Девочка, где ты живешь? (Радуга зимой)

Ирма (продолжает смеяться, смотрится в зеркало). Ой, умора!… Пирожное дать? На, выбирай, только безе не бери, ладно? Как жарко, просто ужасно!…

Катя (умоляюще). Ирма!

Ирма. Ну что?

Катя. Ну можно, а?

Ирма. Ну вот опять? Я же тебе объяснила, там все взрослые, все десятиклассники, ну при чем тут ты? Все танцуют, говорят всякие вещи… в бутылочку, наверное, будем играть…

Катя. Ну Ирмочка!…

Ирма. Ах, как жарко! И вообще тебе пора домой. Я ж тебе сказала, приводи завтра своего мальчика, Сережа согласился послушать, как он играет, завтра, пожалуйста.

Катя. Ну Ирмочка!

Ирма. Ну боже мой! Вот какая! Катя!

Катя. Ну я буду тихо-тихо сидеть, в уголочке…

Ирма. При чем тут это? И вообще – ты в валенках, в этом платье, один вид школьного платья может всем испортить настроение!… (Колеблется.) Ну ладно, только на полчаса!

Катя. Ой, правда? (Бросается к Ирме, целует ее.)

Ирма. Пойдем поищем какое-нибудь платье…

Выходят. Тут же появляются два молодых человека с гитарами, на обоих маски Буратино.

Первый (писклявым, кукольным голосом). Здоров, Буратино!

Второй (таким же голосом). Привет, Буратино!

Первый. Буратино, а Буратино!

Второй. Что, Буратино?

Первый. Давай, я тебя за нос дерну!

Второй. Давай, Буратино, лучше я тебя за нос дерну!

Первый. А давай, я тебя дерну, и ты меня дерни!

Второй. А может, мы лучше покурим, а, Буратино?

Первый. А может, Буратино, мы лучше споем?

Второй. А потом покурим?

Первый. А потом покурим.

Второй. Ну давай.

Смеются, настраивают гитары, поют.

Ирма вводит оробевшую Катю. На Кате белое платье с матросским воротником и туфли на кублуках – она еле стоит.

Ирма. Вот вам новая барышня, прошу любить и жаловать, моя сестра Катя.

Буратины (вместе). Ах! Ох! Какая девочка! Ты посмотри, Буратино, это же просто принцесса! Это Мальвина! Ах, Мальвина! Вы в какой группе в вашем детском саду, в средней или уже в старшей? Ах, Ирма, вы нас сразили!

Вьются вокруг Кати, валяют дурака. Ирма хохочет, а Катя не знает, смеяться или плакать.

Ирма. Ну, прекратите! Будьте, пожалуйста, ее рыцарями и телохранителями. Она может пробыть с нами только до одиннадцати.

Первый. Слушаемся и повинуемся!

Второй. А можно быть вашим телохранителем, о Ирма?

Первый. Неужели только до одиннадцати? Даже Золушке разрешали до двенадцати.

Второй. Вы танцуете, принцесса? Разрешите!

Буратины уводят Катю, стены исчезают, свет меркнет, и в полумраке, среди праздничных огней, начинается вальс. Катя танцует то с Володей, то с Яшкой, которые тоже оказываются здесь, то с юным моряком. Два Буратино играют и поют:

«Жила на свете Золушка,

Никто ее не знал.

Но вот попала Золушка

На первый школьный бал.

Все полны изумления!

Какие башмачки!

Учительница пения

Глядит через очки.

И даже дестикласспицы

По стеночкам стоят,

Танцует наша Золушка

Четвертый час подряд.

Кружится, ослепленная

От тысячи огней,

И мальчики с погонами

Танцуют только с ней.

И беленькая туфелька

Останется у нас.

И будут с этой туфелькой

Ходить из класса в класс!

Ах, где же эта девочка,

Никто ее не знал,

Ах, где же эта девочка

И первый школьный бал?»

Вдруг Катя выбегает на авансцену. Вал продолжается.

Катя. Гена! Гена! Скажите, он не приходил?… Что я наделала, я забыла, он меня ждет! Он же там совсем замерз! Ах я бессовестная! (Быстро одевается.)

