Мужчина отвел глаза. Тусклый свет выхватил его профиль. В волевом подбородке и красивых чертах Давенби было что-то загадочное.

– Как вам будет угодно, мэм. Лорд Эдвард уже отбыл. Другие еще спят. Но сэр Реджинальд там, внизу. Я боюсь, как бы он не сказал вам что-нибудь оскорбительное.

– Потому что я сама себя публично заклеймила как шлюху?

– Потому что он грубиян, мэм. И больной на голову от чрезмерного пьянства.

Джульетта прижалась лбом к подтянутым к груди коленям. На что она рассчитывала? Что Олден Грэнвилл каким-то образом вызволит ее отсюда? Что, несмотря на свои слова, предложит ей выйти за него замуж?

– Мистер Давенби, вам не кажется, что подобная осторожность сейчас неуместна? К тому времени, когда те джентльмены доедут до Лондона…

– Они ничего не скажут, мэм. Лорд Эдвард поклялся перед всеми нами.

– Почему? – Джульетта удивленно подняла глаза.

– Понятия не имею. Но я осмотрительно посовещался с сэром Реджинальдом и, право, предпочел бы не считать себя обязанным вызывать его на дуэль.

– Так, значит, моим незаметным отъездом я выручаю вас?

Давенби улыбнулся. У него была удивительно милая улыбка.

– Если угодно, да. – Он снова поклонился и вышел из комнаты.

Джульетта огляделась. Ее вещи лежали кучкой рядом с кроватью, где их оставил Олден. После…

Глаза обжигали наворачивающиеся слезы.

О, эти чувства! Приятное томление, перемежающееся с таким сладостным, восторженным накалом! Она никогда не мечтала, никогда не воображала, что… Будь он неладен! Пропади он пропадом со своим очарованием!

Она приложила руку к горлу.

Медальон!

Слезы высохли, словно на горячем ветру в пустыне. Хлынувший гнев был подобен разыгравшейся песчаной буре, и сила его была такова, что нутро выворачивалось наизнанку.

Он украл ее медальон?!

Двадцатью минутами позже Джульетта села в экипаж Давенби.

Дождь шел до конца дня.

Джульетта мерила шагами свою пустую гостиную. Он украл ее медальон!

Давенби отправил ее в Мэнстон-Мингейт, но сопровождать сам не стал. В ее отсутствие никто не ухаживал за домом. Очаг в кухне давно погас. В доме не было ни горячей воды, ни горячей пищи. Но Джульетту это не волновало. Может, она вообще больше не будет есть. Мисах, Седрах и Авденаго смотрели на нее полными укора глазами. У нее не было даже крошки мяса, чтобы компенсировать им недостаток тепла.

Она покормила кур и снова вернулась в холодное сырое жилище.

«С тех пор как я вернулся из Италии, леди ругали меня, кляли – и даже хотели убить. Или за них пытались сделать это их мужья».

У нее нет мужа. Ей придется убить его собственными руками.

Джульетта засмеялась. Потом, подавленная своими горестями, принялась растапливать печь.

Все прошло. Кончился этот безумный эпизод. Лорд Эдвард больше никогда к ней не подойдет. И Олден Грэнвилл тоже. Она взяла с него слово.

Все кончилось. Даже солнце перестало светить.

К ночи дождь усилился, поднявшийся ветер предвещал бурю. Потоки воды рушились на крышу и окна, влага просачивалась на подоконники. Единственное, чем она могла побаловать себя, – это зажечь камин у себя в спальне. Для этого она притащила наверх корзину с дровами.

Капли через дымоход с шипением падали в огонь. Джульетта скорчилась под одеялом, вся дрожа. Этот человек обнажил ее душу. Выведал и потом украл самое дорогое. Она будет ненавидеть его до конца дней.

Нет, он не стоит того, чтобы расходовать на него эмоции. Со временем она должна обрести спокойствие и стать совершенно безразличной.

Джульетта повернулась в постели. О Боже! О Боже! Какое это имеет значение, что она будет чувствовать или делать? Олден Грэнвилл никогда об этом не узнает, и ему не будет до нее никакого дела. Она больше никогда его не увидит.

