Ментовская мышеловка

      - Здравствуйте, Петр Петрович. Я теперь буду вести это дело. Меня зовут Павел Николаевич Николаев. Вы говорили моему предшественнику в этом деле, что видели в саду ночью человека небольшого роста в куртке с капюшоном. Вот здесь так написано. Вы сможете подтвердить это на суде?
      - Нет, - глядя в сторону, сказал Петя. - Я точно не уверен. Я был сильно пьян и ночью не протрезвел. Может быть, мне показалось.
      - Но вы уверяли инспектора Гусева, что вы точно видели его.
      - Нет, я не уверен в своих показаниях.
      - Вы можете быть обвинены в лжесвидетельстве, Мухин.
      - Могу. Обвиняйте. Я наплел ему что-то про свои ночные галлюцинации. Теперь я уверен, что этого не было. Так и запишите. Это же я скажу и на суде. Никого в саду не было.
      - Понятно, - задумался Николаев, записав его слова в протокол допроса. - А скажите мне вот что, Мухин: вы кому-нибудь рассказывали об этом человеке в саду? Кроме инспектора Гусева, разумеется.
      - Я-то? Рассказывал... Руслану Бекназарову рассказывал, Гришке Брагину, Таньке Гриневицкой. А что такого? - простодушно спросил Мухин.
      - Да так, ничего... Подпишите здесь и можете быть свободны. Учтите только, Мухин, что от ваших показаний может зависеть судьба человека, вашего одноклассника: быть ему на свободе или загреметь лет на десять-пятнадцать за решетку.
      Как вы думаете, приятно сидеть столько лет за решеткой или нет?
      Мухин молчал.
      - Вам что, угрожал кто-то? - спросил Николаев.
      - Никто мне не угрожал, и никого я не боюсь.
      И никого я не видел. На этом и стою.
      - Стойте, стойте. Все. Счастливо вам...
      "Врет, - твердо понял Николаев. - Человека в саду он видел. Но после его показаний Гусеву кто-то сильно его припугнул. Надо было как следует прощупать этих троих плюс мужа Гриневицкой Лозовича. И ни в коем случае не упускать из виду Дорохова. Это вполне реальная версия.
      Назавтра Николаев вызвал к себе Бекназарова, Брагина и Гриневицкую.
      Глава 18
      - К вам нотариус Леклерк, месье, - провозгласил Жан-Пьер, когда Дорохов пробудился от послеобеденного сна.
      - Что? Леклерк? Ну, так давай одеваться. Он мне позарез нужен.
      - Он ждет вас уже полчаса, месье Жорж.
      - Какого же черта не разбудил меня? Я же говорил...
      - Я не осмелился, месье.
      - Ладно, давай одеваться.
      Жан-Пьер помог старику надеть его широченные велюровые брюки, мягкую рубашку и велюровый пиджак. Повязал шейный платок.
      Вертлявый, с узеньким бледный лицом Леклерк сидел в гостиной и терпеливо ждал.
      - Мое почтение, месье Дорохов, - встал он с места, приветствуя входящего своей грузной походкой старика.
      - Здравствуйте, Леклерк. Ну как, вы узнали, о чем я вас просил?
      - Я все выяснил, месье. Андрей Дорохов, тридцать седьмого года рождения, проживает в Москве в микрорайоне Митино, дом.., квартира...
      Преподает в училище. До недавнего времени занимался бизнесом, имел строительную фирму, но разорился. Недавно у него была убита жена Ирина. Детей нет.
      - Но он еще так молод, ему всего шестьдесят один год, - сказал девяностовосьмилетний старик, тяжело откашливаясь. - Но надо же, убита жена... Как же трагичны судьбы у нас, Дороховых...
      - В России постоянно кого-то убивают, месье. Там криминальная революция.
      - Как же, однако, вы быстро все узнали, Леклерк. Удивляюсь вашей расторопности.
      - Это очень просто при современной технике, месье, я не заслуживаю вашей похвалы.
      - Хорошо, все равно вы молодец. А теперь к делу, Леклерк. Пойдемте ко мне в комнату, чтобы никто не услышал нас, здесь ходит много народу.
