Легенда о Стиве и Джинни - Любовь сладка, любовь безумна

— Ждите рассвета, — многозначительно кивнул он Папаше Уилкинсу. — Они считают, что в это время проще всего застать нас врасплох: когда люди всю ночь не спали, они обычно очень устают к утру.

— Нас врасплох не застанут! — бешено вскинулся Уилкинс.

Его сморщенное лицо, обрамленное белой бородой, казалось старым и измученным. Джинни вспомнила, что слышала историю о том, как, вернувшись однажды из города, Папаша узнал, что его хижина сожжена, жена и дети мертвы и ужасно изувечены. Как страшно жить с такими воспоминаниями всю оставшуюся жизнь!

А Стив Морган, с его неслышной грациозной походкой, словно сам он был индейцем?! Джинни вспомнила скальпы, свисающие с его седла, и непроизвольно вздрогнула. Он способен на любое насилие. Морган сражался вместе с индейцами и против них — он убьет и белого человека, так же легко, за деньги. Морган — всего-навсего наемник, и Джинни постоянно приходилось напоминать себе об этом, особенно когда их взгляды встречались.

На этих бесконечных равнинах даже ночи не были темными. В каждом дуновении ветра чудился шорох подкрадывающихся апачей, ползущих, словно змеи, на животах.

Мужчины по очереди дежурили, пока остальные отдыхали.

Маленькая поляна, окруженная фургонами, казалось, совершенно опустела, когда Джинни выглянула на улицу, чуть откинув занавеску. Сегодня ночью повар предпочел лечь в фургоне, скрываясь от глаз индейских разведчиков.

Джинни знала, что Стив Морган спит недалеко под фургоном, тяжело груженным порохом и ружьями. Когда Пако полушутливо заметил, что не желает взорваться, если в фургон попадет стрела с огнем, Стив, рассмеявшись, пожал плечами:

— Какая разница? Мне все равно.

Джинни наблюдала, как он взял одеяло и пол поя фургон. Она почти не замечала, что Карл настойчиво сжимает ее руку.

— Джинни, — прошептал он, — осторожнее. Попытайтесь заснуть.

Она кивнула, но хотя Тилли и Соня крепко спали, утомленные ожиданием, так и не смогла сомкнуть глаз.

В фургоне было невыносимо душно, ни малейшего дуновения, хотя снаружи прохладный ветерок шевелил высокую траву. В отдалении завывали койоты.

«Я боюсь, — подумала Джинни, но тут же поправила себя:

— Нет, не боюсь, просто места себе не нахожу. Это все ожидание, неподвижность, неизвестность. И одиночество».

Ее так подмывало зашуметь и разбудить Соню, чтобы Можно было прижаться к ней и поделиться страхами.

Джинни снова приоткрыла занавески. Ее внимание привлек кофейник на углях. Может, чашка горячего кофе успокоит ее, хотя этот кофе вообще ни на что не похож, его можно пить разве что с виски — когда горло жжет, не так заметна горечь. Девушка разделась на ночь, оставшись только в тонкой рубашке, и сейчас не задумываясь стащила ее через голову и надела темное ситцевое платье, наслаждаясь странным, почти чувственным ощущением прикосновения мягкой материи к обнаженной коже. Почему женщины вынуждены носить так много всего под платьем?

Осторожно перешагнув через спящую Тилли, Джинни спрыгнула с фургона. Позже она не могла припомнить, знала она или только предчувствовала все, что произойдет. Она присела у костра и потянулась за кофейником, но тут чьи-то руки запутались в ее волосах. Девушка не пошевелилась, не обернулась, потому что знала, кто это, словно ждала его появления.

— Вы не должны быть здесь.

— Знаю. Не смогла уснуть. А вы почему поднялись?

Джинни так и не повернула головы, только услышала тихий смешок:

— Я чутко сплю. И кроме того…

Руки медленно задвигались по ее спине, поднимая тяжелые локоны, и девушка вздрогнула от легкого прикосновения теплых губ.

— В такие ночи, когда дует жаркий ветер, воют койоты и предстоит драка, я обычно не сплю долго. Я хотел бы отправиться верхом, все равно куда и зачем, как это делают апачи.