Он забрал медальон!

Ветер завывал в дымоходе и стучал ставнями, будто выражая свое сочувствие.

Когда утром пришла Тилли, по-прежнему шел дождь, Ее плащ и подол юбки были заляпаны грязью.

Жизнь возвращалась в прежнее русло. Пришло время снова брать в руки вожжи. Один раз сделала уступку – и довольно.

Пока Тилли кормила кур, Джульетта прошла на кухню и взяла коробку с шахматами. Не открывая доску, она швырнула ее вместе с фигурами в огонь. Коробка с треском раскрылась. Пешки, ферзи, короли, слоны и кони посыпались в огонь, смешавшись в общую кучу. Пламя жадно пожирало беспомощные белые и черные фигуры. Потрескавшееся дерево со слезающей краской превращалось в чадящие угли.

Три кота, мурлыча, отирались вокруг ног.

Олден лежал в постели, в бессильной слепой ярости ругаясь последними словами. Кровь кипятком обжигала жилы. Он стиснул челюсти, потому что иначе бы его зубы отстукивали дробь наподобие жуткого танца смерти на деревенском карнавале. Он попытался встать, но вместо этого повалился на подушки. Все, что он мог, это браниться. Поэтому он продолжал ругаться, то про себя, то вслух, пока слуги не прибежали в его комнату.

Вскоре над ним уже склонился местный лекарь, держа у него под носом какое-то дурно пахнущее снадобье.

– Выпейте микстуру; милорд. Прошу вас. Нужно устранить последствия отравления. Это самое эффективное лекарство.

Дрожь была слишком сильной, чтобы полагаться на речь, поэтому Олден стиснул зубы и затряс головой. Доктор сделал знак мужчинам в ливреях – и несколько человек окружили кровать.

– Прошу вас, милорд, выпейте, – просящим тоном начал один из них.

– У меня простуда, – сказал Олден. – Если вы все дорожите своей работой и жизнью…

Однако его речь превратилась в какую-то словесную кашу. Когда к нему снова приблизился доктор, его прошиб холодный пот.

Доктор, нахмурив брови, кивнул слугам.

– Лорд Грейсчерч сейчас в горячке. Если вы любите его, я прошу вас помочь мне.

Преданные люди схватили своего хозяина за руки и за ноги. Пока они удерживали его, кто-то зажал ему нос и заставил открыть рот. Олден поперхнулся, почувствовав омерзительный вкус. Тем не менее часть микстуры была проглочена. Он перевел дух и, собрав последние силы, выплюнул остатки. Мужчины с забрызганными лицами отскочили назад.

Доктор вытер свой подбородок большим носовым платком.

– Здоровье его светлости внушает мне опасения. Я должен сделать ему кровопускание.

Олден неимоверным усилием заставил себя сосредоточиться и ухитрился проскрежетать:

– К черту кровопускание!

Но слуги снова схватили его. Лица мужчин не выражали ничего, кроме озабоченности. Олден мельком увидел миску и лезвие. Из руки хлынула кровь. Слуги удвоили усилия.

– Это в высшей степени опрометчиво, – сказал новый голос. – Почему вы не посоветовались лично со мной? О, уходите прочь! Все вы! Я хочу говорить с моим сыном.

– Мама! – вскричал Олден. – Как хорошо, что ты пришла!

– Миледи! – Доктор низко поклонился леди Грейсчерч. – У его светлости от лихорадки помутился рассудок. Вашему сыну показано кровопускание.

– Да, конечно, – сказала виконтесса. – Но не сейчас. Мне нужно посоветоваться с ним кое о чем. Уходите!

Слуги отошли в сторону и стояли наготове, глядя в потолок.

– Сэр, вы не должны отказывать ее светлости. – Олден ухитрился поднять вверх свою порезанную руку, рассчитывая, что это возымеет какое-то действие. – Вы сделали свое дело. Видите? У меня идет кровь.