      А дело у нас с вами будет секретное. - Он подмигнул Леклерку своим отекшим подслеповатым глазом. - Жан-Пьер, помоги мне дойти до моей комнаты, нет, не до спальни, черт побери, до нижнего кабинета! Идите за нами, Леклерк!
      Они прошли в небольшой уютный кабинет в левой части дома. Там стоял круглый старинный стол и два мягких кресла рядом с ним. По двум стенам комнаты стояли симметрично два шкафа карельской березы. Старинные фолианты с золочеными переплетами украшали эти шкафы. По двум другим стенам висели золоченые бра в виде свечей.
      - Все, Жан-Пьер, идя, и никого ко мне не пускай. Я очень занят. Садитесь, месье Леклерк.
      Леклерк юркнул в огромное кресло, на другое тяжело опустился Дорохов.
      - Итак, Леклерк, составляем завещание. Пишите черновик. Так... Я, Жорж Дорохов, в случае своей смерти завещаю дом в Париже и единовременную выплату в размере ста тысяч франков Жан-Пьеру Жерве. Так.., написали?.. Все остальное имущество, как-то: этот загородный особняк, виллу в Калифорнии, дом в Испании и квартиру в Лондоне завещаю своему племяннику Андрею Дорохову, проживающему в Москве. Кроме того, я завещаю ему все свои предприятия: фабрику, три магазина в Париже и два в Лондоне, а также свои банковские вклады в банках Парижа и Женевы на сумму.., забыл, надо уточнить, ну что-то около десяти миллионов долларов, и ценные бумаги примерно на ту же сумму. Все. Теперь оформите это надлежащим образом, и я подпишу завещание.
      - Вы желаете информировать племянника о вашем решении, месье Дорохов? угодливо спросил Леклерк.
      - Нет, пока не надо. Я еще хочу пожить, а как помру, узнает... Держать это завещание в строгом секрете, вы поняли меня?
      - Месье, это моя работа! - обиделся Леклерк. - Как вы можете напоминать мне об этом?
      - Пошутил, - проворчал старик. - Знаю я вас, крючкотворов. Не сердитесь на меня, сами знаете, что тут творится. Мне самому надо еще входить в наследство сына. Я ведь его единственный наследник, как это ни ужасно, добавил он, откашливаясь.
      - Все это будет оформлено в кратчайшие сроки и для вас совершенно не обременительно.
      - Для меня сейчас все обременительно, Леклерк. Каждое движение. Доживите до моих лет, узнаете.
      - Куда мне до вас, месье Дорохов? Я в свои пятьдесят три имею десятки болезней. А вы имеете шанс попасть в Книгу рекордов Гиннесса как долгожитель.
      - Страсть как мне это нужно... А вообще-то интересно было бы отметить столетний юбилей.
      Но до него без малого два года, я не дотяну, Леклерк... Я чувствую все...
      - Боже мой! Кому бы жаловаться, месье? Вы сами ходите, вы все видите, слышите. У вас железное здоровье, не дай бог сглазить. Моя теща лет на пятнадцать моложе вас, так она не встает с постели и абсолютно ничего не слышит.
      - А как поживает ваша жена, Леклерк? - из вежливости спросил Дорохов.
      - О, моя жена недавно вернулась из России.
      Если вы помните, она переводчица с русского языка, да вы сами давали ей консультации по поводу некоторых трудно переводимых русских оборотов, усмехнулся Леклерк.
      - Да, - поддержал его Дорохов. - В русском языке есть такие словечки, что вам, французам, и не снились. И один черт знает, как их перевести на ваш язык. Ну, и что она рассказывает про Россию?
      - Ничего хорошего, месье. Каждый день взрывы, убийства. Зарождение капитализма в самой грязной, варварской форме.
      - Да, если бы не семнадцатый год, все это произошло бы по-другому, и сейчас мы жили бы не хуже вас, то есть они жили бы не хуже нас, - поправился Дорохов и сам засмеялся своей шутке. Угодливо осклабился и Леклерк.
      Затем он аккуратно составил завещание, и Дорохов подписал его.
      - Все, Леклерк, идите теперь. Я очень устал.
      Эй, Жан-Пьер, где он там? Тьфу ты, я забыл про звонок.
