Глава 10

Широким шагом Дав пошел прочь с моста. Сильвия поспешила вслед за ним.

– Так мы все-таки отправимся посмотреть ремесленников и подмастерьев? – спросила она.

Дав оглянулся на нее, поднял бровь.

– А тебе хочется шума и грубого веселья?

– Конечно! А почему нет? |

– Тогда как насчет заведения под названием «Бык и наперсток»? Эль там подают омерзительный, но общество может показаться тебе интересным.

И он быстро стал спускаться вниз по ступеням, ведущим к реке.

– Что же там за общество?

Дав остановился и ухмыльнулся прямо ей в лицо.

– Самое избранное. Ворье и карманники, бродяги и шлюхи. Ты же сама говорила, что хочешь увидеть изнаночную сторону Лондона. Так, может, проверим, насколько серьезны твои слова?

Маленькая лодка покачивалась возле самого основания лестницы. Дав нагнулся и встряхнул за плечо лодочника, лежавшего поперек сидений. Утлая лодчонка сразу же накренилась самым рискованным образом.

– В Блэкфрайерз, друг мой!

– Стойте! – Сильвия схватила Дава за рукав. – Лодочник же пьян! Да и лодка – просто лохань дырявая:

– В самом деле? – отозвался Дав подозрительно невинным тоном.

Лодочник между тем сумел сесть. Внизу плескалась чернильная вода. Стряхнув со своего рукава пальцы Сильвии, Дав шагнул в лодку и встал, расставив ноги, на сиденье. Жалкое суденышко осело в воде так, словно это не лодка, а сухой листик.

– Боже, сэр! Осторожнее!

– Беспокоишься обо мне, Джордж?

Двигаясь легко, как уличный акробат, Дав сорвал с себя шляпу, и, держа ее в вытянутой руке, стал ею размахивать. Лодка самым зловещим образом закачалась. Полупьяный лодочник оцепенело пялился на него. Глаза Дава так и искрились весельем и дерзостью.

– Ах вы, презренный негодяй! – зашипела Сильвия. – Ведь наверняка, когда возводили мост, построили и новую лестницу, ведущую к воде? Забулдыга вовсе не настоящий лодочник!

– Не могу точно сказать, кто он. В число моих знакомых он не входит. Кажется, даже в сидячем положении он удерживается не без труда, но до Блэкфрайерза, думаю, нас довезет.

– Да мы потонем, не преодолев и двухсот ярдов! Он ухмыльнулся ей в лицо:

– Ты что, плавать не умеешь?

Она отступила на шаг, едва не поскользнувшись на скользких ступенях.

– Конечно, не умею! Где, черт возьми, я могла научиться?

– Ну, значит, придется тебя учить и плавать. Сильвия попятилась еще дальше.

– О нет! – она. – не в ледяной Темзе! Она повернулась и помчалась по лестнице обратно вверх.

Внизу Дав перебрался с лодки на скользкие ступени, отбросил шляпу и принялся стягивать камзол с таким видом, словно и в самом деле собрался купаться.

– Где же твое хваленое мужество, Джордж? – крикнул он ей.

– У меня довольно мужества, чтобы противостоять вашей затее! – прокричала она в ответ. – Я достаточно наслышана о том, как опасно плавать под мостами Темзы, особенно ночью, да еще когда на реке лед.

Рукава его рубашки сверкнули белым в темноте, когда он вскинул руки:

– Не доверяешь? Думаешь, не сумею тебя вытащить? Лодочник попытался подхватить шляпу, но Дав вырвал ее из его неверных пальцев.

– Прошу прощения, сэр, – сказал он забулдыге, – но я не могу в данный момент позволить себе покупку новой шляпы.

Он снова натянул камзол и быстро поднялся по ступеням.

– Ну все, мир! – воскликнул он, хохоча во все горло. – Сегодня я не стану бросать тебя в реку. Можно отложить и на завтра.

– Увы, сэр, теперь я отлично пбнимаю, что вы вовсе и не собирались везти меня куда-то.

– В самом деле? Между прочим, вот-вот пойдетснег или, что еще хуже, мокрый снег.

