Глава 15

– Мистер Бринк! – обратился к нему Дав. – Мне как раз надо переговорить с вами.

Цыган поморщился.

– Некогда разговаривать. Том Хенли сбежал. Думаю, вам лучше отправиться в печатню прямо сейчас. Абдиэля брать неразумно. Я привел пони.

– Сколько?

– Трех. – Таннер Бринк кивком указал на Сильвию. – По одному пони для нас и еще для вашего секретаря.

– Несмотря на то что она все время работала на герцога? Несмотря на то что ты солгал мне и не рассказал, что на самом деле узнали твои кузены о ней во Франции?

Таннер пожал плечами, ухмыльнулся, потер пальцем кончик носа. И подмигнул Сильвии.

– Она не причинит вам вреда. И я тоже.

– Верю, – ответил Дав. – Но, выходит, пока мы с ней занимались своими делами, мой славный Том Хенли, специалист по подделыванию документов, завел делишки на стороне? И ты, бессовестный негодяй, предлагаешь мне взять с собой моего секретаря, чтобы она увидела, в чем именно состояли мои делишки?

– Ну конечно, мне следует поехать, – подхватила Сильвия, а в сердце ее отдавалось эхом: «Верю».

– А если я скажу, что поездка опасна?

– Теперь, когда я на твоей стороне, я обязательно поеду.

– Очень хорошо. – Его улыбка согрела ее как солнце. – Мы можем смело предположить, что, если дойдет до худшего, Ившир тебя выручит.

Душа ее открывалась навстречу ему, как роза распускает свои лепестки навстречу солнцу. Кровь ее гудела.

Готова ли она рискнуть всем и отбросить всякое благоразумие перед лицом новых безумных чувств?

«Да, – ответило ее сердце. – Да. Да. Я рискну всем. Я вручу свою судьбу в его утонченные руки, и будь что будет! Я люблю его...»

Вооруженный шпагой и пистолетами, Дав ехал впереди. Таннер Бринк следовал за Сильвией по пятам. Она оделась в костюм Джорджа, Дав же, без парика и с темной щетиной на подбородке, ничем не отличался от любого негодяя отменно дурной репутации, во множестве шатавшихся по всей Англии.

Снег засыпал город. Казалось, Лондон завален целыми грудами хлопка, приготовленного для отправки в обе Индии. Пони трусили по улице, как по темному тоннелю, а снег все падал. На сей раз они двигались иным, возможно, более прямым, маршрутом. Пока сонный стук водяного колеса, лениво плескавшего водой, не достиг ее слуха, она совершенно не представляла, где они находятся.

Дав, завернутый в свой плащ, соскочил с пони и отпер дверь. Он провел Сильвию внутрь, а Таннер Бринк остался на улице с пони. В помещении пустынно, темно и холодно, и только стук водяного колеса нарушал тишину.

– Неужели колесо так и крутится все время? – спросила Сильвия. – Даже когда в печатне никого нет?

– Иначе колесо примерзнет, – объяснил Дав. – Хотя сейчас оно отсоединено и крутится вхолостую.

Он высек искру и зажег свечи, затем повел ее в глубину здания. В углу, где прошлый раз сидел специалист по подделыванию документов, обнаружилась дверь, в первый раз показавшаяся ей частью стенной обшивки. Сейчас дверь была нараспашку. Пламя свечи затрепетало, и Дав скрылся в проеме.

Сильвия последовала за ним. Свеча осветила небольшую комнату с кирпичными стенами, в которой находилось полным-полно стоп бумаги и стоял еще один печатный станок. Письменный стол с чернильницами и перьями, изрядно исписанными, притулился в углу.

– Потайная комната, – удивилась она. – Здесь ты печатаешь эротику?

Дав осматривал кипы бумаг, ящики, полные уже сшитых брошюр.

– Боже мой, нет, конечно! Эротика печатается наверху, там же, где и более приличная продукция.

– Если ту продукцию вы называете приличной, сэр, то мне страшно представить, чем же вы занимаетесь здесь.

– Здесь я предаюсь самому что ни на есть грубому и недостойному джентльмена времяпрепровождению: я пишу.

– Так, значит, сюда вы отправляетесь каждый день?

– Если не отправляюсь в город на поиски материала. – Он всучил ей целую пачку брошюр. – Вот то, что может доставить мне изрядные неприятности.