      Он нажал кнопку звонка, и через полминуты в дверях появился Жан-Пьер.
      - Проводи господина Леклерка и отведи меня в спальню. Я так устал, мне надо прилечь. Что мне сегодня так плохо? Какое нынче число?
      - Двадцать третье сентября, месье.
      - Я и сам знаю, что сентября. Еще бы сказал, какой сейчас год. Двадцать третье... Господи, ведь завтра день рождения Клер... Я обычно в этот день езжу в церковь. Но на сей раз вряд ли смогу.
      Машины готовы к поездке, Жан-Пьер?
      - Все ваши машины в идеальном порядке, месье Жорж. Вы можете ехать в церковь на любой.
      - Если я поеду, то, пожалуй, на "Кадиллаке".
      Он солиден и подходит моему возрасту. И цвет его вполне траурный. Хоть на кладбище в нем.
      Кстати, я не дал распоряжений о своих похоронах, Леклерк. Я не знаю, где меня хоронить - на Пер-Лашез, где лежит несчастная Клер, или на русском кладбище в Сен-Женевьев де Буа, где покоятся мои братья по оружию, генерал Дроздовский, например.
      - Что у вас за похоронные настроения, месье, - угодливо проворковал Леклерк.
      - Обычные для моего возраста настроения.
      А то я подумал об имуществе и не подумал о своем теле. Как же мы все, однако, материалистичны... Нет, все же лучше к Клер, мои боевые товарищи простят меня. Учтите это, Леклерк, и ты, Жан-Пьер.
      Леклерк удалился. Жан-Пьер отвел старика в спальню. Но не успел он помочь ему лечь в постель, как сообщили, что пришел инспектор Леруа.
      - Раз пришел, наверное, что-то важное, - сказал Дорохов и велел проводить его в гостиную.
      - Ну, что там у вас? - спросил он инспектора Леруа, входя в комнату.
      - Любопытные сообщения, месье Дорохов, - отвечал Леруа. - Часов в девять вечера у господина Поля в его доме на Елисейских полях побывал какой-то посетитель. Никто из слуг его раньше не видел. По их словам, он иностранец. На вид ему около пятидесяти лет, небольшого роста, полный, немного рябоватое лицо. Он сидел с господином Полем и госпожой Мари около полутора часов и покинул дом где-то в половине одиннадцатого. После его ухода господа Поль и Мари почти сразу легли спать. И это еще не все, месье Дорохов. В спальне, где их нашли мертвыми, было приоткрыто окно. А ночи сейчас довольно холодные, обычно они окон не открывали. На полу в спальне обнаружены отпечатки следов мужских ботинок, сорок первого размера.
      - Интересные дела, - задумался Дорохов. - Вы полагаете, их убили, инспектор Леруа?
      - Полагаю, что да, месье. На их балкон злоумышленник мог влезть по веревочной лестнице, забросив за балконное ограждение железный крюк. Странно, что они так крепко спали, даже не услышали, как вошел неизвестный и сунул им в рот ампулы с цианистым калием, от которых они мгновенно скончались. Необходимо было, чтобы они разгрызли эти ампулы. Осколки ампул были обнаружены. Хотя возможен и другой вариант - яд им закапали в рот, потом положили туда осколки стекла от ампул. Однозначно одно - они так крепко спали, что ничего не почувствовали.
      - Я знал, что мой сын не способен на это, - сдавленным голосом проговорил старик, вытирая огромным платком слезы, выступившие на глазах. Его убили, убили, моего дорогого Поля убили...
      - Возможно, неизвестный подсыпал какое-то снотворное господину Полю и госпоже Мари.
      Но, к сожалению, слуги тщательно вымыли всю посуду после ухода гостя. Оказались слишком чистоплотны.
      - А они что, ужинали с этим человеком? - спросил старик.
      - Да, они пили вино и ужинали. Он хорошо говорил по-французски, но слуги поняли, что он иностранец. По акценту.
      - Но как представился этот человек? Почему его впустили в дом? Поль не принимает у себя черт знает кого.
      - Видите ли, когда этот человек пришел, господин Поль сам вышел навстречу ему и провел его в свою комнату. Он ждал его. А потом они сели обедать в столовой.
