Разумеется, это чистое совпадение, но начиная со следующего утра Жюль прямо-таки повис у меня на хвосте. Он держался на отдалении, но глаз с меня на спускал, словом, вел себя как робкий поклонник прекрасной дамы. Поначалу я посчитал, что наши маршруты совпали случайно, но, трижды незаметно проверившись, всякий раз замечал за собой парижанина. Ну и что ему нужно? Охраняет меня, контролирует или следит? А если следит, то по поручению командира или по иной причине? В лоб ведь не спросишь, отопрется и станет еще осторожнее.

Я тяжело вздыхаю, и какой-то мужчина, выглянувший из лавки, тут же начинает мне заговорщически подмигивать и совершать рукой некие странные движения, словно подтягивая что-то невидимое, а затем разбрасывая по сторонам. Странно, на вид он сущий головорез, а ведет себя как какой-то уличный клоун. Заинтригованный, я подхожу поближе.

– Не бойтесь, благородный господин, – произносит он утробным басом. – Посетите благочестивую Марту, лучшую гадалку благословенного Саутгемптона.

– Гадалку? – в задумчивости чешу я затылок. – Что, будет черная магия, гадание на внутренностях с душком, череп утонувшего ребенка и неизменная рука повешенного?

– Что вы, что вы! – машет руками зазывала, силясь изобразить дружескую улыбку. – Ни в коем разе. Гадание по руке, костям барашка и таинственный шар пророчеств, попавший в руки госпоже Марте из таинственных глубин Азии.

– Ну да, наложенным платежом прямо из Шамбалы, – громко хмыкаю я.

Я отворачиваюсь, но в спину ударяет заговорщический шепот:

– Если хотите, можно и по внутренностям, только это обойдется гораздо дороже.

Я быстро оглядываюсь, и голова Жюля, торчавшая из-за угла, тут же пропадает. Тихо скрипит тяжелая дверь, тренькает колокольчик, гадалка, полная дама лет сорока со строгим лицом, властно манит меня рукой. Вновь предупреждающе звякает колокольчик, и я, обернувшись, с недоумением разглядываю зазывалу, который вваливается внутрь сразу вслед за мной. Взгляд у него хмурый, гнилые зубы щерятся в кривой ухмылке, надо думать, заявился охранять таинственный хрустальный шар.

– Идите на улицу, друг мой, – предлагаю я ему по-хорошему. – Гадание – дело индивидуальное, это как любовь, тут третий лишний.

В ответ крепыш выпячивает нижнюю челюсть и вызывающе плюет на пол, бугрящиеся мышцами руки упирает в бока. Как я понимаю, вышибалой в гадальнем заведении служит он же. Секунду полюбовавшись его вздутыми бицепсами, я завистливо вздыхаю и тут же сильно бью ногой в пах. Пока вышибала корчится от боли, разом позабыв про гордую позу, добавляю коленом в лицо. На лице у бедолаги столько шрамов, что одним больше, одним меньше… Оторопевшей гадалке я предъявляю кинжал.

– Прокляну! – нервно заявляет женщина, таращась на холодно блестящее лезвие.

– Если покажете мне другой выход из лавки, то разойдемся по-хорошему, – предлагаю я. – Если нет, придется проверить, что случится быстрее: подействует проклятие, или я насажу вас на клинок.

Гадалка с надеждой глядит на зазывалу-вышибалу, но со стороны тот производит полное впечатление покойника. Крови из расплющенного носа натекло столько, что лужу не перешагнешь, да и перепрыгнуть вряд ли удастся, разве что обойти по самому краешку, прижимаясь к стенам.

– Думайте быстрее, – цежу я сквозь зубы. – Время не ждет!

– Пойдем, – кивает та, угадав, что помощи от вышибалы не дождешься.

Подобрав пышные разноцветные юбки, женщина быстро семенит вперед, показывая дорогу.

