не хотите ли сигарету?»

Росси: Что имеется в виду?

Эриксон: Фаллически-оральное удовольствие.

Росси: А до того, как Вы спросили, Вы уже имели представление о том, как это может понять клиентка?

Эриксон: Конечно!

Росси: И Ваши вопросы не случайны?

Эриксон: (Эриксон отрицательно качает головой.) Росси: В любом диалоге нет ничего случайного! Эриксон: К слову о сигаретах – они были всегда под рукой, и я опять закурил. А вот в 1938 году я смотрел на них исключительно глазами ученого.

Росах: Разрешите задать Вам один вопрос. Одна моя клиентка в течение недели демонстрировала неявно выраженную психотическую симптоматику. Она считала себя величайшей грешницей в мире, если не во Вселенной. Я целую неделю пытался избавить ее от этой мании, а потом она мне сказала приблизительно следующее: что я, конечно, сделал для нее очень много, но что в моих высказываниях всегда содержался какой-то скрытый смысл; что я не был с ней откровенен и что я тайком ее гипнотизировал. Поверьте, что на сознательном уровне у меня и в мыслях этого не было! Не может ли быть так, что из-за повышенной психической возбудимости моя клиентка уловила какие-то другие уровни значений, отличающиеся от тех, которыми оперировал я? Не это ли явление мы называем «психотическим инсайтом»?

Эриксон: Именно его.

Росси: Поэтому такие пациенты совсем не сумасшедшие – они просто обнаруживают гиперчувствительность к множественным уровням значений слов. Следует обращать на этот феномен особое внимание и пытаться извлечь из него максимальную пользу.

Эриксон: Верно. Вот Вам один пример из практики: один встревоженный пациент сказал мне: «Я очень коварный – я предложил своей сестре сигарету.» Как выяснилось несколько позже, речь шла об инцесте брата с сестрой.

Росси: Его переживания, связанные с этим фактом, вылились в фразу «Я очень коварный – я предложил сестре сигарету». Напоминание о сигарете подтверждает теорию Фрейда о фаллических объектах и связанных с ними ассоциациях.

Эриксон: Только значительно раньше это сформулировала еще так называемая поэтическая теория. Суть ее сводится к тому, что вы отыскиваете среди всевозможных высказываний пациента разговорные, простонародные выражения; при этом очень часто удается восстановить истинные причины заболевания.

Вернемся к обсуждению. Клиентка далее говорит: «Скажите, пожалуйста, что это я здесь делаю?»

Росси: Что, опять сексуальный подтекст? А затем она добавляет: «Вы выглядите такими довольными и умиротворенными – все до единого».

Эриксон: А когда в конце клиентка отвечает на мой вопрос: «Не сейчас», она фактически подразумевает «да».

Росси: Но только просит дать ей отсрочку. Все ее ответы убеждают нас в том, что она абсолютно не помнит своего «трансового» прошлого – мы опять сталкиваемся с амнезией.

1.48. Сексуальный слэнг и непристойности; динамическая теория их психосоциальной эволюции

Эриксон: Мисс Дей какая-то сонная.

Мисс Дей: У меня сегодня было много работы.

Клиентка: (Клиентка тянется рукой к блокноту) Разрешите мне взглянуть на последнюю страницу. Вы знаете, что я имею в виду – Вы сами просили меня не забыть Вам напомнить.

Эриксон: Ну, и что там написано?

Клиентка: Пока не знаю. Но я точно что-то писала. Похоже на то, что здесь черт ногу сломит. (Переворачивает страницу.) Вот это да! Теперь Вы сами видите, что в этом нет ровным счетом никакого смысла. Семьдесят пять раз слово «январь» – и все по-разному!

Эриксон: И о чем это говорит?

Клиентка: Написано очень небрежно.

Эриксон: А Вам не хотелось бы понять, как именно Вы это писали – только давайте немного подождем, чтобы хоть немного Вас заинтересовать. Наверное, для того, чтобы разобраться, Вам потребуется бумага и карандаш.

Клиентка: Да, нет ничего удивительного, что все жалуются на мой почерк. Обычно я так ужасно пишу, когда хочу спать. Похоже, что это написано левой рукой.

Эриксон: А какой именно?

Клиентка: Точно не знаю. Здесь так все перепутано.

Эриксон: А Вы умеете писать левой рукой?

Клиентка: Пробовала пару раз, но получилось что-то непонятное. Но это явно написано левой рукой.

