ДМИТРИЙ РОМАНОВСКИЙ
      ЧЕСТЬ ИМЕЮ ПРЕДСТАВИТЬ - АННА КАРЕНИНА
      Повесть
      ...И вдруг, вспомнив о раздавленном человеке в день ее первой встречи с Вронским, она поняла, что ей надо делать. Быстрым, легким шагом спустившись по ступенькам, которые шли от водокачки к рельсам, она остановилась подле вплоть мимо ее проходящего поезда...
      "Туда! - говорила она себе, глядя в тень вагона, на смешанный с углем песок, которым были засыпаны шпалы, - туда, на самую середину, и я накажу его и избавлюсь от всех и от себя".
      Она хотела упасть под поравнявшийся с ней серединою первый вагон. Но красный мешочек, который она стала снимать с руки, задержал ее, и было уже поздно: середина миновала ее. Надо было ждать следующего вагона. Чувство, подобное тому, которое она испытывала, когда, купаясь, готовилась войти в воду, охватило ее, и она перекрестилась. Привычный жест крестного знамения вызвал в душе ее целый ряд девичьих и детских воспоминаний, и вдруг мрак, покрывавший для нее все, разорвался, и жизнь предстала ей на мгновение со всеми ее светлыми прошедшими радостями. Но она не спускала глаз с колес подходящего второго вагона. И ровно в ту минуту, как середина между колесами поравнялась с нею, она откинула красный мешочек и, вжав в плечи голову, упала под вагон на руки и легким движением, как бы готовясь тотчас же встать, опустилась на колена. И в то же мгновение она ужаснулась тому, что делала. "Где я? Что я делаю? Зачем?" Она хотела подняться, откинуться; но что-то огромное, неумолимое толкнуло ее в голову и потащило за спину. "Господи, прости мне все!" проговорила она, чувствуя невозможность борьбы...
      Когда Анна открыла глаза, она увидела себя в светлой комнате с гладким низким потолком. В первый момент Анна повторяла про себя полузабытые с детства молитвы, которые она еще разучивала с Сережей. Молитвы - монотонные, успокаивающие, символические причитания - это первое, что возникло у нее в голове, когда она стала приходить в сознание, но еще не могла открыть глаз. Теперь она видела эту странную, идеально чистую и пустую комнату и ничего не могла понять. Может быть, это Воздвиженское? Сейчас войдет Алексей и... Но он же поехал к матери... Княжна Сорокина. Пакет, поданный княжной из коляски. Последний визит к Долли. Там была Кити, подавшая ей в замешательстве руку... Потом станция Нижегородской дороги, поезд, платформа... Паровоз с тендером, первый вагон, середина второго вагона... Она упала на шпалы, присыпанные грязным песком... Где она? Опять мысль о Вронском. Сейчас он войдет и скажет... И тут ее сознание, медленно к ней возвращавшееся, ярко и явственно охватило все вокруг, как после крепкого, освежающего сна, и она с неопровержимой отчетливостью увидела серые, матово поблескивающие стены, ослепительно белый низкий потолок, широкое окно, за которым синело небо. Анна подогнула ноги, ухватилась за подлокотники кресла, в котором полулежала, и увидела это кресло; оно было странной формы и как бы создано специально для нее, так идеально повторяло оно линии ее тела. Анна провела рукой по своему платью, как бы желая удостовериться в реальности окружающего, поправила кружева, пробежала пальцами по растрепавшимся волосам, подоткнула шпильку, как-то странно с непривычной стороны заколотую, и вдруг поняла, что Вронский сюда не войдет. Она не знала почему, только знала, что не войдет. И знала, что это не Воздвиженское.
      Она встала, подошла к окну, чтобы хоть приблизительно узнать, где она. В окне она ничего не увидела, кроме зеленых крон деревьев. Прозрачная листва трзпетала на солнце.
