Потомки рабов во всех странах сходны — менталитетом, манерами, характером. Естественный отбор и разница в классах продолжают свое пагубное дело. Но в Америке больше контрастов, чем в других странах — из-за, опять же, цвета кожи.
Популяцию детдомов во всех бывших рабовладельческих странах составляют именно потомки рабов. В Америке опять же контрастнее — почти все они черные. В России контраста меньше. Посему бездетные белые американские пары, в виду дурости своей, предпочитают усыновлять именно обитателей русских детдомов. И даже становятся в очередь и платят несусветные деньги, хотя могли бы усыновить черного мальчика или девочку из местных бесплатно.
Потомок русских крепостных может, при определенных личных качествах, перейти в другое сословие, ибо, несмотря на простецкие черты лица, все же имеет белый цвет кожи — а мало ли бывает простецких лиц среди других сословий!
Черные же американцы в этом смысле — обречены. Возможно, на много еще поколений вперед. Они могут быть интеллигентными, рафинированными, или богатыми — это никого не волнует. Цвет кожи свидетельствует о происхождении.
Но, может, в ком-то проснется наконец чувство сострадания, и возжелает он поменять местами потомков рабов и потомков хозяев?
Частично это уже произошло. И в Америке, и в России. Результаты пока что весьма неприглядные. Борьба за справедливость ни к чему другому никогда не ведет. Справедливости не бывает — бывает милосердие.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ДЕЛО О ПОМОЩИ
Томас Джефферсон не раз посещал Президента в резиденции, доходчиво и доверительно толкуя ему о помощи бывшим союзникам. Мол, они нынче (союзники) остро нуждаются — в еде, одежде, золоте и солдатах. Все это мы можем им дать, и будет это выглядеть, как будто мы им платим долг чести. Они, союзники, устроили у себя справедливую революцию, свергли тиранию, и за это вся Европа на них ополчилась. И кинулась их завоевывать. Возвращение долгов есть — хороший тон, господин Президент.
Вашингтон, поправляя парик с недовольным видом, отвечал дипломатично:
— Ты, Томми, не дури, знаешь ли. Ты хоть и государственный секретарь, а соображения у тебя никакого. Союзника нашего звали Луи Шестнадцатый. Действительно, он был верный союзник. И генерал Лафайетт был союзник и соратник, что и доказал на поле брани. А дружки твои в Париже оттяпали Луи Шестнадцатому башку на Гревской Площади! Это как же, достойное поведение, по твоему? А? Законного правителя — не сослали, не определили в простые граждане — а попросту убили! Без всякого закона, без приговора! Так вот — не будет этим гадам из мещанского сословия никакой помощи от нас — ни государственной, ни частной.
Почтенному собранию предлагается вычислить — был ли сей отказ мотивирован памятью об операции Черный Ястреб, или же государственными интересами, а то и собственно логикой рассуждений Президента.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. КОНСТИТУЦИЯ И РЕЛИГИЯ
Автором Конституции Соединенных Штатов считается Джеймз Мэдисон, хотя, конечно, места, где Джефферсон приложил руку, видны невооруженным взглядом. Также видно, что и где написано под непосредственным влиянием Бенджамина Франклина.
При составлении и принятии этого документа было очень много споров и драк, и, в общем, спорящие разделились на два лагеря — лагерь Томаса Джефферсона и лагерь Александра Гамильтона.
Гамильтон, не имеющий (по этой самой Конституции) права быть президентом США (поскольку родился вне страны, на островах), был федералист, сторонник сильной централизованной власти.
Джефферсон прочно стоял за самоуправление на местах.
Факт, который историки обычно обходят стороной — о формах правления спорили долго, и демократия вовсе не была безоговорочно принята, как лучшая форма. По одной версии, были даже предложения, серьезно обсуждавшиеся, создать конституционную монархию (с назначением Джорджа Вашингтона королем).
Тем не менее, Закон Земли Нашей (the Law of the Land) составлен был таким образом, чтобы государственную власть рассредоточить как можно надежнее (боялись возможного диктаторства и вмешательства власти в дела, которые ее не касаются). После многочисленных споров к Конституции были добавлены десять поправок (известные сегодня как Американский Билль о Правах).
