Глава 12
      Пятидесятилетний Владимир Игоревич Лозович был уже пять лет в отставке и владел небольшим уютным рестораном "Московские окна".
      Его ресторан пользовался хорошей репутацией.
      Там собиралась элита - писатели, художники, артисты. Разумеется, вход не был заказан никому, но братве, например, в этом ресторане было откровенно скучно - недостаточно богатый ассортимент, не та музыка. А довольно низкие цены привлекали сюда публику иного рода, в основном творческую интеллигенцию.
      После трагической гибели отца Владимир получил большое наследство. У их семьи появились дача, машина, деньги, они сменили квартиру.
      Владимир продолжал служить в Афганистане и в восемьдесят четвертом году был тяжело ранен в голову осколком снаряда. Наступила клиническая смерть, и врачи были уверены, что он не выживет. Но тридцатишестилетний подполковник, к их удивлению, выжил. Его отправили в Москву.
      Он получил звание полковника, орден Красной Звезды и службу продолжал уже в Подмосковье.
      Будучи человеком дальновидным, деньги отца он обратил в валюту, что впоследствии позволило ему открыть собственное дело. Отец оставил им права на его переиздания, но переизданий становилось все меньше, и наконец они вообще прекратились.
      - Эх, Володька, Володька, - говорил ему за столиком его ресторана старый прозаик-диссидент. - Покойный Игоряха, в сущности, был хорошим парнем, но куда его понесло? Что он стал писать? А я знаю, что он по ночам писал что-то другое... Он мне говорил по секрету. Он писал роман, на даче писал. Роман о настоящей, не выдуманной жизни, а сколько там всего про наших писателей, про их подлости, доносы, про их паскудную жизнь... Он мне на даче зачитывал, круто, Володька, ох, круто...
      Лозович как-то в выходной день забрался на чердак дачи и устроил там тотальный обыск.
      И нашел то, что искал. Ветхие, желтые листы бумаги.
      Всю ночь Лозович читал роман... И к утру его охватило чувство гордости за покойного отца.
      Как он умел писать, оказывается, а какими ценными сведениями располагал, будучи секретарем Союза писателей СССР... Какие поразительные факты - и про исключение из СП Пастернака, и про судьбу Александра Фадеева, и про Фурцеву, и про многих, многих других... К вечеру он отвез роман матери. Та тоже читала его всю ночь, читала и плакала.
      - Вот он, Игорек, настоящий, не дутый, не покрытый ледяной оболочкой... Володечка, это надо напечатать. И не у нас... Надо срочно это напечатать...
      По своим каналам Лозович отправил рукопись западным издателям. Роман стал бестселлером, но все делалось медленно, и только летом 1998 года Владимир Игоревич получил от своего литературного агента весьма приличную сумму денег.
      - Мы должны поделиться этими деньгами с Эльвирой и Олегом, - решил Владимир. - В конце концов, отец писал это, будучи женат на Эльвире. Они тоже имеют право.
      В последнее время Эльвира позванивала Надежде Сергеевне и Владимиру. Ее одолевали звонками рассерженные деятели искусств, которых Лозович задел в своем романе.
      - Владимир Игоревич, - говорила Эльвира пьяным голосом, - как они мне надоели! Опубликовали на Западе какую-то фальшивку, какой-то пасквиль, а эти звонят мне и звонят... Я им говорю, что ничего не знаю, а они... Матом кроют, грозят...
      Владимиру тоже звонили, и гораздо чаще.
      - Сам-то он чем занимался? - орал в трубку разгневанный престарелый поэт. - Что он меня трогает? В какое время мы жили? Ходили по лезвию бритвы... И не правда, что моя жена была любовницей Берии и что я про это знал, все ложь...
      Откуда взял это Игорь Дмитриевич, он тогда в тех кругах не вращался.
      Владимир привык к звонкам, постепенно они раздавались все реже и реже. А получив сразу крупную сумму денег, он твердо решил поделиться со второй семьей отца. Тем более теперь они сами совершенно не нуждались. Свой ресторан, дача, "Вольво", дочь работала на телевидении, мать ездила лечиться в хорошие западные санатории.
