Мег опустилась в кресло и прикрыла глаза.

– Вы подслушивали?

– Я подслушивал, – ответил герцог. – И я не в состоянии больше выносить неведение. Оно причиняет мне гораздо большую боль, чем могут причинить любые слова.

– Я не хотела, чтобы вы знали, – прошептала Мег. – Я не хотела, чтобы вообще кто-то знал.

Спина Ившира напряглась.

– Если правда, что ты не питаешь ко мне ненависти, Мег, прошу тебя, скажи! Он обесчестил тебя?

– Меня? О нет! – Ресницы Мег увлажнились. – Он отомстил мне гораздо более жестоко. Лорд Эдвард выместил свою ненависть на моей девочке.

– На Софи? – Казалось, герцог ушам своим не поверил.

– Да. – Мег подняла глаза на него. Теперь слезы потоками лились по ее щекам. – Софи вместе с ее горничной похитили и отвезли в клуб. Даву удалось выручить обеих, но мою дочь уже использовали, как и остальных. Ей исполнилось тогда только тринадцать.

Герцог опустил голову на руки. Плечи его ссутулились, а потом затряслись, когда он, издавая ужасные, нечеловеческие звуки, начал рыдать.

Мег сидела, словно прикованная к своему креслу.

– Прошу вас, герцог! Не надо.

Сильвия с совершенно мокрым лицом подошла к герцогу и положила руку ему на рукав, прижалась лицом к его плечу.

– Мне надо уйти, – прошептала она. – Теперь я здесь лишняя.

Герцог повернулся. Лицо его осунулось, глаза покраснели.

– Нет! Останься! Это касается тебя. – Он снова взглянул на Мег. – А Софи?

– Ее одурманили наркотиком. Она почти ничего не помнит. Сейчас она совершенствует свой французский в обществе своих кузин в Брюсселе и считает, что видела просто дурной сон. На будущий год она вернется в Англию и будет представлена ко двору. Ей даже никогда в голову не придет, что она не девственница. Вы осуждаете меня?

– Нет! – Ившир быстро прикрыл рукой глаза и сделал шаг вперед. – Во всем виноват только один человек, и он мертв.

Мег потупилась.

– Но теперь, когда я разбила вам сердце...

– Мое сердце? – Герцог протянул руку, словно хотел коснуться ее склоненных плеч. – Мое сердце? Я не удивился бы, если бы вы возненавидели меня на всю жизнь!

Рука его безвольно упала, он круто развернулся и вышел вон.

Ничего не видя перед собой, Сильвия подошла к Мег и обняла ее.

– Я не знаю, какие слова следовало бы сказать, – прошептала она. – Но мне так вас жаль!

Мгновение они молча стояли обнявшись, а потом Мег поцеловала ее, высвободилась из объятий и села.

– Однако лорд Эдвард как проклятие, которое исковеркало жизнь всем нам. А теперь я вручила судьбу своей дочери в руки его брата...

– И мои, – добавила Сильвия. – Вы оказали мне большую честь, леди Грэнхем. Я клянусь вам, что сохраню тайну вашей дочери. И вы сами знаете, что герцог сохранит ее тоже. Он любит вас. Он всегда любил вас. Он не понимал, почему вы его отвергаете, так как понятия не имел, что совершил его брат.

– Я хотела защитить его и мою доченьку. Однако решение, которое я приняла в ту ночь, всем принесло только страдания. Ах, Сильвия, Дав держался великолепно, он так заботливо и нежно обращался с моей девочкой, когда принес Софи домой! Я долго не понимала, как несправедливо поступаю по отношению к нему, привязывая его к себе. И, однако, никак не могла отпустить его, пока не обнаружила вас в его спальне.

– Но почему? При чем здесь я?

– Вы выглядели такой юной и буйной в своем дурацком парике и штанах! Как раз такая женщина и нужна Даву. И словно пелена спала с моих глаз. Я поняла, что должна дать ему свободу, дабы он мог следовать своей собственной судьбе; и немедленно, без колебаний, отрезала себе все пути к отступлению.

