Она оставила себе шанс, единственный шанс продолжать жить на этом свете без него…. Она не совершила смертного греха, за который пришлось бы расплачиваться дочери, внукам. Говорят, дети не отвечают за родителей — только не в законах Всевышнего. Наказание никогда не бывает тяжелее, чем человек способен вынести. Так говорила ее бабушка, прожившая долгую, нелегкую жизнь. Она умирала тяжело, веря в то, что выпила всю чашу страданий до дна, не оставив ничего потомкам. С годами, ощущая себя абсолютно счастливой, Юлия думала, что бабушка действительно расплатилась по всем счетам. А минуту назад сама чуть было не совершила непоправимого.

Ноги подкосились. Юлия Сергеевна оказалась на полу, едва находя силы, чтобы смотреть, ровно держать голову. Еще несколько секунд — и она безжизненно замерла, не желая владеть собственным телом. Щеголева затихла. Только что она сдала экзамен на выживание. Но вступать в эту новую, пугающую жизнь Юлия Сергеевна все еще боялась. Она решила, что на время изолируется от всех и вся. Да, ей нужно время, чтобы прийти в себе, вернуться в свое тело. Слишком далеко упорхнула в своем минутном безумстве отчаявшаяся душа. Юлия Сергеевна выдернула телефон из розетки.

Потом, подтащив к себе одну из подушек, лежавших на ковре, подложила ее себе под голову, поджала ноги к груди. Закрыв глаза, почувствовала, как тревожно, сбивчиво бьется сердце. Оно отсчитывало удар за ударом, а Юлия Сергеевна вдруг представила, как ему невыносимо тяжело, как оно хочет остановиться. Разозлившись, она несколько раз ударила мягкую, податливую подушку и сказала вслух, всхлипывая:

— Что ж ты не остановилось? Избавило бы меня от страданий и попыток все начинать заново. Ты ведь не знаешь, как это трудно, все начинать заново. Теперь узнаешь…

Наташа почувствовала, как в ответ на ее волнение маленький человечек внутри нее несколько раз с силой ударил по стенам своего убежища. Она машинально прижала ладонь к животу и с негодованием посмотрела на отца. Это он своим сообщением совершенно выбил ее из колеи, заставил волноваться.

— Здорово, — иронично произнесла она, сделав несколько глубоких вдохов.

— Рано или поздно ты все равно узнала бы правду, — виновато произнес Щеголев. — Я просто хотел, чтобы она не дошла до тебя в извращенном виде.

— Сама новость звучит извращенно. Тебе не кажется? — Наташа поправила выбившуюся из-за уха длинную прядь волос. — Как ты мог так поступить с мамой? Неужели ты способен бросить ее после всего, что вы пережили?

— Девочка моя, нельзя жить вместе из чувства благодарности. Любви уже нет. Есть уважение, привычка, наконец. Ведь не женятся люди потому, что испытывают друг к другу бесконечное уважение, ведь нет? Они любят. Вот ты выходила за Севу по любви? Ну, ответь.

— Ты мне еще лекцию прочти на эту тему, — Наташа тяжело поднялась, потирая поясницу. Длинный, широкий махровый халат скрадывал опустившийся в ожидании малыша живот.

— Наташенька, милая, я не знал, что так получится. Жизнь не просчитаешь от и до. Я никогда не думал, что рядом со мной будет другая женщина.

— Все, стоп, хватит! — Наташа сделала предупредительный жест, всем своим видом показывая, что ее терпение на исходе. — Не хочу это слушать. Спасибо, что поставил меня в известность. Мавр сделала свое дело, мавр может уходить.

— Зачем ты так…

— А чего ты ожидал, собственно? Благодарности, восторга: «Ах, папочка, я мечтаю познакомиться с той, которая теперь будет стирать твои носки…»

— Наташа!

— Да, это я. Наталья Львовна собственной персоной. И я желаю, чтобы ты покинул мою квартиру. Скоро вернется Сева. Я должна приготовить что-нибудь на ужин. Это должен был быть прекрасный субботний ужин. Ты все испортил! — Наташа схватилась за голову, сжала ладонями виски. — Бедная мама… А я звоню ей вчера, никто не подходит к телефону.