      Он позвонил Эльвире Константиновне, но та находилась в очередном страшнейшем запое, от нее слова путного нельзя было добиться. Он позвонил домой сыну, и его жена Таня сказала, что он в отпуске, на даче. Владимир Игоревич решил поехать прямо туда, узнав у Тани адрес дачи.
      В свое время эта Таня изрядно удивила его.
      Когда в 1980 году Владимир приехал в отпуск заниматься наследством отца, как снег на голову свалившимся ему с матерью, Таня позвонила ему и предложила встретиться. Причем встретиться где-нибудь, так сказать, на нейтральной территории. У нее недавно родилась дочка, она сказала, что оставит ее с мужем и его матерью и, если у Владимира есть время, пусть он приедет в ресторан ЦДЛ. Зачем им было встречаться, он не понял, но согласился приехать.
      Когда он вошел в дубовый зал ресторана ЦДЛ, Таня уже сидела там. Она была очень оживлена, разговорчива, очень тактично выразила ему соболезнование по поводу трагической гибели отца, высказала свое мнение об Эльвире Константиновне. Он заказал водки, хорошей закуски, котлеты по-киевски. Пили они наравне, и Таня все более оживлялась, она осуждала покойного Игоря Дмитриевича за то, что он бросил мать Владимира с ребенком, считала, что родные братья должны все же поддерживать какие-то отношения.
      - Я не против, - сказал Владимир. - Но мне через месяц надо возвращаться на службу. И когда я теперь вернусь, один аллах ведает.
      - Как вы не похожи на своего брата, - тихо и томно произнесла Таня. Вы такой мужественный. Видимо, Игорь Дмитриевич был в молодости такой же, как вы.
      - А что Олег? - спросил Владимир.
      - Олег хороший человек, добрый, но он совсем другой... Он совершенно бесхарактерный.
      И мне не понравилась его реакция на то, что Игорь Дмитриевич оставил все вам с вашей мамой. И он, и Эльвира Константиновна просто потеряли лицо. Их куда больше потрясло это, чем трагическая смерть Игоря Дмитриевича.
      - А что же? - усмехнулся Владимир. - Люди есть люди. Было о чем жалеть. Вам-то не жалко?
      - Нет, - встряхнула волосами Таня. - Не жалко. Это принадлежало ему, и он был вправе распоряжаться своим имуществом, деньгами, гонорарами так, как считал нужным. Тем более Эльвира Константиновна женщина, мягко говоря, далеко не безупречная. Мне от них ничего не нужно, у моего отца есть все для обеспеченной жизни - деньги, положение в обществе, машина, дача. Игорь Дмитриевич оставил жене и сыну квартиру, о которой люди только могут мечтать.
      А это заслужили вы и ваша мать. Вы, наверное, бедствовали, когда Игорь Дмитриевич ушел от вашей мамы?
      - Ну, не то чтобы бедствовали, но жили, наверное, во много раз хуже, чем его новая семья.
      - Вы знаете, Владимир, я очень уважала Игоря Дмитриевича. Про него говорили всякое - что он конъюнктурщик, карьерист, но я-то знала, какой это достойный человек. Он иногда мне рассказывал о том, как воевал, как под огнем врага добывал материал для очерков. Он был очень откровенен со мной, мы иногда с ним немного выпивали, честно говоря. Он ничем не делился ни с женой, ни с Олегом, они были чужими ему людьми. И мне казалось, что я могла бы влюбиться в Игоря Дмитриевича... - Она внимательно поглядела в глаза Владимиру. - А вы потрясающе похожи на него. Только еще красивее. - Она придвинула свой стул поближе к нему и положила свою ладонь на его задубевшую от афганской пыли и постоянных физических упражнений руку. Он недоуменно глядел на нее.
      - Вы мне очень нравитесь, Володя, - прошептала она, сжимая ему руку. Вы копия своего отца. Поедем ко мне на дачу... У меня тепло, уютно, дача стоит в лесу...
      Владимир резко отдернул руку.
