Однако отец, к немалому удивлению Джинни, сурово и твердо сказал:
— На этот раз, Вирджиния, ты сделаешь все так, как я скажу, если даже не понимаешь, зачем это нужно. У нас, южан, есть определенный кодекс поведения — можешь считать это правилами этикета, если тебе так больше нравится. Не надо показывать публике грязное белье. Кому какое дело, что у нас происходит?
Он так посмотрел на Соню, что та покраснела.
— Нет необходимости посвящать кого-то в наши дела. Мы должны выступать единым фронтом — это, надеюсь, ясно?
— А Стив знает об этом? — возмущенно спросила Джинни. — Этот человек не в состоянии придерживаться этикета — он всегда делает то, что ему нравится. Уверена, он и не помнит о том, куда мы должны отправиться сегодня вечером.
— Твой муж приедет туда, — возразил сенатор. — Надеюсь, несмотря на недавние ссоры, вы будете вести себя сдержанно и достойно.
«Да уж, действительно достойно», — подумала Джинни. А где, интересно, Стив и почему она сидит здесь одна, как отвергнутая жена? Нет, ей этого больше не выдержать; даже если отцу придется драться сегодня вечером на дуэли, она не собирается торчать здесь и притворяться перед людьми, которых едва знает. Она уйдет во время антракта.
Едва зажегся свет, Джинни поднялась, но тут дверь их ложи открылась, и она застыла на месте. Перед ней стоял Стив!
Сенатор и Соня тоже повернулись к Стиву. Стоя в глубине ложи, он бормотал свои обычные извинения:
— Виноват, что опоздал, но за несколько кварталов отсюда моя коляска опрокинулась. Могу ли я представить сеньору Дос Сантос и ее свекра дона Игнасио Дос Сантоса? Они оба с Кубы, хотя мы с сеньорой знаем друг друга чуть ли не с детства…
Джинни охватило такое смятение, что она лишилась дара речи. Глядя на эту пару — самодовольную, сладко улыбающуюся донью Анну и высокого худощавого мужчину, она словно окаменела. Стив, осторожно переставив стулья, сел между Джинни и Анной, а дон Игнасио оказался в первом ряду, сбоку от Сони. Стив вел себя с обычной дьявольской хитростью, уверенный, что Джинни не посмеет устроить сцену, боясь показаться глупой и жалкой. «Нет уж, — мстительно подумала Джинни, — я и впрямь не доставлю ему такого удовольствия; напротив, покажу, что не уступаю ему в лицемерии. Только так я смогу преуспеть — и вот тогда посмотрим, кто из нас окажется в дурацком положении».
Придя к такому решению, Джинни склонилась к Стиву с фальшивой, но ослепительной улыбкой. Впрочем, обращалась она не к нему, а к удивленной и настороженной Анне:
— Мне очень жаль, что у нас нет времени поболтать о прежних временах. Это все из-за неучтивости Стива. Почему он не привел вас сюда раньше? Но скажите, как вы поживаете, ведь мы с вами давненько не виделись? Ваш муж…
Донья Анна поджала губы и опустила глаза.
— К несчастью, сеньора, мой муж трагически погиб менее чем через год после нашей свадьбы. Я вдова. — Она тяжело вздохнула, посмотрела на Стива и продолжала: — Мне пришлось уехать — там слишком много воспоминаний! Плантация огромная, чтобы обработать ее, нужно много рук. Но мой свекор попросил заняться этим своего управляющего. И вот мы приехали сюда. Я всегда любила Новый Орлеан. Я была здесь совсем юной, а потом мы провели здесь медовый месяц…
«Она превосходная актриса», — злобно думала Джинни, пока молодая женщина говорила.
— Давайте поговорим о чем-нибудь другом, — предложил Стив. — Анна приехала сюда, чтобы немного развеяться.
Предатель, гнусный предатель! Джинни хотелось вцепиться ему в физиономию, но она лишь откинулась в кресле, изображая усталость и равнодушие.
