Особенности национальной охоты

— Иди, мы потом… — сказал с пола разомлевший Сергей Олегович.

Михалыч выбрался из парилки. Его место занял появившийся Соловейчик.

— Раймо, ты жив? — спросил по-английски Качалов, смотря на то, как надсадно работает над ним Кузьмич.

— Такое чувство, что существую отдельно, по частям… — выдавил Раймо. — Отдельно руки, отдельно ноги, голова… отдельно… душа…

— Чего он говорит? — поинтересовался Кузьмич, окатывая финна водой.

— Все отлично… — пояснил Женя. В этот момент, неизвестно каким образом, в парную протиснулся Филя. Пса всего колотила крупная дрожь.

— И ты помыться пришел, маленький? — просюсюкал Лева.

Вдруг из предбанника раздался рев и неясный шум: там кто-то гремел бутылками и тяжело ворочался прямо за дверью в парилку. Все тут же замолчали. Филя испуганно прижался к ногам Кузьмича.

— Михалыч, наверное, дурит… — робко высказал предположение Сергей Олегович. — Пошутить решил…

— Тихо! — прикрикнул на него Кузьмич.

Все снова настороженно стали вслушиваться. Там кто-то продолжал тяжело ворочаться и ворчать.

— Водку жрет… — сказал Лева. — Из горла хлещет…

— Михалыч это! Под медведя работает! — уже увереннее высказался Сергей Олегович.

Он встал с пола и направился к двери. Взявшись за ручку, он на мгновение задержался, прислушиваясь к возне в предбаннике, затем резко приоткрыл дверь и выглянул в образовавшуюся щель — там на лавке сидел медведь и громко лакал водку.

Кузьмич оттолкнул застывшего Сергея Олеговича, закрыл дверь и навалился всем телом на нее. Женя бросился ему на помощь. Сергей Олегович стоял и смотрел, как они вжимаются голыми плечами в дверную створку, поскальзываясь на мокром полу. Затем, словно очнувшись, он бросился к оконцу, в которое и кошка с трудом пролезла бы.

— Сергей, вам не трудно окатить меня водой? — по-английски попросил лежащий на полке и ничего не понимающий Раймо. — Я начинаю рождаться снова…

— Михалыча зови! — захрипел в свою очередь Сергею Олеговичу Кузьмич. — Кричи в окно!

Сергей Олегович растерянно крутил головой, совершенно потеряв ориентацию.

— Это невозможно описать… — блаженно улыбаясь и истекая обильным потом, бормотал тем временем Раймо.

— Зови генерала, мать твою!.. — закричал на Сергея Олеговича враз осипшим от волнения голосом Кузьмич.

— Михалыч… — прохрипел Сергей Олегович в грязное окошко. Он откашлялся и снова позвал. Но, вероятно, и у него от волнения отказали голосовые связки.

— Ну что ты там?! — разозлился Женя. — Михалыч!!! — заорал он со всей мочи, задрав голову к потолку.

За дверью раздался неистовый рев медведя. Филя яростно залаял.

— Тихо! — тут же накинулся на него Кузьмич, зажимая псу пасть.

Только теперь Раймо понял, что происходит нечто неладное. Все стали говорить шепотом.

— Зверя нет, значит? — язвительно передразнил Женя Кузьмича. — Ушел, говоришь, на дальний кордон?

— Ладно тебе… — махнул рукой Кузьмич.

Он уже нашел осколок валяющегося в парилке полена и подпер им дверь, высвобождая руки.

— Что делать будем? — к двери осторожно приблизился Сергей Олегович. Тело его содрогалось от крупной дрожи.

— Подбрось воды на каменку, а то продрог весь… — посоветовал ему Кузьмич.

— Сейчас Михалыч придет и завалит эту тварь… — неуверенно сказал Женя.

— Если эта тварь уже не завалила Михалыча… — возразил Сергей Олегович. Он метнул из ковша воду на камни. Раздалось громкое шипение и ответный недовольный рев из-за двери. Все опять притихли.

— Это медведь! — по-английски сказал Раймо.

— Чего это он орет? — вслушался Сергей Олегович.

На самом деле, непрекращающийся рев за дверью был какой-то странный.

