— О боги моих предков! — необычно высокий гортанный голос странно выделял шипящие звуки. — Повелители мира! Неужели все мои мечты закончатся в тюремной камере? Неужели мне суждено принять смерть простым преступником?

Несколько мгновений он стоял неподвижно с поднятыми руками — затем упал в кресло и спрятал ладони в рукава широкого желтого халата.

Мойя Эдер отчаянно пыталась сохранить самообладание. Человек этот пугал ее, как никто никогда в жизни. Инстинктивно она догадывалась, какие страшные преступления отмечали его жизненный путь. Он был холоден и безжалостен. Теперь, потрясенная неожиданным проявлением столь сильной страсти, миссис Эдер спрашивала себя: неужели она попала в руки одержимого безумца? Или этот зловещий хозяин ее судьбы достиг высот философии, не доступных для ума простого смертного?

Когда китаец заговорил снова, голос его звучал совершенно спокойно.

— В Соединенных Штатах я нашел примитивную, но достаточно эффективную организацию, готовую работать на меня. Запрещение продажи спиртных напитков привлекло в эту страну правонарушителей со всего мира. У них нет иной цели, кроме личной выгоды. Здравый смысл президента Рузвельта пресек незаконную деятельность многих преступных элементов. Часть пауков обезврежена, но паутину можно залатать. Видите ли, миссис Эдер, — сверкающие зеленые глаза открылись, — женщины ничего не понимают, им этого не дано от природы. Но именно женщины заставляют мужчин понимать многие вещи.

Теперь она не могла отвести от китайца взгляда. Доктор полностью подчинил ее своей воле — она чувствовала себя совершенно беспомощной. Магический огонь горел в зеленых глазах, но светилось в них еще что-то… что-то совершенно неожиданное для миссис Эдер — и именно это помогло ей взять себя в руки.

— Я не доверяю вам, — продолжал обладатель нефритовых глаз. — В мире мужчин ни одна женщина не достойна доверия. Все же, поскольку я тоже мужчина и очень одинок в последней своей схватке с западной цивилизацией, я позволю вам принять участие в осуществлении моих дальнейших планов. У меня есть возможность следить за работающими на меня людьми. Я знаю, на кого можно положиться…

У миссис Эдер возникло впечатление, что глаза собеседника пронизывают все пространство маленькой комнаты. Она погружалась в зеленое озеро — странное, глубокое, колдовское. Гортанный голос доносился до нее откуда-то издалека. Молодая женщина оказалась в плену чужой воли.

— Для меня не существует иного преступления, кроме неподчинения моей воле. Моя концепция жизни выше всех законов современного человечества. Когда я достигну своей цели, мои соратники разделят вместе со мной власть над миром. Из толпы демагогов, борющихся за власть в этой стране, я выбрал одного в качестве своего ставленника.

Мойя Эдер выплыла из зеленого озера. Доктор Фу Манчи закрыл глаза. Он сидел за лакированным столом, подобный резной скульптуре мертвого бога.

— Я посылаю вас к Харвею Брэггу, — продолжал гортанный повелительный голос. — Будете действовать согласно инструкциям.

В просторных апартаментах Эммануэля Дюма на Парк-авеню Харвей Брэгг давал один из своих приемов, которые одновременно шокировали и завораживали миллионы его последователей, узнававших об этих банкетах из утренних газет. Эти оргаистические развлечения, — напоминающие порой фантасмагорию нероновских пиров, а порой пародию на сцены в кабаре из голливудского фильма, — отмечали триумфальное шествие кандидата на пост президента от родного штата до Нью-Йорка.

Голубая Борода из Бэквуда — как окрестил Харвея Брэгга один из политических комментаторов — заинтересовал, развлек, шокировал и ужаснул жителей Юга и Среднего Запада и теперь готовился показать себя вторым Киром, повелителем нового Вавилона. Нью-Йорк был ярким апельсином, на который смотрели его жадные глаза. И он собирался выжать Нью-Йорк до последней капли.

Лола Дюма, занимавшая несколько двусмысленное положение при Харвее Брэгге, служила просто для придания блеска его странной репутации. Теперь, устраивая прием в доме ее отца, этот человек показал себя тем, кем себя считал: современным императором, чьи желания превыше любых законов и приличий.