Эриксон: Это Ваше последнее слово?

Клиентка: Честно говоря, Вы меня затрахали'.

Эриксон: Клиентка признает, что писала левой рукой ("Похоже, что это написано левой рукой!), а я ее спрашиваю: «А какой именно?»

Росси. Что это за странный вопрос?

Эриксон: Просто существует большая разница между левой рукой в активном состоянии и левой рукой в состоянии транса.

Росси: И поэтому слова должны быть написаны по-разному, в зависимости от состояния клиентки.

Эриксон: (Эриксон обращает наше внимание на выражение «I get humps on the r's», где слово «hump» приобретает совершенно неожиданный смысл.) Оно употреблялось в весьма своеобразной ситуации.

Росси: Вы хотите сказать, что здесь имеется в виду сексуальная близость?

Эриксон: Гм.

Росси: Что-то с трудом верится.

Эриксон: Но слэнг так изменился с тех пор!

Росси: Сейчас не принято употреблять слово «бугор», оно какое-то вульгарное.

Эриксон: О, да! (И Эриксон игриво перечисляет некоторые другие, уже вышедшие из обихода слэнговые выражения для обозначения полового акта.)

Росси: По мере того как сексуальный слэнг популяризируется, он становится все более и более вульгарным. И поэтому приходится изобретать новые, более «приличные», но тем не менее тоже слегка возбуждающие слэнговые сексуальные обороты.

Росси:[В 1987] Эти замечания легли в основу новой интересной теории о функциях слэнга. Слэнг по сути своей – это такие лингвистические новообразования, которые придают нашим словам совершенно новый оттенок и освобождают их от груза неприятных воспоминаний. С другой стороны, непристойности начинают атаку ассоциативной структуры слушателя – они полностью сбивают его с толку, и тот, кто произносит неприятности, получает полную свободу действия. Слэнг начинается с робкой попытки наиболее адекватно выразить социально запретное действие. Однако, возникнув, он принимает на себя весь груз негативных ассоциаций, которые общество связывает с этим запретным действием – и слэнг перерастает в вульгарность – или более того, в непристойность. Непристойность выполняет совершенно другую социальную функцию: она нужна для того, чтобы сломать имеющуюся психологическую защиту. Но постепенно вырабатываются новые способы противостояния, непристойность теряет свою разрушительную силу и умирает естественной лингвистической смертью, превращаясь в архаизм.

Такова в общих чертах психосоциальная теория эволюции слэнга и непристойности. Это процесс психологический, поскольку он связан с ассоциативной структурой каждого индивида; это процесс социальный – поскольку он заключается в перенесении эмоциональных зарядов от одного человека (или группы) к другому (к другой). Сама же теория эволюции слэнга вытекает из более глобальной теории о возникновении лингвистичеких новообразований вообще, об их трансформациях, эволюции и замене их другими такими же новообразованиями. К языку нельзя относиться только как к статичному средству общения. Он изменяется – и эти изменения свидетельствуют об эволюции сознания и его постоянной борьбе с ограничениями и принуждениями прошлого.

1.49. Как по сексуальным ассоциациям предсказать будущее; как незаметно ввести пациента в гипнотический транс, обращая его внимание на расположение предметов; ассоциативный слэнг

Эриксон: Покажите мне, пожалуйста, то, что безусловно написано левой рукой.

Клиентка: Думаю, что это, но не могу поклясться. Я не ошиблась?

Эриксон: Укажите мне, пожалуйста, на это слово – только мне бы хотелось, чтобы Вы были абсолютно уверены в своей правоте. А когда Вы это сделаете – Вы внезапно обнаружите что-то еще.

Клиентка: (Держит в левой руке сигарету) Опять что-то под знаком X?

Эриксон: X всегда обозначает неизвестное.

Клиентка: Я добилась его.

Эриксон: Кого – его? Клиентка: Незнакомца.

Эриксон: Вам нравится мой карандаш?

Клиентка: (Обменивается с Эриксоном карандашами) Очень приличный карандаш. Я буду его втыкать во все подряд.

Эриксон: (Держит в левой руке сигарету) «Опять что-то под знаком X?»

Росси: И сигарета, и X вызывают определенные сексуальные ассоциации?

Эриксон: X вызывает мысли о поцелуе.

Росси: Следовательно, все сексуальные ассоциации возникли чисто подсознательно? Вы проверяли это как-нибудь?

