Оставив рюкзак на стуле, Джульен пересек улицу и вложил банковскую карточку в дружелюбно, по-домашнему выглядящий автомат, который ждал его терпеливо все это время. Он решил проверить, сколько у него денег на счету, и машина удовлетворила его запрос с отеческой благосклонностью, как ему показалось. Девять тысяч долларов, результат шести лет, которые он провел в качестве капитана на воображаемой шхуне, плывущей через иррациональные, совершенно лишенные логики волны инвестиционно-банковской индустрии.
      В первый раз с того момента, как началось его Континентальное приключение, он подумал, что может быть стоит поразмыслить над вариантами ближайшего будущего… типа, составить что-то вроде плана на, скажем, два дня… если он действительно сможет найти женщину, которую любит, и если она действительно романтически согласится составить ему компанию (в богатстве ли, в бедности, в пьяном тупом тумане, в крепком, великолепном, нерушимом рыжем веснушчатом здоровье, и так далее).
      — [непеч. ] Юджин, — пробормотал Джульен.
      Он готов был признаться себе, что, не случись у Юджина удачной, на зло обществу, любви, он бы не стоял сейчас посреди Парижа, пытаясь вычислить, как долго он и его любовь смогут просуществовать на девять тысяч зеленоспинных. Девять тысяч — она вполне могла истратить всю сумму за десять минут в любом из магазинов, или бутиков, на Пятой Авеню, а то и прямо здесь, во Франции, даже если бы они поехали в аэропорт сразу, нигде не останавливаясь. Она бы просто попросила его тормознуть вон у того магазина, она захотела бы купить только одну какую-нибудь вещь, un souvenir de France, так сказать, она так любит Францию (большинство немцев любит Францию, и всегда любили, всю историю, что в частности объясняет, почему они в ее так часто завоевывают), и все деньги тут же испарились бы и единственным утешением была бы виноватая улыбка с ямочками на щеках. Она ведь так привыкла оставлять неразумное количество денег в фирменных магазинах готового платья, ювелирных лавочках, модных заведениях с шелковыми салфетками и хрустальными пепельницами. Она отдавала себе отчет что Джульен, и может еще какие-нибудь безвестные индивидуумы, и вообще большинство населения мира, постоянно испытывают финансовые затруднения — во всяком случае по сравнению с ее положением — она знала все это. В теории. Увы, немногие в этом мире знают, или хотя бы подозревают, что иногда, от случая к случаю, теория и реальность связаны между собой.
      Джульен вздохнул и пригубил кофе.
      Мысли его наконец-то обратились к вполне реальному и законному мужу его любимой женщины. Он даже удивился, что все это время почти не принимал его существование всерьез. Законного мужа никогда нельзя просто списывать со счетов.
      Любовь его жизни не являлась трофейной женой: у нее не было для этого нужных качеств, как-то: длинных ног, тонких рук, длинных светлых волос. Может быть в Германии, размышлял Джульен, где блондинок хватает на всех, богатые женятся на пухлых веснушчатых брюнетках, чтобы отличаться. Может быть. Или, может быть, муж был ленивый боров и женился на соседской девушке, потому что ему лень было искать. Ну, знаете. Дома, например, свежеиспеченные нью-йоркские миллионеры ищут блондинок среди актрис и желающих стать модельершами; это, как правило, трудно, поскольку в Нью-Йорке натуральные блондинки редки. Им, бедным ухажерам-нуворишам, почти никогда не приходит в голову совершить путешествие в любой из агрикультурных штатов на западе или на юге, где светловолосых красоток — дюжина на десять центов. Ну, конечно же, девушка из глухомани не имеет образования, хорошего воспитания, не может быть породистой, и так далее. С другой стороны, Джульен встречался, и иногда спал, с некоторым числом потенциальных актрис и моделей, базирующихся в Нью-Йорке, блондинистых и не очень, и ни одна из них, вроде бы, не обещала стать новой Мадам Кюри, так что…
      В общем, так. Девять тысяч, плюс ее нужно найти, плюс она должна согласиться на его романтическое предложение.
      Возвращаясь в кафе, он заприметил двух женщин, которые, пока он отлучался, приземлились у столика ближе к стойке. Обе были блондинки (Джульен ухмыльнулся). Одна из них была высокая и худая, с изящными запястьями и холодными голубыми глазами; другая маленькая, тонкая и очень живая, хотя живость ее в данный момент не слишком проявлялась — было утро, рано. Обе, кажется, накачивались кофеином перед работой. Знакомо.