Сегодня, когда упоминание Бога, молитва в школах, и так далее, разные умники называют «антиконституционными», неплохо вспомнить слова главного автора документа (кои слова
намеренно замалчиваются), произнесенные при принятии Конституции:
«We've staked the whole future of American civilization not on the power of government, far from it. We have staked the future of all our political institutions upon the capacity of each and all of us… to Govern ourselves according to the commandments of God. The future and success of America is not in this Constitution, but in the laws of God upon which this Constitution is founded».
«Мы доверили будущее американской цивилизации не власти правительства, вовсе нет. Мы доверили будущее всех наших политических институтов способностям всех и каждого… управлять собой в соответствии с заповедями Бога. Будущее и успех Америки не в Конституции, но в законах Божьих, на которых эта Конституция основана».
Некоторые из составителей и подписантов документа (в том числе Джефферсон) хотели заодно запретить, навсегда, любые политические партии. Не вышло. А жаль.
Конституция давала право голосовать на выборах всем белым мужчинам, достигшим восемнадцати лет, являющимся гражданами Америки, и имеющим собственность. Идея заключалась в том, что, мол, ежели умеешь управлять хозяйством настолько, что собственность не растерял, то и в управление страной вполне годишься. Уже тогда такая постановка вопроса вызвала массу протестов.
Первым Президентом стал Джордж Вашингтон, не принадлежащий ни к какой политической партии. Его выбрали и на второй срок. В третий раз Вашингтон, не баллотируясь, все равно набрал (возможно по инерции) два процента от общего количества голосов. Вторым Президентом стал Джон Адамс, а третьим Томас Джефферсон. С приходом к власти Джефферсона начались в стране весьма интересные и познавательные события. Но это уже другая история.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. ТОММИ
На сегодняшний день Томас Джефферсон — самая незаурядная личность в американской политике. Ван Берен был барин, Бьюкенана и Линкольна подталкивали стихийные события, Франклину Делано Рузвельту помогала создавшаяся сама собой абсурдность обстановки, Кеннеди сделали рекламу газетчики. Джефферсон стоит особняком. Он сам по себе. Он личность вне зависимости от обстановки.
Джефферсон был рабовладельцем, уроженцем штата Вирджиния, на стыке Севера и Юга, самого неуемного штата Америки.
Влюбленный без памяти в свою рабыню (на четверть черную, на три четверти белую, по слухам — необыкновенной красоты), начал с ней роман, когда ей было всего четырнадцать лет. Впрочем, может, она рано повзрослела. Так или иначе, в Париже у нее были большие возможности, но она осталась Джефферсону верна. Очевидно, тоже любила. У них было множество детей. Также у него, Джефферсона, было множество детей от законной супруги. Не помню, сколько. Многочисленные потомки Джефферсона, белые и черные, шляются по миру до сих пор и везде, где они появляются, начинается брожение умов.
Победив на выборах, Джефферсон занялся наконец политикой. До этого он занимался только идеологией и эпикурейством.
Было начало девятнадцатого века. Огромные территории Луизианы (тогдашняя Луизиана — это не сегодняшний штат — названная так в честь Людовика Четырнадцатого, Луизиана представляла собой земли от Мексиканского Залива до границы с Канадой, четверть сегодняшней Америки) принадлежали когда-то Испании, и только что по договору отошли ко Франции. Американский посол в Европе пытался вывести испанцев и Наполеона на чистую воду, но они договор отрицали. При этом на территории Луизианы стоял полумиллионный французский контингент, а испанцы всерьез занялись Мексикой.
Когда Наполеон говорил о власти над миром, он не трепался — он имел это в виду.
Территория была нужна также и Джефферсону. И испанцам. И даже англичанам. Территория вдоль Миссиссиппи — плодородная неразработанная земля, невиданное нигде в мире речное сообщение, хлопок, и так далее.
Джефферсон терпеть не мог военные конфликты. Они отвлекали его от его эпикурейских занятий. Поэтому вместо того, чтобы объявлять войну, он просто послал к Наполеону посла, прорепетировав с ним текст. Экспансия началась мирным путем.
Джефферсон безусловно учел к этому моменту — положение Наполеона, завязшего в полудюжине европейских конфликтов, а также отсутствие у Наполеона чувства юмора. Он рассчитал, и весьма правильно (как оказалось), что Наполеон примет шутку всерьез.
