ГЛАВА 5

Куда потом вели его близнецы, Властимир не спрашивал, а они не говорили, словно и сами не ведали, как сподручнее путь держать. На второй день прошли они так близко от Ласкова, что князь слышал голос возвращающегося стада и пение девушек в роще над озером, но юноши и словом не обмолвились, что поселок заветный близко. Они достали для Властимира молока и хлеба, но, как они его достали, промолчали. Властимир мог об этом догадаться по злобному лаю, что раздавался в поселке: сторожевые псы учуяли оборотней-воров и рвались по следу, но накануне Купалы лесная живность завсегда наглеет, и жители поселка спустили эту шутку лешему и его приятелям.

Миновало еще немного времени, осталась позади Купальная ночь, в которую умчались было близнецы играть и миловаться с русалками, едва не бросив князя одного. Властимира уже окружили водяные девы и лесовички-анчутки, готовые закружить, заиграть, заставив забыть про все на свете, но вернулись в волчьем облике Явор с Яроком и распугали шумную компанию.

Шли они в основном днями: с утра до полудня, потом самую жару пережидали в чаще и продолжали путь, только когда летняя духота спадала, и останавливались заночевать у маленького костерка только после заката. Огонь близнецы знавали и любили, но в тепле летней ночи разводили его только ради князя, хотя тот и не мог его видеть.

Леса вокруг шли все гуще, дремучее. Здесь веками не ступал человек, только полудикая весь да чудь, что сама еще на зверей похожа, и не богам — мира создателям, и не людям-помощникам молится, а деревьям и камням да злому духу без имени. Как-то набрели они на такое место и поспешили уйти, пока не поздно: даже привычным близнецам показался жутковат дуб, на коре которого было вырезано злое лицо, вымазанное кровью. На кольях вокруг торчали человечьи черепа, на сучьях с содранной корой болтались шкуры зверей и людская сморщенная кожа, а под корнями дерева еще дымился костерок — видать, недавно ушли отсюда дикие люди, а может, и вовсе не уходили, а только затаились, чужаков почуяв.

Два дня после этого спешили, следы путали, но боги помогли — отвели глаза незнакомцам.

Как ни сопротивлялся Властимир, но близнецы в переходах по очереди подставляли ему свои волчьи спины и несли его на себе, не желая терять ни мига. Мчались они, словно ветры или кони волшебные: тонкие речки да озера малые хвостами заметая, леса частые мимо глаз пропуская, луга и поля как нож хлеб прорезая. Случайные путники долго потом всем рассказывали были и небылицы о князе зверей, колдуне с черным лицом, что косится по полям и лугам на белом волке и убивает взором своим горящим неосторожных.

Словно ветер, пронеслись два волка и всадник да и сгинули. Куда — никто не ведает.

Под лапами зверей зашуршали камыши и тростник. Явор вырвался вперед, ломая их строй, а за ним пробирался Ярок, несший Властимира. Звери вломились в прибрежные заросли, шлепая лапами и поднимая брызги, перебрались на другой берег неширокой мелкой речушки с темной теплой водой.

— Слезай, князь, — молвил Ярок, останавливаясь, — прибыли!

Властимир ступил на жесткую траву, его подхватил Явор. Руки князя коснулась волчья шерсть, потом она растаяла, как снег в кулаке, и вместо нее в ладони осталась человечья рука. Вторую руку князя принял, как уже было у них заведено, Ярок.

Властимир сделал несколько шагов прочь от берега реки. Над ними зашелестели ветви берез: щеки князя коснулся листок, и он признал родное дерево по запаху.

Сквозь шепот леса и пение птах он различил новые звуки, от которых успел отвыкнуть слух: мыкнул теленок, заклохтала курица. Ноздри уловили запах дыма из печной трубы — то ли варили что, то ли баню протапливали.

— Где мы? — Голос Властимира чуть дрогнул — он хотел и боялся услышать знакомые голоса: грудной голос Веденеи, басистый заливистый рев сына. Он закрыл глаза, внезапно испугавшись, что жена может увидеть его слепым — забыл на миг, что ни она, ни он не смогут уже увидеть друг друга никогда.