— Чего, чего? Выпил, теперь вот песни поет… — предположил Женя.

— Это медведь! — Раймо вновь попытался обратить внимание присутствующих в парилке на рев за дверью. Ему казалось, что они беседуют о чем-то своем и не реагируют на посторонние звуки.

Но финн ошибался: все только о том сейчас и думали.

— Да, это медведь… — наконец, по-английски откликнулся Женя. — Зашел водки выпить.

— Он — домашний? — успокоился Раймо, не поняв черной иронии, сквозившей в голосе Качалова.

— Гад! — Кузьмич приложил ухо к щели между дверью и косяком и прислушался. — Снова пить стал. Интересно, сколько он выпить зараз сможет?

— Быстрее бы напился, может, выбраться кому удастся… — сказал Сергей Олегович. — Главное, до дома добраться… там ружья…

Все замолчали, понимая, что это — единственный выход из сложившейся ситуации. Бежать, конечно же, никому не хотелось.

— Надо жребий бросать… — наконец прервал затянувшееся молчание Соловейчик.

Медведь за дверью заревел снова, но уже не так свирепо. С остановками. Тем временем Женя Качалов наломал щепочек для жребия.

— Короткая — идти… — предупредил Лева, зажимая в кулаке деревянные сколы. — Раймо исключаем. Если медведь… в общем, нам международный конфликт не нужен.

— Ты! Какой конфликт! — зашипел на него Сергей Олегович. — Все равны перед… перед…

— Перед медведем… — вздохнул Женя и потянулся за жребием, но Сергей Олегович оттолкнул его руку и первым испытал свою судьбу.

Он вытащил короткую щепку.

— Ладно… — обреченно и очень спокойно произнес он, — ладно…

Сергей Олегович подошел к двери. Зачем-то вытер ноги о валяющийся на полу мокрый березовый веник. Затем прислушался — за дверью раздавалось только сопение.

— Ружье мое — твое, Кузьмич… если что… — щедро прохрипел он, открывая дверь.

Выглянул за створку, потом скользнул в узкий проем. Дверь закрылась — за нею тут же раздалось сопение. Дверь дрогнула и подалась внутрь парилки. Кузьмич навалился на нее плечом, к нему на помощь поспешили Раймо и Лева. Качалов вслушался.

— Кажется, прошел… — неуверенно сказал Женя.

— Серега, как ты? — прошептал Лева в дверь.

Сергей Олегович все еще стоял в предбаннике. Медведь приоткрыл глаз —

Сергей Олегович тут же замер. Медведь мягко оседал, заваливаясь между скамьей и дверью.

— Серега, ну как? — снова тихо спросили из-за двери.

Сергею Олеговичу стало весело: медведь лежит без движения, в предбаннике — полный разгром, все вещи разбросаны и перевернуты, по полу валяются бутылки и закуска…

Он толкнул дверь в парилку и, имитируя медвежий голос, заревел. С другой стороны двери захрипели, наваливаясь на нее телами. Сергей Олегович, сдерживая смех, еще раз рявкнул и стал искать свою одежду.

Брюки — точнее, куски брюк — он обнаружил у медведя в лапах. Сопя и возясь погромче, он выбрал чьи-то чужие штаны, надел их и даже успел найти немного водки в одной из валяющихся на полу бутылок. Он выпил для храбрости, еще раз рявкнул-крякнул и побежал к дому.

На бегу он огляделся, ища генерала. Того во дворе не было: он все еще плескался в воде неподалеку от баньки.

Сергей Олегович забежал в дом, схватил ружье. Затем принялся искать патроны. Почему-то ему на глаза попадались только с дробью. Но вот, наконец, он нашел с пулями. Когда же стал заряжать стволы, у него от волнения сильно дрожали руки: все никак не мог попасть гильзой в отверстие. Справившись с ружьем, Сергей Олегович еще несколько патронов ссыпал в карман великоватых ему брюк — про запас, на всякий случай…

Он уже было совсем решился выйти из избы, как ему на глаза попалась каморка Кузьмича, где тот хранил всякий мусор. Он вспомнил, что там егерь держит самогон — и заглянул туда. Все пространство помещения было забито какими-то коробками и банками. По стенам висели старые и новые сети.

