Глава 10

– Говорю тебе, Гейб, он буквально разбил мне сердце!

Держа бокал с вином обеими руками, Келси подобрала под себя ноги, поудобнее устраиваясь на длинном, широком диване в гостиной в доме Гейба. Вечер был теплым, тихим, и все окна и двери были распахнуты настежь, впуская внутрь легкий ветерок, напоенный цветочным ароматом, но Келси продолжала видеть перед собой только лицо Рено, пересеченное полосами просеянного сквозь решетку денника солнечного света и искаженное безнадежным отчаянием и мукой.

– Ему очень хочется вернуться в строй.

Гейб лежал, вытянувшись на том же самом диване и положив ноги на колени Келси; во рту у него торчала сигара, и время от времени он выпускал в потолок струйки сизоватого дыма. Гейб не то чтобы вовсе, не сочувствовал жокею, просто он был слишком измотан, измучен до последней степени, и его отупевший мозг отказывался работать. Кто бы мог подумать, что неделя, насыщенная встречами, приемами, вечеринками, телефонными звонками и прочим, утомит его сильнее, чем неделя тяжелого физического труда наподобие рытья канав?

В настоящий момент он с удовольствием променял бы переговоры с брокерами и страховщиками, которые предлагали ему различные варианты сделок и с цифрами в руках наперебой твердили о будущих доходах, на вилы и мокрую от пота рубашку, но это было невозможно, во всяком случае, пока.

Не далее как сегодня после обеда Гейб вынужден был отказаться от весьма выгодного предложения одной телевизионной компании, которая хотела снять документальный фильм о нем и, естественно, о Дубле.

– Не знаю, – продолжала Келси, пока мысли Гейба витали в облаках. – Мне тоже казалось, что он просто хочет выступать, но только до тех пор, пока…

Она откинулась назад и пристроила голову на спинке дивана. Специально для нее Гейб включил Моцарта, что с его стороны было большой жертвой. Келси знала, что он ничто не ставит так высоко, как ранний рок и меланхоличные завывания блюзов.

– Как ты понимаешь, я просила его выступать с Ченой не из одних альтруистических соображений. Мне нужен был лучший жокей, какого только можно найти в наших краях, и лишь потом я подумала, что мое предложение, возможно, как-то утешит его. Но, похоже, я сделала ему только хуже.

– Ты не можешь этого знать, – лениво откликнулся Гейб.

– Ты просто не видел его лица. Только теперь я начинаю понимать, что значила для него гибель Горди. Я тоже любила этого жеребца, но скорее всего я не была привязана к нему и вполовину так сильно, как Рено. И он обвиняет себя в его гибели только потому, что Горди упал под ним. – Келси рассеянно раскрутила вино в бокале и смотрела, как рубиновая жидкость понемногу успокаивается. – Я начинаю всерьез подумывать о том, не попросить ли Наоми убедить его обратиться к психотерапевту. Как ты думаешь… – Она повернулась к Гейбу и увидела, что он лежит с закрытыми глазами. – Эй, да ты, никак, спишь?

– Прости. – Гейб приоткрыл один глаз. – Я просто задумался.

– Нет, это ты прости. – Келси заерзала на диване и, усевшись поудобнее, стала массировать ему ступни. – Ты устал, я поняла это, как только ты вошел в дверь. Мне надо было спросить тебя, как прошли твои сегодняшние переговоры, а вместо этого я пристала к тебе со своим сто первым психологическим этюдом.

– Покуда ты гладишь меня по пяткам, можешь говорить о чем тебе угодно.

Келси усмехнулась, но отставила свой бокал, чтобы иметь возможность массировать его ступни обеими руками.

– Ну, как твои деловые встречи? Когда мы будем праздновать рекордную в скаковом мире сделку?

– Никогда. – Гейб подумал о том, как удивительно много эрогенных зон расположено на таком сравнительно маленьком участке человеческого тела, как ступни. – Я не собираюсь распродавать своего Дубля по частям.

