Глава 5

Долго нежиться в камере мне не дают, буквально через час после возвращения меня вновь приводят пред светлые очи хозяина. На сей раз сэр Вильям Берифорд настроен куда как радушнее.

– Присядьте, – машет он рукой.

Я, позвякивая цепями, сажусь в предложенное мне кресло.

– Выйди, – бросает барон воину, который привел меня сюда, тот, посопев, грузно топает к двери.

– Итак, – в голосе сэра Вильяма я слышу странные нотки. – Мне в руки попала одна интересная вещичка. Полюбопытствуйте.

Я кидаю беглый взгляд на его раскрытую ладонь, в солнечных лучах, льющихся из окна кабинета, рубин вновь кажется мне живым. Положив перстень покойного шевалье де Бушажа на стол перед собой, сэр Вильям с нескрываемым любопытством спрашивает:

– Ваш?

Отрицать нет никакого смысла.

– Мой. Хотите вернуть владельцу?

– Если скажете верное слово, то не только отдам перстень, но вы из пленника тут же превратитесь в желанного гостя.

Ну и ну! Некоторое время я молчу, затем нехотя признаюсь:

– Перстень у меня недолго, да и попал он ко мне случайно. Думаю, вы принимаете меня за кого-то другого.

– И как же он попал вам в руки? – вкрадчиво интересуется сэр Вильям.

Черт, да что же за перстень носил сьер Габриэль? Может, он принадлежал к какому-то тайному обществу, члены которого узнают своих товарищей по рубинам? У барона пальцы сплошь унизаны перстнями, но с подобным камнем нет ни одного. Или все дело в странном рисунке, вырезанном на рубине, розе поверх креста? Что же ответить? Разумеется, я не настолько глуп, чтобы рассказать об убийстве предыдущего владельца перстня, а в байки вроде неожиданного наследства или особо удачного выигрыша в кости барон не поверит.

Лицо у сэра Вильяма столь благостное и доброе, что хоть в Государственную Думу выдвигай, вот только когда я ловлю его взгляд, моя рука невольно ищет рукоять кинжала. Барон – умный, образованный и обаятельный человек, и уже потому он много опаснее своего монструозного племянника. Тот тупой бык пригоден лишь для того, чтобы рубить и крушить, а вот барон Берифорд может завоевывать сердца, а это великое искусство. Признаюсь вам по секрету, что и мне он нравится, а потому, если выдастся случай, я постараюсь убить его быстро и без лишних мучений.

– Пару недель назад посреди вересковой пустоши я нашел труп, наполовину обглоданный волками, – голос мой ровен, гляжу равнодушно. – На теле я нашел этот перстень да несколько золотых монет, – помолчав, я спрашиваю: – Надеюсь, то, что вы узнали, не ухудшит моего положения?

– Да куда уж хуже, – бормочет барон. Подбородок он упер в кулак, брови насупил. Закончив размышлять, сэр Вильям поднимает глаза и доверительно говорит:

– Ах, мастер Трелони! Иногда я думаю, что все беды нашего века происходят от недостатка времени. Мой дед и слыхом не слыхивал об этом безобразии. – Барон кивает в сторону массивных часов, громко тикающих на каминной полке. – Британцам былых времен достаточно было выглянуть в окно, чтобы определить, день на дворе или же ночь. А если мы и забывали глянуть на солнце, увлеченные кровавыми битвами или дружескими пирушками, то о времени нам напоминали священники. И пусть не всегда мы могли оторваться от яростной сечи либо чаши хмельного вина ради молитвы, зато мы никогда и никуда не опаздывали!

Пока сэр Вильям разглагольствует, я с деланным интересом разглядываю камин, щедро облицованный мрамором. В Англии царит натуральный культ каминов, каждый, кому по карману завести этот аксессуар тут же бросается всячески его украшать и апгрейдить.