– Цыгане говорят, что никто из нас не властен над своей судьбой, – проронила Сильвия. – К сожалению, я не могу ему предложить то, что надо. Я не могу капитулировать безоговорочно, а ему необходимо полное подчинение.

– Мне нужно найти герцога. – Мег повернулась, заплаканная, прекрасная, и улыбнулась Сильвии. – Но не кажется ли вам, что Даву лучше судить, что именно ему необходимо? Он в лесу, любуется подснежниками.

Солнце уже садилось за горизонт, и по земле протянулись длинные зябкие тени. Сильвия торопливо шла по дорожке, все больше углубляясь в лес. Сердце ее билось и подпрыгивало в груди, как перепуганный кролик. «Нет во мне никакого мужества, – думала она, – дурацкая напускная храбрость».

Она увидела Дава, прежде чем он заметил ее. Небрежно прислонившись плечом к стволу дерева, он смотрел на храбрые беленькие подснежники, которые высыпали во множестве и под березами, и по берегу озера.

Сердце ее дрогнуло. Тоска и томление побежали в крови. Она сложила руки на длинном вышитом корсажр платья и двинулась вперед.

Он оглянулся:

– А, Диана-охотница! Сильвия встала как вкопанная.

– Откуда ты?.. Не надо смеяться надо мной!

– Я не смеюсь над тобой, я люблю тебя, – Дав.

– Ившир здесь. Леди Грэнхем рассказала ему все. Глаза его внимательно вглядывались в ее лицо.

– Они сейчас вместе?

– Надеюсь, что да. Он выбежал из гостиной, потому что не хотел, чтобы видели, как он плачет. Но она пошла искать его.

– Итак, теперь ты знаешь, что я лишь невольная причина происшедшего.

– Потому что даже лорд Вейн хотел завоевать твое сердце? – спросила Сильвия. – Ну что еще ты мог сделать? Разве ты мог покинуть Мег после того, что произошло?

– Конечно, нет. Однако нашу карательную кампанию можно охарактеризовать как в высшей степени бесчестную.

– Нет. Отомстить за Софи публично было бы невозможно. И все те ни в чем не повинные люди, которых разорил лорд Эдвард, заслуживали хоть какой-то компенсации. Вы проявили и сострадание, и справедливость. Вы поступили справедливо.

– Так, значит, ты и в самом деле моя судьба, Сильвия?

– Судьба? – Она собралась с мужеством и посмотрела ему прямо в глаза, темные, прекрасные, полные нежности. – Тогда тебе следует узнать, что еще сказала Бесс. «Его сердце предназначено для незапятнанной, белорукой и белоногой леди Луны, но, когда он отдаст свое сердце, рок настигнет его».

– Боже! Прямо так и сказала? Напомни мне, чтоб я никогда больше не позволял проклятым цыганам заглядывать в мою ладонь.

Сильвия нервно сглотнула, ломая пальцы. Сердце ее так и разрывалось от желания коснуться его.

– Она также сказала, что ты женишься на девственнице, охотнице. – попыталась улыбнуться. – тогда Дав падет, как вода в водопад, и пропадет». Так что меня можно смело исключить из числа претенденток.

– Разве тебе не известно, что душа твоя посвящена Диане и что на другое я бы и не согласился?

Он сделал шаг к ней, отчего кровь ее сразу побежала живее. Сильвия закрыла глаза и очертя голову заговорила:

– Но ты по-прежнему не знаешь, что я на самом деле собой представляю. Когда мои родители умерли, я вышла замуж из-за денег, а не по любви. Я продала свое тело старику, потому что он обещал обеспечить мое будущее. Когда он умер, я узнала, что он лгал мне. У него не было никаких денег. Я попыталась вдохнуть жизнь в антикварную лавку, но дело прогорело. А все прочее, что рассказывал тебе Таннер Бринк и я сама, – сплошное вранье. Я дарила мужчин своей благосклонностью в обмен на средства к существованию. Я жила в содержанках.

Она подняла глаза. Он отвернулся и смотрел на озеро.

