– Я позволю себе спросить вас без обиняков, Хит. С какой стати вы вдруг стали проявлять интерес к моей персоне после того, как мы не виделись почти десять лет? Что вы замышляете?
      – Но ведь я уже объяснил вам, что заключил пари, – спокойно ответил он.
      – Я вам не верю! – с жаром бросила она ему.
      – Вы слишком подозрительны, Тесс! Ну какие, на ваш взгляд, тайные цели могу я преследовать?
      Она отвернулась и вновь уставилась в окно. Мог ли Хит каким-то образом узнать, что она тайный агент министерства иностранных дел? Если да, то не чревато ли это для нее провалом? Чутье подсказывало ей, что дело тут в чем-то другом, в каких-то его личных интересах. Неужели он все еще таит на нее обиду и хочет отомстить ей за свое былое унижение? Неужели пришло время платить по старым счетам?
      Хит явно бросил ей вызов, и она его приняла. Но прежде чем вступить в поединок, ей хотелось уяснить конечную цель своего противника и его тактику. Позволить себе уподобиться страусу, занимающему пикантную позу при приближении непонятной угрозы, она не могла, потому что считала себя разумной и проницательной женщиной. Тем не менее, именно в подобном положении она и находилась, когда Хит впервые случайно набрел на нее в коридоре библиотеки сиротского приюта. Вспомнив об этом, Тесс почувствовала себя неуютно.
      – В самом деле, Тесс, какую интригу мог я, по-вашему, начать плести?
      – Может быть, вам вздумалось мне отомстить? – вскинув бровь, сказала она.
      – Отомстить? Но за что? – недоуменно спросил он.
      – За то, что из-за меня уволили вашего отца.
      Хит стиснул пальцами набалдашник трости.
      – Я вас не понимаю, объясните!
      Она сглотнула ком и сдавленно произнесла:
      – Это по моей вине тогда уволили вашего отца. И вам пришлось покинуть наш дом.
      В карете повисло напряженное молчание. Превозмогая резкую боль в сердце, Тесс с дрожью в голосе спросила:
      – Значит, вы не отрицаете, что задумали мне отомстить?
      Хит ненадолго замолчал, а потом с озадаченной миной спросил:
      – Что заставляет вас терзаться чувством вины передо мной за эпизод, имевший место десять лет назад?
      – Вам это прекрасно известно… – выдохнула Тесс.
      – Увы, я теряюсь в догадках! Поясните, пожалуйста! – попросил Хит, вперив в нее изучающий взгляд.
      Она заерзала на сиденье, встревоженная внезапными видениями давно минувшей поры. На ее щеках заиграл румянец, ноздри чувственно затрепетали. И действительно, отчего ей до сих пор становится не по себе, когда она вспоминает этот случай из своей быстро промчавшейся юности? Почему ее гложет совесть за проявленную тогда покорность?
      – Я жду от вас объяснений! – повторил Хит ледяным тоном, от которого по спине Тесс побежали мурашки.
      Как же ей объяснить ему, почему она мучается угрызениями совести? Очевидно, нечто подобное испытала и бедняжка Люси, утратившая дар речи после пережитого потрясения. Порой горе, выпавшее на долю человека, слишком велико, чтобы выразить его словами.
      Хит подсел к ней поближе и, порывисто взяв ее за руку, спросил:
      – Что с вами, Тесс? Почему вы молчите?
      – Сама не понимаю, – встряхнув головой, ответила она. – Я вдруг словно бы оцепенела. Как, однако, это глупо и нелепо… – Она заморгала.
      – Объясните же наконец, почему вы чувствуете себя виноватой в том, что моего отца тогда уволили? – стоял он на своем.
      Тесс закусила губу и уставилась на свою маленькую ручку, которую Хит сжал своей большой и сильной рукой. Обе ее руки были в перчатках цвета шоколада, такого же, как глаза Хита. Пожалуй, только его глаза остались такими же, какими были десять лет назад.
      Ей вспомнилось, как однажды, когда она слегла в постель на две недели, сраженная лихорадкой, ознобом и надрывным кашлем, к ее кровати не решалась приблизиться и ее мать. Остальные родственники даже не заглядывали в ее комнату. Она чувствовала себя парией и ужасно от этого страдала.
      Один только Хит ежедневно навещал ее, садился рядом с ней на стул и читал ей вслух ее любимые сказки – «Святой Георгий и дракон», «Хрустальная туфелька», и, убаюканная его приятным голосом, она засыпала и во сне видела Хита в облике героя, поражающего копьем чудовище.