Сергей Олегович нашел огромную бутыль с самогоном. Стакана нигде не было видно, зато неподалеку валялась большая алюминиевая кружка. Он взял ее, выдул изнутри пыль и налил в нее почти доверху самогонки.

Затем выдохнул из легких воздух… сделал шаг в сторону, устраиваясь поудобнее, хлястик на чужих брюках за что-то зацепился… Он почувствовал это, дернулся — не помогло. Он дернулся сильнее… Попытался повернуться и посмотреть, в чем дело, но застрял крепко. Брюки зацепились за линь спасательного десятиместного плота. Он рукой нащупал сзади себя линь, но, не поняв, что это, с силой дернул, пытаясь освободиться… За спиной его громко ухнуло, крышка плота отскочила вверх. Моментально все тесное пространство каморки заполнилось надувным плотом.

Сергей Олегович еще не успел понять, что происходит, как в считанные секунды его развернуло и отбросило к бревенчатой стене; что-то еще шипело, вдавливая его тело все сильнее и сильнее в дерево… Он попытался освободиться, но плот прочно прижал его к стене, не оставив и миллиметра для маневров.

Сергей Олегович дико закричал, но голос его быстро потонул в заполненном плотом пространстве…

Тем временем оставшиеся в парилке по-прежнему крепко держали дверь и вслушивались в то, что происходит за нею.

— Что-то он долго не идет… — прошептал Соловейчик.

Филя вдруг вскочил и громко залаял.

— Тс-сс!!! — набросились на пса Кузьмич и Женя.

Филя извивался в их руках, стараясь освободиться, рвался к двери. Вдруг дверь подалась внутрь парилки…

Мужики оставили орущего пса и дружно навалились на нее. Филя исходил истошным лаем; на дверь напирали с такой силой, что держать ее было трудно даже вдвоем.

— Помогай! — рявкнул Кузьмич.

Раймо бросился к ним на помощь. Дверь медленно, но все же открывалась. Филя уже даже не просто лаял, он заходился в лае! Ноги у мужиков скользили по мокрому мыльному полу… За дверью что-то ревело и сопело… Жилы на руках у Кузьмича напряглись; он орал что-то несусветное, страшно ругался…

Дверь раскрывалась все шире и шире. Вот уже образовалась щель, в которую можно было протиснуться худому человеку или ребенку. Все понимали, что им не выстоять. Надо было придумывать что-то другое…

Соловейчик бросился к чану с кипятком, зачерпнул там полную шайку и заорал: “Отпускай!”.

Кузьмич схватил валяющееся под ногами полено и отпрянул в сторону. Женя отскочил следом за ним. Только Раймо остался, пытаясь сдержать напор, но его легко отбросило в глубь парилки…

Лева хлестнул кипятком в открытый проем дверей — в клубах пара раздался рев… Кузьмич подскочил и поленом ударил по голове показавшийся из пара мощный силуэт…

Это был Михалыч. После удара поленом он перестал орать благим матом и медленно осел на пол.

Все застыли, пораженные увиденным и сотворенным.

Первым очнулся Филя: он стремглав выскочил из бани на улицу. Остальные бросились к генералу, который не подавал никаких признаков жизни. Вчетвером подняли его мощное тело, потащили к воде. Кожа его была кроваво-алого цвета. Пока опускали Михалыча в воду, пока старались привести его в сознание, прошло минут десять — пятнадцать. Лева суетился вокруг, ужасаясь содеянному, и все пытался подуть на ошпаренные участки генеральского тела.

Раймо вернулся к бане. В полумраке предбанника под лавкой лежала туша медведя. Он нагнулся над ним и услышал пьяное сопение спящего зверя.

Наконец Михалыч пришел в себя. Он сам сел в воде и глубоко задышал. Веки его приоткрылись, взгляд вскоре приобрел осмысленность.

— Михалыч! — заорал Кузьмич. — Мы ж думали — медведь это!.. Прет и прет, не сдержать!..

— Ну вы, блин, даете… — наконец, выдавил из себя окончательно очнувшийся Михалыч.

— Это все медведь, гад! — начал оправдываться Соловейчик. — Если бы он не рычал, когда в баню лез! Мы думали, конец нам! Где эта сволочь?! — грозно поднялся Лева с корточек.