Посол Джефферсона сказал буквально следующее:
— Ваше величество! В данный момент в Луизиане находятся не то триста, не то четыреста тысяч ваших многоуважаемых солдатен. Вивь ля Франс. Завтра, вивь ля Франс, мы можем послать туда четыре миллиона штыков. Вивь ля Франс. Американского производства. Вивь ля Франс. Двадцать миллионов долларов — окей?
— Двадцать миллионов — за что? — спросил Наполеон, держа, по привычке, руку за обшлагом сюртука.
— А за Луизиану, — ответил посол. — Такая земля. Речка там еще течет широкая такая. Вивь ля Франс и вивь лично вы, ваше императорское величество.
Сказав свое любимое (если верить историкам) слово — merde!… — Наполеон согласился.
С этого момента стал стремительно расти город под названием Новый Орлеан. По слухам, безусловно пустячным, но интересным, именно туда привезли похищенного со Святой Елены Наполеона. На доме даже табличка висит. На первом этаже бар. Я там пивал, пивал бордо. Очень даже неплохое бордо. И везде гравюры с портретами Наполеона.
Отработав президентом два срока, Джефферсон ушел на пенсию и заделался обыкновенным фермером. Он сказал много чего интересного в жизни. Ему приписывается (вроде бы) изречение — Французы хотят для себя американских законов, но у них нет для этого американских граждан. Это легенда. Может было, а может нет.
Не легенда — это изречение из его уже фермерской жизни в Вирджинии:
— Если мы будем спрашивать у федеральных властей в Вашингтоне, когда и как нам сеять, и когда собирать урожай, мы завтра останемся без хлеба.
Возлюбленную Салли он освободил — в завещании. Типа, мне лучше знать, и тебе, и мне спокойнее, если ты будешь моей рабой, пока я жив. А то мало ли что в головушку твою буйную тебе взбредет, дура.
Джефферсон оставил неимоверное количество заметок и эссе — обо всем на свете. О гражданственности, о Конституции, об истории, о христианстве, о рабовладении, о белых и черных (к последним относился по-отечески и свысока, но отдавал себе отчет в неправомерности и неправомочности именно принижения черной расы).
Собственно рабовладение здесь не причем. За пять лет до рождения Джефферсона раб в Америке, как и во всех других странах, кроме тех, где рабовладение (серфы, крепостные, и т. д.) было запрещено — вполне мог быть белым. Этот факт обходится историками.
При этом удивительно, что до сих пор не цензурирован в этом смысле роман Роберта Луиса Стивенсона «Похищенный». Действие романа происходит в 1760-х (кажется) годах, героя (наследника, у которого дядя отобрал наследие и статус) везут в Америку — продавать в рабство.
К этому прибавим забавность ситуации. В
какуюАмерику его везут?
Оченьвозможно, что не в Соединенные Штаты, но в еще не присоединенные территории Луизианы. Испано-французские.
По выходе Джефферсона в отставку и переезде в Вирджинию, последующая администрация обнаружила, что Белый Дом должен десять тысяч долларов за бордо! (Уж не знаю я, запутался, сколько это на сегодняшние деньги, но, очевидно, умопомрачительная сумма, учитывая, что подоходного налога на простых граждан тогда не было).
Забавен пассаж из эссе Джефферсона, где он упоминает черных, сегодня все черные радикалы его приводят в доказательство гадства белых людей вообще. Написано там более или менее следующее:
«Черные не заливаются краской и не бледнеют при изменении внутренних чувств, и это — бедность выражения лица, в то время как у белых эти изменения цвета прекрасны в художественном смысле. Черные много секреций выделяют через поры кожи, намного больше, чем белые, поэтому от них сильно пахнет. Черные очень любят предаваться бездумным праздненствам, в которых не участвует мысль. Очень суеверны. В опасных ситуациях, в бою, например, черные не менее смелы, чем белые, но это просто потому, что не могут себе представить последствий своей смелости, им не хватает воображения».
* * *
Население Соединенных Штатов во время Войны За Независимость (она же — Революция) — год 1775-й — около пяти миллионов.
Население Соединенных Штатов во время президенства Джефферсона — около четырнадцати миллионов.
Население России в это же время — около двадцати четырех миллионов.
