Это уже было явное одобрение!

– Но тогда вот это, – сказала она, поднося веер к лицу и прикладывая к уху, – означает: «Я хочу от вас избавиться».

Кружевные манжеты, падающие с ее открытых локтей, коснулись его руки. Он поймал кончик кружева и зажал между пальцами. Ему до безумия хотелось ее поцеловать.

– И в течение всего этого времени мы с вами по-прежнему беседуем.

Резким движением запястья Джульетта снова сделала движение веером. Олден отпустил кружево.

– А вот так, когда я продергиваю его сквозь ладонь, – сказала она, – означает: «Я вас ненавижу!».

Он засмеялся.

– В этой игре даже «нет» означает «да». Как правило. А от ненависти до любви, как говорится, один шаг.

– Интересная философия. – Джульетта снова продернула веер сквозь сжатую ладонь. – И награда того стоит?

– Для кого? Для меня – всегда.

– Но редко, как я могу догадываться, вашему противнику. – Она приложила веер к уху.

– Противнику?

– Ни одно другое слово здесь не подходит, разве не так? – сказала Джульетта, – Рискну предположить, что ваши любовницы всегда ваши противники.

Тело, качнувшееся рядом с ним, обострило желание, которое и без того уже было на пределе. Рискуя опасно поднять ставки, Олден решил поведать больше, что реально представляет собой тот, кто подразумевается под словом «распутник». Из честности? Едва ли! Тогда почему? Потому что раньше малейший намек на его репутацию оказывался возбуждающим? Или просто потому, что по какой-то непостижимой причине он пребывал в ярости – дикой, неконтролируемой ярости?

Сейчас риск и в самом деле был огромен. Все или ничего. Позволить ей выпрыгнуть из экипажа и послать своего соблазнителя к черту, если она пожелает?

– Борьба всегда идет сексу только на пользу, мэм, – сказал он. – Так же как укус любовницы…

У нее густо покраснела шея.

– А вы всегда расставались полюбовно?

– Было несколько сцен, которые я вспоминаю с прискорбием.

– Правда, сэр? Прошу вас, пролейте свет.

Похоже, это была самая безобразная игра, какую он когда-либо вел. Открыто признаваться, что в действительности он оставил после себя целую вереницу разбитых сердец? И это тогда, когда он просто должен победить!

– С тех пор как я вернулся из Италии, леди ругали меня, кляли – и даже хотели убить. Или за них пытались сделать это их мужья.

– Однако вы живы.

– У меня определенный дар владения шпагой. Когда вы обвинили меня в том, что я распутник, вы были правы. И вот что это означает. Я никогда не совращаю служанок. Это правда. Но когда речь идет о равной игре, я играю до победного, каковы бы ни были последствия.

– Таким образом леди рискует своим счастьем, а вы получаете удовольствие…

– Нет, это честный обмен, – сказал Олден. – Она тоже получает удовольствие, уверяю вас, мэм. – Он притронулся к ее обнаженному запястью. Кожа была в крошечных росинках влаги. Прикосновение было подобно грозовому разряду. – Но я всегда побеждаю, потому что мне всегда надоедает первому.

Глаза Джульетты были прикованы к его пальцам. Ресницы чернели в тени шляпки.

– Так это состязание – посмотреть, у кого первым сдаст сердце?

– Или посмотреть, в ком больше чистой страсти, – ответил Олден. – Сердечные дела никогда не входили в мои намерения.

Джульетта отвела взгляд. Рука, лежавшая на веере, напряглась.

– И что же, поэтому вам не так давно наскучило в компании какой-то конкретной леди?

Олден задумался на секунду. Он вспомнил о юной особе и ее неожиданном отчаянном признании в истинных чувствах к своему мужу. Тем не менее он мог ею овладеть. Тогда почему позволил уйти? Можно ли это назвать простой скукой? Собственный вопрос вызвал у него раздражение. Если не скука, то что это?

– О да, – сказал он с тихим смешком. – Очень наскучило.

– А до нее?