– Потом я повстречала Ившира, – продолжала она, вне себя от волнения. – С ним мы тоже стали любовниками, но он предложил мне другой вариант: шпионить на него, посылать ему с континента любую информацию, которая могла бы пойти на пользу Британии. Хотя отношения наши складывались своеобразно, мы никогда не пересекали некоторых границ, но я доверяла ему, и он ни разу меня не подвел. Впервые в жизни у меня появился надежный источник дохода. Однако и тогда, если обстоятельства того требовали, я пускала в свою постель мужчин, которых не любила.

– Потому что ты добивалась независимости для себя, права решать собственную судьбу. – Его профиль вырисовывался четко, ясно, и он говорил спокойно. – А какие еще возможности мир предлагает женщине, оставшейся без родных? Я поступил бы так же.

– Я солгала тебе, Дав. Я позволила тебе оставаться в заблуждении и думать, что ты сможешь полюбить меня.

Он повернулся к ней лицом.

– Я не собираюсь уходить. Я хочу просить у тебя прошения.

– У меня просить прощения?

– Ну да. Ты не ошибалась, обвиняя меня. Ты проявила мудрость, сомневаясь во мне. Я оказался связан клятвой и не мог посвятить тебя в некоторые тайны, но все равно я поступил дурно, не приняв во внимание, что ты имеешь право определять собственную судьбу. Мне следовало посоветоваться с тобой, прежде чем договариваться с Ивширом. – Он опустил взгляд, посмотрел на свои ладони, и она поняла, что и он тоже с трудом сдерживает порыв броситься ей в объятия. – Мой грех, а не твой, встал между нами.

– Жизнь приучила нас поступать так. А грех был и моим в той же степени.

Он так тепло улыбнулся, что у нее чуть сердце не разорвалось.

– Для меня важно только одно, любишь ты меня или нет. Как ты думаешь, сумеем мы начать новую жизнь без уверток, как равноправные партнеры, без страхов, без предубеждения?

– Рука в руке? – Она попыталась улыбнуться, хотя слезы стояли в ее глазах. – Я не знаю. Я попробую, потому что я люблю тебя, хотя в глубине души до сих пор опасаюсь, .что сердце твое может оказаться неуязвимой твердыней...

Вдруг что-то грохнуло, да так, что содрогнулись белые стволы. Птицы с криками и громким хлопаньем крыльев взлетели в воздух.

Он дернулся всем телом, а затем повалился, как падает выпущенный из руки плащ, складываясь в мягкую груду, к ее ногам.

В ушах у нее звенело, сердце, кажется, остановилось. Его черноволосая голова лежала на талом снегу, на коричневой мокрой прошлогодней листве, на подмятых подснежниках с поломанными тонкими стебельками. В лице его не было ни кровинки. А на груди расплывалось красное пятно.

– Вот дьявольщина! – проговорил Дав. – Как ни ужасно, оказывается, еще уязвим.

Сминая юбки, Сильвия упала на колени. Красное пятно становилось все шире, кровь сочилась сквозь сжимавшие рану пальцы. Глаза его закрылись.

Сильвия в отчаянии теребила его пышным бантом завязанный галстук. Узел никак не развязывался. Она заставила себя глубоко вздохнуть и принялась за узел снова, но пальцы тряслись и отказывались повиноваться. Господи, пожалуйста! Пожалуйста, Господи! Он же истечет кровью, пока она совладает с собой! Она оставила галстук и пошарила в кармане. Носовой платок! Она положила сложенный квадратик полотна поверх того ужасного, красного, зиявшего в его груди, и прижала покрепче. «Но когда он отдаст свое сердце, рок настигнет его».

– Ты не можешь умереть! – прошептала она. – Не умирай! Пожалуйста, не умирай!

Она отняла платок – он пропитался кровью. Она сложила платок и снова приложила к ране. И помощи ждать неоткуда! И надежды никакой! Зеленовато-белые лепестки – гладкие, как фарфор, безжизненные, как лилии, – смятые, возле самого его уха. Лицо его выглядело теперь как мрамор, и безупречная красота черт показалась вдруг бессмысленной от дыхания подступающей смерти.