      - Так ищите же этого человека! Поднимите на ноги всю полицию! закричал Дорохов. - Убийца моего сына должен быть немедленно найден! Я сам посмотрю в его глаза! На гильотину его!
      - Будем искать, месье Дорохов. Его приметы уже сообщены.
      - Какой сегодня тяжелый день. Все, идите, инспектор. Я устал. Жан-Пьер! Помоги мне! Принеси мне лекарство! Скорее!
      Старик выпил лекарство и откинулся в кресле.
      - Неплохо бы выйти подышать воздухом, - еле слышно проговорил он. Пошли, Жан-Пьер.
      До свидания, инспектор Леруа. Спасибо вам за хлопоты.
      - Что вы, месье, я вам причинил столько страданий своими известиями.
      - Какие страдания?! - закричал Дорохов, привставая в кресле. - Вы принесли мне радость!
      Мой сын погиб как настоящий мужчина, как русский дворянин, сын офицера. Вы там разберетесь, кто убил его и бедную Мари. Ясно одно, он мужчина, а не какая-нибудь истеричка, принявшая яд из-за ерунды! А для меня это самое главное. Спасибо вам за хорошие известия, инспектор Леруа. Дороховы не умирают своей смертью, по крайней мере в периоды великих перемен, в периоды борьбы добра со злом! Зло, разумеется, побеждает, но мы все равно будем до конца бороться за добро!
      Произнеся эту речь, старик закашлялся и ужасно покраснел. Обеспокоенный Жан-Пьер повел его дышать воздухом, а инспектор сел в свой "Пежо" и уехал.
      Дорохов сидел на скамейке в парке и тяжело дышал. Потом он велел выпустить собак. Вид собак, их веселый лай несколько успокоили старика, и он даже немного прошелся по любимой аллее, поддерживаемый Жан-Пьером.
      Потом старика повели пить чай. Раздался телефонный звонок, и Жан-Пьер подошел.
      - Но, месье Леруа, - тихо сказал он, - его нельзя больше тревожить. Он может не выдержать... Что вы говорите? Хорошие новости? Для него и так было немало новостей, вы забываете, как он стар... Я не могу тревожить его, он пьет чай с травами и потихоньку успокаивается.
      - Да что там такое, Жан-Пьер? - крикнул Дорохов.
      - Вас опять инспектор Леруа, - извиняющимся голосом произнес Жан-Пьер. - Он говорит, хорошие новости.
      - Какие хорошие новости могут быть? Ожил мой сын? Тащи сюда телефон.
      - Вы, главное, не волнуйтесь, месье.
      Дорохов взял трубку. На том конце провода послышался оживленный голос инспектора Леруа.
      - Алло, месье Дорохов. Извините меня за беспокойство, но только что мне сообщили: в Булонском лесу найден труп мужчины, очень похожего на того, кто приходил к вашему сыну незадолго до его смерти. Он убит выстрелом в сердце.
      Я счел нужным вам это сообщить. Слуги господина Поля будут приглашены для опознания.
      - Это хорошая новость, действительно хорошая, инспектор. А что при нем было найдено?
      - При нем паспорт на имя гражданина Польши Млынского. Похоже, фальшивый. В нем туристическая виза, он прибыл из Варшавы двадцатого сентября. А в кармане пиджака у него найдена ампула с цианистым калием. Оружия не было, довольно приличная сумма денег - десять тысяч франков. Карточка дешевой гостиницы на Монмартре. Вроде бы все.
      - Спасибо, инспектор. Держите меня в курсе.
      Когда будет проведено опознание?
      - Думаю, завтра утром, месье.
      - Лучше бы сегодня, но ладно, можно и завтра. До свидания.
      Град новостей взволновал старика. Он опять налился кровью, и Жан-Пьер уложил его в постель, напичкав лекарствами.
      Утром позвонил Леруа и сообщил, что слуги уверенно опознали в убитом того человека, который приходил к месье Полю. Отпечатки его пальцев были обнаружены на оконных рамах спальни Поля и Мари. Убитый носил обувь сорок первого размера, и именно его следы были в комнате погибших. Все было предельно ясно, кроме одного - почему Поль впустил его и ужинал с ним, и почему этот Млынский убил Поля и Мари.