Население Франции (кажется, точно не помню) около двадцати пяти миллионов.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. ВОЙНА Г-НА МЭДИСОНА
В 1812-м году началась наконец Самая Первая Мировая Война. Не Первая, а Самая Первая. Опять Джордж Третий и, как это у Байрона:
In my hot youth, when George the Third was king…
Эдгару По было три года, Вашингтону Ирвингу (фонтан литературных сюжетов, которые потом заимствовали у него все, кому не лень, во всем мире) двадцать девять, а мир был занят войной. Воевали все подряд, со всеми подряд.
Президент Джеймз Мэдисон, официальный автор Конституции, не был занят в военных конфликтах, и это его угнетало. Зубоскалившие по этому поводу как раз и придумали, что конфликт с Англией именно из-за этого и был учрежден. И называли войну 1812-ого года «Войной г-на Мэдисона». Мэдисону сие было неприятно. Возможно также неприятно ему было, что жена его пользуется бульшей популярностью, чем он сам.
Долли Мэдисон была дама забавная, смешливая, простых нравов. Вешала веревки поперек главной гостиной Белого Дома и сушила на них белье. Принимала у себя всех подряд, ездила ко всем подряд — в общем, была народная любимица.
Правда, Мэдисон был, помимо всего прочего, человек умный. А это всегда приятно.
Британский Парламент, чтобы не сидеть без дела, издал некие Указы Совета, запрещавшие частично всяким посторонним кораблям мотаться по Атлантике туда-сюда без особой грамоты с печатью. Указы подписали, ратифицировали, положили под сукно, и тут же о них забыли. Американский Конгресс решил, что это против них написано. Мэдисон выступил с речью. Было решено объявить англичанам войну. И объявили.
Англичане ужасно обиделись, снарядили несколько флотилий, и поехали присоединять Америку обратно. Сперва было весело. Потом война затянулась и стало грустно. Потом конфликт усилился. Все Восточное Побережье было блокировано, свежая флотилия под предводительством адмирала Кокберна прибыла в Чесапикский Залив. Вашингтон был эвакуирован. Англичане вошли в город, постреляв в окрестностях и уложив нескольких фермеров, а в городе — накидав в пустые здания факелов. В том числе — сожгли к свиньям пустующий Белый Дом. В Бостоне и Чарльзтоне американцы держали оборону. Новый Орлеан был взят, и англичане под шумок собирались оставить его себе вне зависимости от исхода конфликта. Противостояние затянулось. Через три года был подписан мир, в Бельгии, между Англией и Америкой, но вплоть до ратификации военные действия прекращать никто не собирался, а также не собирались отдавать Новый Орлеан.
Здесь вступает в дело Андрю Джексон — авантюрист, проходимец, карьерист, дуэлянт, остроумец, мыслитель, неуемный и неудержимый. Тощий — камзол на нем болтается как на вешалке. Сын иммигрантов — ирландца и шотландки. Но — уроженец Юга, и истый южанин по воспитанию и темпераменту. Родившийся в избе-срубе.
В свое время стал сожительствовать с женщиной, которую вроде бы бросил муж. Потом муж умер, и Джексон на своей даме женился. Но был очень чувствителен к скабрезным шуткам по этому поводу. И однажды с кем-то сильно поспорил. С человеком по имени Дикенсон. И вызвал Дикенсона на дуэль. У Дикенсона была репутация лучшего стрелка всех штатов Юга. Выбор оружия был за ним, и Дикенсон выбрал пистолеты.
Им пришлось пересечь границу штата (вот не помню! — Миссури или Теннесси?), поскольку в данном штате дуэли были запрещены, а в соседнем нет. Рано утром противники стали в позицию и получили сигнал стрелять. Дикенсон прицелился, выстрелил, и попал. Говорят, Джексона спасла пуговица и худоба. Пальто на нем болталось, создавая дополнительную защиту от пули, а пуля угодила в бронзовую пуговицу. Прошла через пальто, сломала два ребра, и застряла где-то возле сердца. Также говорят, что вытащить ее (в то время) было невозможно, и Джексон так с ней и проходил всю жизнь. В общем, Джексон схватился левой рукой за грудь. А правой поднял пистолет. Дикенсон отступил на шаг, ошарашенный, и сказал — как! я, что, промахнулся? Ему указали, что нужно встать обратно к отметке. Он пожал плечами непринужденно, сделал шаг вперед, и скрестил руки на груди, не бросая пистолет. Джексон прошил его выстрелом насквозь. К вечеру Дикенсон умер. А Джексон провалялся неизвестно сколько времени в бреду и горячке, но выздоровел и пошел в гору.