– Не собираешься? – Келси невольно замерла. – Но, Гейб, ты же говорил, что сумма может получиться совершенно астрономической!

– Я не собираюсь делить его ни с кем! – Гейб снова открыл глаза и пристально на нее посмотрел. – Я выслушал все советы, все предложения и решил поступить по-своему. Что мое – то мое.

– Но это же непрактичное, продиктованное эмоциями решение!

– А ты хотела чего-то другого? Келси покачала головой.

– Одно время я тоже мечтала владеть долей «трижды венчанного».

– Ну, это можно устроить… – небрежно бросил Гейб, изо всех сил стараясь сохранить видимость спокойствия. – Ты можешь получить пятьдесят процентов.

– Половину? – Брови Келси поползли вверх, а пальцы замерли. – Пожалуй, это несколько больше того, что я могу себе позволить.

– И большинство людей сказали бы тебе, что ты совершенно права. У тебя просто не хватит денег.

Келси обиженно подобрала губу.

– Прошу не указывать мне, что я могу себе позволить, а что – нет. О'кей, каковы твои условия?

– Условие только одно… – Глаза Гейба сверкнули. – Выходи за меня замуж.

Сначала Рено отправился на конюшню. На конюшню, которая некогда принадлежала Канингему. Никто его не остановил. Охранники и конюхи – все хорошо, знали Рено. Он солгал им, что должен встретиться с Джемисоном, и они пропустили его без дальнейших расспросов.

На самом деле Рено просто хотел снова увидеть лошадей, почувствовать их запах, прикоснуться к бархатным шкурам, под которыми играют крепкие как сталь мышцы. Некоторое время он раздумывал, не пойти ли ему и в самом деле к Джемисону, чтобы излить душу, но потом отказался от этой мысли. Что это изменит? Ничего. Ничего уже не исправишь.

За последние несколько недель Рено потратил довольно много времени, размышляя над тем, что он наделал, и пытаясь переложить вину на кого-то другого, но все его обвинения, словно камни с горы, снова скатывались вниз, чтобы похоронить его под своей тяжестью. Он как будто сидел на дне глубокого рва, из которого не было никакого выхода. Это он взял в руки шприц, это он ввел смертельный яд в вену великолепного коня, бойца, атлета.

Не имело никакого значения, каким путем шприц попал к нему и кто вложил ему в руки этот инструмент. Теперь Рено ясно понимал это и – самое главное – принял на себя всю полноту вины. Он убил того, кого любил больше всего на свете, – и погубил самого себя.

Как и его отец…

Рено прислонился лбом к теплому боку терпеливой спокойной кобылы и заплакал. Порок перешел к нему по наследству, передался через кровь, и от этого никак нельзя было отмахнуться. Все причины и смягчающие обстоятельства, которые он пытался выдумать, изобрести, были подобны карточным домикам, рассыпающимся при малейшем дуновении ветерка. Неужели он действительно верил, что мстит за отца, которого на самом деле не помнил и не знал? Скорее всего эта идея, с дьявольской ловкостью внедренная в его сознание, была просто способом заставить его сделать все, что нужно, – точно так же, как игла, которую он ввел в вену лошади, была способом свести какие-то старые счеты.

Слаб… И он слаб, точно так же, как и его отец.

И проклят, как он.

Раз так, ему остается только одно, только одно еще не исполненное дело. И он исполнит его, поступив точно так же, как поступил в свое время отец. Он замкнет круг, пройдет до конца тем путем, на который толкнул его человек, известный Рено только по фотографиям и пожелтевшим газетным вырезкам. Человек, память о котором он берег пуще собственной чести.

Словно во сне, Рено в последний раз вдохнул лошадиный запах и вышел из конюшни. Путь его лежал в сарай для старой упряжи. В тот самый сарай, который когда-то тоже принадлежал Канингему.

