— Мы уже… — начал было профессор, но полковник бы настойчив:
— Пожалуйста, выполните мою просьбу.
Профессор позвонил полковнику через три с лишним часа.
— Добрый вечер, — сказал он, — вас беспокоят из института…
Его голос звучал глухо и нерешительно, словно он собирался извиняться.
— Нашли? — не вытерпел Тарнов.
— Мы осмотрели все, но пробирок, к сожалению, нет…
Полковник еще некоторое время подержал трубку у своего уха, раздумывая, потом медленно, словно нехотя, положил ее на рычаги…
Утром в кабинет полковнику Тарнову принесли акт дактилоскопического исследования. В лаборатории применили натенение металлическими порошками, рассматривали предметы в различных спектрах излучений и выявили на электронном замке и на посуде несколько отпечатков пальцев, в том числе и совершенно необычных. Во-первых, следы оказались очень слабыми; во-вторых, при многократном увеличении на фотоснимках можно было видеть, как линии дактилоскопического узора обрываются и вместо них появляются скрещенные линейки, похожие на значки умножения.
Полковник пытливо посмотрел на долговязого начальника бюро судебных экспертиз, принесшего материалы.
— У вас есть комментарии, Лев Ильич? Одна бровь Льва Ильича многозначительно подпрыгнула, другая осталась на месте. Это должно было означать согласие.
Полковник давно уже знал начальника бюро и притворно вздохнул:
— Без вас как без глаз, Лев Ильич.
Довольная улыбка появилась на губах Льва Ильича.
— Смейтесь, смейтесь над стариком… Но сначала выслушайте! Слабые отпечатки получились не случайно. У того, кто оставил следы, по всей вероятности, патология кожи. Почти нет жироотделения и потовыделения. Такое явление возможно, например, при высокой температуре. Но, как я понимаю, вряд ли человек с сорокаградусной температурой будет расхаживать по лабораториям…
Полковник согласно кивнул, выражая всем своим видом усиленное внимание.
— Нарушается потоотделение и при зобной болезни, Семен Антонович. Но мы с вами знаем, что тогда отпечатки были бы все же явственнее…
Он еще секунду помедлил, не в силах отказать себе в удовольствии заинтриговать слушателя, а потом, многозначительно морща лоб, проговорил:
— Когда-то я видел точно такие же отпечатки. Это было знаменитое дело Баркасова. Два года преступника не могли обнаружить. В конце концов, отпечатки его пальцев показали одному старому криминалисту…
— И совсем вы не старый, Лев Ильич. Мужчина в расцвете лет.
Как ни делал строгое лицо начальник бюро, как ни подавлял довольную улыбку, она таки проклюнулась.
— Не хочется даже вспоминать, сколько они возились с этим. Да… Так вот, я посмотрел на отпечатки и тихо, заметьте себе, очень тихо, — чтобы, упаси бог, не навязать свою волю и чтобы услышал только тот, кто хочет услышать, — сказал: сдается мне, что у вашего «мокрушника» болезнь кожи. И правильно было бы его назвать не «мокрушником», за которым числится шесть убийств, и не «медвежатником», вскрывшим восемь банковских сейфов, а обыкновенным «ихтиозавром». Потому что он, видимо, болен ихтиозом, и кожа у него похожа на рыбью чешую. Она грубая и утолщенная. А лицо у него должно быть соответственно малоподвижным, маскообразным. В общем с моих слов записали они предполагаемый словесный портрет. А когда наконец с помощью этого же, заметьте себе, предполагаемого портрета поймали преступника и сравнили с моим описанием, все детали сошлись как две капли воды.
— Простите, Лев Ильич, — прервал рассказ полковник. Он знал, что криминалист может часами вспоминать случаи из своей практики. — Я хочу вам показать еще одни отпечатки.
Он вынул из ящика стола несколько фотолистов. На них тоже были увеличенные отпечатки пальцев, снятые с вмятины на бампере автомобиля, в котором погиб Алексей Резанов. Бросался в глаза характерный рисунок линий, похожий на значки умножения.