— Но вы мужчина. У вас еще будет много таких ночей.

Вы можете ехать куда захотите! Как ужасно быть женщиной!

Приходится ждать, пока кто-нибудь не согласится проводить тебя. Иногда я думаю, что быть женщиной хуже, чем ребенком: мы обладаем умом и чувствами взрослых людей, но нам не позволяют их выказывать.

— Именно поэтому вы и не спите? Потому что чувствуете неудовлетворенность и тоску?

Теперь они оба стояли на коленях, глядя друг другу в лицо. Джинни нервно перебирала юбку, пока Стив не положил руку на ее ладонь.

— Я хотела бы… каждый раз, когда мы встречаемся, либо ссоримся, либо… Неужели не можем просто поговорить?

— Сейчас не время, не место для бесед, и у меня нет охоты разыгрывать джентльмена и флиртовать с вами под звездами, Джинни Брендон, — грубо перебил он и, не успела девушка что-то сказать, поднял ее, крепко сжимая тонкие пальцы. — Если бы вы знали, что для вас лучше, — продолжал он с нотками едва подавляемого гнева в голосе, — подхватили бы юбки и сбежали в фургон, в постель, — спать и видеть сны, привычные для маленьких девственниц. Потому что, если останетесь, я затащу вас под свой фургон и возьму, может, тогда узнаете, что такое мужчина!

Он слишком близко, лихорадочно думала Джинни. Но для размышлений не оставалось времени, да и как она могла мыслить ясно, когда Стив уже вел ее за собой.

Под фургоном было тепло и темно, словно в пещере, — они оказались отрезанными от всего мира. Джинни чувствовала, каким застывшим, негибким стало ее тело, когда Стив лег рядом.

Словно доска, подумала она, которая расколется и треснет, как только он коснется ее и…

И тут его руки обвились вокруг ее талии и привлекли Джинни к широкой груди. Через некоторое время, поняв, что он не собирается принуждать ее, девушка немного успокоилась и расслабилась. Он обнимал ее уверенно, спокойно, теплое дыхание чуть шевелило выбившиеся из ее прически прядки. Почувствовав, как уходит напряжение, Джинни слегка задрожала. Неизвестно откуда взявшаяся сила заставила ее прошептать:

— Я… даже не знаю, что делать, когда…

— Тише. Ничего не надо делать. Я хочу поцеловать тебя только и всего. Поверни ко мне лицо, Джинни.

Молча, не осмеливаясь открыть глаза, Джинни повиновалась, и он долго целовал ее, пока не согрел теплом своего тела и губ и она не начала отвечать на поцелуи. Пока они целовались, Стив мягко, осторожно вынул шпильки из ее волос, и тяжелая волна рассыпалась по плечам девушки.

Его губы двигались медленно, так медленно… от ее губ « мочке уха. Стив на мгновение зарылся лицом в ее волосы, Джинни ощущала внутренний трепет в себе и Стиве и хотела заговорить, сказать, что боится, но он вновь накрыл губами ее рот, и стало слишком поздно.

Руки Стива сжали ее груди, спустились вниз, исследуя изгибы и впадины через тонкую ткань платья. Когда его пальцы начали расстегивать крючки и пуговицы, Джинни вновь вздрогнула, но сопротивляться не было сил, а он… он уже не мог остановиться.

Джинни вынуждала себя лежать не двигаясь под ласками его губ и рук. Она хотела этого — какой-то частью мозга только сейчас сообразив, что, возможно, желала лежать с ним вот так, рядом, с самого начала, когда Стив впервые сжал ее в объятиях, осыпая безумными поцелуями. Но никакое воображение не могло сравниться с реальностью — тем самым «что мужчины и женщины делают вместе», тем, что она с подругами обсуждала шепотом в пансионе. В их представлении это было чем-то ужасным, пугающим, неизбежным, но не имеющим ничего общего с тем, что происходило сейчас.