Юноши сжали его руки, ободряя.

— Я проберусь, гляну, что там, — молвил Явор. — Пойду погляжу, а потом расскажу. Голосов много, может, там тот, кто нужен нам.

— Будь осторожен, — напутствовал его Ярок.

Юноша выпустил руку Властимира и, раньше чем тот смог его окликнуть, исчез.

Князь не слышал шелеста распрямляющейся травы. Явор пропал, будто был тенью бесплотной. С Властимиром остался Ярок, что держал его за руку. Сейчас только эта рука связывала его с миром, и, волнуясь, князь до боли сдавил пальцы юноши.

Тишину нарушил громкий лай двух или трех псов, Ярок чуть слышно вздохнул и прошептал что-то невнятное. Лай захлебнулся, прервавшись визгом и грозным окриком, — и все стихло.

Властимир терялся в догадках, а Ярок наблюдал, как Явор, пригибаясь, подбежал к высокому частому тыну, что ощетинился остриями колий на вершине холма, огораживая дом и надворные пристройки. Холм с высокими скатами возвышался над огибавшей его речкой. Со всех сторон его окружали другие холмы, покрытые лесом. Властимир с Яроком стояли под пологом деревьев на опушке у самого подножия холма, с той стороны, где мелкий редкий кустарник позволял на несколько шагов ближе подобраться незамеченными. Острый глаз Ярока видел и телка на приколе, и корову неподалеку. Та внимательно смотрела в их сторону, чуя волков.

Одинокая заимка, к которой даже не шло приметной тропки до ворот, рубленных узко, под одного всадника, ровно и не заметила крадущегося к ней Явора. Юноша подбежал, одним махом вскочил на тын и замер на нем, пригибаясь, как рысь. Приметившие его собаки залились лаем, а он побежал по тыну совсем по-кошачьи, цепляясь за колья руками и босыми ногами. В доме на лай собак стукнула калитка, чей-то голос смирил псов, и Явор легко соскочил во двор.

Напрягая слух, Ярок пытался разобрать разговор, но из-за тына не мог понять, с кем говорит Явор.

— Не ошиблись мы, — шепнул он князю через минуту. — Вовремя пришли!

— Кто там? — отозвался Властимир, как выдохнул. — Друзья.

Юноша тихо потянул за собой князя на свет. За тыном и правда были друзья: иначе Явор успел бы подать сигнал брату об опасности.

Голоса зазвучали громче, быстрее. Распахнулась настежь воротина, и из них выскочили двое. Явор — первым, указывая путь, потом его обогнал житель дома, увидев князя и Ярока внизу под холмом. С криком он бросился бегом навстречу им.

Властимир слышал, как заскрипела створка ворот, как послышался голос Явора: “Вот он!” Затем до его слуха донесся знакомый вскрик, человек подбежал к нему и резко остановился.

Ярок отступил, выпуская руку князя, и тот остался один на один с незнакомцем. Незнакомец молчал, и Властимир не знал, кто перед ним. Он протянул руку и промолвил:

— Прости…

— О боги, да за что же! — воскликнул человек знакомым красивым голосом новгородского гусляра-изгоя.

Он бросился к князю, схватил его за руки, притянул к себе, и Властимир оказался в объятиях друга, ткнулся ему лицом в плечо и почувствовал, как сильные уверенные руки поддерживают его.

— Буян? — выдохнул князь, не разжимая рук.

— Я, Властимир, я, — отозвалось ему в шею горячим дыханием, и гусляр огладил его по плечу— Я с тобой и больше тебя не брошу. Все прошло, мы вместе!

Буян хотел было отстраниться, заглянуть в лицо другу, но князь догадался о намерениях гусляра и крепче сжал его плечи, отворачиваясь.

— Не надо смотреть на меня, друг, — промолвил он глухо. — Я теперь…

— Молчи, не говори ничего, — успокоил его Буян. — Мне уже все поведали, а что упустили, того мне и знать не надобно. Идем домой, все кончилось.