Лев Ильич тонкими длинными пальцами вынул из кармана лупу и трафаретку, несколько секунд изучал и сравнивал листы, потом нерешительно сказал:
— Можно полагать, что имеется идентичность, представьте себе.
— Значит, и там и здесь предполагается присутствие одного лица, «ихтиозавра», как вы его метко назвали?
— Надо еще сравнить отпечатки в лаборатории, уточнить, — уклончиво ответил Лев Ильич.
— И если ваш прогноз, как всегда, подтвердится…
— Ну, делать выводы — это уж ваше дело, Семен Антонович. Впрочем, на вашем месте я бы составил воображаемый словесный портрет.
— Мы знаем кое-что и о его костюме, — сказал полковник. — Вот заключение товароведческой экспертизы: «шерсть с двадцатипроцентным добавлением лавсана, цвет темно-синий в белую крапинку, артикул семьдесят четыре, состав материала сорок восемь, сорт — первый. Выпущен Черниговским комбинатом, поставлен на швейные фабрики Смирнова-Ласточкина в Киеве и Клары Цеткин в Днепропетровске… Потовых пятен на клочке материала, к сожалению, не вы* явлено»…
— Ну что же, Семен Антонович, общий баланс и так неплохой, — вы можете иметь детали предполагаемого словесного портрета и описание одежды…
— Я позволю еще ненадолго задержать вас, — поспешно сказал полковник. — Посмотрите, пожалуйста, кое-какие расчеты…
Лев Ильич быстро просмотрел бумаги.
— Со мной уже советовались, и я проверял расчеты. Здесь все верно.
— Но получается…
— Получается чепуха. Но расчеты правильные. Лев Ильич протянул руку полковнику. Тарнов пожал ее.
— Спасибо… Думаю, мне еще понадобится ваша помощь.
Автотехническая экспертиза подтвердила расчеты криминалистов. После резкого торможения пятитонный грузовик с вывернутым рулем должно было занести еще минимум на полтора метра вперед. Но человек в темно-синем костюме, выбросив руку вперед, остановил его и при этом сам остался невредимым…
НОВЫЙ ЗНАКОМЫЙ АЛИНЫ ИВАНОВНЫ
После дождя галька была сырой, шатер неба казался выстиранным, а полоса моря у берега потемнела.
Отдыхающие не спешили на пляж, топчаны под навесом были свободны. Аля села на один из них, издали лениво наблюдая за волнами. Ее знакомый вчера уехал, а ее путевка кончалась через неделю.
— Скучаете?
Она повернула голову.
За ее спиной стоял незнакомый мужчина. Ничего особенного — чуть выше среднего роста, худое лицо… Только улыбка какая-то странная — одними глазами. Уже потом она отметила — глаза у него вообще часто и почти неуловимо менялись. То они были серьезными, то веселыми, а по временам в них появлялась грусть, и смотрели они то прямо в душу, будто видели тебя насквозь со всем твоим кокетством и хитростью, а то становились задумчивыми, глядели мимо тебя вдаль.
— Я случайно пришел сюда из-за дождя, — сказал мужчина. — Раньше ходил на другой пляж, а теперь на пути туда — огромная лужа. Вот и свернул. А тут — вы.
— Ну и что же?
— Вы мне не случайно встретились, — ответил мужчина. — Я это точно знаю. И еще… Мне почему-то кажется, вы врач…
— Да, я — врач, — растерянно произнесла Аля.
— Значит, судьба. «Свет дальней звезды и свет судьбы в моем окне…»
Его глаза смотрели на нее и улыбались. Аля обрадовалась, что этот незнакомец знает ее любимые стихи. Вопросительно взглянула на него. Словно защищаясь от ее взгляда, мужчина вытащил из кармана и надел темные очки,
— А если бы я не была врачом?