– Та леди хотела стать монахиней. Я избавил ее от этого заблуждения.

– После чего покинули.

– Естественно.

Да, он оставил ее. Совершенно хладнокровно. Та женщина даже не нравилась ему.

– Стало быть, леди потерпела ужасное поражение, – сказала Джульетта.

Она угадала. Когда та, которая собралась в монахини, пришла к нему с мольбой и рыданиями, у него было единственное желание – отшвырнуть ее куда-нибудь еще дальше, чем в монастырь. Такая лицемерка. Изображала из себя святость, в то время как делала все, чтобы завлечь его в постель!

– Да, – сказал он.

– Но таким образом вы тоже понесли урон, – сказала Джульетта.

Олден был настолько удивлен, что взял ее за подбородок и повернул лицом к себе.

– Вы так думаете?

Она смотрела ему прямо в глаза.

– В моем представлении, потеряли обе стороны, сэр. Просто вы более самолюбивы, только и всего. Вы быстрее видите приближение конца и поэтому спасаетесь первым. Несомненно, так в действительности было и с Марией. Вам никогда не хватало мужества, чтобы рисковать чем-то еще, кроме собственной гордыни.

Олден рассмеялся низким ленивым смехом и отпустил ее за подбородок.

Зачем раздражаться? Ведь он побеждает. Он ясно дал понять, что значит кокетничать с распутником, и она не запаниковала. Ее изящная шея и убранные наверх волосы были так очаровательны! Он хотел потрогать нежную белую кожу, провести пальцами по изгибу ключицы и спуститься к округлостям божественной груди. Его тело прореагировало мгновенно, и остатки гнева бесследно растворились в жгучем желании.

– А чем еще рисковать, мэм?

– О! – Джульетта взглянула на него удивительно синими глазами. – Привязанностью. Верностью. Подлинной искренностью. Любовью.

– Вам были знакомы эти эмоции?

– Нет. – Она выглядела такой целомудренной. – Но я верю в них.

– Но вам также знакомо и желание, что является более подлинным чувством, – сказал Олден. Приятная пульсация в чреслах сделала его голос чуть хриплым. – Вы его испытываете и сейчас.

– Да, – ответила она с придыханием, отводя взгляд. – К чему отрицать?

– И вы знаете – это того стоит, даже в отсутствие постоянства и любви, – сказал Олден. Приятные ощущения становились все интенсивнее, крепко держа его в тисках. – Более того, вы понимаете, что безопаснее всего реализовать этот пыл с распутником, потому что он не ожидает чего-то еще и не обещает ничего другого.

Конские копыта стучали по твердой дороге в дополнение к звяканью сбруи. Олдену было странно слышать этот невинный аккомпанемент того неистовства, что разыгралось в его крови.

– Вы так думаете? – спросила Джульетта.

– А для чего же еще вы здесь?

– Возможно, потому, что я согласна с вами. – Она учащенно дышала от волнения. – Но совсем не обязательно идти дальше этого. Если распутник попросит что-то большее, а леди отвергнет это, он забудет ее и пойдет своим путем. Если леди предпочтет, чтобы о ней забыли, так будет лучше для нее. Она вернется к своей работе и своему саду с воспоминанием о безобидной минуте собственной глупости.

Олден чувствовал себя подобно ворону, кричащему высоко в синем небе. Однако голос его сохранял спокойствие, и в нем даже обнаружился призвук вспыхнувшего юмора.

– И что же это за глупость?

– Будущее покажет.

– А что, если распутник попросит большее и леди согласится?

– Леди не согласится, потому что это будет подтверждением ее глупости.

Олден на секунду прикрыл глаза, чтобы обуздать охватившее его возбуждение. Безумие. Он не мальчик, чтобы не совладать с собой. Однако сейчас…

– Леди считает распутника безнравственным и опасным. Но эти же качества одновременно делают его безопаснее. Когда в один прекрасный день она захочет пофлиртовать, даже поцеловать его, это дает ей возможность унизить его потом. Вы со мной согласны?