— О да, разумеется. Надеюсь, ты сам найдешь тему для беседы, дорогой. Нам волей-неволей придется разговаривать, поскольку на нас наставлены десятки биноклей, — пусть люди видят, с каким удовольствием мы общаемся.
Анна вздохнула и наклонилась поближе к Стиву. Тот улыбнулся одними губами. Его прищуренные синие глаза смотрели холодно и мрачно.
— Ты всегда великолепно играла, моя радость, и можешь играть еще лучше, не так ли? — Затем, понизив голос, он процедил: — Неужели ты такая безмозглая, что посещаешь своего любовника днем, на глазах у всего города! Я, кажется, предупреждал тебя, чтобы ты была осторожнее!
«Какое счастье, — подумала Джинни, — что свет погас и он не видит моей ярости!» Она встретилась с ним взглядом и презрительно улыбнулась:
— Предупреждал, говоришь? Предупреждения нужны трусливым, мистер Морган! А что касается осторожности, знайте, что я намерена встречаться со своими любовниками так же открыто, как это делаете вы, — надеюсь, хоть это не вызовет у нас недоразумений!
Она увидела ярость, вспыхнувшую в его глазах. Ей показалось, что он вот-вот бросится на нее.
— Для меня ясно, мадам, что вы, как всегда, переходите все границы! Я не хочу, чтобы моя жена вела себя как шлюха! Сегодня вечером мы уж доиграем до конца наши роли — ради новоорлеанского общества, — а завтра собирайтесь в Мексику. Если вы и дальше будете пренебрегать детьми, придется забрать их у вас!
Слыша эти холодные слова, Джинни не верила своим ушам. Их не мог говорить тот Стив, которого она так любила и из-за которого столько страдала. Да, они постоянно боролись и изводили друг друга, но таких чудовищных угроз она не заслужила!
Она чувствовала, что задыхается. Услышать такое, да еще в присутствии Анны! Ведь он с таким презрением дал понять ей, что намерен избавиться от нее и развязать себе руки. Это невыносимо!
Джинни издала сдавленный звук, когда Стив с силой сжал ее запястья. Но что значила эта боль в сравнении с душевной болью!
— Только без сцен, пожалуйста! Может, ты уже утратила даже инстинкт самосохранения? Черт подери, Джинни, тебе самое время повзрослеть! В конце концов, ты уже вполне созрела для материнства, поэтому должна вести себя соответственно.
— Отпусти меня, Стив! Я не стану устраивать сцен. Ведь мы, кажется, уже все сказали друг другу?
Джинни едва узнавала свой голос, дрожащий от страха, гнева и обиды. Последовало тягостное молчание. Она ощущала внутри какую-то пугающую пустоту. Когда он освободил ее и она откинулась в кресле, стало еще хуже. Стив повернулся к Анне, которая что-то шептала ему, а он нежно держал ее за руку.
«Нет, я не хочу никаких сцен. Он просто этого не стоит, и я не доставлю ему такого удовольствия. Между нами все кончено, и пора признать это. Впрочем, какое это имеет значение?»
— Ты очень суров с женой, — прошептала Анна, искоса взглянув на Стива. — Не хотела бы я оказаться на ее месте. Ты меня напугал.
Он ослепительно улыбнулся:
— Ты избежала этого, дорогая, по собственной вине. А что ты сама об этом думаешь?
Анна затаила дыхание, сама удивляясь, почему этот человек так возбуждает ее, заставляя страстно желать близости с ним. Горячая и сладостная истома пробежала по ее телу.
— Я думаю, что ни один из нас не был тогда готов к этому. Я была очень избалована и совершенно не представляла себе, что такое замужество. Тогда я слишком многого не знала.
— А теперь знаешь? — усмехнулся Стив.
— О, я и сейчас все еще только приобретаю опыт! — отвечала Анна с притворным смущением. — Это очень интересно, если есть хороший учитель.
