В ожидании любви

Комната словно из сказки, подумала она. Комната, созданная для сияния свечей и дрожащего пламени. В углу стоял стол эпохи королевы Анны, высокие окна закрывали шторы из кружев и бархата, на стенах висели акварели с изображением холмов и лугов, на дощатом полу лежали красивые нарядные коврики.

Если бы ей захотелось представить идеальную комнату, то та была бы именно такой.

Быть может, хороших манер хозяину и не хватало, но вкус у него безупречный. Или у его жены, поправила она себя. Потому что эта комната явно была женской.

И поскольку эта мысль принесла ей облегчение, она не обратила внимания на слабое опускающееся ощущение в животе и удовлетворила свое любопытство, открыв опаловый флакон.

Разве не странно? — подумала она, понюхав. В пузырьке были ее любимые духи.

Глава 3

Прежде чем приняться за еду, Флинн выпил крепкого виски. Оно горячей волной ударило в голову.

Слава Богу, есть еще вещи, на которые может рассчитывать мужчина.

Он покормит свою женщину — ибо она была его, вне всяких сомнений, — и позаботится о ней. Он проследит за тем, чтобы ей было хорошо и спокойно, так, как это должен делать мужчина, а затем сообщит ей, как все будет.

Но сначала он сделает все, чтобы она твердо стояла на ногах.

Камин в обеденном зале был зажжен. Флинн расставил на столе тонкостенный просвечивающийся фарфор, тяжелое серебро, благоухающие розы, чтобы поразить изяществом тонких свечей и драгоценным блеском хрусталя.

Затем, закрыв глаза и подняв руки ладонями вверх, он принялся уставлять стол блюдами, которые, по его мнению, понравятся ей больше всего.

Она так красива, его Кейлин. Он хотел вернуть румянец ее щекам. Хотел слышать ее смех.

Он хотел ее.

Да, все будет именно так.

Он отступил, с холодным удовлетворением изучая свою работу. Довольный собой, Флинн вышел и стал ждать ее у подножия лестницы.

И когда она спускалась к нему, его сердце гулко забилось в груди.

— Speirbhean.

Кейлин приостановилась в нерешительности.

— Простите?

— Ты прекрасна. Тебе нужно учить гаэльский язык, — сказал он, беря ее за руку и выводя из зала. — Я научу тебя.

— Ну что ж, спасибо, но не думаю, что в этом действительно есть необходимость. Еще я хочу поблагодарить вас за такой прием и спросить, могу ли я воспользоваться вашим телефоном. — Маленькая деталь, подумала Кейлин, которая неожиданно пришла в голову.

— У меня нет телефона. Тебе нравится платье?

— Нет телефона? Ну, тогда, быть может, телефон есть у кого-то из ваших соседей?

— У меня нет соседей.

— А в ближайшей деревне? — спросила она, вновь охваченная паникой.

— Нет никакой деревни. Почему ты беспокоишься, Кейлин? Тут тепло, сухо и безопасно.

— Может быть, но… откуда вы знаете, как меня зовут?

— Ты сама сказала.

— Я не помню, чтобы я говорила. Я не помню, как я…

— Нет причин волноваться. Когда ты поешь, тебе станет лучше.

Она подумала, что у нее уйма причин для беспокойства. Ощущение благополучия, которое Кейлин испытывала в той очаровательной комнате, быстро улетучивалось. Но когда она вступила в столовую, то испытала шок.

За столом могло бы уместиться человек пятьдесят, и еды хватило бы, чтобы накормить их всех.

Чаши, и блюда, и супницы, и тарелки теснились на длинной дубовой поверхности. Фрукты, рыба, мясо, целый огород овощей, множество неизвестных блюд.

— Откуда… — Ее голос зазвучал отрывисто, и ей пришлось приложить усилие, чтобы сдержаться. — Откуда все это?

Он вздохнул. Он ожидал восхищения, а вместо этого — шок. Еще одна вещь, на которую может рассчитывать мужчина, подумал он. Женщины — всегда загадка.

— Пожалуйста, садись. Ешь.