Прошло секунд десять, прежде чем Келси сумела обрести дар речи. Предложение, которое она только что услышала, было вполне в духе Гейба – взвешенным, хладнокровным, рискованным и неожиданным, как выпад фехтовальщика, как бросок призовой лошади к финишу. Как вызов, как брошенная в лицо перчатка, не поднять которую было невозможно.

Келси медленно убрала его ноги со своих колен и взяла со столика отставленный бокал с вином.

– Значит, если я выйду за тебя замуж, то половина Дубля будет моей?

– Совершенно верно. – Гейб слегка пожал плечами. Он ожидал, вернее – надеялся, что ее реакция будет несколько иной. – А также половина фермы и всего остального, – уточнил он, принимая правила игры.

Келси отпила из бокала крошечный глоток и посмотрела на него внимательно.

– И половина Гейба Слейтера? – спросила она.

Гейб почувствовал раздражение. Ему не нравилось насмешливое удовлетворение, сквозившее в ее взгляде и в интонациях. Легким движением он спустил ноги на пол и встал.

– Я не Уэйд Монро, Келси. Если мы рискнем ввязаться в это дело, то каждый должен принадлежать другому целиком. Наш брак никогда не будет сделкой между двумя людьми, каждый из которых старается выжать максимум из неблагоприятных обстоятельств, имея про запас заранее оговоренную возможность расторгнуть контракт;

– Как в покере: сделал ставку – играй?

– Совершенно верно. И поскольку я уже сделал ставку, я, пожалуй, раскрою свои карты. Ты нужна мне – вот моя старшая карта, и, чтобы побить ее, тебе понадобится очень крупный козырь. Тебе, конечно, может показаться, что шансы на выигрыш невелики, поскольку однажды ты уже обожглась и не хочешь, чтобы это повторилось, но не забывай, что это – совсем другая игра и участвуют в ней совсем другие игроки. И в этой игре я теряю гораздо больше, чем ты.

Келси продолжала глядеть на вино в своем бокале. А он-то утверждал, что я не умею блефовать, с некоей долей гордости подумала она, однако так и не осмелилась поднять голову, чтобы не показать ему раньше времени свое лицо.

– Значит, ты считаешь, что я боюсь брака? Что я боюсь играть только потому, что однажды проиграла? Да это просто оскорбительно, Слейтер! Почти так же оскорбительно, как и это твое издевательское предложение, которое ты сделал мне пять минут назад, даже не оторвав от дивана задницы!

– Так тебе нужны цветы, свечи и коленопреклоненный мужчина с обручальными кольцами в кармане? – свирепо спросил Гейб. Он на самом деле собирался преподнести ей кольцо, но тот факт, что Келси пытается ускорить ход событий, только разъярил его еще больше. – Повторяю, я не Уэйд, так что не надо сравнивать его и меня.

Келси наконец подняла глаза. Она была уверена, что гнев, который проснулся в ней, скроет от него ее подлинные мысли.

– Так кого из нас больше волнует прошлое, Слейтер? Уж не тебя ли? – Она с силой опустила бокал на столик и тоже встала. – Почему бы тебе не отвезти меня в.., в Вегас? Вот была бы подходящая обстановочка для такого предложения! Мы бы сказали друг другу «да», сидя за карточным столом.

Гейб напряженно кивнул.

– Хорошо. Если ты этого хочешь…

– Единственное, чего я хочу, это чтобы ты задал мне прямой вопрос, на который я могла бы дать прямой и недвусмысленный ответ. И ты либо задашь мне его сейчас, либо можешь убираться к черту!

Прищурившись, Гейб изучал лицо Келси, но впервые не мог прочитать ее мыслей. Да и как это возможно, подумал он, когда впервые в его жизни выигрышные карты были в чужих руках?

– Ты выйдешь за меня замуж? – медленно спросил он.

– Да, – ответила Келси. – Выйду. Гейб снова вгляделся в ее лицо и судорожно вздохнул – оказывается, сам того не заметив, он затаил дыхание в ожидании ответа.

– Правда?

– Правда, – кивнула Келси. – Чья очередь сдавать?