Мы ныряем в какую-то низкую дверцу, долго топаем по лабиринту полутемных комнат и коридорчиков, а мимо беспрестанно шмыгают какие-то тени, громко плачут дети, блеет коза, недовольно кудахчут куры. Затем мы пересекаем внутренний дворик, и через несколько минут я оказываюсь в каком-то тупике, заваленном мусором. Расстаемся мы без особого сожаления. Я вежливо киваю, а дама бурчит что-то неразборчивое, то и дело сплевывая в сторону. Резко обернувшись, я замечаю, как колдунья со зловредной ухмылкой тычет мне в спину кукишем, похоже, все-таки решила призвать на помощь всю силу черной магии. В добрый путь, неудачница!

Поймав мой взгляд, гадалка тут же ретируется. Я уже выхожу из переулка, когда за спиной громко хлопает закрытая ею дверь.

Теперь, без взгляда, которым Жюль упорно сверлил мою спину, я могу наконец заняться делом. Правильно говорят, что ненужных знаний не бывает. Науку покойного брата Симона, мир праху его, я помню хорошо. Разумеется, срезать кошельки у богатых прохожих – это мелко, много денег так не добудешь. Но сегодня мне, как и всякому новичку, везет, за один проход по ярмарке я добываю сразу три увесистых кошеля. Мир глядит на меня с доброй улыбкой, солнце расстаралось, светит так, словно на дворе лето, ветер ласково ерошит волосы.

Я нагибаюсь, чтобы поднять с мостовой какого-то мальчишку, который буквально кинулся мне в ноги.

– Берегись, дурак, – шепчет пацан. – Они у тебя за спиной.

Не останавливаясь, я иду дальше, оглядываться даже и не думаю, на лице по-прежнему держу безмятежность, а в душе ощущаю глухую досаду и недоумение. Ну отчего так устроена жизнь, что стоит расслабиться, и кто-то тут же старается испортить тебе либо шкуру, либо настроение? Кто и почему решил меня предупредить, разберемся позже. Сейчас мне надо выбрать место для беседы и срочно решить накопившиеся вопросы, не вынося их на всеобщее обсуждение. Пообщаться тет-а-тет, так сказать.

Как только я сворачиваю в тесный темный переулок, пропахший мочой и какой-то тухлятиной, следом за мной туда втягиваются еще трое мужчин.

– Кто тебе разрешил здесь работать? – в лоб спрашивает самый маленький из них, который ничуть не уступает мне ни ростом, ни шириной плеч. В руке «карлика» зажата увесистая дубинка, остальные тускло поблескивают мясницкими ножами.

– А как же хваленое английское гостеприимство? – укоризненно замечаю я, внимательно оглядываясь.

Да, именно такое место я и искал. Вокруг глухие стены, без лестницы не заберешься, а место, где мы сейчас стоим, с улицы не разглядишь. Превосходно.

– Как ты забавно лопочешь, – отмечает верзила, что зашел справа.

– Откуда ты, придурок? – гулким басом ревет левый.

– И почему не заплатил Большому Джону за право потрошить жирных гусей? – хмурит брови «карлик».

– Так вы не полиция, а обычные грабители! – широко улыбаюсь я, чувствуя нешуточное облегчение. – Хотите отнять у меня честно заработанные деньги?

– Он еще и издевается. – Один из верзил с недоумением пялится на меня сверху вниз, второй грознее сопит.

– А потом гильдия должна платить шерифу за работу всяких залетных мерзавцев! – с чувством жалуется им «карлик».

Не дожидаясь, пока грабители вновь начнут сыпать репликами, я предлагаю:

– Обещаю отпустить вас живыми, если немедленно уйдете, – и тут же расплачиваюсь за проявленную галантность и исконно русское миролюбие.

«Карлик» пребольно тычет мне в живот дубинкой, я со стоном сгибаюсь, меня тут же разгибают и, пока шарят по карманам, добавляют пару раз по лицу. Похоже, опасаются, что я заскучаю. Тихонько лязгают кинжалы, выходя из ножен на предплечьях, рукояти ложатся в мои ладони, как влитые. Одна из крыс, что деловито копошатся в куче мусора, замирает, приподняв морду. Ее усы смешно дергаются, тварь пронзительно пищит, остальные, бросив все дела, кидаются наутек.