— В юности я любил женщину, похожую на вас. Она была врачом, работала в Орле. «А случайных совпадений в этой жизни не бывает. Случай и закономерность — это две стороны одной медали».
Аля машинально наклонилась к собеседнику, словно хотела сквозь темные стекла заглянуть в его глаза.
— Я тоже из Орла, — тихо произнесла она.
— Потому я и говорю — судьба, — нисколько не удивившись последнему совпадению, сказал мужчина и поднялся. — Давайте вместе поплаваем!
— Аля, иди к нам! — окликнули ее соседи по столу в доме отдыха, судачившие о чем-то в тени под грибком.
В другое время она бы подошла к ним, отшутилась, а уже потом пошла бы с новым знакомым. Но сейчас она только кивнула головой знакомым и принялась стаскивать через голову сарафан.
Плавала она неважно, быстро уставала. Выплыв за пенную полосу прибоя, хотела было повернуть к берегу, но мужчина предложил:
— Поплыли дальше. Если устали, возьмитесь за мои плечи. Не стесняйтесь. Скажите только: «Юрий, я устала… Стань кораблем моим — я стану им…»
Пожалуй, никому другому она бы вот так сразу не доверилась да еще в воде. А тут как ни в чем не бывало послушно ухватилась за его плечи, и он, словно дельфин, помчал ее в открытое море.
— Довольно! — засмеялась она. — Поворачивайте! Вы же устанете!
Плавали они долго. Плечи Юрия были холодными, пальцы ощущали гладкую кожу, под которой перекатывались мышцы. Аля закрыла глаза, и ей казалось, что и вправду он не человек, а дельфин.
Когда они вышли на берег, под ласкающие лучи солнца, она поймала себя на мысли, что не может поднять глаза и посмотреть прямо в лицо этого прекрасного пловца.
Але было уже двадцать шесть лет. В детстве она два года училась в музыкальной школе, ей прочили будущее пианистки. Потом посещала изостудию Дворца пионеров. Два ее рисунка были отобраны для республиканской выставки и удостоены премий. Но ни пианисткой, ни художницей она не стала. С тех времен осталась только неубывающая любовь к искусству.
Замуж вышла она за коллегу, врача, разделявшего многие ее взгляды и вкусы, живо интересующегося театром и музыкой. Еще совсем недавно — года три назад — она считала себя счастливой: любящий муж, интересная работа, мечты. Вместе строили планы на будущее… Летом путешествовали по реке на байдарке, несколько раз выезжали в дальние туристские поездки.
Муж преуспевал на службе, но со временем у него появлялись новые друзья, он стал все чаще оставлять ее одну дома, уходить в компании. Она чувствовала, что он грубеет и отдаляется от нее, а удержать его не могла. Начались скандалы. Она замечала в муже новые неприятные черты, заново «открывала» его. Пробовала исправлять его, но скоро убедилась, что это непосильное занятие. Тогда она решилась на крайнюю меру — развод. Считала: он испугается, одумается. И когда муж ушел из дому, все ждала, надеялась, что он вернется и начнется новая жизнь. А он женился на другой. Она решила, что это он сделал назло ей, что это ненадолго. Но прошел год, и однажды, встретив его, она поняла, что он совсем чужой, давно уже совсем чужой человек.
Сначала ей было непривычно одной в квартире, где, казалось, и стены еще хранили родной голос. Привыкла. Приспособилась. Перестала ждать большого счастья, научилась довольствоваться малыми радостями. Говорила себе: больше никого не смогу полюбить. Замкнулась, ушла в себя, как улитка в раковину. И уже боялась мгновений, когда просыпались прежние мечты о счастье — большом, ярком, необычном. Торопливо уговаривала себя, твердила как заклинание: это сказки, в жизни их не бывает.
И вот сегодня…
Юрий словно подслушал ее мысли:
— Каждый человек в детстве и юности мечтает встретить сказку. Потом много раз обманывается, разочаровывается. И когда в самом деле встречает сказку, он уже не верит, что это она.