      - Вы интересная женщина, Таня, - твердо произнес он. - Но у меня есть жена, которую я очень люблю, и семилетняя дочка. Может быть, моя жена не так молода и красива, как вы, но я ее не собираюсь менять ни на кого, в том числе и на вас.
      Таня расхохоталась:
      - Да ну вас, вы меня не так поняли. Налейте лучше водки мне и себе. Как же вы угловаты и прямолинейны. Вы что, никогда не изменяете своей жене?
      - Я служу там, где изменять не с кем. Там одни душманы и моджахеды. Да еще змеи да ящерицы в пустыне.
      - И правильно, - посерьезнела Таня. - Только поймите меня верно, Володя. Я очень уважала, а пожалуй, даже любила Игоря Дмитриевича. И мне не с кем посидеть и поговорить о нем. Олег и его мать удручены, сами знаете чем.
      А те, кто приходил на поминки, это совершенно особая публика, озабоченная карьерой и гонорарами. Я хотела поговорить с вами. Но вы меня не поняли, а подумали бог знает что, как настоящий солдафон. Извините меня. Давайте еще раз помянем нашего дорогого Игоря Дмитриевича и разойдемся. Не говорите никому о нашей встрече.
      - Хорошо, - пожал плечами Лозович. Ему стало даже неловко от своей грубости. Видимо, эта Таня и впрямь была влюблена в покойного отца, бывает и такое... А он действительно очень похож на него, об этом говорили все.
      Он посадил ее в такси, и больше они не виделись. Перед его отъездом в Афганистан был еще какой-то очень странный телефонный звонок.
      Некий мужчина позвонил поздно вечером и сообщил ему, что Игорь Дмитриевич погиб не своей смертью, что он якобы видел, как по сельской дороге мчались две "Волги" - одна бежевая Игоря Дмитриевича, а другая черная. Ехали обе на бешеной скорости. А потом черная подрезала бежевую, та упала в кювет, перевернулась и взорвалась.
      - Почему же вы не сообщили в милицию? - спросил Лозович.
      - Ага, нашли дурака, - прохрипел неизвестный. - Из черной "Волги" вышли два мордоворота с пистолетами, поглядели на горящую машину, сели в свою и уехали. Тут дело нечисто, Владимир Игоревич. Вашим покойным отцом кто-то интересовался и свел с ним счеты. А я тихо-мирно собирал в лесу грибы, и мне всего этого даром не надо. У меня жена, дети, кстати, у вас ведь тоже - и жена, и дочка, и мать. Были бы вы поосторожнее...
      - В каком смысле? - недоумевал прямолинейный Лозович. Он никогда ничего не боялся, рисковал жизнью в Афганистане ежедневно, ежечасно, ежеминутно. Но это другое - темные намеки, скрытые угрозы. И кто это - доброжелатель или, наоборот, этот человек угрожает ему чем-то?
      - Давайте встретимся, - предложил Владимир.
      - Ни за что... Вы лучше подумайте, кто и за что мог отомстить вашему отцу, кому он перешел дорогу. А то трагедия может оказаться не последней...
      Владимир собирался еще что-то спросить, но неизвестный положил трубку.
      Владимир остался в недоумении. Он знал, что покойный отец был старый автомобилист, водил машину еще с войны, после войны у него были и "эмка", и первый "москвичонок", и первый "жигуленок", а еще и "Победа", и "Волга" "ГАЗ-21", а в конце жизни "ГАЗ-24". И почему это отец перевернулся на сельской дороге в прекрасную, как говорили, погоду в тот день? Из-за Эльвиры?
      Вряд ли... Отец был мужественным человеком, неглупым, наверняка знал про образ жизни своей супруги, ему было всего шестьдесят лет, он был в отличной физической форме, как говорили все про него. И не справиться с управлением машины на дороге, которую он знал как свои пять пальцев? Нет, в словах неизвестного определенно была доля правды. А скорее всего это была чистая правда. Непонятно только, какую цель преследовал этот человек. Информировать или запугать?
      Трудно сказать...
      ...И вот он позвонил Тане. Она была совершенно спокойна, никаких эмоций по поводу его звонка не выразила, просто сообщила ему адрес дачи, объяснила, как проехать. Он сел на машину и поехал туда.