С коротким выкриком я вырываюсь и прыгаю влево, развернувшись, на пару секунд прилипаю к верзилам, что кинулись следом. Те немедленно застывают как вкопанные, лица белеют, словно срубленные деревья, громилы медленно заваливаются куда-то вбок. «Карлик»-главарь резко машет рукой, в его маленьких поросячьих глазках мечутся страх и недоумение. Я машинально пригибаюсь, пропуская удар дубинки, жестко бью его в шею, под кулаком хрустят, ломаясь, хрящи гортани. Последняя из крыс исчезает, смешно подпрыгивая. На пару секунд все вокруг меня замирает, словно прислушиваясь к мягким шагам смерти, но тут же жизнь берет свое. Где-то громко лает собака, доносится ржание лошадей, за стеной мычат коровы, вдалеке хрипло поют горны. Я тщательно оттираю кинжалы от крови, тут же убираю их в ножны.

На этот раз все вышло чисто, именно так, как я люблю. Никаких луж крови, натекающих из перерезанных глоток, предсмертных воплей и душераздирающих стонов, никаких любопытных свидетелей с разинутыми от напряженного внимания ртами. Есть в ротозеях что-то от стервятников, те тоже находят трупы неким шестым чувством. Сколько раз я замечал, что драться всегда приходится в одиночку, зато потом от городской стражи, свидетелей и доброхотов отбою нет. Они как будто специально прячутся за ближайшим углом, топчутся в нетерпении, страшась опоздать к финалу.

Оба верзилы умерли без лишних мучений, чисто и аккуратно, кинжалы пропороли им сердца. Одному лезвие вошло точно под грудиной, снизу вверх, второму я вбил клинок между четвертым и пятым ребром слева.

Забрав свои деньги, я осторожно, чтобы не испачкаться, перетаскиваю трупы поближе к грудам мусора. Надеюсь, эти трое – все, кто заметил меня за незаконным промыслом, не хватало только посадить нам на хвост местную преступную шушеру. Не потому, что я их боюсь, бойцы из них никудышные. Дело в том, что многие из воров активно сотрудничают с городской стражей, и пусть сьер Габриэль на пару с Жюлем ловко вырезали необходимые печати, мастерски восстановив утерянные в Ла-Манше рекомендательные письма, лишнее внимание нам все равно ни к чему.

Краем глаза я ловлю чье-то смазанное движение, мышцы сразу же напрягаются, готовые бросить тело в бой, а метательный нож сам прыгает в руку. Клинок словно умоляет искупать его в горячей алой крови. В такие вот минуты отчетливо понимаешь, что холодная сталь – настоящий вампир, и сколько не пои оружие человеческой кровью, ему все будет мало.

Давешний пацан вновь высовывает голову, и я еле успеваю удержать руку, остановив движение в самый последний момент.

– Иди, не бойся, – говорю я. – Все уже кончилось.

– Кончилось, как же, – сплевывает себе под ноги мальчишка.

Безбоязненно подходит и, остановившись в паре шагов передо мною, запрокидывает голову, с живейшим интересом разглядывая мое лицо. Подумав, сообщает:

– Никогда бы не подумал, что кто-то сможет уделать Плешивого Джоба, а вместе с ним и братьев Хатч. Знаю пару человек, что обрадуются этому до одурения!

– Рад, что хоть кому-то сделал приятное, – замечаю я и тут же спрашиваю: – Ты что же, выслеживаешь меня?

– Больно надо, – бормочет тот пряча глаза. – Случайно наткнулся.

– Хотел должок вернуть? – В глазах мальчишки непонимание, тогда я делаю вид, что вновь щелкаю его по лбу.

В ответ он ухмыляется:

– У меня ни один из старших братьев так не умеет. Научишь?

– А отец у тебя есть?

Мальчишка независимо дергает плечом.

– Повесили пару лет назад. Он прирезал стражника шерифа.

– Мне тоже довелось отправить парочку на тот свет, – деловито замечаю я.