Губы Гейба слегка дрогнули.

– Похоже, сейчас самое время разделить банк. С этими словами он шагнул вперед и, проведя ладонью по ее волосам, крепко обнял.

– Я люблю тебя, Келси.

– Надеюсь, иначе ты никогда бы не совершил такого опрометчивого поступка.

– Опрометчивого? Да! – Он поцеловал ее в губы. – Но своего я добился – заполучил тебя, верно?

– Да. – Келси звонко рассмеялась и обхватила его обеими руками. – Да, черт побери!

– А как насчет поездки в Вегас?

– Ни за что!

– Ты просто не до конца просчитываешь варианты. – Гейб подхватил ее на руки и целеустремленно зашагал к лестнице в спальню. – Там все под рукой, все быстро, удобно и ничуть не обременительно. Мы могли бы провести нашу первую брачную ночь на огромной кровати в форме сердца, в комнате с зеркальным потолком и искусственными фиалками на тумбочках.

– Это звучит довольно соблазнительно, но я, пожалуй, обойдусь. Почему бы нам не…

Громкий, отчаянный стук в заднюю дверь заставил Гейба опустить ее на пол.

– Стой здесь, – сказал он, подтолкнув Келси к ступеням, но, прежде чем он успел сделать несколько шагов, дверь распахнулась и в гостиную ввалился один из конюхов. Он был бледен, как свежепобеленная стена, вытаращенные глаза дико вращались.

– Мистер Слейтер! Господи, мистер Слейтер, вам надо немедленно пойти туда. Рено… Он мертв, мистер Слейтер!

И сомневаться в этом не приходилось. Несмотря на то, что у кого-то хватило смелости и сострадания перерезать веревку, привязанную к стропилу сарая для старой упряжи, Рено Санчес был мертв окончательно и бесповоротно.

Келси смотрела и смотрела; она никак не могла отвести взгляда от лежащего на полу тела, одетого в жокейский шелковый редингот и обтягивающие бриджи. Голова была повернута под неестественным углом к телу, на шее виднелась багрово-синяя борозда от петли.

– Позвоните в полицию, – приказал Гейб и грубо развернул Келси к выходу. – Уходи отсюда. Ступай домой.

– Нет, я останусь, – возразила Келси. – Со мной все в порядке. Я хочу быть с тобой. Спорить Гейб не стал.

– Подожди снаружи, – раздраженно бросил он и, когда Келси не двинулась с места, повторил еще резче:

– Подожди снаружи, черт тебя возьми!

Келси упрямо покачала головой. Она только отвернулась в сторону и встретила взгляд Джемисона. Глаза тренера были неподвижны и пусты. Что было тому причиной – горе или потрясение, – она не знала, но, подойдя к Джемисону, подвела его к ближайшему табурету.

– Присядь, Джеми…

– Это я нашел его, – глухо пробормотал тренер. – Мне передали, что Рено где-то здесь, что он хочет со мной встретиться. Я стал его искать… Не знаю, почему я сразу пошел в этот сарай, только пошел – и все… И увидел его. В точности как в прошлый раз…

– В прошлый раз?

– Да. Бенни Моралес тоже… О боже! – Он закрыл лицо руками. – Когда же будет этому конец, господи?!

– Здесь есть записка, мистер Слейтер. – Молодой конюшенный мальчик нерешительно приблизился к Гейбу. Говорил он шепотом, словно боялся, что мертвый его услышит. – Она тут, на скамье. Ее никто не трогал. Полицейские всегда спрашивают, не трогал ли кто чего-нибудь, – добавил он, поразмыслив.

– Хорошо, – кивнул Гейб. – А теперь ступай наружу. Как только приедет полиция, проводи их сюда.

– Будет сделано, мистер Слейтер… – Работник замялся. – Мы срезали его, сэр! – выпалил он наконец. – Может, не надо было этого делать, но только мы не могли оставить его так. Мы.., сняли его оттуда.