Донне Анне следовало бы сказать «учителя», поскольку, кроме погибшего мужа, таковым был и ее свекор, к счастью, неревнивый и великодушный. Но она, конечно, не хотела, чтобы об этом знал Эстебан. Она скрыла от него и то, что приехала сюда, желая встретиться с ним, ибо случайно узнала, что ее бывший жених в Новом Орлеане. Более того, она убеждала дона Игнасио отложить их возвращение на Кубу, надеясь соблазнить Эстебана, заинтриговав его. То, что он был женат, не имело для нее никакого значения, хотя Анна испытывала злобное торжество, видя унижение той женщины, которая когда-то разлучила ее с Эстебаном, уведя его у нее из-под носа. Нет, она не простила ей этого и теперь наслаждалась местью. Она знала, что это не кончится даже тогда, когда Эстебан оставит жену. Считая, что заинтересовала его мыслью о совместной поездке на Кубу, Анна думала, что весьма преуспела!
Скорее бы все это закончилось! Притворяясь, что слушает музыку, Джинни наблюдала за Стивом и Анной. Они, нагнувшись друг к другу, о чем-то шептались. Черт с ними, лишь бы убраться отсюда! И страсть, и ярость уже исчезли, не оставив в ней ничего, кроме опустошенности.
Пусть Стив берет Анну, и пусть она удерживает его при себе столько, сколько сможет, лишь бы закончился этот вечер!
Во время последнего антракта Джинни вступила в беседу с доном Игнасио, желая привлечь его внимание. Но сейчас он вышел из ложи вместе с сенатором, чтобы принести дамам охлажденного шампанского. После этого он пересел поближе к Джинни.
О, ведь и она прекрасно умела флиртовать! Теперь она повернулась спиной к Стиву, давая ему понять, что он для нее больше не существует. Благодаря шампанскому Джинни вдруг так оживилась, что вскоре вскружила голову дону Игнасио.
— Шампанское в таких хрупких бокалах! И как только вы ухитрились донести их, сеньор? Я люблю шампанское, хотя из-за него часто делаю глупости.
— Вы совсем не кажетесь легкомысленной, сеньора. По-моему, вы одна из самых умных женщин, каких я когда-либо встречал. И если позволите старику сделать вам комплимент, то замечу, что ваш ум и красота представляют большую опасность для мужчин.
— Какой же вы старик, дон Игнасио! Уверена, что этого не думает ни одна женщина. Я всегда предпочитала общество зрелых мужчин.
Дон Игнасио представлял себе жену Стива Моргана типичной американкой, напористой и невоспитанной. Сейчас он был приятно удивлен, хотя и не понимал, почему Стив предпочитает ей Анну, хотя и хорошенькую, но отнюдь не столь эффектную. Может, он наказывает жену за какую-то измену, платя ей той же монетой?
Впрочем, эти сомнения не отразились на лице дона Игнасио, проницательного и сильного человека, основателя сахарной империи, которую он намеревался сохранить, несмотря на кубинские события. Он привык всегда идти своим путем и добиваться всего, чего захочет. Дон Игнасио знал, что может добиться и явно несчастной миссис Морган. Что же касается Анны…
Тут он вздохнул… Анну он сам выбрал в жены своему сыну Алонсо, отчаянному сорвиголове… Она была девственницей, великолепно одевалась и ездила верхом, что особенно ценил дон Алонсо. Но увы, женившись, Алонсо так и не стал настоящим мужчиной и вскоре погиб в результате несчастного случая во время одной из верховых прогулок, оставив Анну вдовой, нуждающейся в утешении.
Дон Игнасио очень страдал, потеряв этого сына, любимца матери. Но у дона Игнасио оставались еще два старших сына, которые могли унаследовать его имя и состояние; они не отличались столь буйным и несдержанным нравом, как Алонсо. Бог дал. Бог взял. Жизнь бывает очень сурова, и ничего уж тут не поделаешь, а оставшиеся в живых должны пользоваться тем, чем не смогли воспользоваться мертвые.
Придя к такому выводу, дон Игнасио утешил вдову сына, благодарно отзывавшуюся на ласку. Переспав с ней, дом Игнасио не испытал ни малейшего смущения, ибо она сама хотела этого; а он чувствовал ответственность за ее судьбу. Когда Анна наскучила ему, он не мешал ей заводить любовников, причем некоторых находил для нее сам, втайне от нее. Отправившись по делам в Новый Орлеан, он взял ее с собой, решив найти ей подходящего мужа. Сейчас он размышлял, не достиг ли намеченной цели. Развод был вполне возможен, к тому же в свое время сам дон Франсиско Альворадо выбрал Анну в невесты своему внуку и наследнику.