Нежно, все еще целуя Джинни, Стив осторожно снял ее руки со своей шеи, и девушка вновь задрожала, почувствовав, как платье, ее последняя защита, соскользнуло с тела. Она не думала, что он захочет видеть ее обнаженной, и только зажмурила глаза и, стиснув зубы, смогла преодолеть застенчивость и заглушить рвущиеся из горла протесты. По крайней мере он, благодарение Богу, знал, что делать. Куда девались его грубость и жестокость? Он был так нежен и терпелив, бесконечно терпелив…

Джинни ощутила прикосновение его губ к груди; язык едва прикасался, ласкал, гладил, облизывал твердые камешки сосков, пока из горла Джинни не вырвался стон — странный, несвязный звук, и в это же время руки его спустились еще ниже, застав ее врасплох.

— Не нужно, любимая, не скрещивай ноги. Твое тело так прекрасно — зачем его стыдиться…

Стив целовал ее волосы, глаза, лицо, бьющуюся на шее жилку и потом снова груди, пока она не раскраснелась; буря непонятных буйных чувств сотрясала девушку, тех самых, что обуревали ее в то утро, в горах, когда Стив целовал ее.

Неожиданно руки Стива оказались между ее бедер, гладя шелковистую кожу внутренней поверхности, очень медленно перемещаясь вверх. Джинни снова вскрикнула, инстинктивно, глухо, когда сильные пальцы отыскали средоточие ее женственности, но Стив заглушил крик губами:

— Тихо, любимая. Я буду осторожен, только лежи тихо…

Он говорил с ней так мягко и спокойно, словно с кобылой, которую нужно усмирить и подготовить к первой случке, пока Джинни не забыла обо всем и не позволила Стиву делать, все, что он хотел; ее тело извивалось и изгибалось, стремясь получить что-то неизвестное, достичь неизведанного, чего невозможно понять или узнать, пока не встретишь; руки Джинни взлетели, чтобы привлечь Стива, ближе, ближе, пока Джинни не растворилась в пространстве и не возвратилась на землю, все еще конвульсивно вздрагивая, широко раскрыв глаза.

Она сознавала, хотя не видела в темноте, как глубока синева глаз Стива, как нежны его губы, когда он снова начал целовать ее, ласково, едва притрагиваясь, держа в объятиях как ребенка, прижимая к себе.

— О Боже, — прошептала Джинни, — я не знала…

— Ты не знаешь… пока еще нет, милая, — тихо сказал Стив. — Предстоит узнать больше — гораздо больше. Ты должна раздеть меня сейчас.

— Я… я не могу!

— Можешь. Бояться нечего, ты ведь поняла это? И ты зашла слишком далеко, возврата нет…

Но руки Джинни так тряслись, что Стив был вынужден помочь ей. Джинни не открывала глаза, пока он не заставил ее взглянуть на него.

— Мужское тело вовсе не содержит столько тайн, сколько женское, — поддразнивал он. — У тебя все преимущества, любовь моя, — ты можешь лучше скрывать свои чувства.

Джинни тихо охнула, то ли от удивления, то ли от страха, когда он положил ее руку между своих бедер. Стив рассмеялся:

— Это все, что ты можешь сказать? У тебя находилось больше слов, совсем недавно.

— О, не нужно. Я… Ты заставляешь меня чувствовать…

Мне ужасно неловко!

— Разве это так страшно? Хорошо, родная, я не буду торопить тебя. Давай начнем сначала. Коснись меня — или тебе больше неинтересно знать?

Джинни нерешительно, застенчиво протянула руку, дотронулась до его груди, пробежала пальцами по упругим мышцам, но тут же ее пальцы замерли.

— Здесь шрам, большой. Ты был ранен?

— Пулевое ранение. И если будешь продолжать в том же духе, найдешь еще несколько ножевых или револьверных.

Видишь, какую бурную жизнь я вел?

— Ты заставляешь и меня чувствовать себя бесшабашной и дерзкой.

Но тут Стив вновь прижал ее к себе и начал целовать, едва прикасаясь пальцами к ее спине и бедрам.