Хотя она испытывала легкую тревогу, но голос был спокойным и твердым.

— Я хочу знать, откуда взялась вся эта еда. Я хочу знать, кто еще есть в доме. Где ваша жена?

— У меня нет жены.

— Не обманывайте меня. — Она быстро повернулась, посмотрела ему в глаза и теперь почувствовала себя уверенней. И достаточно сердитой, чтобы настаивать и требовать. — Если у вас и нет жены, то женщина здесь есть наверняка.

— Да. У меня есть ты.

— Только… не подходите. — Она схватила со стола нож, направила на него. — Не подходите ко мне. Я не знаю, что здесь происходит, и знать не хочу. Я отсюда выйду и пойду дальше.

— Нет. — Он шагнул вперед и выхватил у нее из руки то, что теперь стало розой. — Ты сядешь и будешь есть.

— Я в коме. — Она изумленно глядела на белую розу в его руке, на свою пустую руку. — Я попала в аварию. Я ударилась головой. Все это — галлюцинации.

— Все это реально. Никто лучше меня не знает границы между тем, что реально, а что нет. Садись. — Он жестом указал на стул, чертыхнулся, когда она не пошевелилась. — Разве я не сказал, что не обижу тебя? Среди моих грехов никогда не было лжи или причинения вреда женщине. Вот. — Он протянул руку, и сейчас в ней был нож. — Возьми и воспользуйся им, не колеблясь, если я нарушу свое слово.

— Вы… — Она чувствовала рукой твердость рукоятки ножа. Померещилось, сказала она себе. Просто померещилось. — Вы волшебник?

— Да. — Его усмешка была быстрой и яркой, как молния. Он сиял от удовольствия. — Все точно, я волшебник. Садись, Кейлин, и поешь вместе со мной. Потому что голодал я очень долго.

Она осторожно отступила на шаг.

— Это слишком.

Думая, что она имеет в виду обилие яств, он глянул на стол, нахмурившись. Подумал.

— Пожалуй, ты права. Я слишком увлекся. — Он изучил набор блюд, кивнул, затем описал рукой дугу.

Половина яств исчезла.

Нож выпал из онемевших пальцев Кэйлин. Глаза закрылись.

— О Боже. — Это было нетерпение, и в той же степени это была забота. По крайней мере, на этот раз у него хватило ума подхватить ее, прежде чем она опустилась на пол. Он сел на стул, слегка встряхнул ее, увидел, как ее взгляд стал осознанным.

— Ты все еще не поняла.

— Понять? Понять?

— В таком случае я должен объяснить. — Он взял тарелку и принялся наполнять едой. — Тебе нужно поесть, иначе ты ослабнешь. Твои раны заживут быстрее, если ты будешь сильной.

Он поставил тарелку перед ней, стал наполнять другую — себе.

— Что ты знаешь о волшебстве, Кейлин Бреннан из Бостона?

— Это забавно.

— Это может быть забавным.

Я поем, подумала она, потому что действительно чувствовала себя нехорошо.

— И еще это иллюзия.

— И такое может быть. — Он приступил к еде — превосходный ростбиф — и застонал от удовольствия. Во время первой своей недели он объелся так, что ему весь день было плохо. И считал, что это того стоило. Но сейчас он научился не торопиться, научился ценить каждое мгновенье, каждый глоток.

— Теперь ты помнишь, как попала сюда?

— Шел дождь.

— Да, и он все еще идет.

— Я ехала…

— Как ты ехала?

— Как? — Она взяла вилку, попробовала рыбу. — Я ехала на машине… Я ехала на машине, — повторила она, повышая голос от возбуждения. — Конечно же, я ехала на машине и заблудилась. Была гроза. Я ехала из… — Она остановилась, борясь с путаницей в голове. — Из Дублина. Я была в Дублине. У меня отпуск. Да, точно, у меня отпуск, и я собиралась поездить по сельской местности. Я заблудилась. Каким-то образом. Я была на одной из тех маленьких дорог, что проходят через лес, когда началась гроза. Я почти ничего не видела. Потом я…

Ее взгляд стал напряженным, когда она взглянула в его глаза.