— Не верит, — как эхо откликнулась Аля.
— Вы думаете, это хорошо? — спросил Юра очень серьезно.
— Нет, я так не думаю, — смутилась Аля.
— И я так не думаю…
Он улыбнулся ей обрадованно и ласково, ожидая ответной улыбки.
Но Аля поспешно сказала:
— Впрочем, все гораздо проще. Проходит детство, и человек перестает быть маленьким принцем, — она вздохнула, — а о том, как сбываются сказки, он иногда пишет книги…
— А разве в книгах не случается то же, что и в жизни?
— Вы так верите книгам?
— Конечно. Как человек опишет то, что не пережил сам?
Аля отвернулась и стала смотреть в небо. Синева была такой прозрачной, что взгляд словно проваливался в нее как в омут. Когда она решилась взглянуть на Юру, его глаза были темными, словно рассматривали что-то очень далекое:
— Иногда мне кажется, что я проглотил слишком много книг и слишком много чужих мыслей, образов людей. Они ворочаются во мне, шепчутся, думают за меня. Я их проглотил, а теперь они гложут меня своими заботами и несчастьями… Книги — это люди: те, которые их написали, и те, что в них описаны…
«Наивный, — подумала Аля. — Какой он наивный!»
— А какая у вас профессия? — спросила она вслух.
— Не знаю… Вернее, я об этом еще не думал. — Заметив ее недоумение, добавил: — Больше всего о жизни я знаю из книг.
Он сказал это настолько искренне, что она была готова поверить ему. И все же что-то в его тоне настораживало. Аля спрашивала себя: «А может быть, все дело в том, что я не встречала таких?»
Она все время ждала, когда Юрий снова позовет в море. К ней подходили знакомые, заговаривали, но она отвечала немногословно, рассеянно, не обращая внимания на откровенно недоброжелательные замечания о тех, кто «скоро забывает». Аля поглядывала на Юру — как он реагирует? — но ее новый знакомый просматривал книгу, которую она принесла на пляж, и был поглощен этим занятием. Аля обратила внимание, что он листает страницу за страницей, не задерживаясь ни на одной больше секунды.
Аля вынула из пляжной сумки блокнот, карандаш и несколькими штрихами попробовала набросать шарж. Но рисунок не получался. Ей никак не удавалось уловить черт, пригодных для шаржирования: профиль Юры был классически неуязвим. Тогда она обыграла в рисунке его позу, выражение лица, глаз. Получилось неплохо, и когда Юра наконец закрыл книгу, она протянула ему листок блокнота:
— Узнаете?
— Да это же я! — обрадовался он. — Как это вам удалось?
В его глазах появилось восхищение, и Але стало приятно, что ее рисунок произвел впечатление.
Юра продолжал внимательно рассматривать его, сказал:
— В одном месте похоже, в другом — непохоже. — Он поворачивал листок, рассматривая рисунок и так и этак, затем воскликнул, будто совершил открытие. — Вы искали характерные черты моего облика!
— Конечно, — пожала плечами Аля. — В этом и заключается шаржирование.
— Шаржирование… — он так произнес слово, будто слышал его впервые. — Интересный метод анализа.
Приближался вечер. Море потемнело. Вдали в солнечном мареве грелись горы — спины зеленых верблюдов. Река тумана медленно стекала в ущелье, наполняя его до краев.
Вечером после ужина Юра ждал ее у столовой дома отдыха. Они гуляли по парку у моря. Луна летела сквозь легкие облака, как новенькая монета, которую кто-то бросил в море на прощание. Юрий рассказывал Але о недавно прочитанном фантастическом романе, в котором действовал искусственный человек — сигом. У нее замирало сердце, было немного тревожно, и Юрий сам казался ей могучим сигомом, пришедшим для того, чтобы встретиться с ней. Потом она показала ему самую романтическую аллею парка, где над головой шелестели листья с промельками лунного серебра и сплетались в зеленые арки лианы.