      Глава 19
      - Слушай меня внимательно, Олег, - говорила Таня, ходя по комнате их московской квартиры. Олег сидел с потерянным видом на диване и собачьими глазами смотрел на нее. - Ты даешь мне развод. Немедленный. Сам понимаешь, после такого мы жить вместе не будем. Ты пока останешься в этой квартире, я ни слова не говорю Нине о твоих похождениях, мы скажем ей, что просто разлюбили друг друга и поэтому расходимся. Потом я помогу тебе в размене этой квартиры. Больше того, я знаю, что на твою зарплату жить невозможно, я обещаю тебе материальную помощь. Единовременную, а может быть, и регулярную, это будет зависеть от ряда обстоятельств. Главное, чтобы ты не препятствовал нашему разводу. Я нашла адвоката, он за определенную сумму, которую я ему заплачу, оформит наш с тобой развод в течение двух недель. Но это мои проблемы. У тебя одна - не препятствовать мне. Ты согласен со мной?
      - Мне кажется, мы еще могли бы помириться, - пролепетал Олег. - Годы прожитой жизни должны перевесить минутную слабость.
      - Ах ты, боже мой! - крикнула Таня. - О чем ты говоришь, идиот? Какая там минутная слабость? Мы совершенно чужие люди, ты абсолютно не удовлетворяешь меня ни в каком смысле!
      Я не люблю тебя, понимаешь ты это? Мне только сорок лет, и я хочу начать свою жизнь с нуля.
      Потом будет поздно. Кстати, и ты можешь начать новую жизнь - можешь жениться наконец на молодой девушке, которых ты так обожаешь, вроде той Даши с длинными ногами. А я хочу жить по-другому. И никто мне не помешает развестись с тобой, твое несогласие только оттянет дело, а не отменит его. Кому нужны эти месяцы ожидания, эта волокита, раз все равно вопрос решен. Но если ты будешь препятствовать мне и оттягивать бракоразводный процесс, ты ничего от меня не получишь, ты тогда разозлишь меня окончательно.
      - А как же Нина?
      - Нине девятнадцатый год, и тебе не надо беспокоиться о ней. Я сама о ней побеспокоюсь.
      Ты будешь с ней встречаться столько, сколько найдешь нужным. В конце концов, она сама скоро отделится от нас. Это вовсе не проблема, Олег.
      Проблема только в тебе. Так что выбирай - или полное согласие и моя поддержка, или твой отказ и моя борьба с тобой. Понял? Решай. А развод все равно будет, хочешь ты этого или нет.
      - И сколько времени ты мне даешь на раздумья?
      - Думай до вечера, не больше. Люди уже подключены, наш с тобой развод уже в процессе.
      Тебе, собственно, и нечего думать, только не мешать, и все. Никуда не обращаться с апелляциями. Через две недели мы получим документ, в котором нас признают разведенными, а может быть, и раньше.
      - Как же, однако, теперь это быстро делается.
      - Быстро, быстро делается, - усмехнулась Таня. - Все для блага человека.
      - И сколько же стоят такие блага? - ехидно спросил Олег.
      - Дорого стоят. Тебе не по карману, - заметила Таня.
      - А тебе по карману?
      - А мне по карману.
      - Ты что, нашла себе какого-нибудь "нового русского"?
      - Может быть, и так.
      - Вот это уже понятно. Воспользовалась моментом?
      - Каждый должен пользоваться моментом.
      На том стоит жизнь.
      - А ты цинична, однако. Раньше ты такой не была.
      - Раньше я моталась по редакциям в поисках грошовых гонораров, чтобы кормить тебя и обеспечивать тебе спокойную жизнь. А ты думал о том, устраивает меня такая жизнь или нет? Ты всю жизнь думал только о себе, о своем покое, о своей сытости. И дальше не беспокойся, будет тебе покой, будет тебе сытость. Если не наделаешь глупостей.
      - Ты вроде бы угрожаешь мне?
      - Может, и так. Предупреждаю. Какая тебе разница, когда произойдет наш развод, через две недели или через полгода. Ты только выиграешь от быстрейшего разрешения этих проблем.