Разумеется, врать ребенку нехорошо, недостойно и стыдно, ведь, как ни крути, дети – это наше будущее. С другой стороны, скажи я пацану правду, сколько на моем персональном кладбище высится могильных крестов, он сочтет меня вруном. А сейчас глазенки загорелись, тощие плечи расправил, словно собирается взлететь, на лице восторг, а рот растянул от уха до уха, вылитый лягушонок.

– Ух ты! – восклицает он. – Я так и знал, что ты из рыцарей большой дороги. Я еще тогда понял, когда ты меня на ярмарке за руку ухватил! А ты из чьей шайки, Свирепого Пью или Хохотунчика Боба?

– Нашел с кем сравнивать, – презрительно фыркаю я. – Перед тобой гроза Лондона, профессор Мориарти собственной персоной!

Едва справившись с потоком информации, мальчишка обалдело кивает, помявшись, робко спрашивает:

– Так ты научишь меня щелкать по лбу?

Ха, научишь. Правильный щелбан – наука сложная, она только сибирякам дается, прочим даже пробовать не стоит, окружающие засмеют.

– Тебя зовут-то как?

– Бен Джонс.

– И много у тебя старших братьев, Бенджамин? – медленно спрашиваю я. Чем занимаются, даже на уточняю, ежу понятно, что не рукописи в монастырях переписывают.

– Двое.

– Люди верные? – Я смотрю пытливо, и пацан, как следует подумав, честно отвечает:

– Если плата нормальная. Но все деньги лучше сразу не отдавать.

– Познакомишь? – с широкой улыбкой спрашиваю я, тут же добавляю: – Похоже, с моей помощью ваша семья сможет заработать пару сольдо.

– Не надо нам никаких сольдо, – фыркает мальчишка. – Что мы, шотландцы какие? Возьмем только серебром!

– Годится, – ухмыляюсь я.

Пацан хмурится, в голосе грусть:

– Вот только стража тебя схватит.

– Какая еще стража? – подбираюсь я.

– Которая на выходе из тупика стоит, их Плешивый Джоб привел.

Я раздумываю не дольше секунды. В руку сам собою прыгает кинжал, мальчишка вздрагивает, но я уже нагнулся к одному из трупов и вспарываю ткань его куртки, а со второго покойника сдираю плащ. Тот изрядно испачкался в грязи и здорово воняет, но так даже лучше.

Бен презрительно фыркает через губу:

– Решил переодеться? Не выйдет!

– Не каркай, – отсутствующе замечаю я, пока взгляд рыщет по свалке.

Мне нужна еще одна вещь, последний штрих к образу. Вот и она. Улыбнувшись, я подкидываю ногой в воздух длинную палку, ловко перехватываю ее рукой, на плечи набрасываю трофейный плащ, глаза завязываю отхваченным куском ткани.

Вытянув вперед подрагивающую ладонь, я жалобно скулю:

– Подайте на пропитание герою Азенкурской битвы, лишившемуся зрения в бою за нашу милую Англию.

Нижняя челюсть Бена Джонса падает вниз, я кладу ему руку на плечо и разворачиваю лицом к выходу из тупика.

– Иди не спеша, – говорю я. – И ничего не бойся.

Уже за пять ярдов до выхода из переулка я начинаю громко причитать о том, как нехорошо обижать слепых, обитающих на помойках. А если уж вы решили кого-то там побить, то ни к чему выгонять несчастных, и без того обиженных судьбой. Стражники, загодя предупрежденные о моем появлении, мельком оглядывают слепца с поводырем и тут же отворачиваются, брезгливо морща носы. Да, плащ изрядно пованивает, а потому, едва затерявшись в толпе, я тут же «теряю» его, к вящей радости какого-то прохожего.

– Ну что, Бен, – говорю я мальчишке. – Идем знакомиться с твоей родней?

Тот молча кивает, в глазах восторг и слезы. Не каждый день удается познакомиться с одним из воротил преступного мира столицы, а уж затащить его в гости – о чем еще можно мечтать? После такого остается только лечь и умереть молодым и счастливым!