Леди Грейсчерч тут же сделалось плохо. Пока доктор и слуги усаживали ее в кресло и обмахивали веером, Олден был оставлен один в постели. Горничная матери, торопясь, подожгла перо. Комнату заполнил едкий запах…

Олдена разбудил монотонный протяжный голос. Голос матери. О чем она говорила, было не вполне понятно. Все сливалось наподобие какой-то мелодии с бессвязным набором нот и вкраплениями фраз. В этой словесной окрошке, были кабачки, фруктовые сады и сетования на тот день, когда родился он, Олден, а также пространные обличения миссис Шервуд – такой неблагодарной, такой безнравственной. Под эти звуки он то плавно погружался в дремоту, то вновь пробуждался.

– И тогда лорд Фелтон…

– Кто? – вдруг встрепенулся Олден, окончательно проснувшись.

– Лорд Фелтон. Фрэнсис Эмберли, граф Фелтон. Олден! Ты что, в самом деле не слышал, что я тебе рассказывала?

Олден сел в постели. Он был мокрый от пота, но лихорадка отступила. Он чувствовал, что у него значительно прибавилось сил. В комнате, освещенной несколькими шандалами, было тихо. Значит, была ночь. Леди Грейсчерч сидела около его кровати.

– Мама, как давно ты здесь?

– Наконец-то я могу заполучить тебя всецело для себя самой. Это бывает так редко. Я здесь со вчерашнего дня, Олден.

– Со вчерашнего дня?! Черт побери! Я был болен все это время?

– Не стоит об этом так беспокоиться. Я сказала тому доктору, что это свойственно тебе с детства. Если у других все начинается исподволь и тянется долго, у тебя болезнь всегда развивается бурно. Зато после сильной лихорадки через несколько дней тебе становится лучше. Поэтому я отправила доктора заниматься своими делами. Я никогда не доверяла докторам, с первого дня твоего рождения. Тебе сейчас полегчало?

– Да, – ответил Олден. – Спасибо, мама. Ты не скажешь слугам, чтобы приготовили мне ванну? И попроси, чтобы открыли окна, – добавил он, так как спальня пропахла микстурой и жжеными перьями.

Леди Грейсчерч посмотрела на него и подняла брови. Разумеется, мать и не подумала звонить слугам.

– Идет дождь, – сказала она. – И сейчас ночь.

Собрав силы, Олден дотянулся с кровати до колокольчика. На звонок явился слуга. Он выслушал распоряжения и молча исчез. Окна остались закрытыми.

– Так что ты рассказывала о графе Фелтоне?

Леди Грейсчерч повернулась к Олдену:

– О ком, дорогой?

– О лорде Фелтоне. Ты ведь говорила о нем?

– Разве? Я что-то не помню.

Олден откинулся на спину и прикрыл глаза. Визит его матери был чистой случайностью, равно как изгнание слишком рьяного доктора, прежде чем тот успел умертвить своего пациента. Леди Грейсчерч жила в мире собственных представлений. Поэтому ей совсем не казалось странным, что, сидя у постели сына, она жалуется на жизнь и кормит его сплетнями.

– У лорда Фелтона была дочь, леди Элизабет Джульетта Эмберли, – сказал Олден. – Она убежала с секретарем лорда, неким Джорджем Хардкаслом. Ее мать и маленький брат позже погибли в результате несчастного случая. Их смерть, по общему признанию, была следствием ошибки леди Джульетты. Насколько мне известно, отец так и не простил ее.

– Помилуй! Я говорила не об этом. Я говорила об огромном состоянии лорда Фелтона, о той истории с золотом, зарытом в их саду. Ходят слухи, что сейчас обнаружился новый ключ к…

– Ключ к богатству.

– О чем ты, дорогой? Лорд Фелтон говорит, что он не потерпит, чтобы скопище негодяев копались в его земле в поисках богатства, зарытого со времен войны.

– Какой войны?

– С Оливером Кромвелем, естественно. Во время той позорной кампании семейные сокровища были зарыты в саду и потеряны. Такая вот романтическая история. Хотя Фелтон утверждает, что в ней нет ни грана правды.