— Я видела вас, — прошептала она. — Я видела вас там, во время бури.

— Видела?

— Вы были там, под дождем. Вы произнесли мое имя. Как вы могли знать мое имя еще до того, как мы познакомились?

Она почти ничего не ела, и он подумал, что бокал вина поможет ей лучше воспринять то, что ей предстояло услышать. Он наполнил его и подал ей.

— Ты снилась мне, Кейлин. Ты снилась мне дольше, чем вся твоя жизнь. И ты снилась мне, когда заблудилась в моем лесу. И когда я проснулся, ты уже пришла. А я тебе никогда не снюсь, Кейлин?

— Не пойму, о чем вы говорите. Была гроза. Я заблудилась. Очень близко ударила молния, и был олень. Белый олень на дороге. Я свернула, чтобы не наехать на него, и произошла авария. Кажется, я врезалась в дерево. Вероятно, у меня сотрясение мозга и чудятся разные вещи.

— Белая лань. — Его лицо снова омрачилось. — Твоя машина врезалась в дерево. Они не должны причинять тебе вред, — пробормотал он. — Они не имеют права причинять тебе вред.

— О ком вы говорите?

— Мои тюремщики. — Он отодвинул тарелку в сторону. — Проклятые Хранители.

— Мне нужно проверить машину. — Она говорила медленно, спокойно. Он не просто эксцентричный. У этого человека с головой не все в порядке. — Большое вам спасибо за помощь.

— Если ты хочешь осмотреть машину, мы сделаем это. Утром. Вряд ли стоит выходить в грозу среди ночи. — Он положил свою руку на ее, прежде чем она успела встать. — Ты думаешь: «Этот Флинн лишился рассудка». Это не так, хотя пару раз до этого было недалеко. Взгляни на меня, leannana. Неужели я для тебя ничего не значу?

— Я не знаю. — И именно это удержало ее от того, чтобы убежать.

Он смотрел на нее так, что она чувствовала себя словно привязанной к нему. Не связанной внешней силой, а привязанной. По собственной воле.

— Не понимаю, что вы имеете в виду, что происходит со мной.

— Тогда мы сядем у огня, и я расскажу тебе, что все это значит. — Он встал, протянул руку. На его лице появилось раздражение, когда она не захотела принять ее. — Тебе нужен нож?

Она взглянула на нож, затем снова на него.

— Да.

— Тогда бери его с собой.

Он захватил вино, бокалы и повел ее.

Он устроился у камина, наслаждался вином и запахом женщины, которая настороженно сидела возле него. Я родился с даром волшебства, — начал он. — С некоторыми так бывает. Кто-то идет в обучение и может научиться этому достаточно хорошо. Но родиться с даром — это уже предполагает в большей степени управление этим искусством, а не изучение его.

— Значит, ваш отец был волшебником?

— Нет, он был портным. Волшебство необязательно передается по наследству, через кровь. Оно просто должно быть в крови. — Флинн остановился, потому что не хотел больше двигаться наугад, совершая ошибки. Прежде чем объясниться, решил он, я должен больше узнать о ней. — Что ты делаешь там, у себя в Бостоне?

— Я занимаюсь торговлей антиквариатом. Вот это как раз передалось по наследству. Мой дядя, дед и так далее. Бреннаны из Бостона занимаются этим делом уже почти столетие.

— Уже почти столетие, да? — хмыкнул он. — Так долго.

— Полагаю, по европейским стандартам это не кажется долгим. Но Америка — страна молодая. В вашем доме есть несколько великолепных предметов антиквариата.

— Я коллекционирую то, что меня привлекает.

— Очевидно, вас привлекают самые разные вещи. Я раньше никогда не видела такого смешения стилей и эпох в одном месте. Он оглядел комнату, размышляя. Раньше он не обращал на это внимания.

— Тебе не нравится?

И поскольку казалось, что это имеет для него значение, она изобразила улыбку.