Сильвия взглянула на небо. Звезды и луна за тучами пропали. Трубы и коньки крыш растворились в темноте. Холодные капли обожгли лицо. Через несколько минут все вокруг скрылось за пеленой мокрого снега, а они с Давом промокли до нитки.

Обратно они шагали по опустевшим улицам. Сегодня она получила очень важные сведения, узнала больше, чем могла надеяться в начале вечера: кое-что о его прошлом. А именно в его прошлом должен крыться ключ к разгадке его скрытых мотивов. Возможно, и к пониманию того, что заставило его погубить младшего брата Ившира. И еще – название низкопробного трактира где-то возле Блэкфрайерза: «Бык и наперсток», притон шлюх и бродяг.

Она все изложит в следующем донесении Ивширу. Против всяких ожиданий, Сильвия не так уж плохо справлялась со своей миссией. И все-таки она чувствовала себя такой несчастной!

С треуголки его так и капало. Сильвия шлепала по слякоти рядом, мужественно подставляя ссутуленные плечи мокрому снегу.

– Вы ведь на самом деле не думаете, что я трусиха? – спросила она.

– Ты-то? Конечно, трусиха!

Она нырнула под козырек подъезда и на мгновение спряталась от мокрого снега, хотя он-то остался стоять снаружи, во власти снежной крупы, которую гнал теперь порывистый ветер.

– Потому что мне не захотелось тонуть в реке?

– Нет, не поэтому, а потому что, сколько бы я ни умолял и ни настаивал, ты все равно не хочешь забыть про свои глупости и позволить утащить тебя в постель.

– Мы уже обсуждали данный вопрос, – она.

– В спальне у меня наверняка уже разожжен камин. Чистые простыни, согретые медной грелкой. Разогретое вино с пряностями или горячий шоколад...

– Уж не думаете ли вы, что я лягу в вашу постель ради подогретого вина? – перебила она его.

Он засмеялся. Он в жизни не слыхал ни о каком трактире под названием «Бык и наперсток». На мост он пришел ради того, чтобы проследить, благополучно ли его фургон выберется из Лондона. Человеку в лодке он с помощью условленного шифра сумел дать знать, каковы именно его планы на завтра. Одним словом, вечер удался, если не считать того, что закончит он его в своей холодной одинокой постели и будет всю ночь думать про женщину, которая кого угодно доведет до белого каления.

– Ну, как знаешь, – вздохнул он. – А вот что, если я возьму и прикажу горничным не класть в твою постель грелку до тех самых пор, пока ты не передумаешь?

Ее губы, пухлые и зовущие, растянулись в еще более широкую улыбку.

– Если я передумаю, то зачем мне нужна грелка?

На следующее утро Сильвия ожидала Дава, старательно напустив на себя беспечный вид. Он не исполнил своей угрозы лишить ее грелки. И ее встретила теплая, уютная постель. Однако она долго лежала на согретых простынях без сна, обнимая подушку, вглядываясь в пахнущую лавандой темноту – невинный, милый аромат детства, потому что заснуть означало видеть сны.

А ее сны не будут ни невинными, ни детскими. Во сне она будет томиться, отчаянно и страстно, по одному-единственному мужчине.

Она скопировала цифры еще из нескольких расписок в получении в приходную статью гроссбуха, написала несколько безобидных писем, адресованных торговцам, а потом потерла рукой сухие глаза, как если бы хотела смахнуть слезы.

Он вошел тихо, приблизился к столу и спросил:

– Так ты спишь так же плохо, как и я?

Сильвия повернулась, посмотрела на него, на его туфли с пряжками и шелковые чулки, на широкие полы камзола, на вышитый жилет и отметила, что его наряд так контрастировал с мужской силой, скрытой под ним. Наконец она подняла глаза на его лицо, которое казалось бронзовым в обрамлении серебряных прядей парика, и смутилась.

– Я лично спала как котенок, всласть налакавшийся молока, – ответила она.

– Лгунья! – Улыбка его стала шире. – Ты спала так же скверно, как и я: проворочалась всю ночь, мучимая преследующими тебя мыслями. А ведь исцелиться от бессонницы так просто...

– Вы хотите посоветовать мне пить на ночь горячее молоко с бренди?

– Лакайте себе и дальше молоко, мадам. Оно должно опьянить вас в достаточной степени. Меня опьяняет сам запах вашего дыхания.