Обхватив его за плечи и поддерживая, он потащил князя вверх по склону, заботливо, как мог только он, голосом направляя его путь.

Ворота так и остались распахнутыми настежь, и два крупных сторожевых пса с широкими мордами и злобным взглядом, смирившись с пришельцами, стояли, опустив головы, и только глухо зарычали, когда мимо них, крадучись, прошли близнецы. Впустив оборотней, псы оставили ворота в покое и последовали за братьями, считая их крайне опасными гостями.

Из избы выскочил коренастый юноша, ровесник близнецов, с льняными кудрями и огромными синими глазами. Увидев Буяна и ведомого им князя, он ахнул и бросился на помощь, подхватывая гостя с другой стороны и заводя его в дом.

Некоторое время спустя, отпаренный в свежезатопленной бане и переодетый во все чистое, Властимир сидел на лавке у стола, слушая шум голосов вокруг.

Это был не дом Буяна, как он подумал вначале, услышав, каким тоном распоряжается здесь гусляр. Они оказались на заимке Чистомысла, о котором Властимир когда-то слышал от Веденеи и которого мельком видел в подземельях несколько лет назад. Самого волхва[12] дома не случилось —с весны, как только сошла большая вода и можно было уже проехать верхом, он исчез, не сказав куда. Постоянно здесь проживали трое — жена Чистомысла, Потвора, его сын Мечислав и пятилетняя дочка Забава. Буян жил далеко вместе с Прогневой, но и он оставил ее ради какого-то дела, о котором важно было знать волхву, и никому более. Он прискакал сюда три дня назад и намеревался дождаться Чистомысла во что бы то ни стало.

Жизнь текла мимо Властимира. Хозяйка, что парила его в бане, хлопотала у печи, собирая ужин. Буян сидел рядом и что-то тихо рассказывал, порой по привычке переходя на стихи. Мечислав то и дело выходил из дома; он вообще не сидел на месте — устраивал гостей: уже вечерело и надо было думать об ужине и отдыхе. Из подростка, каким помнил его Буян, он превратился в статного юношу семнадцати лет. Немногословный и не по возрасту суровый, Мечислав почти не встревал в разговоры.

Близнецы сидели на полу около двери, отмахиваясь от настойчивых приглашений пройти в горницу. Вытягивая шеи, они следили за всеми, но с места не трогались. В избе им было непривычно, но уйти на двор они не могли из-за собак, что неустанно бродили вокруг дома, поджидая их.

По горнице катался комок — Забава, обрадованная суматохой и неожиданными гостями, мешалась у всех под ногами и лезла на руки, как маленькая. Матери и брату было некогда — следовало позаботиться о Властимире; двух юношей у порога девочка чуть побаивалась, как и они ее, но гости были совсем иное дело.

Властимир почувствовал, как она наткнулась на него и потянула за руку, привлекая внимание.

— Дядя, — позвала девочка, — а дядя…

Чуть улыбнувшись, Властимир протянул к ней руки, и она сама забралась к нему на колени, устраиваясь поудобнее. Князь подхватил Забаву, придерживая, чтобы не соскользнула. Девочка внимательно рассматривала его лицо.

— Дядя, а ты кто? — спросила она наконец.

— Я князь. Из города Резани, — запнувшись, ответил Властимир.

— А ты самый сильный, да?

Буян, сидевший рядом, зафыркал, зажимая рот ладонью. — Почему ты так думаешь? — удивился Властимир.

— А мне отец говорил, что князь всегда самый сильный, — серьезно заявила девочка. — Ты всех сильнее, и тебя выбрали князем, да?

— Да,—не задумываясь, согласился князь.

— И ты сильнее моего отца?

— Не знаю, мы силой не мерялись, — ответил Властимир под фырканье Буяна.

— Ты, наверное, сильнее, — рассудила Забава, — потому что мой отец не князь, а ты князь… А твоя Резань — она большая?