– Да, – тупо сказала Джульетта. – Вы не считаете, что таким образом леди получает собственное удовлетворение? Я имею в виду, когда подобная развязка ее совершенно не трогает, а он все еще с трепетом ждет большего.

– Довольно справедливо, если она правильно судит о своей собственной реакции. – Олден скользнул рукой вдоль спинки сиденья и пальцами легонько притронулся к шее Джульетты. Ее кожа дышала жаром. – Давайте выясним.

Лицо Джульетты запылало.

– Вы полагаете, наступление – лучшая стратегия, не так ли?

Олден развязал ленты и отбросил шляпку в сторону, потом обвел пальцем подбородок. Ее кожа словно запела в унисон с этим прикосновением. У него застучало в висках, когда он увидел, как под золотым медальоном учащенно вздымается и опадает грудь.

– Наступление всегда гарантирует защиту для проигрывающего, – сказал он.

Джульетта уронила веер на колени. Олден чувствовал учащенное дыхание, такое же, как его собственное. Это причиняло ему танталовы муки.

– Да, наступление всегда хорошая стратегия. В шахматах.

– Даже если в действительности она может увести вас дальше, чем вам хотелось бы? – спросил Олден.

– А как дальше?

– По крайней мере вот так, Джульетта. – Он коснулся пальцем чувствительного уголка ее рта и наклонился. Ее губы встретили его губы – мягко, легко, с коротким вздохом. Несмотря на безумное желание, воспламенившее кровь, Олден ответил очень деликатно. Поцеловал в уголки рта и верхнюю губу, потом захватил нижнюю и осторожно вобрал ртом, наслаждаясь ощущениями. Его рот наполнился сладким нектаром.

Олден добивался от нее большего, давая ей знать легкими укусами, захватывая верхнюю губу и сопровождая все это мягким касанием кончика языка.

Джульетта отвечала с безыскусной смелостью. И с поразительной невинностью.

Хотя желание закипало в нем белым ключом, Олден продолжал раздразнивать ее своими утонченными ласками, выжидая, пока она начнет требовать от него большей активности. Наконец она схватила его за лацканы и застонала, потом быстро обняла его за шею и открыла губы его вторжению. Ощущения были подобны взрыву и привели к торжеству его мужского естества. Кровь взревела в жилах, когда он влил в свой поцелуй сердце и душу.

Олден прервал поцелуй, чтобы не утратить контроль над собой, и стал осыпать Джульетту мимолетными ласками, покусывая в шею, веки, мочки уха. Она положила голову ему на руку, как на подушку, и с ее припухлых горячих губ сошел тихий вздох.

– Ах, миссис Джульетта, – прошептал Олден. – Если кто-то сражен, так это я.

– Нет, – сказала она, взглядывая на него своими расширившимися глазами с огромными зрачками. – Я знаю, сейчас вы нечестны. То, что вы говорите, ничего не значит.

– Это значит, что я сгораю от страсти, Джульетта. Нет ничего ярче, чем этот огонь, и нет ничего честнее этих слов.

Ее пальцы легонько коснулись его щеки, словно желая запечатлеть в памяти его черты.

– Хотите подлить топлива и запалить большой костер?

– Давайте устроим огромный пожар! Будь я проклят, если меня это пугает!

На этот раз Олден ужесточил поцелуй, одновременно водя пальцами вдоль горла и поверх обнаженного участка груди. Потом мягкой подушечкой большого пальца медленно проник в глубь ложбинки между двумя холмиками, отведя в сторону медальон. Глубже. Еще глубже. Вкладывая каждую унцию своего искусства и опыта, он с поразительным, непредвиденным пылом ненасытно вкушал ее рот. Его руки по-прежнему исследовали плавный изгиб ее груди.

Страсть обретала мощь морского прилива.

Трогать ее! Где-нибудь! Везде! Хватать жадными руками, поглощать изголодавшимся ртом. Тело – даже сами кости – страстно заявляли о своих нуждах. Вторгнуться в эту роскошную красоту и утонуть в ней. Немедленно! Заставить ее плоть петь, как поют его губы – страстные, энергичные, пышущие желанием. Зарыться в женской горячей сердцевине, чтобы обрести душераздирающее удовольствие, которое вихрем сметет их двоих во взаимном влечении.