— Спит в бане, — откликнулся Женя. Он уже успел одеться. Соловейчик направился было к бане, но у двери остановился в задумчивости.

— А чего с медведем теперь делать-то? — задал Лева вопрос и посмотрел на остальных.

— В вытрезвитель сдай, — ехидно посоветовал Качалов, — или утром не давай опохмелиться, пусть помучается…

— Он у нас всю водку выжрал! — крикнул Кузьмич. — Его надо…

— А ну, давай его сюда!.. — скомандовал Михалыч.

Медведя выволокли из бани на воздух. Тот, причмокивая губами, переваливался с бока на бок, но не просыпался — только сопел и похрюкивал.

Перебрал, — сказал Кузьмич. — Утром башка у него будет!..

— А где Сергей? — неожиданно спросил у Качалова Раймо.

Все вдруг вспомнили, что Сергей Олегович что-то давно не проявляется…

— Серега! — заорал Кузьмич. — Се-ре-га!.. Ты где? Спит медведь!

Женя осторожно достал из лап медведя остатки брюк.

— Чьи? — он вопросительно оглядел присутствующих.

— Сергея, — присмотрелся к брюкам Соловейчик. — Точно его! Неужто медведь Серегу съел?! Ты! Гад!.. — Лева подскочил к лежащему медведю и дал ему ногой в бок. Тот только хрюкнул. — Отвечай! Где Сергей? Говори!..

— Ты еще у него потребуй объяснительную написать… — оттащил от зверя разгневанного Леву Качалов. — Посмотри, медведь лыка не вяжет. Как он мог съесть Серегу?

— Он — последний, кто видел Сергея… — не унимался Соловейчик. — Пусти! Он у меня сейчас все скажет!

— Водки нет, — по-английски сообщил Раймо, выглядывая из бани, — Сергея тоже нет…

Неожиданно Филя завыл у крыльца дома, жалобно посматривая на дверь.

Кузьмич рванулся в дом. Вбежав в коридор, он увидел распахнутую дверь в кладовку — из дверного проема выпирало яркое оранжевое полотно спасательного плота. Откуда-то из глубины каптерки раздавались глухие стоны…

Сзади Кузьмина появился запыхавшийся Соловейчик. Он, не раздумывая, схватил подвернувшиеся на глаза вилы и стал кромсать ими оранжевую ткань. Зашипели, выпуская со свистом воздух, пробоины — плот тут же стал сдуваться. Через несколько минут он осел и уже лежал скомканным на полу каптерки. Все вещи, бывшие в каморке, оказались прижатыми к стенам.

Среди беспорядочного развала коробок и банок находился и Сергей Олегович. Его так вдавило в стену, что самостоятельно оторваться от нее у него не было сил. Он стоял без движения и не мог отлипнуть от стены: в одной руке — алюминиевая кружка (между прочим, полная!), в другой — заряженное ружье.

Кузьмич с Левой вытащили его на воздух. С трудом разжали пальцы, сжимавшие кружку с самогоном, отобрали посудину и дали выпить чудом уцелевший алкоголь. Молча выпив самогонку, он смог заговорить.

— Я уж думал — всё… — таковы были его первые слова. — Совсем затек весь… Что это было?..

Над развалившимся в пожухлой траве медведем стоял голый Кузьмич. В одной руке он держал ружье, отобранное у Сергея Олеговича.

— Что с этим делать будем? — спросил он у Михалыча, пиная медведя босой ногой в бок.

— Штаны сначала надень… — предложил Михалыч.

— Медведь очень молодой, — заметил Раймо, — глупый…

— Да, — согласился с ним Качалов. — В таком возрасте пить очень вредно…

Раймо сбегал в дом к своему рюкзаку и вернулся с “Полароидом”.

— Молодец, парень! — одобрил его генерал.

Началось представление…

— Я первый! — закричал Женя Качалов и рухнул в траву рядом с медвежьей тушей. — Давай, Раймо!

Сверкнула вспышка. Фотоаппарат выдал моментальный снимок, на котором высветился широко улыбающийся Качалов рядом с медведем.