      Подчиняясь импульсу, Джульен снова встал и подошел к их столику.
      — Приветствую, — сказал он.
      Обе девушки подняли головы и посмотрели на него, будто не видели его раньше. Джульен знал, что они его заметили, и, возможно, даже обсудили. Почему нет? Огненно-рыжие волосы затянуты в хвост; очень правильные черты лица; высок, крепко сбит.
      — Я хотел бы кое-что вам предложить, — продолжал он на своем с легким акцентом французском. — Вы не против, если я ненадолго к вам присоединюсь?
      Миниатюрная улыбнулась, делая пригласительный жест, а высокой девушке гость не понравился. С раздражением Джульен узнал в ней тип человека, которого нужно убеждать, что все в порядке и в пределах нормы, знакомо и безопасно, перед тем, как делать следующий шаг. Он пожалел, что вообще к ним подошел. Именно высокая изначально его и привлекла. И все-таки он продолжил:
      — Меня зовут Джульен. А вас?
      — Паскаль, — сказала высокая, помолчав.
      — А я Бетти, — призналась стыдливо миниатюрная, глядя вниз и делая ударение, в галльской манере, на втором слоге своего имени.
      Джульен закурил.
      — Вот что, Паскаль и Бетти, — сказал он властным голосом. — Я здесь проездом. Завтра мне уезжать. Если кто-то из вас двоих, или вы обе вместе, хотели бы подняться ко мне в номер отеля и иметь хороший секс — добро пожаловать. После этого вам не нужно будет со мною больше встречаться. Я хороший, нежный, внимательный любовник, и я вижу, что обе вы можете быть хорошими и внимательными в той же степени, что и я. — Он посмотрел на небо, будто заметил в нем что-то необычное. Невольно обе девушки тоже посмотрели вверх. — Школы все равно сегодня нет, — добавил Джульен, используя одну из своих любимых личных шуток, — а «Отверженных» вы уже видели.
      Возникла пауза.
      — Никаких шансов, — небрежно сказала Паскаль. — Сожалею. Может в другой раз.
      — Сожалею, — сказала Бетти, улыбаясь доброй и, как показалось Джульену, действительно полной сожаления улыбкой.
      — Что ж. Я думал — просто спрошу. А вдруг.
      Он вернулся к своему столику, сунул десять евро под пепельницу, закинул потертый свой рюкзак за плечо, и ушел.
      — Вот же наглый тип, — сказала высокая Паскаль, пробуя кофе преувеличенно-самодовольно.
      — Да, наглый, — согласилась Бетти. — И все-таки, почему мы ему отказали?
      Паскаль посмотрела на нее удивленно.
      — Нечего на меня так смотреть! — резко сказала Бетти. — Вот, например, сегодня вечером ты встретишься со своим тупым небритым репатриантом, а я просто буду сидеть перед [непеч. ] телевизором в моей дыре, размышляя о кривоногом водопроводчике, который меня бросил шесть месяцев назад. И вдруг является огромный красивый викинг, или кто он там был, улыбки да веснушки, который мог бы тебя [непеч. ] часами, и облизывать всю, и прижимать тебя к груди, и он предлагает тебе приятно провести время — для разнообразия. И ты его гонишь. Прости, но лично мне кажется, что мы сделали ужасную глупость только что.
      — Ну и почему бы тебе сейчас за ним не побежать? — спросила Паскаль, осерчав.
      — А я так и сделаю, — ответила миниатюрная Бетти, вставая.
      — Тебе же на работу нужно, — напомнила ей не верящая своим глазам и ушам Паскаль.
      — А я завтра пойду, — сказала ей Бетти. — Они переживут как-нибудь без меня один день. Смею сказать, они и без тебя бы как-нибудь управились. Идешь?
      — Ты с ума сошла. Нет, конечно.
      — Тебе же хуже.