И тут выражение ее лица резко изменилось. Побледнев, Наташа снова опустилась в кресло. В голове мелькнула страшная мысль, которая сразу стала понятна Льву Николаевичу. Он замахал руками, отчаянно пытаясь остановить поток ужасающих мыслей.

— Нет, нет, она не сделала ничего из того, о чем ты подумала, девочка моя! Она — разумная женщина. Не преувеличивай степень ее отчаяния, — произнес он.

— А ты знаешь этот предел?

— Знаю, потому что мы прожили не год и не десять. Мама — трезвомыслящий человек. Она далека от поступков, которые совершаются в состоянии аффекта. Она всегда умела держать себя в руках. Иногда мне казалось, что она зря это делает.

— Ты циничный и жестокий, — поджав губы, Наташа презрительно усмехнулась. — Ловко же ты маскировался. Интересно, как тебе это удавалось?

— Я понимаю, что ты огорчена, и поэтому не обижаюсь на тебя, детка.

— Что ты говоришь? — Наташа запрокинула голову и засмеялась. Сильно располневшая за время беременности, она не потеряла своего обаяния, красоты расцветающей молодости. Щеголев смотрел на нее и сейчас видел в ее лице черты матери, ничего от себя. Тот же овал лица, ровный, четко очерченный нос, губы бантиком с чуть выступающей вперед нижней губой, разрез глаз, мимика… Только цвет глаз и волос от него — все остальное воплотилось, четко повторяя материнскую линию. Даже изгиб бровей, как у нее.

— Наташенька, я действительно пойду. У меня завтра лекция в университете, нужно подготовиться.

— С каких пор ты читаешь еще и лекции?

— С недавних. Я читаю спецкурс для выпускников.

— А твоя пассия не является одной из слушательниц? — прищурив глаза, поинтересовалась Наташа.

— Это не имеет значения, — покраснел Щеголев. — Я не настолько глуп, чтобы это было так.

— Ясно. Надеюсь, она старше меня?

— Ей двадцать три.

— Прекрасно! Наверное, в идеале, ты мечтаешь, что получишь молодую, красивую жену, а я — подружку. Одно поколение все-таки, как не найти общего языка!

— Не будем сейчас это обсуждать, — прервал Наташу Лев Николаевич. Он взял дипломат, стоящий на полу у входа. — Все утрясется, и ты поймешь, что на самом деле не произошло ничего сверхъестественного.

— Пусть так, но для начала я прошу тебя запомнить, — Наташа принялась загибать отекшие пальцы. — Во-первых, я не желаю ее видеть, не желаю с ней знакомиться. Во-вторых, не смей появляться здесь после рождения ребенка. Разрешаются звонки по телефону, да и то — не чаще раза в неделю.

— Наташа!

— Ты ведь меньше всего думал обо мне, о внуке, когда решил начать новую жизнь! Чему же ты удивляешься? Мне двадцать лет, и все это время я считалась твоей дочерью, верней была. Так вот, считай, что ты абсолютно свободен от прошлого. Обзаводись новыми детьми, новыми проблемами и жди.

— Чего?

— Предательства.

— С чьей стороны?

— Это к ясновидящей. Я только знаю, что оно обязательно настигнет тебя и с совершенно неожиданной стороны. И пусть тебе будет так же больно, как маме, — закрыв ладонями глаза, Наташа прошептала: — Уходи, пожалуйста, я хочу позвонить маме. Я должна поддержать ее, только какие слова подобрать…

— До свидания, доча.

— Ты живешь у нее? — не глядя в его сторону, спросила Наташа.

— Да.

— Как ее зовут?

— Маша.

— Теперь там твой дом?

— Зачем ты делаешь мне больно? — Щеголев сдерживался, чувствуя, что внутри все клокочет от бессилия. Он не мог сделать так, чтобы дочь поняла его. Пусть не простила, но хотя бы поняла.