Сегодня явно мой день. Едва я возвращаюсь, ко мне тут же подходит трактирщик, усаживает за пустой стол, а подлетевшая служанка подает две кружки эля. Надо же, оказывается, хоть кто-то помнит, что я люблю портер. Приятно, черт побери!

– Я смотрю, вы сидите без дела, – начинает тот без обиняков. – А денежки-то тю-тю.

Я киваю.

– Тут по всему городу приглашают записаться в армию, что через пару недель отправляется во Францию, – продолжает мастер Брэкли. – И деньги обещают неплохие.

– И долю в добыче, – подхватываю я, трактирщик кивает. – Боюсь, нам это не подходит, – на моем лице появляется вежливая улыбка. – Но не беспокойтесь, рассчитаться с вами денег нам хватит.

– Я не о том, – машет рукой трактирщик. – Краем уха я слышал, что один из самых уважаемых купцов города задумал перебраться в Лондон. Он продал лавки и склады и теперь подбирает надежных людей для охраны.

Я облизываю враз пересохшие губы, помолчав, говорю:

– Любопытное предложение. И где, ты говоришь, он живет?

Нужный мне дом богатого купца Эллиса Шорби я нахожу без труда. Хозяин, коренастый толстяк с цепкими глазами, разглядывает меня без всякой приязни. Белобрысый и светлоглазый, он выглядит настоящим сагибом, да и разговаривает со мной через губу, презрительно морщась:

– Я уже набрал нужных мне людей, причем не всяких подозрительных прохвостов, а тех, кого я знаю.

– Как угодно, – независимо пожимаю я плечами и разворачиваюсь на выход.

Но во дворе ненадолго задерживаюсь, ведь тут можно найти уйму дел. Одному из слуг я помогаю закинуть на плечо тяжелый бочонок, щипаю за упругий бок бегущую мимо девицу, по виду – кухарку, разговорившись со славным рыжим парнем, ирландцем, как и я, приглашаю его на кружку пива. Не каждый день встретишь земляка в этой проклятой Англии. В «Усладу моряка» я возвращаюсь уже вечером, веселый и довольный. Поймав пристальный взгляд командира, медленно опускаю веки, и тут же плюхаюсь за стол, лицо расплывается в пьяной улыбке.

– Привет всей честной компании! – реву я. – Эля, принесите мне эля!

– Эля! – передразнивает меня парижанин. – Мне уже кажется, что мы останемся в этом городе навсегда.

– Ничуть! – отзываюсь я живо. – Послезавтра у нас большой день.

Куда только делось уныние, все вмиг подбираются, в глазах разгорается огонь, на губах расцветают хищные ухмылки.

– Выкладывай, – командует шевалье де Кардига.

Выслушав, командир начинает задавать вопросы, высокий лоб идет морщинами, глаза спрятались под нависшими веками. Наваррец молча глядит на командира, парижанин и Малыш подмигивают друг другу, но рта не раскрывают, чтобы не мешать шевалье де Кардига.

Наконец командир поднимает голову, голос холоден как лед:

– Есть богатая добыча, нам известно, когда пойдет обоз и примерное количество охраны. Что ж, будем брать! – И, предупреждая радостные крики, тут же добавляет: – Как вы понимаете, просто так Саутгемптон мы не покинем. Не можем же мы отбыть из города, так и не поквитавшись с британцами за гибель наших товарищей, как-то это будет не по-христиански! В ночь перед нападением на отъезжающего господина Шорби мы немного пошумим здесь, в городе. Этим добьемся сразу нескольких целей. Во-первых, нанесем ощутимый урон англичанам, а во-вторых, оттянем сюда стражников, что до сих пор ищут нас по всему побережью.

– И как же мы пошумим? – осторожно спрашивает сьер Габриэль.

– Цели выбирал шевалье Робер, вот он и доложит, – отвечает командир. – Итак, мы вас внимательно слушаем, сьер де Армуаз.

– Буду краток, – заявляю я. – В ночь на двадцать пятое декабря мы подожжем королевскую судоверфь и собор Святого Георгия.