      Да, в ту пору они были друзьями, хотя и понимали, что их разделяет невидимая стена условностей. И воспоминания о дружбе с Хитом продолжали преследовать Тесс после того, как он был вынужден покинуть их усадьбу по ее же вине.
      Тесс представляла себе, как он сильно ее возненавидел, и ее сердце сковывала боль. О том, как трудно было отцу Хита найти себе новую работу, она боялась и подумать: ведь его уволили, даже не дав ему рекомендаций.
      Нахмурив брови, Хит ожидал ответа на свой вопрос.
      Но Тесс упорно молчала, сжав губы. Даже спустя столько лет она боялась увидеть его разгневанное лицо.
      – Хорошо, скажи мне по крайней мере, где ты находилась, когда все это произошло? – воскликнул он. – В саду? Или в одной из гостиных?
      – В художественной мастерской, – пролепетала Тесс, явственно представив себе уютную комнатку с желтыми стенами и высокими окнами, выходящими на юг. Днем в ней всегда было светло и тепло. После того неприятного происшествия Тесс уже никогда не заходила в нее, как и не брала больше в руки уголь или кисть для рисования.
      – И чем же ты занималась в мастерской? – спросил Хит.
      – Я рисовала, – сказала она.
      – И что же ты рисовала? – спросил он.
      – Твой портрет.
      – Тот самый, на котором я запечатлен читающим книгу в саду? – Он удивленно вскинул брови. – Но разве он тогда еще не был закончен? Ведь я позировал тебе весь предыдущий день!
      – Я вносила завершающие штрихи! – ответила Тесс и, глубоко вздохнув, добавила: – И тогда в комнату внезапно вошел отец. Он был чем-то огорчен.
      – А как ты узнала об этом?
      Только теперь она осознала, что они снова перешли на ты, и подумала, что Хит, очевидно, умелый следователь, изучивший все тонкости человеческой натуры, не оставляющий без внимания ни одну деталь происшествия.
      – Он был взъерошен, его одежда была в беспорядке.
      – Он всегда был одет небрежно, – сказал Хит, побуждая ее рассказывать дальше.
      – У него в тот момент были дикие глаза! – воскликнула Тесс.
      – Что же стряслось? Что его так возмутило?
      Она снова глубоко вздохнула, тряхнула головой и ответила:
      – Не знаю! Я сама была поражена и напугана его видом. Он подошел ко мне и, взглянув на твой портрет, пришел в ярость: сбросил его с мольберта на пол и стал топтать, выкрикивая при этом угрозы и упреки в мой адрес.
      Она замолчала и стыдливо опустила глаза.
      – Что же именно он произносил? – вкрадчиво спросил Хит.
      – Он кричал, что я бесстыдница, падшая девица, безбожная грешница… – Тесс умолкла и расплакалась.
      Хит погладил ее по лицу кончиками пальцев, смахнул слезу со щеки и вкрадчиво задал еще один вопрос:
      – И что же твой отец сделал потом?
      – Он ударил меня кулаком по голове, – отрешенно ответила Тесс. – А на другой день вы с твоим отцом уже покинули наш дом.
      Он обнял ее и прижал к своей груди так крепко, будто бы хотел выдавить из нее всю душевную боль.
      Она доверчиво склонила голову ему на плечо и, расслабившись, вдохнула его терпкий запах. Впервые за многие годы Тесс почувствовала себя в безопасности. Уже давно никто так не обнимал ее, а ей очень не хватало вот таких крепких мужских объятий. Она почувствовала себя настолько хорошо, что по всему ее телу растеклась истома.
      Шумно вздохнув, Хит возмущенно воскликнул:
      – Вот негодяй! Если бы я только знал…
      – Ты все равно не смог бы мне ничем помочь! – пролепетала она. – Возможно, оно даже и к лучшему, что тебя тогда уже не было в нашем доме!
      От Хита исходил сильный жар, он буквально пылал от негодования. В этот момент он совершенно не походил на хладнокровного джентльмена с рафинированными манерами.
      – Я никому не рассказывала о том случае, – сказала Тесс, испытывая стыд и за свое нынешнее поведение, и за тот поступок своего отца. Она до сих пор не могла примириться с удручающим фактом, что самый дорогой человек поднял на нее руку.
      – И что же случилось после того, как он ударил тебя? – выдержав паузу, спросил у нее Хит.