…затем — он же, только стоит, по-хозяйски поставив ногу на зверя…

…за ним — Кузьмич, осторожно присевший рядом: в руке — винтовка. Голые коленки прикрыты жилистыми кулаками…

…Раймо и Кузьмич: егерь — в той же застывшей и неестественной позе; улыбающийся финский писатель-охотовед гладит послушного, почти ручного русского мишку…

…а вот и Сергей Олегович, обнимающийся с медведем и держащий в откинутой руке аллюминиевую кружку…

…генерал, восседающий в принесенном из дома кресле: в зубах — неизменная сигара, богатое ружье попирает поверженного зверя в ногах…

…здесь же Лева: лежит прямо на медведе, только почему-то рот его широко распахнут в крике…

…Соловейчик орал и извивался в лапах медведя. Все бегали вокруг, пытаясь высвободить приятеля из звериной хватки. Медведь сонно сопел, но глаз так и не открывал. Держал Леву крепко…

— Уйдите! Все! — орал Кузьмич. — Сейчас я его срежу!

— Он испугался вспышек! — по-английски пытался вразумить егеря Раймо, оттаскивая его от медведя. — Он спит, он ничего не понимает! Не надо стрелять!..

Подбежал Сергей Олегович и выплеснул на медведя ведро холодной воды. Медведь разжал объятия, в которых трепыхался Соловейчик, и вскочил на лапы. Он ошарашенно и, по всей видимости, ничего не понимая, посмотрел на людей и заходящегося в лае пса Фильку, затем шатнулся в сторону и зигзагами, припадая то на одну, то на другую лапу, рванулся к лесу. Всед ему засвистали, заулюлюкали…

Спустя час, успокоившись и приведя себя в божеский вид, все расселись за большим, ручной и грубой работы, столом, устроенным под дощатым навесом прямо посреди обширной поляны неподалеку от дома. Стол был весь заставлен бутылками с водкой и закуской — как привезенной, импортной, так и домашней, от Кузьмича. У всех после бани и счастливо пережитого приключения было легко на душе. Атмосфера за столом царила самая непринужденная…

— Ну, за природу! — провозгласил Михалыч.

Женя перевел тост для Раймо. За такое грешно не выпить, что тут же и было исполнено. Затем плотно закусили, выпили еще и еще…

Через приоткрытую дверь скотника на них смотрела корова, с интересом наблюдая, как поддавшие охотники стали стрелять по пустым бутылкам. Кузьмич бил из винтовки без промаха — несмотря на то, что еле-еле держался на ногах.

Быстро смеркалось. Под навесом включили свет. В небо полетели разноцветные ракеты: Сергей Олегович едва успевал доставать из своей сумки новые и новые заряды…

Перед глазами Раймо, уже мало что соображавшим, плыла мутная картина мужского веселья.

Пес Филя сидел рядом с ним. На шее у него была повязана белая салфетка, он ел прямо из тарелки фирменные бельгийские сосиски. Сергей Олегович иногда помогал ему, ловко орудуя своей вилкой.

Лева с Женей пытались совместными усилиями завалить руку Михалыча. Соревнование по армреслингу были явно не в их пользу: генерал во время борьбы ухитрялся спокойно курить свою неизменную сигару, выпивать и закусывать. Его рука стояла на столе непоколебимо.

По двору, пощипывая травку, гуляла корова, когда из леса, подпрыгивая на кочках, выскочил милицейский “УАЗ” с включенными фарами и мигалкой. Он остановился неподалеку от стола, из машины неторопливо выбрались два одинаково приземистых милиционера и неспешно направились к сидящей за столом компании. Один из них был знаком Кузьмичу. Это сержант Семенов, невысокий, крепкий парень лет двадцати пяти с простым деревенским лицом.

Филя быстро юркнул под стол. Раймо растерянно посмотрел на них — он не заметил, когда те успели прибыть.

— Вы стреляли?! — строго оглядел веселую компанию сержант.

— Семенов! — вдруг заорал Кузьмич. — Ты водку пить будешь?

— Водку?!. — сержант как-то странно напрягся. — Буду.

Ему налили полный стакан, подвинулись, освобождая место за общим столом. Веселье закрутилось с новой силой.