— Нет, мне очень нравится. В моем бизнесе приходится видеть много красивых и интересных вещей, и я всегда думала, как жаль, что большинство людей не хотят собрать все это вместе и создать свой собственный стиль, вместо того чтобы так упорно придерживаться какого-то определенного шаблона. А вот вас никто не смог бы обвинить в том, что вы придерживаетесь шаблона.

— Нет. Это уж точно.

Кейлин поджала было ноги, но опомнилась. Что же с ней происходит? Она расслабилась, непринужденно беседуя с человеком, который почти наверняка был безумцем. Она бросила взгляд в направлении ножа, который лежал рядом с ней, затем снова посмотрела на Флинна. И увидела, что он задумчиво изучает ее.

— Интересно, сможешь ли ты воспользоваться им. В мире существует два типа людей, тебе не кажется? Те, которые сражаются, и те, которые спасаются бегством. А ты кто, Кейлин?

— Я никогда не попадала в такие ситуации, где бы мне нужно делать то или другое.

— Это либо счастье, либо скука. Я не знаю точно, что именно. Лично я люблю хороший бой, — добавил он с ухмылкой, — один из многих моих недостатков. На самом деле, мне не хватает настоящей драки с мужчиной, кулак в кулак. Мне недостает многих вещей.

— Почему? Почему вам должно чего-то недоставать?

— В этом и есть суть такого вот задушевного разговора у камина, не так ли? Почему? Ты думаешь, mavourneen, вполне ли я нормальный?

— Да, — сказала она напряженно.

— Вполне, хотя, возможно, было бы легче, если бы я чувствовал себя немного не в своем уме все это время. Они знали, что у меня сильный разум — и это часть проблемы, по их мнению, и часть причины, по которой мне вынесли приговор.

— Они? — Ее пальцы осторожно двинулись к рукоятке ножа. Она сможет им воспользоваться, пообещала она себе. Она воспользуется им, если придется, каким бы ужасно печальным и одиноким Флинн ни казался.

— Хранители. Древние и почитаемые, которые охраняют и лелеют магию. И делают это со Времен Ожидания, когда жизнь была лишь небесами, делавшими свой первый вздох.

— Боги? — спросила она осторожно.

— В некотором смысле. — Он снова задумался, глядя, нахмурившись, на огонь. — Я родился для волшебства, и когда достаточно повзрослел, оставил семью, чтобы выполнять свое предназначение. Чтобы исцелять и помогать. Даже развлекать. У некоторых из нас больше сноровки для забавной стороны этого дела, так сказать.

— Например, хм, распилить женщину пополам.

Он посмотрел на нее изумленно и в то же время раздраженно.

— Кейлин, это иллюзия.

— Да.

— Я говорю о волшебстве, не об обмане. Ради этого некоторые занимаются пророчеством, некоторые путешествуют и учатся. Другие посвящают свое искусство исцелению тела или души. Кто-то зарабатывает на жизнь выступлениями. Некоторые могут служить достойному повелителю, как это делал Мерлин для Артура (Мерлин — мудрец и волшебник, персонаж из легенд и рыцарских романов о легендарном короле Артуре). Сколько людей, столько и вариантов выбора. И все они настоящие, при этом никто не может поставить перед собой цель — причинить вред или получить прибыль.

Он вытащил из-под рубахи длинную цепочку, протянул ей молочно-белый кулон.

— Лунный камень, — сказал он. — А слова вокруг — это мое имя и титул. Draiodoir. Волшебник.

— Это прекрасно. — Не в силах сдержаться, она провела рукой вокруг кулона. И почувствовала струю тепла, словно стремительное движение кометы, волну, пробежавшую сквозь нее. — Боже!

Прежде чем она успела отдернуть руку, Флинн положил на нее свою.

— Сила, — прошептал он. — Ты ее чувствуешь. Можешь почти ощутить ее вкус. Соблазнительная штука. А если ты внутри ее, обладаешь ею, ты можешь заставить себя думать, что ничего невозможного нет. Посмотри на меня, Кейлин.

Она не отрывала от него взгляд. Ничего больше не хотела. Вот и ты, подумала она снова. Вот и ты наконец.