— Дом там, где сердце. Тебе это знакомо? — не унималась Наташа. — Это я к тому, что здесь тебе тоже нет больше места.

Лев Николаевич вышел в прихожую, обулся, потоптался возле входной двери пару минут. Он смотрел на себя в зеркало, поправлял узел галстука, смахнул щеткой пыль с туфель. Он тянул время, ждал, что Наташа появится в дверном проеме и улыбнется так, как только она умеет. Им не нужны были слова. Достаточно было посмотреть друг другу в глаза, и все становилось ясно. Лев Николаевич гордился доверительными отношениями с дочерью. И теперь он потерял их. Навсегда или на время — пока не ясно, но, зная твердый характер Наташи, боялся загадывать. Он вздохнул, открыл дверь.

— Пока, Натала. Не огорчайся, прошу тебя. Все наладится, — Щеголев прокричал это слишком громко для небольшого пространства однокомнатной квартиры дочери. Он будто самому себе пытался доказать, что иначе и быть не может. Он уверял собственное сердце, тонувшее в нахлынувших волнах страсти, что скоро настанет штиль. Скоро, очень скоро наступит покой, которого он лишился полгода назад, познакомившись на улице с перевернувшей всю его жизнь девушкой.

Лев Николаевич шел, задумавшись о предстоящем ученом совете, когда вдруг прямо перед лицом увидел микрофон и улыбающееся молодое лицо. От неожиданности он потерял дар речи, ошарашенно глядя на девушку, оказавшуюся у него на пути. Его мгновенно околдовало это открытое, загорелое лицо. Очаровательная улыбка открывала белоснежные зубы, на одном из которых сверкал маленький бриллиант. Солнечный луч преломился на его граненой поверхности, переливаясь сине-голубым сиянием. Это был последний писк моды — Щеголев знал от Наташи. Она сказала, что обязательно сделает это после рождения малыша. Льву Николаевичу и Юлии Сергеевне это было непонятно, но спорить с дочерью им не хотелось. Будучи «продвинутыми» родителями, они лишь в крайних случаях были категоричными.

Теперь чудо современной стоматологии оказалось прямо перед Щеголевым. Он слишком пристально присматривался к движениям ее губ. Настолько пристально, что не слышал слов, обращенных к нему. Девушка удивленно подняла брови и помахала рукой перед его лицом. Это привело Щеголева в чувство.

— Простите, — виновато улыбнулась девушка. Она опустила руку с микрофоном, другой поправила короткую стрижку. Даже не поправила, а провела ладонью по жесткому ежику темно-русого цвета. — Извините, вы согласитесь ответить на несколько вопросов? Дело в том, что я провожу социологический опрос. Я редактор развлекательного канала — Мария Пожарская, можно — Маша.

— Очень приятно, Маша. Лев Николаевич Щеголев.

— Так вы не против ответить на пару вопросов?

— С удовольствием, — ему все больше нравилось это чистое, открытое лицо. Он уже никуда не спешил, рассматривая неожиданно вторгнувшуюся в его пространство девушку. — Слушаю вас.

Кажется, Маша осталась довольна его ответами. Почему-то для него это было важно — видеть удовлетворение на ее сияющем лице. Потом она, продолжая задавать вопрос за вопросом, узнала, что он — директор одного из ведущих научно-исследовательских институтов столицы. Ее журналистская хватка сработала отменно. Она взяла Щеглова в оборот и, не давая ему опомниться, предложила приехать на прямой эфир ее программы. Пожарская не могла не воспользоваться предоставленным шансом, а Щеголев, кажется, не был готов к такому повороту. Он почувствовал, что ему не хватает сигареты в руках, вкуса табака — это всегда успокаивало.

— Встреча с интересным человеком — горячая тема на все времена, — подтверждая свои слова, Мария привела несколько примеров, чем привела Щеголева в восторг. Она поставила его в один ряд с личностями, которые были достойны всяческого уважения. Лев Николаевич не показал, насколько польщен, только взгляд его стал еще мягче, теплее. — Так вы согласны?