      Бетти перебежала улицу, повернула за угол, и исчезла. Паскаль захотелось побежать за ней. Ее внутренняя борьба в этот момент достойна была усердного пера Флобера. Спина ее покрылась влагой. Она покачала головой, расплатилась, пересекла улицу и чуть не заскочила за тот же угол, за которым минуту назад исчезла подруга. Она круто повернула назад и медленно пошла в противоположном направлении. Вынула сигарету из пачки и долго не могла прикурить. В этот момент к остановке очень удачно подъехал автобус. Выбросив сигарету, она добежала до него и прыгнула в дверь. Автобус задрожал, напрягся, перекатился, гремя, через колдобину, и уехал, унося с собой Паскаль. Она вздохнула: с грустью, с горечью, с облегчением — все это одновременно.
      Бетти пришлось добежать до следующего угла и посмотреть направо и налево, пока она не увидела наконец Джульена. Большой рыжий разговаривал с продавцом фруктов. Она подошла и встала рядом, а он продолжал обсуждать качество продаваемого лавочкой на своем медленном, осторожном французском. Ей пришлось дотронуться до его руки, чтобы обратить на себя внимание.
      — А, это ты, — сказал он. — Как дела.
      — Дела хорошо, — сказала она. — А твои как?
      — В разумных пределах. Спасибо.
      — Я подумала над твоим предложением, — выпалила она. — Мне оно начало нравиться.
      — Я тоже над ним подумал, — сказал он. — И мне оно разонравилось. Прими мои извинения.
      — Что ты имеешь в виду? — все, что она могла сказать. Ей нужно было время, чтобы придумать что-то более умное.
      — Так себе идея, — признался он. — Твоя подруга права. Я себя вел как последний [непеч.].
      — Ты вот что… — сказала она.
      — Мне очень жаль.
      — Ты вот что, — повторила она, сердясь и теряя терпение, — ты, боров, [непеч. ]…
      Он улыбнулся. Ее голова едва доставала ему до солнечного сплетения.
      — Я из-за тебя опоздала на автобус, — сказала она ему. — Это почти равносильно пропуску всего рабочего дня. Не кажется ли тебе, что я заслуживаю большего, чем глупые психологические игры? Я уверена что ты не шутил, когда на нас навалился. Следовало дать мне время подумать, вот и все.
      — Извини, хорошо? — он повысил голос, и его американский акцент стал очевиден. Он не знал как по-французски будет его любимое библейское «вот». Он остановился на — А ну слушай меня! Я совершил ошибку. Поняла? Ошибку. Что ты хочешь, чтобы я сделал — на колени встал, прощения попросил?
      — Я хочу, чтобы ты взял меня с собой в свой отель. Слушай, ты, [непеч. ], либо мы идем [непеч. ], либо ты самый худший подонок из всех, кого я когда-либо встречала и, смею тебя уверить, я встречала в своей жизни много подонков. У меня стезя такая.
      — Сколько тебе лет?
      — Двадцать восемь. Что еще ты хочешь узнать про меня? Группу крови?

III.

      Ну, по крайней мере ему удалось расслабиться — не очень честно, но с большой отдачей воспользовавшись слабостью очень интересной молодой женщины.
      Время — без четверти полдень. Он решил, что не поедет на публичном транспорте. Хорошо бы было сейчас выпить, а только Джульен не хотел затуманивать себе мозги. Хотелось чистого восприятия.
      Иди же.
      И он пошел.
      Он дошел до угла, повернул, дошел до конца квартала и понял, что идти нужно в противоположном направлении.
      Ему показалось странным большое количество несчастных лиц кругом. Вдруг, ни с того, ни с сего. Наличествовали пешеходы, посетители полудюжины кафе в квартале, одинокий клошар под деревом на юго-западном углу сквера, водители и пассажиры ползущих мимо машин. Все они выглядели невероятно, жутко скучающими. Те, кто помоложе, находили какое-то утешение в возможности надеяться на что-то, но люди старше двадцати — им, казалось, уже нельзя помочь. Женатые пары смирились с судьбой; недавно начатые романы демонстрировали все признаки унылого компромисса; одиночки, мужчины и женщины, делали заученные движения. Межрасовые связи давно утратили ауру новшества и пьянящей опасности. Изредка попадающиеся гомосексуальные пары выглядели уставшими от постоянного вымученного бросания вызова обществу. Те же, кто присутствовал здесь не по причине любовных действий — водители грузовиков, водопроводчики, официанты, фермеры, государственные служащие, парикмахеры, неловко и неудобно одетые молодые предприниматели и предпринимательницы, ждущие больших дел — все они вид имели отстраненный и тоскливый.