— Теперь ты можешь быть моей. Ты захочешь лечь со мной в постель, как ты делала это во снах? Без страха. Без вопросов.

— Да.

И его потребность в ней была чем-то безрассудно-отчаянным, неистово рвущимся из-под контроля.

— Я хочу большего. — Его пальцы сжали ее руку. — Что-то есть в тебе такое, что заставляет меня жаждать большего, хотя яне знаю чего. Что ж, у нас достаточно времени, чтобы найти ответ. А пока я расскажу тебе историю, слушай. Молодой волшебник ушел из семьи. Он путешествовал и учился. Он помогал и исцелял. Гордился своей работой, собой. Некоторые говорили — слишком гордился.

Флинн остановился, задумался, потому что в этом последнем его сне были такие моменты, о которых он думал — могло ли быть так?

— Мастерство волшебника было велико, и в своем мире он был известен. Тем не менее, он был мужчиной, с потребностями мужчины, с желаниями мужчины, с недостатками мужчины. Ты захотела бы идеального мужчину, Кейлин?

— Я хочу тебя.

— Leannana. — Он склонился, прижался губами к ее пальцам. — Этот мужчина, этот волшебник, он повидал мир. Он читал книги этого мира, слушал его музыку. Он приходил и уходил, когда ему вздумается, он делал, что захочется. Возможно, иногда он бывал легкомысленным, и хотя никому не навредил, не обращал внимания на правила и предостережения, которые ему были даны. Ведь сила его была так велика — зачем ему нужны были какие-то правила?

— Всем нужны правила. Они делают нас цивилизованными.

— Ты думаешь? — Его удивило, каким напряженным стал ее голос. Даже заклинания не ослабили ее сильный разум, сильную волю. — Когда-нибудь мы об этом поговорим. Но пока продолжим рассказ. Он познакомился с одной женщиной. Красота ее была ослепительна, манеры изысканны. Он думал, что она невинна. Такая была у него романтическая натура.

— Ты любил ее?

— Да, я любил ее. Я любил невинную деву с лицом ангела. Я просил ее руки, потому что хотел быть с ней не один раз, а всю жизнь. И когда я сказал об этом, она заплакала, и прекрасные слезы катились по ее щекам. Она не могла быть моей, хотя сердце принадлежало мне. Мужчина, богатый и жестокий мужчина, уже купил ее. Ее отец продал ее, и судьба ее была скреплена печатью.

— Ты не мог допустить этого.

— А, ты тоже понимаешь это. — Ему приятно было слышать, что она разделяла его мнение по столь жизненно важному вопросу. — Нет, как я мог допустить, чтобы она ушла к другому, не любя его? Быть проданной, словно лошадь на базаре? Я сказал, что заберу ее, но она плакала все сильнее. Я сказал, что дам ее отцу вдвое больше денег, а она все рыдала на моем плече. Ничего нельзя было сделать, потому что тогда этот человек наверняка убил бы ее бедного отца, или отправил в тюрьму, или уготовил бы ему еще какую-либо ужасную участь. Пока у него есть богатство и положение, ее семья обречена на страдания. А она не смогла бы вынести, что семья страдает из-за нее, хотя сердце ее разбито.

Кейлин вскинула голову, нахмурилась.

— Прости, но в этом нет смысла. Если бы деньги вернули и ее отец был бы богат, он наверняка мог защититься, и у него было бы законное право…

— Сердце не повинуется здравому смыслу, — оборвал Флинн нетерпеливо, потому что если бы тогда он слушался разума, то пришел бы к таким же выводам. — Спасти ее — вот что было первой моей мыслью — и последней. Защитить ее и, возможно, сделав это, заставить ее полюбить меня еще сильнее. Я решил отнять у этого жестокого человека его богатство и положение. Я поклялся сделать это, и — О!!! — как засияли ее глаза, словно бриллианты. Я решил, что заберу то, что у него есть, и положу к ее ногам. Она будет жить, как королева, а я буду заботиться о ней всю свою жизнь.