Сильвия присела на сложенные друг на друга перевязанные ящики и принялась читать.

– О, – протянула она через несколько минут, – вы реформатор, мистер Давенби? Вы ратуете за запрещение работорговли и кабальных договоров? Вы желаете реорганизовать детский труд и ввести новые законы, регулирующие отношения мастеров и подмастерьев? Вы бы даже хотели улучшить положение женщин?

– Кто-то же должен поднимать такие вопросы, – ответил он, продолжая листать бумаги.

– Но вы благоразумно печатаете вещи такого рода потихоньку?

– Ни в одном из памфлетов нет ничего незаконного, строго говоря, но если моя причастность станет известна, то доступ в большинство светских гостиных будет для меня заказан.

– Однако вы не стесняетесь расписывать в полную силу, – заметила она, переворачивая страницу. – Как раз доступом в светские гостиные вы и пользуетесь, для того чтобы иметь возможность называть настоящие имена? Боже, да еще такие подробности раскрываете! И что, действует?

Он все еще продолжал свои методичные поиски.

– Все реформы начинаются с ясного осознавания обществом ситуации. Я рассылаю свои памфлеты по всей Англии целыми фургонами.

– Ивширу известно об этом?

– Никому не известно. Кое-кто из моих рабочих знает. Ну и Таннер Бринк, разумеется, который очень помогает с транспортировкой. А теперь вот и ты.

– Мистер Бринк участвует в вашей работе?

Дав вытащил нож и разрезал веревку на одном из упакованных ящиков.

– Цыгане очень привержены идее свободы. Кроме того, вся семейка Таннера обожает тайны и интриги. Помнишь фургон на Вестминстерском мосту? Возница его – еще один из кузенов нашего друга.

– А пьяный лодочник? Нет, не может быть! Неужели и лодочник – твой человек?

Он поднял на нее глаза и усмехнулся.

– Увы, и он тоже член плодовитого семейства Бринк. Смех душил ее.

– Я раздавлена!

– Я верю тебе. – Он принялся разрывать обертку других ящиков, так что на полу теперь валялись целые вороха бумаг. – И даже полагал после разговоров, которые мы с тобой вели в течение последних дней, что ты отнесешься к моим занятиям с одобрением.

Жар объял ее сердце. «Я верю тебе!»

– А я и отношусь с одобрением! – ответила она, продолжая читать. – Но откуда взялись истории конкретных людей?

– Я услышал их в заведениях вроде «Пса и утки», от моряков, рабочих, проституток. И от Мэтью Финна, которому его соотечественники такие истории рассказывают, что кровь стынет в жилах. Посредством памфлетов и брошюр я делаю что могу, для того чтобы и Англия узнала обо всем тоже.

– Но вы ни перед чем не останавливаетесь! Вы открыто нападаете на пэров Англии и подвергаете их настоящему осмеянию. Вы даже перечисляете знатных дам, которые брали себе в пажи африканских детей, а потом выгоняли. Боже, вы и их высмеиваете...

– И безжалостно! Женщина, которая покупает ребенка, как аксессуар к наряду, а потом выбрасывает, заслуживает презрения всякого цивилизованного человека.

Страницы скользили под ее застывшими пальцами. Сердце сильно и тревожно билось.

– Если станет известно, что ты стоишь за подобными памфлетами, то тебя не пустят даже на порог ни одной кофейни в городе.

– Да, – подтвердил он. – Я и прилагаю немалые усилия, чтобы избежать наказания. Многие столпы большого света, которым весьма не по душе неприглядная правда, с большим удовольствием отправились бы смотреть, как меня секут кнутом, Привязав к задку телеги, узнай они о моем авторстве.

Она похолодела.

– Дав, но ты рискуешь всем!

– Многим. Хотя и не головой – пока.

– Так у тебя не печатается никаких по-настоящему мятежнических листовок?

– По-настоящему мятежнических не печатается. – Он вытащил новую пачку свежеотпечатанных листов и несколько минут молча читал, страницу за страницей. Наконец поднял голову и показал ей листок. – Разве что вот это!

– Что? – Сильвия подошла к нему. – Что тут такое?

– Улика, на основании которой меня могут и повесить, – ответил он.