Был очень красноречив. Умел вести за собой людей. Много читал. Неплохо разбирался в истории. Любил острить.
В битве за Новый Орлеан, длившейся два месяца, участвовало очень много разношерстого народа, в том числе из меньшинств. На стороне англичан участвовали черные солдаты с Джамайки, а также луизианские черные рабы, которым за участие обещали свободу. На стороне Джексона участвовали свободные луизианские негры, некоторые из которых имели рабов. С обеих сторон участвовали индейцы. Участвовали и армия и флот. Восьмого января состоялась решительная баталия, в которой генерал Джексон, имея вдвое меньший контингент, прошел по англичанам катком.
В Новом Орлеане по этому поводу сделались смешанные чувства. Половина города превозносила Джексона, другая половина ненавидела.
Так или иначе, на главной площади, перед собором Святого Людовика, Джексону поставили конный памятник, в бронзе, на солидном пьедестале (к этому пьедесталу мы еще вернемся — через пятьдесят лет).
Цивилизованный мир явно устал от войны. Хотелось роскоши, беззаботных развлечений, цветов, шампанского. Следующий президент, Монро, автор «Доктрины Монро» обманул надежды Хенри Клея, который рассчитывал стать министром иностранных дел. Назначил вместо него Джона Квинси Адамса, сына второго президента Америки (и будущего президента! — у Бушей были предшественники). Жена Монро, Элизабет — светская дама, предпочитающая проживать в Париже. Белый Дом отстраивается и модернизируется, и обставляется парижской мебелью. Инаугурационный бал дается такой роскошный, что самому Монро становится стыдно (а жена радуется). Помимо этого, Элизабет Монро привозит из Европы титул «Американской Красавицы», и Монро тайно ревнует.
Наполеон торчит на Святой Елене. Российская Империя вступает в свои права, как «Жандарм Европы». Правит Британия морями.
Во время войны рождаются, в одном и том же году, в Италии и Германии, Верди и Вагнер. Четверка оперных театров в Новом Орлеане ждет зрелости этих двух композиторов. Но увы, увы… Новый Орлеан
оченьхочет быть культурной столицей обеих Америк. Увы.
Здесь начинает, хоть и с большим запозданием, действовать исторический закон отношений севера и юга, единый для всего мира.
Север — культурный богатый центр, оплот и так далее. Но собственно культуру страны создают (почти всегда) приехавшие на север южные провинциалы с комплексом неполноценности. Они рождаются и растут на своем юге, где они никому не нужны. Оказываются востребованными на севере. После чего юг их канонизирует.
Именно с этого времени, с Доктрины Монро, с разделения на индустриальный Север, агрикультурный Юг, и плохо разведанный Запад, начинается великое противостояние Севера и Юга. Оно не окончено до сих пор. Перемирие подписано — но никем не признано.
Война Англии и Америки 1812-ого года известна еще одним интересным эпизодом.
В 1750-м году в Англии родился некто Джон Стаффорд Смит, ставший впоследствии церковным органистом, композитором, и коллекционером рукописей Иоганна Себастьяна Баха. Еще подростком Смит вступил в лондонский клуб музыкантов-любителей, называвшийся «Анакреоническое Общество» (по ассоциации с придворным поэтом древней Эллады Анакреоном). Общество решило написать что-то вроде символической застольной для себя, и Смиту было поручено заняться музыкальной частью. Напомню, что Моцарт-младший (который Вольфганг Амадеус) родился на шесть лет позже Смита и во время оно под стол пешком ходил (ну, хорошо, гастролировал с отцом по Европе, играл на роялях с завязанными глазами, и так далее, но до музыкальной блистательности было все еще очень далеко). Смит, обожавший Баха, вдохновлялся музыкой этого композитора, а также шотландскими напевами, да и Генелем тоже не пренебрегал. И ему удалось сочинить весьма красивую, стильную мелодию, трудноватую для исполнения. Стихи написал президент клуба Ральф Томлисон.
Песня вошла в большую моду и распевалась всей Англией, и всеми колониями, очень долгое время.