Ирма. Ну куда же ты? Побудь еще, попей чаю!

Буратины (вместе). О принцесса! Не покидайте нас!…

Катя. Нет, нет, мне нужно идти, мне очень нужно…

Ирма. Куда? Уже поздно… Ты где сейчас живешь, у дяди Пети или у тети Любы?

Катя. У тети Любы, у тети Любы… То есть у дяди Пети, у дяди Пети… До свидания, Ирма, до свидания, Буратины! Спасибо.

Буратины. Не покидайте!

Ирма. До свидания. Ты не обижайся, но это просто странно, чтобы приходил какой-то мальчишка в нашей ванной играть на скрипке… Ах, как жарко!…

Катя. Ну да, конечно, я понимаю.

Голоса из комнаты: «Ирма! Ирма! Скорей!»

Ирма. Иду! Иду!… Ну, счастливо, Катя, приходи!

Катя убегает, Ирма и Буратины тоже.

Картина пятая

Катя и Гена на улице.

Катя. Ну прости меня, пожалуйста. Ты совсем замерз, да?

Но понимаешь, что получилось: у них такой необыкновенный замок, электронно-вычислительный, он как захлопнется…

Гена. Да ладно!

Катя. Нет, точно! Заграничный такой замок, японский… Ген, ну ты что? Мы сейчас к тете Любе, она хорошая, вот увидишь, она добрая. У нее уж точно играть можно. Как войдешь, так и играй, честное слово!

Гена (нехотя). Да ну, Катя!…

Катя. Не верит… Да у нее там так интересно! И книги разные, и вещи, и… и еще собака, да, у нее замечательная собака! Ты любишь собак? Ну вот! Такая собака, просто чудо! Белая-белая, пушистая-пушистая, а глаза такие большие, умные-умные. (Гримасничает.)

Гена. Шпиц?

Катя. Кто?

Гена. Шпиц. Порода такая.

Катя. Да, да. Шпиц, шпиц. Ее зовут… ее зовут… (Ничего не может сразу придумать.) Шарик… Замечательная просто собака, вот увидишь, и с ней можно играть, она не кусается, ничего такого. Один раз, знаешь, пошла я с ней гулять… Ну идем, идем, я тебе по дороге расскажу. (Тянет Гену за собой.)

Уходят.

Тут же мы видим маленькую, совершенно пустую комнату. Тетя Люба, пожилая сухонькая женщина, стоит на табуретке и клеит на стену обои. Входят дети.

Катя (продолжает увлеченно врать про собаку). А еще вот один раз в лесу… (Как бы спотыкается у порога комнаты, но тут же находится.) Тетя Любочка, здравствуй!… Ой, чего это ты делаешь, ремонт, да? А где твой Шарик? Беленький такой? Шпиц? Где он?… А это Гена, тетя Люба, мой знакомый мальчик, он не из моего класса, ты его не знаешь, он, видишь, музыкант, он играет на скрипке. (Гене.) Ты доставай, доставай скрипочку, играй… Пусть он поиграет тут, тетя Люба. А? Но где же Шарик?… Шарик!… Шарик!… Раздевайся пока, я сейчас его поищу. (Выбегает.) Шарик! Шарик…

Тетя Люба с Геной некоторое время смотрят друг на друга, потом тетя Люба продолжает возиться с обоями, я Гена «пилит» гаммы.

Тетя Люба. Ну, потешница! Ты играй, играй, ничего!… Она и маленькая такая была, такая же, смех просто с ней! В детский сад-то еще когда ходила, такая потешница! У нас Вера Демидовна-то, старшая воспитательница, уж такая строгая, такая нравная, у ней чтоб порядок был – это первое дело, она детишкам по сей день в тихий час на горшок не разрешает: врут, говорит, балуются, чтобы не спать… У Катюши и кукла любимая была, она ее все графиней да графиней, наряжает, в карете возит, а Вера Демидовна и скажи: что это у тебя кукла графипя, пускай лучше будет героиня. Ка-тюшка как стала смеяться, чуть из детсада ее Вера Демидовна не исключила… Вся в мать, вылитая мать!

Гена. А правда, что они поехали в Австралию и разбились возле острова Сейбл?