Дышит ли он? О Боже! Дышит ли он? Сильвия прижала губы к его похолодевшим губам и попыталась вдохнуть воздух в его легкие.

Веточка хрустнула под чьей-то ногой.

– Мне все равно! – пробормотала Сильвия не оборачиваясь. – Можете застрелить и меня, если хотите, но если жалость не умерла в вашем сердце, умоляю, позовите кого-нибудь на помощь!

Приглушенные рыдания нарушили тишину под мокрыми березами. Краешком глаза Сильвия увидела подол юбки и пару неуклюжих башмаков. Сжимая дымящийся пистолет в руке, обладательница подола и башмаков стояла, прислонясь спиной к белому стволу березы, с лицом, опухшим от слез.

Берта!

Сильвия коснулась дрожащими пальцами губ Дава.

– Кажется, он еще дышит, – проговорила она. – Я не могу оставить его. Ты должна пойти и позвать на помощь.

Француженка, сглатывая слезы, отрицательно затрясла головой.

В дикой ярости Сильвия закричала на нее:

– Берта! Беги за помощью! Сейчас же! Сообщи кому-нибудь, кому угодно! Садовнику, лакею – кому угодно! А потом можешь спасаться бегством. Если хочешь!

– Я хочу, чтобы он умер, – выдавила наконец Берта. – Я думала, вы его так же презираете, как я. Я думала, что вы никогда не сдадитесь на милость ни одному мужчине. Я думала, что вы свободная женщина. Но вы считаете, что влюбились в него. А я ненавижу его. И хочу, чтобы он умер!

Француженка теперь уже рыдала в три ручья, закрыв лицо руками.

– Если он умрет, тебя повесят. Пожалуйста, сбегай позови кого-нибудь на помощь!

– Меня так и так повесят, – прорыдала Берта. – И мне все равно.

– Хэй-хо! – раздался вдруг мужской голос. – Вовсе и не повесят: тебе, красавица моя, суждено помереть от старости, в окружении детей и внуков. Да и какое уж тут повешение, когда речь идето жизни парня, причинившего всем нам столько хлопот, – нашего мистера Давенби.

И Таннер Бринк соскочил со своего пони. Из лесу к ним бежали люди.

– Услыхал выстрел, – объяснил цыган, посверкивая карими глазами. – Помощь уже на подходе.

Как живой пример разнобоя стилей, Таннер Бринк сидел на золоченой табуреточке. Его кожаные штаны, грязные сапоги и кротовый картуз смотрелись на редкость неуместно на фоне бесценных ковров Мег и шелковых обоев. Сам же цыган, похоже, отнюдь не чувствовал себя неловко. Герцог Ившир стоял возле камина, с мрачным лицом и покрасневшими глазами. Мег, окутанная шелками как облаком, сидела напротив, и ее прекрасный лоб прорезали морщины.

Дава уже давно перенесли из леса в дом. Из Лондона срочно вытребовали хирурга. Пока остальные томились ожиданием, а Сильвия цеплялась за руку Дава, хирург поковырялся в теле раненого и извлек пулю. И теперь Дав, забинтованный и обескровленный, лежал в одной из предназначенных для гостей спален Грэнхем-Холла. Он так и не пришел в себя, но оставался жив.

Берта, очень бледная, но все с тем же вызывающим выражением на лице, сидела в уголке.

Сильвия вошла в комнату. Она вымыла руки и лицо, но платье все перепачкалось в крови. Сердце ее сильно билось.

– Он спит, – пояснила она. – Он потерял очень много крови, но хирург полагает, что ни один из жизненно важных органов не задет.

– А! – воскликнул Таннер Бринк. – Мистер Джордж Уайт! Дамой ты смотришься куда лучше, дружок. Если Дав умрет, пойдешь замуж за полоумного герцога?

Ившир резко обернулся к цыгану. Однако на лице его играла улыбка.

– Нет, – ответила Сильвия. – Не пойду. А вы не боитесь, что его милость проткнет вас насквозь за нахальство, мистер Бринк?

Цыган ухмыльнулся.

– Мы, цыгане, не признаем ни чинов, ни титулов. Для нас все люди равны.