— Но украсть…

— Ты можешь просто слушать? — В его голосе прозвучало раздражение.

— Конечно. — Подбородок ее приподнялся — небольшой жест обиды. — Я прошу прощения.

— Итак, я сделал это, поднял ветер, опустил луну, разжег холодный огонь. Я сделал это, причем по своей воле — для нее. И этот человек проснулся не в своем роскошном поместье, а замерзая в лачуге бедного крестьянина. Он проснулся в лохмотьях, а не в теплой пижаме. Я отнял у него жизнь, не пролив ни капли крови. И когда это было сделано, я стоял, ликуя, радуясь содеянному.

Он замолчал на секунду, а когда продолжил, голос его был взволнован.

— Хранители заключили меня в хрустальный щит и держали там, а я проклинал их, кричал, протестуя, я пытался использовать любовь и невинность моей молодой девы в качестве оправдания своего преступления. А они показали мне, как она смеется, собирая богатство, которое я послал ей, и как падает в объятия своего любовника, с которым она замыслила уничтожить ненавистного ей человека. И меня заодно.

— Но ты любил ее.

— Да, я любил ее, но для Хранителей любовь не считается оправданием. Мне предоставили возможность выбора. Либо они лишают меня моей силы, забирают то, что было в моей крови, и делают меня обычным человеком. Либо мой дар остается со мной, но я буду жить один, в потустороннем мире, без общения с кем бы то ни было, без радостей того мира, который я, по их мнению, предал.

— Это жестоко. Бессердечно.

— И я так сказал, но это их не остановило. Я выбрал второе. Я не хотел отрекаться от своего права по рождению. Здесь я и существую, с той ночи предательства, уже пять раз по сто лет и лишь в единственную неделю в целое столетие я снова чувствую себя человеком. — Я человек, Кейлин. — По-прежнему сжимая ее руку, он поднялся. Поднял ее. — Я человек. — Прошептал он, погружая свободную руку в ее волосы.

Он опустил голову, его губы почти встретились с ее губами, но он остановился в нерешительности. Звук ее прерывистого дыхания дрожью отозвался в его теле. Она трепетала под его рукой, и он чувствовал в себе неровное биение ее сердца.

— В этот раз спокойно, — прошептал он. — Спокойно. — И, шепча, легко прикоснулся губами к ее губам — раз… два. И словно ощутил вкус первого глотка изысканного вина.

Он пил медленно. Даже когда ее губыраскрылись, позвали, он пил медленно. Наслаждаясь ее ртом, легким скольжением языка, слабым соприкосновением.

Ее тело, такое прекрасное, такое совершенное, прижалось к его телу. Тепло лунного камня, зажатого между их руками, заполнило все вокруг и начало пульсировать.

И хотя пил он медленно, он был пьян от нее.

— Когда он оторвался от ее губ, ее вздох почти ошеломил его.

— A ghra. — Ослабевший, желающий, он наклонился к ее лбу. Вздохнув, вытащил кулон из ее руки. Ее глаза, нежные, любящие, затуманенные, начали проясняться. Прежде чем эта перемена завершилась, он в последний раз прижался к ней губами.

— Спи, — сказал он.

Глава 4

Она проснулась от бледного солнечного света и пьянящего запаха роз. За каминной решеткой тихо горел огонь, ее голова покоилась на шелковой подушке. Кейлин пошевелилась и перекатилась, чтобы устроиться поудобнее. Затем вскочила в кровати.

О Боже, это случилось на самом деле! Все это.

И Боже, Боже мой, она снова была обнаженной!

Может быть, он дал ей наркотики, загипнотизировал, напоил допьяна? Какая еще причина могла заставить ее спать, как ребенка, — голой в кровати и в доме безумца?

Она инстинктивно схватила простыни, чтобы укрыться, и вдруг увидела белую розу.

Невероятно приятный, очаровательно романтичный безумец, подумала она и взяла розу, прежде чем смогла остановиться.

