Время от времени раздается странный чавкающий звук и вздох как бы громадного невидимого существа.
Учитель. Любовь, братья! Любовь, любовь, любовь! Я люблю тебя, все любят меня, и все мы любим друг друга. Проверим свои сердца. Я люблю их (о птицах) ? Да. Я люблю ее (о змее) ? Да. Я люблю это? (Поднимает в ладони и сыплет песок.) Да. Я люблю это? (Ловит солнечный луч и сверкает им.) Да. Я люблю его? (Гладит по голове Хустена.) Да. А ее? (Целует Урсулу.) Да… Люди прежних веков и цивилизаций в борьбе за пищу, кров и потомство забыли о цели своего существования, средства они принимали за цель. Чтобы утолить голод, достаточно удочки. Но они строили корабли, а чтобы построить корабли, строили заводы, а чтобы построить заводы, строили другие заводы, рубили леса, били камень, и так далее, и так далее. Вместо того чтобы своими руками, своей удочкой поймать свою рыбу. Из-за этой нелепицы возникали гигантские цивилизации, но изначальная ложь, все запутывая, заставляла цивилизации пожирать самое себя. Мы не можем себе этого представить, но так называемые люди мучили, убивали друг друга. Один заставлял другого работать, не работая сам. Ты поймай мне рыбу, накорми меня, а я дам тебе кость от рыбы… Да, братья мои, так было. Борясь с природой, дети природы не заметили, как стали самыми злыми врагами своей матери. Чтобы поймать свою рыбу, они готовы были осушить океан. Много тысячелетий не любовь и разум, но ненависть и глупость были содержанием человеческой жизни и дел человека на земле… Любовь, любовь, братья! Проверьте свои сердца, свои тела, свою мысль. Исследуйте свои влечения. Нет ли в ком тайного, неудовлетворенного, стыдного, не ослабла ли в вас любовь! Любить легко, трудно создать из себя вместилище любви. Нет ли притворства, угрызения, обиды, боли, жажды, скуки, томления, болезни, туманного сна? Нет ли сомнения в том, что я действительно люблю то, что я люблю?.. Разум наш изощрен и всегда жаждет нового, он опасен, если им не правит добро… Сомкните глаза, братья, на недолгий миг, ответьте себе, проверьте себя!..
Учитель ходит среди притихших братьев, поглаживая их по головам. Братья тихо поют. Чавканье.
Врываются Губерт и Ганс. Натыкаются на Приемщицу.
Приемщица. Тихо, тихо!.. (Шепотом.) В чем дело?
Губерт. Девушка, это я! Помните? Я утром у вас был!.. Вот он, мой приятель, Ганс, в школе вместе учились… Примете нас?
Приемщица. Тише. В какой школе?
Губерт. В четыреста двенадцатой, около почтамта. Не знаете?..
Приемщица. Это неважно. Тише. (Стоит, закрыв глаза, поет.)
Губерт (Гансу). Ну? Как тебе?
Ганс. Гаити, что ли? Жарко.
Губерт. Сам ты Гаити! А она?.. (Подмигивает.)
Ганс. А, Губерт! Все надоело!
Раздается чавканье. Испуг.
Слышал? Что это?
Приемщица. Это чавка чавкает.
Губерт. Кто?
Приемщица. Чавка.
Губерт. Какая чавка?
Приемщица. Чавка такая.
Ганс. И чего она?
Приемщица (подражает). Чавкает.
Губерт. Ну ладно, потом узнаем… Ну так как, девушка? Примете?
Приемщица. Вы чувствуете себя вместилищем любви?
Ганс и Губерт переглядываются.
Не удивляйтесь. Любить легко. Трудно создать из себя вместилище любви. Проще: надо уметь любить.
Губерт (с улыбочкой). Это-то? Это мы – пожалуйста! Да, Ганс? А кого?
Приемщица. Всех.
Губерт. Всех?.. Интересно… И вас в том числе?
Приемщица. И меня.
Губерт. Ганс, ты как? Мне кажется, я готов. Мое вместилище…
Ганс дергает его.
Ну что ты смущаешься? Девушка тебе серьезно говорит. У них тут все на полной откровенности. (Приемщице.) Так?
Приемщица кивает. Хочет идти.
О, не покидайте нас! Мое чувствилище уже просто…
Приемщица. Вместилище… А вы забавный.
Ганс. Он клоун. Артист.
Губерт. Да ладно тебе!.. В самом деле, фройляйн…
Приемщица. Фройляйн? Красивое слово… Вы не голодны? Посидите здесь немного, отдохните… Я могу принести вам фрукты, рыбу, травы, хлеб, вино?..