— Пожалуй, это интересно. Остается четко определить временные рамки, — ответил Щеголев. — Я — человек конкретный, понятия свободного времени для меня не существует. Опоздания, кстати, тоже не мой стиль.

— В этом мы с вами схожи, — улыбнулась Мария. — Если вы любезно согласились, то для начала я должна немного узнать вас. Если возможно — посмотреть ваше рабочее место, поговорить с людьми, которыми вы руководите. И вообще нужно пообщаться. Я ведь буду представлять вас огромной аудитории телезрителей. Просто сказать: «А теперь гость нашей студии Лев Николаевич Щеголев» — это не серьезно.

— Возьмите мою визитную карточку, — Щеголев достал из дипломата маленькую визитку. И протянул ее девушке. — Здесь все указано: телефон домашний, рабочий, адрес института. Если вы готовы, то уже завтра можете приехать и позвонить мне с проходной. Я дам указание, чтобы вам оформили пропуск.

— Здорово. Я тоже наберусь смелости и оставлю вам свою визитку — на случай непредвиденных обстоятельств.

— Замечательно. В таком случае они исключаются, потому что мы сможем предупредить друг друга.

— В котором часу мне приехать? — Мария с интересом вглядывалась в лицо своего собеседника. Сегодня ей явно повезло. Такое случается не каждый день. Знакомство стоящее. Зачастую люди такого ранга не соизволят даже остановиться, а этот… — Во сколько лучше, чтобы не слишком ломать ваш рабочий график?

— К девяти.

— Договорились. Тогда до завтра, Лев Николаевич, — Пожарская непроизвольно кокетничала, желая произвести впечатление.

— До завтра, Маша, — Щеголев понимал, что не хочет расставаться с этой милой девушкой. В ее глазах столько жизни, столько неподдельного интереса, энергии молодости. Она находчива, красива, умна — это очевидно. Удивительное сочетание, перед которым трудно устоять. Однако долгие годы Щеголев не позволял себе замечать это у представительниц слабого пола. Сколько интересных женщин в разное время искали его расположения — он был глух и слеп. Он не нуждался в новых ощущениях, чувствах. Он считал свою жизнь достаточно интересной, полноценной, чтобы обращать внимание на кого-то, кроме Юлии. У него все шло своим чередом, и не было места пустым приключениям, любовным треугольникам. Что случилось с ним на этот раз, весна? Но не первая же в его жизни. Однако Щеголеву показалось, что он нуждается именно в такой эмоциональной встряске. Девушка давно скрылась в потоке прохожих, а он все стоял, вспоминая ее слова, улыбку, жесты. Ему хотелось вернуть ее и начать разговор сначала. Он вел бы себя иначе, более раскованно. Хотя у него еще есть шанс. Щеголев был уверен, что он встретится с Машей еще не раз. Он разрешил себе думать и действовать в этом направлении, приказав голосу разума молчать.

С этого дня, с этой случайной встречи его жизнь перевернулась. Мало сказать, что все в ней изменилось, — началась другая жизнь совершенно другого человека, который вдруг на сорок втором году проснулся в Щеголеве. Миру предстал новый Лев Николаевич, интересы, мысли, поступки, слова которого словно принадлежали не ему. Он помолодел, посвежел, стал менее категоричным на работе, дома. Он постоянно находился в приподнятом настроении, физически не мог быть хмурым, раздраженным. Все, что раньше выводило его из себя, теперь вызывало лишь усмешку. Больше не было проблем — они остались в той, серьезной, выстроенной на годы вперед жизни. В том разграниченном, обозначенном и безгрешном исчислении.

Щеголев чувствовал перемены, радуясь и страшась, потому что их замечал не он один. Юлия стала внимательнее. Ее забота приобрела характер подозрительного беспокойства. Однажды Наташа, прийдя к ним в гости, сказала, что папа помолодел и вообще здорово выглядит. Это был комплимент и матери, потому что дочь считала ее заботу и внимание главным в этих явных переменах.