– Ну так я отправлю тебя на виселицу за твои республиканские убеждения, – пообещал герцог.

– Как вы можете веселиться? – Берта переводила взгляд с одного на другого. – Я его погубила. Даже если выживет, он не сможет теперь заправлять своей книгопечатней. У него ничего не осталось. Он разорен.

Таннер Бринк повернулся и посмотрел на нее. Из-за Берты все говорили по-французски.

– Ну-ка тихо там. Так у англичан принято вести себя в трагических обстоятельствах. У них такой способ проявлять храбрость. Но Дав не умрет и не разорится. Я сам смотрел его ладонь. Бесс все переврала. Судьба сулит ему победу над смертью и обретение любви. Да и тебе то же самое, красавица.

Слезы заструились по лицу Берты.

– Я не знаю, зачем я выстрелила. Я вовсе не хотела стрелять. Лакей его милости сказал мне, что Дав – воплощенное зло. Что он заправлял клубом, где с невинными девушками делали ужасные вещи. Но все равно я хотела только попугать его, чтобы он обратил на меня внимание.

– Мой лакей? – переспросил Ившир.

– Да! Он рассказал мне все, когда мы встречались с ним на Шепардс-маркет. Вы что ж, думаете, что ваши слуги под дверью не подслушивают? И не делают собственных выводов? Вы все считаете, что люди вроде меня должны благоговеть перед вами и радоваться за возможность обслуживать вас? Это несправедливо!

– Несправедливо? – Бринк. – Верно, несправедливо. Несправедливо, что у парнишки, который лежит сейчас, раненный, там, наверху, ум острый как бритва, в то время как большинству людей приходится обходиться собственной убогой глупостью. Несправедливо, что одна леди прекрасна, а другая не привлекательнее задка телеги, но мир должен быть разнообразным. Тогда жить веселее. Что, если б все мужчины были такие же умные красавцы, как наш Дав, а все женщины – такие же глупые дурнушки, как ты?

Берта залилась багровым румянцем.

– Я во всем виновата, – призналась Сильвия. – Я привезла тебя в Англию. И потом, мне и в голову не пришло объяснить тебе, что рассказы про Дава – сплошная ложь, Берта.

– Но откуда я знала? – пролепетала Берта.

– Ты не могла знать, – подала голос Мег. – Но чего же ты хочешь теперь?

Француженка опустила голову.

– Раньше я хотела уехать из Франции. Я не хотела быть шлюхой. Теперь я не хочу, чтобы меня повесили как убийцу.

– Никто не станет наказывать тебя, Берта Дюбуа.

Цыган встал и, подмигнув остальным, подошел к француженке. Наклонившись, он принялся нашептывать ей что-то на ухо. Берта одарила его свирепым взглядом, и Таннер Бринк засмеялся.

– Она хочет любви, и она хочет свободы, – оповестил всех он. – Ну, девочка моя, что скажешь?

– А вы уверены, что мистер Давенби выживет?

– Уверен так же, как то, что ты – моя судьба, – ответил Таннер Бринк.

Берта скорчила кислую мину.

– Ну, если так предсказано звездами, так зачем вы спрашиваете меня?

– А чтоб ты могла сказать «да». Судьба-то наша, конечно, предрешена, а все равно важно, скажем мы ей «да» или «нет».

– Ну, тогда «да», – ответила Берта.

– О чем это вы, мистер Бринк, сговариваетесь с молодой особой? – спросил Ившир.

Таннер Бринк стянул с головы свой картуз и начал чесаться.

– Ежели Дав помрет, то я сам приведу ее прямо к виселице. Но он не помрет. А покамест Берта Дюбуа только что согласилась стать моей женой.

Сильвия даже села. Мег протянула к ней руку, взглянула в глаза. И вдруг обе женщины стали смеяться.

– Не понимаю, как можно смеяться, когда мужчина, которого вы обе любите, лежит наверху с дырой в груди, – заметила Берта.

Мег выпустила руку Сильвии и вытерла глаза кружевным платочком.