      Анне ясно представилось все, что она видела в последние часы. Ненавистные молодые люди, бесцеремонно оглядывающие ее на станционной платформе, пьяный фабричный в повозке городового, суетливая Долли, наседкой хлопочущая о детях, пошло непогрешимая, не умеющая скрывать свои чувства Кити. И этот Тютькин со своими книжными хлопотами. Каждый озабочен собой и своими делами, каждый в себе, ничего для других. Левин? Его сельское подвижничество только для собственного душевного равновесия. Все чужие.
      Анна отвернулась от окна и снова увидела эту комнату со странными креслами и серым однотонным ковром на полу. Гладкая дверь была лишена каких-либо рельефов, единственное, что выделялось на ней, был стеклянный шар, очевидно служивший ручкой. "Где я? - подумала Анна. - Может, на том свете? она усмехнулась. - Я уже была под поездом, и ничто не могло спасти меня".
      Она направилась к двери, но дверь сама перед ней отворилась. На пороге стояла молодая женщина лет двадцати пяти. Анну поразила одежда этой женщины: на ней был странный костюм, состоящий из мужского френча и широких брюк. Женщина была гладко причесана, волосы ее были собраны на затылке белым шелковистым шнуром.
      - Где я? - спросила Анна.
      - Это клиника, - ответила женщина. Ее миловидное лицо выражало некоторую растерянность.
      - Как я сюда попала?
      - Вы это скоро узнаете. Не волнуйтесь, все будет хорошо.
      - Я хочу, чтобы вы мне сейчас все это объяснили.
      - Вам это объяснит один человек. Он сейчас придет.
      Хотя Анна чувствовала себя в этой обстановке странно и растерянно, она не могла не заметить, что по лицу молодой женщины скользнула тень, будто эта женщина могла чувствовать какую-то враждебность к Анне.
      Внезапно за окном раздался нарастающий гул. Это не было похоже на гром, но Анне показалось, что с неба надвигается лавина, способная разрушить все, что находится на земле. Гул все нарастал. Анна невольно обернулась. В небе показался странный предмет. Да, это не была стальная птица. Это был именно предмет. Анна не смогла определить его размер, он представлял собой металлическую сигару с острыми откинутыми назад крыльями. Тускло блеснув на солнце, он пронесся по небу в сопровождении оглушительного грома. Анна подошла к окну. Предмет уже скрылся, а гул все нарастал, наконец он стал утихать и пропал так же внезапно, как и возник.
      Анна обернулась к женщине и прочла в ее глазах нечто вроде усмешки.
      - Я пришла спросить, не нужно ли вам чего-нибудь?
      Анна, холодно глядя ей в глаза, ответила:
      - Мне ничего не нужно. Ступайте и приведите человека, который мне все объяснит, ежели вы сами не можете ничего сказать.
      Женщина вышла. Из открытой узкой створки окна слышался шелест деревьев и посвистывание птиц. Анна понимала, что ей не следует выходить из комнаты. По-видимому, она была во власти людей, которые не имели враждебных намерений. Это было ясно по располагающей к покою обстановке, по тому странному состоянию духа, в котором все переживания последних лет отодвинулись в прошлое, по той легкости, с какой Анна воспринимала свое нереальное положение. И поскольку делать было больше нечего, она снова села в кресло и стала ждать человека, который бы ей все разъяснил. Анна вспомнила свой последний разговор с Левиным и подумала, что он мог бы в нее влюбиться, если бы узнал ее ближе. А как бы отнесся к этому Вронский? И Анна невольно улыбнулась. Знает ли Вронский, где она теперь?
      Она не слышала, как человек вошел в комнату, дверь открывалась бесшумно, а ворсистый ковер заглушал шаги. Анна внезапно увидела перед собой мужчину средних лет также в странном костюме: белые узкие брюки и черная вязаная рубашка с высоким воротом.
      - Добрый день. Позвольте представиться: Глухов.
      - Вы доктор?
      - Да.
      - Я была больна?
      - Не совсем.
      - Объясните мне мое положение, господин Глухов.
      Мужчина сел в креслo напротив Анны.
      - Боюсь, вы не поймете сразу. Представьте себе, что вы долго спали. Очень долго.
      - Год?