Они были вместе еще три дня, а потом он вдруг огорчил ее, сказав, что уезжает в двухдневную экскурсию и вернется только к ее отъезду. Вечером, когда Юра проводил ее и попрощался, Аля долго смотрела ему вслед. Она увидела, как навстречу Юрию откуда-то изза кустов вышла темная массивная фигура, протянула руку, преграждая путь.
Аля выскочила на дорожку, закричала, бросилась к Юре и неожиданно для себя обняла его.
— Это мой личный робот-слуга, — удивленно высвобождаясь, сказал Юрий.
Темная фигура повернулась, на Алю в упор посмотрели два ярких глаза. Робот поклонился.
Алю била нервная дрожь. Юрий набросил ей на плечи» пиджак.
— Боишься его? — спросил он.
— Немножко, — призналась она.
Чтобы успокоить девушку, Юрий приказал роботу изображать влюбленного и сочинить специально для нее балладу.
Робот опустился на одно колено. Внутри у него — Аля это видела сквозь щель в его нагрудном щитке — зажглись дополнительные индикаторы, что-то загудело. Затем гудение стихло, послышались мелодичные аккорды гитары. Низкий приятный голос запел:
Однажды влюбился робот
В земную обычную женщину…
Банальная это история,
Но он ей признался в любви:
— Я робот стальной и могучий.
Могу я и город разрушить,
Могу я и замок построить, —
И все для тебя для одной… —
А женщина так отвечала:
— Твой голос звучит как сирена,
Из стали и руки и сердце,
Объятья смертельны твои.
Не нужен мне город и замок,
Любви я желаю горячей,
Вот если б ты стал человеком,
Тебя полюбила бы я…
Робот спел песню и оставался коленопреклоненным до тех пор, пока Аля не разрешила ему встать. Она подозревала, что Юра загодя приготовил ей сюрприз — сам сочинил песню и приказал роботу разучить ее.
Несколько дней она ходила под впечатлением этого вечера. Люди вокруг нее словно отодвигались на задний план, становились безликим фоном, а на переднем плане был Юрий. Ее немного обижало, что он не пожертвовал ради нее туристской поездкой, и они не были вместе целых два дня, но, с другой стороны, это задело самолюбие и раззадорило ее.
Будто случайно она пришла встретить его. Он понял и оценил эту «случайность». На следующий день он отправился провожать ее до остановки рейсовых автобусов.
— Пойдем на стоянку такси, — сказала она. Юрий загадочно улыбнулся. Аля оглянулась и увидела робота.
— А что, если я сам сейчас отвезу тебя, — сказал Юрий.
Не дожидаясь ответа, он приказал роботу лечь, вывинтил из его тела несколько блоков и поменял их местами… В спине робота образовалась небольшая кабина. Юрий первым сел в нее и пригласил Алю.
Земля стала плавно удаляться. Синие живые волны моря бились в каменные застывшие волны гор. У Али заложило уши. Юрий развернул принесенную прозрачную пленку, натянул над головой, как крышу кабины. Они летели невысоко, не пробивая облачного слоя. Внизу распростерлось знакомое поле аэродрома. Аля ожидала, что они начнут снижаться, но Юрий накрыл своей ладонью ее руку.
— Я отвезу вас домой.
— Стоит ли? Пропустите лучшие часы для купания, — сказала она.
— Не имеет значения.
Вверху проносились белые космы облаков. Небо становилось молочным. Аля попросила, чтобы робот повторил песню. Она сидела молча, прижавшись к своему необычному спутнику, и начинала верить в сказку. Вот только… И она спросила о том, что ее давно беспокоило:
— Вы женаты?
— Нет, — сказал Юрий и повертел рукой. — У меня ведь нет обручального кольца. «Нет кольца — не скованы мы цепью Гименея…»
Аля улыбнулась, но все же повторила свой вопрос.