Если бы мог, Властимир закрыл бы глаза, улетая мыслью в родной город. Его стены, терема, улицы и дома всегда, с самого первого дня плена, так и стояли перед его мысленным взором. В памяти город был краше, чем он знавал.

— Очень большая, — тихо ответил он.

— Больше Новгорода?

— Нет.

— Почему?

Буян уже стонал от смеха.

— Не ведаю… Новгород старше, — нашелся Властимир.

— А почему?

В это время Мечислав, присевший на минутку, решительно подошел и протянул сестре руки:

— Ну-ка, слезай немедля! Заговорила ты его совсем — чисто сорока трескучая. Угомону на тебя нет. Дай ему отдохнуть — устал он!

Но девочка крепко вцепилась в князя и протянула капризно:

— Не хочу!

На помощь ей пришел Властимир.

— Уж прости, коли что не так скажу, — молвил он, отстраняя Мечислава, — но позволь ей остаться — ребенок ведь… Невинный совсем.

Мечислав поймал предостерегающий взгляд Буяна и отошел — гусляр, лучше знавший князя, уловил в его голосе тоску, от которой и ему стало горько.

Забава поудобнее устроилась на коленях Властимира.

— А где твоя Резань? — спросила она.

— Далеко-далеко — за лесами, реками да озерами глубокими. Идти до нее не день, не два, а много дней, и стоит она на берегу реки, в воды ее чистые смотрится…

— И ты прямо оттуда пришел?

— Да, — Князь опустил голову.

Забава потянулась к его лицу и осторожно дотронулась до щеки, опасаясь касаться белой повязки на глазах.

— Открой, — попросила она, — я хочу на тебя посмотреть. Властимир отвел ее ручку:

— Не могу.

— Почему? Не получается? Дай, я развяжу…

Она с готовностью полезла ему к затылку, нащупывая узел, но князь отмахнулся почти с испугом:

— Не надо!

— У тебя глаза болят? — Девочка склонила голову набок. — Ты скажи маме — она всякие болезни лечит. Мама траву приложит, заговор скажет — и глаза болеть перестанут. У меня вот палец болел, так она…

— Ничего этого не надо, — прервал ее Властимир, — не поможет это все — нет у меня глаз!

— Почему? — не заметив его досады, поинтересовалась Забава.

Судорога бессильной ярости исказила лицо Властимира. Заметивший опасность Буян бросился к нему и снял девочку с колен друга, взглядом подзывая Мечислава и вручая ему сестренку.

— Убери-ка ее, — молвил он, — не ведает она, что говорит. Слово ее, по незнанию молвленное, страшнее ножа отравленного… И сам с нею отсядь — дай мне с другом словом перемолвиться: никак, ведь пять лет не видал я его…

— Меньше того, — хмуро поправил его князь. — По осени пять лет сровнялось бы… Теперь я тебя дольше не увижу — всю жизнь.

Он понурился, низя голову к груди. Буян подсел вплотную, взял руку Властимира, сжал ее и стал как ни в чем не бывало расспрашивать его о тех годах, что миновали.

Вначале князь угрюмо молчал от боли в разбереженных ранах, но постепенно знакомый голос словоохотливого гусляра отвлек его от сегодняшних бед, и к тому времени, как хозяйка собрала на стол и позвала всех к ужину, он почти забыл о происшедшем и охотно рассказывал сам и слушал Буяна.

Из пяти годков на Резанщине только одно лето было мирным — в иные года по весне приходили не только купцы с товарами, но и степняки: хазары, половцы, черные клобуки, даже мадьяры наведывались. Впрочем, с одним из хазарских князьков удалось заключить союз мира — Ратмир, младший брат Властимира, взял за себя его дочь. Случилось это два года назад, а по прошлой весне у самого Властимира наконец-то родился долгожданный сын, по прадеду названный Всегневом. Слушая эту подробность, Явор и Ярок пододвинулись совсем близко и вытянули шеи.