— Я всегда говорила, что семейный очаг — мощная сила. Главное, чтобы огонь разгорался не слишком ярко, чтоб не обжигал. Для этого и существует его хранительница — она всегда знает, сколько дровишек подкинуть, чтобы не дать огню погаснуть или опасно запылать. Правда, мам? — с гордостью сказала Наташа.

Юлия Сергеевна не была склонна к такой образности. Она вяло улыбнулась в ответ на тираду дочери, потому что сама не могла разобраться в переменах, происходящих с мужем. Ей казалось, что она не имеет к ним никакого отношения. Лев стал аккуратным, еще более подтянутым, собранным, легким. От него веяло кипучей энергией, которая, как в бездействующем вулкане, спала, а теперь прорывалось наружу только пока без разрушений и катаклизмов.

— Лева, ты действительно изменился, — не могла не согласиться Юлия Сергеевна. — Ты наверняка сам заметил это.

— Да, я знаю, — загадочно улыбаясь, ответил Щеголев в тот вечер.

Он знал и причину этих перемен, но все было слишком неожиданным. Лев не думал, что состояние, охватившее его, надолго завладеет им. Он надеялся, что мужское начало, вдруг яростно и властно заявившее о себе, не отважится на что-то серьезное. Он не представлял, что в его жизни могут произойти глобальные перемены. Все давно сложилось, даже смешно было думать о том, чтобы начинать все сначала. Снова переживать, как в юности, состояние влюбленности? Нет. Щеголев боролся с самими собой. Но время шло, а интерес к невысокой, всегда улыбающейся девушке по имени Маша возрастал. Пожалуй, Лев смутился бы еще больше, узнав, что и она с первых минут знакомства оказалась в плену его обаяния. Ей, молодой, современной, энергичной, показалось, что он и есть герой ее романа. Именно он — личность, умный, талантливый, красивый, наконец. Хотя внешности Пожарская отводила последнее место, потому что за свою недолгую, но бурную личную жизнь понимала: не красота определяет степень ее увлеченности мужчиной. Она знала, что чувство уверенности и внутренней свободы делают мужчину неотразимым. Все это она видела в Щеголеве. Ни с кем она не чувствовала себя так свободно и, в то же время, скованно. Именно о нем думала она бессонными ночами, понимая, что, наконец, и к ней пришло настоящее чувство. Маша не сомневалась в этом ни секунды. Она не собиралась никоим образом дать понять, что испытывает к Щеголеву не только профессиональный интерес. Однако с каждой встречей это было делать все труднее. Маша старалась изо всех сил, подключая врожденную страсть к лицедейству. Она играла веселую, беззаботную, уверенную в себе девушку, которая просто привыкла выполнять свою работу на «отлично». Лишь наедине с собой она позволяла себе мечтать. Пожалуй, она отважилась бы на первый шаг к сближению, если бы хоть чуточку была уверена в том, что интересна Щеголеву. Он тоже умело играл роль ученого мужа, который просто не может отказать настойчивости молодости. Два лжеца, два мятущихся сердца, два неуверенных, задавленных собственными комплексами человека. Двое, боящихся признаться даже самим себе, что весь мир с каждым днем теряет для них интерес. Он становится блеклым, невзрачным, скучным. Это уже не мир — мирок. И для полноты счастья, свободного дыхания им не хватает лишь друг друга.

Уже произошла встреча в стенах института. Лев ответил на все вопросы Маши, познакомил ее с несколькими сотрудниками, которые без лишних уговоров согласились рассказать о своем руководителе все, о чем спрашивала эта неугомонная девушка. Пару раз Щеголев и Маша встречались в кафе, и, только возвращаясь домой, Лев Николаевич понимал, что они просто общались. Ничего делового, ни слова о предстоящем эфире. Оба были увлечены друг другом. Все произносимое было лишь необходимым фоном действия под названием «любовь с первого взгляда», но ни один не находил достаточно смелости, чтобы открыто признаться в этом. Они говорили о чем угодно, и время летело, заставляя Щеголева вспоминать о том, что дома его ждет Юлия. Он начинал часто поглядывать на часы, и юная собеседница понимала, что ее время истекло. Пытаясь скрыть разочарование, она спохватывалась, извиняясь, что и без того отняла много времени. Быстрое прощание, и через день-другой или Маша или Щеголев звонили по телефону, указанному на визитке, чтобы назначить новую встречу.

