Иногда я вижу во сне события той ночи и просыпаюсь с криком, вся в поту, – вспышки молнии, громовые раскаты, и Люкас, чудом устоявший на ногах, поворачивается, спотыкаясь, бредет к стене и медленно-медленно сползает вниз.
      Голос доносится как будто издалека:
      – Господи, Рамон! Ты все равно стрелок никудышный, особенно если разозлишься!
      И я, вне себя от облегчения, заплакала – сухими, раздирающими душу рыданиями, потому что поняла: Люкас не убит, Люкас жив! Потом все было словно в тумане. Помню, как вырывалась из рук Монтойа, била его кулаками, крича:
      – Пустите, пустите меня к нему!
      Но Хесус толкнул меня к Рамону, все еще не выпускавшему дымящийся револьвер.
      Я и его ударила; бросив револьвер, Рамон схватил меня за руки; оцепенение его мгновенно прошло, лицо яростно исказилось.
      – Чудовище! Животное! – продолжала вопить я. – Все вы животные, все одинаковы. Все, все! Ненавижу!
      – Слушай, она всего только женщина и не привыкла к крови, – вмешался Монтойа.
      Я вывернулась из рук Рамона, безумно огляделась.
      – Он умирает! Ведь ты этого хотел? Ну что ж, прикончи его, прикончи! Ты, Рамон, ты начал это! Хочешь доказать, что мужчина?! Отомстить за мою честь? Чего ждешь?!
      Рамон снова с силой сжал мои пальцы, пока я не вскрикнула от боли, но он смотрел поверх моей головы на Монтойа, а голос звучал мертвенно-глухо:
      – Я не хотел заходить так далеко! И все же чувствовал, что шел к этому почти всю жизнь.
      Люкас привстал. Грудь его была залита кровью; одной рукой он вцепился в стену, из последних сил прислонился к ней. Молча. Думаю, у него не было сил говорить, но когда молния осветила его глаза, я увидела, что они такие же зеленые, застланные болью, как у тигра, подстреленного мной однажды.
      – Отведи невесту в дом, Рамон, – спокойно велел Монтойа. – Собирается гроза, буря задержит нас в долине на несколько дней. Я присмотрю за твоим братом.
      – То есть убьете его? Закончите то, что Рамон начал, так?
      Я едва узнавала собственный голос – жесткий, бесстрастный.
      Сверкающие глаза Монтойа вонзились в мои.
      – Когда-то Люкас был мне ближе сына. Если я и убью его, то не так! Идите. Вы жених и невеста и должны быть вместе.
      Я пошла за Рамоном – больше ничего не оставалось. Стальная хватка его рук не ослабевала, он почти волок меня за собой.
      В передней комнате нас встретила Илэна, переодевшаяся из бархатного платья в шелковый халат; облако темных волос спадало на плечи, лицо побледнело и осунулось.
      – Господи, что произошло? Я услышала выстрелы и послала Хесуса отыскать вас… Где Люкас?
      – Ничего особенного, мать. Мы упражнялись в стрельбе. А теперь нам с Ровеной необходимо кое-что обсудить.
      – Где Люкас? – криком вырвалось у нее, и Рамон выдавил безрадостную улыбку:
      – Люкас с Монтойа. Думаю, им тоже есть о чем поговорить. Пожалуйста, мать, иди спать и хоть раз в жизни не вмешивайся!
      Илэна побледнела, словно от удара, но гордо выпрямилась. В этот момент я испытывала невольное восхищение этой женщиной.
      – Куда ты ведешь Ровену? – уже спокойно продолжала она. – Я хочу поговорить с ней.
      Почувствовав в Илэне неожиданного союзника, я попыталась вырваться, но Рамон не разжал руки. Да, видимо, мне еще многое предстояло понять в характере мужчин семейства Кордес!
      – Боюсь, тебе придется подождать до завтра. Сегодня Ровена занята.
      – Рамон! Не забывай, ты еще не женат, – резко вскинулась Илэна.
      – Я ничего не забываю, мамочка. Только советовал бы тебе не изрекать ханжеских сентенций!
      Он потянул меня за собой, так что я чуть не упала.