Я невольно задерживаю взгляд на центральной группе фигур, вырезанных в мраморе с изумительным мастерством. Судя по яблоку, зажатому в зубах дракона, перед нами змей-искуситель, коварно провоцирующий Еву. Та, полная дура, так радостно скалится в ответ, словно видит фрукты первый раз в жизни. Сам Адам, явный подкаблучник, апатично выглядывает из-за упитанной девичьей спины. Видно, что вся эта борьба добра со злом и прочая ерунда ему глубоко по барабану. Дай ему волю, завалился бы под ближайшее дерево на мягкую атласную травку да занялся пассивным отдыхом, то есть сном, разглядыванием облаков и ковырянием в носу. Кроссвордов, если я правильно помню, тогда еще не придумали.

– Теперь же мы начали отмерять часы! – делится со мной барон. – Боже, какой ужас, и куда только катится наша цивилизация? Эдак наши потомки начнут отсчитывать каждую минуту!

– Безобразие, – сочувственно киваю я.

– Благодарю за понимание, – холодно улыбается барон. – Так, а о чем это я? Ах да! Я переменил свое мнение о вас. Разумеется, замковый палач не будет вас пытать, этим займусь лично я. Ведь вы, конечно же, нагло лжете мне в лицо.

Улыбка исчезает, и предо мной сидит уже не благообразный джентльмен, а натуральный волк в человеческой шкуре.

Клацнув зубами, он заявляет:

– К сожалению, сейчас у меня нет свободного времени, я должен отъехать. Но через пару дней я вернусь, и вот тогда вам придется во всех подробностях припомнить, как вам достался перстень с рубином!

Последующая неделя оказалась одной из тех, о которых никогда не хочется больше вспоминать. Сэр Вильям Берифорд задержался дольше, чем планировал, и его великан-племянник словно с цепи сорвался. Если ранее барон хоть как-то мог сдержать его кровожадные наклонности, то теперь гигант оказался полновластным хозяином замка Молт.

Как только меня перевели в личную темницу сэра Дэниела, я сразу же понял, что ничего хорошего тут меня не ожидает. Обширная подземная темница в центральной своей части имела прекрасно оборудованную пыточную, доступную для обозрения из обеих клеток, женской и мужской. Приятным и единственным сюрпризом стало то, что меня кинули к двум недавним знакомцам, воинам сэра Ричарда. Как только тяжелые шаги тюремщика стихли, заглушённые лязгом захлопнувшейся двери, я тут же бросился проверять на прочность прутья решетки. Те и не думали трястись, дребезжать или хоть как-то поддаваться моим усилиям, даже не шелохнулись. Оглядев тяжелые каменные плиты пола, я попробовал сдвинуть с места хоть один булыжник в стене, а затем вновь вернулся к прутьям.

– Бесполезно, – каркнул из угла Престон. – Я думаю, эта клетка выдержит даже слона.

Чарльз, сидящий напротив него, коротко кивнул, а затем, пришепетывая, посоветовал:

– Рекомендую лечь поспать, ночью выспаться не удастся.

Я присмотрелся к ним внимательнее. Голова Престона была перевязана куском нижней рубахи, на котором проступали запекшиеся пятна крови, отекшее лицо Чарльза больше напоминало кусок сырого мяса, глаза превратились в щелки, на месте передних зубов зияли дыры.

– Кому-нибудь удалось спастись? – спросил я.

– Сэру Ричарду и Томасу Макли удалось уйти, – помолчав, ответил Престон. – Твой крик предупредил нас, мастер Трелони. Остальные трое погибли, я видел их тела.

– Точнее, головы, – прошепелявил из своего угла Чарльз.

Помрачнев, оба враз замолчали и, как ни пытался я вызвать их на разговор, упорно отмалчивались, отвернувшись к стене. В клетке напротив сидели и лежали семеро девушек, одна из них тихо плакала. Масляная лампа, чадящая у входа, давала слишком мало света, чтобы я мог разглядеть их лица. Я вернулся было на свое место, но что-то продолжало меня тревожить. Может быть, предчувствие надвигающейся беды?

– Что за черт? – прошептал я озадаченно. – Пусть здесь темно, сыро и холодно, но с какой это стати я так занервничал?