Тетя Люба (испуганно). Кто?

Гена. Ну вот они, ее родители. (Кивает на дверь.)

Тетя Люба. В Австр… в Австралию?

Гена. Ну да.

Тетя Люба. И чего?

Гена. И разбились возле острова Сейбл.

Тетя Люба. Кто?

Гена. Ну родители вот Анны-Марии.

Тетя Люба. Анны-Марии?

Гена. Ну да.

Тетя Люба. Разбились?

Гена. Разбились.

Тетя Люба. Это что ж, насмерть?

Гена. Ну да, наверное.

Тетя Люба. Ах ты несчастье-то какое! И как же это вышло?

Гена. Как вышло? Ну на корабле-то они поехали?

Тетя Люба. Ну?

Гена. В Австралию.

Тетя Люба. Так. Экая даль!

Гена. Ну вот. А возле острова Сейбл корабль потерпел крушение, и они погибли.

Тетя Люба. Ах ты батюшки! Вот страх-то! Я вот вечно, вечно воды боюсь, сроду ни на какой пароход, даже в лодку не сяду, на воде это хуже нет помирать. А тут вон куда, ясное дело, только и жди беды… Ну, а она что?

Гена. Кто?

Тетя Люба. Ну эта, Анна-то? Мария? Чьи родители?

Гена. Как – что?

Тетя Люба. Спаслась?

Гена. Как спаслась? Она разве с ними была?

Тетя Люба. А не с ними? А где же?

Гена (судорожно вздыхает). Да вы не поняли!… Я думал, вы знаете, как все это произошло…

Тетя Люба. Я? Да откуда ж мне знать, милый ты мой, я сроду отсюдова никуда не выезжаю, сроду воспитательницей в четвертом детсадике работаю, тебе любой скажет… Надо же несчастье какое! И она, значит, сиротой осталась? Ох, горе!… У нашей Катюши хоть сродственников много – мать, правда, все по командировкам, мы вот с Петром и бабушка еще есть, а та-то с кем?

Гена. Кто? (Все понял.) Я не знаю… А скажите, собака у вас правда есть?

Тетя Люба. Собака? (Волнуется, не хочет подводить Катю.) Собака-то? Собака вообще, собака-то такая вроде бы, вроде бы мелькала эдак какая-то собака… Но я вот теперь ремонтом занялась, все сама, сама… Да ты разденься пока, она сейчас. (Слезает с табурета, суетится.) Сейчас она. Она ведь у меня как ртуть, Катюшка-то, как огонь, она и собаку найдет, все у ней будет, ты погоди. Вам зачем собака-то?

Гена пожимает плечами.

Ну ничего, ничего. Вообще-то есть собака, есть, ты обожди…

Гена. Вы извините, я пойду, ладно?

Тетя Люба. Да что ты, что ты, погоди, она сейчас прибежит, собаку найдет и прибежит…

Гена. Уже поздно, я пойду… Нет, нет, я пойду, меня мама ищет. И все равно она все выдумывает, и никакой собаки у вас нет, ничего у вас нет!… (Убегает.)

Тетя Люба. Убежал!… Ох, батюшки!… Выдумывает. Чего же она выдумывает? Вера вон Демидовна тоже все ее врушей да врушей, пересмешницу какую, говорит, вырастила, самостоятельная больно. (Смеется.) Давеча с хвостами С этими тоже. Придумай да придумай, тетя Люба, новую какую игру детям, плохо работаешь, ничего придумать не можешь. Мы и придумали с Катей в хвосты играть. Пускай ребятишки кто лисий хвост приделает, кто петуший, кто заячий. Катя сама пришла, так-то весело, смеху столько было! А Вера Демидовна постояла в дверях, поглядела-поглядела да и говорит: прекратите, говорит, это глупая игра, никакого содержания нету…

Появляется Катя. Тащит па веревке огромную Собаку.

Катя. Ну пожалуйста, пожалуйста, пу на полчасика, я тебя очень прошу.

Собака (шепелявит). Не нузно, не хоцю я…

Катя. Ну что тебе, жалко? Ты же согласился. И пожалуйста, скажи, что тебя Шарик зовут, отзывайся на Шарика.