Когда Джинни осушила второй бокал шампанского и дон Игнасио наполнил ей третий, она почувствовала, что этот вечер доставляет ей удовольствие. Вместе с тем Джинни поняла, что ненавидит и презирает Стива и ей гораздо больше нравится дон Игнасио, без сомнения, оценивший ее по достоинству.
То, что свекор Анны увлекся его женой, отнюдь не ускользнуло от внимания Стива. Однако его удивило, почему флирт Джинни с другим мужчиной приводит его в бешенство. Уж не опасается ли он за свою честь? О нет, Джинни раздражает его с тех пор, как появилась в его жизни!
Когда они все поднялись, собираясь покинуть театр, Стив подал Джинни накидку и словно невзначай коснулся ее плеч. Ему вдруг неудержимо захотелось обнять ее, но он счел это минутной слабостью — черт подери, это сама Джинни была его слабостью, ибо лишала способности руководствоваться логикой и трезво рассуждать. Стив понял, что она ускользает от него, и повернулся к Анне, предложив ей руку. К дьяволу Джинни, ей следует преподать хороший урок! На этот раз он будет беспощаден.
Все три пары держались вместе, смешавшись с толпой людей, выходивших из театра.
Сенатор Брендон взглянул на свои золотые часы и сунул их в жилетный карман — привычный жест, которого никто не заметил бы в иной ситуации. Соня побледнела, а Джинни ощутила озноб, хотя закуталась в тяжелую шелковую шаль. Заметив это, дон Игнасио наклонился к ней и шепнул: «Вы замерзли? В моем экипаже есть меховое манто…» Она что-то рассеянно ответила. Как объяснить этому милому, любезному джентльмену, что она вздрогнула не от ветра, а от страха? Видимо, полночь близилась, ибо сенатор стал проявлять явное нетерпение, а лицо его заметно омрачилось. Боялся ли он? И что имел в виду мистер Бишоп, говоря, что дуэль не состоится?
— Смотрите, вот наш экипаж! — воскликнула Анна, игриво взглянув на Стива. — Мы поужинаем все вместе?
Когда спускались по лестнице, у Джинни с плеч соскользнула шаль, и дон Игнасио нагнулся и поднял ее. Только потом Джинни поняла, что это спасло ему жизнь, но в тот миг увидела лишь мгновенную вспышку и услышала звук выстрела.
Одни закричали, другие, онемев, застыли на месте, но через минуту все пришло в движение и началась паника. Лошади ржали и становились на дыбы, перепуганные кучера пытались их удержать, чтобы они не смяли разбегающихся в ужасе людей. Зазвучали истерические вопли:
— Это мятеж!
— Они стреляют в нас!
Джинни стояла неподвижно, все еще не понимая, что происходит, как вдруг кто-то сильно толкнул ее, и она, упав на колени, услышала раздраженный голос Стива:
— Какого черта! Ты что, совсем не соображаешь? Хочешь, чтобы и тебя пристрелили?
Пристрелили? Что он имел в виду? Кого пристрелили? Она почувствовала у себя на плечах чьи-то руки и заткнула уши, чтобы только не слышать этих беспрерывных воплей.
— Нет, нет, не-е-е-е-т! — Почему у Сони опять истерика?
Джинни попыталась встать на ноги, но дон Игнасио удержал ее.
— Нет, сеньора, пожалуйста, не смотрите! — Он был очень возбужден. — О Боже, ведь это предназначалось для меня! Если бы я в тот момент не наклонился…
— Кто?.. — крикнула она, вырываясь из его рук, но услышала незнакомый голос:
— Убили сенатора Брендона, мадам!
Глава 12
Потрясенная, Джинни онемела от ужаса. Все это напомнило ей те страшные дни, когда она была женой Ивана, но тогда от всех неприятностей ее спасал опиум. Один раз, всего один… опий не повредит, лишь бы забыться и ни о чем не думать.