И только тогда я понял, что в подземелье, поверх разлитых в нем ужаса, обреченности и безнадежности, царит запах свежей крови и недавней смерти. Не одной смерти, а множества смертей! Воздух и стены темницы настолько пропитались воспоминаниями о сотворенных здесь душегубствах, что я, с моей собственной сотней покойников на счету – это если не считать дотла сожженный Саутгемптон, – ощущал их почти физически. Казалось, если я прислушаюсь чуть-чуть внимательнее, то различу предсмертные крики и проклятья умирающих, но стоило ли стараться? Если я не ошибался, то лужи, разлитые по полу вокруг чудовищных пыточных агрегатов, образовались из недавно пролитой крови. Похоже, наступающая ночь не сулила нам ничего хорошего.

На войне быстро привыкаешь к пыткам. Ткнуть раскаленной головней в пленника, не желающего развязывать язык, либо пощекотать острым кинжалом рачительного хозяина, укрывшего накопленное добро, там обычное дело. Но на войне ты применяешь силу к врагам, выступающим под чужими стягами, а если грабишь гражданских, то отчетливо осознаешь, что они иные, не наши, и оброки с налогами платят неприятелю. В конечном итоге именно на их деньги снаряжаются те полки, которые нам еще только предстоит разгромить. Словом, даже если сам ты не практикуешь методы силового воздействия, то к тому, что их применяют твои боевые товарищи, относишься вполне индифферентно и даже с одобрением. Стоит ли жизнь одного пленного чужака, до смерти замученного под пытками, жизни одного нашего солдата, который благодаря этому не попал в засаду и остался жив? Если вы скажете «нет», то любой, кто знает о войне не понаслышке, плюнет вам в лицо. И будет прав, разумеется.

А вот с вечера до утра пытать похищенных женщин, добиваясь, чтобы их жизненные силы сконцентрировались в черепе, – это патология. За подобные фокусы я бы лично вешал этих затейников за ребро на ржавый крюк, особо не разбираясь, было у них трудное детство, или же их поведение является следствием перенесенного в детстве энцефалита. По моему глубокому убеждению, разбираться во «вменяемости на момент преступления» могут только полные идиоты либо, наоборот, весьма умные люди, активно зарабатывающие на старость. Я тщательно зажимаю уши, пробую говорить вслух, петь, читать стихи, но все бесполезно. Пронзительные крики девушки раскаленными иглами вонзаются в мозг. Как обычно, жертву пытает лично сэр Дэниел, замковый палач лишь помогает ему при необходимости.

Под утро дверь в подземелье распахивается, и по ступеням мягко спускается невысокий тощий человечек, мэтр Альберт. На вид он чуть старше меня, у него блеклые глаза, редкие светлые волосы, мягкое интеллигентное лицо и хорошая добрая улыбка. Мэтр Альберт – здешний алхимик, главный идеолог и специалист по приготовлению лечебных настоек. Он не спеша подходит к девушке, растянутой на пыточном столе, внимательно заглядывает в ее глаза, выкаченные от нестерпимой боли, а затем благосклонно кивает.

Я отворачиваюсь, за спиной раздается глухой удар, девушки, запертые напротив, тихо скулят от ужаса, а кто-то из них громко рыдает и все никак не может остановиться. Подхватив отрубленную голову за длинные волосы, алхимик привычно сует ее в кожаный мешок, сутулая фигура споро взлетает по выщербленным каменным ступенькам, следом тяжело топает гигант. В дверях сэр Дэниел сгибается чуть ли не втрое, протискивается боком, едва не сорвав дверь с петель.

В непрерывных пытках проходит четыре ночи подряд. Я чувствую, что еще немного, и сойду с ума. Радует одно, под влиянием стресса ожоги, полученные от лесных разбойников, заживают на глазах. Похоже, мой организм мобилизовал все свои защитные силы. Следующей ночью пытают сразу двоих девиц, наутро в клетке напротив остается только одна, высокая, светловолосая и голубоглазая. Как шепчет мне Престон, это и есть леди Эмилия, любовь сэра Ричарда Йорка. А на шестой день пытки начинаются сразу же после полудня, длятся всю ночь, и когда рано утром я слышу тупой удар, которым сэр Дэниел отрубает девушке голову, то опускаюсь на колени. Я молюсь, и все, чего прошу у Господа, – только возможности хотя бы частично поквитаться со зверьми в человеческом облике.