– Ах как вы сдержанны, сэр, а я-то думала, что вы опять станете уговаривать меня положить в свою постель что-нибудь поприятнее, чем грелка.

Он поднял брови и улыбнулся с невинным видом.

– Что может быть приятнее, чем медная грелка, полная горячих углей, в постели?

– ...которой вы меня таки не лишили, – закончила она за него, – за что спасибо. Что еще мне может быть нужно?

– Ощущения более приятные, чем те, что получаешь, обнимая подушку?

Она закрыла лицо руками.

– Вы, случайно, не занимаетесь черной магией? Потому что если вы не прокрались в мою комнату и не подсматривали за мной, то откуда вы можете знать, где именно находятся подушки, когда я сплю?

– Мне нет нужды подсматривать. Я и так знаю. Ты спишь точно так же, как и я – в одиночестве, в отчаянии, страшась собственных снов.

– Что за сны такие вам снятся, если вы страшитесь их?

Он просмотрел письма, которые она написала, и, схватив перо, начал ставить свою подпись под всеми подряд. Вне всякого сомнения, именно он писал документы, которые Ившир предъявил ей: документы, которые и привели младшего брата герцога к позору, разорению и смерти. Сильвия заставила себя вновь сосредоточиться на своей миссии.

Дав отошел от стола и устремил взгляд в окно, сквозь которое сочился жиденький зимний свет.

– Вчера ночью мне снилось, что ты тонешь в Темзе. Я хотел, со всею силою отчаяния, спасти тебя, но мои ноги вросли в лед, а руки связали щупальцами галлюцинации. Я рвался и кричал, но ты уходила все глубже, глубже под воду, а твои глаза цвета лазурита безмолвно смотрели на мое лицо.

– А потом?

Он обернулся, лицо его оставалось в тени.

– Ты исчезла, так и не произнеся ни звука, а я все смотрел и пытался вырваться. Потом вдруг смог прыгнуть в воду и сразу же вновь оказался в путах приснившихся водорослей. Я сражался с водорослями, будто с руками, вооруженными кинжалами, но все равно не смог дотянуться до тебя.

– Боже! – воскликнула она. – Неужели нам суждено утонуть вместе? Надеюсь, сон не вещий.

– Может оказаться и вещим, если, конечно, ты не разрешишь мне научить тебя плавать.

– Вы исходите из посылки, – произнесла она, – что я вообще соглашусь войти с вами вместе в воду.

– Я должен по меньшей мере исходить из посылки, что у тебя имеются очень веские основания не делать этого.

– Тут нет ничего личного, – проронила она. – Просто я предпочитаю сушу.

Он вернулся к столу и начал складывать и запечатывать одно за другим письма.

– О нет, мадам, – возразил он. – Ваши основания очень, очень личные. |

Сильвия даже испугалась, до чего точно он смог подметить. У нее даже мелькнула мысль, что Дав уже знает все об Ившире, о цели ее пребывания здесь и что он понял, почему она с таким упорством продолжает носить мужское платье. Почему он вдруг рассказал ей свой сон? «Я хотел, со всею силою отчаяния, спасти тебя...» Ни один мужчина прежде не интересовался вопросом, надо ли ее спасать. Ни один мужчина в будущем не станет так рваться спасать ее. Неужели он не осознает, что она просто никогда не сможет себе позволить поверить даже на мгновение, что он действительно неравнодушен к ней?

– Итак, вы хотите еще чему-то научить меня сегодня? – спросила она. – Помимо плавания?

Дав положил письма на серебряный поднос.

– Если ты и в самом деле решила изучить мир мужчин, то лучше бы тебе научиться нюхать табак.

Она откинулась на спинку кресла.

– Ах, ну да, освоить убийственное вдыхание, надменное раздувание ноздрей и навык складывать пальцы в щепоть так, чтобы немедленно повергать в прах всех присутствующих мужчин?

– ...и сражать дам наповал.

– Насколько я помню, вы уже брали в моем присутствии понюшку, и мне удалось вполне благополучно пережить это зрелище.

Его улыбка стала шире. Золотая табакерка с искусными финифтяными украшениями появилась в его руке. Он открыл крышку отработанным движением пальцев.