Собака. Ню какой исё Сярик, какой Сярик? Полкан я.

Катя. Ну Полканчик, Полканчик, ну побудь Шариком, ну будь человеком, это так нужно! Мальчик такой бедный, такой больной! И такой талантливый! Знаешь, вот в одной книжке, когда нужно было, к больной девочке даже слон пришел. Слон! Понимаешь?

Собака. А я не слён. И не Сярик. И вообсе нехолосё аманивать.

Катя. Но это не обманывать, совсем не обманывать. Полканчик, ну пожалуйста, он такой больной, такой больной… А вот и мы!… А где Гена? Тетя Люба, где он? (Выпускает веревку.)

Тетя Люба. Да ушел, Катенька. Поздно, говорит, мама ждет. Да ты-то куда пропала?

Катя (чуть не плача). Ну как же это? Куда Hte он? А я вот Шарика привела…

Собака (потупясъ). Не Сярик я. (Уходит.)

Тетя Люба. Пойду, говорит, все равно собаки никакой у вас нет. А что это за собаку-то ты придумала? Какая собака-то?

Катя. Ну была, была у тебя, понимаешь, была у тебя беленькая такая собака, шпиц называется, Шарик, маленькая такая собачка. Была, понимаешь! (Хватает портфель и убегает.)

Тетя Люба. Катя! Куда?… Умчалась… Собачка… Беленькая… Может, и была собачка?… Шарик… Да вроде бы что-то мелькало такое…

В темноте слышен голос Кати: «Гена-а! Гена-а!» Декорация первой картины, только теперь совсем темно, горит фонарь над скамейкой. Снег. Возникает мягкая мелодия песенки. Потом появляется Катя, она ищет Гену, по идет тихо, уже не кричит, под конец песенки садится на скамью и замирает. А песенка такая:

«Девочка, девочка,

Ты куда идешь,

Ты скажи нам, девочка,

Где же ты живешь?

Улица булыжная,

И мороз трещит.

Ты не будь обиженной

От таких обид…

Звезды качаются

У нас над головой,

Все всегда встречаются

Со своей мечтой».

Действие второе

Картина шестая

Тот же парк, вечер, фонарь. Катя сидит па скамье, по теперь перед ней стоит дворник. Это не настоящий дворник, это Яшка, по только в фартуке, в зимней шапке, с оюелезпым скребком.

Дворник. Так. Значит, не хочешь говорить, где живешь?

Катя. Почему не хочу, просто правда я сейчас нигде по живу, вот здесь сижу и живу.

Дворник. Здесь не живут. Не положено. И вы не обманывайте давайте. Девочка, а обманывает. И главное, мы-то знаем, где ты живешь. Сосновая, восемнадцать. И между прочим об вас дома волнуются.

Катя. Ну и неправда, никто не волнуется. Я поняла, я им совсем не нужна, даже тете Любе.

Дворник. Это как же вы можете об взрослых так говорить? Вот учат вас, книжки всякие читаете, а некультурность проявляете насчет взрослых.

Катя. Ну, Яшка, ты пойми, то есть дяденька, – вот если бы у вас были родные, но им никакого дела, понимаете? Всегда только одно и то же: «Двоек нет? Есть хочешь? Опять чулки порвала? Не напасешься на тебя!» Вот и все.

Дворник. Ну и что? Но между прочим другие дети из дому не бегают, в такую поздноту на лавочках не сидят. Проходите вообще домой. У вас подруги есть, товарищи, вот с ними и обсуждайте свои дела. Родители, понимаешь, вас поют, кормят, обувают… а вы их еще критикуете, из дому бегаете… Не положено тут сидеть, проходите домой…

Катя. Да я пойду, пойду, ничего я не убегала, что ты выдумываешь? Просто мне надо одного человека подождать. Пометишь, того мальчика, со скрипкой? Ты не видел, случайно?

Дворник. Не бывает тут никаких мальчиков. А свидания назначать еще рановато, соображать надо.

Катя. Ты дурак, да? Ну какие свидания? Просто я его жду, у него неприятности, ему помочь надо.