В сентябре 1814-ого года (война все еще была в полном разгаре), тридцатипятилетний американский адвокат (и поэт-любитель) по имени Франсис Кей плыл в Балтимор на шхуне с белым переговорным флагом. Цель его была — добиться освобождения Уильяма Бинза, пожилого, любимого в округе Верхнего Марлборо, доктора и друга Кея, которого оккупировавшие Вашингтон англичане взяли в плен, и который обвинялся ими в укрывании английских дезертиров. Кей прибыл на флагманский корабль англичан и участвовал там в корабельном обеде с генералом Робертом Россом и адмиралом Александром Кокрейном — в то время как те обсуждали военные планы. Сперва генерал и адмирал отказывались отпускать доктора, но после того, как Кей показал им письма, написанные английскими ранеными пленными, хвалившими Беанза и других американцев за доброе отношение к ним, пленным, отношение, согласились.
Чтобы Кей не разгласил сведений о надвигающейся баталии, которая обсуждалась за обедом, его оставили на флагманском судне до предполагаемого конца сражения. Перед самым сражением его перевезли обратно на его шхуну, стоявшую позади строя фрегатов и не имеющую возможности пройти к берегу. С него взяли честное слово, что он не попытается бежать. В семь утра британский флот атаковал форт МакХенри, и атака эта положила начало Сражению при Балтиморе. Обстрел форта продолжался весь день и вечер, и кончился далеко за полночь. В рассветных лучах Кей, вглядываясь в берег, увидел упрямо развевающийся над фортом американский флаг.
Прибыв на берег, Кей в патриотическом порыве написал четыре станзы под названием «Защита Форта МакХенри». Впоследствии муж его сестры, прочтя стихотворение, заметил, что оно более или менее укладывается, с некоторыми натяжками, в музыку песни «Анакреонического Общества», все еще известной в англоязычных странах. Стихи отнесли в типографию и напечтали без подписи, в Балтиморе, через три дня после сражения. В газете, напечатавшей стихи, указывалось, что их можно петь на известную всем мелодию. Несколько газет в других штатах перепечатали текст с такой же пометкой, а Томас Карр, владелец музыкального магазина в Балтиморе, опубликовал слова вместе с партитурой, заменив при этом название на «Звездами Усыпанное Знамя». В этом виде песня стала популярной с легкой руки балтиморского актера Фердинанда Дуранга, спевшего ее в таверне.
Через сто шестнадцать лет песню эту официально объявили национальным гимном Соединенных Штатов Америки.
Дословный перевод первого куплета (который в основном и исполняется) такой:
О скажи, видишь ли ты
В ранних лучах рассвета
То, чему так гордо мы салютовали
В последних отблесках сумерек,
Чьи широкие полосы и яркие звезды
Сквозь яростный бой
На который мы смотрели из-за валов
Так великолепно струились на ветру?
И красное зарево ракет,
И бомбы, разрывающиеся в воздухе
Всю ночь давали нам знать,
Что не исчез наш флаг.
О скажи, это звездами усыпанное знамя развевается ли все еще
Над землею свободных и родиной храбрых?
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. К ВОПРОСУ О ДЕМОГРАФИИ
В эпоху президентства Джефферсона был принят федеральный закон, запрещающий ввоз в страну рабов — во всех штатах, по нескольким причинам. Во-первых — неприлично. Во-вторых (по мысли Джефферсона) — рабство вообще грех, и должно сойти на нет само собой в скором времени. В третьих, и чуть ли не в главных — в то время, когда в Карибском Регионе ввоз рабов был обусловлен тем, что они там плохо плодились и быстро умирали, в Соединенных Штатах черное население стремительно росло.
В начале девятнадцатого века борьба женщин за равноправие стала модной темой. В частности, сама Долли Мэдисон была феминистка, суфражистка, и так далее.
Дело, правда, не в этом. А в том, что за всеми этими политическими ходами, которые больше всего привлекали внимание, в Америке стартовал интересный процесс, который сперва и не заметили даже толком.
В страну начали прибывать иммигранты из Германии и Ирландии. Поток то увеличивался, то сходил на нет, то вдруг бурно разрастался. Принято выделять две больших немецких волны и две ирландских, но это очень условно.
Ирландцы дали Америке ее литературу, как в ранние века, но и в обсуждаемое время тоже, дали литературу Англии. Честно говоря, если покопаться, может и еще какой-нибудь стране они ее дали. В талантливых литераторах любой страны следует подозревать ирландские корни. Ирландцы очень остроумно умеют говорить, и также остроумно иногда пишут. А темы у них преимущественно глобальные. Существует американский анекдот — Зачем Бог изобрел виски? Чтобы ирландцы не захватили власть над миром.