Губерт. Мы – с благодарностью.
Приемщица. У нас все есть. У нас исполняются все мечты. Минуту. (Идет не спеша, покачиваясь.)
Губерт. Ну, Ганс, а? (Потирает руки.) А девочка?.. Фрукты, вино. Понял?
Ганс. Оставь!.. Что мы тут будем делать?.. Смотри, они спят, что ли?..
Губерт. Да ничего не делать! Покой. Тишина. Все есть. Любое желание… А старик-то? Со змеей. А?
Ганс. На учителя Троммеля похож… Они дикари? Или кто?
Губерт. Скажешь! Это биоцивилизация бог знает какого тысячелетня. Полная гармония. Одна духовность. Совершенно совершенные люди.
Мария (Урсуле). А вы кем здесь сегодня?
Урсула. Черт его знает. Отдыхаю.
Мария. Правильно. Я тоже. Хотите рюмочку?..
Вздох и чавканье.
Ганс. Слышишь? Опять!.. Кто ж это чавкает?
Губерт. Сказали тебе, чавка чавкает! Сиди!..
Учитель. Ну что, братья? Никто не нашел в себе притворства, боли, обиды, скуки?..
Пауза.
Нэф(потягиваясь). Вроде есть.
Учитель. Что?
Все заинтересовались.
Спокойно, братья, спокойно! Примем с любовью все, что бы нас ни ожидало. (Нэфу.) Что ты нашел в себе, брат? Что есть?
Нэф. По-моему, скука есть.
Учитель. Скука? (Жест ко всем, – мол, это еще ничего.) Отчего же? Ты взглянул внутрь себя, ты исследовал, отчего скука?
Нэф. Исследовал.
Учитель. Ну?
Нэф. Не знаю. Скучно, и все.
Полицейский. Он давно ничего не хочет.
Хустен. С места не сдвинешь. Я, бывало, в эти годы!..
Урсула. Молодежь!..
Учитель. Спокойно, друзья! Ты в самом деле ничего не хочешь?
Нэф. А чего хотеть? Все нормально.
Появляется Приемщица с корзинкой и кувшином. Корзина на голове, кувшин на сгибе локтя.
Учитель. Юность должна всего хотеть. Знать, уметь…
Нэф. Да я все знаю!
Учитель. Никто не знает всего.
Нэф. Ну, все, что хотел, я узнал.
Учитель. Вот как! И новых желаний нет?
Нэф. Не-а.
Хустен. Ты повежливей отвечай-то хоть!
Учитель. Тише, дядюшка, тише! Вы же ощущаете любовь к нему?
Хустен. К этому-то? Ощущаю. Третий день мимо хожу, как он лежит. И ощущаю.
Учитель. Ну все, все. (Нэфу.) Значит, тебе ничего-ничего не хочется?
Нэф. Не-а.
Пауза. Все обеспокоены. Учитель наклоняется и шепчет, показывая Нэфу на Приемщицу.
Нэф просит его подставить ухо. Тоже шепчет.
Учитель (заинтересованно). Да? Точно?
Нэф. Ну что я, врать буду?
Учитель. Никогда бы не подумал.
Нэф. Я сам удивился.
Приемщица (уже пройдя мимо и обернувшись). Только, знаешь, не надо на других валить! Малёк!
Нэф. Что? Что ты сказала?
Приемщица не удостаивает его ответом.
Ах ты, медуза зеленая! Змеюка!
Все гомонят.
Учитель. Тише, братья, тише! (Нэфу.) Зачем ты так? Разве ты не чувствуешь к ней любви?
Нэф. Я? К ней? (Хохочет.)
Приемщица (презрительно). Да ему потому и скучно,что он…
Нэф. Замолчи! Утоплю!..
Приемщица. От него любви, как…
Учитель (свирепо бьет кулаком, так что птицы разлетаются). Я вам не про эту любовь, черт бы вас побрал! Им про высокое, про духовное, а они!.. Марш все по местам! Делом займитесь, делом!.. (Спохватывается, закрывает лицо.) О, какой стыд! Стыд!
Все смущены, медленно отходят, перешептываются. Хустен дает Нэфу подзатыльник.
Приемщица поднимает корзину. Вздох и чавканье.
Проклятая человеческая природа! Ну почему нельзя в добре, мире, любви, радости? (Чуть не плачет.) Поймал рыбку, съел и сиди себе на бережку…
Хустен. Не огорчайся, учитель… Я сорок пять лет наблюдаю это де…
Учитель. Ну как же так, как же так?.. Надо же любить друг друга.