Зарытые сокровища? Сказка для детей и глупцов. Если Джульетта носила в медальоне ключ к богатству, почему она жила в бедности в Мэнстон-Мингейт? И все же, наверное, в этом что-то есть. Не зря в глазах лорда Эдварда был хищный блеск.

Дверь открылась, и в комнату вошла вереница слуг, несших ванну и бадейки с горячей водой. Леди Грейсчерч удалилась. Олден вылез из постели и погрузился в наполненную ванну. Хорошо выспаться этой ночью – и он снова будет в отличной форме.

Для чего?

Чтобы пойти к Джульетте и, преклонив колено, попытаться ей все объяснить?

Он предал ее.

Мысль гудела в голове, словно эхо приговора. Приговора к смертной казни через повешение на лобном месте.

Он предал ее.

Он немел от осознания чудовищности своего деяния. Так мог вести себя только человек с каменным сердцем.

Но какой фат не найдет в себе мужества встать перед виселицей с бравым видом и цветными лентами у колена? Даже если душу этого человека сотрясает страх, он, презрев его, бросит дерзкий вызов судьбе. Цветного шелка Олден Грэнвилл Строн, лорд Грейсчерч, имел в избытке и долгие годы смеялся над этим презренным миром.

«Ее супруг жив».

Стало быть, придется оставить ее, как всех других, столь многочисленных женщин, и вернуться в Лондон с его удовольствиями.

Но если все так просто, тогда откуда взялось это тягостное чувство? Почему так жжет под закрытыми веками, будто он вот-вот расплачется, как ребенок?

Олден закончил купание в диком бешенстве. Чтоб им пусто было, всем этим докторам! Порезы на руке, его главной руке, вновь начали кровоточить. Черт побери, как он будет фехтовать? Ему требовалась перевязка. Облачившись в длинный халат, он прошел к окну и раздернул в стороны шторы. По стеклу бежали дождевые потоки. Ветер громыхал рамами. Отвратительная ночь.

Что сейчас делает Джульетта? Лежит в своей узкой кровати в Мэнстон-Мингейт и поливает его ругательствами?

Видимо, так. В отчаянии Олден вдруг пожелал себе со свирепой жестокостью, чтобы эти ругательства оказались действенными. Может быть, они препроводят его в ад? Или он уже сам приговорил себя к аду ужасной игрой в карты, пьянством и всеми своими «штучками»?

«В моем представлении – потеряли обе стороны, сэр. Просто вы более самолюбивы, только и всего. Вы быстрее видите приближение конца и поэтому спасаетесь первым. Несомненно, так в действительности было и с Марией. Вам никогда не хватало мужества, чтобы рисковать чем-то еще, кроме собственной гордыни».

Он содрогнулся, подумав о риске. О том риске, на который он был готов пойти, чтобы избавить Джульетту от лорда Эдварда. Но в конечном счете не спас никого и ничего, даже свое самолюбие.

«Ее супруг жив».

Олден распахнул окно и вдохнул напоенный дождем воздух. Неожиданно его внимание привлекло какое-то движение. Кто-то метнулся через лужайку. Сквозь сплошную водную завесу было трудно увидеть что-либо. Но даже в стремительно наступающей темноте он различил маленькую фигурку и бешено работающие ноги.

Он резко повернулся и позвонил в колокольчик. В дверях появился слегка смущенный лакей. Это быт тот самый слуга, что выполнял распоряжения доктора.

– Милорд…

– К дому бежит мальчик. Я хочу немедленно поговорить с ним.

– С мальчиком, милорд?

– Да, да! Сколько раз повторять? Веди сюда парня. Немедленно!

– Слушаюсь, милорд.

Слуга поклонился и удалился.

Олден вышагивал взад-вперед по спальне.

Через несколько минут дверь отворилась.

– Ну и ну! Прямо мокрая курица. Входи, дружище. Усаживайся. Голодный?

Подросток, тяжело дыша, закивал. Намокшая шапка превратилась в бесформенный ком. Вода сбегала с его плаща и лужицей скапливалась у ног.

Олден дал знак слуге:

– Пищу и горячее питье. Добавишь в него бренди. И принеси сухую одежду.