      ...Что-то знакомое показалось ему в длинной худой фигуре, стоявшей на обочине, вернее, не стоявшей, а дергавшейся то к кювету, то обратно к дороге. Он ничего не боялся и спокойно притормозил машину. Тут-то он узнал своего бывшего солдата Виктора Александрова. Мир тесен.
      - Если можно, Владимир Игоревич, - сказал Виктор, - поедем отсюда.
      Лозович гнал машину по дороге, смотрел вперед, но краем глаза изучал Виктора. Что-то с ним было не в порядке, и две мужские фигуры на дороге он тоже заметил.
      - Куда тебя отвезти? - спросил Лозович.
      - Не знаю, товарищ полковник, - с отчаянием в голосе произнес Виктор. Честное слово, не знаю.
      - Случилось что? - спокойно спросил Владимир.
      - Случилось. Ох, как случилось, - голос Виктора задрожал. - А вы.., почему вы оказались здесь? - вдруг спросил он. Он вспомнил про Олега Игоревича. - Лозович Олег Игоревич вам случайно не брат?
      - Брат, - подтвердил Лозович. - И действительно, совершенно случайно.
      - Да... - задумался Виктор. - И впрямь мир тесен...
      - А я ехал к нему на дачу. Дело было.
      - Если можно, съездите в другой раз. Отвезите меня куда-нибудь. Ради нашей армейской дружбы. Как десантник десантника.
      - За тобой гонятся?
      - Да. Меня ловят. Меня подозревают в убийстве.
      - Тебя? А что, ты правда кого-то убил?
      - Думаете, я бы мог?
      - Почему бы и нет?
      - Правильно думаете. Я уже убил. Тогда, после армии. Я отсидел три года по сто четвертой статье.
      - И сейчас тоже убил?
      - Нет. Сейчас нет. Вы помните, я вам в армии рассказывал про свою любовь? Про Ирку Чижик?
      - Помню. Смутно, правда... Но помню, ты очень был в нее влюблен.
      - Так вот. Ее убили. На даче вашего брата, вернее, его жены Тани, моей одноклассницы.
      - Вот как? - повернул к нему голову Лозович. На его бесстрастном лице появилось удивление. - А я ей звонил, и она мне ничего не сказала.
      - Не придает значения. Для них это ерунда.
      Они все от меня отказались.
      - Я все понял, Виктор. Ты поехал на следственный эксперимент и оттуда дал деру.
      Правильно?
      - Правильно.
      - Ну и молодец. Только мы с тобой едем по направлению к даче. А нам надо бы в другую сторону.
      - Вы не выдадите меня?
      Лозович хмуро поглядел на него сквозь роговые очки.
      - Озверел, ты тут совсем, - покачал он головой.
      - Вы мне верите?
      - Конечно. Зачем тебе врать мне? Вопрос в ином: нам надо бы выехать другой дорогой на шоссе. Не хочу возвращаться обратно, могут быть неприятности. Хотя те, кто гнался за тобой, вряд ли запомнили номер моей машины, слишком далеко они были. А вот марку видели, и то, что ты сел сюда, тоже могли видеть. Далеко было, трудно определить, когда они вышли из леса. А вообще-то перебирайся-ка ты назад и приляг там на всякий случай. Так будет спокойнее. Вот какой-то поворот. По-моему, мы здесь сможем другой дорогой выехать на трассу.
      Они свернули на скверную сельскую дорогу.
      Виктор перебрался на заднее сиденье, прилег там. "Вольво" тряслась на ухабах, в конце концов приехали в какую-то деревню. Лозович вышел из машины, спросил у корявого мужичонки, идущего с пустыми бутылками в авоське, как проехать на трассу. Тот указал в обратном направлении.
      - А по-другому нельзя? - спросил Лозович.
      - Можно, конечно, вот здесь, но дорога ужас...
      Километра два потрясетесь. А там выберетесь опять же на Киевское шоссе.
      - Спасибо.
      Они долго тряслись на кошмарнейшей сельской дороге, пока не выехали на трассу.