      Интересно. Интересный, однако, мир мы создали, подумал Джульен, пробираясь сквозь толпу вдоль самой роскошной магистрали планеты, шикарной и наглой Шанз Элизе. Что ж, поселяне, клянусь Уиллом, Джорджем и Радьярдом — вы в этом сами виноваты. Раз вы меня не желаете — можете вечно гнить в своей примитивной скуке, а мне-то что! Я — я сейчас найду мою любимую и буду счастлив до самой смерти, и даже, возможно, после смерти. Я — не вы, мне никогда скучно не бывает. Я вам покажу, скоты неблагодарные.
      Давка была дичайшая. Полицейские машины перекрыли авеню. Времени было — час тридцать, но никто в этой толпе не выглядел так, будто он просто вышел на ланч и сейчас вернется на рабочее место. По мере приближения к Центру, убежденность Джульена, что он сразу найдет свою любовь начала быстро таять. За сто ярдов от входа оставалась только едва теплящаяся надежда. Весь план был — сплошной абсурд.
      Она могла отказать мужу и не пойти на автосалон. Она могла сейчас прицениваться к шмоткам в каком-нибудь магазине, в трех кварталах, или в трех сотнях миль, отсюда. Она могла быть где угодно в Париже, где угодно в Европе, где угодно в мире. В Аргентине. В Китае. Статья в газете не упоминала лучшую половину индустриалиста вообще. В высших классах принято, и в низших тоже, уезжать куда-то без жены. В деловую поездку или в отпуск. В какой-то момент Джульен сильно заподозрил, что сходит с ума. Чтобы не начать разваливаться на составные прямо на этом месте, он напомнил себе что любовь и временное помешательство состоят в родстве; и что, иногда, безумным влюбленным везет.
      Четверо крупных мужчин в черных деловых костюмах сопровождали кого-то, перемещающегося в кресле-каталке, в десяти ярдах от входа в Центр. Раздвинув пару зевак, которым казалось удобным давать толпе обтекать их по сторонам, Джульен зашагал ко входу, но неожиданно что-то в его сознании велело ему замедлить шаги, не нестись на всех парах. Он замедлил и посмотрел через плечо. Бугаи в костюмах — все четверо блондины, и явно тевтонского происхождения — все еще наличествовали, идя в направлении Джульена и входа, оберегая данность в кресле-каталке. Опытные глаза прирожденного наблюдателя различили надменный вид — привычный, а не намеренный — римский нос, впалые щеки, слегка грустную улыбку, и ухоженные ногти соперника.
      Это был он — industrialiste. Жены важного человека нигде не было видно. В данный момент это было несущественно.
      Совершенно несущественно.
      Важный человек сделал знак одному из телохранителей, и, когда тот наклонился, что-то ему сказал. Телохранитель зашелся безудержным хохотом. Джульен, напряженный, взволнованный, смотрел внимательно. Ошибиться было невозможно — в веселии телохранителя не было и тени заискивания. В следующий момент телохранитель передал шутку коллегам, и двое из них дружно заржали; четвертый телохранитель, у которого очевидно не было чувства юмора, презрительно посмотрел на остальных.
      Джульен повел по сторонам одними глазами, по инерции. Он пал духом. Он снова посмотрел на соперника. Это неправильно, сказал он себе. Чудовищно, идиотически, непростительно неверно.
      Я подонок, подумал он. Я беспринципный, без смягчающих обстоятельств, отвратительный рыжий подонок. Я пользуюсь несчастьем других.
      Но, сказал он себе — я же не знал. Понятия не имел.
      А, да, правда, спросил он себя — так-таки ни малейшего понятия?
      Глупо, сказал он себе. Глупо и жестоко. Бесчеловечно. У тебя плохо с воображением. Так плохо, что Создателю понадобилось опуститься до твоего ничтожного уровня, чтобы показать тебе почему ты не прав. Позор.
      А что если, спросил он себя. Что если бы у меня не было давеча долгого полового акта… То бишь, что было бы, если бы я не [непеч. ] бы все мозги из этой французской крошки, что если бы я все это время думал только о том, как я ее буду раздевать… женщину моей жизни… впитывая ее запах… пожирая ее глазами… пришло бы мне в этом случае в голову, что существуют в мире пределы низости? А?
      Возьми себя в руки, сказал он себе. Сделай это сейчас, быстро, и иди. Иди отсюда. Иди. Иди же, сволочь. Иди.