Слуга засопел и вышел. Мальчик снял свою шапку и поморщился. Он все еще тяжело дышал. Было видно, как вздымаются его худенькие плечи. В первую минуту он не мог говорить.

– Садись сюда. – Олден указал на кресло возле камина. – Отдышись и расслабься. Потом расскажешь, почему мастер Джемми Брэмби в такую бурю бежал пятнадцать миль из Мэнстон-Мингейт. Что бы там ни было, несколько минут погоды не делают.

Мальчик с шумом втянул воздух и скривил веснушчатое лицо, вытирая тыльной стороной кисти воду и слезы. Олден протянул ему носовой платок, наблюдая, как Джемми собирает им не только влагу, но и грязь.

Вернулся слуга с подносом.

Олден заставил себя набраться терпения. Он подождал, пока мальчик отопьет горячей жидкости и откусит кусок пирога.

– Ну, парень, если ты можешь есть, значит, можешь говорить. Давай выкладывай. У тебя есть послание ко мне?

– Сестра сказала, чтобы я бежал к вам, милорд, – проговорил мальчик. – Ее выгнали.

– Тилли выгнали?

Джемми замотал головой.

– Миссис Джульетту Ситон! Теперь у нее больше нет дома. Сегодня днем приезжали какие-то мужчины и все поломали – пристройки, бочки, замки. Все, что нельзя продать…

Олден едва не задохнулся и, подбежав к своему комоду, начал выдергивать одежду. Первой дельной вещью, которую он сумел отыскать, был его дорожный костюм.

– Продолжай!

– Они приехали в каретах. Целая банда. Один из них объявил, что он ее муж, хотя все мы знаем, что миссис Ситон – вдова. Когда она отказалась ехать с ним, мужчина сказал, что заботится о ее благе, потому что дом уже продан, так как в действительности все имущество принадлежит не ей, а мужу. Не станет же она теперь жить под деревом. Но миссис Ситон все равно не поехала с ним. Тилли сказала, что в конце концов она наставила на него пистолет и грозилась выстрелить, если он ее не оставит.

Олден достал из ящика свои пистолеты. С каким наслаждением он выпустил бы кровь из этого проклятого доктора в обмен за свою. Капля за каплю. И еще влил бы ту зловонную микстуру в его бездарную глотку.

– Тот мужчина назвал себя Джорджем Хардкаслом?

– Я не знаю, милорд. Тилли сказала, что это был здоровый красивый парень. Он говорил, что, если миссис Ситон приедет умолять его в Лондон, может, он примет ее обратно. Но тогда, под дулом ее пистолета, он был вынужден убраться, а остальные остались громить дом. Но она не могла их остановить. Тилли сказала, что пистолет не был заряжен, потому что у миссис Ситон не было времени это сделать. Они нагрянули так внезапно…

Олден зарядил оба пистолета.

– Где сейчас миссис Ситон? – спросил он, засовывая оружие в карманы.

Джемми снова откусил пирог.

– Я не знаю. Она сказала, чтобы моя сестра укладывалась и больше не возвращалась. Поэтому Тилли побежала домой к маме, чтобы она послала меня к вам.

– Ты получишь свое вознаграждение, а сейчас тебе нужно согреться и обсушиться. Этот человек поможет и покажет тебе твою постель.

Лакей поднял брови.

– Гостевую постель, – сказал Олден через плечо и зашагал к двери. – В комнате для гостей.

Темнота напоминала черную дыру. Громко барабанил дождь. Ветер, с ревом проносясь сквозь вязы, отбрасывал сломанные ветви, срывал слабые листья. Кружась по спирали, они уносились прочь ливневыми потоками. Олден выпрыгнул из экипажа и посмотрел на дом из красного кирпича. Плащ намок в ту же секунду.

– Жди меня здесь, – сказал Олден кучеру и открыл калитку. Он сознательно не стал зажигать фонарь. Дорожка поблескивала под водой, вспыхивая искрами от капель, разбивающихся о камень в безумном танце.