На этот раз, когда вновь смогла дышать, она стала более дерзкой: захотела коснуться его, познакомиться с этим мужским мускулистым телом так же хорошо, как он узнал ее тело. Руки Джинни нетерпеливо стянули с него рубашку — под ладонями бугрились все новые шрамы — и наконец медленно скользнули по плоскому твердому животу. Джинни почувствовала, как Стив напрягся и затаил дыхание. Сознание того, что она, такая неопытная, может возбудить его, придавало Джинни храбрости. Рука ее опустилась ниже, нерешительно застыла, коснулась… пальцы сомкнулись вокруг твердого древка.

— О Джинни, — простонал он, но тут же добавил почти шутливо:

— Ну вот, не так уж страшно, правда? Нет, не отнимай руки, пока я не научил тебя, что надо делать, когда держишь его…

Рука Стива направляла и вела ее руку; потом он снова начал целовать ее, страстно, беспощадно. Джинни почувствовала, как ее переворачивают на спину; пальцы беспомощно разжались, язык Стива провел по коже мокрую дорожку, вызвавшую новый озноб. На этот раз она покорно разрешила ему раздвинуть ее ноги, безмолвно отдаваясь самым интимным ласкам. Но когда его голова наклонилась совсем низко к треугольнику светлых волос, Джинни выгнулась и потрясение застыла, вцепившись в его волосы.

— О нет, пожалуйста, Стив, я не…

— Ради Бога, Джинни, ты так прекрасна там… как… а, черт…

Он, казалось, опомнился, большое тело придавило ее к земле своим весом.

— Наверное, я слишком тороплюсь, но дьявольски трудно… мне дьявольски трудно помнить, что ты…

Джинни ощутила нетерпеливое желание в Стиве и внезапно поняла, что устала от ожидания так же, как и он.

— Не желаю больше оставаться девственницей, Стив.

Хочу знать…

— Хорошо, милая, хорошо… давай положим конец дурацкой девственности…

Колени Стива раздвинули ее бедра, удерживая их на расстоянии. Его тело неподвижно застыло на несколько мгновений; потом он поднялся и стал медленно, осторожно проникать в Джинни, заглушая губами ее стон. Он был нежен сначала, как и обещал, и нетороплив, убаюкивая ее ласковыми словами, заставляя забыть о страхах, пока этот последний ужасный толчок не отозвался резкой кинжальной болью — агонизирующий вскрик невольно вырвался из горла, и только горячий, влажный мужской рот заглушил его. Стив оставался в ней, не шевелясь, глубоко погруженный в темные таинственные глубины так, что они на время стали единым целым, неумолимо, неуклонно, не обращая внимания на сопротивление; постепенно боль затихла и исчезла. Джинни прекратила борьбу.

Почему Стив так мгновенно изменился — из нежного любовника стал бешеным, жестоким насильником? Джинни, задыхаясь, лежала под ним, широко открыв глаза, глядя в его лицо, пока он не отпустил ее руки и не прошептал:

— Милая… обними меня крепче…

— Ты… ты сделал мне больно! — укоризненно сказала она, хотя тут же без раздумий повиновалась и привлекла Стива к себе.

— Больше не будет больно, любимая, — никогда… Будет только лучше и лучше.

Она почувствовала прикосновение пальцев к груди. Стив сжал нежные холмики, толчки все ускорялись. Неожиданно они задвигались в едином ритме, и Джинни обнаружила, что Стив оказался прав — боли не было, осталась только настойчивая, возбуждающая ласка его тела, вызывающая непонятное, неутолимое желание, уносящее в чудесный, переливающийся всеми красками заоблачный мир, Они долго лежали молча, обнявшись.

«Ничто уже не будет как раньше, — думала Джинни, — ничто… Теперь я знаю, что это такое — быть с мужчиной… настоящим мужчиной».

Как странно — всего несколько недель назад Стив был чужим, холодным незнакомцем, которого она боялась и не выносила… Сколько женщин у него было… скольких он любил так же нежно, как ее сегодня? Обращался ли он так с той француженкой, Соланж?

Но тут Стив, сжав Джинни в объятиях, вновь вошел в нее, и ей больше не захотелось ни о чем думать, кроме как о том, что он хочет ее, и это так прекрасно и совсем не пугающе… Он должен, должен любить ее, иначе не стал бы целовать и называть любимой.