– Вы поступили правильно. – Гейб опустил руку на плечо работника. – А теперь побудь снаружи.

И он шагнул к скамье, заранее зная, что написано в записке, и боясь этого.

Простите меня… Я знаю, что поступаю как трус, но другого выхода я не вижу. У меня нет другого выхода! Я не должен больше садиться в седло после того, как убил лучшего коня, который когда-либо подо мной был. Бог свидетель, я не знал, что в шприце смертельная доза. Я думал, его просто дисквалифицируют. Я никогда не верил, что мой отец виновен, и хотел отплатить за него. Но теперь.., теперь я поступил так же, как когда-то и он. И должен повторить его судьбу. Это в крови… Такая кровь досталась мне от отца, а с ней не поспоришь.

Гейб повертел записку в руках и посмотрел на Джемисона.

– Ты знал, Джеми?

Тренер кивнул, и на его лежащие на коленях руки упали, выкатившись из глаз, две слезинки.

– Да, я знал, что Рено – сын Бенни Моралеса. Помоги, боже, им обоим!..

Когда Джемисон заговорил, вся картина прояснилась окончательно. Бенни Моралес, повесившийся в том же самом сарае от отчаяния, безысходности и сознания собственной вины, оставил после себя вдову, которая была на четвертом месяце. Сразу после его смерти, опасаясь скандала, она уехала из Виргинии и поселилась в Канзасе. Когда ребенку было пять лет, вдова Моралеса вышла замуж во второй раз. Рено получил фамилию отчима – Санчес, однако он так и не перестал грезить о своем настоящем отце, от которого унаследовал миниатюрную фигуру, сухощавую конституцию, удивительные руки и неистребимую любовь к лошадям. Поэтому не было ничего удивительного в том, что Рено пошел по стопам своего родного отца и сумел быстро подняться от конмальчика до ученика жокея.

В конце концов Рено вернулся в Виргинию, где когда-то творил чудеса Бенни Моралес. Свой секрет он доверил одному лишь Джемисону, который был лучшим другом его отца, и Джемисон надежно хранил его тайну.

Через два дня после самоубийства Рено лейтенант Росси неожиданно приехал в «Рискованное дело», чтобы поделиться с Гейбом кое-какими подробностями.

– У него была целая библиотека альбомов с газетными вырезками об отце, – сказал он. – В отдельных папках были собраны статьи с обвинениями против Моралеса, с отчетами о ходе расследования и сообщениями о самоубийстве. Со слов миссис Санчес я знаю, что увлечение отцом носило характер навязчивой идеи: в глазах мальчика он был героем, которого ловкие люди сделали козлом отпущения, и Рено был полон решимости исправить эту несправедливость.

– И ввел наркотики жеребцу Чедвиков, – негромко проговорил Гейб. – Чтобы его дисквалифицировали.

– Когда Моралес упал и получил травму, из-за которой он не выступал почти год, он как раз работал на Чедвиков. – По привычке Росси достал и перелистал свой блокнот, хотя он и так хорошо помнил всю цепь событий. – Впоследствии, когда в Кинленде погиб жеребец Солнечный, Мэттью Чедвик открыто обвинил Бенни Моралеса в том, что он ввел его чемпиону запрещенные амфетамины. И я его понимаю – из-за мошенника-жокея он потерял лошадь, в которую были вложены большие деньги.

– Дурная наследственность… – сквозь зубы процедил Гейб. – Только непонятно, откуда Рено взял наркотики. Я уверен, что он сделал укол после взвешивания и незадолго до старта. Скорее всего это было проделано в выводном тоннеле. Но как он достал амфетамин? И у кого?

– Мне представляется, что для человека его профессии это было совсем не трудно, мистер Слейтер. Рено Санчес посещал скачки едва ли не с детского возраста. Наверняка он знал подходящих людей, к которым можно было обратиться. Вернее, неподходящих людей…

– Если бы он сам достал ампулу с наркотиком, то не ошибся бы в дозе. Рено не хотел убивать лошадь, лейтенант. Я в этом убежден.