      – Ты слышала, как Люкас купил ее у апачей. Ну что ж, сегодня я отобрал у него Ровену. И как уже сказал, нам необходимо поговорить… а может, и не только…
      – Рамон! Не знай я тебя лучше, подумала бы, что ты пьян! Ты забываешься!
      – Мать, – расхохотался Рамон, – ведь ты беспокоишься не обо мне, а о другом сыне, который, правда, вовсе не твой, так что предлагаю тебе самой отправиться и посмотреть, что с ним!
      Мы ушли, а она смотрела вслед, окаменев от изумления. Я спотыкалась на ступеньках, Рамон, не слыша протестов, подхватил меня на руки и понес в свою комнату. Привел меня в чувство только громкий стук распахнутой пинком двери. Рамон швырнул меня на кровать, словно надоевшую вещь, резко задвинул засов. Потом зажег лампу и повернулся ко мне, небрежно расстегивая куртку.
      – Что на тебя нашло? – взорвалась я, но гневные слова прозвучали нерешительно.
      Рамон улыбнулся безрадостно, одними губами, и я поняла, что совсем не знаю его. И с этим человеком я хотела играть, пытаться им манипулировать! «Воспитанный джентльмен» оказался хуже своего брата…
      – Ничего на меня не нашло, – спокойно объявил Рамон и добавил, не повышая голоса: – Просто думал, что ты будешь рада видеть, как я наконец стал мужчиной. Конечно, причиной всему нанесенное тебе оскорбление. А теперь, моя дорогая будущая жена, думаю, ты должна последовать моему примеру и тоже раздеться. Или предпочитаешь, чтобы я помог? О, может, стыдишься? Понимаю, потрясена тем, что произошло сегодня, и нуждаешься в утешении. – Увидев мое ошеломленное лицо, он издевательски усмехнулся: – Тебе неприятно? Но ведь мы помолвлены, так что какая разница, если… как это лучше сказать, чуть опередим события? Ты уже поняла, что мой опытный братец не очень-то обращает внимание на подобные формальности. Больше всего меня удивляет то, что он купил тебя для себя, проводил с тобой много времени наедине и не воспользовался такой… великолепной добычей. Или это не так?
      Я собрала остатки гордости, окутала себя ими, словно невидимым плащом, и холодно взглянула ему в глаза.
      – Если ты так считал, не стоило притворяться, Рамон. Поэтому открой дверь, я уйду к себе, а завтра поговорим спокойно.
      От отбросил куртку на пол.
      – Утром, говоришь?! Милая, рассудительная Ровена! Зачем ждать так долго?! Ведь, как я уже сказал, мы помолвлены, не все ли равно, если станешь моей сегодня? Я защитил твою честь… неужели не заслуживаю награды? Едва не убил из-за тебя брата, не так уж это мало! И мои намерения по крайней мере были честны и искренни. Ты была невестой Шеннона и, наверное, не пыталась вырваться из его объятий!
      Он подошел, нагнулся, и я почувствовала, как меня вжимают в постель. Вцепившись в запястья, Рамон поднял мои руки над головой.
      – Разве я обманом выманил у тебя обещание стать моей женой?! Ты вела себя так, словно сама к этому стремилась. Способна ли ты на истинное чувство? Поцелуй меня так, словно любишь и словно говорила правду, и я больше не буду сомневаться.
      Я слегка раскрыла губы под его поцелуем и вытерпела шарящий жадный язык, заполнивший рот. Неужели уроки Эдгара Кардона забыты? И даже он всегда обвинял меня в холодности; в таких случаях я всегда задыхалась, словно похороненная заживо, и теперь испытывала то же самое, хотя позволила Рамону целовать себя. Но отвечать не могла, только закрыла глаза, ощущая тяжесть чужого тела, нетерпеливые грубые руки на груди, думая об одном: к этому придется привыкнуть – ведь я должна выйти за него замуж. Это вполне разумно и… практично. Не за Люкаса. Нет-нет, ведь Люкас любит другую и ненавидит меня так же, как я его… и желает так же, как я. О Господи, только не Люкас, тот, кто, может быть, сейчас умирает, единственный, чьи поцелуи лишали меня разума и доводили до безумия!