Очень медленно, нерешительно Джинни позволила себе быть захваченной этим эротическим танцем и выгнулась, инстинктивно соразмеряя свои движения с его, снова чувствуя знакомое тепло и нарастающее желание, пока Стив не взял се с собой в забытье и экстаз и не вернул обратно на землю.

И потом она была так слаба, не в силах шевельнуться, у нее не осталось сил даже протестовать, когда он взял чистый платок, намочил его из фляги и осторожно обтер ее тело с ног до головы — холодная вода ручейками растекалась по животу, грудям, между бедрами.

Стив помог ей одеться, не слушая невнятных уверений в том, что она устала и не хочет уходить.

— Если ты останешься здесь, я поддамся искушению любить тебя всю ночь, — тихо, почти шутливо пробормотал он и уже серьезнее добавил:

— Забыла про апачей? Лучше иди к себе и попробуй уснуть.

Он проводил Джинни, нежно поцеловал, и ей пришлось удовлетвориться этим и тем, что Стив не ушел, пока Джинни не опустила за собой занавеску.

Глава 15

Апачи напали на лагерь с первыми лучами солнца. Женщинам пришлось спрятаться под фургон — там они были в безопасности. Тяжелые коробки и ящики защищали их, оставляя лишь небольшие щели, через которые можно было прицелиться. Переселенцы хорошо подготовились к атаке и все же растерялись, когда послышался громкий топот мустангов.

Прошло несколько мгновений, пока кто-то — то ли Пако, то ли Стив — не закричал:

— Стреляйте, идиоты проклятые. Это апачи!

Только сейчас Джинни разглядела краснокожих воинов в боевой раскраске, издающих дикие вопли. Началась перестрелка, едва не оглушившая Джинни. Ее оттолкнули, приказали не мешаться, и тут для страха не осталось времени — она и Тилли были слишком заняты: перезаряжали винтовки и револьверы, которые отбрасывали обороняющиеся; Соня тоже стреляла и, после того как Стив приказал тщательно целиться и экономить пули, действовала спокойно и решительно, несмотря на то что плечо сильно болело от отдачи винтовки.

У Джинни не было времени ревновать Соню к Стиву — она лишь испытывала чувство облегчения оттого, что он рядом. Несколько раз она слышала, как пули глухо ударяют в ящики, загораживающие фургон. Пальба не затихала ни на секунду. Джинни боялась думать о том, сколько людей из тех, кого она успела узнать, ранены или убиты и никогда больше не встанут.

— Они ушли? — возбужденно спросила Соня. — Но Стив Морган мрачно покачал головой, перезаряжая револьвер:

— Вряд ли. Они вернутся — не спускайте глаз с той высокой травы. Индейцы не оставляют мертвых товарищей.

Апачи, очевидно, не ожидали сопротивления и на этот раз решили действовать осторожнее. Несколько всадников выскочили вперед, остальные осторожно ползли на животах через травяную поросль. Нескольким удалось пробраться во внутренний круг. Откуда-то донесся отчаянный вопль, потом несколько выстрелов и крик:

— Прикончили!

— Продолжайте стрелять, — спокойно велел Морган неожиданно задрожавшей Соне и мельком взглянул на застывшую в ужасе Джинни:

— Вы тоже стреляйте во все, что движется. Пусть Тилли перезаряжает ружья. — И, не ожидая ответа, отвернулся.

Казалось невероятным, что она, всего несколько месяцев назад блиставшая в салонах Парижа, теперь сидит в грязи, с растертыми в кровь руками, вспотевшая, с пороховыми пятнами на лице, и пытается стрелять по врагу, которого даже не может увидеть.

— Стреляйте! Не давайте им продвигаться вперед!

Неужели это голос Папаши Уилкинса, хриплый и почти неузнаваемый?

У самого фургона раздался глухой стук упавшего тела, и Соня вскрикнула. Ружье выпало из рук Джинни — нарушив приказ, она обернулась и обнаружила, что Стив исчез. Послышался странный журчащий звук, и лицо Джинни побелело от страха.

— Кому-то перерезали горло, — простонала Тилли.

Соня, почти обезумев, завопила:

— Да заткнешься ты, глупое создание?!

Но тут на глаза ей попалась падчерица, которая, схватив ружье, уже собралась выползти наружу.