      - Слава богу, - вздохнул Лозович. - А теперь, Виктор, рассказывай все. И желательно по порядку. Я буду слушать тебя очень внимательно.
      Но Виктор не успел раскрыть рта, как гаишник, стоявший на обочине, жезлом приказал Лозовичу остановиться. Сердце замерло у лежавшего на заднем сиденье Александрова.
      - Не останавливайтесь, - шепнул он.
      - Почему? Какие глупости. Будут неприятности, если я не остановлюсь.
      Он притормозил машину и пошел к гаишнику.
      "Рвануть, что ли, отсюда, пока не поздно, - подумал Виктор. - Вылезти слева и потихоньку перебежать дорогу. И в лес". Но подумал трезво:
      "А дальше что?", посмотрел на Лозовича, спокойно беседовавшего с милиционером, и решил остаться на месте.
      Лозович сел в машину, усмехнулся.
      - Напужался, ефрейтор Александров? - спросил он.
      - А вы как думали?
      - Обычное дело. Скорость. Отделался взяткой. А ты не дергайся по каждому поводу. Поехали. Рассказывай теперь. Причем начинай с того времени, как ты демобилизовался и приехал в Москву.
      Виктор начал свой рассказ. Лозович слушал бесстрастно, изредка поглядывал на лежавшего на заднем сиденье Виктора. Когда речь зашла об убийстве завмага Бореньки, он покачал головой.
      "Как же ты так? - прошептал он. - Удар не смог рассчитать. А еще десантник. Плохо я тебя учил..."
      Виктор расслышал его слова, счел нужным оправдаться: "Злоба мозги залила, товарищ полковник, не заметил я этой проклятой решетки. Очень уж не повезло".
      Потом Виктор перешел к нынешнему времени, к звонку якобы Вальки Арбузова, сообщении про день рождения Тани.
      - И что, ты, значит, засомневался, он ли это? - насторожился Лозович.
      - Я засомневался, и правильно. Мне майор Гусев сообщил, что Арбузова в тот момент в Москве не было. Гусев ведь не поверил, что я убил Ирку.
      - А на кой черт ты сбежал?
      - Не могу я там сидеть, Владимир Игоревич, когда тот, кто убил Ирку, ходит по земле и смеется надо мной. И против меня такие доказательства. Ну ладно.., по порядку...
      Он стал рассказывать дальше. Про то, как приехал к Заславскому, про то, как пришел к Тане... как стучался к Ире... И потом...
      - Какой у них дом? - спросил Лозович.
      - Какой дом, деревянный.
      - Стены?
      - Довольно тонкие.
      - Странно, что никто не слышал выстрела.
      - Многие слышали хлопок, и Петька, и Руслан, и Таня, и ваш брат Олег. Но никто не встал...
      - Интересно... - усмехнулся Лозович.
      Виктор продолжил рассказ. Как пришел к Заславскому, как заснул в комнате.., как что-то холодное словно во сне прикоснулось к его руке...
      - Очень интересно, - совсем уже хитро усмехнулся Владимир.
      - Вам что-то ясно? - встрепенулся Виктор.
      - Пожалуй... Но об этом потом. Давай дальше свой детектив...
      - Дальше сидел у Сержа в гостиной, болтал с одной шлюхой Юлькой. Потом она отказалась меня узнавать. Под утро они отвезли меня на станцию к электричке. А потом.., часов в двенадцать за мной приехали. Вот и все...
      - Рассказывай, кто там был и какая была у них реакция на тебя?
      - Ой, товарищ полковник. Все глядели с ненавистью, все поверили, что я убил. И Танька, и Руслан, и Гришка Брагин...
      - Брагин - это какой? Не тот ли самый? "Голубые дали"?
      - Он...
      - Знаю его. Большая сволочь. Бывал у меня в ресторане. Но на подставку неспособен, очень уж падок до горячительного, ни разу не сидел без того, чтобы его не выволакивали. И постоянно с разными телками. А что делать? Приказать швейцару, чтобы не пускал? Артист ведь известный, нельзя...
      - А что, вы хозяин ресторана? - удивился Виктор.
      - Да вот, сменил окраску на старости лет.