– Значит, все-таки ошибся.

– Или его кто-то обманул. Кстати, вам еще не удалось напасть на след моего отца?

– Настоящее семейное дело, верно? – Росси усмехнулся. – Нет, – сказал он, когда Гейб ничего не ответил. – Ваш отец съехал из занимаемых им комнат, не оставив нового адреса. Не забывайте, мистер Слейтер, что единственной причиной, по которой я вообще взялся за розыски вашего папаши, является ваша интуиция. И я должен признать, что настолько ей доверяю, что, как только мистер Слейтер-старший появится в наших краях или вблизи ипподрома, он будет немедленно задержан и доставлен в участок для тщательного допроса.

– Появится, – уверенно сказал Гейб. – Он слишком самоуверен и не всегда умеет остановиться вовремя.

Келси только что пообедала, приняла душ и чувствовала прилив сил. Стоя возле открытого окна своей спальни, она задумчиво глядела на далекие холмы и размышляла о судьбе Рено.

Он не поверил, что его отец – виновен. Не поверил и потратил большую часть жизни, гоняясь за призраками прошлого. Он хотел отомстить за отца, исправить причиненное ему зло, но в конце пути узнал о себе и о человеке, чья кровь текла в его жилах, что-то такое, с чем уже не смог – или не захотел – жить дальше.

Да, отворять двери, ведущие в прошлое, оказалось довольно рискованно. Рено Санчес заплатил за это по самому высокому счету. Да и сама Келси никак не могла забыть о том, что произошло когда-то давно с ней и ее близкими, хотя и поощряла Гейба выкинуть из памяти его полунищее трущобное существование и быть самим собой.

Не рискует ли она своими нынешними отношениями с Наоми, когда, приоткрывая дверь в прошедшие годы, заглядывает в щелку, пытаясь рассмотреть, нащупать, понять что-то, что спит в непроглядной мгле, давних лет? И если она добьется своего, если разбудит и вытащит на свет божий то, что дремало в той темноте, под пылью двадцатилетней давности, сумеет ли она сама жить с этим знанием?

Оставь все как есть, приказала она себе. Зачем рыться в старом белье и пытаться выпустить на свободу то, что все остальные предпочитают держать под замком? В конце концов, впереди у нее – целая жизнь, жизнь с Гейбом, каждый день которой будет наполнен новыми проблемами и откровениями. Все, что ей нужно сделать, это снова закрыть двери своей и чужой памяти, повернуть ключ и повернуться лицом к свету.

– Мисс Кел?

– Что, Герти? – не оборачиваясь отозвалась она.

– Звонит мистер Линдстрем. Ему нужна была мисс Наоми, но, поскольку ее все равно нет, он сказал, что хочет поговорить с ее дочерью, с вами то есть…

– Хорошо, Герти. Я сейчас спущусь. Келси разговаривала с адвокатом Наоми из кабинета матери. Вернее, он говорил, а она слушала и даже иногда пыталась вставлять какие-то комментарии. Закончив, она бережно опустила трубку на рычаги и осталась сидеть в глубоком кресле за письменным столом. Там ее и застала Наоми.

– Черт бы побрал эти дурацкие ленчи! – проговорила она, стремительно входя в кабинет, швыряя в дальний угол перчатки и сбрасывая с ног туфли. – На них уходит уйма времени! Никак не могу понять, почему каждый раз, когда меня приглашают, я чувствую себя обязанной пойти. Сегодня, к счастью, ленч закончился довольно быстро, и я успела заглянуть в бутик возле ресторана. Там было умопомрачительное платье, прекрасно подходящее для свадебной церемонии на открытом воздухе. Я договорилась, чтобы они попридержали его, так что если в течение суток ты…

Она не договорила. Келси смотрела на нее в упор, крепко сцепив лежащие на столе руки, и радостное возбуждение, заставившее Наоми промчаться через весь дом, чтобы как можно скорее встретиться с дочерью, погасло.