Напарник Семенова вещал из машины по рации:

— Дежурный! Это мы. У егеря все нормально… Непроизвольный взрыв охотничьих патронов. Да, так и запиши в журнале…

— Мне очень хочется сходить на настоящую русскую охоту… — проникновенно говорил Раймо на английском жующему рядом с ним Семенову. — Настоящую русскую охоту…

— О, йес… — соглашался с ним Семенов. — Реал рашен хант из вери гуд. Ай лав хант, бат ай донт фри тайм фо ит. Ферштейн?

Кузьмич почему-то уже был в милицейском кителе напарника Семенова и его же фуражке. Филя, не узнавая хозяина, злобно рычал на Кузьмича.

Михалыч тем временем учил доить корову Сергея Олеговича и Женю. У Сергея Олеговича ведро почему-то все время падало. Женя держался за рога коровы и только поэтому удерживался на все время подгибающихся ногах.

— Кузьмич! — Раймо тяжело вздохнул, дергая через стол егеря за рукав кителя. — Ну когда же мы пойдем на охоту?! На лося… — он изобразил рога над своей головой.

— Понял… — глянул на финна Кузьмич. — Меня тоже что-то на баб потянуло… Сейчас их только в коровнике еще можно застать. В коровнике, доярок… Понимаешь — коровник? Там коровы! — Кузьмич изобразил корову. — Мы туда поедем и там!.. Понял?. — он показал, что они там станут делать.

Раймо непонимающе помотал головой. Теперь вздохнул Кузьмич. Он напрягся и сказал по-немецки:

— Ты и я едем к коровам, чтобы любить… Понял?

— Я-а, — кивнул Раймо Кузьмичу, пьяно встал из-за стола и, пошатываясь, побрел искать Качалова.

Тот все еще стоял у коровы, держась за ее рога.

Михалыч и Семенов стреляли из табельного оружия милиционера по банкам из-под пива. Стреляли метко.

Напарник Семенова снова орал в рацию:

— Все нор-рмально! Уничтожаем! Экологи-чес-ски вредные про-дукты! Так и запиши!..

— Кузьмич предлагает поехать в коровник для любви… — Раймо попытался освободить корову от Жени.

— Поезжай… нельзя отказываться…

— Но… заниматься любовью с коровами…

— Не обижай Кузьмича… поезжай… — Женя, наконец, оторвался от коровы и рухнул на землю. — Я бы тоже с вами поехал, да только не могу изменить ей… — он посмотрел на невозмутимо стоящую над ним корову, — а ты езжай…

Кузьмич затащил Раймо в милицейский “УАЗ”, сам плюхнулся на водительское кресло. Тут же взревел мотор, и они бодро поехали в сторону темнеющей стены леса. Машину сильно трясло на кочках. Раймо подпрыгивал, ударяясь головой о потолок автомобиля, но ухитрялся вести разговор…

— Я еще ни разу не делал это с коровами… и не очень хочу, — признался по-немецки Раймо Кузьмичу.

— Ха! Знаешь, какие у них зады? Во!.. — на таком же корявом немецком заорал тот и на мгновение отпустил руль, показывая неимоверный размер. Машину как-то особенно сильно тряхнуло.

— У нас в Финляндии коровы тоже очень большие… — кивнул Раймо.

— Груди — во!.. — опять попытался показать нечто фантастическое Кузьмич.

— У наших таких грудей нет… — честно признался финн.

Сержант Семенов бродил по поляне в поисках своего “уазика”. Ему помогал Михалыч.

— Если машины нет, значит, уехали на задание… или за водкой… — вслух анализировал ситуацию Лева Соловейчик. — Водки у нас много… Значит, поехали на задание…

Лева вылез из-за стола и отправился доложить о своих выводах сержанту.

— Вас было двое в форме? А сейчас только ты один… — резонно заметил Лева. — Что это значит?.. Это значит, что второй поехал на задание, но не за водкой… потому что водки у нас много!..

— Много? — заинтересованно переспросил Семенов и немедленно прекратил поиски машины.

Важнее поисков была инспекция стола…

В полутьме покосившегося коровника орали тощие и грязные коровы. Раймо оторопело смотрел на их изможденные тела.