      Я когда-то в детстве мечтал быть поваром. Я отцу готовил такие вкусные блюда, ему нравились...
      Если бы он от нас не ушел, я, может быть, и стал бы поваром или еще кем-то мирным. А так ожесточился, пошел в военное училище. А теперь потянуло к истокам... Ладно, слушаю...
      - Короче, все поверили. Даже Петька Мухин, а мы с ним дружили... Вы понимаете, если бы я убил Ирку в злобе, я бы сам в милицию приполз, а от ответственности не увиливал бы... Но не убивал я ее... А муж Иркин - Дорохов Андрей Андреевич - на части меня готов был разорвать.
      Я только потому и сказал, что был у Сержа, что перед ним было стыдно, неизвестно за что. Я не хотел, чтобы он про меня думал, будто я убил Ирку. Я ее любил, вижу, и он тоже. По глазам видел.
      - А что тебе до этого Сержа? Был и был...
      - Вор он. Крупный вор. Наводить на него ментов западло. Но только он мог подтвердить, что я с двух часов сидел у него. А смерть наступила в четыре, не раньше. Это установлено. Если бы Серж, его друзья, его телки подтвердили, что я там сидел, у меня было бы железное алиби. Но они все отрицали, что я там находился. Там еще какой-то мужик был, маленький, толстый, я потом уже вспомнил... Да это теперь неважно.
      - Все важно. Все может понадобиться. А что за человек этот Дорохов? Он-то сам не мог это подстроить?
      - Не похоже. Очень уж был подавлен, так переживал. У них с Иркой давняя любовь.
      - И что вы все так в нее повлюблялись? - поразился Лозович. - Судя по твоим словам.., ну, не буду...
      - Сердцу не прикажешь, Владимир Игоревич.
      Было в ней что-то такое... Трудно объяснить. Она всем нравилась... Ну просто всем. А она, грех про покойницу такое, но вам не могу не сказать...
      Она со многими... Как я в армию, она с Дороховым шашни завела, Дорохов в Штаты уехал, она торгаша Бореньку себе нашла... И все же Дорохова на себе женила, и на "Мерседесе" успела покататься, и в квартире четырехкомнатной на Арбате пожить.
      - А в каких отношениях она была с Таней, женой Олега? - спросил Лозович.
      - В каких? В плохих. Я дружил с Таней в восьмом классе, потом влюбился в Ирку. Таня поначалу переживала, потом успокоилась. Но я знаю, Таня не любила ее, презирала.
      - А сама-то тебе Таня как?
      - Таня-то? Хорошая женщина, умная, образованная, работает много. И отца ее помню, очень приятный человек, мать немного взбалмошная, но тоже ничего.
      - Насколько я понимаю, Таня пригласила на свой юбилей только самых близких друзей - Брагина, Петьку этого, потом.., как его... Ну, тебе виднее. Я так понимаю, что эта Ирина не принадлежала к числу ее друзей, напротив. Зачем она ее пригласила?
      - Да очень просто. Повыпендриваться. Сейчас как? Все друг перед другом выпендриваются своей крутостью - у кого машина лучше, денег больше, положение, сами знаете... А Ирка всех злила тем, что у нее муж крутой, денег куры не клюют, свой "мере", загранпоездки... А потом они разорились, переехали в Митино, ездить стали на метро, Таньке приятно было на ее позор глядеть, тем более она в последнее время раскрутилась немного. Ткнуть, так сказать, носом в это самое. Унизить, вроде бы пригласить по дружбе старой, но на деле, чтобы унизить. Сволочной народ... Я еще и поэтому пришел ведь. Я же не общался с Иркой, пока они с мужем процветали, мне западло было. Я не хотел, чтобы на меня смотрели, как на грязь под ногами. А тут поддержать хотел...
      - Правильно, правильно, ты пригнись все-таки, не вскакивай. Так, вот что. Куда мне тебя девать, это самое главное... Вот Кольцевая дорога... Ладно, поживешь пока у меня на даче. Сейчас у меня никого нет. А там видно будет. Поехали.
      Они свернули на Кольцевую. Полковник напряженно о чем-то думал, прикусив губу.