– Но может быть, вы не истинная дама?

– Я прилагаю все усилия, сэр, дабы сохранить за собой место вашего секретаря.

– Однако ты скорее умрешь, чем станешь нюхать табак? Не могу тебя винить. Гнусная привычка, годится только для матросни.

– Я такого не говорила.

– Но я сказал. Впрочем, не важно. Совершенно необязательно брать большую понюшку. В сущности, можно демонстрировать обман, химеру, как и все остальное в модном обществе. Жест – и только. Субстанция – ничто.

Она встала.

– Позвольте мне в благодарность научить вас управляться с веером, – предложила она. – С веером жест и субстанция обретут единство.

– Буду ждать с нетерпением. Но пока?.. – И он протянул ей табакерку.

Сильвия взяла ее.

– Закрой крышку. А теперь открой так, какделал я.

Некоторое время она тренировалась, открывая и закрывая табакерку, сначала обеими руками, а потом и одной. Он стоял возле стола и наблюдал за ней. Ну и, само собой разумеется, сердце ее понеслось в каком-то совершенно новом ритме, от которого захватывало дух. Маленькие искры восторга сверкали в карих глубинах его глаз, как если бы он уже обольстил ее давным-давно и сейчас уже пресыщен и удовлетворен.

– Покажите еще раз, – попросила она.

– Ты не можешь не сознавать, разумеется, – он забрал у нее табакерку, – что перед нами открылась возможность – вот она, ждет, как ковер-самолет, готовый унести нас в волшебный мир, – соприкоснуться пальцами.

– Совершенно случайно, полагаю, – заметила она. Его глаза поймали ее взгляд.

– Легкие, скользящие, беспечные прикосновения моих пальцев к твоим – вот так. – Кончики его пальцев коснулись ее пальцев так нежно, как если бы он поцеловал ее. Горячая кровь прихлынула к ее щекам. – Используя табакерку в качестве предлога, мне очень просто взять твою руку в свою и ласкать нежную ладонь, и переплетать свои пальцы с твоими...

Она отвернулась. Пульс частил как в лихорадке.

– Нам лучше сосредоточиться на табаке. – И она открыла табакерку, пусть и несколько дрожащей рукой. – Как у меня вышло? /

– Нежная грациозность жеста поразила меня прямо в сердце, – он. – теперь чуть больше пышности, рисовки.

– Вот так.

Он взял табакерку из ее руки, тщательнейшим образом избегая на сей раз прикосновений к ее коже.

Не отрывая взгляда от ее глаз, он быстрым движением открыл крышку.

– Вот так. Попробуй еще раз.

Она забрала табакерку и попробовала точно воспроизвести его движение.

– Так как вы не желаете больше подвергаться риску, входя со мной в непосредственный контакт, то я пытаюсь, так сказать, переселиться в ваше тело.

– Какая восхитительная, хотя и несколько неожиданная идея, впрочем, сам я не раз воображал, как я оказываюсь в вашем теле!

Она засмеялась, табакерка накренилась, и половина табака высыпалась на ковер.

– Браво! Впрочем, полагаю, я сама напросилась.

– Мадам, «напросилась» – не то слово. Но если вам и в самом деле хочется войти в непосредственный контакт, то я в полном вашем распоряжении.

Держа перед собой золотую коробочку, она открыла крышку изящным движением.

– Вы преподаете мне искусство идеально сочетать осмотрительность с высокомерием, – объяснила она. – Ну вот, сейчас вышло?

– Безупречно! Ну а теперь положи несколько крупинок на тыльную сторону ладони, с краю, пониже большого пальца, и вдыхай, сначала одной ноздрей, потом другой.

Сильвия взяла щепотку порошка и, поместив ее на сгиб ладони, втянула носом. В голове ее словно что-то взорвалось. Из глаз хлынули слезы, и она изо всей силы чихнула.

– Браво, сэр! – Тут она чихнула снова, и сразу же расхохоталась. – У меня словно пол головы снесло! До чего же ядовитая, гнусная отрава!

– Именно. – Он вдруг отвернулся, словно хотел скрыть обуревавший его смех, или желание, или тревогу. – Иначе почему бы еще невозмутимый вид при этом производил такое сильное впечатление на других мужчин? Попробуй-ка еще раз, только возьми поменьше.