О беде, пришедшей на Резанскую землю этой весной, Властимир почти не поведал — упомянул только о степняках, с которыми пришлось сражаться в шести десятках верст к юго-востоку от города. Пока он принимал бой, на оставшийся без защиты град напали волки… Большего он не сказал, да слушатели и не настаивали, понимая, что вспоминать об этом тяжелее всего. Властимир сказал только, что волками он называет псоглавцев, к племени которых принадлежал и встреченный когда-то князем и гусляром Рат, но в память о давнем знакомце князь отказывался называть его и своих мучителей общим именем.

Голос Властимира дрожал от гнева, и Буян поспешил увести друга от неприятного разговора.

О себе болтун гусляр говорил туманно. Из его путаных речей, полных недомолвок, Властимир уяснил только, что его друг связал судьбу и судьбу своей жены с племенем Чистомысла и богами, которым служит волхв, и даже переселился куда-то в земли дэвсов — сейчас Прогнева оставалась там.

— Помнишь женщину, ту, что нам выход из пещер Змеиных подсказывала? — говорил он, — Из племени дэвсов она?.. Так сейчас она с нами вместе живет — мужа-то ее убили Змеи, так мы ей до поры помогали, детей поднимали. А сейчас она второй раз замуж выходит…

Своих детей у Буяна и Прогневы не было, но гусляр с ними не торопился — он готовился к непонятному для Властимира обряду Посвящения, который должен был свершиться над ним в будущем году. Пройдя этот обряд, он мог стать волхвом.

На ужин к столу собрались все — даже Явор с Яроком покинули свой угол у двери. Кончив трапезничать, хозяева и гости так и остались у стола — надо было решать, что делать.

— Одного я тебя не оставлю, так и знай, — решительно заявил Буян. — Ты без меня пропадешь, а я теперь полезнее, тебе могу оказаться, чем когда-то… Хотел я Чистомысла дождаться, да, видно, придется старику погодить немного — служба службой, а дружба дружбой! Так и порешим — куда ты, туда и я.

— И я с вами! — неожиданно воскликнул Мечислав, приподнимаясь. — Возьмите меня с собой!

— А зачем?

— Как зачем? — так и вспыхнули щеки юноши. — Мир посмотреть да себя показать… Отец меня многому учил, я его науку крепко запомнил — еще и пригодиться могу. Возьмите, добром прошу. Мать, хоть ты скажи!

Потвора выпрямилась, отходя от каменной печи, и строго взглянула на сына.

— Воин…— про себя молвила она и прибавила громче: — Негоже, когда женщина за мужчину просит, да только сын он мне, да сын еще юный совсем, себя нигде показать не успел… Коли порешите его взять с собой, преград чинить не стану.

Мечислав гордо взглянул на гостей.

— Но ты даже не знаешь, куда мы едем, — урезонил его Буян.

— А мне того знать и не надобно — стрела летит, куда лук укажет!

— Мне тоже многого не надо, — нарушил молчание Властимир, склонив голову на грудь. — Только волкам отомстить за город да за семью мою погубленную. Я совсем один на земле остался — кабы не ты, Буян, никого близкого во всем свете у меня бы не было. Не изгнания врага — смерти и мести ищет душа моя за Веденею, за сына малого…

— А что Веденея? — насторожился Буян. — С нею случилось что?

— Что случилось, того точно не вызнать, — горько и сурово отмолвил Властимир. — Говорили мне, что жена моя в болотах с сыном моим вместе погибла. Мои слуги ей от погони уйти помогли, да только с нею невесть где и сгинули, а у меня волки все выпытывали, куда я велел ей отправиться… Они мне и солгать могли, чтобы я покоя не знал, тревогою сердце бередил. Надеялся я, что жива она, да теперь понял, что погибла.

Не зная, чем утешить друга, Буян пожал ему руку. Он не представлял, что бы случилось с ним, если бы исчезла Прогнева.

— А Веденея-то жива! — вдруг подал голос Ярок. Словно от удара, вскинулся князь.

— Жива? — воскликнул он, оборачиваясь на голос и порываясь ощупью найти сказавшего.