— Я ведь уже сказал, — удивился Юрий.
— Я думала: вы шутите, — растерялась Аля. — О кольце, например…
— Но в книгах пишут… — начал Юрий. Что-то на миг изменилось в его лице. Какое-то выражение, будто тень, мелькнуло и исчезло.
«Притворяется сверхнаивным. Но зачем?» — думала она. Ее доверие к своему спутнику поколебалось.
— Снижаюсь, — предупредил робот, — По карте до Орла осталось шестьдесят километров.
Снижались медленно. Над городом робот сделал несколько кругов прежде, чем они нашли ее дом.
— Если вы не спешите, может быть, зайдете в гости, — робко предложила Аля.
— Извините, спешу.
В голосе Юры вдруг зазвучали металлические нотки. И тут же исчезли, растворились. И уже мягко он закончил:
— Я обязательно прилечу к вам. А вы ждите. И верьте в сказку. Чтобы сказка пришла, в нее надо верить.
В синеве неба уменьшалась диковинная птица. Аля долго провожала ее взглядом…
СОСЕД ПО НОМЕРУ
Василию Фокину везло на соседей по номерам в гостиницах. Обычно ими оказывались степенные терпеливые люди, которым можно излить настрадавшуюся душу, а они станут поддакивать да сочувствовать. Иногда попадались и такие оригиналы, которые решались давать советы. Поэтому Василий, даже когда ему предлагали отдельные номера, всегда просил номер с соседом.
Вот и на этот раз администратор — молодая женщина с серебряным значком теннисного клуба на лацкане фирменного жакета — сказала Василию:
— Хороший сосед у вас будет в триста сорок втором. Номер, правда, неважный, тесный. Но зато из окон видно старую крепость. Красиво…
— Ладно, — согласился Василий. — Люблю побеседовать с хорошим соседом.
— Ну, говорить-то будете в основном вы, — улыбнулась администратор. — Сосед ваш — человек молчаливый. Он уже давненько у нас живет. Больше месяца. Трое соседей сменилось. Все его хвалили… Он каждого с таким вниманием выслушивает, что у них — слезы на глазах.
— А он не глухонемой? — засомневался Василий.
— Исключено, — заверила его бывшая теннисистка. — Сама с ним разговаривала. Он еще благодарил за соседей. Как это он выразился? «Благодатный человеческий материал…» Да, так и сказал!
— Материал? — не понял Василий.
— Так говорят иногда ученые люди — «человеческий материал…»
— А он того… не писатель? А то ведь потом так изобразит, что сам себя не узнаешь!
— Насчет этого не тревожьтесь, — поспешила успокоить его администратор. — Он — биолог, кажется, физиолог, можем сейчас уточнить…
— Биолог меня устраивает, — приободрился Василий и загадал: «О жизни пофилософствуем, о болезнях. Главное — выговориться этак на месячишко вперед. Где же еще такое удовольствие испытаешь, как не в командировке?»
Лифт поднял его на третий этаж. Дежурная по этажу оказалась весьма любезной, проводила до самого номера.
Василий вежливо постучал.
За дверью послышалось приглушенное:
— Войдите.
Василий вошел в прихожую, поставил свой объемистый портфель в шкаф.
Из спальни вышел сосед. Он понравился с первого взгляда. Ничем он не выделялся, чуть повыше Василия, темные волосы гладко причесаны по обе стороны от безукоризненного пробора. Улыбается радушно, белозубо. Глаза смотрят внимательно, дружелюбно. Василию даже показалось, что он уже где-то видел этого человека, но где именно, вспомнить не мог.
— Давайте знакомиться, — предложил Василий, протягивая руку, и по старой привычке назвал себя, город, из которого прибыл, и свою профессию.
— Очень приятно, — ответил сосед. — Меня зовут Юрием.
Если он думал, что от Василия можно отделаться столь скупыми биографическими сведениями, то явно ошибся.