      - А ты?
      - Ну и я, разумеется. Не для твоего же блага я все это делаю.
      - А сволочь ты, однако, Татьяна, - заметил Олег.
      - Не большая сволочь, чем ты и твоя мамаша.
      На вашей совести гибель отца, достойного человека. Кстати, за границей напечатали его роман.
      Одна моя знакомая читала - говорит, потрясающее что-то. А вы и не знали, что он между монументальными трудами о строительстве коммунизма писал что-то выдающееся.
      - Ну почему? Я всегда знал, что отец гораздо выше своих произведений.
      - Он приводит в этом романе потрясающие факты. Роман художественно-документальный, там вся история нашей страны в миниатюре, в том числе многое о писательской братии, об их предательствах, жутких подлостях, доносах... Писал в стол, а вот теперь.., напечатан.
      - Надо бы достать, - вяло проговорил Олег.
      - Достанем, - уверенно сказала Таня.
      - А о чем тебя вчера спрашивал этот новый следователь? Меня он вызывает завтра.
      - О чем? Все о том же. Есть у него сомнения в виновности Виктора, я так полагаю. В этом направлении он и будет спрашивать тебя. А я, например, в том, что Ирину убил Виктор, ни секунды не сомневаюсь. Ты тоже?
      - Разумеется. Иначе зачем ему надо было бежать из-под стражи?
      - Конечно. Ладно, Олег, мы с тобой договорились насчет развода? Ты не будешь мне мешать?
      - Да, наверное, нет. Сил у меня нет с тобой бороться.
      - Вот и хорошо. Ладно, я поехала. Нине пока ничего не говори. Я сама ей скажу, когда сочту нужным. А ты можешь ехать спокойно на дачу и догуливать там свой отпуск, начавшийся так неудачно.
      - Замечательный отдых, - скривился Олег. - Что я буду делать на твоей проклятой даче?
      - Теперь она стала уже проклятой? - засмеялась Таня. - Еще позавчера тебе было там так сладко... Занимайся, чем занимался. Или хочешь вот что? Я куплю тебе путевку в Анталию, езжай, позагорай, там еще очень тепло. Я серьезно.
      - А что, - потянулся Олег. - Где наша не пропадала... Можно и позагорать. Истинно, пир во время чумы.
      - Ну все, ты у меня молодец! - улыбнулась Таня. - Завтра езжай за путевкой. Отдохнешь классно. Приедешь - а мы уже с тобой хорошие знакомые, добрые друзья. А до поездки только подпись свою поставишь, где нужно. Ладно, я поехала.
      ...Через два часа Таня сидела в квартире Дорохова. Они пили на кухне чай с вареньем, курили, болтали обо всем понемногу. Таня удивлялась, как быстро Дорохов отошел от своего горя. Он убрал все вещи Ирины с глаз долой, только ее огромная фотография напоминала им о ее недавнем присутствии в этом доме.
      - Мне стыдно перед ней, Андрей, я не могу глядеть ей в глаза. Она мертва, а мы так счастливы... Я, по крайней мере. Я никого так не любила, как тебя... Ты удивительный человек...
      - Ирка была женщиной очень доброй, хоть и не безупречного поведения. Она очень любила жизнь во всех ее проявлениях. И я думаю, она простила бы меня и тебя. Я вот что хотел сказать тебе, Таня... Если бы ты не была замужем...
      Я бы...Я...
      - Что ты хочешь сказать, Андрей? - прошептала Таня еле слышно.
      - Я бы предложил тебе выйти за меня замуж.
      Я люблю тебя.
      - Да ты что? - округлила глаза Таня, нервно стала закуривать сигарету.
      - Да, да, я одинок, у меня никого нет. Я бы хотел быть с тобой. Только что я могу дать тебе, молодой, красивой, я, разорившийся, потерянный человек? Эту конуру в панельном доме?
      Свои шестьсот рублей зарплаты? Да и то меня, видимо, скоро уволят за прогулы, и я буду получать пенсию рублей четыреста. Устроила бы тебя такая жизнь?
      - Устроила бы, - тихо сказала Таня. - Потому что ты прекрасный человек. Я никогда не встречала таких, как ты, умных, добрых...