Олден размашистыми шагами прошел через сад и постучал в парадную дверь. Ему никто не ответил. Он подергал за ручку. Дверь была заперта. Он отступил назад и взглянул на окна. Они казались пустыми глазницами, черными, как чернильные пятна.

По дороге он заскочил на минуту в домик Тилли в деревне.

– Миссис Ситон не стала бы к нам приходить, милорд. – Девушка смахнула слезы. – Она сказала, что мы все пострадаем из-за нее, если мама ее примет. И потом, разве леди может жить здесь, как мы? – Она показала на неказистую маленькую комнату с таким низким потолком, что Олдену пришлось согнуться, чтобы войти. – О, сэр! Что будет со всеми нами?

Оставив им вместе с утешениями несколько монет, он поехал к Джульетте.

Под водопадами, льющимися с концов его треуголки, Олден обошел дом. Сад казался пришибленным и раздавленным, хотя в такой темноте говорить об этом с уверенностью не приходилось. Во дворе с рабочими сараями стук дождя многократно усиливался эхом. Олден сложил рупором ладони и прокричал:

– Джульетта!

Ответа не последовало. Переходя от сарая к сараю, он трогал двери, но все они были заперты. Старое почерневшее дерево блестело от воды.

Он повернулся. Со стороны скошенного луга двигалась сплошная пелена дождя.

– Джульетта!

Ответом были только рев дождя и завывание ветра.

«…я солгал о смерти ее мужа. Я только что приехал из Лондона, где разговаривал с Джорджем Хардкаслом. Ее супруг жив. Жив и здоров, хотя его финансы в плачевном состоянии. Но пока это не самое большое беспокойство для внука мясника. То ли будет, когда ему придется утрясать свои дела с неверной женой. Вы опять в проигрыше, сэр!»

Олден Грэнвилл Строн угодил в ловушку, с рвением исполнив свою роль пешки, пока лорд Эдвард Вейн с друзьями радовался своей победе. Изощренная месть некогда покинувшей его невесте.

– Джульетта!

Ночь в насмешку ответила порывом ветра, пропитанного дождем.

В своем плаще, шлепающем по пяткам, Олден зашагал по дорожке к курятнику. По дороге нога наткнулась на что-то твердое. Он пошарил пальцами вокруг лодыжки, нащупав рукоятку косы. Сломанное пополам лезвие валялось рядом, поблескивая в грядке с растоптанным горохом. Олден всматривался в темноту, пока глаза различили обломки фермерского инструмента – лопат, грабель, мотыг. Все было свалено в кучу, словно для костра.

– Подонки! Подонки! – кричал Олден, снедаемый яростью. – Джульетта! – Но темноте не было до него никакого дела.

Под ногами у него хрустела яичная скорлупа. В курятнике было тихо, распахнутая дверь покачивалась на петлях. Куры, несомненно, разбежались. Рассыпались по лесу, чтобы стать пищей для лис. Сейчас здесь не осталось ничего, что можно было бы спасти.

Как только он ступил внутрь, безумный рев дождя стих, превратившись в глухой рокот. На этом фоне откуда-то снизу доносился другой звук – постоянный, ритмичный. Кошачье урчание.

Олден полез в карман и достал коробочку со спичками. Скрутив длинный пучок соломы и пригнувшись, чтобы защитить искру от ветра, он поджег жгут. Потом поместил его в дверях, в безопасном месте, чтобы не спалить курятник.

– Как мило, что вы пришли, – послышался сзади женский голос. – Я полагаю, бесполезно просить вас уйти отсюда?

– Джульетта! Слава Богу! – Олден повернулся к ней лицом. – Я подумал, если вы увидите, как кто-то с огнем идет через сад, вы можете спрятаться…

– Я и прячусь, – сказала Джульетта. – Особенно от вас.

Она, согнувшись, сидела на полу, на грязной куче соломы и перьев. Свернувшийся клубочком Мисах мурлыча лежал у нее на коленях. Ее рука ритмичными движениями гладила полосатого кота, но в глазах у нее застыл ужас. Олден видел однажды такой же немой ужас в глазах щенка, который едва не утонул в рыбьем садке.

– Вы не пострадали? – спросил он наконец.