      Он не мог.
      И она появилась. Она материализовалась, очевидно прямо из воздуха, рядом с креслом-каталкой. Темные волосы подстрижены очень коротко. Она пополнела, веснушки потеряли отчетливость, глаза сверкали, ямочки на щеках такие же умилительные, как раньше. Ее пальцы коснулись плеча ее мужа. Джульен почувствовал ужасную пустоту внутри. Колени задрожали. Муж повернулся и улыбнулся ей, и было в этой улыбке так много любви и нежности, такая вселенская была эта проклятая улыбка, что Джульену пришлось прикусить губу, и сильно. Зубы вошли в мясо, боль возникла, расширилась, засверлила в мозг. Чувствуя вкус собственной крови, он сделал шаг в сторону, пропуская одного из телохранителей — опасно близко, все они были в опасной близости от Джульена — и, оттолкнув итальянского туриста, который стал ругаться длинно и громко на ломаном тосканизированном французском, Джульен рванулся вперед, прочь от входа, прочь от толпы. Он перебежал Шанз Элизе, уходя, отклоняясь от пешеходов, а иногда толкая их, нырнул в переулок, и продолжал бежать.
      Травмированное колено пожаловалось, но он не обратил внимания. Оно опять пожаловалось. Когда он подбегал к Гранд Пале, колено пожаловалось почти вслух. Он перешел на быстрый шаг.
      Ведомый инерцией, гонимый сожалением, он перешел Мост Александра Третьего, повернул на восток, потащился по Бульвару Сен-Жермен, ища — что? Телефон? Открытый бар? В этих местах нет баров на мили вокруг, а что касается телефона — кому нужно звонить, когда ты вдруг понял, что никогда не будешь счастливым в любви? Друзьям? Родителям? Адвокату? Главнокомандующему? Типа, «Э… Извините, что я беспокою вас, господин Президент, но мне кажется, что я никогда не буду счастлив в любви, что мне делать? Да, пожалуйста, ваше личное мнение, если вам не трудно?» Джульен продолжал идти, разговаривая с собой и тяжело дыша. В конце концов он вытащил сигаретную пачку — и обнаружил, что сигареты кончились. Он выбросил пустую пачку.
      До него дошло, что он выражает беспорядочные свои мысли вслух. Он невесело засмеялся.
      Какого дьявола! Тысячи, может миллионы людей постоянно [непеч. ] чужих жен. Сам Джульен этим занимался, и немало. Человеку с миссией в жизни нетрудно соблазнить женщину, у которой скучный муж. Хорошо. Дальше. Еще тысячи людей уводят жен от мужей. Так. Джульен никогда такого не делал раньше. Меньше часа назад он хотел, и был твердо намерен, это сделать. Да. Но. Большинство людей не ведают, что творят. Их нельзя рассматривать, как несущих ответственность за свои поступки. Джульен знал, что делает. В конце концов, он был поэт и драматург, человек, способный читать в глазах людей их прошлые и будущие возможности. Он умел различать, когда и если ему нравилось, невидимые связи, соединяющие каждого человека с остальной Вселенной, и Вселенную с ее Создателем. Да. Джульен знал. Таким образом Джульен был полностью ответственен за свое поведение. Не то, чтобы в прошлом его это останавливало. А вот сегодня остановило. Помимо этого — разве она та женщина, которая ему нужна? Совершенно не его тип. Провинциальная. Балованная. Представьте себе — поэт живет с женщиной, которая едва понимает язык, на котором он пишет свои вирши! Абсурд. Женщина, привыкшая к комфорту и безопасности, принимающая отсутствие вульгарной уличной преступности как должное… женщина такого типа… начинает вдруг жить в… не в лучшем районе, скажем так… в Нью-Йорке. А? Ну и ну.
      Ты поступил правильно, друг мой, сказал себе Джульен. Я и понятия не имел, что ты на такое способен, но, что ж — поздравляю. А страдать — полезно. Помогает творчеству. Джин, правда, без всякого страдания обходится. Ну и что? Он умеет, а я нет. Вот и вся история. Да.
      Наконец слева по ходу обнаружился открытый бар, но Джульен прошел мимо.

ГЛАВA ДВЕНАДЦАТАЯ. ВЕНСКИЙ ФЕСТИВАЛЬ