Дворник. Это чтобы человеку помочь, его еще и искать? Ну, даешь! Пускай он тебя ищет.

Катя. Балда ты все-таки!

Дворник. Что? Оскорблять? А ну давай отсюда! А то!

Катя. Испугались тебя! Смотри, как бы сам не получил!

Дворник. Да я кому говорю! Я при исполнении, поняла? Я тебя сейчас в милицию.

Катя. Подумаешь!

Дворник (кипит от злости). Да я тебя!… Да я!… Да ты!

Катя. Ну что, что? (Передразнивает.) «Да я, да ты!…»

Дворник. Да я!… Да я!… (Вдруг начинает всхлипывать.) Кать, ну уходи, ну не положено, замерз я уже весь с тобой!…

Катя. Ну ладно, ладно, не плачь! (Встает.) Так и быть. Но ты, если его увидишь, скажи, что я его ищу…

Дворник. Ладно. Только я сейчас домой пойду, погреюсь. Чаю хоть попью, в шашки, может, разок сыграю.

Катя. Ну иди, иди, не плачь… «В шашки»! Только и научился – в шашки!

Расходятся в разные стороны.

Картина седьмая

Современная комната. Учительница Лидия Ивановна только что пришла, причесывается. У дверей стоит одетый Гене, с шапкой в руках. На полу – Собака.

Лидия Ивановна (несколько автоматически). Но все-таки что-то надо делать с математикой, ты, надеюсь, сам понимаешь. Я попрошу Варвару Ивановну, пусть даст тебе дополнительные.

Гена. Я хожу на дополнительные.

Лидия Ивановна. Ну, значит, нужно прикрепить к тебе кого-нибудь из ребят, Васильева или Свету Коган, Света прекрасно знает математику… Вот черт, куда я дела расческу? Когда надо, ничего не найдешь.

Собака несет расческу.

Спасибо, Полкан.

Гена. Я с Васильевым не могу и с Коган тоже.

Лидия Ивановна. Почему? Я давно замечаю, что ты существуешь в классе отшельником, тебе давно следует влиться в коллектив, заняться общественной работой. Этот индивидуализм до добра не доведет. Ну скажи, почему ты не ходил вместе со всеми в поход по маршруту пытливых и неутомимых?

Гена. Я не пытливый. И мне каждый день заниматься надо. Если день или два не позаниматься…

Лидия Ивановна. Хорошо, допустим… Но почему с таким же упорством не заняться математикой? На скрипке ты можешь часами играть, а математике не желаешь пяти минут уделить.

Гена. Но скрипку я люблю, а математику нет.

Лидия Ивановна. Вот интересно! Люблю, не люблю. Мало ли кто что любит. В жизни, знаешь, много придется делать того, что не нравится, не хочется… (Вдруг.) Не отвлекайся на собаку! Полкан, па место! (Продолжает.) Жизнь не может состоять из одних удовольствий. Это было бы слишком просто: хочу – не хочу. (Вздыхает.)

Гена (поняв ее вздох). А вы не уйдете, Лидия Ивановна?

Лидия Ивановна. Ну с чего ты взял, куда я уйду? (Сама задумывается.)

Гена. Не уходите, а то все скажут: из-за меня.

Лидия Ивановна. Глупости, ну при чем тут ты?… Ну ладно, у меня какой-то безумный день сегодня, я ничего не успела. Обещай мне, что не будешь больше болтаться по улице. Пойдешь прямо домой. Да? Мороз такой, темпо, а ты шатаешься. Хорошо, что я тебя встретила, а то так бы и ходил. Обещаешь?

Гена. Хорошо.

Лидия Ивановна. И подумай о контакте с классом. Это хуже всего: считать, что все плохие, один ты хороший…

Гена. Вы не уйдете, Лидия Ивановна?

Лидия Ивановна. Посмотрим, посмотрим. Иди.

Звонок в дверь, будто играют «чижик-пыжик».

Входит веселый Володя. Собака радуется.

Володя. Привет, учителка! Ох ты, тепло-то как! До чего надоела эта зима, холод этот собачий! Извини, Полкан!… А-а, простите, у вас гости? Погоди, да я тебя знаю! Фингал все-таки подставили тебе? (Лидии Ивановне.) Приятель Анны-Марии.