— Нет! — взвизгнула Соня. — Джинни! Нет!

Но та, побуждаемая каким-то инстинктом, продолжала ползти. В двух ярдах от девушки лежало изувеченное неподвижное тело воина апачей, пожилого человека с седыми прядями в волосах, а рядом двое схватились в молчаливой битве, катаясь по сухой земле. Джинни заметила блеск ножей и неожиданно поняла, что один из сражавшихся Стив Морган, другой — индеец.

— О Боже, — пролепетала Джинни и схватила оружие, оказавшееся слишком тяжелым.

Что-то заставило ее поднять голову. Совсем недалеко стоял Карл Хоскинс, наблюдая за поединком.

— Карл! Сделайте что-нибудь, — вскрикнула девушка, но тот не двигался, глядя на дерущихся со странным, почти злорадным выражением.

— Морган сумеет позаботиться о себе, — пробормотал он и глухо спросил:

— Все в порядке? Я слышал крик.

Но она не обратила на него внимания, продолжая напряженно наблюдать за мужчинами. Рубашка Стива висела лохмотьями, Джинни видела, как напрягаются его мускулы.

Противники держали друг друга за руки, ни один не давал врагу возможности воспользоваться ножом.

Куда делся револьвер Стива? Повсюду кровь — на нем, на индейце. Они боролись, словно дикие звери, занятые собственной дракой, пока вокруг шло сражение, Мимо уха Джинни пролетела стрела; девушка даже не вскрикнула, только глупо уставилась на нее, пока Карл, преодолев одним прыжком разделявшее их расстояние, не сбил ее на землю.

— Ради Бога, Джинни, идите в укрытие!

Толкая ее впереди себя, он залез под фургон, где скорчившись сидели Соня и Тилли.

— Продолжайте стрелять! Дайте мне ружье!

Выхватив ружье у Тилли, он открыл огонь, но Джинни вновь выглянула наружу.

В этой схватке было что-то дикое, примитивное, хотя Джинни вряд ли могла бы описать это. Теперь они перебрасывались словами, и, даже не зная языка, можно было понять, что противники обмениваются язвительными репликами.

Джинни снова подняла ружье, но в этот момент индейский воин бросился на Стива с поднятым ножом. Послышался крик, потом стон; апачи повалился на спину, из его руки выпал кинжал. Словно в полусне Джинни увидела, как Морган оседлал тело врага.

— Нет! Не надо! — отчетливо завопила она.

Стив повернулся; из многочисленных порезов лилась кровь, кинжал тоже был багровым. Он холодно взглянул на девушку:

— Хотите, чтобы я позволил ему мучиться с ножевой раной в животе? Он воин, а воин должен умирать быстро и без проволочек.

Не говоря ни слова, Джинни полезла под фургон, пытаясь разобраться в смятенных чувствах. Вот уже второй раз она видит, как Стив хладнокровно убивает человека, только теперь все было гораздо хуже, ведь в ход пошел нож, а не револьвер, как тогда. И все же эти руки так нежно ласкали ее прошлой ночью, это тело лежало на ней, стало частью ее самой…

Господи, что же он за человек? Неужели она сошла с ума, что испытывает такие чувства? И что она чувствует к Стиву Моргану?

У нее было время подумать об этом позже — после того как ушли индейцы, унося своих убитых.

Как ни странно, именно Стив настоял на этом в горячем споре с Карлом и Уилкинсом.

— Они будут нападать, пока мы не позволим им забрать павших воинов. Кто-нибудь, подвяжите белый платок на дуло винтовки, и я начну переговоры.

— Мы победили, зачем выкидывать белый флаг?! — разъяренно вскинулся Карл, но глаза Стива так бешено блеснули, что даже он был вынужден замолчать.

Апачи исчезли так же внезапно и бесшумно, как появились. Караван тронулся в путь, словно ничего не произошло.

Позади остались две могилы под насыпанными горками камней, пятеро раненых лежали в фургонах.

Молча сидевшая рядом с Соней, Джинни вспомнила, как читал над мертвыми Библию Папаша Уилкинс, и слезы покатились из глаз. Смерть и насилие?