Вечером тюремщик долго разглядывает нас, а затем неожиданно заявляет:

– Постарайтесь как следует выспаться и набраться сил. Сэр Дэниел заявил, что завтра же сразится с вами.

– По очереди? – спрашивает Престон.

– Велика честь! – презрительно оттопыривает нижнюю губу тюремщик. – Через неделю сэр Вальдок отъезжает на рыцарский турнир в Лондон, на вас же он просто проверит остроту своего меча.

Ну вот все и разъяснилось, понимаю я. Очевидно, допинг, настоянный на черепах несчастных девушек, вскоре будет готов, и наш гигант планирует к самому началу турнира выйти на пик спортивной формы. Вот почему все последние дни нас так сытно кормят, мы втроем должны будем выступить в качестве спарринг-партнеров!

– Какое оружие нам дадут? – глухо интересуется Чарльз.

– Как обычно, – пожимает тюремщик покатыми плечами, в голосе его полное безразличие. – Что выберете, то и возьмете.

Шаркая ногами, он уходит, мы переглядываемся, глаза у всех возбужденно горят. Ежу понятно, что живыми нас из замка Молт не выпустят, но одно дело – умереть на пыточном столе, а совсем другое – с оружием в руках. В подземелье замка гигант взял нас хитростью, посмотрим, каков он с оружием в руках!

Оказалось – хорош, и весьма.

Ближе к обеду нас выводят во двор замка, под внимательными взглядами десятка воинов мы выбираем для себя доспехи и оружие из целой кучи, наваленной перед нами. Скажу сразу, что ничего особенного, вроде канувшего в Ла-Манш булатного меча, я там не нахожу. Престон и Чарльз, переговариваясь радостными междометиями, судорожно лязгают железом, на глазах превращаясь в металлические статуи. Едва они напяливают глухие шлемы с прорезями для глаз, я тут же перестаю понимать, кто из них кто. Один верзила вооружается увесистой шипастой булавой, второй с некоторым усилием помахивает гигантской секирой.

В этой груде трофейного металла я наконец раскалываю нечто полезное: свои метательные ножи. На тяжелые панцири я даже не гляжу, а взвесив в руках весьма неплохую кольчугу, с сожалением откладываю ее в сторону. Уж больно она увесиста.

Я уже видел, как стремительно движется гигант, а с его силой достаточно один раз попасть мечом, и меня не спасут никакие доспехи. Сплющит, а то и разрубит пополам. Единственный мой шанс в предстоящем бою – как можно быстрее двигаться. Вот почему я выбираю легкий меч и длинную пику с ясеневым древком. Такие в ходу в швейцарских кантонах, как она попала в Англию, ума не приложу. У пики шиловидный четырехгранный наконечник фута в полтора длиной, и хотя это не совсем то, что мне надо, но среди предложенных копий я ничего лучшего не вижу.

Удостоверившись в том, что мы готовы, нас отводят к широкому квадрату, огороженному в центре двора. Похоже, в донжоне не осталось ни единого человека, вокруг толпятся не только воины, но и прислуга. Собравшиеся оживленно переговариваются, но на натянутые веревки не наваливаются, держатся от них в паре футов. Холодный ветер приятно гладит мое лицо, сердце колотится учащенно, раздувая мышцы кровью. Я поднимаю взгляд в низкое серое небо, до него, кажется, рукой подать. Тучи хмурятся, они вот-вот разразятся дождем, и я досадливо плюю на вытертые каменные плиты под ногами. Что же это за страна такая? В феврале ни снега тебе, ни морозов, одна слякоть. А во Франции сейчас тепло, небо синее-синее, и пылающий диск солнца замер в глубине небес. И еще там Жанна, которая обещала меня ждать.

«Хватит! – говорю я себе. – Сосредоточься на предстоящем бое. Как бы ни был силен великан, всегда есть шанс его победить. Надо только суметь им воспользоваться!»