Хустен. Да мы любим! Думаешь, не любим? Любим. Любим как умеем…
Учитель. Как умеем!..
Хустен. А что?.. Вот ты мне друг? И я тебе друг. Понял?
Учитель. Да, да. Спасибо.
Хустен. Нет, ты скажи, ты мне друг?
Обнимаются.
Ганс (вздох). Нда…
Губерт. Ну что, что? Ну чего ты?
Ганс. Да все ясно. Где галоши?..
Губерт. Ну подожди! Чего тебе ясно?… Подожди!..
Ганс. А нельзя попасть в наше детство, а? Ты вспомни: нашу школу, учителей и когда нам было лет по десяти… А, Губерт?..
Губерт. Мы унеслись в далекое будущее. Тебе опять хочется в прошлое?
Ганс. Мне хочется в мое прошлое. Где мне было хорошо.
Губерт. Вот этого, кажется, и галоши не могут. Там нам уже не бывает хорошо, – мы не возвращаемся прежними.
К ним приближается Приемщица.
Подожди… О фройляйн! Наконец-то! Мы чуть не умерли без вас от скуки!
Приемщица (остановившись). От чего?
Губерт. От скуки, говорю, от скуки!
Приемщица. Вам знакома скука?
Губерт. О, когда ждешь такую прелестную девушку… знаете…
Приемщица. Когда ждешь девушку?.. (Начинает медленно лить вино на песок.) Вас охватывает скука?
Губерт. Что вы делаете? Эй!.. Вы не поняли!.. Фройляйн!.. Да я!.. (Бросается за ней, но наталкивается на невидимую преграду.) Фройляйн! Вы не поняли!..
Приемщица (поворачиваясь и уходя). Таких не принимаем! Своих хватает!..
Сильное чавканье, вздох и отдаленный человеческий вопль. Все вскакивают, бегут. Нэф оказывается рядом.
Ганс. Стой! Что случилось?..
Нэф. Бегите! Прячьтесь! Чавка!
Ганс. Стой! Какая чавка?
Нэф. Да отпустите, вы что! Она кого-то счавкала! Слыхали? Мы ж должны всех любить, все любить, никого не трогать!.. Пустите!..
Ганс. Ну и что?
Нэф. А она чавкает, чавкает, да каждый день кого-нибудь и счавкает.
Ганс. Да кто это? Что за чавка?
Нэф. Да черт ее знает! Чавка, и все!.. Бегите!.. (Убегает.)
Новое близкое плотоядное чавканье.
Ганс. Ну люди!.. Губерт! Давай глянем!
Губерт. Ты что, Ганс! У нас даже паршивого ружья нет.
Голос учителя (кричит). Братья! Любовь! Вместилище!.. Спасите!.. Бра!..
Чавканье, и все затихает.
Губерт. Похоже, дедулю счавкали. Идем?
Ганс. Пошли. Куда?
Губерт. Куда скажешь. (Хлопает галошами.) Ап!
Вспышка. Ганс и Губерт куда-то летят. Вспышка. Ганс и Губерт в бушующем море.
Вспышка. И бредет Урсула, напевая песню о детях. Вспышка. Бежит Марта под дождем.
Картина шестая
На заднике появляется огромная голубая Земля, какой ее снимают обычно из космоса. Она медленно вращается среди черного звездного неба. Может быть, это вид с Луны или спутника, а может быть, просто фешенебельный ресторан «Аполлон». Искусно затемненные столики, хороший пианист за роялем, одна-две пары танцуют, звучит разноязычная речь. За одним из столиков одиноко сидит Ганс. У него седые виски, безукоризненный костюм, за ним быстро и бесшумно ухаживает официант (Штоп).
Ганс. Прошу извинить, ваше имя не Штоп?
Штоп. Нет.
Ганс. Вы никогда не бывали там? (Показывает на Землю.)
Штоп (улыбаясь). Нет, еще не приходилось.
Ганс задумывается.
Желаете что-нибудь еще?
Ганс. Нет, нет, благодарю. Просто я знавал одного мэтра по имени Штоп. Он умел быть невидимкой.
Штоп (улыбаясь). Что-нибудь не так? Я готов исчезнуть.
Ганс. Нет, нет, все в порядке. Извините.
Ганс скучает, смотрит на часы. Звучит песня.
Пианист (он же Прохожий, но теперь в облике артиста, поет).
На руке моей
Десяток родинок,
А в душе моей
Одна Родина,
Только Родина,
Только Родина,
Десяток родинок,
Одна Родина.
Над моим двором
Голубиный взлет,
По моей реке
Пароход идет.
Над моей страной
Летний ливень льет.