«Сейчас! – требовало его вожделение в ревущем крещендо. – Больше! Дальше! Глубже! Немедленно!»

Он сдерживался из последних сил. Ноги путались в розовом атласе, ладони повсюду встречали только китовый ус и кружева. Олден безумно желал трогать языком ее грудь, стянуть платье. Он хотел видеть Джульетту обнаженной, ощущать ее обнаженной, но его отодвинули прочь.

Тогда Олден разжал руки.

– Джульетта, пожалуйста! – взмолился он, заглядывая ей в глаза.

– Вы проиграли, – сказала она, отворачиваясь. – Ваши попытки оставили меня холодной.

На какую-то долю секунды Олден поверил, что он действительно отвергнут. Боль совершенно парализовала его.

– Смилуйтесь, ради всего святого, – произнес он на конец. – Мы ведь только начали…

– Эту игру? – засмеялась Джульетта. – Но мы еще посмотрим, чья возьмет в шахматах, сэр!

Олден резко отпрянул в угол сиденья и откинулся на спину. Воздух рвался из легких. Рот горел, словно разбитый.

– Тут уже не надо ни шаха, ни мата. Я признаю свое поражение. Если вы хотели ранить меня, вы преуспели сверх ваших самых диких ожиданий.

Дрожащей рукой Джульетта прикрыла рот веером. Веер трепетал, как в бурю. Она судорожно накрыла руку другой рукой, чтобы удержать его на месте.

На языке веера этот жест означал: «Простите меня».

Олден схватил ее за плечи, повернул к себе лицом. Дыхание, раскрасневшаяся кожа и расширенные глаза выдавали ее с головой.

Она до последней капли собирала свою смелость и решимость побить распутника в его собственной игре. Но попроси он сейчас – она не смогла бы ему отказать. Какой демон вселился в Джульетту Ситон и внушил ей, что она может тягаться с распутником? Тело уже предало ее, хотя она этого не знала.

– Я сгораю от страсти к вам, – сказал Олден. Пока его ум праздновал победу, кровь бурлила и пела, – Вы и вправду другая, Джульетта!

– Чушь! Сиюминутная сладкая ложь. Ради одного дня. Сегодняшнего дня.

– Зачем мне притворяться сейчас, когда я обезумел от желания? – сказал Олден. – Вам хотелось бы, чтобы я скрывал это? Я еще никогда не испытывал ничего подобного. – Все, что он говорил, было чистой правдой – каждое слово.

Джульетта опустила глаза и закусила губу, рассеянно открывая и складывая веер. Это означало: «Вы жестоки».

– Если вы и ранены, сэр, то это касается только вашей гордости.

– Возможно. Но эта рана гораздо глубже. И ощущения от нее мучительнее, нежели от уязвленной гордости. Я вообще не воображал, что такое может быть. По правде сказать, я испытываю неприятное чувство, сознавая свою уязвимость. И несколько растерян. Ни то ни другое не является моей естественной реакцией, когда я целую леди.

Джульетта сцепила руки на коленях, уставясь на сложенный веер.

– Это был только эксперимент…

– Эксперимент?! А вы что чувствовали?

Веер со щелчком раскрылся.

– Ничего.

– Ох, Джульетта! – Олден разразился смехом – громким злостным хохотом. – Какая вопиющая неправда! Ладно, я готов смириться. Честно! Можно на этом остановиться, если хотите. Я не стану больше вас трогать, но правда остается правей. Я еще не знал такого поцелуя…

– Это грубая лесть, – сказала она в отчаянии.

– Да нет же! Какая, к черту, лесть? Это еще большая правда, чем та, что небо голубое. Если вы настаиваете на противном, в свою очередь вправе настаивать, чтобы мы проделали это снова. Просто чтобы доказать, что вы ошибаетесь.