      - Вы сейчас видели в окне самолет. Разве за год смогли бы люди изобрести и построить столь совершенный аппарат, с такой скоростью перемещающийся в пространстве?
      - Сколько же лет прошло?
      Мужчина помолчал, потом ответил:
      - Много лет.
      Анна посмотрела на свои руки с бледно-розовыми миндалевидными ногтями и сказала:
      - Могу я посмотреться в зеркало?
      - Пожалуйста.
      Мужчина встал и открыл боковую дверь, сливавшуюся со стенкой. Анна прошла в соседнюю комнату. Это была, по-видимому, спальня. Низкая кровать была застлана пушистым белым покрывалом. Всюду была идеальная простота - ни лишней мебели, ни росписи, ни лепки. Анна подошла к зеркалу. Сперва она показалась себе чужой, но постепенно черты лица этой красивой темноволосой женщины стали отождествляться с ее представлением о себе, она как бы начинала узнавать себя. Не стесняясь присутствия мужчины, она поправила прическу и увидела себя такой, какой была сегодня утром, собираясь к Долли. Сегодня... Но ведь этот человек сказал, что прошло много лет. Самолет. Какое нелепое сказочное название для этой металлической сигары с крыльями...
      Анна повернулась к мужчине:
      - Это все правда?
      - Правда.
      - Я хочу выйти на улицу и увидеть этот мир.
      - В таком случае, вам надо переодеться. Прошло много лет, и ваш облик может показаться странным.
      И тут Анна ощутила в себе небывалый прилив душевных сил. Ей уже не хотелось вникать в подробности случившегося, она желала увидеть мир сразу, своими глазами и, решительно тряхнув головой, сказала Глухову:
      - Велите подать мне одеться.
      - Хорошо. Только сперва вы должны ознакомиться с миром, не выходя из этого помещения.
      Он вывел ее в длинный, ярко освещенный коридор со сверкающим полом. Это было не как во сне. Наоборот: это была явь, преувеличенная обостренностью чувств. Глухов привел ее в зал с зашторенными окнами, где стоял на высоком столе непонятный аппарат, белеющий матовыми плоскостями.
      - Вам предстоит многое запомнить, госпожа Каренина. То, что вы увидите, называется кино. Смотрите!
      На белом экране замелькали яркие картины незнакомого Анне, удивительного мира.
      - Это Москва, - пояснял Глухов. - Узнаете? Собор Василия Блаженного. Кремль. А рядом - гостиница "Россия". Вы ее еще не видели. А это Петербург. Теперь он называется Ленинград. Это называется автомобиль. Запомнили? Еще автомобиль. Их много. Это метро, подземный поезд. Это новые здания. А вот это - узнаете? - Исаакиевский собор. Петропавловская крепость. Видите, как одеты люди?
      Анна уже начала привыкать ничему не удивляться. Так много было впечатлений, что она уже не спрашивала, каким образом очутилась в этом чудесном будущем. Что ж, она погибла под поездом. Но ведь для них пустяк - воскресить человека, когда люди говорят и видят друг друга через огромные расстояния, когда небо бороздят железные птицы, когда ракеты поднимают людей на Луну, Марс и Венеру.
      Все та же молодая женщина в светло-зеленом френче и брюках принесла Анне новую одежду.
      - Зовите меня Вера, - сказала женщина и отвела глаза.
      Анне снова почудилась враждебность в ее взгляде, но возбужденное состояние, в котором она находилась, не позволяло придать этому значения. Со смешанным чувством иронии и любопытства Анна натянула на себя темно-вишневые брюки из мягкого непривычного материала.
      - Кажется, узки в бедрах, - сказала она, глядя на себя в зеркало.
      - Так полагается, - успокоила ее Вера.
      Зато приталенный френч показался Анне вполне элегантным. Она уже видела на экране так же одетых женщин, и ей не терпелось выйти на улицу и полностью ощутить себя в реальном будущем.