      – О, Ровена, Ровена, – шептал Рамон, – ты целуешься как шлюха… как ангел. Так холодна и неприступна с виду, но когда мужчина держит тебя в объятиях и ты раскрываешь для него губы… словно одна из сирен, как сладок вкус этих губ… ты сводишь меня с ума.
      Я сносила поцелуи Рамона, убеждая себя, что это не имеет значения. Когда покинем долину, я смогу вертеть им как захочу, и все будет по-другому.
      Пальцы Рамона нетерпеливо расстегивали крохотные пуговки, одну за другой, пока платье не распахнулось до самой талии. Губы поползли по моей шее, добрались до обнаженной груди. Но я не чувствовала ничего. Лежала не двигаясь и снова думала о сэре Эдгаре Кардоне, так часто владевшем моим холодным, несопротивляющимся телом, и не понимала, почему никогда не была способна притворяться. С Тоддом, правда, почти могла забыться, но Люкас… Люкас уносил меня так далеко. Зачем, зачем думать о Люкасе?
      И неожиданно я осознала, что Рамон приподнялся на локте и как-то странно смотрит на меня. Потом сжал мою грудь, и я поморщилась, не в силах скрыть отвращения.
      – Ты позволишь взять себя, хотя не терпишь моего прикосновения?!
      – Думаю, ты хочешь меня, – устало, невыразительно пробормотала я. – Но если передумал, я бы лучше хотела отдохнуть.
      Лицо Рамона исказилось. На секунду показалось, он меня сейчас ударит, и почему-то было безразлично. Но голос Рамона был зловеще спокоен:
      – Неужели ты думала только о сне, когда прижималась к моему брату и, как в экстазе, обнимала его? Думаешь, я слепой и не вижу, что творится под носом?
      Я взглянула в злые, встревоженные глаза, похожие на коричневые камешки, жесткие, непроницаемые.
      – Нет, я не слеп, Ровена! Но иногда влюбленному трудно увидеть правду! Я полюбил тебя… наверное, с первого взгляда. Что-то в твоей сдержанности, холодности завораживало меня. Я мечтал о тебе и думал, что никогда больше не удастся тебя увидеть… пока Люкас не привез сюда… мою богиню. И ты была так прекрасна: сильная, гордая, независимая, несмотря на все испытания! И я любил тебя за это еще больше, пытался выказать уважение, быть нежным и мягким – дать все, в чем ты нуждаешься. Люкас клялся, что не прикоснулся к тебе, и Хулио это подтвердил. Я думал, ты ненавидишь его, презираешь! Это правда или между вами что-то есть? – Он схватил меня за плечи, яростно затряс, впиваясь пальцами, словно когтями. – Отвечай, черт тебя возьми! Почему сказала, что выйдешь за меня?! Чтобы заставить его ревновать? Пошла со мной сегодня, только чтобы не дать убить его?
      – А ты хотел этого? – прошептала я. – Ты ведь мог и не сделал… И только ли из-за меня так разозлился? Думаю, ты всегда ревновал Люкаса, не любил его… а тут подвернулся великолепный предлог.
      За окном послышался вой ветра, раскаты грома становились все оглушительнее. Потом раздались голоса, стук копыт, и, должно быть, на моем лице отразились ужасные предчувствия, потому что Рамон, внезапно застыв, впился в меня глазами, приблизил свое лицо к моему так, что я почувствовала запах вина, и засмеялся, коротко, злобно:
      – Еще недавно ты едва не билась в истерике! По-моему, в первый раз выказала искреннее чувство: только не ко мне – к моему брату. Даже когда он ударил тебя, а потом обнял, ты ничего не смогла скрыть. А мне… выказывала только снисходительное терпение. Даже сейчас. Почему несколько секунд назад притворялась, что отвечаешь на поцелуи?!
      Я дернулась, словно ужаленная.
      – А почему ты притащил меня сюда? Если только затем, чтобы осыпать оскорблениями, выскажи все, что желаешь, и отпусти!
      – Так просто взять и отпустить? Считаешь, что к утру все уладится? Выйдешь за меня после того, что случилось?