– Если вы позволите мне безнаказанно рассыпать большую часть по ковру. – Она взяла еще одну понюшку и поморщилась, хотя на сей раз почти нисколько едкого порошка не попало внутрь.

– Я потрясен, мадам, хотя и самым приятным образом, – заявил Дав. – Идеальная смесь надменности и омерзения! Соедините еще с самым убийственным вашим поклоном, и вы станете любимцем лондонского общества к исходу нынешнего вечера. Кстати, как насчет того, чтобы ближе к вечеру нам взять и выйти в свет?

Дав и Сильвия ступили на порог, и сразу же их окружили дым, вонь лампового масла и свечей и оглушили говор и смех. Мужчины сидели группками за столами, пили кофе, играли в карты, заключали сделки, перебрасывались остротами, читали газеты и бульварные листки.

В их сторону повернулись лица, обрамленные пудреными париками, с наклеенными мушками, напудренные и нарумяненные, с подбородками, утопавшими в кружеве галстуков поверх атласа камзолов. Мужские лица. Дав в своем элегантном сером камзоле и серебристом парике вошел в зал с таким видом, словно кофейня принадлежала ему.

– Добро пожаловать, – шепнул Дав ей на ухо, – в исполненный злобы мир лондонских джентльменов.

– Ну не то чтобы исполненный злобы, – тихо возразила она, – хотя определенно исполненный недоверчивости. Похоже на собачью стаю, которая еще не решила, надо поджимать хвосты или скалить зубы.

– Ты даже не представляешь, насколько их мир исполнен злобы. А теперь быстро подумай о Ричарде Третьем, убийце маленьких принцев, а затем отвесь достойный поклон лорду Брэйсфорту. Он настоящий осел.

Она обернулась к мужчине, одежду которого, выдержанную в исчерна-фиолетовых тонах, обильно украшали кружева. Он приветствовал их, приподнявшись, натужной, неловкой и несколько чванливой улыбкой.

Брэйсфорт поклонился. Однако Сильвия стояла столбом, совершенно забыв, что следует поклониться в ответ. Еще один мужчина сидел за столом Брэйсфорта. Высокий, властный, очевидно, влиятельный, с совершенно непреклонным выражением лица, обрамленного аккуратным париком. Глаза его буквально сверлили лицо Дава, на нее же он подчеркнуто не обращал внимания.

Дав отвесил обоим почтительный поклон. Брэйсфорт залился краской.

Лицо второго мужчины стало мертвенно-бледным, как если бы ему отвесили не поклон, а пощечину.

– Ваша милость! – обратился Дав. – Какой приятный сюрприз, что вы оказались здесь. Позвольте представить вам моего нового секретаря мистера Джорджа Уайта.

Сильвия поклонилась, изо всех сил стараясь, чтобы все ее существо излучало равнодушие.

Брэйсфорт плюхнулся в свое кресло.

– Очень приятно.

– Как огорчительно видеть, ваша милость, что вы не в силах подняться. – взял понюшку табаку. – Возраст дает себя знать, наверное? Да, старость не радость.

Его милость, который выглядел вполне крепким и здоровым человеком, да и лет ему было всего тридцать девять, некоторое время продолжал сидеть, храня полную неподвижность и буравя Дава взглядом, потом, щелкнув пальцами, подозвал слугу.

– Мою трость и шляпу, – приказал герцог. – Мне наскучило здешнее общество. Я ухожу.

– Позвольте мне. – Дав взял трость из рук обомлевшего слуги, бросил треуголку на стол перед носом герцога и, крутанув разок трость, подал герцогу. – Не поддержать ли вас ввиду вашей немощи, ваша милость? – спросил он; – Или же вместо того мы можем встретиться на рассвете, в присутствии секундантов.

– Я предпочел бы, сэр, не встречаться с вами нигде, – ответил герцог Ившир ледяным тоном, поднимаясь с достоинством. – Больше вы никогда не увидите меня в этой кофейне.

И, не взяв ни своей трости, ни шляпы, герцог вышел на улицу.

Смешки уже порхали по всей кофейне. «Подумайте только, сэр, Дав вздумал дразнить – и кого? – герцога Ившира! Не спятил ли он, часом?»