      В сопровождении Глухова она вышла в коридор, где навстречу ей попался еще какой-то современный мужчина, который, как показалось Анне, взглянул на нее подозрительно. Анна шла чуть впереди Глухова, открытая лестница поразила ее своей необычностью: было непонятно, как держатся ступени, торчащие из полукруглой стены. Но, сделав вид, что она каждый день ходила по таким ступеням, Анна, слегка касаясь перил, легко сбежала с лестницы и, чуть не стукнувшись лбом о зеркальное стекло, оказавшееся дверью, вышла на улицу.
      Глухов раскрыл перед ней дверцу автомобиля:
      - Сперва поставьте ногу, а потом садитесь.
      Анна, с детства отличавшаяся грациозностью, шагнула в машину и, пригнув голову, уселась на мягкое ковровое сиденье, как будто всю жизнь ездила не в колясках, а в автомобилях конца двадцатого века. Быстрая езда и поток встречных машин не ошеломили ее, а, наоборот, привели в блаженно-умиротворенное состояние. Включившись во внешний ритм двадцатого века, Анна перестала ощущать этот ритм, как пассажир сверхзвукового лайнера не ощущает скорости, наблюдая с высоты медленно движущуюся навстречу поверхность планеты. Сидя за рулем, не сводя глаз с убегающей под радиатор полосы асфальта, Глухов объяснял Анне, как опасны современные скорости, как часто случаются катастрофы, но Анна слушала с блаженной улыбкой и не представляла, как это при такой технике и комфорте люди могут гибнуть от катастроф, или... попадать под поезд.
      Все же Анна узнала Невский. Он изменился, стал похож на музей архитектурных эпох, а потоки транспорта только усугубляли неподвижность домов-экспонатов. Но все это - общий силуэт, абрис петербургской застройки - вызвало в душе Анны щемящее чувство чего-то родного и навсегда потерянного.
      Глухов повел Анну обедать в одно из модных кафе неподалеку от Николаевского вокзала. Здесь тоже было много удивительного. Люди с помощью автоматов выбирали кушанья и на разноцветных подносах сами несли их себе. Глухов занял столик в углу. Анна старалась выбирать блюда с незнакомыми, непривычными названиями. Она ловко пронесла поднос между столиками.
      В кафе было шумно. За соседним столиком сидел элегантный молодой человек с отсутствующим взглядом. К нему подошла с подносом худощавая женщина и, составляя на стол тарелки и стаканы, виновато сказала:
      - Кофе чуть теплый.
      Анна подумала, что это горничная, прислуживающая молодому человеку, но женщина, отставив пустой поднос и усевшись за стол, неожиданно резко сказала:
      - А в Москву поедешь сам. Это не по моей компетенции.
      Молодой человек замигал глазами:
      - Я брал типовые фермы.
      - С корректировкой. Напишу докладную главному инженеру...
      - Стерва.
      Анна подумала, что сейчас женщина даст пощечину этому анемичному грубияну, но женщина рассмеялась и сказала:
      - Шучу. Но в Москву тебя выпихну. И чтобы техусловия назубок.
      Анна ничего не поняла из этого разговора, она оглянулась по сторонам - все были заняты своими долами. Две женщины, потягивая кофе, тихо говорили о каких-то запасных частях и тут же курили, сбрасывая пепел в грязные тарелки. Одна из женщин сказала:
      - Я выпишу тебе пару аккумуляторов, только ты не рассказывай Валентине: она его любовница.
      Анна подумала, что женщины даже в двадцатом веке склонны к интригам, и тут же заметила влюбленную пару. Он и она. Сидя за столиком, они о чем-то говорили, склонив друг к другу лица, но их взгляды красноречивее слов выражали их чувства, и Анна невольно улыбнулась.
      - Что? - спросил Глухов, который и во время еды настороженно следил за Анной.
      - Я подумала, что люди остались прежними.
      - Конечно.
      Когда они вернулись в клинику, Анна почувствовала неимоверную усталость. Глухов передал ее на попечение бесстрастной Веры, и та помогла Анне разобраться в осветительных приборах и научила, как управляться с ванной.