Лола была дважды замужем и дважды разведена. После каждого развода она возвращала себе фамилию отца, которой необычайно гордилась. Эммануэль Дюма, сделавший колоссальное состояние в годы экономического подъема и почти все потерявший во время кризиса, объявлял себя (без всяких, впрочем, на то оснований) потомком блистательного квартерона, автора «Трех мушкетеров». Если живописная внешность и буйная грива седых волос могли служить доказательством подобного утверждения, тогда в любом суде последнее признали бы справедливым.

Моральная нечистоплотность, заметная даже во времена сухого закона, характеризовала скандальную жизнь Эммануэля Дюма. Впоследствии, когда большинство воротил с Уолл-стрит оказались на мели, неуклонное процветание Дюма оставалось для всех неразрешимой загадкой. Многие объясняли подобное благополучие связью между очаровательной дочерью Эммануэля с темпераментным сладкоречивым политиком, который грозился стать новым Муссолини Америки.

Стены зала, где проходил прием, были украшены подлинными картинами Мориса Лелуара, представлявшими иллюстрации к произведениям Александра Дюма, и обширной коллекцией рапир, пистолей и мушкетов. Были здесь и латы с плеча Луи XIII; и красная шапочка под стеклом, согласно табличке, некогда принадлежавшая тайному советнику короля кардиналу Ришелье; и шкатулки, зеркала и драгоценности Анны Австрийской. При виде этих и многих других исторических экспонатов просто разбегались глаза.

Лола Дюма была в полупрозрачном изумрудно-зеленом одеянии типа пеньюара, едва скрывающем от глаз ее стройное нежное тело. Вокруг девушки толпились возбужденные журналисты. Эммануэль Дюма в бархатной блузе с черным пышным бантом на шее тоже беседовал с группой гостей.

Как известный покровитель и добрый знакомый Харвея Брэгга, он приобрел еще большую по сравнению с прежней известность. Правда, эти двое — отец и дочь — могли бы стать центром внимания практически в любом обществе, единственно благодаря своей красоте (ибо Эммануэль Дюма отличался чрезвычайно привлекательной внешностью).

В зале толпились приглашенные. Известные представители высшего света, которые прежде не снизошли бы до знакомства с Дюма, сейчас восхищались коллекцией оружия и рассматривали картины на стенах, силясь обратить на себя внимание хозяина.

Здесь присутствовали и политические деятели всех направлений.

В воздухе висел густой табачный дым. Шампанское лилось рекой — безостановочно, словно фонтаны в парках Версаля. Многие знаменитые особы оставались незамеченными в этом пестром собрании — ибо отец и дочь Дюма затмевали всех своей красотой и блеском. Казалось, никто из присутствующих, за исключением нескольких женщин, не в силах отвести взгляд от этой великолепной пары — однако все в мгновение ока забыли о хозяевах дома, когда в гостиную без объявления широкими шагами вошел Харвей Брэгг.

Глаза всех гостей устремились на вошедшего. Защелкали фотоаппараты, зашуршали страницы торопливо открываемых блокнотов.

Синяя Борода — Брэгг — был безусловно яркой личностью. Прозвище его имело двойной смысл. Отчасти оно объяснялось количеством брачных союзов Харвея в прошлом; отчасти — его необычно смуглой кожей. Он был чуть выше среднего роста, спортивного телосложения, с чрезвычайно широкими плечами и узкой талией — но при этом обладал в высшей степени развитой мускулатурой бедер и икр, какой отличаются танцовщики русского балета. Он двигался легкой пружинистой поступью боксера. Яркие карие глаза с насмешливыми искорками в них освещали грубое чернобровое лицо, и прямые черные волосы густыми блестящими прядями падали на смуглый лоб. Харвей был тщательно выбрит, однако подбородок его казался голубым даже под толстым слоем пудры.

— Ребята! — воскликнул он голосом, похожим на голос боцмана, отдающего приказ матросам. — Искренне сожалею, что опоздал! Но, полагаю, мистер и мисс Дюма замечательно развлекли вас. Честно говоря, ребята, меня страшно ломало с похмелья…

Это признание было встречено всеобщим смехом.

— Признаюсь, я только что встал с постели. Но я помнил о встрече с вами — и потому нырнул в ванну, побрился, и вот я уже тут как тут!