      - Так что ты думаешь о моем предложении?
      - Что я могу думать, Андрей? Я замужем, у нас взрослая дочь...
      - Вот именно, взрослая.
      - Не знаю, Андрей. Твое предложение так неожиданно. Я сейчас не хочу ни о чем думать. Мне хорошо с тобой, мне очень хорошо, и я хочу жить сегодняшним днем.
      - Но мне седьмой десяток. Я должен думать и о завтрашнем дне тоже. Ты должна быть со мной...
      - Как мы все это устроим? - задумалась Таня, затягиваясь сигаретой.
      - Все можно устроить, было бы желание.
      - А желание, конечно, есть, - улыбнулась Таня и поцеловала его в щеку. Потом крепко обняла его за шею и села к нему на колени. Он сильно прижал ее к себе, словно хотел раздавить.
      - Осторожно, ты сломаешь мне позвоночник, - засмеялась она.
      - Запросто, - улыбнулся Дорохов. - Переломал бы всю, съел бы всю тебя.
      - Вот этого не надо, я вся прокуренная. Лучше сделай со мной что-нибудь другое.
      - Все, что ты захочешь. Я сегодня в замечательной форме, и силы в себе ощущаю необъятные.
      Он взял ее на руки и понес в комнату.
      Глава 20
      На следующий день Лозович не приехал. Ночью Виктор спал как убитый, жуткая усталость, чудовищное напряжение последних дней дали себя знать. Он нашел в холодильнике Лозовича несколько бутылок пива, выпил одну, разогрел себе тушенки с картошкой, поел и почувствовал, что адски хочет спать. Он пошел в дальнюю комнату, расстелил себе постель и взял толстый роман в мягком переплете, изданный французским издательством ИМКА-Пресс. Сначала он пролистал его и понял, что роман очень интересный, одни фамилии, названные в нем, стоили немалого. Но, начав читать, он одолел три страницы, уронил роман на пол и захрапел, не выключая ночника. Среди ночи проснулся, выключил ночник и снова заснул. Теперь уже до утра.
      Проснулся довольно рано - было еще темно.
      Включил ночник и стал читать роман. Теперь уже не мог от него оторваться. Он читал всякое в последние годы, особенно в годы так называемой "перестройки", когда стали обнародоваться прискорбные факты из истории нашего Отечества, но такого он не читал никогда. Он узнал потрясающие факты из жизни людей, которые с детства казались ему образцами добродетели и порядочности. Воистину, зажиточная жизнь давалась этим людям не задаром они за это продали душу дьяволу и жили в чудовищной грязи. Как можно было так жить? И делать вид, что все пристойно, благочинно, писать глупые романы и стихи, выступать по радио, сидеть в президиумах.
      Или делать вид, что ничего не понимают. Они кажутся дураками, когда читаешь их произведения, но они дураками не были, за редкими исключениями. Они просто боролись за свое существование. И не хотели кончить жизнь в подвалах НКВД или в последующие годы в психушке, да на худой конец в вынужденной эмиграции либо влачить полуголодное существование. Кусок хлеба с маслом давался за подлость, кусок хлеба с маслом и икрой за большую подлость. Особенно потрясло в этом романе, как маститый прозаик подкладывал свою жену-красавицу под Берию, а при встрече Берия снисходительно похлопывал его по щеке и обещал протекцию. А жена потом лечилась от сифилиса, и прозаик доставал ей дефицитные лекарства. Или поведение известного поэта, обозленного успехом собрата по перу: получив в подарок от "товарища" избранное в трех томах, великолепно изданное, он накатал в НКВД "телегу" на него, подробно изложив его приватные разговоры, в частности, его мнение о нравственности товарища Сталина и других вождей. Собрата по перу арестовали, пытали и расстреляли, жену его посадили в лагерь, квартиру конфисковали. А поэт здравствует и по сей день. Да на каждой странице романа было что-то интересное: например, как вождь союзной республики заставлял престарелого поэта по команде сесть-встать, сесть-встать. Да и напоминание о судилище над Пастернаком тоже было не лишним, многие успели забыть выраженьица Солоухина о "выеденном яйце" и "выжатом лимоне", или Семичастного, обозвавшего Пастернака свиньей, хотя сам был куда более похож на это очаровательное животное. Виктор не мог оторваться от романа. Панорама человеческой гнусности открылась перед ним, за парадной вывеской "инженеры человеческих душ" скрывали шакалью сущность. Все строилось на предательстве и подлости. Личная выгода - превыше всего, какая бы власть ни была - царь, большевики, демократы, просто воры, - самое главное, чтобы тебе было хорошо и уютно. Чтобы печатали, платили и не сажали.