– Я думаю… – Джульетта схватила шляпку и стала лихорадочно завязывать ленты. – Я считаю, что мы не должны этого делать.

– Тсс, тсс, доблестная Джульетта! Вы нанесли мне кинжальный удар в сердце. Я к этому не привык, но умирать не собираюсь. Тем не менее все остается целиком в вашей власти. Если скажете остановиться на этом, так и сделаем.

Джульетта ничего не сказала и отвернула голову, чтобы он не мог видеть лица.

– Увы, ваш душистый горошек увядает, мэм.

Олден дал знак Джону остановить лошадей и соскочил на обочину, поросшую красным лихнисом. Набрав диких цветов, он прыгнул обратно. Гнедые снова рванулись вперед.

Джульетта сидела спиной к нему, вцепившись обеими руками в экипаж, разглядывая местность сквозь просвет между деревьями.

– Что это за поместье?

Олден оторвал взгляд от розового платья с мелкими складочками, собравшимися на спине, и ранимой белой шеи, обрамленной атласным декольте. Сквозь полуденный зной в голубой дали вырисовывался дом. Экипаж приближался к южной границе владений.

– Грейсчерч-Эбби.

– Кто там живет? – спросила Джульетта.

– Один виконт. – Вынимая поникшие цветы из шляпки, Олден один за другим бросал их ей на колени. – Правда, он редко бывает в своей резиденции.

Джульетта словно примерзла к сиденью.

– Виконт Грейсчерч? – Прильнув к дверце, она всматривалась в его дом.

Олден вплел в шляпку свежие цветы взамен душистого горошка.

– Парень – игрок и мот, а что до женщин, так, говорят, просто сущий дьявол.

Он наклонился поцеловать Джульетту в изящную излучину на стыке плеча и шеи. Только раз. Показать, что он владеет собой. И напомнить о своем умении.

Она не двинулась, если не считать быстрого, короткого вдоха. Следующую сцену Олден представил так же ясно, как если б это была сцена акта из пьесы, написанной им самим. Не было никакой нужды проделывать эту длинную дорогу до усадьбы. Джульетта уже была его. Еще через милю можно будет дать сигнал Джону остановить лошадей, выпрыгнуть из экипажа и, взяв Джульетту Ситон за талию, подхватить на руки. В мгновение ока, в облаке розового атласа она приземлится у него на груди. Он станет осыпать ее жаркими поцелуями, пока не зацелует, и потом уведет в маленькую рощицу. Там на опушке, где деревья начинают редеть, есть уединенная солнечная лощина, заполненная дикими цветами. Ее защищает круглая разрушившаяся стена – остатки древней сторожевой заставы аббатства, которую отец переделал в очаровательную дорогую игрушку.

Там он снимет с Джульетты сверкающее платье. Стянет корсет и нижние юбки. Спихнет с ножек украшенные ленточками туфли на высоких каблуках и, отстегнув подвязки, отшвырнет чулки. Его камзол станет подушкой для напудренной головки, его рубашка – мягким ложем для нагой спины. Ее губы прижмутся к его обнаженной груди, когда он скинет свои туфли. Ее стон изольется к нему в рот, когда она станет помогать ему выскользнуть из его панталон. Он возьмет ее прямо там, в лощине, пока она будет упрашивать его не делать этого, а потом – чтобы он не останавливался. Его понятливое, опытное тело будет принадлежать ей, и она сможет использовать его как только пожелает. Взамен он пообещает ей высшее наслаждение. И это никакая не фантазия. Это просто правда. Джульетта Ситон хотела его так же сильно, как он ее. Там, среди тимьяна и незабудок, он будет жадно вкушать ее, пока она, захваченная страстью, сделается беспомощной. И тогда он победно зароется в ее сладость.

Его еще не отвергала ни одна женщина. До полуночи он сможет увезти ее в Мэрион-Холл. Наверняка она ни в чем ему не откажет. Миссис Джульетта Ситон – уже его любовница, сознает она это или нет. Можно считать – пари почти выиграно!