      – Это зависит от тебя, – парировала я. – Думаю, ты сегодня не в себе, Рамон. Утром…
      – Утром! По-твоему, при свете солнца все будет казаться иным? Боже, как ты холодна и спокойна! Лежишь со мной в постели и говоришь о завтрашнем дне. Думаешь, не понимаю твоих расчетов: «Завтра Рамон опомнится, извинится за грубое поведение, и все пойдет по-прежнему»? Воображаешь, что мной можно управлять, словно куклой? Ты, мать, Люкас. Ну что ж, с тобой еще не покончено! После твоего сегодняшнего поведения я имею право узнать, что получу в жены – кусок льда или женщину.
      Он неожиданно сел, рванул платье от талии до подола одним бешеным движением. Я бессознательно попыталась прикрыться, но он только рассмеялся:
      – К чему столько скромности! Сегодня я боролся за твою честь и получил тебя в качестве приза! И какого приза! – Голос его стал хриплым: – Женщина, которая не нуждается в уродливых корсетах, чтобы улучшить фигуру, женщина с телом, прекрасным и грациозным, словно у танцовщиц. Какой прелестной ты выглядела даже в костюме индейской скво! Неудивительно, что Хулио хотел тебя! Твое тело и рот предназначены для страсти и наслаждения! Может, следует только научить тебя, как испытывать эти чувства!
      Он начал срывать одежду, по-прежнему не отводя от меня глаз. Разорванное в клочья платье валялось на полу, рядом с нижними юбками, и тонкая сорочка, уже разодранная до талии, ничего не скрывала от обжигающего взгляда.
      Последней моей мыслью после того, как он потушил лампу и вернулся ко мне, было: не думать о Люкасе! Может, это странное притяжение между нами было всего только животной похотью, и Рамон, овладев мной, сотрет воспоминания о ласках Люкаса из моей памяти. Я словно окаменела и не сопротивлялась, когда Рамон стащил с меня сорочку, но не смогла подавить дрожи отвращения, когда он начал ласкать меня.
      Обещание, которое я дала себе в Англии. Почему я вспомнила о нем? Клятвы, что буду свободна, никогда не позволю мужчине снова использовать мое тело! И теперь все происходит как когда-то, и ничего нельзя поделать. Это мне в наказание за грешные, нечистые чувства к Люкасу Корду, его прикосновениям, поцелуям, так возбудившим меня. Почему от ласк Рамона не бьется сердце так сильно, что кажется, вот-вот вырвется из груди? Почему я так и не смогла притвориться?
      Рамон пытался пробудить во мне хоть какой-то отклик, целовал, осыпал нежными ласками. Но я ничего не смогла дать в ответ. Теплое гладкое тело, не покрытое шрамами… Объятия, по крайней мере вначале, ничем не напоминали жесткость и грубость рук брата…
      – Обними меня, Ровена, – шептал он, – прижми крепче, забудь обо всем. Клянусь, что не причиню тебе боли. – И позже голосом, искаженным страстью: – Ради Бога, неужели так трудно поцеловать меня? Почему ты так спокойна?
      Я чувствовала себя деревянной куклой, и вскоре Рамон, потеряв терпение, превратился в жестокого насильника.
      – Чем можно растопить твой лед? Сломать тебя?!
      Поцелуи становились все грубее, я попыталась отвернуть голову, но он, рванув меня за волосы, впивался в губы до тех пор, пока я чуть не потеряла сознание от гнева и боли. Эти поцелуи… словно удары, оставляли синяки на шее и груди. И когда я совсем ослабела, он взял меня силой, так жестоко, что я закричала. Когда все кончилось, почувствовала, как опустошена, унижена, растоптана, словно меня вымазали грязью с головы до ног… Рамон выполнил то, что намеревался, когда принес меня сюда.
      Когда он наконец откатился, я попыталась встать, но меня вновь толкнули на подушки.
      – Зачем так спешить? Нет, ничего еще не кончено!
      Я тупо наблюдала, как Рамон встал, подошел к лампе; яркий свет ударил в глаза, теперь он уже смотрел на меня, презрительно скривив губы.