      А между делом можно подпустить и о нравственности.
      Виктор уже в одиннадцатом часу стал завтракать. У Лозовича нашелся молотый кофе, он очень взбодрил Виктора. За окном был туманный сентябрьский день. Занавески он раздвигать не стал, вел себя тихо. Позавтракал и продолжил чтение.
      Роман настраивал на борьбу. Нет, он не сдастся в угоду тем, кто организовал это убийство и свалил все на него. Он во что бы то ни стало найдет подлинного убийцу Ирки и отдаст его в руки правосудия. А его пусть судят за хранение оружия, за побег из-под стражи. Но только не за убийство любимой женщины.
      Здесь, на природе, в одиночестве, он особенно остро стал ощущать эту потерю. Ирка представала перед ним как живая. "Я виновата перед тобой, Вить, - плакала она в ту роковую ночь. - Я знаю, только ты меня любил и любишь по-настоящему". - "А как же твой муж?" - спросил тогда Виктор. "Трудно сказать. Наверное, он тоже, но у него есть много чего, помимо меня, он всегда был очень занят, когда он занимался бизнесом, я его практически не видела. Он приходил домой за полночь, а уходил рано утром. Иногда мы виделись по воскресеньям, ездили куда-нибудь. Но он был такой усталый, замотанный, ему было не до меня". - "Но ты, наверное, тоже время проводила не дома у плиты". - "Да нет, конечно, - засмеялась она. - Я погуляла тоже неплохо, врать не буду. И тачка была крутая, и шмотки лучше не придумаешь, и мир посмотрела с ним и без него, и мужики были, разумеется. Немало. Но мне чего-то постоянно не хватало в жизни. Я знаю чего - такого преданного человека, как ты. Для которого я - это главное, а все остальное - чепуха". И, вдохновленный ее словами, он овладел ею, был неутомим в ту ночь, и она стонала от наслаждения, а он зажимал ей рот рукой. Ему тогда казалось, будто кто-то стоит за дверью и слушает, что у них происходит, ему почудились легкие шаги. А потом она твердо сказала: "Я замужем. Вить. Нельзя давать повод. Иди.
      Не в последний раз видимся". И он ушел, сначала в комнату, надел пиджак, потом пошел за плащом. И опять он чувствовал на себе тяжелый напряженный взгляд... Теперь он не мог отделаться от мысли: ведь кто-то в доме подстроил всю эту провокацию, кто-то организовал убийство Ирки.
      И все было сделано так, чтобы подумали на него.
      Виктор покурил на кухне, а потом опять принялся за роман. Но теперь уже не читалось. Как же, однако, странно, что писатель Игорь Лозович - отец и его командира Владимира, и Таниного мужа Олега. Какие разные люди - волевой, красивый, сильный Владимир и рыхлый, аморфный Олег, съевший тогда за столом неимоверное количество всякой жрачки. А Владимир в Термезе порой довольствовался одним зеленым чаем и узбекской сухой лепешкой. И был мобилен и бодр. Эх, приехал бы он сегодня, глядишь, за разговором они бы и разобрались во всех этих загадках.
      Виктору становилось одиноко и тоскливо. Он начинал и здесь себя чувствовать, как в тюрьме.
      Человек быстро ко всему привыкает, ведь еще вчера он парился в душегубке в "Матросской тишине". Здесь было тепло и уютно, но сидеть одному со своими переживаниями... Не с кем поделиться мыслями, не с кем посоветоваться...
      Так и прошел целый день. Никто к Лозовичу не наведался, день был будний, дачи пустовали.
      Иногда Виктор глядел за окно сквозь занавески - проходили какие-то люди, шли медленно, неторопливо. У всех своя жизнь, свои заботы...