«Ага! – ехидно поддакивает внутренний голос. – И каждый случай, когда простой человек побеждал эдакого монстра, сохранялся в веках. На что толста Библия, но и в ней всего одна такая история, про Давида и Голиафа!»

«Неподходящий пример! – жестко обрываю я его. – Голиаф-то наш был из скифов, с раскосыми и жадными очами. Зачем бы он иначе поперся в эту Палестину, пыльную и выгоревшую на солнце? Не селиться же он там собирался, в самом-то деле. Так, пограбить слегка».

Радостные крики возвращают меня к действительности. Толпа раздается в стороны, по образовавшемуся коридору к нам приближаются две фигуры. Одна из них неправдоподобно высока, словно со страниц греческих мифов в наш мир сошел полубог. И если обычно великаны выглядят как жертвы гормональных сдвигов, то сэр Дэниел может считаться образцом мужской красоты. Он статный, широкоплечий, могучие мышцы так и играют при каждом движении. Рядом мелко семенит дядюшка Вильям, брови его нахмурены, угол рта досадливо дергается.

Завидев трех смертников, барон тут же тычет в меня пальцем, его лицо побагровело, глаза мечут молнии. Племянник, покосившись вниз, что-то успокаивающе рокочет. Мол, не суетитесь, любимый дядюшка, если вам нужна та козявка, так я ее и пальцем не трону, пну пару раз, вот и все. Пытай себе на здоровье, сколько влезет. Неужели я себе еще человечков не наловлю?

Зайдя внутрь огороженного квадрата, гигант бычьим голосом ревет:

– Слушайте, воины! Обещаю, что того из вас, кто сумеет хотя бы ранить меня, я выпущу на свободу живым и невредимым.

Закончив речь, сэр Дэниел вскидывает вверх толстую как бревно руку, в ответ раздаются восторженные крики. Зрители аж подпрыгивают на месте. Пригнувшись, Чарльз и Престон начинают обходить гиганта с боков, похоже, британцы успели обсудить меж собой тактику предстоящего боя. Я осторожно осматриваюсь, а сэр Дэниел застыл на месте и насмешливо скалит зубы, разглядывая подбирающихся к нему коротышек. На нем легкая кольчуга, шлема нет, в одной руке гигант держит длинный, как копье, меч, в другой – обычный двуручник. По сравнению с клинком, зажатым в правой руке, он кажется маленьким, словно игрушечным.

Как по команде, британцы бросаются вперед, и гигант тут же взрывается серией молниеносных движений. Толпа радостно ревет, а мои товарищи по несчастью, оглушенно мотая головами, с трудом поднимаются с земли. Сэр Дэниел оглушительно хохочет, и я, только для пробы, кидаю в него два ножа. У них тяжелое, острое как бритва лезвие длиной в ладонь, и мечу я их так быстро, как только могу, но гигант не дремлет и с легкостью отбивает оба клинка.

Вновь оглушительно лязгает железо, зрители довольно гогочут, тыча пальцами в сторону воинов, опять поднимающихся на ноги. Сэр Дэниел не торопится убивать их и пока что наносит удары плоской стороной меча. Раз за разом его противники разлетаются в стороны, теряя оружие и части доспехов, в толпе уже стонут от смеха, а я все никак не могу подобраться к гиганту поближе. Может быть, он и не блещет умом, но воин прекрасный, к такому не подберешься со спины, не застанешь врасплох. Наконец, вдоволь наигравшись, гигант одним стремительным движением разрубает обоих англичан и вскидывает мечи вверх, окатив толпу кровавым дождем. Зрители ревут от восторга, словно стая бабуинов.

Я стою в углу площадки, зажмурив глаза. Пика, зажатая в моих руках, явственно трясется, губы дергаются, шепча молитву. Толпа замерла в ожидании, и я отчетливо слышу приближающиеся шаги. Гиганту нет нужды красться, он тяжело бухает по каменным плитам двора, те протестующее трещат, едва выдерживая чудовищный вес. Мои руки вспотели, сердце стучит так, что почти заглушает шаги сэра Дэниела, мышцы напряглись для броска.