Эриксон: Вот теперь я точно знаю, что у нашей клиентки была амурная история. «Опять что-то под знаком X. – X обозначает неизвестное. – Я добилась его. Кого – его? – Незнакомца.» Потом я спрашиваю: «Вам нравится мой карандаш?», обмениваюсь с ней карандашами, и она отвечает: «Это очень приличный карандаш».

Росси: Ваш вопрос о карандаше нужен для того, чтобы расставить сексуальные акценты?

Эриксон: Мне это нужно для того, чтобы продолжить гипноз клиентки – и чтобы она этого не поняла… Росси: [В 1987] Здесь Эриксон объясняет нам, как он использует сексуальный слэнг, относящийся к определенному расположению предметов (сигареты, карандаша); как он с помощью этого слэнга вызывает у клиентки определенные цепочки ассоциаций и погружает ее в транс.

1.50. Клиентка пишет слова справа налево и вверх ногами: исследование работы левого и правого полушарий мозга с помощью словесных ассоциаций; формирование установки на обучение как сущность метода Эриксона

Эриксон: Почему Вы взяли только один карандаш?

Клиентка: С двумя у меня будет уж слишком глупый вид. Я буду походить на фокусника. (Держит два карандаша) Мне кажется, что я писала ими двумя одновременно.

Эриксон: А откуда у Вас такая уверенность?

Клиентка: Сама не знаю. Ведь это невозможно!

Финк: Невероятно!

Клиентка: Я просто ошеломлена!

Эриксон: А какие именно слова Вы написали одновременно?

Клиентка: Что Вы пытаетесь меня запутать? (Показывает два слова).

Эриксон: Вы и правы, и неправы.

Клиентка: Совершенно убийственное высказывание.

Эриксон: Вы правы. Ну, а если бы мне нужно было выяснить эти слова и у меня в каждой руке было по карандашу, что бы Вы мне посоветовали?

Клиентка: Попробовать написать что-нибудь? Вы что, издеваетесь надо мной? Вы когда-нибудь видели, чтобы я писала двумя руками?

Финк: Да!

Эриксон: Давайте же попробуем шутки ради: кладите эту руку сюда, а эту – туда – и попытайтесь повторить то, что здесь написано.

Клиентка: Нет, честное слово, Вы шутите. Не будете же Вы заставлять меня это сделать во второй раз.

Эриксон: Буду-буду. Я думаю, Вам понравится. Вперед. Другую руку тоже кладите на бумагу.

Клиентка: Вы что, в самом деле? Вторая рука даже не шевелится. Я такого еще не видела. Я даже забыла, как писать.

Эриксон: Так, конечно, у Вас тут черт ногу сломит.

Клиентка: Я должна в этом разобраться. Что же это такое получается?

Эриксон: Теперь остановитесь и посмотрите на то, что Вы написали.

Клиентка: Я пишу слова справа налево.

Эриксон: Совершенно верно. Вы одновременно пишете двумя рука ми – правой слева направо, а левой – справа налево. Что Вы об этом думаете?

Клиентка: Это выше моего понимания!

Эриксон: Смотрите – сейчас буквы написаны нормально. А можно их написать вверх ногами – если перевернуть лист бумаги и посмотреть его на просвет, Вы увидите именно такие буквы. Это слово написано и спраЕа налево, и вверх ногами.

Клиентка: Кажется, я закончила!

Эриксон: Несомненно. Теперь Вы умеете писать по-всякому: и справа налево, и вверх ногами, и, кстати, Вы сразу определите, что это писали именно Вы!

Клиентка: Конечно! У кого еще получится такая путаница!

Эриксон: Если приглядеться, то можно прочитать слово «январь».

Клиентка: Боже ты мой!

Эриксон: Ну, теперь это совершенно очевидно, правда?

Клиентка: Поразительно!

Эриксон: Клиентка действительно писала обеими руками одновременно.

Росси: Мне кажется, что Вы заставляете ее писать всеми этими необычными способами для того, чтобы она сделала нечто необыкновенное, то, что она никогда не делала прежде. При этом формулируется установка на новое обучение. Это так? Неужели она смогла выполнить Ваше задание и писала слова справа налево и вверх ногами?

Эриксон: Попробуйте сами!

Росси: Невероятно! У меня не получается. (Он пытается написать буквы – A,X,R – справа налево и вверх ногами.) Потрясающе! Кстати, а само «произведение» клиентки сохранилось?

Эриксон: Нет.

Росси: Очень жаль. (Росси делает очередную попытку написать буквы новым способом и потешается над своей неловкостью.)