– Но ведь это будет ночь на Рождество Христово, в соборе будут молиться сотни людей! – потрясенно бросает Жюль де Фюи. Малыш и гасконец дружно кивают и словно сговорившись, на лицах появляется брезгливое недоумение.

– Можно же выбрать иные цели, – с жаром продолжает парижанин. – К примеру, городское казначейство или арсенал…

– На войне как на войне! – прерывает его шевалье де Кардига.

Лицо командира словно высечено из камня, глаза пылают мрачным огнем, голос лязгает сталью:

– Арсенал – это ущерб всего лишь для войска, а в любой армии генералы обожают все скрывать и секретить от гражданских лиц. Никто и не узнает, что там у них произошло. Нам же нужно событие, которое всколыхнет все побережье, а то и целую страну!

Парижанин привстает, брови сдвинул к переносице, на командира глядит исподлобья.

Но не успевает Жюль раскрыть рот, как шевалье де Кардига ледяным тоном произносит:

– Это приказ, и точка! Если это кого-то волнует, то скажу, что весь грех за то, что случится, я беру на себя. А теперь задачи для каждого из вас на завтра…

Когда-то в Англии каждый мужчина был воином, и по зову монарха обязан был прибывать на помощь королевской дружине. Выглядели те воины тускло и уныло, особенно на фоне французов или немцев. Где кольчуги и панцири, железные шлемы и блистающие стальные мечи? Все, что имелось у англичан, – эта стеганые куртки с нашитыми на них костяными пластинами, плотные шапки да деревянные щиты. А если вы думаете, что каменные топоры сгинули в глуби времен на пару с неандертальцами, то глубоко ошибаетесь. Именно каменными топорами саксы крушили черепа воинам Вильгельма Завоевателя в битве при Гастингсе каких-то четыреста лет тому назад. Вернее сказать, пытались крушить, поскольку победили тогда именно нормандцы.

Ныне с таким вооружением много не навоюешь, все-таки пятнадцатый век на дворе. Востребованы стальные доспехи и двуручные мечи, обшитые металлом щиты и длинные английские луки, пушки и кулеврины, в конце концов. Рыцари с оруженосцами и наемники, понятное дело, прибывают в войско уже вооруженными, а с остальными что делать прикажете? Одеть и обуть воина стоит дорого, не каждой деревне по карману. К тому же велишь йоменам свое принести, они такого барахла натащат, что мама не горюй! Во Франции такие вояки в первом же бою погибнут, даже смысла нет везти их через Ла-Манш, проще и дешевле самим утопить, чтоб не мучились. Вот почему короне приходится одевать новобранцев.

Войско – это не просто толпа йоменов с луками, построенных в дружные ряды. На каждого будь любезен одеть шлем и доспех, выдай копье и щит, топор или булаву. Армия закупает дерево для стрел сразу сотнями стволов, заготовки для луков – тысячами штук, тетивы – десятками тысяч. Военные интенданты приобретают порох десятками бочек, каменные ядра – возами, а с тех пор как в Сассексе заработали металлургические заводы, закупают там и снаряды из чугуна. Армия заказывает пушки и телеги, коней – табунами, солонину и муку – обозами. Тысячи копий и щитов, десятки тысяч топоров и булав, уйму всего прочего, что сразу и не упомянешь, надо где-то складировать. Место для хранения всего перечисленного называется арсеналом.

Тусклый диск солнца медленно ползет вверх, судя по темпу его движения, полдень наступит еще очень не скоро. Недаром я битый час карабкался на высокий холм, расположенный справа от гавани, отсюда весь Саутгемптон передо мной как на ладони. Я внимательно разглядываю огромное каменное здание, обнесенное высоким забором. Перед воротами прохаживаются бдительные часовые, салютуя друг другу оружием, отсюда, с вершины холма, они кажутся похожими на мелких муравьев. В глубине территории к зданию арсенала примыкает длинная одноэтажная казарма, по моим прикидкам, там размещается не менее полусотни солдат. Что ж, этого вполне достаточно, чтобы сберечь армейское имущество от всяческих расхитителей.