— Нужно обговорить некоторые детали, Машенька. Это касается будущей программы. Она ведь не должна выглядеть сырой. Вы согласны со мной? — Щеголев удивлялся тому, как легко и искусно он притворялся. Особенно когда Маша была на другом конце провода.

— Конечно, Лев Николаевич, — она принимала правила игры, трепеща и ликуя. — Когда вам удобно встретиться и где?

Она всячески подчеркивала, что для нее нет временных ограничений. Старенький «фольксваген», на котором она разъезжала по городу, помогал ей быть мобильной, скорой. Маша однажды подвезла Льва Николаевича домой после одной из таких незапланированных встреч. Он был поражен тем, как свободно она чувствует себя за рулем. Как непринужденно разговаривает, успевая следить за перегруженной дорогой. Как прикуривает тонкую, коричневую сигарету на ходу и время от времени виновато поглядывает в его сторону:

— Извините, сигареты — это то, от чего я никак не могу отказаться. Я знаю, что это не украшает, но пока не готова расстаться с сигаретой больше чем на пару часов.

Он был готов закрыть глаза на то, что не переносит вида курящей женщины. Он даже чувствовал некое возбуждение, наблюдая за тем, как она зажимает сигарету в зубах, отвечая ему на ходу. Она все делала красиво, изящно. Щеголева все больше охватывала паника: он хотел и не мог найти в ней изъянов. Он возвел бы в добродетель даже ее пороки, если бы узнал о них. Никто в целом мире не убедил бы его в том, что Маша Пожарская — обыкновенная девушка, дитя своего времени, слегка испорченная его ускоренными оборотами.

Лев Николаевич с улыбкой смотрел на три маленькие золотые сережки, украшавшие ее ухо. Удивительно, но он не видел ничего дурного в этом стремлении выделиться. Он не спрашивал, что это означает, принимая все, как необходимый атрибут стремительного существования Маши. Она была готова отвечать на любые его вопросы и охотно делала это при встречах. Она говорила, что может работать сутками, совершенно не чувствуя усталости, называла себя юным трудоголиком, явно получая от этого удовольствие. Еще она каждый раз подчеркивала, что состояние влюбленности всегда добавляет ей сил. А Щеголев видел в ее словах едва уловимый намек на то, что их встречи могут проходить не только в многолюдных кафе и в любое время суток. Он понял, что девушка деликатно намекает на необходимость изменения характера их отношений. И к моменту договоренности о выходе программы, героем которой должен был стать Щеголев, это произошло. Они словно побывали в ином измерении, в другом исчислении, где кроме их близости больше ничего не существовало. Он и хотел и боялся этого. Мария стала для Щеголева воплощением его юношеской любви. Он вернулся на двадцать лет назад, снова приобретя безрассудство и энергию давно ушедших лет. Он не хотел задумываться над моральной стороной происшедшего, все глубже погружаясь в потрясающие ощущения.