Эта история, которую он ей рассказал, — волшебство, предательство и пятьсот лет наказания. Она действительно поверила в это. Она сидела, слушала и внимала каждому слову — тогда. Не видела в этом ничего странного и чувствовала печаль и гнев за него. Тогда…

Он целовал ее, вспомнила Кейлин. Она прижала пальцы к губам, пораженная своим поведением. Этот мужчина целовал ее, как будто нежно слизывал из чаши густые сливки. Более того, она хотела, чтобы он поцеловал ее. И хотела гораздо большего, чем только это.

И возможно, подумала она, натягивая простыни повыше, было что-то гораздо большее.

Она хотела было вскочить, потом передумала и тихо поднялась с кровати. Необходимо бежать отсюда, быстро и незаметно. А чтобы сделать это, ей нужна одежда.

На цыпочках она подошла к гардеробу, потихоньку открыла дверцу, вздрогнув от ее скрипа. Она испытала еще один шок, заглянув внутрь и увидев шелка и бархат, атлас и кружева, и все это — богатых, ярких цветов. Какие прекрасные вещи! Вещи, которыми бы она любовалась, но никогда не купила бы. Такие непрактичные, легкомысленные.

Такие великолепные.

Раздосадованная собственной непоследовательностью, она встряхнула головой и схватила свои удобные брюки, разорванный свитер… но он не был разорван. Озадаченная, она повертела его, затем вывернула наизнанку, оглядела рукав. Он был цел. Но ведь он был разорван.

Не могла же она придумать это. Ее уже начинала колотить дрожь. Кейлин натянула свитер через голову, надела брюки. Те были девственно чисты, хотя она отлично помнит пятна грязи.

Она нырнула в гардероб, пробираясь сквозь какие-то тапки, детские ботинки, и нашла свои простые черные туфли без каблуков. Туфли, которые должны были быть изрядно поношенными, заляпанными грязью, с небольшой царапиной на внутренней стороне слева, на том месте, которым она ударилась о сундук месяц назад в своем антикварном магазине… Но туфли были идеальном состоянии, без единого пятнышка, словно их только что достали из коробки.

Об этом она подумает позже. Обо всем она подумает позже. Сейчас как можно быстрее убраться отсюда, подальше от него. Подальше от всего, что с ней происходит.

Поджилки тряслись от страха, когда она пробралась к двери, тихонько приоткрыла ее и выглянула в коридор. Она увидела прекрасные ковры, картины и гобелены на стенах. Все двери были закрыты. И никаких признаков Флинна.

Она выскользнула из комнаты и поспешила прочь, настолько быстро, насколько могла осмелиться. С облегчением сбежала по лестнице, рванулась к дверям, распахнула их.

И, выбежав, налетела на Флинна.

— Доброе утро. — Он схватил ее за плечи, удержал на ногах подумав, как было бы хорошо, если бы она бежала к нему навстречу, а не от него. — Ну что ж, с дождем, кажется, покончено.

— Я… я хотела… — О Боже. — Я хочу проверить машину.

— Конечно. Может, стоит подождать, пока развеется туман? Позавтракаем?

— Нет, нет. — Она заставила себя улыбнуться. — Я действительно хотела бы узнать, насколько серьезно повреждена машина. Поэтому я пойду посмотрю и… дам вам знать.

— Ну, тогда я тебя отвезу к ней.

— Да нет, не надо.

Но он повернулся, свистнул, потом взял ее за руку, не обращая внимания на отчаянные попытки вырваться, и повел вниз по ступеням.

Из тумана галопом выскочил белый конь, настоящий конь из сказок, с развевающейся гривой, со звенящей серебряной уздечкой. Кейлин лишь коротко вскрикнула, когда он стрелой понесся к ним, разрывая мощными ногами туман и встряхивая величественной головой.

Он остановился в нескольких дюймах от Флинна, тихо выдохнул и уперся мордой в грудь хозяина.

Смеясь, тот обхватил руками шею коня. С такой же радостью, подумала она, мальчик мог бы обнимать любимого пса. Он говорил с конем тихим певучим голосом, на языке, который она уже узнавала — на гаэльском.