Но хватит ли их для того, чтобы не пустить внутрь группу французских диверсантов? Как это что нам там нужно? Ну вы прямо как дети малые. Разумеется, мы хотели бы попасть в здание арсенала из чистого любопытства, поглазеть и поахать, как там у британцев все разумно устроено и аккуратно складировано по полочкам!

Вдоволь налюбовавшись на здание арсенала, я поворачиваю голову влево. Там, в миле от армейских складов, в гавани Саутгемптона воздвигнут гигантский ангар с причалами. Насколько мне удалось разузнать, сейчас на королевской судоверфи одновременно строят сразу четыре военных судна. Еще левее находится хранилище корабельного леса, но сейчас мне не до него. Я разворачиваюсь вправо, чтобы еще раз полюбоваться собором Святого Георгия.

Даже издалека здание выглядит величественно и строго, внутри же собор отделан с таким вкусом и изяществом, что просто дух захватывает. Мне ли того на знать, за последние пару дней я побывал там несколько раз, старательно не замечая Жюля, крадущегося следом. Вообще-то я согласен с парижанином, что жечь храмы нехорошо, пусть даже они принадлежат англичанам. Но согласитесь, что цель заманчива. Собор – самое высокое здание Саутгемптона, и вид у него дерзкий и вызывающий, он словно сам напрашивается на неприятности. Я глубоко задумываюсь, вновь и вновь повторяя слова командира, которыми он пытался убедить Жюля де Фюи в своей правоте. Да, на Рождество в соборе будут присутствовать десятки священников, епископ, высшая знать, сотни дворян и богатых купцов с женами и детьми. Теми самыми детьми, что уже через несколько лет встанут в строй либо примутся рожать новых англичан. И все равно это мерзко и настолько выходит за общепринятые рамки ведения войн, что невольно меня передергивает. Кстати, никого из французов командир так и не смог до конца убедить, все нехотя подчинились приказу, и только.

Чертыхнувшись, я поплотнее запахиваю теплый плащ, холодный ветер обиженно воет, пытаясь сорвать с меня хотя бы шляпу. «Итак, англичан ждет прекрасный подарок на Рождество, – думаю я. – Англичан и их пособника, если только шевалье де Кардига не ошибается, и один из нас и в самом деле затаившийся враг». Я прекрасно подготовился для ночного представления. Смола и ламповое масло закуплены и погружены в фургоны, которые стоят в условленных местах, старшие братья Бенджамина Джонса, уличного воришки, наготове и в нетерпении ждут моей команды. Командиру осталось лишь дать отмашку, чтобы я тут же приступил к делу.

Бегом спускаюсь с холма, пару раз сапоги скользят по мокрой земле, но я ухитряюсь не упасть. Заждавшийся конь приветствует меня тихим ржанием. «Я тебе тоже рад», – шепчу я ему на ухо. Ну а теперь – в «Усладу моряка». Жеребец идет рысью, и на моем лице играет легкая улыбка. В таверне меня ждет горячий завтрак, ведь впереди на редкость тяжелый день, и я должен быть в форме.

Когда я второй за сегодня раз подъехал к таверне, время приближалось к полуночи.

– Где тебя черти носят?.. – накинулся на меня парижанин. Замер на месте, будто с разбегу налетел на невидимую стену, с недоумением принюхался, вытаращив глаза, произнес: – Странно, ты насквозь пропах дымом. Что случилось?

– Костер разводил, – пробормотал я. Нашел взглядом командира и, кое-как сведя застывшие губы в улыбку, устало ему кивнул.

От промокшей одежды пошел пар, я широко зевнул. В жарко натопленном зале таверны мне отчаянно захотелось спать.

– Выезжаем через четверть часа, – безжалостно сказал командир. – Сьер де Фюи, предупредите остальных, что приехал Робер.

Жюль кивнул, а я тихонько застонал, жадно глядя на пылающий камин.

– Ты еще успеваешь переодеться, – заметил шевалье де Кардига.