– Пострадала? – Джульетта посмотрела в сторону, чопорно поворачивая голову на стройной, как колонна, шее – в укор ему. – Вы, конечно, подразумеваете телесный ущерб. Один или два синяка, возможно. Там, где меня удерживали руками во время принудительного выселения. В остальном все вполне сносно. Джордж не хотел, чтобы мне причинили физический вред.

Олден не сводил с нее изумленных глаз. Вода ручьями стекала по его шее. Он был готов разорвать мир на части голыми руками.

– Я совершила супружескую измену. Джордж жив. Вы, конечно, это знали.

– Нет. – Олден сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться. – Я узнал позже. Но я понимаю, что это значит для вас.

– Так ли уж это важно сейчас? Лорд Эдвард сообщил Джорджу, где меня найти. Моему мужу, очевидно, срочно понадобились деньги. Поэтому он продал этот дом и все, что в нем. У него на это есть все права. Но он готов предоставить мне жилище в Лондоне.

– Мне рассказал Джемми Брэмби.

– Что еще вам поведал братишка моей служанки? – спросила Джульетта. От колышущегося пламени у нее по лицу пробегали светлые блики. – Он не рассказал вам, как его наняли за деньги шпионить за мной? Джемми бегал в Мэрион-Холл с регулярными донесениями на меня, а лорд Эдвард был настолько добр, что все это передал Джорджу.

– Значит, ваш муж знает, что…

– Что я стала любовницей пресловутого распутника публично, при свидетелях? Да, он знает.

Олден уткнулся взглядом в свои руки со сверкающими кольцами. В них отражался небольшой костер, горевший у него за спиной.

– Уходите, – сказала Джульетта. – Вы дали мне слово, что…

– Теперь я отказываюсь от него.

– Я не хочу больше мусолить этот вопрос. Неужели вы не понимаете, что у меня не осталось никого, кому я могла бы довериться? Даже моей служанке.

– И несмотря ни на что, вы должны доверять мне, Джульетта.

– Какая мне польза от вас? – сказала она, взяв кота на руки. Мисах потерся головой о ее подбородок. – Все, что я имею или имела, принадлежит Джорджу. Даже мое тело. Используя его, вы совершали кражу.

Если б можно было расколоть эту ночь, как скорлупу ореха! Может, там внутри обнаружится другой, менее жестокий мир?

– Джульетта, вам нельзя оставаться здесь. Я могу вам помочь.

Выражения в глазах у нее было не больше, чем у полосатого животного. Та же ужасающая пустота.

– Джордж назвал меня шлюхой, – сказала Джульетта. – Но он готов взять меня обратно, даже после моего прелюбодеяния. Забавно!

Слова жалили, как осатанелые осы.

– Как бы он ни называл вас, это неправда, – ответил Олден. – К тому же определение не вполне точно характеризует то, что произошло между нами.

– А что произошло между нами? – сказала Джульетта. – Еще один триумф распутника? Повод похвастаться очередным завоеванием и заключать пари в лондонских кофейнях? Отлично сработано, лорд Грейсчерч!

Олден знал, если он до нее дотронется, Джульетта отодвинется. Проклятие! Он хотел ее обнять!

– Можете ругать меня, если вам хочется. Но вы должны пройти в укрытие. Мой экипаж ожидает на дороге.

– Я не могу, – сказала Джульетта. У нее внезапно заблестели глаза. – Авденаго и Седрах все еще не объявились. Топот кованых сапог, громкие голоса, треск разбитого фарфора… Коты испугались и побежали в сад, а люди Джорджа из этого устроили грандиозное развлечение. Они гнались за ними с дубинами и пистолетами.

– Попадись они мне, я бы их убил за вас, – в ярости сказал Олден.

– Право же, как это похоже на мужчину! – Джульетта держала Мисаха, пока он завыванием выражал небольшой протест. – Два кота в ужасе и смятении жмутся где-то в этой ревущей темноте, а вы не придумали ничего лучшего, чем убивать каких-то глупых негодяев.

– Я думаю только о том, чтобы вывезти вас в безопасное место.