Лидия Ивановна. Раздевайся. Какой фингал, почему? Ты еще и дрался, Пирогов? С кем?

Гена. До свиданья, Лидия Ивановна.

Лидия Ивановна. Хорошо, иди. Завтра поговорим.

Володя. Потерял Анну-Марию? Зря. С ней не пропадешь… Черт, что за холод! Я не поздно, Лид?…

Лидия Ивановна. Ничего. Я сейчас. (Провожает Гену.)

Володя достает пробирки, бутылку вина, возится у магнитофона. Лидия Ивановна возвращается.

Володя. Замри! Закрой глаза, открой рот!

Лидия Ивановна. Да пу, мне сегодня не до шуток!

Володя. Ну замри, я тебя прошу.

Лидия Ивановна. Если бы ты знал, какой у меня сегодня был день! Я ему вообще чуть заявление по бросила па стол. Нет, ничего из меня не выйдет, не умею я…

Володя. Ну замри, Лидочка, на секунду! Сейчас сразу все станет о'кэй!

Лидия Ивановна. Да ну тебя. (Нехотя закрывает глаза.)

Володя. Прекрасно! (Бросает что-то в пробирки, там идет реакция, включает магнитофон – слышится пение птиц.) Нет, нет, глаза не открывай! Выпей – и все. (Подносит рюмку.)

Но бойся. Вот и лето. Ты в лесу. Чувствуешь? Пахнет травой, земляникой, смолой…

Собака (возбужденно). Сюдесно! (Нюхает.) Зайсы, зайсы, где-то зайсы!…

Лидия Ивановна. Фу, какое сладкое! Что это?

Володя. Это марсала, настоящая итальянская марсала, нарочно к тебе принес, чтобы Кланя за заграничные бутылки не ругала. Ну, ты чувствуешь? Лето, лето!

Собака. Настоясее!

Лидия Ивановна. Ты эту химию прекрати! Потом три дня пе выветрится!

Володя. Но ведь лето! Чувствуешь?

Лидия Ивановна. Если бы! Я чувствую только, что я устала.

Володя. Бог ты мой, но ведь надо только захотеть, понимаешь? Ну, это… захочи, захоти, черт, как сказать?

Лидия Ивановна. Пожелай.

Володя. Да, пожелай, и все будет…

Лидия Ивановна. Ох батюшки! Ну когда ты станешь взрослым, а?

Володя (в тон). Ох батюшки, а когда ты станешь маленькой, а? (Выключает магнитофон, садится.)

Лидия Ивановна. Ты представить не можешь, сколько сил уходит на какие-то дурацкие мелочи! Чтобы заниматься делом, просто времени но остается. Нет, я не гожусь в учительницы, надо все бросить и уйти… Ну что ты?

Володя (меланхолически). «Я пришел к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало»…

Лидия Ивановна. Ты есть хочешь? Яичницу? Будешь? У меня с утра крошки во рту не было. (Выходит.)

Володя. Нот, спасибо, ешь… (Бормочет.) «Рассказать, что солнце встало…». Эх, Полкан! Вот Анне-Марии бы только намекнуть про лето – весь снег вокруг растаял бы!

Собака. Это тоцно.

Входит Лидия Ивановна.

Лидия Ивановна. Что ты бормочешь?

Володя. Так, ничого. Песенку сочиняю для Анны-Марии.

Лидия Ивановна. Опять Анна-Мария!

Володя. Был у нас когда-то на улице такой Детский человек… Я не рассказывал?

Лидия Ивановна. Нет. Расскажи. (Сама уходит, оставив дверь открытой.) Я слышу, слышу, рассказывай! И убери пока свое лето со столика…

Володя. Ладно, в другой раз… (Ходит, поеживается.) «Я пришел к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало…». Пахнет снегом, а не летом… снегом, снегом, а не летом… итальянская марсала… (Берет свое пальто и шапку.) Пока, собака. Полкан скулит, Володя уходит. Лидия Ивановна возвращается, смотрит, пожимает плечами. Шлепает Собаку, чтобы не скулила.