Ничего не видя перед собой от ужаса, она взяла у него лист.

– Да объясни же! – потребовала она. – Что здесь такого особенного?

– Прямое подстрекательство к мятежу. – Он взял другой лист и быстро прочел его. – Боже, а вот еще более дискредитирующая листовка. Угрозы в адрес самого короля! Увы, то, что мы имеем здесь, – государственная измена.

Бумага с шуршанием смялась в ее судорожно сжавшихся пальцах.

– Ты с ума сошел! Как можно печатать подобные вещи!

– Я не писал таких листовок. И хоть моя подпись и красуется на каждом листе, ничего подобного никогда не писал.

– Тогда кто же?

– Том Хенли собственной персоной, надо полагать, – сомнительная личность, негодяй, который при малейшей опасности пойдет на что угодно ради спасения своей шкуры. Последнее время у него появилась прекрасная возможность потихоньку запускать печатный станок по ночам, хотя что до самой идеи, то здесь чувствуется постороннее влияние. Видимо, кто-то ему очень неплохо заплатил и помог выехать за границу.

– Кто-то богатый и влиятельный, кто знал, чем ты здесь занимаешься? – Она опустилась на ящик. – О Боже! Я виновата! Я рассказала Ивширу о Томе Хенли! Я рассказала ему про книгопечатню. Но мне и в голову не могло прийти, что герцог попытается загнать тебя в угол с помощью поддельных листовок!

– Наш безупречно честный герцог? Не совсем в его стиле, верно? Хотя он способен пойти на такое, если довести его до крайней степени раздражения. И кто, интересно, послужил причиной раздражения? – Дав разрезал упаковку еще одного ящика. – Господи, да тут горы такого добра, и каждая новая листовка хуже предыдущей!

– Так, значит, надо уничтожить все немедленно!

– Слишком поздно, – проговорил Таннер Бринк, появляясь в дверях. – Солдаты идут сюда! Мы, как крысы, попались в крысоловку.

Сильвия выронила смятый лист бумаги. Кровь в ее жилах заледенела. Во всем виновата она одна. Если Дава поймают и повесят, то виновата только она!

– А пони? – спросил Дав.

Лицо цыгана раскололо белоснежной улыбкой, хотя лоб его покрылся отчетливо видной испариной.

– Пони я отпустил. Это будет ложный след.

– Да ведь твои дьявольские лошаденки помчатся прямехонько к твоему брату! Спасайся сам, – призвал его Дав. – Предупреди всех. Надеюсь, ты сумеешь выбраться.

Цыган исчез, но только он не повернул назад, к лестнице, а скрылся за безмолвным сейчас печатным станком. Над головой их послышалось приглушенное топанье обутых в сапоги ног и бряцание оружия. Дав наклонился к Сильвии и поцеловал ее в губы.

– Не трать время понапрасну на размышления о том, что ты сделала и чего не сделала, – заявил он. – Я люблю тебя. И все, что случилось, случилось не только из-за тебя одной. Но теперь началась охота, и охотятся-то на нас!

– По крайней мере мы с тобой на одной стороне, – проронила она с наигранной веселостью.

– Истинно так, мадам!

И он бросил свою свечу на пачку бумаги. Горячий воск разлился и вспыхнул. Схватив за руку, Дав потянул ее за собой в темный угол за печатным станком. В неверном свете разгорающегося пожара она увидела, что за станком к стене прикреплена приставная лесенка, ведущая вверх. Дав полез первым и открыл люк в потолке, затем втащил за собой Сильвию. Пламя, пожирающее бумагу внизу, уже не потрескивало, а ревело.

Дав распахнул еще одну дверцу и, встав на четвереньки, пролез в нее. Стук колеса стал оглушающим. Сильвия поползла вслед за ним. Сразу же она оказалась по колено в ледяной воде. Дав стал деловито возиться с какими-то цепями, механизмами. Колесо со скрипом остановилось. Вода начала прибывать, и очень быстро, но вдруг уровень ее резко упал, так как Дав открыл какую-то шахту и вода потекла вниз.

– Ну, сейчас там весело станет, – ухмыльнулся он и потащил ее за собой.

Наконец они выбрались на берег речонки, протекавшей посреди улицы. Снег, кружась, все еще падал с черного неба.

– Ты что, решил затопить подвал?