      - Одного не пойму - какое отношение ко всему этому может иметь такой авторитет, как этот самый Серж? Ну на кой черт такому человеку путаться в бытовухе? Никак одно с другим не вяжется... Может, он был с ней знаком, сам говоришь, ты извини, путалась она с разными людьми... Решил с ней за что-то счеты свести. И тебя подставить заодно. Обязательно подставить тебя.
      Иначе он убил бы ее любым другим способом, она бы просто сгинула с лица земли. Здесь надо было, чтобы все прилюдно. Нет, что-то у вас, видно, с ним было... Очень ему хотелось тебя подставить...
      - Ничего у нас с ним не было. Дружили мы.
      Заступался я за него в зоне, когда он туда попал за первый свой разбой. Он, кстати, был неплохим парнем, очень смелый, крепкий, хоть ему тогда и двадцати не было.
      - Неплохой был, потому что ты ему был тогда нужен. А теперь ему нужно другое. И как же вы снова сошлись? Кто кого нашел? Ты его?
      - Да нет, он меня. Месяца два назад сам позвонил.
      - Интересные дела, - огонек блеснул в глазах Лозовича. - Ты, значит, ему понадобился?
      Страх как ты ему нужен...
      - Позвонил, сказал, что помнит мое добро.
      Спросил, не нужно ли мне чего. Звал к себе...
      И вот я заехал, - горько вздохнул Виктор.
      - В общем, так, позвонил он тебе только для того, чтобы весь этот спектакль затеять... Это ясно и ежу. А вот зачем это ему, я пока понять не могу. Но связался ты с очень опасными людьми, ефрейтор Александров, это точно...
      Потом он долго молчал, на огромной скорости гнал машину по Кольцевой дороге. Свернули на Каширское шоссе.
      - Поживешь пока на моей даче. Продукты у меня есть, сейчас кое-чего еще куплю. О том, чтобы не высовываться, тебя, надеюсь, предупреждать не надо?
      - Не надо, - буркнул Виктор.
      - Матери скажу, что я ремонтик затеял с покраской. Она краску не выносит, а то она имеет обыкновение сама на дачу приезжать, без предупреждения. Ну а моя жена и дочь без меня не поедут. Так что будешь жить в строгом одиночестве.
      Они подъехали к уютной деревянной двухэтажной даче, стоявшей в лесу. Лозович открыл ворота, загнал машину.
      - Все, вылезай, ефрейтор. Заходи сразу в дом, чтобы никто тебя не приметил. А по вечерам придется тебе в темноте сидеть, чтобы соседи не зашли. А то ко мне многие заходят... Запрешься и сиди, как мышь. Ну, ночничок потихонечку можешь зажечь, у меня книг пропасть... Кстати, роман моего отца прочтешь, не оторвешься...
      Заметив, что Виктор как-то поморщился, Владимир усмехнулся:
      - Это не то, что ты раньше читал. Это интересно, совсем другое. Про таких людей прочтешь, обалдеешь. Я его тут на чердаке нашел в пыли и паутине. Хорошо, мыши не сожрали, пощадили.
      Соображают тоже, что жрать. Благодаря, кстати, этому роману мы с тобой и встретились на этой проселочной дороге, когда ты от ментов драпал.
      А то бы так и бежал до самой Москвы, пока не поймали, или по лесам прятался, как партизан, тоже тоска...
      Виктор вопросительно поглядел на Лозовича.
      - Объясню в другой раз, в лучшие времена, сейчас не до того. Обитать будешь вот в этой комнате, здесь можешь по вечерам зажигать ночник, с дороги видно не будет. Но уж открывать никому не вздумай, это понятно. Вот здесь холодильник, продукты. Тушенка есть, картошка, масло, яйца, кофе, чай вот в кухонном шкафу. Найдешь, короче. И главное - не вздумай от отчаяния сбежать.
      Тебя поймают мигом. Уже по всем дорогам наверняка ищут. И физиономию твою уже развешивают для всероссийского розыска. Ладно, солдат, живи. Я поеду, дел у меня невпроворот. Ну, уж на худой конец на тебе денег... Бери, бери... А я постараюсь послезавтра приехать. А может быть, и завтра.