      – Я пришла в себя и выбежала из мастерской.
      – Как грубо и несправедливо он поступил с тобой! – сказал Хит, обняв ее рукой за талию. – Представляю, как ты страдала!
      – Но это случилось уже так давно! Теперь я уже не вспоминаю о том эпизоде. Но, встретив тебя снова, я почувствовала себя виноватой в том, что тогда твоего отца уволили.
      – В чем же твоя вина, Тесс? По-моему, ты ни в чем не виновата! – сказал Хит, лаская ее взглядом.
      – Мне кажется, что отец неверно истолковал наши дружеские отношения и вообразил себе бог знает что… – сказала Тесс, ощущая странное томление в груди. – Его можно понять…
      – Как ты можешь еще и выгораживать его?! – гневно произнес Хит. – Он тебя больно ударил, вполне мог бы сделать тебя калекой или, не приведи Господь, вообще убить. Это каким же бесчувственным деспотом нужно быть, чтобы не только побить родную дочь, но и внушить ей чувство вины за испорченную карьеру моего отца! Нет, этого я не могу понять!
      Он заскрежетал зубами.
      – Знаешь, с тех пор я старалась не оставаться с ним наедине, – с трудом глухо произнесла Тесс. – Я стала его опасаться. И как только мы с ним оказывались в комнате одни, я просто убегала. Это глупо, конечно, однако даже теперь, будучи взрослой, я не избавилась от страха перед своим непредсказуемым отцом.
      – По-твоему, он способен…
      – О нет, я больше не позволю ему меня ударить! – воскликнула Тесс. – Но мне бы не хотелось даже выслушивать его возможные объяснения! Я хотела бы вычеркнуть этот отвратительный случай из своей памяти и никогда больше не вспоминать о нем. Но чувство вины перед твоим отцом этого не позволяет.
      – Но его прогнали из вашего дома вовсе не потому, что мы дружили с тобой, Тесс, – тихо сказал Хит, поглаживая ее по спине ладонью.
      – О нет! Ты заблуждаешься, причина была именно в наших подозрительно близких отношениях. Мама даже делала мне замечания на этот счет, но я не обращала на них внимания.
      – Уверяю тебя, причина увольнения моего отца была в другом! Просто твой отец сорвал на тебе злость, потому что ты попалась ему под горячую руку.
      – Я не понимаю… – Тесс удивленно вскинула брови.
      – Дело в том, что мой отец допустил одну серьезную ошибку. Он позволил себе написать портрет твоей матери.
      – И что же в этом особенного?
      – Только одна деталь: она была запечатлена им обнаженной.
      Тесс охнула и, прижав ладонь ко рту, вытаращила глаза.
      – Картину случайно обнаружила горничная и передала ее дворецкому. Тот, естественно, немедленно отнес холст твоему отцу.
      – А как ты узнал об этом?
      – Мне все рассказал сам отец, когда я спросил, почему нам приказано срочно покинуть ваш дом. Он был огорчен и подавлен этим нелепым происшествием.
      – Так вот почему мой отец тогда обезумел! – воскликнула Тесс. – И когда он увидел, что я рисую твой портрет, то совершенно перестал владеть собой.
      – Очевидно, разъяренный тем, что гувернер посмел написать портрет его супруги в обнаженном виде, он помчался на место преступления и там увидел, что его любимая дочь рисует портрет сына охальника. Это переполнило чашу его терпения. Что ж, его можно понять. Однако он не имел права бить тебя, ему следовало набраться мужества и спокойно разобраться в этой ситуации. Он же повел себя недостойно.
      – А я все эти годы чувствовала себя виноватой и перед ним тоже, считала себя скверной дочерью. И боялась, что ты возненавидел меня! – сказала Тесс.
      – Нет, – глухо сказал Хит. – Ты заблуждалась на мой счет, я никогда не питал к тебе не только ненависти, но и неприязни.
      Она с благодарностью взглянула на него и прочла в его темных глазах вожделение, отдавшееся сладкой болью внизу ее живота. Она ощутила напряжение в груди. Лишь теперь она поняла, что сидит едва ли не на коленях у него, а его рука обвила ее талию. Казалось, качнись в этот момент карета посильнее, и губы их сольются в поцелуе.
      Тишина и воздух в карете сгустились словно все было пронизано их влечением друг к другу. Ее дыхание стало громким и учащенным, а все тело напряглось в томительном ожидании чего-то необычайного. Карета мерно покачивалась под скрип рессор и цоканье лошадиных копыт. У Тесс внезапно возникло странное желание усесться на колени Хита и запечатлеть жаркий поцелуй на его губах. Во рту у нее пересохло.