Она слышала, как доктор Мэддокс сказал, что ее отец не убит, но опасно ранен и нуждается в полном покое, и что даже если он поправится, то может остаться навсегда прикованным к постели. Соню, обезумевшую от горя и раскаяния, отправили в постель, дав ей снотворное. Пораженный происшедшим, дон Игнасио объяснял, что у него много врагов на Кубе из-за симпатий к революционерам… Как странно представить себе этого воспитанного пожилого джентльмена революционером!
— У меня несколько огромных сахарных плантаций, разбросанных по всему острову. Двумя из них управляют мои сыновья; они как раз в тех провинциях, что удерживают повстанцы. Поэтому понятно… — Он развел руками.
Дон Игнасио, как человек очень практичный, смирился бы с любыми, выгодными ему властями и политиками. Но видимо, кому-то он все же мешал и кто-то хотел убрать его с дороги. Сеньор Дос Сантос не сомневался, что пуля убийцы предназначалась именно ему.
— Это уже не первый раз. Они дважды пытались убить меня еще на Кубе, и отчасти поэтому я здесь, в Новом Орлеане, а не во Флориде, где продолжаются столкновения между двумя партиями. Если бы не ваша шаль… О, как жаль, что ваш отец стоял как раз позади меня! Никого в мире я бы не хотел подвергать опасности…
— Да, конечно. Но отец выживет, я уверена в этом. Он сильный, здоровый человек, вы же слышали, что сказал доктор?
Несмотря на ужасное смятение, Джинни автоматически делала все, что нужно, разумно отвечала на вопросы всем, кроме Стива, который где-то оставил Анну, а теперь приехал сюда верхом, чтобы найти жену.
— Я хочу поговорить с тобой, Джинни, — строго сказал он.
— Мне не о чем с тобой говорить. Ты уже все объяснил. — Она попыталась вырваться, но он удержал ее.
— Джинни… черт подери, ведь и тебя могли убить! — тихо воскликнул Стив.
— Тебе этого очень хотелось? Ведь это разом решило бы все проблемы, не так ли?
— Нет. Это было бы чертовски скверно и не решило бы никаких проблем, к тому же я намерен отложить поездку на Кубу. Кроме того, я не хочу, чтобы ты подвергалась опасности. Сеньор Дос Сантос, внимание которого тебе так льстит, очень опасный человек.
— Не более чем ты, правда, Стив? Во всяком случае, мне так кажется. Если это все, что ты хотел сказать, то можно считать наш разговор законченным. Я соберусь и скоро буду готова покинуть Новый Орлеан, хотя, надеюсь, ты догадываешься, что прежде я должна убедиться, что отец вне опасности.
— Тогда оставайся с отцом, полагаю, ты сможешь ухаживать за ним лучше всех. Я сам приготовлю все для твоего отъезда в Мексику и позабочусь, чтобы тебя сопровождали…
Стив повернулся и собрался уйти — он, без сомнения, торопился к Анне. Джинни, помимо своей воли, вцепилась в его руку.
— Что ты имеешь в виду? Я не хочу, чтобы ты обо мне заботился! Я сама все подготовлю и без твоей помощи. Ты ублюдок и на многое способен…
Она тут же пожалела о своих словах, но было уже поздно. Даже при тусклом желтом свете Джинни заметила, как сверкнули его глаза.
— На что это я способен? На что ты, черт побери, намекаешь? Мне следует тебя проучить, Джинни, раз и навсегда. Но прежде втолкуй себе…
Из-за полуоткрытой двери раздался жалобный голос Сони:
— Я не думала, что так случится! Откуда я знала, что он собирается убить его? О Боже, Боже!
Ее голос заглушило тихое бормотание сиделки; дверь захлопнулась, оставив Стива и Джинни в полной темноте. Разозленная Джинни пошла на ощупь к своей комнате. Конечно же, Стив сейчас отправится к Анне.