На моей земле
Круглый год восход.
Я летел и плыл,
По Луне ходил,
Меня ждет
Большая Медведица,
Но я не забыл,
Нет, я не забыл,
Как окно твое
Ночью светится.
На моей руке
Десять родинок
и т. д.
Ганс нервничает, подзывает официанта, что-то говорит ему, тот спешит к пианисту, и песенка обрывается. Ее сменяет другая медленная мелодия. Входят Губерт и Приемщица в сопровождении Штопа.
Их едва можно узнать, – так изысканны их вечерние костюмы. Ганс встает.
Приемщица (целуя Ганса). Добрый вечер, дорогой! Прости, мы опоздали, но посмотри, что у этого дурачка с губой! (Смеется.)
Губерт рычит и трогает губу.
Ганс. Такой поцелуй?
Приемщица. Я это сделала потом, когда он уже стукнулся о руль… Ты бы видел!..
Губерт (шепелявя). Ничего смешного… Понимаешь, лечу на зеленую стрелку, направо, а слева…
Ганс. Ничего, будешь меньше болтать… Смочи коньячком.
Приемщица (Губерту). Да убери ты руку! О, распухает! (Смеется.) Ганс, погляди на его глаза! До чего же вы, мужчины, боитесь!
Губерт. Тебе бы так!
Приемщица. Ха! Мне! Скажи ему, Ганс!.. А ты что такой?.. Ты устал? Зачем ты затеял этот ужин? Надо было поехать домой.
Ганс (усмешка). Где он, наш дом?
Губерт и Приемщица переглядываются.
Приемщица. О!.. Шестая степень меланхолии.
Губерт. А то и седьмая.
Все смеются.
Ганс. Что будете пить?
Приемщица. Я все буду пить! Есть, пить, танцевать!
Ганс. Яичницу с колбасой не хочешь?
Приемщица (язвит). С конской? Где ваши скакуны, принц?
Губерт. А как я буду есть?
Приемщица. Ну перестань! Будь мужчиной!.. Покажи-ка! (Ухаживает за Губертом, дует ему на губу.)
Ганс. Может, хватит?
Приемщица. Губерт, он ревнует… Ты видел?
Губерт. Правильно ревнует.
Ганс. У одних разорвана губа, у других – сердце. Но этого не видно.
Приемщица и Губерт снова переглядываются.
Губерт. О! Это уже десятая степень.
Ганс. Ну ладно, не валяйте дурака!.. Не будем гневить бога! Сидим в лучшем ресторане галактики, с лучшей женщиной галактики, сами – лучшие люди в галактике… Выпьем? Я вас очень люблю. Просто я немного устал.
Пауза.
Губерт. Отчего уж ты так устал?..
Приемщица. От себя, разумеется, от себя.
Пауза.
(Гансу.) Извини.
Губерт. Хорошо, есть тост! Выпьем за бродяг! Да-да! За бродяг, уважаемые господа, товарищи, леди и джентльмены! За всех странных людей, кого вечно куда-то несет ветер мечты и надежды! Словно листья. За древних охотников, за мореходов, за бедуинов, за пророков, – босыми ногами они мерили эту землю, – за солдат Александра Македонского и Чингисхана, за бродячих рыцарей, за цыган, за беглых каторжников, за переселенцев и цирковых артистов! Космонавты уходят в космос, как их предки уходили в океан. Зачем? Почему мы вечно обречены искать, идти все дальше и дальше? Эта дорога прекрасна и достойна человека. Если, разумеется, в этом поиске не потерять себя… Выпьем за Агасфера, выпьем за всех охотников за счастьем, каким бы оно им ни казалось и каким бы ни оказалось потом!..
Ганс. Лучше выпьем за тех, кто всю жизнь прожил на одном месте, пахал землю и умер в отцовском доме. За тех, кто не понимает, что такое счастье!
Пауза.
Губерт. А я тебе когда-то говорил: день проходящий ничем не хуже наступающего. Надо искать себя в нем.
Приемщица. Счастье – не консервы, его не заготовишь впрок. Оно должно быть свежим, неужели вы не понимаете? Вчерашнее счастье не годится сегодня, сегодняшнее – завтра. Счастье – это пища нашей души, а пища должна быть каждый день новой и свежей!
Губерт. Браво!
Ганс. Тоже хорошая точка зрения. (Приемщице.) За тебя, пища моей души!
Смеются, острят. Пианист проходит и натыкается на старые галоши.
Пианист. Даже здесь что-то валяется! Никакого порядка! Старье! (Выбрасывает галоши.)
Штоп. Я же говорил, у нас ничего не надо выбрасывать. Все равно все плывет вслед за нами.