      Хит смотрел на ее рот округлившимися глазами, думая, вероятно, о том же, что и она. Однако он же собрался жениться! Можно сказать, что он почти обручен с другой…
      Тесс порывисто впилась ртом в его губы и зажмурилась от наслаждения. Хит замер, ошеломленный ее поступком. Она сжала его лицо ладонями и, просунув ему в рот язык, застонала от разлившегося по всему ее дрожащему телу блаженства. Хит не выдержал такого натиска и, глухо зарычав, ответил на ее поцелуй с необычайным пылом. Тесс затрепетала и еще плотнее прижалась к нему грудью. Хит не отпрянул, а страстно стиснул пальцами ее тугую ягодицу. По всему ее телу пронеслись искры, грозящие воспламенить в ней пожар первобытной страсти. Она обвила руками плечи Хита и глубоко вздохнула, приготовившись пересесть к нему на колени.
      Но он внезапно отстранился и хрипло произнес:
      – Тесс! Довольно! Нам следует быть благоразумными!
      – Но почему? – томно спросила она.
      – Потому что наш экипаж остановился, – упавшим голосом ответил он.
      Она заморгала, вернувшись в суровую реальность из мира сладких грез, и вдруг вспомнила, что Квентин однажды сказал ей, что отказать жаждущей любви даме мужчина может в двух случаях: если она вызывает у него отвращение либо если от нее будет чрезвычайно неудобно избавиться на следующее утро. Щеки у нее покраснели. Вожделение едва ли не переполняло ее в этот момент. И, судя по тому, как ласкал ее Хит, отвращения у него она не вызвала. Тогда почему же он ее отверг? Неужели испугался ее скандальной славы? Неужели и он верит, как и многие другие мужчины, что она роковая женщина, приносящая несчастье своим любовникам? Или же он просто печется о своей репутации?
      Она чувствовала себя оскорбленной и одураченной.
      Хит поспешно пересел на другое сиденье.
      Тесс заскрежетала зубами и приказала себе успокоиться. Но ее негодование не утихало. Этот мужчина явно стремился поскорее отделаться от нее. Ну и пусть! Поцелуй не в счет. Это был слепой порыв страсти, не более того. Между ними ничего не было и быть не могло. Тем более что Хит собирается в скором времени жениться на другой, несомненно, более достойной и респектабельной особе, чем она, вдова со скандальной репутацией в высшем обществе.
      Тесс отвернулась и уставилась в окно.
      – Извини меня, пожалуйста, – произнес Хит.
      И он еще смеет извиняться! Да чтоб ей провалиться, если она признается, что изнемогает от желания ему отдаться! Вернее, изнемогала еще совсем недавно. Но теперь об этом лучше не вспоминать и постараться забыть вкус его губ, чтобы никогда не ощущать жгучего стыда от того, что он отверг ее. Пусть он даже не мечтает о том, чтобы когда-нибудь вновь дотронуться до нее хотя бы пальцем!
      – Я не хотел… – робко сказал он.
      – Мы оба ничего не хотели! – поправила она его, крепче стиснув колени и поправив шляпку на голове. – И пожалуйста, не произносите больше ни слова! Лучше не возвращаться к этой теме!
      – Но как же так, Тесс? – обескураженно спросил он. Она обернулась и с деланной улыбкой ответила:
      – Нам лучше поскорее выйти из кареты, чтобы не вызвать кривотолков. Вы ведь так дорожите своей репутацией!
      Он сжал пальцами набалдашник трости и промолвил:
      – Задержись на минуточку! Я…
      – Нет, ни слова больше! – оборвала его она и привстала.
      Дверца кареты распахнулась, лакей застыл в ожидании.
      Тесс величественно вышла из кареты, высоко подняв подбородок.
      Выбравшийся из экипажа следом Хит сдавленно произнес:
      – Ступайте в дом, я хочу размять ноги.
      – Как вам будет угодно, – холодно ответила Тесс.
      – Увидимся вечером, – сказал Хит.
      – Да, на балу, устраиваемом графиней ди Нотари, – не оборачиваясь, промолвила Тесс ледяным голосом и стала подниматься по ступенькам.
      – До встречи! – воскликнул Хит.
      Но она притворилась, что не слышит его, и вошла в дом.

Глава 10