Теперь Щеголев мог позволить себе уйти раньше с работы и, оглядываясь, как заговорщик, шагал квартал пешком туда, где в машине его ждала Маша. Своего водителя он отпускал и летел на встречу с той, которая совершенно изменила течение его жизни. Он позволил себе это приключение, чувствуя, что с каждым днем эта девушка становится ему все дороже. Он шел на самые невероятные уловки ради того, чтобы хоть час провести с ней. Она знала, что в его положении нельзя выставлять напоказ их отношения, и пока была согласна оставаться в тени. Лев Николаевич не скрывал, что женат, что его дочери скоро двадцать. Отводя глаза, говорил, что не знает, как жить дальше. Жаловался, что окончательно запутался, заврался. Он пожимал плечами и говорил, что за всю жизнь столько не врал, как за последние месяцы. Щеголев не ожидал услышать от Маши совета, просто он не мог не поделиться с ней тем, что творилось в его душе. Другого слушателя у него быть не могло. С некоторых пор он не позволял себе ни с кем откровенничать, боясь, что сболтнет лишнего. Прятать свои чувства ему становилось все сложнее, но решение открыться пока казалось преждевременным. И Маша приняла для себя решение — ждать. Она забыла то, о чем часто предупреждала ее мама. Собственно, это было известно всем: на чужом несчастье счастья не построишь. А в том, что жена Щеголева не будет в восторге от романа ее мужа, Маша не сомневалась. Потерять такого мужчину после двадцати лет совместной жизни подобно катастрофе. Тут впору и с ума сойти! Маша не желала оказаться на месте Юлии Сергеевны. Она слушала рассказы Щеголева о том, как они познакомились на вступительных экзаменах в вуз, как решили пожениться — крепкая дружба плавно переросла в необходимость быть вместе. Он не скрывал, что любил жену все эти годы, ни разу не изменив ей даже в мыслях. Лев честно признался, что в том, что он добился таких результатов — доктор наук в тридцать восемь лет, директор научно-исследовательского института в неполные сорок — немалая заслуга Юлии. В ученых кругах его имя — не пустой звук. Он говорил об этом и с гордостью, и с горечью, а Маше казалось, что Лев оправдывается, пытаясь освободиться от всего, что было с ним до их встречи, и не может. Он никогда не сможет окончательно порвать с прошлым. Слишком многое связывает его с той, которая была с ним рядом все эти годы.

Но и делить Щеголева Маша ни с кем не собиралась. Он был ей нужен весь. Пока она согласилась на то, что он предлагал, полностью подстраиваясь под его ритм жизни. Она взяла на вооружение самую мудрую тактику: ни на чем не настаивала, но делала так, что Щеголев все больше нуждался в ней. Она была искусной любовницей, интересной собеседницей. Когда требовали обстоятельства — молчуньей, покорной женщиной, . преданно заглядывающей любимому в глаза. У Маши всегда было хорошее настроение, и она умела развеселить Щеголева, когда он находился не в лучшем расположении духа: устраивала ему экскурсии за город, восторгаясь набирающей силы после зимнего сна природой, читала стихи, сыпала афоризмами — высказывания великих мира сего всегда ненароком появлялись в ее разговоре. Она пыталась дать понять, что разница в возрасте — что, помимо всего прочего, настораживало Льва Николаевича — просто паспортные данные, а в жизни она гораздо старше, мудрее. Маша ненавязчиво демонстрировала свои достоинства, замечая, что выбранная тактика приносит свои плоды. Она видела, что этот взрослый, сильный, умный мужчина становится послушным ребенком в ее руках. Все труднее даются ему минуты расставания, все нетерпеливее ждет он новой встречи. К тому же, не забывая еще одной известной истины, Маша прекрасно готовила и при любом случае подчеркивала, как любит хозяйничать на кухне. На самом деле она чаще ограничивалась полуфабрикатами или йогуртами. Еда не имела для нее никакого значения. Она могла запивать молоком хрустящие хлопья не потому, что любила это сочетание, а потому, что это было просто, быстро, удобно. Чашка кофе и стакан апельсинового сока зачастую составляли ее суточный рацион. Но в данном случае нужно было показать себя отличной хозяйкой, и Пожарская старалась. Щеголев успел оценить ее кулинарные способности. Потому что с некоторых пор он стал часто появляться у нее дома. Добротная домашняя еда приводила его в состояние умиротворенности. Каждый раз ему казалось, что он вернулся после работы к себе домой и больше не нужно никуда спешить. Но стрелки часов неумолимо двигались, приближая момент расставания.