      Утром Анна проснулась с головной болью. Одевшись, она вышла в комнату с серыми стенами и серым ковром. Тотчас явился Глухов. Справившись о ее самочувствии и пощупав пульс, он объявил, что у нее депрессивное состояние вследствие легкого катара. У Анны действительно, кажется, впервые в жизни был насморк.
      - Вы не должны сегодня выходить на улицу. Вам надо отдохнуть.
      - Я не хочу отдыхать.
      - Это необходимо. - Его голос был твердым, а в глазах было внимание, и Анна покорилась.
      - Я буду отсутствовать два дня. За вами будет смотреть Вера. В вашем распоряжении библиотека.
      - Мне самой нельзя выходить?
      - Нет.
      - Я - пленница?
      - Пленница иного времени. Вам некуда идти. Вы никого не знаете, вы не знаете наших обычаев, норм нашего поведения. Думаю, книги, предоставленные в ваше распоряжение, во многом помогут вам.
      - Я понимаю. Но знаете, зависимое положение, в которое я попала...
      Глухов взял ее за руку, и Анна не отняла руки, интуитивно поняв допустимость такого вольного обращения в конце двадцатого века.
      - Я надеюсь, что за эти два дня вы усвоите в общих чертах те перемены, которые произошли за минувший век.
      - Благодарю вас.
      - В котором часу вы привыкли завтракать?
      - Я еще не голодна. Если можно, велите подать кофе.
      Глухов нажал кнопку звонка. Что-то привлекало Анну в этом человеке, от которого она теперь зависела.
      - Вы уезжаете?
      - Да. Я бы хотел, чтобы вы не чувствовали здесь неудобства. Скажите, что вам еще нужно?
      - Не знаю. Если так и дальше будет продолжаться, я попросту лишусь всяких желаний. Ведь желание - это потребность заполнить какую-то пустоту.
      Глухов улыбнулся:
      - Вы опять обрели способность к философии.
      - А вы знаете, какой я была прежде? - И, увидев некоторое замешательство на его лице, Анна продолжала расспрашивать: Что вы знаете о моей прежней жизни? Ведь прошло сто лет.
      - Я много знаю о вас.
      - Современная техника, вероятно, распространилась и на архивные данные. Вы мне уже рассказывали о технике современной статистики. Скажите, а есть еще такое, чего люди не могут?
      - Разумеется. Чем дальше развивается наука, тем больше возникает неразрешенных вопросов...
      - И тем более расширяется сфера деятельности?
      - Вы уже рассуждаете как современная женщина.
      Анна улыбнулась. Неслышно вошла Вера с подносом, на котором был кофейник и две чашки.
      - Вот и ваш кофе, - сказал Глухов.
      Анна удивленно посмотрела на Веру:
      - Откуда вы знаете, что я просила кофе?
      - Я слышала. Ваша комната радиофицирована.
      - Радио... - сказала Анна, тотчас поняв, что при помощи какого-то устройства все, что здесь говорится, можно услышать в других местах.
      После кофе Глухов ушел, и Вера отвела Анну в библиотеку. Сидя за низким полированным столом, Анна листала цветные журналы на русском и французском языках, приобщаясь к современному образу жизни, а заодно к современной орфографии.
      Эволюция техники, войны, революции, открытия, имена писателей современных и тех, которых еще помнила Анна, и тех, которых она еще не знала, которые появились уже без нее и успели уже умереть.
      ...Обедала Анна в своей серой комнате, которую про себя называла гостиной; обед принесла Вера на том же (а может, на другом - Анна уже привыкла к стандартизации) пластмассовом подносе. После обеда Анна в сопровождении Веры вышла в сад.
      - Вы здесь работаете? - спросила она Веру.
      - Да.
      - И каковы ваши обязанности? Это соответствует горничной?
      - Нет. - В этом кратком ответе послышался холодок.
      - Простите, мне трудно освоиться, ведь я живу прошлым. Я хотела спросить - у вас есть должность?
      - Я - научный сотрудник.
      - В какой области науки?
      - Мне это трудно объяснить. У вас еще мало информации, госпожа Каренина.
      - Сейчас не приняты подобные обращения. Почему вы называете меня госпожой Карениной?