Дав случайно услышал чей-то ответ:

– Он форменный безумец, сэр! Но нельзя не восхищаться его дерзостью и убийственным очарованием, разумеется. Вы слыхали о санных беговых состязаниях у Мег Грэнхем? Он спас Хартшему жизнь. Герой дня.

Человек, который сидел рядом с говорившим, граф Фенборо, только пожал плечами.

– Я знаю Давенби дольше, чем вы, сэр. Он блестящ, без сомнения. Но если бы им так не интересовалась прославленная Грэнхем, Ившир давно бы раздавил его как насекомое...

Дав провел Сильвию в уголок, потребовал для них отдельный столик и заказал кофе. Она неловко опустилась в кресло рядом с ним, напуская на себя храбрый вид, отчего выглядела так, словно аршин проглотила.

– Опасный момент, – сухо заметил он.

– Правда про Грэнхем? – спросила она, опустив голову, едва ли не шепотом.

– Про благосклонность Мег, прикрывавшей подобно зонтику мою забубённую голову? Конечно, правда.

Она не сводила взгляда со своих рук, лежавших на столе, словно стараясь усилием воли унять в них дрожь.

– Да, связи в кругах сильных мира сего – все.

– Тогда, может, в следующий раз ты не станешь разрушать их с таким энтузиазмом?

Галстук ее приподнялся, так глубоко она вздохнула.

– Вы о костре, который леди Грэнхем разожгла из вашей одежды под вашими окнами? Господи, что ж удивляться, что вы тогда рассердились! Честно говоря, я поражаюсь терпимости, с которой вы отнеслись ко мне.

Принесли дымящийся кофе, который показался необыкновенно кстати. Дав отхлебнул горячего, горького напитка.

– Так почему ты не сказала, что знакома с Ивширом? – спросил он.

Она вскинула голову. Лицо ее стало белым как бумага.

– Я не... Да что вы! Я – и вдруг знакома с герцогом!

– Он один из наиболее влиятельных пэров Англии, хотя и не более, чем отец и брат Мег. Так где ты познакомилась с ним?

Дрожь пробежала по ее пальцам, обнимавшим кофейную чашку. Если она станет отрицать, что знает герцога, он сразу же поймет, что она лжет.

– Тогда мне встреча с ним не показалась особенно важной. Он сам остановил меня в поместье леди Грэнхем, после забега саней. – Она мужественно попыталась улыбнуться, чем тронула его до глубины души, несмотря на всю серьезность ситуации. – Он вас недолюбливает.

– Полагаю, его милость пытался предостеречь тебя и советовал не связываться со мной?

Какой-то человек стал протискиваться мимо их стола, пламя свечей заплясало, и тени заметались по ее лицу.

– В общем, да. Я представления не имела, кто он такой, хотя и догадалась, что он важная персона. А теперь оказывается, он герцог и ваш враг?

– «Враг» – слишком сильное слово. Краска вдруг залила ее лицо.

– Слово, сэр, под стать сильной ненависти! Я думала, он убьет вас!

– И испугалась за меня? Очень тронут. А почему ты ни словом не обмолвилась об этой странной встрече прежде?

Она все еще не пришла в себя и тщательно подбирала слова для объяснения.

– Как я уже говорила, я не думала, что произошла важная встреча. Он мне тогда не представился. Он только сказал, что мне не следовало бы наниматься к вам. Он думал, что вы пьяны, и убеждал не ехать с вами, особенно в таких легких санях.

Рассказ Сильвии выглядел вполне правдоподобно. Если она и не честна с ним, то очень ловко скрывает ложь. Но как же Ившир мог познакомиться с ней прежде? Его милость много путешествовал, но и путешествуя, он наверняка вращался только в самом избранном обществе, посещая дома, где Сильвия никак не могла оказаться. Если только информация, собранная о ней Давом, не тщательно состряпанное вранье, которое, в свою очередь, означало бы, что Таннер Бринк ему тоже лгал.

– Он прав, – подтвердил Дав. – Я опасен как в легких санях, так и вне таковых.

– Но что, черт возьми, может знать о таких вещах герцог? – спросила она. – Не думаю, чтобы он сам работал хоть раз в жизни!