      – Как! Ни пятнышка крови на простыне? Теперь понятно, что твоя холодность – только для меня. Может, была другой с тем человеком, которому досталась твоя девственность? Просто из любопытства хотелось узнать, кто это был, Ровена. Шеннон? Люкас? Именно поэтому ты так внезапно согласилась выйти за меня замуж? Ну как же, простодушный, доверчивый дурачок – самый подходящий отец для ребенка, которого ты, возможно, носишь.
      Я с трудом села, чувствуя боль во всем теле, заставляя себя смотреть ему в глаза не отворачиваясь.
      – Ох, Рамон, какое это имеет значение? Ты получил от меня все, что хотел, и давай на этом закончим. Ты вовсе не обязан жениться на мне.
      Рамон подошел ближе, наверное, ожидая, что я отпряну от страха и стыда, но мне даже в голову это не пришло. Наоборот, я выпрямилась и спокойно встретила его взгляд, не притворяясь смущенной или растерянной.
      – Жениться? Думаешь, мне нужны чужие объедки? Будь ты хоть в миллион раз богаче, все равно останешься той, какая есть, – лживой, распутной сукой!
      Неожиданно сильная пощечина отбросила меня на кровать.
      – Ты скажешь, черт возьми! Кто он? Или их было много? Боже, как подумаю, какой чистой и непорочной считал тебя, с этим холодным и надменным видом, ледяной сдержанностью, но все было только для меня! Как бы ты объяснила свое… слегка поношенное состояние в первую ночь, если… Отвечай!
      Он снова поднял руку для удара, но я увернулась и, встав на колени, смело взглянула ему в лицо.
      – Хочешь ответов, хотя больше не имеешь права задавать мне вопросы! Почему бы тебе на этот раз не испробовать кинжал на мне, Рамон? Или предпочитаешь стрелять? О, вы, высокомерные испанцы, с глупым, бессмысленным понятием о чести! Ты знал, что меня привели сюда против воли, но закрывал на это глаза. Потом взял меня силой и теперь разочарован тем, что я не девственница! Но притворись я, что сгораю от страсти, разыгрывая шлюху, тебе это больше бы понравилось, не так ли? – Я откинула волосы с лица, забыв об осторожности, страхе, бесчестье и стыде, с ненавистью глядя на него. – Я скажу тебе, Рамон, почему ненавижу мужчин. И почему моя кровь не пролилась сегодня на простыни. Отчим изнасиловал меня, когда мне было всего восемнадцать! И еще один мужчина был с тех пор – ты. Не Тодд, не Люкас. Да, даже он оказался настоящим мужчиной и не притронулся ко мне, хотя мог делать все, что угодно, в лагере апачей.
      Лицо Рамона мгновенно изменилось, в глазах появилось странное выражение, словно он не хотел верить, желал сохранить остатки гордости и сознания чести.
      – А теперь ты, наверное, жалеешь, что он не взял тебя? Я видел, как вы целовались, помнишь? И вчера, когда порезала руку, попросила прийти именно Люкаса. Всегда Люкас! Из-за него я скрываюсь здесь, как преступник. Мать… когда Люкас здесь, она не смотрит на нас, своих сыновей. И Луз… а теперь ты! Ну что ж, по крайней мере я овладел тобой первый! Это единственное, чего он не сможет украсть у меня! – Поймав мой взгляд, Рамон криво усмехнулся. – Считаешь, что я его так сильно ненавижу? Нет, как ни странно, вовсе нет! Просто временами не могу видеть. Но все же он мой брат – кровные узы не так легко разорвать. А ты… несмотря на все уверения, чувствуешь то же самое. Если бы на моем месте был Люкас, ты вела бы себя по-другому!
      Но я ничего не ответила. Наши взгляды скрестились в последний раз, а когда я поднялась, Рамон не пытался меня остановить. Я была обнажена, лохмотьями платья, валявшимися на полу, не прикроешься. Но мне было все равно. Подойдя к двери, я отодвинула засов, за спиной послышался глухой голос Рамона:
      – Побежишь искать его? Посмотри сначала в спальне матери.
      Я не оглядываясь вышла, тихо прикрыв дверь. К этому моменту в голове не осталось ни единой мысли. Я действовала интуитивно: решительно пройдя по галерее, я заглянула в комнату Люкаса. Конечно, она была пуста, но я и не ожидала найти его здесь. Изрезанный, раненный… несомненно, Люкас обратится за утешением к Илэне.