      - Как вам будет угодно, Анна Аркадьевна. Или просто - Анна?
      - Пожалуйста.
      Тут Вера впервые посмотрела на Анну с некоторой теплотой:
      - Трудно?
      - Я подумала, - сказала Анна, - что ваша техника - не так важно. Главное - люди. Понять их, войти к ним в доверие, вот что значит приобщиться к современности.
      - Вы не совсем правы, - сказала Вера и взяла Анну под руку. - Наша техника стала неотъемлемой частью человека - физической и духовной. Ведь отнять у современного человека технику - все равно что отнять у него зрение или слух или еще какое-нибудь чувство. Техника стала биологическим придатком человека.
      В душе Анна не согласилась с таким утверждением.
      Они шли по неровной дорожке, поросшей по краям высокой травой. Сад, как ни странно, был запущен. Они прошли мимо покосившейся скамейки, и Анне захотелось посидеть под кронами старых вязов.
      - Можно мне посидеть одной?
      - Пожалуйста, - ответила Вера с явным облегчением, и Анна отметила, что Веру тяготит ее общество. Анна присела на скамью, а Вера широким мужским шагом пошла к дому. Некоторое время Анна сидела ни о чем не думая, погрузившись в полузабытье и только слушая пенье птиц и тихое шуршанье листвы. Из этого дремотного состояния ее вывели звуки легких шагов. Из-за поворота дорожки показалась тоненькая девушка в коротком, выше колен, платье. Девушка была миловидна, она вертела в пальцах бесхитростный цветок одуванчика и чему-то улыбалась про себя.
      Анне захотелось окликнуть ее, заговорить с ней, - по-видимому это не возбранялось современным этикетом, но девушка, поравнявшись с Анной и взглянув на нее, вдруг испугалась, как будто узнала ее. Это поравило Анну. Девушка быстро отвела взгляд и прошла мимо. Анна вспомнила такую же враждебность в глазах Веры и еще нескольких людей, которых она встречала в этом доме. Кстати, что это за клиника? Может быть, она помешалась и это дом умалишенных? Но ее теперешнее положение и воспоминания о прошлом были логичны и понятны. Кроме... Кроме самого перехода от прошлого к современности.
      Ей стало тоскливо. Она вспомнила Сережу, он, вероятно, вырос, состарился и давно умер. У него были дети и внуки; может, они и теперь живут? Она представила себе Вронского, его широкие ладони, черные ласковые глаза, темную полоску усов, удивительно красивого рисунка губы. Захотелось прижаться к этим губам, провести рукой по его темным волнистым волосам. Она прошептала: "Алексей..." и поняла, что, хотя все это время не думала о нем, он постоянно был с ней. И когда она ехала с бешеной скоростью в автомобиле, и когда несла поднос среди столиков в кафе, и когда вчера почувствовала странную радость новизны положения, и когда сегодня утром проснулась с головной болью, - все это время он был с ней. "Зачем я это сделала? - подумала она. - Ведь он был со мной". Да, у него был свой мир, свои друзья, свои привычки, но он был с ней, он любил ее. Она вспомнила последние размолвки с ним, вспомнила его холодный, почти чужой взгляд, вспомнила, как он сказал ей: "Что вам угодно?" - и все-таки никакого раздражения, никакой неприязни - только нежность, только любовь. Ей пришли на ум слова Веры о том, что техника стала биологическим придатком человека. Но разве может быть техника частью души? Для нее такой частью души стал Алексей Вронский. Только любовь! Его уже нет в живых. Что с ним стало? Женился ли на княжне Сорокиной? Может быть. Но в ней был только он.