Картина восьмая

Зоомагазин. Прилавок, на нем аквариум, над ним клетка с попугаем. Еще клетки, но в них никакого движения, полумрак. За прилавком Продавщица пьет кефир с бубликом. Катя только что вошла, все рассматривает, задрав голову.

Продавщица. Чего тебе, девочка?

Катя. Мне? Ничего, спасибо. Я просто смотрю.

Продавщица. Просто смотреть не разрешается. Если все будут приходить и смотреть, чего выйдет?

Катя. А что?

Продавщица. А то, что выйдет зоопарк, а не магазин.

Катя. Ну и что?

Продавщица. А то, что зоопарк – это зоопарк, а магазин – это магазин.

Катя. Обязательно надо что-нибудь покупать?

Продавщица. Ну!

Катя. А если нет денег?

Продавщица. Вот именно! Вот это самая ужасная черта у детей: ходить по магазинам без денег! И ходют, и ходют, и смотрют!…

Катя. А вдруг я приду, посмотрю – и мне какая-нибудь птичка или рыбка так поправится, что я потом целый год буду деньги копить?…

Продавщица. Так. Ты что, может, умней меня?

Катя. Ну что вы! Я просто так зашла, на минутку. Я мальчика ищу, не заходил к вам мальчик такой, со скрипкой?

Продавщица. Так, со скрипкой! Я тебе уже сказала, здесь не зоопарк и тем более не концерт. Все! (Ест.)

Катя (поворачивается, чтобы уйти). А почему у вас так тихо, темно?… Они спят?…

Продавщица (чуть не давится). Девочка!

Катя. Да, тетя?

Продавщица. Посмотрела?

Катя кивает.

Спросила?

Катя кивает.

Нету тут твоего мальчика?

Катя. Нет.

Продавщица. Все. До свидания.

Катя. До свидания. Но почему вы…

Продавщица. Почему? Потому что оканчивается на «у»!

Катя берется за ручку двери, но тут в клетке оживает Попугай, он вертится, бьет крыльями и внезапно кричит оглушительным, через микрофон, голосом.

Попугай. Ну как можно, как можно, как можно! Просто черт знает что! Ну как можно так разговаривать с детьми! Это же ужас какой-то! Ужас! Ужас! Ужас!… Я вас уволю, немедленно уволю! Все! Хватит с меня! Подавайте заявление по собственному желанию! Черт знает что! Полундр-р-ра!

В плетках – писк, шум, вспыхивает свет, птицы летают, в аквариуме загорается огонь, оттуда рыбья голова разевает пасть на Продавщицу.

Стой, Анна-Мария, вернись! Просим прощения, просим прощения, просим прощения!… Уволить! Немедленно! Мне надоела эта глупая тетка! Мне надоела эта паршивая торговля! Голубятники! Спекулянты! Полундра!

Продавщица (совершенно невозмутима). Это мы еще посмотрим, как вы меня уволите! У пас, слава богу, профсоюз есть! Управу-то па вас живо найдут! (Кате.) Вот вечно так разоряется, а чего разоряется, и сам не знает. На горло берет. Как будто мы сами без горла. (Вдруг вскакивает и дико орет на попугая.) Дети! Осточертели они, эти дети! Целый день и ходют, и ходют, и смотрют! Да увольняй! А то работы не найдем! Была бы шея! Дурак! Попка!

Попугай. Ой! Ой! Ой! Ой! Кар-р-р-рдиомип! Валокоррдин! Сердце! (Падает па дно клетки.)

Все затихает и меркнет, рыбу Продавщица хлопает сачком по голове, сама садится на место.

Продавщица. Вот то-то! А то раскудахтался! (Вдруг Кате, шепотом.) Да, чуть не забыла! Эй, девочка! Собачку беленькую не надо? Хорошенькая собачка у одного человека есть. Шпиц. Щеночек еще. Беленькая-беленькая. Шарик зовут. А? Не надо?

Катя. Нет, нет. Не надо. (Убегает.)

Картина девятая

Привокзальная стоянка такси. Слышен голос: «Поезд номер семнадцать Ленинград – Баку прибывает на второй путь. Стоянка две минуты». Пусто, только Катя в сторонке. Появляется полная женщина в белом пальто. В руках чемодан, сумка, шляпная картонка, еще сумка.