      Неужели я осмелюсь подойти, постучать, объявить, что желаю увидеться с ним? В своем тогдашнем состоянии я вполне была способна на это и знала только – необходимо поговорить с Люкасом, обнаружить причину странной слабости и желания, охвативших меня при одном его прикосновении. И внезапная мысль словно громом поразила меня. Я вспомнила то, чем бессознательно мучилась всю ночь: ведь Люкас ранен, тяжело ранен. Столько крови… может, он умирает, если уже не мертв.
      Мгновенная паника охватила меня. Быстро бесшумно пробежав по галерее, я остановилась у комнаты Илэны, но в эту секунду дверь распахнулась и она сама появилась на пороге. Мы молча смотрели друг на друга. Она не выказала ни малейшего удивления по поводу моего несколько необычного вида.
      Но я заговорила первой, предупредив все вопросы:
      – Где Люкас?
      Илэна откинула голову, лицо ее напоминало маску, если бы не чуть заметное подергивание ноздрей.
      – Ты смеешь спрашивать меня об этом? – уничтожающе прошептала она. – Ты, которая только что была в постели Рамона и сейчас еще не успела одеться. Мне нужно было поверить своей интуиции и выбросить тебя отсюда! Но меня обманули глаза, глаза твоего отца, хотя можно было понять, что ты совсем на него не похожа. Толковала о ненависти, о неприязни, а сама мечтала отобрать его у меня?! Вы все заранее решили с Рамоном, так?
      Вся напускная вежливость и выдержка куда-то исчезли, осталась бешеная неудержимая ненависть, а пальцы хищно изогнулись, словно вот-вот вцепятся мне в лицо!
      – Точно так же, как вы замышляли отнять Тодда Шеннона у жены? – презрительно бросила я и услышала, как из ее горла со свистом вырвалось дыхание.
      Я заглянула в комнату. Пустая постель со смятыми простынями, говорившими о бессоннице. Она заметила мой взгляд:
      – Думала, он будет здесь? И я бы позволила ему прийти к тебе?! Я недооценила тебя, Ровена Дэнджерфилд, но не могу недооценить любовь, которую питает ко мне Люкас. Да, он любит меня, и ни тебе, ни другой не достанется ничего, кроме похоти!
      – В таком случае вам не о чем беспокоиться, если мы увидимся, – холодно объявила я. – Где он?
      Мы смерили друг друга взглядом, но она лишь пожала плечами:
      – Исчез. Монтойа позволил ему уйти, хотя собирается гроза, а он ранен. Думаешь, будь Люкас здесь, он не пришел бы ко мне?
      Я молча отвернулась и побрела в свою комнату. Луз не было, но даже ее присутствие не имело бы для меня значения.
      При вспышке молнии я отыскала костюм апачи, надела мокасины и вышла. Илэна встала передо мной.
      – Что ты делаешь? Куда идешь?
      – Думаю, вам и так известно.
      – Дура безмозглая! Тебе его не найти. Люкас, должно быть, давно уже покинул долину. Попробуй выйти в такую бурю, немедленно утонешь. Зря тратишь время! Люкас ненавидит тебя. Почему бы тебе не возвратиться в теплую постель Рамона?!
      – Именно так вы бы поступили на моем месте? Не зря сказали однажды, что мы очень похожи, правда, я не столь бессовестна. Неужели это заставит вас потерять уверенность в себе?
      Лицо Илэны уродливо искривилось, но она молча отступила, давая дорогу.
      – Убирайся! Если не погибнешь в бурю, может, Люкас прикончит!
      – Возможно, – согласилась я, – но все же попытаю удачу.
      Сойдя вниз и услышав в столовой голоса: глубокий баритон Монтойа и истерическое всхлипывание Луз, – я толкнула дверь. Луз скорчилась на стуле, закрывая лицо руками, Монтойа стоял спиной к камину. Девушка подняла голову, глаза Хесуса задумчиво сузились.