— Ты оглядись тут пока, я сейчас схожу кой-куда, поищу для тебя… — сказал Кузьмич по-немецки, показывая Раймо объем таза и грудей, которые он собирался искать.

— Я не хочу… — промямлил на немецком Раймо. — У меня желание пропало… И не было.

Он вдруг весь как-то обмяк. Кузьмич вовремя это заметил, подхватил его под руку и потащил куда-то в глубь коровника.

Когда Раймо открыл глаза, он находился за столом в маленькой комнатушке. Перед ним напротив сидели два Кузьмича и две молодые румяные девки внушительных объемов. На столе стояла бутылка водки. Или две бутылки — Раймо уже ничего не соображал…

— Ой, смотри, кавалер очнулся… — хихикнула одна из молодух.

В глазах у Раймо Кузьмичи немного поплавали в воздухе и соединились воедино. Тогда он собрал остаток сил и спросил у единственного оставшегося Кузьмина:

— Боже мой, когда же мы пойдем на охоту?!

Хотя вопрос был задан по-фински, Кузьмич понял все правильно.

— Скоро! Вот допьем, отдохнем немного — и на охоту… — пообещал он по-немецки.

Как ни странно, но чем больше Кузьмич вливал в себя алкоголя, тем лучше становился его немецкий…

Егерь протянул стакан с водкой Раймо. Последнее, что смог увидеть финн, было то, как Кузьмич одной рукой подносит стакан ко рту, а другой прижимает к себе молодуху… Затем все куда-то понеслось, земля полетела навстречу, убегая из-под ног…

…земля полетела навстречу, убегая из-под ног орловца. Егерь что-то кричал, страшно выкатывая глаза. Он сорвал с себя шапку и показал ею на что-то впереди.

— Берегись! — вырвалось из него, когда он заметил матерого. Тот бежал как-то боком, будто и не торопился вовсе.

Гон незаметно оказался совсем рядом с ними. Волк повернул к нему лобастую голову, мягким скоком пошел дальше, плавно мотнув хвостом-обрубком. Орловец всхрапнул. Егеря качнуло в седле. Пришлось пригнуться к гриве коня, ловя носком потерянное стремя…

Из подлеска выскочила вторая свора борзых.

Следом из прозрачного орешника вылетели скопом конные; на первом, в смушковом полушубке, не было шапки — верно, сорвало в гоне через подлесок. Он зло срезал глазом, поворачивая своего коня за бегущей впереди сворой.

— Улю-лю-лю-лю! — хрипло заорал он, — лю-лю-му-ууу! Му-у-у!..

Раймо открыл глаза и увидел низкий грязный потолок. За хлипкой дощатой стеной, увешанной портретами киноартистов, надсадно мычали коровы… Он приподнялся на локте и осмотрелся. В комнате никого не было. На столе — чисто, только стоит крынка молока и лежит ломоть хлеба, прикрытый тряпицей. Раймо свесил ноги с топчана, на котором он лежал, дотянулся до крынки и жадно припал к ней губами — так, что мимо рта полились белые струйки… Он глотал, пока хватило сил, потом долго не мог отдышаться.

Через несколько минут он обнаружил, что крынка опустела. Оторвавшись от нее, Раймо увидел, что напротив него сидит давешняя молодуха и умильно смотрит, как он пьет. Финн протянул руку и поставил пустую крынку обратно на стол. Вдруг он увидел, что, кроме майки, на нем ничего нет… Лицо его вспыхнуло, и он непроизвольно прикрыл причинное место руками. Молодуха заметила это движение и усмехнулась.

Раймо понял, что вчера что-то такое с ним было. Но что, как — это совершенно не отпечаталось в памяти.

Молодуха, кажется, чего-то ждала. Она молча сидела напротив финна, не проявляя никакой инициативы. Раймо стало стыдно. Он пошарил глазами в поисках своей одежды — и обнаружил, что деваха сидит прямо на его брюках, из которых торчит кончик трусов… Прикрывая срам простыней, Раймо согнулся и, дотянувшись до штанов рукой, попытался выдернуть их из-под доярки. Так как формы у нее были куда как внушительны, ничего не получилось. Он дернул еще несколько раз… Девица разочарованно хмыкнула и встала. Раймо вместе со штанами повалился на спину. Когда он снова обрел вертикальное положение, ее в комнате уже не было.