– Потому что он и сам бы хохотал как сумасшедший, Берта, если бы пришел в сознание и мог вас слышать. Ради Бога, забирайте ее с собой, мистер Бринк. Я желаю вам обоим всяческого счастья.

Таннер взял Берту за руку и повел к дверям, но остановился на минутку, чтобы напялить свой кротовый картуз.

– Она моя судьба, миледи, – подмигнул он, – а вовсе не мое счастье. Ну, дорогуша, пошли! Тебе предстоит узнать очень много про лошадей.

Дверь за ними затворилась.

– Ей-богу! – воскликнул герцог. – Ну до чего же странная парочка!

Мег обратилась к Сильвии:

– Тебе надо поесть и поспать. И позволь, я найду для тебя что-нибудь, во что переодеться. Ты, разумеется, остаешься здесь.

– Пока Дав не окажется вне опасности, я не отойду от него, – ответила Сильвия.

– Великолепно, – отозвалась Мег. – Но ты совсем измучилась от переживаний и волнений. Тебе надо отдохнуть. Когда Дав откроет глаза, я хочу, чтобы первым делом он увидел тебя.

– Вы очень великодушны, мадам, – оценил герцог. Мег подняла глаза на Ившира и улыбнулась.

– Вы думаете, что я все еще хочу сохранить его для себя, герцог?

Он замер.

– Я думаю, что вы когда-то отчаянно были влюблены в него.

– Боже мой, я просто подцепила тогда заразу, которая, подобно инфлюэнце, поразила все общество!

Она встала и положила руку на парчовый рукав его камзола.

Мгновение он смотрел на ее руку, а потом прикрыл ее ладонь своими худыми пальцами.

– Однако вы любили его?

– Я ринулась очертя голову в роман с Давом, потому что для меня невозможно было любить брата человека, едва не погубившего мою девочку. Но может, нам с вами еще и удастся найти возможность заключить блестящий светский брак.

– Мне не нужен никакой блестящий светский брак, – предупредил Ившир. – Мне нужна Мег Грэнхем.

Он открыл глаза, когда ярко светило солнце. Глазам сразу стало больно, и он закрыл их снова. Вся правая сторона горела как в огне. Огнестрельная рана. Дышать адски больно. Бинты. Так, значит, он выжил.

Ну, слава Богу.

Запах подснежников и леса достигего ноздрей. Раздалось негромкое шуршание.

– Сильвия, – позвал он почти неслышным голосом.

– Я здесь. – Он услышал ее торопливые шаги и ощутил благословенную прохладу, когда ее тень упала на него. – Я не отхожу от тебя. В тебя стреляли.

Дав открыл глаза. Сильвия стояла рядом и с нежностью смотрела на него.

– Я все время с тобой, – успокоила она. – Видишь, я превратилась в сиделку. На мне скромное белое платье и безупречно чистый передник. Я само воплощение ангельской кротости и нравственности.

Он засмеялся. Словно нож вонзился ему в ребра.

– Умоляю, только не смеши меня! Мне даже улыбаться трудно. Кто, черт возьми, стрелял в меня?

– Берта.

– Ну кто бы мог подумать! И ты еще считала, что мне нет равных вумении очаровывать людей? Хорош я чаровник, если не смог очаровать даже твою француженку-горничную.

– Ах нет, – отозвалась Сильвия. – Ты очаровал ее, и еще как. Отсюда и возникли проблемы.

– А у тебя есть проблемы из-за моего очарования? – Боже, как же он любил ее!

Она отошла в сторону, и солнечный свет снова ударил ему в лицо.

– Ну сейчас-то ты полностью в моей власти!

– Может, и так, но сиделка из тебя никакая. Мне желательно, чтобы задвинули шторы. Мне желательно, чтобы твои нежные пальцы смачивали мне губы водой. Мне желательно, чтобы прохладная рука легла на мой горячий от лихорадки лоб. – Каблуки ее застучали – она бросилась задвигать шторы.

Сумрак воцарился в комнате.

– Так тебе нужна сиделка?

– Мне нужна ты. Твоя любовь. Твое прощение. Твоя рука и согласие выйти за меня. Ты сможешь любить меня, Сильвия?