Пианист. Мы что, в космосе?
Штоп. Ну, в космосе не в космосе, но выбросить ничего нельзя.
Пианист. Ничего?
Штоп. Ни-че-го.
Звучит странная, печальная музыка, печальный женский голос. В полутьме начинается томительный и странный танец, стилизованный под древнеегипетский. Танцовщица пока едва видна. Свет меркнет, и еще через минуту Ганс и Губерт оказываются в пустыне, по которой бредет женщина.
Ганс. Ты помнишь, Губерт?
Губерт. Да, как нас занесло в Древний Египет?.. Ну и жарища была!.. (Отдувается, тяжело дышит.)
Ганс. Смотри!
Женщина приближается.
Мираж, что ли?
Губерт. Ох, черт! (Пугается.) Настоящая. По-моему, это Изида.
Ганс. Кто?
Губерт. Ну, помнишь? Один из первых мифов человечества: Озирис и Изида. Его зачем-то разодрали на куски и разбросали по пустыне…
Ганс. Да, да, а она его собирала? По частям?..
Губерт. Вот-вот. (Хихикает.) И одну часть все никак найти не могла.
Ганс. Перестань. Слушай, уйдем отсюда? Песок на зубах хрустит. Уйдем. Мне не по себе. Слышишь?..
Губерт. Давай. Где галоши?
Ганс. Они у тебя.
Губерт. У меня? Здрасте! Я их не трогал… Поищи!
Ганс (ищет). Еще не хватало галоши потерять!
Губерт. Да! И застрять в Древнем Египте!..
Ганс. Ну где, где? (Лихорадочно ищет.) Она все ближе, смотри!.. Слава богу, вот они!.. Давай руку, скорей, держись!
Губерт. Пока, Изида!.. Желаем найти!
Шлет воздушный поцелуй; Ганс бьет его по руке. Свет меняется – и снова ресторан, танцовщица.
Ганс и Губерт сидят на своих местах.
Приемщица. Она неплохо это делает. Просто мурашки по коже.
Губерт. Да, весьма… На кого-то она похожа… Ганс, тебе не кажется?..
Ганс не отвечает. Женщина танцует теперь почти у самого столика, протягивая руки к Гансу.
Это, разумеется, Марта.
Губерт (шепчет). Ганс! Это же… (Не договаривает.)
Танец обрывается. Женщина исчезает. Ганс встает. Делает шаг вперед. В ресторане аплодисменты.
Ганс рвет на себе галстук.
Приемщица. Ганс! Дорогой!.. Что с ним? Губерт! Ему плохо!..
Губерт. Ганс! Ганс! Успокойся!..
Ганс (хрипло). Галоши!.. Галоши, Губерт! Я не могу больше! Все! Я знаю, чего я хочу!.. Губерт! Я сдохну, если мы не вернемся! Ты слышишь?
Поодаль высвечивается большой шумный стол, за которым сидит и ужинает как бы группа туристов. Там – все наши герои. И постепенно они располагаются так, как когда-то в грозу в подвальчике. И поют «Нам не страшен серый волк!..» Ганс с жадностью глядит на это видение.
Приемщица. О чем он? Губерт, мне страшно! Ганс!
Ганс (Приемщице). Прости! Потом все поймешь… Губерт!
Губерт. Ну какие галоши, Ганс? Никаких галош давно нет.
Ганс (задыхаясь). Что ты сказал?
Губерт. Их нет, Ганс! Мы не можем вернуться!..
Компания в подвальчике поет и веселится.
Ганс. Не можем?.. Теперь? Когда я все понял? Домой, Губерт!..
Губерт. Поздно, Ганс, поздно.
Ганс (хрипит). Домой!
Приемщица. Что? Что? Чего он хочет?.. Скажи, дорогой, я все сделаю… Губерт, ему совсем плохо… Сделай что-нибудь!.. Губерт!
Губерт. Какие страсти, фройляйн! Какие страсти!
Приемщица. Сделай! Скорей! Что-нибудь! Помогите!
Ганс умирает прямо за столиком. Приемщица плачет. Пары танцуют, и пианист тихо напевает песенку про Родину. Появляются две феи. Между ними – мимическая перебранка: кто прав, кто виноват? Свет меркнет, потом вспыхивает снова. Ганс сидит босиком на постели, Марта отодвигает штору и напевает.
Марта (нежно). Доброе утро, Ганс! Бриться, бриться, умываться! Тебе опять что-нибудь приснилось?.. (Ерошит ему волосы). Тебе яичницу?..
Ганс обнимает ее.
1977-1979