– Вода изрядно попортит бумагу, к тому же солдатам будет чем залить пожар. – В тусклом свете фонарей она видела, как по лицу его скользнуло выражение безумного веселья.

– Но ведь огонь уничтожил бы. бумаги много надежнее?

– Увы, мадам, даже ради спасения собственной жизни я не считаю себя вправе спалить целый квартал.

Яркое пламя прорезало тьму – целая группа солдат с факелами выскочила на маленький мостик и рванула за угол. Офицер верхом предводительствовал остальными, копыта его лошади скользили и разъезжались.

– Вон! Вон те двое! Держи их!

– Как там говорилось в поговорке насчет благоразумия и доблести? – раздался голос Дава.

И тут же он потянул ее за собой в узкий переулок. Сильвия оглянулась назад и как раз успела поймать взгляд офицера-молодого краснорожего детины. Онемев от ужаса, она увидела, как обнаженный клинок прорезает тьму.

Следующий час слился для нее в какое-то месиво из стремительных перебежек и буйных выходок хохотавшего Дава.

Вот он подпрыгнул, уцепившись за что-то, повис, плащ его взметнулся, шпага рубанула – и настоящая сеть из перепутавшихся матерчатых вывесок свалилась на голову офицера. Вот бочки с рыбой покатились прямо на преследующих их солдат, перепугав лошадей так, что те шарахнулись и стали на дыбы. Вот фургон с углем таинственным образом лишился тормозных колодок, поехал тихонько под уклон и опрокинул весь свой груз прямо на дорогу. Солдаты скакали и бранились, роняли свои факелы, которые сразу же гасли, и палили куда придется из мушкетов.

– Слава Богу, что снег идет, – смеялся Дав, когда они остановились, чтобы перевести дух. – Снег и слепит, и укрывает, а главное, порох от него отсыревает.

– Но не можем же мы так бегать от них вечно! – выговорила она с трудом. Она еще никак не могла отдышаться. – Оставь меня здесь!

– Бросить тебя? Да ни за что!

– Спасайся сам! Никто не узнает тебя с такой щетиной. Ившир защитит меня.

– Увы, герцога сейчас здесь нет. И вы уже сожгли за собой мосты, мадам! – Он наклонился и поцеловал ее.

Они вбежали в очередной узкий проулок. Снова позади послышался топот ног, загремели выстрелы, отдаваясь эхом меж кирпичных стен.

– Дав! Здесь же тупик!

Но он уже схватил ее за талию и поднял высоко над головой.

– Вверх, вверх тянись!

Она взглянула вверх и протянула руки сколько могла. Ее схватили за запястья и втянули наверх. Мгновение спустя Дав уже стоял рядом с ней, на хлипких лесах недостроенного дома.

– Э! – отозвалась Нэнси. – И как же славно ты выглядишь с бородой! Ну что, заслужила я поцелуй?

Бесс закинула голову и захохотала.

– Ведь и я тянула вместе с тобой, потаскуха ты драная! Так что если бородатые господа собираются целоваться, так мне положена ровно половина!

Дав поцеловал обеих девушек в губы, и тут целая толпа оборванных женщин высыпала из дома и принялась кидаться снежками. Собирая пригоршни снега прямо на лесах, Сильвия радостно присоединилась к сражению. Солдаты уворачивались, бранились, пытались укрыться.

– Изумительно точное попадание, – Дав, когда ей удалось попасть прямо в лоб какому-то молодцу с мушкетом, и тут же, предоставив женщинам и дальше кидаться снежками, схватил Сильвию за руку и поволок за собой по какому-то лабиринту переходов, перелазов и мостков, накиданных тут и там среди хаоса строительства. Наконец они по коротенькой приставной лестнице взобрались на крышу соседнего дома.

– Скользкая дорожка, зато надежная, – напутствовал Дав.

А затем, все так же крепко держа руку Сильвии в своей, он повел ее по заснеженным крышам Лондона.

Она шла, словно заключенная внутрь магической хрустальной сферы: с неба все так же густо валил слепящий снег, отвратительно пахло дымом от топившихся углем каминов, под ногами мрачно темнела крыша.'Одна она давным-давно бы заблудилась или упала. Оказалось, что через все коньки, так же как и ряды труб, можно пробраться. С крыши на крышу, спускаясь с одной на другую все ниже и ниже. И все время Дав находился рядом, поддерживал, подбадривал и смеялся вместе с ней.