И однажды Маша услышала то, чего ждала полгода: — Все, не могу больше, — резко встав с дивана, Щеголев подошел к окну. Постоял с минуту, пока она удивленно смотрела на его широкие плечи, ровную линию спины. Потом повернулся и, глядя Маше прямо в глаза, произнес: — Я скоро перееду к тебе. Ты согласна? Конечно, она бы хотела услышать: «Я подаю на развод. Ты согласна стать моей женой?» Но пока и это уже была ощутимая победа. Щеголев не хотел разрываться между домом и ею. Он постепенно пришел к выводу, что, выбирая между двумя важными для него женщинами, он должен остаться с ней, Машей. Нужно было никоим образом не показать, что она в душе ликует. Ее амбиции были практически удовлетворены, осталось совсем чуть-чуть. Спрятав все свои эмоции, Маша пожала плечами.

— Я всегда предлагала тебе остаться ночевать. Настаивать не в моих правилах, кажется, ты понял это.

— Маша, ты не поняла. Я хочу просыпаться и видеть рядом тебя. Я хочу говорить тебе «доброе утро» и возвращаться сюда домой, зная, что ты ждешь меня. Я готов сделать этот шаг.

Вот это было почти полной победой. Маша поднялась с кресла, подошла к Щеголеву и положила ладони ему на плечи.

— Ущипни меня посильнее, я поверить не могу в то, что слышу, — вкрадчиво сказала она.

— Я могу повторить: я люблю тебя.

— И я тебя, — Маша прижалась к нему всем телом и почувствовала, как Щеголев нежно обнял ее, словно боясь неосторожно прикоснуться и причинить боль. Ее слова не были искренними, но она должна была их произнести.

— Осталось соблюсти некоторые приличия. Все непросто, Машенька, — снова заговорил Лев, целуя ее в пахнущую духами макушку. — Недавно мы отмечали двадцатилетие семейной жизни. Я не смогу унизить Юлю тем, что через несколько дней соберу вещи и уйду. Я и так чувствую себя виновным. Ты готова немного подождать?

— Торопиться никогда не нужно, — не поднимая лица, ответила Маша. — Тем более в таких серьезных вещах.

Она чувствовала, что Щеголев колеблется. Обязательства и чувство долга пока если не перевешивают, то сравнялись с чувством, которое он испытывает к ней. Нужно запастись терпением, чтобы не показать, как для нее важен этот выбор. Хотя с некоторых пор и Маша начала сомневаться в точном определении своего отношения к Льву Николаевичу. За время их встреч оно изменилось. Пожарская никак не могла разобраться в том, что испытывает к этому мужчине: преклонение перед ним как личностью или любовь? Со временем она пришла к выводу, что это — скорее влюбленность, жажда романтики, признания собственной значимости. Ей льстило его внимание, желание быть с нею. Но пока все было на уровне отношений «любовник-любовница», она была спокойна. Обычно об этом переживают мужчины: что дальше? Но Пожарская была необычной девушкой со своими, нетрадиционными взглядами на жизнь. Щеголев был ее любовником. В этом качестве он не приносил ей никаких проблем, неудобств. Это льстило ее самолюбию и ни к чему не обязывало. Маша с трудом представляла, что ее свободная жизнь примет совершенно иной характер. Она не была готова к четкому выполнению семейных обязательств. Все ее предыдущие романы начинались неожиданно и так же резко, без объяснения причин обрывались. В девяноста процентах случаев инициатором расставания была Пожарская. Она физически не могла долго выносить рядом с собой другого человека. Она не сходилась ни с одним своим бойфрендом так близко, чтобы желать его присутствия постоянно. Время от времени она должна была оставаться в одиночестве, прервать которое могла бы по своему усмотрению. Маша сама решала, когда, кого и как близко допускать к себе. И пока никто не смог изменить такого положения вещей.

Родители Пожарской преподнесли колоссальный подарок к ее двадцать третьему дню рождения: небольшая однокомнатная квартира давно была пределом мечтаний Марии. Здесь она устроила все по собственному вкусу: ничего лишнего.