Пара гнедых рысцой уверенно приближалась к рощице.

Олден уже вскинул руку к кучеру, чтобы тот остановился, и вдруг Джульетта повернулась. Глаза блестящие, расширенные. Лицо пылает. Все, ради чего он старался, стало очевидно. И телесная жажда, и женская ранимость. Ответное желание прокатилось в крови – горячее, настойчивое, требовательное.

Джульетта вцепилась ему в руку.

– Я больше не могу, – прошептала она. – Мне не победить. Я лгала. Вы нанесли мне поражение, Если в вас есть хоть капля жалости, вы не станете снова меня трогать.

«Катастрофа!»

Он онемел, ошеломленный.

Где-то вдалеке проворчал гром. Олден опустил руку. Упали первые капли.

Он посмотрел на небо. Сгущающиеся темные облака быстро собирались в грозовые тучи. Холодный бриз трепал ленты на шляпке Джульетты и раздувал ее юбки. Дождь уже внятно забарабанил по дороге.

– Слава Богу, – сказала Джульетта, запрокидывая голову и страдальчески закрывая глаза, когда вода потекла по лицу. – Наконец-то.

Олден отчаянно искал обходные пути выхода из ситуации. До Грейсчерч-Эбби оставалось всего ничего. Если они попадут под дождь и промокшие прибудут на место, где их встретит комфорт и тепло, это будет естественная прелюдия для обольщения. Цивилизованно, в гостиной или в спальне, среди вороха полотенец и подогретых простыней. Вытащить женщину из влажной одежды прямо к себе в объятия – проще простого. Он делал это сотни раз.

Потом он отвезет ее, умиротворенную и сияющую после их любовных утех, в Мэрион-Холл. Там он снова займется обольщением, чтобы удовлетворить требования лорда Эдварда и сэра Реджинальда Денби. Если он доставит им медальон, пари выиграно. В противном случае он разорен.

Олден был абсолютно уверен в своей удаче. Почему нет, черт возьми!

Если у него ничего не получится с Джульеттой Ситон, он будет казнить себя до конца дней; Если сегодня вечером он не будет в ее постели в Мэрион-Холле, это дорого ему обойдется. Сейчас от него зависло его будущее, будущее Шерри и Питера Примроуза, а также всех других, находящихся под его попечительством.

Может, он не очень хорошо представляет, чего еще это может ему стоить, но совращать Джульетту Ситон в кустах или под забором, точно девушку с фермы, это недостойно. Но и везти ее в Грейсчерч-Эбби, чтобы править бал над женской уязвимостью, тоже гнусно.

Негодуя на свои непостижимые эмоции, терзающие душу, он дал знак Джону разворачивать экипаж.

– Тогда я лучше отвезу вас домой, – сердито сказал Олден. – Если только мы не собираемся играть в шахматы под проливным дождем. – После этого он позволил себе разминку для ума, пробежавшись по всем отборным ругательствам, какие знал.

Невесть откуда взявшийся, непредвиденный и непрошеный крошечный осколочек то ли порядочности, то ли жалости, похоже, пал на благодатную почву. Семя взошло, и нежеланное растение пошло в рост. Прославленный лорд Грейсчерч вновь собирался воздержаться от прелюбодеяния. С женщиной, которая сама этого желала и которую он страстно желал. И это несмотря на то что на сей раз его самоотречение могло стоить не только дома и будущего, но очень может быть – свободы.

Он поступал как безумец.

Лошади, затопав копытами, двинулись вперед. Прижав пальцы к пылающим губам, Джульетта ежилась внутри камзола. Олден настоял, чтобы она взяла его и обернула вокруг плеч. Грозовые тучи уже миновали. Ливень прошел, и сейчас только слегка накрапывало. Вскоре дождь прекратился совсем, но Джульетта не возвращала камзол. Она сидела, закутавшись, подоткнув под колени наброшенное дорожное одеяло.