Но когда она нащупала дверную ручку, Стив, опередив Джинни, сам открыл дверь. Споткнувшись о порог, она чуть не упала, но он подхватил ее и внес в комнату.
— Ради Бога, оставь меня!
У нее перехватило дыхание, когда он повернул ее лицом к себе. Она почувствовала, как он стремительно расстегнул корсаж, обнажил груди и, не обращая внимания на ее сопротивление, впился губами в ее соски.
— Перестань, Стив! Не смей!
— Как жаль, что здесь так темно и я не вижу твоего лица, искаженного ненавистью! Я слишком хорошо помню, какой страстной любовницей ты была, прежде чем стала моей женой.
Его слова хлестали ее как плеть. Джинни задыхалась от ярости и боли. Но сейчас она действительно лицемерила и, делая вид, будто отталкивает его, тянулась к нему душой и телом. Ее губы открылись навстречу ему.
В комнате было совсем темно. Все, что произошло между ними, Джинни объясняла потом именно этой темнотой. Все, что они скрывали, вдруг прорвалось наружу,
Сорвав одежду, они прильнули друг к другу губами. Он бросил ее на ковер, и все, кроме страсти к Стиву, перестало существовать для Джинни.
Это была настоящая битва, в которой не было ни победителя, ни побежденного. Он делал с ней все, что хотел, и Джинни ликовала вместе с ним, пока наконец не вскрикнула в экстазе. Она лежала, не двигаясь, в его объятиях.
Они говорили друг другу слова любви, и все это казалось возвращением в прошлое.
Когда Джинни проснулась, Стива уже не было. Наверняка он ушел к Анне, подумала она, этого следовало ожидать. Он использовал ее, оскорбил, а она все ему позволила… Впрочем, для них это уже своего рода прощание.
«Все это ничего не значит… ничего…» — устало подумала Джинни. Она предпочла бы забыть об этом, делая вид, будто ничего не случилось. Стив держался на расстоянии, а она запирала на ночь дверь своей спальни. Если бы ему захотелось овладеть ею, Стив не задумался бы взломать эту дверь, но он этого не сделал.
Джинни провела следующие несколько дней словно во сне. Сенатор, которому продолжали давать обезболивающие, почти не приходил в себя. Доктор Мэддокс серьезно предупредил, что любое резкое движение может привести к смещению пули, а это чревато дурными последствиями. Большую часть времени Джинни проводила в комнате отца, с трудом веря тому, что этот старик с восковым лицом, неподвижно лежащий под белоснежным покрывалом, еще совсем недавно был красивым и жизнерадостным. При нем находились и две сиделки, рекомендованные доктором Мэддоксом, благодаря чему Джинни могла спать по ночам. Соня требовала постоянных забот, ибо до сих пор не оправилась от потрясения и чувства вины. Она то рыдала, то просила, чтобы ей позволили умереть, то вела себя так, словно забыла о случившемся.
— Дорогая, мы все сожалеем об этом… Если бы мы могли что-то сделать… — Джинни уже стала привыкать к сочувственным словам старых друзей Сони. На все их вопросы она отвечала, что Соня постепенно успокаивается и очень подавлена тем, что доктор запретил ей принимать гостей. Впрочем, Аделина Прюет появилась в комнате Сони без всякого предупреждения. Даже эта блюстительница нравов была ошеломлена состоянием своей подруги.
Пытаясь скрыть потрясение, она бодро спросила:
— В чем дело? Почему вы все попрятались? Тебе следовало бы знать, Соня, что этим ты отнюдь не остановишь сплетников. Где же твое хваленое мужество?
Соня села на постели и выпрямилась.
— О, Аделина, это ты? Ты думаешь, все это знают? Как он посмел… Зачем он демонстрировал всем свою связь с этой цветной стервой! Подумать только, что я… я позволила себе…
Мадам Прюет, гордившаяся своей твердостью, тяжело вздохнула:
— Соня…
— Ты думаешь, они застрелят его? Он это заслужил! Не так ли, Аделина? О Боже, я, должно быть, сошла с ума, если всем рисковала ради такого человека! Ведь это животное — ничего, кроме грубости и дикости… О, пожалуйста, скажи мне, что об этом никто не знает… Я не вынесу огласки.