      Еще не зная, чего она хочет и что сделает, Анна решительно поднялась и пошла обратно к дому. Странпая архитектура его с идеально плоскими фасадами больше не занимала ее. Поднявшись по широким ступеням, она пересекла открытую террасу и вошла в знакомый ей коридор с блестящим полом. Здесь Анна приостановилась, не зная, куда войти: все двери вдоль стен коридора были совершенно одинаковы. Пройдя первые три двери, Анна подошла к четвертой и приоткрыла ее. Это была комната с белым и, как ей показалось, вязким полом, на котором отпечатались вдавленные следы бесчисленных ног. В комнате спиной к Анне стояла тоненькая девушка, которую Анна уже видела в саду. Перед девушкой сидела собака неопределенной породы, в которой очевидно преобладала кровь английских терьеров. Девушка говорила:
      - А как будет по-английски "весна"?
      Анна, заинтересованная, остановилась в дверях. Девушка не почувствовала ее появления и продолжала говорить с собакой:
      - Напиши!
      Собака начала чертить по мягкому полу. Анна смотрела на это почти с ужасом. Собака написала: "Spring".
      - Spring, - непроизвольно повторила Анна, и девушка обернулась; на ее лице снова промелькнуло чувство страха, а собака громко залаяла.
      - Вы уже вернулись? - услышала она спокойный голос Веры.
      - Да. Вы мне нужны.
      - Пожалуйста.
      Они пошли по коридору.
      - Хотите в библиотеку? Или в свою комнату?
      - Лучше в библиотеку.
      В библиотеке Анна села в кресло. Вера уселась напротив.
      - У вас какое-нибудь желание?
      - Да. Я хочу узнать о судьбе близких мне людей.
      - Их уже давно нет в живых.
      - Я это знаю. Мне нужно знать, что с ними стало после моего ухода, после того, как со мной это случилось.
      - Это трудно. Прошло сто лет.
      - Глухов сказал: вы обладаете неисчерпаемыми статистическими данными.
      - А вы быстро усвоили современный язык, - улыбнулась Вера.
      - Как я могу узнать, что случилось с графом Алексеем Вронским?
      - Вам придется подождать до приезда Глухова.
      - А вы можете сказать мне о судьбе моего сына Сергея Алексеевича? Или о его детях, внуках? Или о моей дочери?
      - Нет, не могу.
      - А Глухов может?
      - Не знаю.
      - Значит, вы не обладаете его правами?
      - У нас одинаковые права, только разные компетенции.
      - Что вы знаете обо мне?
      - Почти все.
      - Каким образом?
      - Это вам скажет Глухов.
      - Вера, а вы не знаете, о чем я телеграфировала в последний раз Вронскому?
      - Знаю.
      - Значит, в архивах сохранилась моя телеграфная депеша... Почему же он...
      - Я не знаю.
      - А я хочу знать! Я имею на это право. Для вас прошло сто лет, а для меня - один день, и для меня это имеет огромное значение.
      - Я больше не могу говорить с вами на эту тему.
      - Что ж, если вы ничего не можете сказать мне, я выйду на улицу и разыщу тот департамент, который занимается статистикой.
      - Вас не выпустят отсюда, Анна.
      - Никто не имеет права держать меня взаперти. - Анна поднялась. - Тогда извольте объяснить мне все.
      - Хорошо. Подождите.
      Вера встала и вышла в соседнюю комнату. Анна несколько раз прошлась по библиотеке из угла в угол. Захотелось курить. Она начала в последнее время курить. Правда, Вронского это шокировало, хотя прямо он ничего не говорил.
      Вошла Вера с книгой.
      - Что вы читали Толстого?
      Анна стала вспоминать названия произведений этого входившего в моду писателя.
      - Кажется, "Лурд"... Или нет... "Люцерн", - сказала она, - и еще рассказы. Севастопольские.
      - А еще?
      - Я начала еще роман "Война и мир", но так и не дочитала.
      - Прочтите это, - сказала Вера, - тоже Льва Толстого.
      Она положила на стол книгу и вышла. Анна прочла надпись на титульном листе и не поверила своим глазам:
      Л. Н. Толстой
      АННА КАРЕНИНА
      Роман в восьми частях
      Когда спустя полчаса Вера пришла в библиотеку, она увидела Анну, сидящую за столом и листающую книгу. Книга была раскрыта где-то на середине. Видимо, Анна читала не все подряд. Вера уже не думала, что скажет Глухов и как отнесется руководство института к ее опрометчивому поступку. Сейчас она готова была броситься к Анне, обнять ее, заглянуть в глаза, взять на себя ту тяжесть, которая легла на плечи этой красивой темноглазой женщины. Но Анна встретила ее холодным взглядом:
      - Вы хотите мне что-нибудь сказать?