      – Я думала, ты с Рамоном! – осуждающе выкрикнула Луз, но, заметив костюм, осеклась. – Что ты здесь делаешь? Не знаешь разве…
      – Конечно, знает. Ровена была там, когда все случилось, – улыбнулся Монтойа, хотя глаза по-прежнему оставались холодными. – Луз и я собираемся пожениться. Я увезу ее, как только буря утихнет. Не правда ли, жаль, если красота и молодость увянут?! Понимаю, я не такой уж завидный жених, но лучше некоторых!
      – Нет… нет, я не товар, чтобы меня покупали! Ты вынудил Люкаса сказать неправду, когда он был ранен и истекал кровью! Он бы женился, я знаю это.
      – Сомневаюсь! Я убедил Люкаса сказать правду для твоего же блага! Сама слышала, он не испытывает к тебе ничего, кроме братской любви, и никогда не женится. Не волнуйся, девочка, я скоро заставлю тебя забыть его! И дети, которых подарю, не оставят времени для сожалений.
      – Где он? – вмешалась я в ссору, но Луз только непонимающе взглянула на меня, а Монтойа слегка кивнул, словно услышав то, что ожидал.
      – Я не смог убедить Люкаса, что разумнее всего остаться здесь и перевязать раны. Думаю, он в своей хижине. Знаете, где это? Хотя не советую выходить. Здесь бывают очень жестокие ураганы, и овраги переполняются водой. Можно утонуть. Вам следует подождать.
      Он все понял, а Луз – нет.
      – О чем вы говорите? Ровена, куда ты? Я думала, ты с Рамоном…
      – Мы вряд ли поженимся, – объявила я. – Я задыхаюсь здесь. Хочу подышать свежим воздухом!
      – Но ведь дождь идет!
      – Не такой уж сильный. Иногда человеку необходимо почувствовать силу ветра, побыть среди стихии! – вмешался Монтойа. – Именно это с вами и происходит, сеньорита? Сейчас велю Чато оседлать коня.
      Я повернулась и почти выбежала из комнаты, слыша за спиной капризный голос Луз:
      – Не понимаю. Куда спешит Ровена? Что это со всеми сегодня?
      В моей душе все бурлило. Подгоняемая нетерпением, я перебежала через зал, заметила Илэну, но только она отвернулась, я, распахнув дверь, очутилась в темной духоте ночи.
      Рядом оказался Чато.
      – Монтойа приказал вам оседлать для меня лошадь. Лучшую.
      На плоском лице не было удивления. Может, мой уверенный взгляд убедил его, что я говорю правду. Он привел маленькую кривоногую кобылку и показал дорогу, словно знал, куда я поеду. Хотя лошадь на вид была ненадежна и нервно мотала головой при каждом раскате грома, но ни разу не сбилась с пути.
      Трудно было поверить, что всего несколько часов назад небо было усыпано звездами и оранжевая луна освещала землю. Правда, мне говорили о внезапных ураганах, когда вода выходила из берегов каньонов и оврагов, сметая все на своем пути. Но в тот момент я не думала об опасности, даже не ощущала бьющего по лицу дождя, в один миг промочившего одежду.
      Фелиси, моя лошадь, казалось, сама знала, куда бежать. Правда, и я тут проезжала раньше. Мы вели друг друга, а молнии словно гигантские факелы освещали дорогу.
      Не знаю, сколько времени прошло. Я, должно быть, обезумела или находилась в шоке, хотя сама не сознавала этого. Временами я даже не понимала, почему нахожусь здесь, на ветру и дожде, и куда направляюсь – то ли найти выход из долины, то ли отыскать Люкаса. Одно чувство владело мной – желание стать свободной.
      Мысли становились все бессвязнее. Остается только поражаться, как в подобном состоянии я могла отыскать хижину Люкаса. Однажды Хулио показал, где она, но тогда я хотела только избавиться от этого человека, сейчас же бежала к нему или от всего этого, к чему он привез меня. Трудно было сказать, что я собиралась делать, только через некоторое время обнаружила, что направляла лошадь к узкому каньону с отвесными стенами, доходящему до самой высокой горной вершины.

      Мне почудилось, что впереди виден тусклый оранжевый свет, но в эту минуту чуть ли не надо мной сверкнула молния и раздался удар грома, такой сильный, что барабанные перепонки, казалось, вот-вот лопнут, эхо перекатом отдалось в ущельях гор.