– Герцог как раз работает, – ответил он. – Просто он работает не ради денег. Что еще он говорил?

– Думаю, на него произвела сильнейшее впечатление моя юношеская невинность, и потому он побеспокоился обо мне. Он полагает, что вы зарабатываете на жизнь низкими способами.

– Так и есть, – ответил Дав.

Чашка в ее руке задрожала, и немного кофе выплеснулось.

– Итак, я действительно нанялась на службу к Синей Бороде?

На лице ее по-прежнему горел румянец, и она нервничала, но понять, каковы ее истинные чувства, ему не удавалось.

– Ну, ничего такого красочного, – ответил он сухо. – Пекарни приносят немалую прибыль.

– Да? – Она наморщила лоб. – А, поняла – Мартин Финч! Он работает на вас?

– Он работает на себя. Я просто вложил деньги в его предприятие.

В глазах ее сверкнуло любопытство, но она откинулась в кресле совершенно мужским движением.

– Не могу себе представить, чтобы Ившир счел меня настолько невинным юношей, что не рискнул рассказать о пекарне.

– Джентльмены, как правило, не финансируют пекарни. Впрочем, я не могу себе представить, чтобы Ившир знал о моих вложениях.

– Тогда что он имел в виду? Чем еще вы занимаетесь? Я давно уже безуспешно пытаюсь понять это из ваших гроссбухов, которым конца нет.

Он молчал, дожидаясь, пока она сядет нормально и посмотрит ему в глаза, и только тогда сказал:

– Записи в гроссбухах зашифрованы.

– Зашифрованы?

– С целью скрыть подлинную природу моих дел от любопытных глаз...

– Моих, например?

– Ты мой секретарь. Зачем бы мне скрывать что-то от тебя?

– Так чем вы на самом деле занимаетесь?

– Если позволишь, я покажу тебе завтра.

Она замерла, словно обратившись в камень, потом осмотрелась.

– – О Боже! – воскликнула она. – Готова прозакладывать что угодно, что вы, помимо пекарни, финансируете еще мясника и свечника.

Предательский смех наконец вырвался у него наружу, и обстановка разрядилась. Никогда еще он не встречал такой женщины. Она храбра, прекрасна и являла собой весьма опасную проблему.

Дав уже отчаялся, что вообще сумеет разоблачить ее. Он только хотел теперь одного – заманить ее в свою постель возможно скорее. Если на самом деле она не является его противником, то любовь ее будет славной наградой. А если является? Ну и что? Едва она окажется в его постели, он раскроет все ее тайны. Так или иначе, шансов у нее вообще нет.

– Нет, – возразил он, – я финансирую нечто куда более сомнительное.

К его изумлению, она засмеялась.

– Так значит, можно предположить, что другое ваше занятие весьма и весьма безнравственно?

– Это зависит от того, какой именно смысл вы вкладываете в понятие «безнравственность».

Но дальнейшей возможности вести личные разговоры они лишились. Трое молодых людей подошли к ним и, подсев за столик, пригласили на прием в апартаменты герцогини. В большом доме недалеко от Пиккадилли собралась шумная компания художников, музыкантов, писателей, пэров, сыновей пэров и нескольких избранных дам. Выпивка лилась рекой.

Сильвия ввязалась в спор на итальянском с певцом из Неаполя, вела полемику с графом и перекидывалась остротами с маркизом. Очень скоро ее поманили к камину, где она почтительно склонилась над рукой пожилой дамы в бриллиантах и серебряной сетке на волосах, дамы, которая оказалась герцогиней.

– Всякий приятель Дава всегда будет здесь желанным гостем, сэр, – вымолвила герцогиня, пристально вглядываясь в ее лицо сквозь стекла украшенных драгоценными камнями очков. – Хотя, как кажется, вы и сами по себе сумели произвести немалое впечатление.

После краткого обмена любезностями Сильвию увлекли на другой конец комнаты, где тот самый певец теперь спорил с Давом. Наконец певец вскинул руки, сделал глубокий вдох и запел.

Все разговоры смолкли. Невероятная мощь взмыла к потолку, облеченная в звуки речи, наложившей отпечаток на все ее детство. Когда пение смолкло и на смену ему пришел гром рукоплесканий, глаза ее наполнились предательскими слезами.