— Разрешите поинтересоваться, откуда вы приехали? — солидно спросил Василий. — Я бы определил, что из средней полосы. Из Курска, например, или из Калуги.
— Из Орла, — сказал Юрий и обворожительно улыбнулся. — «Вы попали, хотя и не в самое яблочко», как любил говорить герой известного романа Каюмова.
— Куда же вы прибыли, в какое учреждение? — продолжал допрос Василий. — Вот было бы здорово, если бы в объединенный медицинский центр!
— Почему «здорово»?
— Да ведь я туда командирован по ремонту аппаратуры. Наш завод недавно освоил выпуск новой медицинской техники. Новейшей…
Он загадочно подмигнул и помолчал несколько секунд в надежде услышать вопросы. Прождав напрасно, добавил:
— О ней еще и в газетах не было сообщений… Еще через секунду:
— Все меня расспрашивают об этом, а я — ни гугу…
Наконец Василий решил, что и так уже проявил достаточно выдержки, и выпалил:
— А вам расскажу, хотите? Вы мне симпатичны.
Спустя пятнадцать минут сосед по номеру узнал не только наименование новейшей медицинской аппаратуры, но и ее краткие характеристики. Ему пришлось бы выслушать еще немало разнообразных сведений, если бы он не догадался вовремя сообщить Василию, что пока никуда не собирается уходить, а значит, тот может сначала умыться.
Василий выполнил его совет по-своему: он принял душ и одновременно, напрягая голос, чтобы заглушить плеск воды, продолжал рассказывать.
Он вышел из душа освеженным и просветленным, ибо не терял времени даром, а посвятил соседа в свои производственные и семейные отношения. После такого доверия, конечно, можно было перейти и на «ты».
— Ты понимаешь, начальник мой, Артем Сидорович, человек невозмутимо-мудрый, — с новым энтузиазмом принялся рассказывать он. — Дает он мне такие указания. Главное — не спорь с заказчиком. Жалуются, например, хирурги, что операционный стол плохо поворачивается, ты ответствуй: все верно, точно подметили, молодцы, век благодарны будем за критические замечания и дефекты постараемся исправить; тут же добавляй: зато уж аппаратура «сердце — легкие» удалась на славу: и подключается очень удобно, и работает без перебоев. Если возразят, что «сердце — легкие» сбиваются с ритма, ты опять же не возражай. Так, мол, и так, есть еще, конечно, недостатки, но зато «почки» функционируют лучше естественных…
— Ну да, и настроение у врачей и больных сразу резко меняется, — поддакнул сосед.
Василий мигом вскинул голову, ожидая увидеть насмешливую улыбку на лице Юрия. Улыбки не было. Лицо соседа оставалось внимательным и сосредоточенным. Это несколько сбило Василия с толку. На всякий случай он решил подыграть соседу:
— Больной готов и помереть, лишь бы фильтры искусственной почки работали бесперебойно.
Он ожидал услышать хотя бы смех Юрия, но в ответ прозвучало:
— А фильтры — из многослойного синтезола?
— Да, — растерянно ответил Василий, удивляясь тому, что его сосед знает характеристику фильтров новейшей конструкции. — Но разве дело в этом?
— Все зависит от того, как понимать значение науки для человечества. Писатель Горький, например, утверждал: «У людей нет силы более мощной и победоносной, чем наука». А в одной из древнейших книг «Хитопадеша» сказано: «Наука есть разрешение многих сомнений; она есть видение сокрытого; она есть око для всего…»
Брови Юрия сошлись на переносице в одну сплошную линию. В глазах светилось глубокое раздумье.
«Во играет! Настоящий артист!» — с восхищением подумал Василий и подхватил:
— Верно заметил. Вот и больные ради торжества науки так и лезут самопожертвоваться. Докторов умоляют: возьмите меня для опыта, пусть науке польза будет от моей болезни…
— Вот как? — с неподдельным изумлением произнес Юрий. Затем бросил быстрый взгляд на Василия, от которого тому стало неуютно, и добавил, — Ну что ж, этого и следовало ожидать, люди меняются, проявляются новые черты характера. Недаром сказано: «Человек — это звучит гордо!»