Эриксон: По-моему, Вы переоцениваете мою наивность. (Наверное, Эриксон имеет в виду то, что сейчас он намеренно формирует у Росси установку на новое обучение, а тот этого даже не осознает.)

Росси: Это я-то считаю Вас наивным? Обо мне так тоже говорят. Печатными буквами у меня получается лучше.

Эриксон: А как Вы учились писать – сначала печатными буквами?

Росси: По-моему, да. Итак – главной задачей всех этих экзерсисов с написанием слов является формирование установки на новое обучение. При этом у пациента возникают совершенно новые цепочки ассоциаций, которые помогают ему в этом.

Эриксон: Но сами-то ассоциации уже существуют!…

Росси: Вы используете уже имеющиеся паттерны обучения. Но для того, чтобы их активизировать, Вы даете клиентке такие задания, которые заставляют ее отказаться от привычного способа письма и овладеть новыми, совершенно необычными навыками. И это становится своеобразной метафорой для того, чтобы указать клиентке какие-то новые пути для решения ее собственных проблем. Вы со мной согласны?

Эриксон: Гм.

Росси: Обычно во время сеанса гипнотерапии врач старается усилить любое внутреннее изменение пациента. Вы добиваетесь этого тем, что озадачиваете пациента головоломками и ему в голову приходят всякие неординарные мысли – пациент начинает видеть свои проблемы под другим углом зрения! Это так?

Эриксон: (Кивает утвердительно.) Вы знакомы с ассоциативным тестом Кента-Розанова? (И Эриксон начинает рассказывать, как его пациенты записывали свои ассоциации одновременно обеими руками, как они потом в устной беседе сообщали ему свои ассоциации – и эти ассоциации явно разделялись на «правополушарные» и «левополушарные». Эти исследования Эриксон проводил задолго до Спэрри. Существовала стандартная методика использования теста Кента-Розанова, и все были просто шокированы, когда Эриксон ввел свое «двустороннее» ассоциативное письмо.) У меня были сплошные неприятности в Вочестере (где Эриксон прошел путь от младшего врача до главного психиатра в период между 1930 и 1934 годами), потому что я все делал не так, как другие, и шел своим – единственно правильным путем!

Росси: Шок был совершенно напрасен, потому что Ваши исследования «лево-» и «правополушарных» ассоциаций были предтечей классического труда Спэрри, посвященного работе полушарий головного мозга.

Эриксон: Конечно. Я учу клиентку таким вещам, которые бы она смогла сделать, вовсе не задумываясь над тем, сможет ли она с этим справиться. Именно это так ее и поражает («Это выше моего понимания!» и «Поразительно!»); именно это помогает ей ассимилировать «трансовый» опыт.

Росси: И хотя клиентка ничего не помнит, именно он – «трансовый» опыт – помог ей ослабить ее страхи. Но прежде чем окончить сеанс, Вы хотели бы удостовериться, что у клиентки полностью сформировалась установка на восприятие новой «трансовой» информации.

Эриксон: Да, на тотальное обучение.

Росси: И опять же – Вы не проводите постгипнотическое внушение и не призываете ее прямо к обучению и развитию; Вы вызываете установку на новое обучение, опираясь на скрытые способности самой клиентки. И Вы тем самым доказываете ей, что она может научиться многому, даже не зная, есть ли у нее к тому способности.

Вот то новое, что содержится в Вашем способе гипнотерапии: Вы вызываете определенную ментальную установку (по-другому, Вы активизируете процессы обучения), не сообщая пациенту о своих истинных намерениях. И в самом деле, сущностью Вашего метода является формирование таких ментальных установок, которые проводят соответствующую внутреннюю работу в соответствующее время. Вы стараетесь распространить принцип обучения на все: поскольку люди часто боятся новых ситуаций, Вы помогаете им использовать успешные результаты предшествующего обучения применительно к новым обстоятельствам.

Эриксон: (Эриксон приводит очередной колоритный пример обучающей ситуации: на этот раз он вспоминает, как жил на ферме и там объезжал лошадей. Так вот, оказывается, когда их объезжают, то необученную лошадь привязывают с двух сторон к обученным; а так как последние уже знают, как надо идти, то необученная лошадь учится всему просто автоматически!)

Росси: Послушайте, довольно говорить о лошадях. Неужели Вам не хватает людей? Хотя, конечно, Вас оправдывает то обстоятельство, что Вы и в самом деле изучали свой метод не в современной лаборатории, а на ферме.