Собравшись с мыслями, Аделина Прюет быстро подошла к постели и, взяв за руки свою подругу, сделала знак медсестре, чтобы та привела доктора.
— Нет, нет, дорогая, не беспокойся об этом. Это известно только мне, а в моем молчании можешь не сомневаться. — Повернувшись к сестре, она приказала: — Пришлите сюда Тилли! И побыстрее!
Сестра поспешно выскочила из комнаты, почти бегом пересекла коридор и столкнулась с высоким мужчиной, который выбежал из кабинета сенатора.
Стив Морган был в чертовски скверном настроении из-за Джинни, которая целых три дня избегала разговора с ним. Но на этот раз, решил Стив, он все-таки заставит ее поговорить. Что еще она затеяла, черт бы ее побрал? И где она?
Этот вопрос он и задал перепуганной сестре:
— Где… прошу прощения, моя жена?
— Мадам Брендон… ее подруга просила меня…
— Не будете ли вы любезны сообщить моей жене, что я желаю немедленно видеть ее? А если она где-то прячется, то скажите, что я обязательно ее найду!
Он широкими шагами прошел в комнату Сони. Та, увидев его, пронзительно закричала:
— Ты! О чудовище, как ты посмел появиться в моей спальне после того, как был здесь с… с этой дрянью? Что ты здесь делаешь? Как тебе удалось убежать?
Тут даже миссис Прюет не выдержала и всплеснула руками. Надо же было Стиву прийти в этот момент! Ведь для ее бедной подруги прошлое стало сейчас настоящим. Едва ли не в первый раз в жизни миссис Прюет растерялась и не знала, что делать.
— О какой дьявольщине вы тут беседуете? — Стив толкнул дверь ногой и холодно смотрел на обезумевшую Соню. Ее глаза так расширились от ужаса, что, казалось, занимали пол-лица. Слезы потоком лились по ее щекам.
— Как ты можешь так говорить со мной? Я думала, что ты меня любишь, а ты уходил из моей постели для того, чтобы лечь с ней… Ты ее тоже обольстил?
Стив застыл от изумления, но тут раздраженно вмешалась миссис Прюет:
— Вам лучше поскорее удалиться. Вы же видите, она принимает прошлое за настоящее и сейчас вспомнила то время, когда вы были…
— Боже! — тихо воскликнул Стив, продолжая смотреть на Соню, о которой как о любовнице он почти не вспоминал с того самого времени. Она была для него только женой Брендона и мачехой Джинни… Но сейчас он видел в ее голубых глазах тот же ужас и желание, и эта Прюет все поняла!
Соня, казалось, забыв о них, продолжала плакать. Она едва верила тому, что он действительно здесь, в ее комнате, и дерзнул прийти сюда средь бела дня, хотя все еще находился под арестом. А может, он ждет, что она укроет его? Чего он вообще хочет от нее? Дрожь сотрясала ее тело — он все такой же высокий и сильный… О, она так хорошо помнила его тело и эти темно-синие прищуренные глаза! «О Боже, — с отчаянием подумала она, — почему он имеет надо мной такую власть? Почему я так сильно его хочу?»
Но слова замерли у нее на устах, когда он сурово проговорил:
— Ну вот что, Соня, послушай теперь меня. Мне придется кое-что сделать…
Но она не хотела слушать его бесконечную ложь. Теперь имело значение только одно: он здесь и желает ее. Разве он не говорил этого?
«Я хочу тебя, Соня, радость моя. Неужели тебе этого недостаточно?» Этого было бы достаточно, если бы она ничего больше не ждала от него. Уильям ушел, и здесь только он, ее любовник-дикарь; а ведь Аделина советовала ей пользоваться случаем и получать удовольствие!
Соня, впрочем, забыла о том, что здесь Аделина, ибо все ее желания сосредоточились только на нем — на капитане Стивене Моргане, невероятно красивом в этом своем гражданском костюме.