– Что случилось, Кел? – заботливо спросила Наоми. – Ты расстроилась из-за Рено? Или…

– Нет, не из-за Рено, – резко возразила Келси и увидела промелькнувшее в глазах матери облегчение. – Только что звонил твой адвокат.

– Да? – Занервничав, Наоми принялась теребить брошь в форме шестилучевой звезды, приколотую над верхним карманом жакета.

– Он просил известить тебя, что документы, которые ты просила набросать вчерне, готовы и ждут, чтобы ты с ними ознакомилась. – Келси немного помолчала. – Те самые документы, которые сделают меня владелицей половины фермы.

– Вот и славно. – Как бы в подтверждение своих слов Наоми энергично кивнула головой.

– С чего это тебе вздумалось предпринимать подобный шаг?

– Этот шаг мы с моим отцом обсуждали незадолго до его смерти. Он всегда этого хотел, да и я, откровенно говоря, тоже. Просто я решила сделать все по закону.

– И ничего мне не сказала.

– Мне не хотелось, чтобы из-за этого ты чувствовала себя обязанной, – осторожно пояснила Наоми. – В силу известных тебе причин, как мать, я не смогла дать тебе почти что ничего. Что касается фермы, то это то немногое, что я еще могу для тебя сделать. Мой отец предоставил мне право самой решать, как и когда передать тебе твою долю, но сама идея исходила от него. И мне показалось, что сейчас самое подходящее для этого время. Упаси боже, Кел, это никакая не попытка покрепче привязать тебя к «Трем ивам» или ко мне!

– Ты должна бы знать, что я и так достаточно сильно привязалась к ферме и к тебе. Ты рассчитывала на это с самого начала, еще когда просила меня приехать.

– Да, это правда. Я не могла предвидеть и даже не смела надеяться, что ты.., полюбишь меня, но была почти уверена, что «Три ивы» тебе понравятся.

– А тебе не кажется, что это почти одно и то же?

По губам Наоми скользнула легкая тень улыбки.

– Так мне говорили, – призналась она.

– Невозможно любить или уважать тебя, не питая таких же чувств к ферме. – Келси поднялась и протянула через стол обе руки. – Во всяком случае, невозможно для меня. И я не вижу причин, по которым я должна разделять вас.

– Я почти не надеялась, что ты дашь мне шанс. – Наоми взяла руки Келси в свои и крепко пожала.

Да я и не собиралась, припомнила Келсу. Любой человек, чья мать возникла из небытия после двадцати трех лет отсутствия, вряд ли был бы расположен к великодушию. Наоми не могла этого не понимать, но все равно пошла на риск, попыталась изменить безнадежную ситуацию и, похоже, одержала победу.

Было почти пять часов вечера, когда Келси свернула на подъездную дорожку у дома Типтона и затормозила позади его запыленного пикапа последней модели. Соседский пес, бегавший на цепи вдоль проволоки, разделявшей газоны перед двумя домами, приветствовал ее громким и яростным лаем, словно предупреждая, что эта территория надежно охраняется. Из окна второго этажа высунулась пожилая женщина и, прикрикнув на собаку, повернулась к Келси. – Вы к Джиму?

– Да. Он дома?

– В мастерской, – женщина показала направление и покачала головой. – Слышите этот шум?

Теперь, когда пес притих и издавал только низкое гортанное рычание, Келси услышала пронзительный визг мощной электропилы на заднем дворе. Он доносился из небольшого сарая, собранного из стандартного комплекта досок. Такой набор можно было приобрести практически на любом лесоскладе.

Пройдя через двор, Келси постучала в полуприкрытую дверь, косо висевшую на петлях. Плотно закрыть ее было, по-видимому, невозможно. От прикосновения дверь открылась внутрь, глухо стукнувшись о стену ручкой.