Переселенцы так далеко от цивилизации, от всего, что было дорогим и знакомым… Только сейчас Джинни начала понимать это, оказавшись в стране чужой, принадлежавшей раскрашенным дикарям и белым, мало от них отличавшимся, убивавшим хладнокровно и без угрызений совести.

Джинни подумала о Стиве Моргане, и разум подсказал, что он должен был убить индейца, и именно то, что пришлось наблюдать кровавый исход, вызвало у нее такое отвращение.

Но все же эта сцена вынудила ее вспомнить о профессии Моргана — ведь он наемный убийца и сам выбрал такую жизнь. В конце концов Джинни вынуждена была признать, что ее тянуло к Моргану с самого начала и, несмотря на все усилия держаться от него подальше, влекло к Стиву странное, неведомое чувство, которого она не в силах была понять.

Брезгливая гримаса скривила губы Джинни. О Господи, чем она лучше этих безнравственных женщин! Легко отдавшись ему, она стала еще одним завоеванием в длинном ряду подобных побед! Ну что ж, больше этого не повторится — ни с ним, ни с любым другим мужчиной.

Под предлогом усталости и головной боли Джинни провела всю ночь в фургоне, попросив Тилли принести чашку бульона, оказавшегося невероятно вкусным.

— Это… неужели цыпленок? Где ты его достала, Тилли?

— Это кролик, — широко улыбнулась мулатка, — мистер Морган подстрелил и дал мне. Велел передать, что сожалеет, что вы плохо себя чувствуете.

Как он смеет притворяться, что беспокоится за нее?

Джинни захотелось швырнуть чашку в лицо Тилли, но она сдержалась и притворно-небрежно бросила:

— Как мило с его стороны! А мистер Карл? С ним все в порядке?

Пусть Тилли считает, что она увлечена Карлом, — девчонка всегда вела себя так, словно слишком много знала.

— О, мистер Карл так тревожился за вас! Сильно расстраивался, пока миссис Брендон не успокоила его. — Тилли понизила голос и заговорщически подмигнула:

— Слышала, как он говорил миссис Брендон, что не может жить без вас. Правда здорово? Два таких джентльмена ухаживают за вами… чуть не убили друг друга сегодня, когда мистер Карл сказал, будто бы мистер Морган позволил индейцам так легко отделаться…

Джинни вскочила, едва не расплескав бульон:

— Они дрались? О Боже, у Карла нет ни малейшего шанса выстоять!

— Я думала, вам больше нравится мистер Морган.

Ехидная дрянь! Джинни уже хотела отчитать ее, но, испугавшись, что Тилли могла кое-что увидеть прошлой ночью, проглотила просившийся на язык упрек.

— Мистер Морган… необычный человек, но не джентльмен. Я буду очень рада, когда мы наконец доберемся до Эль-Пасо.

Но искренне ли она говорила?

В последующие дни Джинни постоянно задавала себе этот вопрос. Индейцы больше не тревожили их, и все шло хорошо, даже переход через реку Пекос. Карл Хоскинс под разными предлогами держался поближе к фургону и по вечерам ухаживая за Джинни, не обращая внимания на то, что та постоянно пыталась ускользнуть от него, объясняя, почему они не должны оставаться наедине в темноте, и отказывалась говорить о такой серьезной вещи, как помолвка.

— Мы совсем не знаем друг друга, — отговаривалась она, — и, кроме того, папа будет взбешен, если..

— Да-да, конечно, Джинни, я понимаю и знаю, что вы правы, но я, упрямая малышка, безнадежно влюблен в вас, и ничто не заставит меня изменить решение.

«О, если бы он только знал, — думала Джинни, — как бы стал презирать меня! И конечно же, тут же передумал бы, Может, попросил бы стать его любовницей, но не женой!»

Как легко она отдала свою девственность тому, кто был вовсе не достоин этого дара! И ее мучила мысль о том, что он, Стив Морган, даже не пытался ухаживать за ней, не обещал ни любви, ни будущего!..