Он быстро оделся и вышел за дверь. Там находился рабочий отсек; рядами стояли коровы, суетились доярки. На него никто не обращал внимания.

— Кузьмич!.. — хрипло позвал Рай-мо. — Кузьмич?..

Ответа не последовало. Он, скользя ногами в зловонной жиже, пошел к светлому пятну выхода. Перестав щурится от яркого дневного света, Раймо заметил неподалеку от коровника сиротливо стоящий милицейский “УАЗ”.

Доковыляв до кабины, Раймо никого в ней не обнаружил. Неожиданно сзади, изнутри, в зарешеченном отсеке для задержанных, кто-то заскребся и заскулил:

— Эй, кто-нибудь!.. Христом Богом прошу, выпустите!.. На минуточку!. Мочи нет больше терпеть!.. Что вы, не люди, что ли?..

Раймо посмотрел в маленькое заднее оконце и увидел искаженное страданием лицо какого-то небритого человека. Это был явно не Кузьмич…

— Эй, парень! — обрадовался человек внутри машины. — Открой дверцу-то! Сижу тут, почитай, уже целые сутки! Мочи нету терпеть!

Раймо совершенно не мог понять, чего просит этот человек. С похмелья голова у него раскалывалась, во рту была неимоверная сухость, а желудок гулко переваривал выпитое молоко…

Неожиданно откуда-то сбоку появился Кузьмич. На нем по-прежнему был милицейский китель. На голове косо сидела форменная фуражка. Он хмуро подошел к машине.

— Кузьмич, — обрадовался задержанный, — выпусти! Христом Богом…

Кузьмич молча распахнул дверцу. Оттуда пулей выскочил мужичонка и скрылся в ближайших кустах.

— Кузьмич… Кузьмич… вот спасибо-о-о!.. — послышался оттуда протяжный довольный голос.

— Давай за руль… — сказал Кузьмич Раймо и полез в кабину. — У тебя башка не гудит? — спросил он, устроившись. — Кажется, вчера перебрали малость… Ну, поехали!

— Я не могу садиться за руль, я пьяный… — сказал по-немецки Раймо.

— Да ладно! Давай, поехали! — Кузьмич жестом показал, чтобы Раймо сел за руль автомобиля.

— Я не понимаю по-русски, говори на немецком, — попросил финн.

— Нихт шпрехен зи дойч, — признался Кузьмич. — В школе когда-то изучал, но теперь все забыл… Давай, садись за руль — и поехали! Ну что ты смотришь?

Я сроду машину не умел водить, ясно? Машина… Тру-у-у! Я — нихт! Понял?

— Ты же вчера вел машину? — не понял Раймо.

— Поехали, только медленно, а то кочан рассыплется… — попросил Кузьмич.

Он мог бы и не предупреждать. Раймо сел за руль и повел машину очень осторожно. Кузьмич только указывал, где нужно сворачивать…

Соловейчик проснулся на сеновале. На своих ногах он обнаружил форменные хромовые сапоги. Лева долго разглядывал их, не понимая, откуда они взялись. По двору шастал босой Семенов и что-то искал вместе с напарником. Им помогал Кузьмич, что-то объясняя или успокаивая милиционеров. Лева понял, что ищут эти самые сапоги. Он попытался снять их — но не тут-то было: сапоги оказались размера на два меньше его собственного… После нескольких неудачных попыток, доведших Леву чуть ли не до истерики, он, наконец, стянул их и с тревогой посмотрел на скрюченные босые пальцы ног — ему показалось, что они уже никогда не смогут разогнуться… Держа сапоги под мышкой, Соловейчик осторожно спустился с сеновала и аккуратно поставил их у входа. Затем на отдающих болью при каждом шаге ступнях захромал навстречу Раймо, который бродил по двору и зачем-то собирал мусор в железную бочку. Лева долго смотрел на него, пока наконец не понял:

— Природу бережешь? Экология? — спросил он по-русски.

— Да, экология… — откликнулся по-английски Раймо. — Очень много мусора-Лева, крехтя, помог: поднял пустую пивную банку и сразу же почувствовал усталость от этого насилия над собственным организмом.