Когда они наконец спустились на землю, она уже совершенно не представляла, в какой они части города. Однако им заступил дорогу одинокий всадник, державший под уздцы двух пони.

– Ну, – заговорил Таннер Бринк, – нам еще предстоит проехать половину Лондона. Хотя тревожиться не о чем. Бесс все еще развлекается, швыряя снежками в жалкие остатки отряда, а Нэнси совсем задразнила бедных парней, требуя, чтобы они доказали, что способны сладить с женщиной.

Дав засмеялся и усадил Сильвию в седло.

– Но им же известно, где ты живешь, – сказала она. – Не устроят ли они засаду у тебя дома?

– Вне всякого сомнения, устроят, – ответил Дав. – Но у меня есть еще друзья.

Полчаса спустя Сильвия, согревшаяся, сытая и укутанная в одеяла, лежала, свернувшись калачиком, в скрытой от глаз нише позади печей в пекарне Мэтью Финча. Итак, она связала свою судьбу с человеком, за выдачу которого уже к утру будет назначена награда – благодаря ей. Нехорошее предчувствие одолевало ее.

При своих связях в среде цыган Дав, вероятно, вполне смог бы потихоньку вывезти из Лондона целую армию, так что уж, конечно, сумеет спасти свою собственную жизнь. Однако даже если его и не схватят, его ждет вечное изгнание. Если бы только она тогда не согласилась выполнять поручение герцога, если б она не навлекла все несчастья на его голову...

Дав станет изгоем. Без положения в обществе. Без денег. Без средств к существованию.

Она погубила его маленький мирок.

Так неужели он захочет начать новую жизнь с женщиной, которая ввергла его во все несчастья?

Впрочем, Европа для нее – как дом родной, и война с Францией закончилась. Она попыталась убедить себя, что могла бы стать для Дава достойным партнером, хотя им и пришлось бы начинать с нуля. Все же шанс у них оставался. Они построили бы для себя новую жизнь. Но дурное предчувствие не оставляло ее, словно над ними уже занесли готовый опуститься топор.

Борясь со сном, она прислушивалась к разговору Дава и Таннера Бринка. Они сидели чуть ниже ее лежанки, греясь у огня.

– Ты отвел туда Берту? – осведомился Дав. – Господи, зачем же?

– Виноваты звезды, – отвечал цыган. – Моя судьба написана на ее ладони.

– Твоя судьба? – удивился Дав и засмеялся. Сильвия даже почти и не проснулась, когда позже Дав тихонько забрался на лежанку и лег рядом с ней. Она только слабо шевельнулась, когда он поцеловал ее отяжелевшие от сна веки и сонный мягкий рот, так что он не стал ее будить, а пристроился рядом, как раковина, обнимающая жемчужину, и тоже уснул. Однако где-то среди ночи они оба проснулись и любили друг друга с тихой, но удивительно насыщенной страстностью. Сильвия открылась ему и приняла его, пребывая словно в блаженном трансе. Так отчего же потом ей снились такие полные отчаяния сны, словно в последний раз?

Ритм. Чудный, будоражащий кровь ритм. Пульсирующий в лад с биением сердца. И человеческий голос, мужской голос, говорящий что-то нараспев на языке, которого она не знала!

Дава не было. Его место рядом с ней на маленькой лежанке пустовало. Наверное, он в пекарне. Или ему приспичило на двор...

Песня то взмывала, то снова стихала под рокот барабана. Она свесилась с лежанки и оглядела комнату. Таннер Бринк и Мэтью Финч сидели у камина и музицировали. Чернокожий пекарь держал под мышкой одной руки маленький цилиндр, а пальцы другой быстро били по натянутой коже барабана, и голос его то взмывал, то падал, словно сам он тоже музыкальный инструмент.

Таннер Бринк сидел на краешке кресла напротив негра и, склонясь вперед, пристально вглядываясь в глаза своего товарища, выводил что-то на своей скрипке, то сливаясь с мелодией пекаря, то ведя свою.

– А! – Цыган поднял на нее глаза. – Наш юный друг проснулся.

Музыка сразу же прекратилась, и пекарь отложил свой барабан.