А с немцами совсем интересно. В данный момент этнические немцы — самая большая этническая группа США, впереди англосаксов. Но и это не очень важно, а важно вот что. В Германии наличествовало крепостное право. Европу раздирали войны, политические конфликты, очень высокие по этому поводу налоги, привязки к земле крестьян, наследие язычества и междоусобиц, и прочая и прочая. В Америке ничего этого не было. Америка — очень большая страна. Земля (учитывая территории, приобретенные Джефферсоном, да и Восточное Побережье тоже) — огромна, и стоит гроши, хоть купить, хоть в аренду, хоть в аренду с правом покупки в дальнейшем. Помимо этого, права на эту землю, легально полученные, охраняются впоследствии законом, который в Америке, благодаря этике пилигримов, чтут, и произвол не допускается даже со стороны федеральных властей. Религиозные убеждения не преследуются. Северных немцев, католиков, больше никто не будет ненавидеть и притеснять. Южных немцев, лютеран, тоже. Представители самой работящей нации на земле почувствовали свободу и вцепились в нее и в землю стальной немецкой хваткой. И стали строить фермы и обхаживать участки. И за два десятилетия подняли американское сельское хозяйство на невиданную, беспрецедентную высоту. К тому же помогала сама земля — самая благодатная на планете. О недоедании вне городов забыли начисто. В городах иногда в дело вмешивалась индустрия, и даже политика, но и там жили сносно. Даже в пик индустрии.
Нищенствующий Джек Лондон в молодости — нуждался очень сильно, ел всякую гадость, одевался плохо, жил в каморке. Но — каморка была своя. А на пропитание он зарабатывал себе так — на три месяца в году уходил в море матросом. Остальные девять месяцев жил в каморке и занимался самообразованием. И пытался писать. В Европе это было — совершенно невозможно, ни в каком году, ни в каком веке.
Впоследствии разбогатевшие немецкие фермеры посылали детей учиться в престижные университеты, и дети эти занялись и строительством. Заодно. А уж когда немцы строят — то строят. На века.
Одновременно с этим шел негативный процесс — мобильное население Америки, постоянно перемещающееся с места на место, любило моду и не любила старое. Это переросло в манию. Каждый ухарь, прикупивший себе особняк, считал своим долгом его непременно перестроить на современный лад. Так погибло, почти полностью, уникальное колониальное барокко.
В это же время начал стремительно разрастаться и отстраиваться главный город Нового Света — Нью-Йорк. Аристократия постепенно покидала Филадельфию. Снобистский Бостон оставался академическим, но потерял статус культурного центра. Чикаго был весь деревянный и глупый. Новый Орлеан очень сопротивлялся растущему влиянию Нью-Йорка, но его давили тарифами (что и привело, отчасти, к Гражданской Войне). А сам Нью-Йорк рос, ширился, хорошел, и к середине века уже никто не сомневался, где настоящая столица страны. Вашингтон — всего лишь Камелот, или разросшийся административно Версаль. Чтобы городу приобрести статус главного, ему нужно стать привлекательным для всех слоев общества. Нью-Йорк стал.
Стену, охранявшую южную оконечность — сердце города — от набегов индейцев, давно снесли, теперь она была уже не стена, но Улица Стены, впоследствии знаменитая Уолл Стрит. В западном ее конце высилась, и высится по сей день, Троицкая Церковь, вокруг которой и строился город, как Париж вокруг Нотр Дама. Чудо техники и архитектуры — канал, входящий на милю в городской массив, засыпали, и он стал просто — Улица Воды. Город вышел за изначальные свои пределы. Холмы к северо-западу срыли, фермы убрали, появились фешенебельные улицы, сегодняшний Гринич Вилледж. По типу Пляс де Вож, бывшей Рояль, разбили огромный сквер (Сквер Вашингтона) и от него на север потянулась Пятая Авеню. И от южной оконечности острова Манхеттен, диагонально вверх пролегла другая улица, ставшая вскоре знаменитой — Бродвей.
И, как в любой другой культурный центр, в город стали со всех концов света съезжаться люди — ремесленники, искатели счастья и приключений, и, конечно же, богема.