1.51. Восьмой «визит» Февральского человека: как использовать отвлекающие маневры для того, чтобы ослабить сопротивление пациента и вновь погрузить его в транс; спонтанная возрастная регрессия к настоящему моменту времени; сомнамбулическое «трансовое» обучение

Эриксон: Как Вы считаете, можно Вас загипнотизировать?

Клиентка: Только не сейчас. Я совсем проснулась.

Эриксон: Вам бы хотелось всегда так делать (Показывает клиентке ее записи)?

Клиентка: Нет, не сказала бы. Сейчас точно не хочу. Это так необычно.

Эриксон: А как Вы обычно находите пульс? (Эриксон тянется к ее руке, как будто собирается найти пульс.)

Клиентка: Вы нашли его. Теперь считайте.

Эриксон: (Здоровается с клиенткой за руку) Привет.

Клиентка: Привет.

Эриксон: Какой сейчас месяц?

Клиентка: Февраль.

Эриксон: А какой год?

Клиентка: 1943-й.

Эриксон: А кто я?

Клиентка: Февральский человек.

Эриксон: Все очень просто, правда? Мы с вами всегда так здороваемся, верно? Это может произойти в любой момент, в любом месте – но только со мной Вы здороваетесь таким образом. И для этого есть вполне законное объяснение. А когда-нибудь мы опять пожмем друг другу руки – ну, скажем, 30 марта 1945 года. Вы не против?

Клиентка: Нет, конечно.

Эриксон: Решено. И я очень хочу, чтобы 30 марта 1945 года Вы во всем бы остались такой же, как сейчас. Я могу теперь попрощаться?

Эриксон: «А как Вы обычно находите пульс?»

Росси: Для чего Вы задаете свой вопрос именно теперь, когда клиентка начисто исключает возможность гипноза, так как «совсем проснулась»?

Эриксон: Мой вопрос: «А Вам бы хотелось всегда так делать?» – имеет смысл: «А Вам бы не хотелось всегда уметь делать то, что Вы делаете в состоянии транса?» Клиентка отвечает: «Это так необычно». Что ж, пусть будет необычно. А потом я пытаюсь нащупать у нее пульс.

Росси: Это я вижу. Когда Вы про него спрашиваете, Вы на полном основании можете прикоснуться к руке клиентки и сделать вид, что пытаетесь сосчитать пульс. И вполне естественно, что она удивляется, когда вместо этого Вы пожимаете ей руку, вслед за этим погружаете ее в транс и начинаете очередной – восьмой – «визит» Февральского человека. Все происходит так быстро, что она не успевает оказать Вам никакого сопротивления.

[В 1987] Вполне вероятно, что Эриксон расценил заявление клиентки о том, что она «совсем проснулась» как ее протест против его воли. Именно поэтому он и использовал отвлекающий маневр с пульсом – для того, чтобы пожать клиентке руку и как можно скорее начать наведение нового транса. Необходимо было продемонстрировать подсознанию, что гипнотическое состояние непосредственно вытекает из этого ключевого рукопожатия. Для того, чтобы подкрепить этот последний транс и повысить значимость факта рукопожатия, Эриксон обращается к прямому постгипнотическому внушению: «Мы с вами всегда так здороваемся, верно? Это может произойти в любой момент, в любом месте – но только со мной Вы здороваетесь таким образом. И для этого есть вполне законное объяснение.» Эриксон придает слову «законность» определенный этический смысл, и тем самым успокаивает подсознание клиентки насчет того, что оно останется «в целости и сохранности».

Бросается в глаза то, что на этот раз Эриксон очень неожиданно прерывает свой «визит». Он нигде не просит клиентку проснуться. Одну из его последних фраз «Когда-нибудь мы опять пожмем друг другу руки – ну, скажем – 30 марта 1945 года» – можно с полным основанием отнести к постгипнотическому внушению. К нему же относятся и заключительные слова Эриксона: «И я очень хочу, чтобы 30 марта 1945 года Вы во всем остались такой же, как сейчас».

Совершенно очевидно, что эти постгипнотические внушения должны завершить гипнотерапевтический сеанс, хотя в явном виде клиентке нигде не предлагается проснуться. С другой стороны, именно по этой причине она продолжит находиться в трансе вплоть до следующего рукопожатия Эриксона, только ориентирована она теперь на «нормальную» календарную дату – 30 марта 1945 года.