Олден Грэнвилл, прикрыв глаза и сложив на груди руки, откинулся на сиденье рядом с ней. Дождь омыл его суровое лицо с красивыми чертами, намочил волосы, плечи и жилет, так что влажная одежда облепила тело. Рот оставался замкнут.

Олден мог бы запросто заняться с ней любовью прямо здесь, в экипаже, если бы попросил. Откинул бы юбки и бесстыдно вторгся в жаждущую влажную плоть. Но он не попросил, хотя, конечно, ему хотелось. Этому Джульетта верила.

Но она не верила, что Олден Грэнвилл воспылал к ней желанием потому, что находил ее какой-то особенной. Или потому, что она так уж его взволновала. Он хотел ее просто потому, что она – женщина. Ему, распутнику, не впервой разбивать женские сердца.

Она – мужняя жена. Как бы то ни было, она все еще ощущает себя связанной обетом. Обетом, дорого ей стоившим. Но даже будь она свободна, ее никогда не прельстило бы стать очередной любовницей мужчины, меняющего женщин как перчатки. Тем не менее она желала этого человека так страстно, что ее всю трясло. Она хотела владеть его умом, его вниманием, его подтянутым, мужественным телом.

Камзол хранил его запах – запах чистого мужского тела и мыла. Она была готова вдыхать его вечно, полной грудью, лишь бы удержать хоть какую-то частицу того, кто был для нее таким желанным. Пусть даже это будет только запах.

Джульетта закуталась в камзол. Как глупо думать об этом, когда все так быстротечно! И эти приятные вечера за шахматами, и эта игра в любовь – все уйдет безвозвратно. Завтра он уедет, чтобы продолжить свой путь дальше, оставив ей – свой.

Но кожа жаждала прикосновений его рук. Ее губы безмолвно взывали к дьявольскому искушению его рта и языка. Ладони так и просились отдохнуть на твердых мускулах, четко проступавших под влажной рубашкой. Попроси он сейчас – даже взглядом, она не смогла бы ему отказать.

Но он не попросил.

Жалостливый, однако! Хоть и открыто говорит о своем призвании…

Джульетта отвернула голову, и как раз в это время из чащи леса на дорогу выскочили две лошади. Впереди на приземистом вороном жеребце галопом скакал маленький светловолосый мальчик. За ним на гнедой кобыле мчался хрупкий молодой мужчина.

Мальчик снял свою шляпу и замахал ею.

– Лорд Грейсчерч!

– Смотрите! – закричала Джульетта. – Там канава!

Она увидела растерянные синие глаза и упрямый юный рот. Потом белокурая голова резко ушла вниз, когда мальчик обеими руками ухватился за гриву. Низкорослый жеребец неловко прыгнул. Ребенок вылетел из седла и кубарем покатился вниз. Шляпа его взметнулась в воздух и через секунду исчезла.

Второй всадник, с побелевшим лицом, осадил лошадь. Джон остановил гнедых. Джульетта выкарабкалась из экипажа, сдергивая с плеч камзол Олдена. В детском личике, промелькнувшем в тот короткий миг, ей внезапно явился призрак. Несомненно, трюк природы. Игра света. Но память в каком-то безумном откате назад тотчас воскресила другой образ. Светловолосый мальчик убегает от своей няни, смеясь и радуясь миру. Опять это терзающее душу эхо! Ну почему это непременно должно возникать при виде любого беззаботно резвящегося ребенка?

– Все в порядке, Питер, – сказал Олден. – Он не пострадал.

Джульетта подбежала к краю канавы.

Олден Грэнвилл стоял на коленях, погрузившись на несколько дюймов в коричневатую воду, не щадя своих атласных панталон и модных туфель. Кружева его манжет были густо покрыты грязью, полы расшитого жилета волочились по дну канавы. Он держал на руках маленького мальчика. Губы ребенка были плотно сжаты. Он вцепился в Олдена своими коротенькими пальчиками, пока тот вытирал ему лицо своим кружевным платком, и крепился изо всех сил, чтобы не заплакать.

Его спаситель поднял глаза и улыбнулся Джульетте.