      Виктор оглядел уютную дачу, обитую изнутри вагонкой. Чисто, аккуратно, тепло. Да, это лучше камеры в "Матросской тишине". Но сколько он может тут находиться? А, ладно, один день прожить - тоже дело...
      - Я еще на досуге поразмыслю над твоей проблемой, ефрейтор Александров, - усмехнулся Лозович. - Тут могут быть очень интересные повороты... Удивляюсь я тебе - вроде бы взрослый, повидавший виды человек, и в то же время такой наивный...
      - Да в чем же моя наивность?
      - Первое - ты засомневался, звонил ли тебе твой одноклассник. И тем не менее пошел туда, где должна была быть женщина, из-за которой ты уже один раз сел за убийство. Второе - ты поверил этому Сержу, который позвонил тебе сам спустя столько лет. Такие люди просто так никогда не звонят, и без своей выгоды, причем, учитывая его статус, очень большой выгоды, не делают ни шага. Ты пошел с ним на контакт. И третье - после того как ты побывал на этой даче, объяснился со своей любовью, ты опять поперся к Сержу. Но, разумеется, это неважно. Потому что, если бы ты туда не пришел, эти люди нашли бы иной способ, чтобы поставить отпечатки твоих пальцев на пистолет. Тут ведь дело не обошлось без очень хорошего препарата, которым угостили твоих засонь-одноклассников, а потом и тебя.
      Я знаю, что это такое. Это лекарство, которое вырубает человека начисто, а потом, если нужно, стоит дать другое - и оно вмиг освежает его. Мне про этот препарат говорил один врач, с которым я советовался, когда вернулся из Афгана. У меня было почти безумие. Я видел оторванные головы друзей, вытекающие глаза, валяющиеся на дороге ноги, и я знал, чьи это ноги. Я сам чувствовал, что у меня отрывается голова, когда получил вот это, - он указал на свой жуткий шрам на правой стороне лица, - осколочное ранение в голову. Я пришел в себя только в госпитале через неделю после ранения. И я не мог спать, я лез на стену, я ни на секунду не мог закрыть глаза, мне мерещились оторванные части человеческого тела, кровь, слизь, мерзость. Ничего мне не помогало.
      Меня отправили в Москву, но я таял на глазах.
      И один хороший врач дал мне такое снадобье, я спал несколько суток, потом немного пришел в себя. Но надо было что-то делать, чем-то заниматься. После такого сна я был не в состоянии делать ничего, и он помог мне еще раз. Два лекарства - одно вырубает, другое оживляет. Можно поспать час и чувствовать себя после этого как огурчик. Нечто подобное дали и тебе. Тебе что угодно можно было совать в руку, странно, как ты вообще что-то почувствовал, видно, это какая-то разновидность в ослабленном варианте. А потом ты выпил винца, в которое добавили, так сказать, противоядие, и все... И не было ничего.
      А этот самый несчастный "Макаров" с твоими пальчиками уже несли на дачу, где вы так чудесно провели время. Застрелили из него твою Ирку, бросили его под окно. А друзья твои так называемые дрыхли от этого препаратика мертвым сном.
      В этих дачах кашлянешь - слышно, не то что выстрел. А какую-нибудь штуковину вроде "ПБ" или "ПСС" не стали тебе подкладывать - откуда у простого человека такие виды оружия, впрочем, скорее всего сунули, что подвернулось. Все твои одноклассники угостились этим лекарством. Кроме одного, разумеется, - того, кто убил.
      - А кто убил-то? - наивно спросил Виктор.
      - Я-то откуда могу это знать? - усмехнулся Лозович. - Я могу только подозревать, но этого недостаточно. Я твоих одноклассников не знаю, кто из них годен на такую подставку, и ради чего все это делалось. Это ведь самое главное. К тому же в доме мог находиться только организатор преступления, а убивать мог и другой. Ему открыли дверь или окно - он выстрелил, бросил пистолет и ушел. Кстати, дверь и не надо было открывать, она и так была открыта. Тобой. Звякнуть по мобильному, что дверь открыта, все спят.