Приезжая. Ну конечно, ни одного такси! Что за город: ни носильщиков, ни такси, просто безобразие!… И как они могли меня не встретить! Никто ничего не хочет делать, никто не помнит своих обязанностей… Такси! Такси!… Ну вот, конечно, зеленый огонек, а едет мимо!… Девочка, тут бывают такси?

Катя. Да, бывают. Только что были, а теперь все уехали.

Приезжая. Ну вот, что теперь делать? Не потащусь же я со всеми вещами. А сколько ждать здесь – неизвестно, можно окоченеть. Никто ничего не хочет делать, никто!

Катя. А вам далеко? Хотите, я вам помогу?

Приезжая. Ну что ты, это тяжело. Впрочем…

Катя. Давайте, давайте, вы не думайте, я сильная. (Берет чемодан.)

Приезжая. Ну спасибо, спасибо… Я еще помню те времена, когда здесь стояли извозчики…

Катя. Извозчики?

Приезжая. Да, извозчики. И между прочим их на всех хватало, всегда можно было сесть и уехать.

Они идут, несут вещи, Кате очень тяжело, а Приезжая продолжает говорить.

Все было совершенно по-другому, люди были вежливые, особенно молодежь. Если мы видели, что какая-нибудь старушка несет тяжелую корзину, то обязательно подбежим, поможем. А теперь? Безобразие… Отдохни, отдохни, нам еще совсем немного, вот тут, за углом… Я им послала телеграмму, все написала, а они не могли встретить… Молодежь!… Племяннички! Никто ничего не делает, никто. Кончится тем, что я тоже ничего не буду делать!… Ну, прекрасно, вот мы и пришли. Устала?

Катя. Да нет, что вы, ничего.

Приезжая. Ну спасибо. Сколько тебе?

Катя. Двенадцать.

Приезжая. Двенадцать?… Да ты что, в своем уме? Новых?

Катя. Что – новых?

Приезжая. Нет, это просто ни в какие ворота не лезет! У людей совершенно пет стыда, совершенно! Вот тебе пятьдесят копеек, и все! И скажи тому, кто научил тебя запрашивать такую цену…

Катя. Какую цепу? Вы что?

Приезжая. Ничего! На деньги и уходи. Такая маленькая, а… Нет, надо же!

Катя. При чем тут деньги? Я вам просто помогла… Это мне лет двенадцать!

Приезжая. Лет?

Катя. Да, лет! (Всхлипывает и убегает.)

Приезжая. Подожди, подожди, возьми на мороженое!… Ничего не понимаю… Тимуровцы, что ли, какие-то?… Бог знает, что за город!

Картина десятая

Храм божий. Вход. Слева, за конторкой, Монашка, прислуживающая Батюшке. Рядом в полном облачении стоит сухощавый, моложавый Батюшка с кадилом в руке. Он утомлен и озабочен. Служба кончилась, вечер. В стороне – Наг я, она с любопытством наблюдает и слушает.

Батюшка. Пометь, значит, нынешних упокойников двоих…

Монашка. Подсчитано, батюшка, подсчитано…

Батюшка. Да Иван Михайлычевы, что он сегодня принес, туда же…

Монашка. Подсчитано, батюшка, подсчитано…

Батюшка. Да за свечи выручку…

Монашка. Подсчитано, батюшка, подсчитано.

Батюшка. А за свечи-то не должны мы? (Замечает Катю, слегка тушуется.) Нда, гм…

Монашка. Подсчитано, батюшка, подсчитано. Да тут еще…

Батюшка. Ну и ладно, и слава богу!… Устал я что-то нынче, так вот тут и поламывает. Тройчатки нету?

Монашка. У Алексей Захарыча должно быть, я мигом…

Батюшка. Полно, полно, я сам спрошу… Глаза-то какие, господи! (Кате.) Что смотришь? Подойди сюда, отроковица…

Катя. Вы меня?

Батюшка. Тебя, тебя. Отроковица – значит девочка… Я что-то не видал тебя у нас прежде…