– Что за песню вы играли? – спросила Сильвия. – У меня такое от нее чувство, будто моя душа сейчас распрощается с телом.

– Нет-нет! – ответил негр. – Просто песня про дом.

– Про ваш дом? Про Африку?

Его темные глаза излучали спокойствие и уверенность.

– Про всех нас, тех, кто, заблудившись, бродит по миру, мечтая о рае: про вас, про меня, про мистера Бринка.

– Все, о чем говорится в песне, и составляет меланхоличную радость нашего племени, – заметил Таннер Бринк. – Все люди заблудились и бродят по миру потерянные, но только мы, цыгане, сознаем это.

Сильвия почувствовала себя неловко, словно случайно подсмотрела то, что было для других свято.

– А у меня, кажется, мистер Давенби потерялся, – она.

– Вот как? – ответил цыган. – Так ты уже считаешь, что он твой, раз он может у тебя потеряться?

Мэтью Финч направился к двери. Взявшись за щеколду, он остановился и оглянулся.

– Всякому хотелось бы обладать мистером Давенби. Пойду прикажу подать вам горячей воды и завтрак.

– Кто такой мистер Финч? – спросила Сильвия. – И как он попал в Лондон?

Цыган смотрел на нее не мигая.

– Его привезли на корабле. Ребенком. Его сделали пажом, но, когда он подрос и тюрбан с курточкой стали маловаты, его выставили на улицу умирать с голоду. – Выражение лица Таннера Бринка не изменилось. – К счастью, он повстречал мистера Давенби, который охотно засвидетельствует, что у мистера Финча острый как бритва ум и душа сущего ангела.

– Он не хочет вернуться обратно в Африку? Цыган пожал плечами.

– Зачем, ведь собственные соплеменники продали его в рабство.

– Его песня говорила совсем другое, – ответила она.

– А ты думаешь, музыка не способна лгать? Мужчина может тосковать по тому, что ему не следует иметь или внушает страх, точно так же, как и женщина.

– Мэтью Финч – его настоящее имя?

– Он выбрал его, когда стал свободным: Мэтью в честь апостола Матфея, а Финч – в честь птицы зяблика. Дама, которая выставила его за дверь, звала его Крокус. А свое настоящее имя, африканское, он не говорит никому, даже Даву.

– А Таннер – настоящее ваше имя, мистер Бринк? Ведь «Таннер» значит «кожевник», «сыромятник». Вряд ли такое имя могли дать при святом крещении.

Ореховое лицо раскололось в белозубой ухмылке.

– Да с чего же ты взяла, что я крещен? Мать звала меня «моя маленькая просянка» – так называют невзрачную маленькую коричневую птичку, которая живет повсюду, питается чем попало. Песня просянки довольно резкая и нестройная, как и писк большинства младенцев.

Она засмеялась.

– А ваш отец?

– Отец звал меня «моя пустельга».

– Тоже птичка коричневая и довольно маленькая, но гораздо более опасная, чем просянка! – Она откинулась на лежанке и посмотрела в потолок. – Кажется, я заблудилась и попала в какое-то птичье общество! Так куда же нам упорхнуть, в Голландию или во Францию?

– Куда душе твоей угодно, – ответил цыган, – потому как наш голубь Дав уже упорхнул.

Сердце ее остановилось, потом рванулось и заныло.

– Упорхнул? Куда упорхнул?

– Как куда? Прямехонько в орлиное гнездо. Он отправился нанести визит Ивширу.

– Я высиживал фантастические планы мести, как курица высиживает цыплят, – шипел голос герцога. – Но с ними покончено. Плести заговоры – моя ошибка. Вы умрете сейчас.

Сильвия присела еще ниже, замирая от ужаса. Сердце ее стучало в груди не хуже водяного колеса. Таннер Бринк в конце концов сдался и позволил ей отправиться в дом Ившира, так как она неутомимо улещивала, умоляла, настаивала, а завтрак, принесенный Мэтью Финчем, так и остался нетронутым. Она чувствовала такую дурноту, что совершенно забыла о голоде.