Не тратя силы на кивок, я побрел вслед за парижанином, а еще через пятнадцать минут сидел в седле и чувствовал себя при этом просто замечательно. Сухая одежда и обувь, а главное – здоровенный кусок холодной телятины, что приберег для меня Малыш, и несколько глотков коньяка буквально вернули меня к жизни. Оказывается, достойный мастер Брэкли держит в погребе несколько бутылок волшебного напитка, и в честь нашего отъезда одну он подарил мне. Я с нежностью похлопал по седельной сумке, вновь ощутив твердую округлость бутыли, губы сами расползлись в довольной улыбке. Похоже, я не ошибся с профессией, умелый лекарь нужен всем и во все времена, живи ты хоть в пятнадцатом веке, хоть в двадцать первом.

Отъехав от трактира, шевалье де Кардига натягивает поводья и холодно интересуется:

– Всем ли понятны наши задачи?

– Выходит, вы не передумали, шевалье? – угрюмо спрашивает парижанин. – Все-таки это Божий дом, к тому же раньше мы никогда не воевали с женщинами и детьми!

– Не забывай, что там соберется вся местная знать и большинство офицеров, – хлопает его по плечу гасконец. – Выше нос, сегодня мы славно повеселимся!

Малыш угрюмо молчит, пряча глаза. Усы его, обычно залихватски поднятые вверх, сейчас выглядят уныло и безжизненно.

– А теперь слушайте внимательно. Цели изменились, – неожиданно жестко произносит шевалье де Кардига. – Вместо военной судоверфи и собора Святого Георгия мы атакуем хранилище корабельного леса и городской арсенал.

– Разумно, – сдвинув брови, бормочет гасконец, а все остальные дружно кивают. – Но отчего вы поменяли планы?

Мне показалось, или на секунду его зрачки и впрямь полыхнули красным? А почему морщится парижанин, который громче всех возмущался, что мы сожжем в храме кучу невинных людей? И отчего вновь насупился Лотарингский Малыш? Не любит, когда планы меняются в самый последний момент? Решил, что ему не до конца доверяют, либо тут есть что-то еще? Факелы, что мы держим в руках, не столько светят, сколько чадят, лица моих спутников то и дело пропадают в тени, и разглядеть их очень сложно. Возможно ли, что шевалье де Кардига прав, а на королевской судоверфи и возле собора Святого Георгия нас и вправду ждут британцы, готовые за руку схватить «французских террористов»?

Я еще раз вглядываюсь в лица спутников, твердо говорю себе: «Не может этого быть. Ну, никак не может, вот и все! Командир просто перестраховывается».

Где-то в глубине сознания я слышу гнусный смешок, это откликается мое второе «я», не устающее твердить: «В нашем мире нельзя до конца верить никому и ничему».

– Я просто прислушался к Жюлю, – отвечает шевалье де Кардига.

– И каков же новый план? – мрачно спрашивает гасконец, тонкие губы поджаты, крылья носа гневно раздуваются.

– Он тебе понравится, мой старый друг, – улыбается командир. – И начнем мы, естественно, с хранилища леса.

Как ни крути, это мудрое решение. Дураку понятно, что при желании мы впятером сможем поджечь любое судно из пришвартованных у пирса, будь той мирный торговец, военный корабль или баржа. Но больше пары судов уничтожить нам не удастся при всем желании. Моряки с соседних судов мигом кинутся гасить огонь, пока тот не перекинулся дальше. Примчится пожарная команда из города, на причале станет не протолкнуться от военных и городской стражи. Нанесенный ущерб будет невелик, а риск попасться, напротив, огромен, ведь ни в одном порту мира жизнь по ночам не замирает. Кто поручится, что нас не засекут еще на подходе и не вызовут подмогу так скоро, что мы и глазом моргнуть не успеем? Служи на английском флоте ротозеи, портовые «крысы» давным-давно растащили бы с пришвартованных к пирсам судов все, что там плохо лежит, а от кораблей остались бы одни ободранные остовы. Ан нет, воришки рядом крутятся, а на трапы и не думают лезть, опасаются. Вот и мы не станем, поостережемся.