Типтон стоял у станка в защитных очках и звукопоглощающих наушниках, его бейсболка была повернута козырьком назад, как у заправского принимающего. Капитан яростно сражался с длинной доской примерно два на четыре дюйма, свежие опилки фонтаном взлетали в воздух из-под его пальцев, и Келси решила, что для всех будет лучше, если она дождется, пока пила перестанет вращаться.

– Так тебе, гадина!.. – удовлетворенно пробормотал Типтон, когда отпиленный кусок доски со стуком упал на пол.

– Капитан!..

Он круто обернулся, и Келси подумала, что в своих янтарно-желтых пластиковых очках и с выступающими по бокам головы полукруглыми чашечками наушников Типтон похож на персонаж из второразрядного фильма ужасов. Сходство это еще усиливалось благодаря тому, что спереди рубашка капитана была забрызгана чем-то красным.

– Господи, вы поранились! – вырвалось у нее.

– Где? Что?! – В смятении Типтон принялся рассматривать свой руки, словно желая убедиться, все ли пальцы на месте, потом перехватил взгляд Келси и слегка смутился.

– Ах это… – он похлопал себя по груди. – Это клюквенный сок. Жене не нравится, когда я работаю в новой одежде.

Келси устало прислонилась к верстаку и выругалась.

– Испугались? – Все еще улыбаясь, капитан снял наушники и сдвинул на лоб очки. – Может, вам лучше присесть?

– Нет, спасибо, я постою.

– Я тут решил смастерить несколько полок для дома. – Он взял с верстака обрезок широкой плоской доски и, прищурясь, посмотрел вдоль нее, не покоробилась ли. – У нас с женой уговор – я делаю полки, а она заполняет их всякой ерундой. Зато мы оба довольны.

– Это просто замечательно, – с показным энтузиазмом сказала Келси. – Я хотела спросить, не уделите ли вы мне несколько минут.

– Думаю, что сумею втиснуть вас в свое расписание, – ответствовал Типтон, широко улыбаясь. – Может быть, лимонаду?

Не дожидаясь, пока Келси ответит, он достал из-под верстака большой пластиковый кувшин с крышкой и налил лимонад в два бумажных стаканчика.

– У вас, как я слышал, возникли новые проблемы.

– Да. Престранное совпадение, вам не кажется? Рено Санчес полностью, во всех деталях, повторил жизнь своего отца. И смерть тоже.

– Мир полон самых удивительных совпадений, мисс Байден, – ответил капитан, хотя по его лицу было видно, что это не доставляет ему никакой радости. Откуда Келси было знать, что Типтон провел повторную проверку по делу Бенни Моралеса и выяснил все детали за считанные часы до самоубийства Рено. Еще какие-нибудь сутки, мрачно размышлял он, и все могло бы повернуться совсем по-другому.

– Впрочем, одну из ваших проблем это как будто решило, – добавил Типтон. – Теперь вы знаете, кто убил вашу лошадь.

– Рено не хотел убивать Горди, я уверена в этом, – повторила Келси мысль Гейба и отпила глоток из своего стакана. Лимонад оказался кисловато-горьким, а по поверхности его плавала лимонная цедра. Должно быть, подумала она, жена капитана сама приготавливает этот вкусный, прекрасно утоляющий жажду напиток. – Кто-то использовал его, капитан. Это, к сожалению, тоже случается довольно часто. Одни люди используют других людей, и наоборот.

– Не могу с вами не согласиться.

– Моя мать использовала Алека Бредли, чтобы заставить папу ревновать, чтобы доказать свою собственную независимость, даже для того, чтобы пустить как можно больше нелицеприятных слухов о самой себе. Слухов, которые оскорбляли бы общественное мнение. Теперь это очевидно, и меня интересует другое – для каких целей Алек Бредли использовал мою мать?

А девочка-то соображает, удивился Типтон. И неплохо соображает. Стараясь выиграть время, он взял в руку кусок наждачной бумаги и начал водить им по ребру доски.

– Ваша мать была очень красивой женщиной.

– Вряд ли это имело какое-то отношение к сексу, капитан. Секс и изнасилование – это совсем разные вещи.