Василию теперь было не до шуток, обожгла мысль:
«Сумасшедший! И я с ним здесь наедине». Стало жарко, мелко задрожали руки… К счастью, вспомнились слова администратора о том, что соседи Юрия остались им довольны.
«А если администратор сказала это нарочно? Если она в сговоре с сумасшедшим?.. Не зря Эдита Гелиевна твердила: «Твой язык, зятек, против часовой стрелки работает, жизнь тебе укорачивает». Как в воду смотрела! Она всегда так. Уж если выдаст прогноз, так он и сбудется. Но что делать сейчас? Надо думать в темпе. А пока не подавать и вида, что заподозрил неладное…»
Стараясь, чтобы голос звучал спокойнее, Василий решил поддакнуть:
— Эти качества у людей долго воспитывали…
— И воспитали наконец!
Брови Юрия подпрыгнули вверх, каждая сломалась посредине, почти под острым углом. Теперь они казались наклеенными, как у клоуна.
«Он шутит, разыгрывает», — с облегчением подумал Василий и сказал:
— Здорово у тебя это получается.
— Что?
— Ну, розыгрыш. И не поймешь, серьезно ты или шутишь.
— Шут бежит впереди короля, шутка — впереди истины.
— Разыгрываешь?
— А ты как думаешь?
Опять неприятно засосало под ложечкой от пронзительного взгляда.
— Да чего же тут думать. Не будешь же ты всерьез говорить все это…
— Не буду, — согласился Юрий и улыбнулся. Но улыбка у него теперь была неестественной, словно он только что вспомнил о ней и набросил на лицо поспешно, чтобы придать ему иное выражение.
— Впрочем, никто не знает, какая шутка припрятана у каждого под конец. Ты ведь, в сущности, не знаешь, что думают больные, не так уж часто ты их наблюдал.
— И не так уж редко! — взыграло упрямство в Василии. — Когда аппаратуру проверяешь, нет-нет да и подслушаешь их разговоры с врачами. Да и сам когда заболеешь… А ты часто болел?
Вопрос вырвался сам собой, случайно. Но на Юрия он произвел неожиданное впечатление. Лицо мгновенно окаменело, став лицом статуи, зато глаза засверкали нестерпимо и словно слились в одну стальную полоску.
— Стараюсь не болеть, — ответил Юрий тоном, исключающим дальнейшие вопросы.
«Наверное, вызвал у него неприятные воспоминания, — подумал Василий. — Может быть, он серьезно болен и приехал в медцентр лечиться, а я неосторожно брякнул…» Он понимал, что следовало бы перевести разговор на другую тему, но вместо этого сказала
— Если у тебя что-то болит, то я запросто могу устроить лечение в медцентре. В один момент, без проволочек…
— Лады! — воскликнул Юрий. — Мне как раз надо к хирургам!
…На территории медцентра автобус доставил их к многоэтажным корпусам хирургического отделения. На нижних этажах размещались различные служебные помещения, на верхних — столовые, палаты, операционные.
Больные только что закончили завтракать, группами выходили из столовых, переговаривались. Василий заметил, что Юрий прислушивается к разговорам больных и на его лице проступает выражение недоумения. Он даже проговорил, не глядя на Василия:
— Все они заняты своими болезнями.
Тон у него был многозначительный, будто он совершил открытие. Это рассмешило Василия, и он откликнулся:
— У, кого что болит, тот о том и говорит.
— Это ты придумал?
— Чудак. Старинная пословица.
— Что значит старинная? Сколько ей лет? Василий был уверен, что Юрий шутит.
— Пять тысяч восемьсот сорок один. Достаточно?
— Выходит, за пять тысяч восемьсот сорок один год люди нисколько не изменились?