Он что-то говорил ей, но она хрипло оборвала его:
— Нет, я не хочу ничего больше слышать. Это все не имеет значения. Почему ты стоишь там? Обычно ты был гораздо решительнее. А в тот дождливый день овладел мной так стремительно и грубо! Что же тебя останавливает? Неужели я менее красива, чем она? Но моя кожа белее и нежнее, вот смотри…
— Ради Бога, Соня, прекрати! Я не собираюсь насиловать тебя. Да слышишь ли ты меня?
Стив сделал ошибку: он схватил ее за запястье, когда Соня попыталась спустить с плеч ночную рубашку и обнажить груди. В тот же момент она с неожиданным проворством освободила руки, обняла его и спустила ноги с постели, словно собираясь встать.
— Соня… — твердо начала Аделина, досадуя на себя за то, что не вмешалась раньше. Но в этот момент раздался голос, который заставил их всех застыть на месте:
— Почему она верит тебе, ведь ты привык насиловать беспомощных женщин? Ты не станешь отрицать этого, не так ли, Стив?
Джинни вряд ли смогла бы выбрать более удачный момент. Стив подумал, что ей доставляет немалое удовлетворение наблюдать за выражениями их лиц.
Темные круги под глазами только подчеркивали блеск ее зеленых глаз. Лицо покрывала смертельная бледность. Она смотрела не на Стива, а на Соню, которая прижималась к нему и, тряся головой, задавала один и тот же вопрос:
— Кто она? Еще одна твоя любовница?
Даже Джинни почувствовала к ней жалость — бедняжка Соня, ей приходилось хранить страшную тайну все эти годы.
Нет, решила Джинни, ей совсем не хочется смотреть на Стива, который стоял молча.
— Нет, Соня, я вовсе не его любовница, я здесь только гостья. И собираюсь ехать домой. Но он, черт бы его побрал, совсем не способен тосковать и томиться, и ты сама это знаешь…
Когда она повернулась к двери, Стив даже не попытался ее удержать. Только он понял смысл сказанных Джинни слов: она простилась с ним. Но в этот момент он не мог ничего сделать и позволил ей уйти, сознавая, что Джинни, может быть, покинула его навсегда. А между тем она единственная женщина, которую он всегда страстно желал и, возможно, будет желать всегда.
Глава 13
Джинни и сама не знала, почему она здесь, на борту корабля, который плыл по спокойному морю, подгоняемый легким ветром. Лучи солнца играли в полупрозрачной зеленовато-голубой воде. Она наслаждалась солеными брызгами, охлаждавшими ее разгоряченное лицо. Интересно, каково это — броситься в море? Она где-то читала, что утонуть — это самая легкая смерть. «Нет, это не для меня!» — гневно подумала она, прищурившись от ослепительного сияния моря и неба. Ни одного пиратского корабля на горизонте, и она действительно свободна!
«Я принадлежу только себе и теперь всегда буду принадлежать только себе!» — подумала она и вздернула подбородок — движение, так хорошо известное Стиву, так настораживающее его.
Два дня назад, ничего не сказав ему, она сама приехала на пристань и заказала каюту на корабле, отправлявшемся в Матаморос.
— Какая удача — встретить здесь вас, — сказал ей сегодня Андре Делери. Джинни даже не удивилась, услышав его голос.
— Да, забавное совпадение. Вы куда-то собрались, месье Делери?
Он пожал плечами и взглянул на нее:
— Если мне повезет, мы могли бы путешествовать вместе, или вы полагаете, что это уж слишком странное совпадение? — Не дожидаясь ответа, он улыбнулся и взял ее за руку. — Могу я предложить вам выпить со мной чашечку кофе? Обещаю, что вы будете в этом кафе в такой же безопасности, как и в моем доме. Или вы боитесь сплетен?
Она отняла у него руку, но приняла предложение, подумав: «Почему бы и нет, какая разница, чем сейчас заниматься?» Когда ранили сенатора Брендона, Делери обедал с друзьями, да и вообще он не стал бы стрелять в своего противника из-за угла.
Кафе, куда он ее привел, было чистым и уютным, и они выбрали отдельный столик, стоявший поодаль от других.