– Рано, – твержу я себе. – Рано!

И каким-то шестым чувством поняв, что или сейчас, или никогда, я выкидываю невиданный трюк – прыгаю вперед и, упав на одно колено, с силой выкидываю пику перед собой, держа ее рукой за самый конец древка. Это фехтовальный прием из арсенала штыкового боя, дитя девятнадцатого века, и гигант явно не ожидает столь подлого удара. Какую-то секунду я отчетливо ощущаю, как трещат, поддаваясь, ткани его тела под натиском острого как бритва лезвия, а затем древко вырывается из моих пальцев. Попал, понимаю я, и тут же заученно откатываюсь в сторону, а на то место, где я только что находился, рушится исполинский меч, пополам раскалывая каменную плиту.

Когда я вскакиваю на ноги, сэр Дэниел с оглушительным ревом вырывает из паха мою пику. Скривившись от боли, он делает ко мне стремительный шаг, зубы его страшно оскалены, глаза полыхают бешенством. Не медля ни секунды, я вновь прыгаю вперед, прямо под ноги надвигающемуся гиганту. Изо всех сил я вонзаю клинок, и рукоять меча, как живая, вывертывается из моей ладони. Перекатившись через голову, я вскакиваю, тяжело дыша. За спиной беснуется сэр Дэниел, съежившиеся зрители боязливо пятятся назад, лица у них белые как снег. Нагнувшись, сэр Дэниел выдергивает из левого сапога меч, которым я пропорол его стопу. Окровавленный клинок выходит неохотно, из раны бьет алая струя. Отбросив оружие в сторону, гигант медленно разворачивается ко мне.

Его руки пусты, зубы ощерены, из горла рвется низкое рычание, и я понимаю, что шутки кончились. Пусть двумя ранами мне удалось немного замедлить сэра Дэниела, но вот прямо сейчас он без всяких хитростей и уловок схватит меня огромными, как совковые лопаты, ладонями и порвет пополам. А может быть, просто сплющит, ему впору с белыми медведями бороться, а хилый послушник, который ему чуть выше пояса, такому монстру на один зуб. Сердце бешено стучит, я глотаю пересохшим ртом влажный холодный воздух и все никак не могу надышаться. На какую-то секунду пылающие глаза гиганта отрываются от меня, словно он забыл о дерзкой козявке, и в тот же момент последний метательный нож по рукоять входит ему в левую глазницу.

Это был лучший мой бросок, поскольку вот теперь-то, вне всякого сомнения, мой жизненный путь окончен. Сэр Дэниел вопит от боли и унижения с такой силой, что я зажимаю уши ладонями. Медленно текут секунды, наконец, устав ждать смерти, я поднимаю голову и, изумленно распахнув рот, разглядываю пошатывающегося гиганта, что с головы до ног утыкан длинными стрелами. Гигантское тело содрогается под ударами все новых и новых стрел, но великан упорно не желает умирать. Откуда-то из-за моей спины грохочет гром, меж глаз у сэра Дэниела возникает широкое, кулак просунешь, отверстие, откуда немедленно плещет алая струя. Гигант рушится рядом со мной, от удара подскакивают каменные плиты двора. Я таращусь на сэра Дэниела до тех пор, пока не понимаю, что больше он уже не поднимется, и лишь после того начинаю озираться по сторонам.

Двор замка наполнен паническими криками и звоном железа, хрипят умирающие, жалобно плачут раненые, а лучники, заполнившие крепостные стены, методично расстреливают воинов барона Берифорда. На плащах у стрелков белые розы Йорков, и я блаженно улыбаюсь, осознав, что помощь подоспела как раз вовремя. Свежий ветер приятно холодит разгоряченное лицо, сквозь разошедшиеся тучи выглядывает ласковое солнце, с пояса одного из трупов я срываю боевой топор, левой рукой подхватываю маленький щит, баклер. Жаркая схватка у ворот заканчивается в пользу нападающих, оттащив в сторону трупы, дюжие воины настежь распахивают створки, внутрь тут же врываются два десятка тяжеловооруженных конников.