– Да, – ответила она. – Да, я люблю тебя. Я всегда буду любить тебя. – Она тихонько засмеялась. – Вот, попей воды.

Влажные пальцы коснулись его губ, и обычная вода показалась ему райской амброзией. Он поцеловал ее мягкие влажные руки.

Юбки зашуршали – она отошла и отвернулась от него.

– О Боже, сэр! В мои намерения вовсе не входило проливать над вами слезы. Вам нужно поспать. Но я люблю вас. И честью клянусь, что буду рядом с вами, когда вы снова проснетесь.

Каблуки ее быстро застучали по деревянному полу, а потом он услышал, как закрывается дверь.

Когда Сильвия снова тихонько вошла в комнату Дава, он спал. Сильвия долго сидела у постели, не сводя с него глаз. В комнате царила полная тишина. Все застыло в неподвижности, только тикали часы и слышалось его затрудненное дыхание.

Он спал и просыпался, то погружаясь в сновидения, то выходя из-под их власти. Сильвия все время ухаживала за ним. Дни шли за днями, и мало-помалу она рассказала ему о себе все. Про счастливое детство с любящими родителями. Про брак с графом Монтеврэ.

– Наш брак стал на редкость пустым союзом. И хотя я боялась мужа, даже чувствовала к нему отвращение, именно тогда я научилась держаться как подобает настоящей даме, – говорила она. – Иными словами, я стала хорошей актрисой, научилась соблюдать приличия, как бы тяжело ни было, что впоследствии сослужило мне хорошую службу.

– Неудивительно, что впоследствии ты выбрала для себя такой рискованный и напряженный образ жизни, – заметил он.

– Ну, риска-то не так много! А вот напряженности временами – предостаточно.

– Хорошо тебя понимаю, – кивнул он. – Когда мы вели борьбу не на жизнь, а на смерть с лордом Эдвардом Вейном, мне иногда казалось, что я вот-вот отдам концы просто от одного отвращения к самому себе. Целые недели, целые месяцы моей жизни пошли прахом.

– Что помогало тебе держаться? – спросила Сильвия.

– Я думал о моей матери и моем отце. Я имею в виду не родных мне по крови родителей, которых я никогда не знал, а сэра Томаса и Элизабет – родителей, которые воспитали меня и любили.

– Да, – отозвалась она. – Любовь и давала тебе силы поддерживать Мег, когда она так нуждалась в тебе. Я тоже научилась этому, еще в детстве.

– Так вот откуда в тебе столько мужества, Сильвия?

– Ты считаешь, что я храбрая? – искренне удивилась она.

– Мне не приходилось иметь более храброго друга, чем ты, когда ты жила в моем доме под личиной Джорджа. Сколько радости, дурацких и невинных развлечений! И ты боролась за свою независимость, боролась со мной. Я люблю тебя.

Она залилась краской. Ей было приятно, что он говорил о «Джордже» всерьез.

– У тебя, по-моему, бред начался, – улыбнулась она. – Теперь поспи. А я посижу рядом. – Любовь к Даву затопила ее сердце.

Через несколько дней у него началась новая, очень сильная лихорадка. Слуги приходили и уходили. Мег силой уводила Сильвию от его постели, заставляла спать и есть. Ившир возил из Лондона лучших докторов. «Целые недели, целые месяцы моей жизни пошли прахом».

«Больше ты никогда не будешь терять целых кусков жизни, – пообещала она самой себе. – Когда ты поправишься, любимый, все будет по-другому».

Он ощутил голод. Ужасный, зверский голод. Лакей подал ему говяжьего бульона и вышел. Дав долго смотрел на балдахин над головой, потом окинул взглядом пустую комнату. Сильвии не было, и ему стало тоскливо.

По стеклам окон стекали капли дождя.

Дверь стукнула.

– Ты проснулся? – раздался голос Сильвии. – Посмотри, какие нарциссы! Они растут прямо в лесу, возле озера. Целые поля нарциссов!

В руках она держала охапку золотистых цветов с нежными лепестками.