Она уронила камзол в протянутую руку. Олден обернул им дрожащего ребенка и прижал к своей широкой груди.

– Милорд, я… – сказал мужчина по имени Питер. Он привязывал двух лошадей – свою гнедую и вороного жеребчика мальчика. – Вы уверены, что с ним все в порядке?

– Кости целы. Отделался легким испугом и несколькими ушибами, ну… промок, конечно. Мы должны отвезти его домой, в тепло. – Олден смотрел на мальчика с безграничной нежностью. – Очень неосмотрительно, Шерри. Прежде чем совершать прыжок, нужно готовить свою лошадь надлежащим образом – или она скинет тебя, и будешь мокнуть в грязи. Прыжок требует сосредоточенности. Кроме того, джентльмен в это время никогда не станет махать леди своей шляпой.

Ребенок закашлялся и обеими ручонками обхватил Олдена за шею.

– Но вы же махали. Мне сказал мистер Примроуз.

Питер Примроуз покраснел.

– Увы, это так, милорд. Я рассказывал ему, как однажды вы преодолели терновую изгородь и в это время махали треуголкой леди Грейсчерч.

– Чем заставил мою матушку вскрикнуть. Очень плохие манеры. Я больше этого никогда не делал.

Мальчик попытался улыбнуться, но у него задрожали губы и глаза наполнились слезами.

– Не надо, сэр. – Олден убрал пшеничные волосы с его лба. – Сейчас я отвезу вас домой и скажу кухарке, чтобы она испекла вам сдобных булочек со смородиной. – Перед тем как выбраться из канавы, он передал Джону завернутого в камзол ребенка. Пока кучер нес его к экипажу, Питер Примроуз побежал вперед приготовить ложе из одеяла и своей куртки.

– «…а что до женщин, так, говорят, просто сущий дьявол», – сухо процитировала Джульетта. – Вот так, лорд Грейсчерч.

Олден бросил на нее быстрый взгляд. Она ничего не прочла в его выражении.

– Он ваш сын?

– Нет, что вы!

– Ребенок, несомненно, не может ехать обратно верхом, – сказала Джульетта. – Вы должны отвезти его в своем экипаже.

– А также отвезти леди в мою обитель порока, когда ей чертовски этого не хочется?

Олден перевел взгляд в сторону дома. Выражение его глаз стало вдруг отстраненным, почти холодным.

– Я не поеду обратно с вами. Мы этим ничего не достигнем. Ни вашей цели, ни моей.

– Моя цель – очаровать вас, – признался Олден. Он провел обеими руками по голове, откинув со лба свои влажные волосы. Ленточка соскользнула, и светлые пряди в беспорядке рассыпались по плечам и спине. Вид у него был пасмурный и недовольный. – Да, очаровать самым бесстыдным образом и пополнить свой список побед. Это правда.

– Итак, – сказала Джульетта, – победа не состоялась. Позаботьтесь теперь о ребенке. Моя цель сейчас – только самосохранение. И вы мне для этого не нужны.

Олден наклонился к ней и, прежде чем она успела среагировать, поцеловал в губы. Его губы были холодны как лед.

– Да, мой план обольщения провалился. Мы больше не увидимся. Игра закончена. Но парадокс ее в том, что я влюбился, мэм.

Ее сердце остановилось. Потом снова вернулось к жизни, тяжелыми ударами стуча в грудь.

– Но мы расстанемся здесь, – сказала Джульетта. – Прощайте, лорд Грейсчерч.

– Я влюблен. Безумно. Страстно – Он игриво улыбнулся. – Вот видите, в итоге вы победили. Но мы еще не решили один, вопрос. Я не могу бросить леди посреди дороги.

– Я одолжу одну из ваших лошадей, сэр.

– Вряд ли сможете ехать верхом в ваших юбках на обручах и без женского седла, – возразил Олден.

– Сейчас увидите!

Продолжая смотреть ему в глаза, Джульетта попятилась к дереву и, нащупав под юбкой застежки, стала развязывать шнурки.

Олден поднял бровь. Невероятно!