– Я не могу оставить своих котов.

– И не надо. У меня для них есть корзина. Я подумал, что иначе мы их не затащим в карету.

– Вы захватили корзину? – сказала Джульетта, у которой внезапно по щекам покатились слезы.

– Позвольте мне помочь вам сесть в экипаж. Вы можете подождать там, пока я разыщу Авденаго и Седраха. – Олден старался не смотреть ей в глаза, чтобы своим разгневанным взглядом не вгонять ее в панику. – Одного, худо-бедно, вы нашли, хотя полосатого в темноте разглядеть невозможно.

Джульетта издала короткий смешок, поглаживая полосатую спину Мисаха.

– Им не понравится корзина.

– Понравится, – сказал Олден. – Там внутри кошачья мята. Ну, пойдемте, Джульетта?

Лицо ее омрачилось.

– Я попрошу вас не называть меня по имени, – сказала она, глядя ему прямо в глаза.

Глупо воспринимать подобную мелочь как смертельный удар.

– Как скажете, мэм. Так вы идете со мной?

– Я не такая глупая, чтобы искать мучений на свою голову, – ответила Джульетта, – и охотнее пошла бы в ад, чем с вами. Но у вас корзина для моих котов – и этим все сказано. Но смею вас заверить, милорд, моя компания не доставит вам удовлетворения.

– Я постараюсь доставить его вам.

Самодельный фитиль догорел, и курятник погрузился в темноту. Олден встал и высунулся из двери. Дождь перешел в мелкую морось.

– В этом я не сомневаюсь, – сказала Джульетта. – Постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы принести вам как можно больше страданий. И надеюсь получить от этого удовольствие.

– Это не то, чего я хотел…

– А что вы хотели? Забыть обо мне? Конечно! Вы уже решили двигаться дальше. Только не пытайтесь рассказывать мне, что это неправда!

Что он мог ей ответить! Это была правда. Он считал, что у него нет выбора.

Джульетта встала, держа Мисаха на руках.

– Клянусь, я хотела бы быть колдуньей. Я бы наслала демонов, терзать вашу душу, но, увы, я не уверена, что она у вас есть.

– Без сомнения, вы правы. Но это не важно. Вряд ли нам нужно стоять здесь, в пустом курятнике, и обсуждать это.

Ветер утих. Вокруг протянулась сырая темнота. Олден снял свой плащ и растянул перед Джульеттой. Она позволила ему обернуть тяжелую шерсть вокруг плеч. Длинный плащ волочился по земле. Олден хотел обнять ее, но просто отступил в сторону и провел через растерзанный сад. За воротами, как маяки, поблескивали фонари кареты.

Как только Джульетта была надежно устроена внутри, с Мисахом на коленях, Олден, зашагал обратно в сад на поиски котов. На этот раз он взял с собой фонарь из кареты. Свет пробивался сквозь туман поверх полегших стеблей и побитых листьев. За пределами этого яркого пучка все тонуло во мраке.

Заметив среди маргариток и моркови что-то цветное, влажное и блестящее, Олден подошел ближе, Присмотревшись, он узнал в мокрой кипе вещи Джульетты. В дикой ярости он сгреб в охапку платья, юбки, белье и понес их в карету. Побросав все это, вернулся в сад.

Как далеко может убежать испуганный кот? В лес? В деревню? Или он где-то здесь, в саду, в каком-нибудь тайном укрытии, которое никогда не удастся найти?

Олден пробирался сквозь густые кусты позади штокроз. Под ногами у него шуршали влажные листья и смятые лепестки. Он покачивал фонарем, всматриваясь в деревья, ища среди узловатых ветвей кота, и тихо звал: кис-кис-кис…

Ему никто не отвечал.

У входа в виноградную беседку Олден помедлил немного, пошарив лучом по обрывкам лозы и сломанным столбикам. Увиденное привело его в неописуемую ярость, заполнившую все его поры. Столик, за которым он терзал Джульетту во время шахматной игры, был опрокинут. В памяти всплыли обрывку их разговоров, ее васильковые глаза, светившиеся страстью, его ответные взгляды.