А между тем Дав сам пошел прямо в руки врага. Зачем? Неужели он не осознавал, сколь глубока ненависть Ившира к нему? Неужели не понимал, что герцог, скомпрометировав себя, открыто выступив против своего врага, а гем более опустившись до того, чтобы нанять мошенника устроить ловушку для Дава, должен теперь убить его? Не будет никаких разговоров, никаких объяснений. Будет просто арест государственного изменника. Впрочем, не исключено, что Дав сумеет раздразнить герцога и спровоцировать на дуэль.

К счастью, дом герцога, старой постройки и обильно украшенный балконами и архитектурными излишествами, как нельзя лучше подходил для проникновения в него. Линялый камзол Джорджа отнюдь не способствовал тому, чтобы лакей захотел доложить о ней. Все окна нижнего этажа заперты. В кабинете работал секретарь. В спальне герцога прибирались горничные. По коридору слонялись ливрейные лакеи. А вот с задней стороны в дом вполне можно забраться.

Мокрый снег превратился в дождь, но тут она наконец-то сообразила, как влезть в дом с крыши: конечно, придется ползти по обледенелым карнизам, но иначе никак нельзя пробраться на узкую галерейку, тянувшуюся вдоль дома. Едва очутившись на галерейке, Сильвия услышала голоса:

– Вы умрете сейчас!

– Ну, если вы так уж настаиваете, – ответил Дав. – Хотя я чувствую себя обязанным попытаться по мере сил предотвратить ужасное событие.

– Ваша смерть в моей руке, она легка и гибка, – заявил герцог. – Вы не сможете предотвратить ее.

Сильвия подобралась к окну и заглянула в него. Она находилась почти на уровне сводчатого потолка большого бального зала. Далеко внизу горело несколько свечей, помогая бледному свету дня разгонять сумрак. Ившир странной походкой шел по деревянному полу, без камзола и туфель. В правой руке он держал обнаженную шпагу.

– Я не буду играть в игры, – продолжал Ившир.

– А я буду, – ответил Дав.

Он выглядел безупречно элегантно. Щетину он сбрил, а темные волосы скрывал новый парик. Видимо, пока она спорила с Таннером Бринком и донимала упрямого цыгана мольбами, Дав успел заехать куда-то, чтобы принять ванну, побриться и переодеться в чистое. Впрочем, камзол и туфли его также валялись в стороне. На его вышитом жилете красовались, словно смеясь над ее тревогами, алые райские птицы, шитые по шелку цвета слоновой кости. Он также взмахнул шпагой.

– Только если полагаете смерть игрой, – заметил герцог. Дав поклонился.

– Дуэль во всяком случае является игрой, ваша милость, так как все преимущества на вашей стороне.

– Тем хуже для вас, сэр! Мне удастся полюбоваться на ваш малодушный страх, прежде чем вы умрете.

И, как змея кидается на жертву, герцог ринулся вперед, метясь прямо в горло.

Дав парировал удар и отскочил, а герцог принялся его теснить и погнал по всему залу. Топот. Звяканье. Дрожь. Топот босых ног, звяканье стали о сталь, и все время герцог наступает и гонит противника, а Дав отступает под его бешеным напором.

«Он совершенно уверен, что если вы будете драться на шпагах, то он убьет вас». «...Он меня просто зарежет как скотину. И сомневаться нечего».

Дав, конечно, моложе и в хорошей форме. Он явно умелый фехтовальщик. Клинок его двигался и изящно, и соразмерно, и при каждом новом выпаде Ившира сталь Дава парировала его удар. Однако Ившир учился у французских и итальянских мастеров. Жилистый, сильный, он фехтовал блистательно. И в горящих глазах его читалась смерть.

Она ничего не могла поделать. Она, как еще одно рельефное украшение на потолке зала, безмолвно взирала на поединок. Любое вмешательство со стороны означало бы для Дава смерть. Она добралась сюда слишком поздно. И теперь оставалось только смотреть.

Снова и снова Ившир загонял Дава в безвыходную позицию, затем круто разворачивался, отходил и не спеша начинал новую атаку. Сильный, стремительный, умелый, Дав только отбивал и парировал, и медленно отступал назад.

Вдруг Ившир вскинул шпагу, оставив грудь незащищенной. Клинок Дава замер в воздухе, как парящий в небе ястреб. Герцог отошел.

– Если вы стараетесь сохранить мне жизнь, мистер Давенби, вы совершаете ошибку. Если я не умру от вашего клинка, то вы наверняка погибнете от моего.