«Я хочу тебя», — заявил он спокойно и непререкаемо, а ведь Джинни так хотела услышать: «Я люблю тебя!» И что всего хуже, Морган не выказал уважения ни к положению, ни к неопытности Джинни. Его поцелуи были грубыми и требовательными. Он обращался с ней как с дешевой шлюхой, и Джинни позволила Моргану все, сошла с ума настолько, чтобы выбрать именно Моргана для удовлетворения собственного любопытства.

Джинни была полна решимости Игнорировать его, избегать его общества насколько возможно, но ее крайне раздражало то, что он не пытался подойти к ней, уговорить повторить «ту ночь» и держался от Джинни как можно дальше. Девушка привыкла к поцелуям Карла, хотя они не будили в ней никаких чувств, но она не позволяла этому человеку никаких вольностей.

Все же бушующий в душе демон не позволял ей подчиниться логическим рассуждениям. Терзаясь мыслями о том, как она отвечала на поцелуи Стива Моргана, так что даже сейчас, по ночам, Джинни изнывала от желания почувствовать вкус его губ, прикосновение рук, безумные страстные ласки, будившие неутолимую жажду, унять которую могло только тело Стива. Девушка изо всех сил старалась не показывать, что тревожит ее.

Как и остальные переселенцы, Джинни считала дни, оставшиеся до того мига, когда они достигнут Эль-Пасо, где можно будет отдохнуть и пополнить запасы. Караван остановится там дня на два, и, если все будет хорошо, туда приедут посланцы от императора Максимилиана. Возможно, он пригласит Соню и Джинни в Мехико, погостить во дворце. Отец часто говорил Джинни, что она его маленькая посланница.

— Не забудь лишний раз улыбнуться маршалу Базену, — напоминал он, — это командир армии французов и истинный король Мексики.

Все это казалось таким волнующим, словно в романе месье Дюма. Она воображала себя героиней, закутанной в плащ, смело идущей навстречу опасности.

Но нападение индейцев открыло тот печальный факт, что опасность вовсе не так уж приятна, а мысль о смерти, пусть даже за правое дело, ужасна.

Что, если они под каким-то предлогом оставят караван в Эль-Пасо? Пожалеет ли Стив Морган о ее отсутствии или удивится, почему она внезапно решила не ехать в Калифорнию? Когда они с Соней обсуждали это, мачеха попросту отмахнулась:

— Мы не обязаны давать никаких объяснений, Джинни.

Отец нанял их доставить фургоны и стадо в Калифорнию, и допрашивать нас они не имеют права! Мы просто объявим, что намереваемся остаться в Эль-Пасо, потому что твой отец изменил планы. Или… или придумаем что-нибудь.

Как хорошо иметь милый, спокойный характер, как у Сони, обладать уверенностью, что все непременно уладится.

Но по крайней мере, твердо сказала себе Джинни, больше не придется встречаться со Стивом Морганом, бояться поднять глаза и встретить холодный взгляд сапфирово-синих глаз, чувствовать, как пронизывает тело безымянная непонятная жажда — желание чувствовать его губы на своем теле, слышать голос, называющий ее «любимой».

Глава 16

В последнюю ночь, проведенную на пустынных равнинах Техаса, перед приездом в Эль-Пасо небо затянули грозовые тучи, усиливая чувство подавленности и грусти. Молнии рассекали потемневшее небо, и Папаша Уилкинс предсказал, что стадо может разбежаться во время грозы.

— Хуже техасских ураганов ничего на свете нет, — добавил он.

Встревоженный Карл поспешил к стаду, а Соня решила, что плохое настроение Джинни вызвано его отсутствием. Пытаясь успокоить раскапризничавшуюся падчерицу. Соня сжала ее руку и прошептала, что все пройдет, как только они доберутся до Эль-Пасо.

— Дорогая, будь уверена, что Карл не забудет тебя, он сам говорил мне, какие чувства питает к тебе. Даже просил меня поговорить с твоим отцом. Но боюсь, именно ты забудешь о нем, как только мы окажемся при дворе императора в Чапультепеке. Я слышала, он великолепен, и там будут все эти красивые офицеры из Франции, Бельгии и Австрии и еще дипломаты со всего света. Подумай, какие балы и приемы нас ожидают! Возможно, и твой отец решит приехать.