Впереди скачет сэр Ричард с обнаженным мечом, остальные всадники угрожающе щетинятся копьями, лучники тут же прекращают обстрел. Пока конники добивают последних воинов барона, что в панике мечутся по двору замка, сэр Ричард, разглядев меня, резко натягивает поводья. Вороной останавливается, едва не уткнувшись в меня мордой. Гневно ржет, изо рта, разодранного уздечкой, капает кровь, но хозяину сейчас не до него. Соскочив с коня, рыцарь опрометью бросается ко мне.

– Где она? – во весь голос кричит сэр Ричард. – Ты знаешь, где держат Эмилию?

Все мое радостное возбуждение как корова языком слизнула. Я открываю было рот и тут же захлопываю его, а глаза прочно упираю в пол, словно там можно увидеть что-то интересное кроме ручьев крови. Рыцарь стискивает мои плечи железными пальцами и с силой трясет, добиваясь ответа. Нехотя я поднимаю глаза, поймав мой взгляд, Ричард отшатывается, уронив руки.

– Мужайтесь, сэр Йорк, – тяжело говорю я. – Сейчас она, все всякого сомнения, находится в раю.

– Ты лжешь! – ревет он, раздувая крылья носа. – Ты не мог этого видеть!

– Вот этот зверь убил девушку на моих глазах, – киваю я на громадное тело, распростертое посреди двора.

– Убил… – тихо повторяет рыцарь. – А где ее тело?

– Тело мы, может, и найдем, – отвечаю я. – А вот голову, увы, нет.

Стараясь говорить как можно суше, без лишних эмоций, я пересказываю рыцарю все, что произошло с момента моего пленения. Выслушав меня, он долго стоит опустив голову. Почуяв неладное, вокруг собираются воины, хмуро переглядываются, не решаясь потревожить сэра Ричарда. Наконец появляется Томас Макли и, кивнув мне, с ходу ревет:

– Сэр, двор очищен. Человек двадцать заперлись в донжоне, прикажете штурмовать?

Рыцарь поднимает голову. За эти несколько минут он словно постарел, вдоль рта залегли горькие складки, глаза потухли, плечи ссутулились.

– Ты, Стивен Торн, возьми пару человек. Делай что хочешь, но найди тело моей несчастной невесты.

– Слушаюсь, – наклоняет голову седовласый воин со старым шрамом поперек лица.

Рыцарь поворачивается к Томасу.

– Убить всех, кто укрылся в донжоне, – спокойно приказывает он.

– А как же выкуп за пленников? – подняв брови, переспрашивает Томас Макли.

Ричард молча смотрит ему в глаза, тот, пожав плечами, растерянно бормочет:

– Всех так всех! – И тут же кричит: – Пошевеливайтесь, чертовы канальи! Все слышали, что приказал наш господин?

От небольшой церкви, что высится справа от донжона, доносятся негодующие крики. Трое воинов, смущенно переглядываясь, отступают под натиском невысокого упитанного священника. Тот с бранью гонит их взашей, большим серебряным крестом размахивает так, словно изгоняет из Божьего дома если не демонов, то хотя бы вампиров.

– Они хотели ограбить церковь? – строго спрашиваю я.

Падре радостно кивает, брызгая слюной, кидается что-то доказывать, а я, не обращая на него внимания, холодно объясняю воинам:

– В замке Молт творились чудовищные злодеяния, и эта тварь слова поперек не сказала. Тут пытали и убивали женщин, а он закрывал на все глаза. Уже поэтому он не священник, а дьявольское порождение ехидны, настоящий оборотень в рясе. И убить такого не смертный грех, а благое дело! А замковую церковь грабьте смело, Господом там и не пахло!

Я коротко взмахиваю топором, падре молча валится набок, из его перерубленной шеи, пенясь, бьет поток крови. Воины врываются в дверь церкви, изнутри тут же доносится грохот и шум, а один из них, задержавшись на секунду, выхватывает серебряный крест из руки священника.