Замелькали слепящие вспышки фотоаппаратов. Кинокамеры увековечивали характерную позу и костюм бывшего хозяина лесной глуши, который метил ныне в Белый дом.

Костюм же его состоял из надетого на голое тело небесно-голубого халата и красных шлепанцев. Но это был Харвей Брэгг — Синяя Борода, человек, который грозился уничтожить Конституцию и стать новым Гитлером США. Его безобразие (ибо, несмотря на физическую силу и атлетическое телосложение, он обладал безобразной внешностью) внушало благоговейный трепет всем присутствующим на том собрании. Его оглушительный голос ярмарочного зазывалы перекрывал все слабые голоса оппозиции. Он был Харвеем Брэггом. Потенциальным всемогущим Диктатором Америки.

В группе репортеров, жадно внимающих словам Брэгга, находился один неизвестный другим новичок, который представлял популярнейший еженедельник Нью-Йорка. Это был высокий молодой человек в очках, с густыми растрепанными волосами, седеющими на висках, и с щетинистой бородкой. Широкополая черная шляпа и просторный плащ с капюшоном выдавали в нем обитателя Гринвич-Виллидж.

От острого взгляда его глубоко посаженных глаз не укрывалось ничего из происходящего в переполненном зале. Он сделал несколько пометок в блокноте и теперь внимательно наблюдал за Синей Бородой.

— Мальчики и девочки! — Харвей Брэгг поднял руки, как бы благословляя всех собравшихся. — Я знаю, что все вы хотите услышать. Вы хотите услышать, что я собираюсь сказать Орвину Прескотту в Карнеги-холле.

Брэгг опустил руки, когда в ответ на его заявление раздался возбужденный гул голосов, и дождался тишины.

— Я скажу единственное. И это касается, ребята, всех вас… Он сделал плавный жест левой рукой, охватывая все собрание газетчиков. — И весь народ в целом. Я скажу следующее. Наша страна, которую все мы любим, несчастна. Мы знавали тяжелые времена — но мы выстояли. У нас есть стойкость и мужество. И мы остались живы после многих передряг. Да, сэр! Мы выжили, чтобы встретиться лицом к лицу с грядущими опасностями. И я хочу спросить вас, доктор Прескотт: вы торгуете утилем в угоду аббату Тернового Венца — или распродаете свое собственное добро?

Вслед за отцом и дочерью Дюма зааплодировали все присутствующие.

— Я не говорю, ребята, что вся болтовня аббата Донегаля яйца выеденного не стоит. Я утверждаю, что обещания, полученные из вторых уст, не внушают доверия. Я хочу услышать, что может пообещать народу лично доктор Прескотт, и увидеть плоды непосредственно его деятельности. Я не обещаю — я делаю. Ни один гражданин, обратившийся в Лигу истинных американцев, не остался без работы!

Снова раздались громкие аплодисменты.

— Мы ищем человека, способного действовать! Прекрасно! Все сроки истекли. Начинается схватка! Справа Донегаль — Прескотт, слева Харвей Брэгг! Америка для каждого человека — и каждый человек для Америки!

Крики «ура» и оглушительные аплодисменты завершили выступление оратора. Харвей Брэгг с высоко поднятыми руками возвышался над собранием людей, возбужденных его грубым красноречием. В этот момент сквозь жужжание кинокамер и треск фотоаппаратов до слуха Брэгга долетел осторожный шепот:

— Вас хочет видеть одна леди, мистер Брэгг.

Герой дня неохотно опустил руки и обернулся. Позади стоял его личный секретарь Сальвалетти. Они обменялись быстрыми взглядами. Вокруг суетились журналисты.

— Срочное дело? — прошептал Харвей Брэгг.

— Номер Двенадцать.

Брэгг вздрогнул, но тут же взял себя в руки.

— Хорошенькая?

— Красотка.

— Извините, друзья мои! — Мощный голос Брэгга перекрыл возбужденный гомон гостей. — Я вернусь через две минуты.

Лола Дюма была одной из тех, кто услышал обмен тихими репликами. Она закусила губу, резко повернулась и направилась к сенатору с Юга, которого Харвей Брэгг недолюбливал. Вторым был никому не известный журналист-новичок. Он последовал за Лолой Дюма и скоро завязал с ней разговор.