      - Вы хорошо себя чувствуете?
      - Да, кажется, скоро время обеда?
      - Я принесу. Вы будете обедать у себя в комнате?
      - Хорошо. Только возьму с собой книгу.
      - Вы ее читаете?
      - Как видите.
      - И как вы ее восприняли?
      - Талантливая книга, - ответила Анна и отвела глаза.
      - Талантливая? Ну конечно, это же Лев Толстой. Вы читали ее раньше?
      - Разумеется, нет. - Анна закрыла книгу и встала. - Я пойду к себе. Проводите меня, я не запомнила номер на двери.
      Вера проводила Анну в ее комнату и сразу прошла в диспетчерскую. Включив номер Анны, Вера увидела пустую гостиную. Переведя кадр на спальню, она убедилась, что Анна, сидя с ногами на кровати, читает. Лицо Анны было напряженным. Перевернув сразу две страницы, она углубилась в текст, закусила губу, потом перевернула страницу назад и, очевидно не дочитав куска, откинулась на спину. Вера бегом бросилась в кулинарный блок и, набрав блюда, отправилась с подносом в номер Анны.
      Анна с непроницаемым лицом вышла из спальни. Вера поставила поднос на низкий столик.
      - Сейчас принято накрывать без скатерти? - спросила Анна.
      - Уже давно, - растерянно ответила Вера. - С начала двадцатого века. Потом опять вошли в моду скатерти, но потом... скатерти вытеснила имитированная полировка... Вы прочли книгу?
      - Нет еще. Нo я уже заглянула в конец седьмой главы.
      - И что же?
      - Вы сказали, что не компетентны говорить со мной по этим вопросам, так что я подожду возвращения Глухова.
      - И вы ни о чем не хотите спросить?
      Анна помедлила, потом села в кресло и спросила, глядя в глаза Веры:
      - Кто я?
      - Я совершила ошибку, которую не имею возможности исправить. Я действительно не компетентна.
      - Тогда вы свободны.
      И Вера вышла. Анна, отодвинув поднос, снова взялась за книгу, но вскоре с отвращением отбросила ее. "Где я? - спрашивала она себя. - Что происходит вокруг?" Она нервно ходила по мягкому серому ковру. Мысли путались, как в кошмарном сне. Вспомнился муж, Сережа, вспомнилась дорога в Москву и первая встреча с Вронским. И вдруг она поняла, что все это подробно описано в книге. Не в состоянии больше находиться в этой комнате с низким давящим потолком, Анна вышла в коридор. Блестящий пол вызвал в ней омерзение: будто она шла по мокрому льду, а ноги не скользили. Когда она сбежала с террасы в запущенный сад, стало легче. Морщинистые стволы деревьев, зеленые кроны над головой, заросшие грунтовые тропы - все это могло быть и в ее прошлом.
      Анна шла быстрым шагом, пенье птиц и шелест листвы успокаивали. Тропинка упиралась в продольную, заросшую сорняком аллею. Анна пошла по аллее уже медленнее и вдруг справа, сквозь кусты персидской сирени, увидела белеющую каменную стену и решетку над ней. Анна остановилась. Вид садовой ограды воочию напомнил ей об ограниченности ее теперешнего положения. За стеной было что-то другое. А здесь были враждебно настороженные взгляды, загадочные недомолвки, собака, пишущая английские переводы, эта ужасная книга.
      Анна пошла по густой траве, раздвигая ветви кустов, подошла к белой стене, которая приходилась с нее ростом, выше была небольшая чугунная решетка. Ухватившись за прутья решетки, она по уступам добралась до верха. Никогда еще ей не приходилось перелезать через ограды, но врожденная грация и четкая координация движений помогли ей ловко перебраться и спрыгнуть по ту сторону стены.