– Нарциссы? Неужели уже март? Она кивнула.

– Они прекрасны как божий день, – подтвердил он. – Прекрасны, как ты сама, хотя несколько меньше растрепаны.

Сильвия опустила глаза. Ее мокрые волосы свисали неряшливыми завитками, лицо раскраснелось.

– Дождь начался, когда я собирала их в лесу. – Она поставила нарциссы в большой кувшин возле его постели и отступила на шагг чтобы полюбоваться эффектом. – Это для тебя. И я ничего не потребую взамен.

Дав потянулся. Рана еще чувствовалась, но жгучая боль уже прошла.

– Право, мадам! Ну что бы я мог вам дать взамен? Я разорен. Книгопечатня...

– ...работает прекраснейшим образом, – перебила она его. – Подвал вычищен. Водяное колесо крутится. Неужели ты и вправду беспокоился об этом? Власти теперь уже совершенно уверились в том, что все бесчинства произведены исчезнувшим гнусным изменником Джорджем Уайтом с его французскими идеями и итальянскими симпатиями. По городу ходит слух, что он-то и стрелял в тебя. Свет полон сочувствия к тебе. В конце концов, ведь ты спас короля от изменника. Твоя продукция в моде и дает недурную прибыль.

– Черт побери! – воскликнул он и засмеялся. – Так ты управляешь за меня книгопечатней?

Он попытался сесть. Сильвия поспешила подсунуть ему под спину подушки.

– Нет, просто слежу, чтобы все шло как надо, пока ты болеешь. Я же как-никак твой секретарь.

Дав протянул к ней руку.

– А что еще?

Она отвела глаза, зардевшись как заря.

– Что еще делается в мире? Герцог предлагает тебе, раз уж ты исповедуешь реформистские идеалы, приложить свои усилия там, где можно по-настоящему что-то сделать. Он предлагает тебе место в палате общин. Кажется, несколько городков, представленных в парламенте, находятся под его контролем. Он также считает себя обязанным возместить убыток, который причинил его брат тебе и сэру Томасу, что, похоже, составит пару-другую имений, которые, будучи сданы в аренду, принесут небольшое состояние...

– Я снова попрошу тебя стать моей женой, и на сей раз ты скажешь мне «да», раз уж дела у меня так прекрасно складываются.

– После того как ты поправишься, – она взяла его руку и коснулась губами кончиков его пальцев, – и наберешься сил.

Он обвел пальцем ее нежный рот.

– И стану таким же сильным, как тогда, когда целовал в лабиринте своего секретаря?

– Ты знал, что там была я. А я-то, дура, не догадывалась!

– А ты, кроме всего прочего, боялась оказаться дурой, так? «Мужчина превращается в сущего шута горохового из-за своих желаний, чего никогда не происходит с женщиной».

Ее улыбка стала еще шире.

– Боже! Уж в какую дуру я превратилась из-за тебя, словами не выразить! Страсть к вам погубила меня, сэр. Леди Грэнхем говорила мне как-то, что любовь требует безоговорочной капитуляции, но теперь я знаю, что никто не может заставить человека любить. Любовь принадлежит самому человеку, и он волен дарить ее кому вздумается. Может, раньше я так отчаянно жаждала любви, что боялась погибнуть из-за нее. Для меня признаться в своих чувствах казалось равнозначным поражению.

– Потому что без любви безопаснее?

– Да, – махнула она головой. – Но в настоящей любви нет ничего безопасного. Это сплошной риск.

– Любовь – это дар, – подтвердил он. – Как жизнь.

– И дар дают и принимают только по своей воле. – Она прижала его ладонь к своей груди. Сердце ее билось ровно. – Ты действительно моя судьба, Дав. Однако теперь я знаю, что ничто человеческое тебе не чуждо, что ты не идеален, даже полон одному тебе свойственных недостатков. То, что я сейчас чувствую, не просто влюбленность, а любовь, реальная и глубокая, как океан.

– Так же как и моя любовь к тебе, Сильвия. Так ты не допустишь, чтобы свалившееся на меня благодаря Ивширу богатство стало между нами?