Откупоривались все новые и новые бутылки вина. Газетчики любили бывать на заданиях в доме Дюма…

Прошло более пяти минут, прежде чем Харвей Брэгг возвратился. Он вел за руку очаровательную женщину: ее элегантное платье подчеркивало безукоризненные линии стройного тела, а маленькая французская шляпка сидела на распущенных кудрях цвета красного дерева в высшей степени изящно.

— Люди! — проревел Синяя Борода. — Хочу представить вам моего нового секретаря. — Он взглянул на Лолу и злобно улыбнулся. — Эта девочка знает политическую ситуацию в стране лучше самого Харвея Брэгга!

Все здание «Регал-Тауэр» — самую дорогую и фешенебельную часть отеля «Регал-Атениэн» занимали полицейские офицеры и федеральные агенты. Всем гостям, выражавшим желание поселиться в «Регал-Тауэр», говорили, что там мест нет; а проживавших в той части отеля постояльцев вежливо, очень вежливо попросили переехать в другие номера под предлогом срочной реконструкции здания.

Все без исключения служащие — от швейцаров при входе до клерка за стойкой регистрации, включая лифтеров и коридорных, — были переодетыми полицейскими.

Были предприняты все доступные меры для того, чтобы обеспечить секретность поступающих и выходящих телефонных звонков. Ни один штаб никогда еще не охранялся столь тщательно. Наступили времена Армагеддона, хотя мало кто понимал это. И Найланд Смит при поддержке правительства США сражался не во имя спасения Конституции и не ради мирной жизни в стране — но во имя будущего всего человечества. А силы противника возглавлял безумный гений…

Одетый в привычный твидовый костюм, Найланд Смит беспокойно расхаживал взад-вперед по гостиной, зажав трубку в зубах. Его решительности и сосредоточенности мог бы позавидовать любой фельдмаршал. И любой фельдмаршал выбрал бы себе такого начальника штаба, как Марк Хэпберн. Но…

Кто-то открыл дверь номера.

Как по волшебству в вестибюле вырос Фей с засунутой в правый карман рукой. Найланд Смит проворно отступил влево и занял позицию, позволяющую ему видеть входную дверь, оставаясь при этом незамеченным. В прихожую вошел высокий бородатый человек с бледным лицом.

— Хэпберн! — воскликнул Смит, спеша навстречу вошедшему. — Слава Богу, вы целы и невредимы! Что нового?

Капитан Марк Хэпберн, представлявший собой пародию на себя самого, криво улыбнулся. Его бледность и седина на висках были искусственного происхождения. Однако борода и усы являлись растительностью естественной, хоть и подвергнутой воздействию химических красителей. В соответствии с планом эту внешность ему вменялось сохранять довольно долгое время.

— Я иду прямо с приема Брэгга, имевшего место в апартаментах Дюма, — сообщил он, снимая очки и устало глядя на Найланда Смита. — Новостей в целом никаких, кроме того, что личный секретарь Брэгга совершенно определенно связан с доктором Фу Манчи.

— Брэгг уличен уже дважды, — мрачно заметил Найланд Смит. — Лола Дюма почти наверняка работает на доктора.

— Да. — Марк Хэпберн устало опустился в кресло. — Но в этой компании существуют некоторые трения. Незадолго до моего ухода Брэггу доложили о приходе некоей женщины. Мне удалось подслушать разговор между Сальвалетти и Брэггом. Но по тому, как Лола Дюма посмотрела на последнего, я понял, что отношения их становятся натянутыми.

— Опишите Сальвалетти, — кратко попросил Смит. Марк Хэпберн прикрыл глаза. Смит пристально наблюдал за ним. В поведении помощника ему чудилось что-то странное.

— Чуть выше среднего роста, бледный, сутулый. Светло-голубые глаза, темные длинные волосы, мягкий голос и мерзкая улыбка.

— Когда-нибудь видели его раньше?

— Никогда.

— Очевидно, выходец из уголовного мира Америки, — пробормотал Смит. — Поэтому, вероятно, я не знаю его. Вы уверены, что Брэггу доложили именно о женщине?

— Абсолютно уверен. Харвей Брэгг привел ее в гостиную и представил как своего нового секретаря. Именно об этой женщине я хочу поговорить с вами. Я не знаю, что делать. Это была миссис Эдер… которая по моей вине ускользнула из Башни Тернового Венца.