По-прежнему улыбаясь, Флинн мягко отстранился. Он поднял руку, легко тряхнул кистью, и в ладони вдруг появилось блестящее красное яблоко.

— Нет, я бы никогда не забыл. Это моему красавцу, — сказал он, и конь, наклонив голову, аккуратно взял яблоко из ладони Флинна.

— Его зовут Дилис. Это значит «верный». И он действительно верный. — С прирожденным изяществом Флинн вскочил в седло и протянул руку Кейлин.

— Большое спасибо, и он очень красивый, но я не умею ездить верхом. Я просто… — Слова застряли в горле, когда Флинн нагнулся, подхватил ее и посадил перед собой, словно пушинку. — Зато я умею, — заверил он и слегка ударил Дилиса пятками. Конь встал на дыбы. Пронзительный крик Кейлин смешался сосмехом Флинна, когда сказочное животное забило копытами. Затем они рванулись вперед и полетели в лес.

Оставалось только покрепче держаться. Кейлин обвила руками Флинна, зарылась лицом в его грудь. Это было безумие, сущее безумие. Она была обычной женщиной, которая жила обычной жизнью. Как же она может мчаться через ирландский лес ком на огромном белом коне, распластавшись на груди у незнакомого мужчины, который утверждает, что он волшебник из пятнадцатого века?

Этому нужно положить конец, причем прямо сейчас.

Она подняла голову, намереваясь решительно приказать всаднику осадить лошадь, дать ей слезть, чтобы уйти, и замерла пораженная. Солнечные лучи проникали сквозь своды деревьев. Воздух светился, словно полированный жемчуг.

Конь стремительно несся в захватывающем дух, безрассудном беге. И мужчина, который управлял им, был самым прекрасным мужчиной, которого она когда-либо видела.

Его темные волосы развевались, глаза сверкали. И эта печаль, которая была в нем и которая каким-то странным образом влекла ее, рассеялась. Теперь в его лице она наблюдала радость, возбуждение, восторг, вызов. Дюжину разных эмоций, причем все яркие и сильные.

Сердце ее забилось быстро, как копыта коня.

— О Боже!

Невозможно влюбиться в незнакомого человека. Такого не бывает в реальном мире.

Ослабев, она вновь опустила голову ему на грудь. Но, может быть, пора уже признать или хотя бы подумать о том, что она покинула реальный мир вечером накануне, когда повернула не в ту сторону.

Дилис перешел на легкий галоп, остановился. И снова Кейлин подняла голову. На этот раз ее глаза встретились с глазами Флинна. Она поняла, что было в них, чего он хотел. Мужчина наклонился к ней.

— Нет. Не надо. — Она подняла руку, прижала к его губам. — Пожалуйста.

Он коротко кивнул.

— Как пожелаешь. — Соскочив с коня, снял ее. — Кажется, твой вид транспорта не такой надежный, как мой, — сказал он.

Машина врезалась в дуб почти по прямой. Вполне естественно, дуб выиграл схватку. Капот загнулся назад, словно аккордеон, стекло покрылось сюрреалистическим узором трещин. Сработала подушка и, несомненно, спасла ее от серьезных травм. Она вспомнила, что ехала слишком быстро для таких условий. Наверняка слишком быстро.

Но как она вообще ехала?

Вот был вопрос, который поразил ее. Дороги не было. То, на чем стояла разбитая машина, можно было назвать лесной тропинкой, не более того. Вокруг росли ежевика, лозы дикого винограда, деревья, на которых цвели неземной красоты цветы. И когда она медленно оглянулась вокруг, то не увидела никакой дороги, по которой можно проехать под дождем, в темноте.

Она не заметила даже следов шин на влажной земле. Не было никаких признаков езды — был лишь конец.

Ей стало холодно, и она обхватила себя руками. Свитер, вспомнила она, не порван. Она осторожно подняла рукав, и там, где рука была сильно поцарапана и ушиблена, кожа была гладкой и без синяков.

Она снова взглянула на Флинна, тот стоял молча. В его глазах сквозил норов, из них вылетали искры нетерпения.